Стюарт ПОЛ, Риддел КРИС
ЗА ТЕМНЫМИ ЛЕСАМИ
ВВЕДЕНИЕ
Далеко-далеко, рассекая пространство, как огромная резная фигура на бушприте величественного каменного корабля, простирается Край. С отвесной скалы, нависающей над бездной, низвергается бесконечный бурный поток.
Клокочущая, вздыбленная вода, завывая и рыча, в кружении надает с уступа вниз, в туманную пустоту. Трудно даже представить себе, что, подобно всякому необъятному, громыхающему водному массиву, исполненному горделивого могущества, и этот водопад когда-то был совсем иным. И все же в истоке своем река Края — всего лишь маленький, неприметный горный ключ.
Река берет начало в глубине материка, высоко в горах, где раскинулись непроходимые Дремучие Леса. Там можно найти небольшой пруд, на поверхности которого булькают пузыри, — именно оттуда узкой ленточкой спускается по песчаному руслу вьющийся ручеек. Он теряется в густой непроходимой чаще, великолепием своим тысячекратно затмевающей тонкую струйку воды.
Дремучие Леса, окутанные таинственной мглой, таят в себе смертельную опасность для всякого, кто называет их своим домом. Обитает там странный народец: лесные тролли, душегубцы, гоблины-сиропщики, сварливые пещерные чудища. Под солнцем, отбрасывающим пятна света сквозь высокий зеленый шатер, и под мерцающей лупой многочисленные племена и кланы борются там за жизнь.
Она, жизнь, там нелегка — — любое неосторожное движение грозит гибелью, и беда подкарауливает за каждым кустом: наводящие жуть создания, хищные деревья, совершающие опустошительные набеги полчища свирепых тварей, огромных и совсем крохотных… Но лес приносит пользу своим обитателям, превеликим охотникам до сочных плодов, что свисают с ветвей. Воздушные пираты и разносчики товара из Лиги Свободных Купцов и Предпринимателей соперничают за право торговли в этих местах, и не раз они вступали в бой высоко над бескрайними, как океан, зелеными кронами.
Там, где опускаются облака, лежит Край — пустынная, голая, полная ночных кошмаров земля, над которой вихрятся туманы и витают духи. Судьба заблудившихся на этой равнине незавидна. Счастливчики добираются вслепую до кромки обрыва и с уступа ныряют вниз в поисках смерти. А те, кому повезло еще меньше, бесконечно блуждают в Сумеречном Лесу.
Красота Сумеречного . Леса, вечно купающегося в струящемся приглушенном солнечном свете, зачаровывает, но это предательская красота. Одурманивающий, пьянящий воздух леса опасен: тот, кто долго будет дышать им, забудет причину, которая привела его сюда, заблудится и покончит с жизнью, если только жизнь сама раньше не оставит его.
Иногда мертвую тишину Края нарушают шторма. Сумеречный Лес притягивает ураганы, как магнит — железные опилки; ветра устремляются к нему, как мотыльки, летящие к огню; иногда буря неистовствует в течение нескольких дней. Порой от ударов молнии образуется гролофракс — необыкновенно ценное вещество, которое, несмотря на чудовищные опасности, таящиеся в Сумеречном Лесу, в руках того, кто завладеет им, действует как магнит или огонь.
Сумеречный Лес, спускаясь, уступает место топкой трясине. Литейные мастерские Нижнего Города столь долго сливали сюда отработанную грязную жижу, что земля вокруг стала мертвой. По все же и здесь есть живые существа. Это — мусорщики, уборщики, с вечно красными глазами и посеревшими лицами. Некоторые из них предлагают себя в роли проводников, указывающих путникам дорогу среди пустынного ландшафта, где перемежаются переполненные отбросами рвы и смердящие канавы; эти вожатые заводят путешественников в самые глухие места, где грабят их и бросают на произвол судьбы.
Тот, кому все-таки удалось перебраться через трясину, оказывается в густонаселенном районе, где стайками лепятся друг к другу убогие хижины, а покосившиеся развалюхи тянутся по обоим берегам несущей свои полные воды реки. Это Нижний Город.
Город грязный, перенаселенный, в нем часто вспыхивают беспорядки, и все же он считается крупным экономическим центром. Он шумит, гудит и кипит энергией. Каждый житель обязан заниматься определенным ремеслом, входить в особую Лигу и жить в строго отведенном месте. Из-за этого между горожанами возникает жестокая конкуренция: интриги, заговоры, вечные споры — стенка на стенку, Лига на Лигу, торговец на торговца. Единственное, что объединяет членов Лиги Свободных Купцов и Предпринимателей — это страх пред воздушными пиратами, властителями небес; их небесные корабли вольно парят над Краем, преследуя злополучных торговцев.
В самом центре Нижнего Города лежит огромное железное кольцо с прикованной к нему длинной тяжелой цепью, уходящей прямо в небеса: ее натяжение то усиливается, то ослабевает. Другой копен, цепи прикопан к огромному летучему камню.
Подобно всем другим воздушным камням Края, этот валун зародился в Каменных Садах — он высунулся из земли, подталкиваемый другими глыбами, находящимися под ним, и стал расти. Цепь приковали к нему, когда он стал достаточно большим и легким, чтобы взлететь в небеса. Вот на нем-то и был построен чудесный город, получивший название Санктафракс.
Санктафракс, чьи высокие стройные башни соединяются виадуками и подвесными дорогами, — город ученых. Там обитают философы, алхимики и их ученики. В городе множество библиотек, научных лабораторий, лекториев, столовых и залов отдыха. Пауки, изучаемые здесь, сложны и непонятны, а тайны знаний ревностно оберегаются от посторонних глаз. И хотя непосвященному атмосфера города может показаться вполне старомодной и даже отчасти застоявшейся, а отношения книжников вполне добрососедскими, на самом деле Санктафракс — это бурлящий котел страстей, что полон соперничества, заговоров и ожесточенной борьбы между различными группировками.
Дремучие Леса, Край, Сумеречный Лес, Топи и Каменные Сады, Нижний Город и Санктафракс — названия на географической карте.
И за каждым из них стоит множество историй — историй, записанных на древних свитках, историй, которые переходят из уст в уста, от поколения к поколению, историй, которые рассказываются и по сей день.
Одну из таких историй мы и хотим вам поведать.
Клокочущая, вздыбленная вода, завывая и рыча, в кружении надает с уступа вниз, в туманную пустоту. Трудно даже представить себе, что, подобно всякому необъятному, громыхающему водному массиву, исполненному горделивого могущества, и этот водопад когда-то был совсем иным. И все же в истоке своем река Края — всего лишь маленький, неприметный горный ключ.
Река берет начало в глубине материка, высоко в горах, где раскинулись непроходимые Дремучие Леса. Там можно найти небольшой пруд, на поверхности которого булькают пузыри, — именно оттуда узкой ленточкой спускается по песчаному руслу вьющийся ручеек. Он теряется в густой непроходимой чаще, великолепием своим тысячекратно затмевающей тонкую струйку воды.
Дремучие Леса, окутанные таинственной мглой, таят в себе смертельную опасность для всякого, кто называет их своим домом. Обитает там странный народец: лесные тролли, душегубцы, гоблины-сиропщики, сварливые пещерные чудища. Под солнцем, отбрасывающим пятна света сквозь высокий зеленый шатер, и под мерцающей лупой многочисленные племена и кланы борются там за жизнь.
Она, жизнь, там нелегка — — любое неосторожное движение грозит гибелью, и беда подкарауливает за каждым кустом: наводящие жуть создания, хищные деревья, совершающие опустошительные набеги полчища свирепых тварей, огромных и совсем крохотных… Но лес приносит пользу своим обитателям, превеликим охотникам до сочных плодов, что свисают с ветвей. Воздушные пираты и разносчики товара из Лиги Свободных Купцов и Предпринимателей соперничают за право торговли в этих местах, и не раз они вступали в бой высоко над бескрайними, как океан, зелеными кронами.
Там, где опускаются облака, лежит Край — пустынная, голая, полная ночных кошмаров земля, над которой вихрятся туманы и витают духи. Судьба заблудившихся на этой равнине незавидна. Счастливчики добираются вслепую до кромки обрыва и с уступа ныряют вниз в поисках смерти. А те, кому повезло еще меньше, бесконечно блуждают в Сумеречном Лесу.
Красота Сумеречного . Леса, вечно купающегося в струящемся приглушенном солнечном свете, зачаровывает, но это предательская красота. Одурманивающий, пьянящий воздух леса опасен: тот, кто долго будет дышать им, забудет причину, которая привела его сюда, заблудится и покончит с жизнью, если только жизнь сама раньше не оставит его.
Иногда мертвую тишину Края нарушают шторма. Сумеречный Лес притягивает ураганы, как магнит — железные опилки; ветра устремляются к нему, как мотыльки, летящие к огню; иногда буря неистовствует в течение нескольких дней. Порой от ударов молнии образуется гролофракс — необыкновенно ценное вещество, которое, несмотря на чудовищные опасности, таящиеся в Сумеречном Лесу, в руках того, кто завладеет им, действует как магнит или огонь.
Сумеречный Лес, спускаясь, уступает место топкой трясине. Литейные мастерские Нижнего Города столь долго сливали сюда отработанную грязную жижу, что земля вокруг стала мертвой. По все же и здесь есть живые существа. Это — мусорщики, уборщики, с вечно красными глазами и посеревшими лицами. Некоторые из них предлагают себя в роли проводников, указывающих путникам дорогу среди пустынного ландшафта, где перемежаются переполненные отбросами рвы и смердящие канавы; эти вожатые заводят путешественников в самые глухие места, где грабят их и бросают на произвол судьбы.
Тот, кому все-таки удалось перебраться через трясину, оказывается в густонаселенном районе, где стайками лепятся друг к другу убогие хижины, а покосившиеся развалюхи тянутся по обоим берегам несущей свои полные воды реки. Это Нижний Город.
Город грязный, перенаселенный, в нем часто вспыхивают беспорядки, и все же он считается крупным экономическим центром. Он шумит, гудит и кипит энергией. Каждый житель обязан заниматься определенным ремеслом, входить в особую Лигу и жить в строго отведенном месте. Из-за этого между горожанами возникает жестокая конкуренция: интриги, заговоры, вечные споры — стенка на стенку, Лига на Лигу, торговец на торговца. Единственное, что объединяет членов Лиги Свободных Купцов и Предпринимателей — это страх пред воздушными пиратами, властителями небес; их небесные корабли вольно парят над Краем, преследуя злополучных торговцев.
В самом центре Нижнего Города лежит огромное железное кольцо с прикованной к нему длинной тяжелой цепью, уходящей прямо в небеса: ее натяжение то усиливается, то ослабевает. Другой копен, цепи прикопан к огромному летучему камню.
Подобно всем другим воздушным камням Края, этот валун зародился в Каменных Садах — он высунулся из земли, подталкиваемый другими глыбами, находящимися под ним, и стал расти. Цепь приковали к нему, когда он стал достаточно большим и легким, чтобы взлететь в небеса. Вот на нем-то и был построен чудесный город, получивший название Санктафракс.
Санктафракс, чьи высокие стройные башни соединяются виадуками и подвесными дорогами, — город ученых. Там обитают философы, алхимики и их ученики. В городе множество библиотек, научных лабораторий, лекториев, столовых и залов отдыха. Пауки, изучаемые здесь, сложны и непонятны, а тайны знаний ревностно оберегаются от посторонних глаз. И хотя непосвященному атмосфера города может показаться вполне старомодной и даже отчасти застоявшейся, а отношения книжников вполне добрососедскими, на самом деле Санктафракс — это бурлящий котел страстей, что полон соперничества, заговоров и ожесточенной борьбы между различными группировками.
Дремучие Леса, Край, Сумеречный Лес, Топи и Каменные Сады, Нижний Город и Санктафракс — названия на географической карте.
И за каждым из них стоит множество историй — историй, записанных на древних свитках, историй, которые переходят из уст в уста, от поколения к поколению, историй, которые рассказываются и по сей день.
Одну из таких историй мы и хотим вам поведать.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ХИЖИНА ДРОВОСЕКОВ
Мальчик Прутик сидел на полу, у колен своей матери-тролльчихи. Он пытался поглубже зарыть озябшие пальцы ног в густой ворс ковра, потому что по хижине гулял сквозняк.
— Я хочу рассказать тебе, откуда у тебя такое имя, — сказала мать.
— Да я уже давно знаю эту историю, мамуля, — возразил мальчик.
Спельда вздохнула. Прутик затылком почувствовал ее теплое дыхание и ощутил острый запах маринованных бродячих водорослей, которые она ела на обед. Пища лесных троллей никогда не вызывала энтузиазма у мальчика; особенно же ненавистны ему были водоросли, а тем более маринованные — склизкие и пахнущие тухлыми яйцами.
— Но в этот раз моя история будет звучать немножко по-другому. Сегодня я расскажу тебе ее до самого конца.
Прутик нахмурился:
— Мне казалось, что я и так знаю все от начала до конца.
Спельда взъерошила его густые темные волосы.
«Как быстро он вырос!» — подумала она, утерев слезу с кончика своего толстого, картошкой носа.
— У каждой истории могут быть разные концы, — печально сказала она, глядя, как отблески алого пламени вспыхивают на высоких скулах и остром подбородке ребенка. — С первого мгновения ты был не таким, как все.
Прутик согласно кивнул. Как трудно, как необыкновенно трудно было ему расти, зная, что он не такой, как все. И все же его забавляла мысль о том, как, наверное, удивились его родители, когда он появился на свет: смуглый, темноволосый, зеленоглазый мальчишка, с гладкой кожей и необычайно длинными для лесного тролля ногами.
Он неотрывно глядел на огонь.
Воздушное дерево горело очень хорошо. Пурпурные всполохи окутывали коротенькие, толстые поленья, и они, потрескивая, послушно переворачивались на другой бок, когда их ворошили кочергой.
Лесные тролли умеют выбрать себе дрова по вкусу и знают, что каждое дерево горит по-своему.
Душистое дерево, например, когда его положишь в очаг, начинает испускать дурманящий аромат, и тот, кто вдыхает его, погружается в сладкие, полные ярких грез сны, а серебристо-бирюзовая древесина колыбельного дерева начинает петь диковинные, печальные песни, как только огонь вгрызается в ее кору, и ее грустные мелодии, конечно же, не всякому придутся по вкусу. А еще печку можно топить таким деревом, как дуб-кровосос, ствол которого плотно оплетает лиана-паразит — ползучее растение, известное под названием смоляная лоза. Добывать древесину дуба-кровососа крайне опасно. Если тролль не знает лесных законов, он может погибнуть в алчной пасти дуба, заглатывающего свою жертву живьем, ведь и дуб-кровосос, и смоляная лоза — самые опасные деревья в Дремучих Лесах.
Конечно, древесина дуба-кровососа дает много тепла, но когда дрова горят в печке, они не издают приятного запаха и уж, разумеется, не поют. Они охают и стонут, и их заунывный вой отпугивает обитателей чащи. Нет, пожалуй, воздушное дерево — самое любимое у лесных троллей. Поленья весело трещат в печке, и яркое алое пламя приносит в жилища мир и покой.
Спельда продолжила свой рассказ, и Прутик зевнул. У нее был низкий грудной голос, и казалось, что она не говорит, а воркует.
— В четыре месяца ты уже умел ходить, — сказала она, и мальчик ощутил гордость в словах матери. — А ведь дети лесных троллей обычно ползают на четвереньках до полутора лет, — тихо прошептала Спельда.
Неожиданно для себя самого увлекшийся повествованием мальчик ждал продолжения. Наконец настало время для «но». И каждый раз, когда наступал этот момент, дыхание у него прерывалось, а сердце уходило в пятки.
— Но, — произнесла она, — хотя в физическом развитии ты сильно опережал сверстников, говорить ты не умел. Тебе уже исполнилось три года, но ты все еще не произнес ни одного слова.
Она повернулась на стуле.
— Я думаю, не нужно повторять, сколь это было серьезно. — Мать вздохнула еще раз, и еще раз Прутик с отвращением отвернулся. Он внезапно вспомнил, чему учил его Вихрохвост: «Чуешь, откуда ты родом?» Прутик понял, что могло значить это выражение: по нюху всегда можно распознать дух родного дома. Но что если он ошибался? Может, прав был эльф-дубовичок, который, как всегда небрежно, добавил:
— Если ты воротишь нос от запахов родного дома, значит, это не твой дом.
Прутик, чувствуя себя виноватым, сглотнул слюну. Он часто мечтал о другом доме, когда после целого дня издевательств и насмешек укладывался в своей конуре.
Сквозь окно было видно, как на изрезанном листвой небе солнце опускалось все ниже. Стройные стволы сосен Дремучего Леса сверкали в закатных лучах, как застывшие молнии. Прутик знал, что снег выпадет сегодня вечером, еще до возвращения отца.
Он подумал о Тунтуме, который ушел в Дремучие Леса, далеко за Якорное дерево. Может быть, как раз сейчас он вонзает свой острый топор в ствол дуба-кровососа.
Прутик содрогнулся. Истории, которые рассказывал ему отец поздними вечерами, сковывали его сердце ужасом. Хотя отец его, Тунтум-дровосек, добывал деньги незаконным промыслом, ремонтируя корабли небесных пиратов. А это значило, что для починки ему требовалась летучая древесина, а самым лучшим деревом для такой работы и был дуб-кровосос.
Прутик не был уверен, что отец любит его. Когда он возвращался домой с разбитым носом, с фонарем под глазом и вывалянный в грязи, ему хотелось, чтобы отец обнял его, приласкал и успокоил. Вместо этого Тунтум давал советы, нет, скорее даже отдавал приказания:
— Пойди и разбей им носы в кровь. И каждому поставь фонарь под глазом. И вываляй их в грязи. Даже не в грязи, а в дерьме. Покажи им, кто ты такой.
Потом мать, прикладывая к синякам примочки из живительных ягод, объясняла, что отец желает ему добра и только хочет подготовить мальчика к суровым испытаниям внешнего мира. Но Прутика не убеждали ее слова. В глазах отца он видел не любовь, но лишь презрение.
Пока мальчик в задумчивости наматывал на палец длинную прядь своих темных волос, Спельда продолжала свой рассказ.
— Имена, — говорила мать, — без них нам, лесным троллям, некуда деться. Имена приручают диких зверей, имена позволяют нам сказать, кто мы есть. У нас в лесу есть одно золотое правило: «Не знаешь, как называется, не ешь». Вот теперь ты понимаешь, сынок, почему я так волновалась, что у тебя, трехлетнего, все еще не было имени.
Мальчик вздохнул. Он знал, что тролль, умирающий безымянным, обречен на вечный полет в открытом небе. Дело было в том, что Обряд Нарекания не мог состояться, пока ребенок не произнес свое первое слово.
— И я действительно был немым, мамуля? — спросил Прутик.
Спельда отвернулась.
— Ни одного слова до той поры не слетело с твоих уст. Я уж думала, что ты пошел в своего прадеда, Визила. Он тоже не умел говорить. — Она вздохнула. — И вот, в тот день, когда тебе исполнилось ровно три, я решила, что Обряд Нарекания должен состояться во что бы то ни стало.
— А я похож на прадедушку Визила?
— Нет, Прут, — ответила Спельда. — Никогда в нашем роду не бывало дровосека, на которого бы ты походил. И вообще троллей вроде тебя никогда не было.
Прутик дернул себя за прядь накрученных на палец волос.
— Я некрасивый, да? — опросил он.
Спельда засмеялась. Когда она улыбалась, ее пухлые щечки раздувались еще больше, а маленькие серовато-карие глазки тонули в складках грубой кожи.
— Вовсе нет, — ответила она. Спельда наклонилась и обняла сына своими длинными руками. — Ты всегда был и будешь для меня самым прекрасным мальчиком на свете. — Она замолчала. — Ну, так на чем мы остановились?
— На Обряде Нарекания, — напомнил ей Прутик. Он неоднократно слышал историю о том, как получил имя, но всякий раз надеялся услышать что-нибудь новое для себя.
В тот день ранним утром Спельда отправилась по тропе, ведущей к Якорному дереву. Она привязалась веревкой к его могучему стволу и углубилась в Дремучие Леса. Путешествие было опасным: веревка могла порваться или запутаться, а лесные тролли больше всего на свете боятся заблудиться.
Всякий, кто сойдет с тропы и потеряет дорогу, неминуемо встретится с Хрумхрымсом — самым страшным и ужасным из всех существ, населяющих Дремучие Леса. Каждый тролль живет в страхе, опасаясь встречи с ним. Спельда не раз пугала своих старших детей, рассказывая были и небылицы о лесном страшилище.
— Будете плохо вести себя, — говаривала она, — придет Хрумхрымс и заберет вас.
Все глубже и глубже забиралась Спельда в лесную глушь. Деревья, обступавшие ее, эхом повторяли вой и рев прятавшихся в зарослях диких зверей. Перебирая пальцами амулеты и обереги, надетые на шею, Спельда молилась о скором и благополучном возвращении домой. Размотав до конца веревку, привязанную другим концом к Якорному дереву, Спельда остановилась. Дальше идти было нельзя. Она вытащила спрятанный в поясе нож, именной нож. Нож был очень важной вещью. Он был выкован специально для ее сына. Нож был необходим для Обряда Нарекания. А когда маленький тролль достигнет совершеннолетия, он станет обладателем собственного именного ножа.
Крепко сжав рукоять, Спельда вытянула руку вперед, и, как требовал ритуал, острым лезвием отрубила кусочек от ближайшего дерева. Это была частица Дремучего Леса, которая должна открыть имя ее ребенка. Спельда действовала быстро: она прекрасно знала, что хруст ветки может привлечь чье-нибудь внимание и тогда дело для нее обернется очень скверно. Когда с ритуалом было покончено, она сунула кусочек дерева под мышку и поспешила обратно. Благополучно добравшись до Якорного дерева, она отвязала веревку и вернулась в свою хижину. Там она поцеловала кусочек дерева и бросила его в огонь.
— Имена у твоих братьев и сестер появились сразу же, — объяснила Спельда. — Уф, Пуф и Фырк. С ними все было очень просто. Но с тобой ничего не получилось. Дерево только потрескивало и шипело. Дремучие Леса отказывались называть тебя.
— И все же имя у меня есть, — сказал мальчик.
— Конечно есть! — ответила Спельда. — И все благодаря Вихрохвосту.
Прутик кивнул. Он хорошо знал, как это случилось. Вихрохвост после долгого отсутствия только что вернулся в деревню. Прутик помнил, как радовались и ликовали лесные тролли, что эльф-дубовичок снова с ними, — ведь Вихрохвост, в тонкостях знавший все премудрости лесных законов, был их другом, помощником и прорицателем. Именно к нему шли лесные тролли за советом, с ним делились своими бедами и горестями.
— Когда мы пришли к нему, у древнего колыбельного дерева, на котором он жил, уже собралась толпа. Вихрохвост сидел в пустом коконе, откуда вылупилась Птица-Помогарь, рассказывал, где он побывал и что повидал во время своих путешествий. Когда он увидел меня, глаза его широко раскрылись и он стал вертеть ушами.
— Ну, что у вас случилось? — спросил он. И я рассказала ему все. — Ах, не переживай, — сказал он. Затем указал на тебя. — Скажи, а что это на шее у твоего мальчика?
— Это его утешительный шейный платок, — ответила я. — Он с ним никогда не расстается и никому не позволяет дотрагиваться до него. Как-то раз отец попробовал отобрать у него платок, сказал, что мальчишка уже слишком большой, чтобы забавляться с такими вещами, но ребенок свернулся калачиком и зарыдал. Он заливался слезами до тех пор, пока мы не вернули ему его сокровище.
Прутик знал, что будет дальше. Он уже много раз слышал эту историю.
— Тогда Вихрохвост сказал: «Дай-ка его мне», и уставился на тебя своими огромными черными глазищами — у всех эльфов-дубовичков такие глаза, и они видят ими ту часть мира, которая скрыта от нас.
— И я сам отдал ему свой утешительный платок, — прошептал мальчик. Даже сейчас Прутику не нравилось, если кто-нибудь прикасался к его платку, и он всегда завязывал его на шее плотным узлом.
— Именно так и было, — продолжала Спельда. — Хотя сейчас в это верится с трудом. Но это еще не все, нет, не все…
— Нет, не все… — эхом отозвался Прутик.
— Он взял твой платочек, погладил его, нежно так, словно это живое существо, а затем легко провел по вышивке кончиками пальцев. «Колыбельное дерево», — сказал он наконец, и я поняла, что он прав. Мне всегда нравился рисунок: крестики, стежочки, — нет, действительно, на платке было изображено колыбельное дерево, и это было верно, как дважды два — четыре.
Прутик засмеялся.
— И самое странное было то, что ты не был против, когда старик Вихрохвост прикасался к твоему сокровищу. Ты просто сидел рядом с ним, серьезный и молчаливый. Затем он снова посмотрел на тебя и тихим голосом произнес: «Ты — частица Дремучих Лесов, маленький молчун. Обряд Нарекания не состоялся, но все равно ты — частица Дремучих Лесов. Частица Дремучих Лесов, — повторил он, сверкая глазами. — Имя тебе будет…»
— Прутик! — вмешался мальчик, которому стало невтерпеж молчать.
— Точно! — засмеялась Спельда. — Так ты и сказал! Прутик! Это было твое первое слово. И тогда Вихрохвост произнес: «Смотрите за ним хорошенько! Он у вас особенный!»
Особенный! Все же лучше, чем не такой, как все! Мальчик прекрасно понимал, что он особенный, и это помогало ему выживать в среде сверстников — детей лесных троллей, которые дразнили и нещадно колотили его. Ни одного дня не проходило без потасовок. Но самое худшее случилось во время игры в пузырь.
Раньше Прутик любил эту игру. Нельзя сказать, чтобы он был хорошим игроком, но его всегда увлекал охотничий азарт: в погоне за мячом приходилось много бегать. Игровой площадкой служил большой участок свободной земли между деревней и лесом. Здесь, на опушке, сходились и пересекались тропы, проторенные многими поколениями лесных троллей. А по обочинам и между, дорожек зеленели высокие пышные травы.
Правила игры были просты. Тролли разбивались на две команды, игравшие друг против друга, причем количество игроков не было ограничено. Главной задачей было поймать пузырь — мочевой пузырь ежеобраза, набитый сушеными бобами, и пробежать с ним двенадцать шагов, громко считая вслух каждый прыжок. Если игроку удавалось это сделать, он имел право бросить пузырь в корзину, а меткий бросок удваивал количество очков. Но, поскольку земля часто бывала скользкой, а пузырь было нелегко удержать в руках, и к тому же команда соперника всегда пыталась отобрать мяч, добиться успеха было совсем не так просто, как могло показаться на первый взгляд. За восемь лет игры в пузырь Прутик так и не смог забить ни одного мяча.
В то утро не везло никому. После ливня на игровой площадке по колено стояла вода, и игра то прерывалась, то начиналась снова, после того как лесные тролли по одному бросали игру и, скользя по тропинке, уходили прочь.
Только уже к концу игры пузырь оказался близко от Прутика. Ему удалось схватить его и, выкрикивая «Раз, два, три», он принялся большими скачками двигаться по тропинке к центру поля, зажав тяжелый пузырь под мышкой левой руки. Чем ближе игрок оказывался к корзине на счет «двенадцать», тем легче было бросать пузырь.
— Четыре, пять… — Но навстречу ему двигалось полдюжины членов команды противника. Он метнулся в сторону, прижавшись к самой бровке тропы. Соперники бросились наперерез, не давая ему пройти.
— Шесть, семь…
— Бросай мне! Прутик, бросай мне! — кричали ему члены его команды. — Передача!
Но Прутик не стал передавать мяч. Он сам хотел забросить его в корзину. Он хотел, чтобы его товарищи в восторге кричали «ура!», чтобы они хлопали в ладоши, радуясь, как он бежит вперед. Один раз в жизни он хотел оказаться героем.
Восемь, девять…
Его окружили со всех сторон.
— Бросай мне! — Это кричал Хрипун, который находился на другом конце площадки. Прутик понимал, что, если он бросит мяч товарищу по команде, у того появится неплохой шанс. Но для Прутика это был не выход: ведь помнят лишь того, кто забил мяч, а не того, с чьей подачи это сделано.
Он помедлил секунду. Соперники окружали его все плотнее. Вперед было никак не прорваться. Не мог он и отступить. Он взглянул на корзину. Так близко она была и — так далеко! А он так хотел забить мяч! Он хотел этого больше всего на свете!
И тут в нем заговорил внутренний голос. «А в чем дело? В правилах ничего не сказано о том, что нельзя сойти с тропы». Прутик еще раз бросил взгляд на корзину и нервно сглотнул слюну. И в следующий миг он сделал то, чего не осмеливался сделать до него ни один лесной тролль: он сошел с тропы. Длинные стебли трав хлестали по ногам, пока большими скачками он несся к корзине.
— Десять, одиннадцать, двенадцать! — торжествующе завопил он, забрасывая мяч в корзину. — Пузырь забит! — крикнул он и счастливо огляделся. — Я заработал двадцать четыре очка! Я забил пузырь! — Он замолчал. Лесные тролли из обеих команд гневно смотрели на него. Никаких восторженных возгласов. Никаких аплодисментов.
— Ты сошел с тропы! — выкрикнул один из троллей.
— Никому нельзя сходить с тропы! — ужаснулся другой.
— Но… но… — заикался Прутик. — В правилах ничего не сказано…
Тролли не слушали его. Они, конечно, знали, что правила молчат об этом. Но зачем нужен такой пункт? Ни в игре в пузырь, ни в других случаях тролли никогда не сходили с тропы. Это было главное правило их жизни. Неписаный закон их жизни. Золотое правило, о котором не надо было и говорить. Так же бессмысленно было бы издать закон, обязывающий их дышать!
И вдруг, как по сигналу, все игроки навалились на Прутика. Настоящая куча-мала!
— Ты долговязый придурок! — кричали они, колотя и пиная мальчика. — Ты ненормальный длинноногий ублюдок!
Внезапно Прутик почувствовал острую боль в руке. Ее как огнем обожгло: он поднял глаза и увидел, что тролли, вцепившись ему в руку, выворачивают ее своими железными лапищами.
— Хрипун… — прошептал Прутик.
Дровосеки и хворостовязы были соседями. Хрипун был всего на неделю старше его, и они росли вместе. Прутик считал его своим другом. Хрипун ухмыльнулся, ущипнул его и, зажав нежную кожу своими грубыми пальцами, стал крутить ее. Прутик закусил губу, чтобы не заплакать. Не из-за боли — боль он умел переносить, — ему стало обидно, что даже Хрипун теперь против него.
Прутик побрел домой. Он был избит, весь в кровоподтеках и синяках, но даже не это угнетало его: ему было обидно, что он потерял единственного друга. Он не такой, как все. Теперь вдобавок он остался один.
— Да, — подтвердила Спельда. — Даже небесные пираты признали этот факт, когда увидели тебя, — добавила она тихим голосом. — Вот почему твой отец… — Голос у нее дрогнул. — Вот почему мы… Вот почему ты должен уйти из дома.
Прутик окаменел. «Уйти из дома? Что она такое говорит?» Он обернулся и пристально поглядел на мать. Она плакала.
— Я не понял, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я ушел из дома?
— Я-то, конечно, не хочу, — зарыдала она. — Но меньше чем через неделю тебе исполнится тринадцать. Ты уже взрослый. И что ты будешь делать среди нас? Ты не можешь валить лес, как твой отец. Ты для этого не годишься. А где ты будешь жить? Наша хижина и так слишком мала. И теперь, когда воздушные пираты заметили тебя…
— Я хочу рассказать тебе, откуда у тебя такое имя, — сказала мать.
— Да я уже давно знаю эту историю, мамуля, — возразил мальчик.
Спельда вздохнула. Прутик затылком почувствовал ее теплое дыхание и ощутил острый запах маринованных бродячих водорослей, которые она ела на обед. Пища лесных троллей никогда не вызывала энтузиазма у мальчика; особенно же ненавистны ему были водоросли, а тем более маринованные — склизкие и пахнущие тухлыми яйцами.
— Но в этот раз моя история будет звучать немножко по-другому. Сегодня я расскажу тебе ее до самого конца.
Прутик нахмурился:
— Мне казалось, что я и так знаю все от начала до конца.
Спельда взъерошила его густые темные волосы.
«Как быстро он вырос!» — подумала она, утерев слезу с кончика своего толстого, картошкой носа.
— У каждой истории могут быть разные концы, — печально сказала она, глядя, как отблески алого пламени вспыхивают на высоких скулах и остром подбородке ребенка. — С первого мгновения ты был не таким, как все.
Он неотрывно глядел на огонь.
Воздушное дерево горело очень хорошо. Пурпурные всполохи окутывали коротенькие, толстые поленья, и они, потрескивая, послушно переворачивались на другой бок, когда их ворошили кочергой.
Лесные тролли умеют выбрать себе дрова по вкусу и знают, что каждое дерево горит по-своему.
Душистое дерево, например, когда его положишь в очаг, начинает испускать дурманящий аромат, и тот, кто вдыхает его, погружается в сладкие, полные ярких грез сны, а серебристо-бирюзовая древесина колыбельного дерева начинает петь диковинные, печальные песни, как только огонь вгрызается в ее кору, и ее грустные мелодии, конечно же, не всякому придутся по вкусу. А еще печку можно топить таким деревом, как дуб-кровосос, ствол которого плотно оплетает лиана-паразит — ползучее растение, известное под названием смоляная лоза. Добывать древесину дуба-кровососа крайне опасно. Если тролль не знает лесных законов, он может погибнуть в алчной пасти дуба, заглатывающего свою жертву живьем, ведь и дуб-кровосос, и смоляная лоза — самые опасные деревья в Дремучих Лесах.
Конечно, древесина дуба-кровососа дает много тепла, но когда дрова горят в печке, они не издают приятного запаха и уж, разумеется, не поют. Они охают и стонут, и их заунывный вой отпугивает обитателей чащи. Нет, пожалуй, воздушное дерево — самое любимое у лесных троллей. Поленья весело трещат в печке, и яркое алое пламя приносит в жилища мир и покой.
Спельда продолжила свой рассказ, и Прутик зевнул. У нее был низкий грудной голос, и казалось, что она не говорит, а воркует.
— В четыре месяца ты уже умел ходить, — сказала она, и мальчик ощутил гордость в словах матери. — А ведь дети лесных троллей обычно ползают на четвереньках до полутора лет, — тихо прошептала Спельда.
Неожиданно для себя самого увлекшийся повествованием мальчик ждал продолжения. Наконец настало время для «но». И каждый раз, когда наступал этот момент, дыхание у него прерывалось, а сердце уходило в пятки.
— Но, — произнесла она, — хотя в физическом развитии ты сильно опережал сверстников, говорить ты не умел. Тебе уже исполнилось три года, но ты все еще не произнес ни одного слова.
Она повернулась на стуле.
— Я думаю, не нужно повторять, сколь это было серьезно. — Мать вздохнула еще раз, и еще раз Прутик с отвращением отвернулся. Он внезапно вспомнил, чему учил его Вихрохвост: «Чуешь, откуда ты родом?» Прутик понял, что могло значить это выражение: по нюху всегда можно распознать дух родного дома. Но что если он ошибался? Может, прав был эльф-дубовичок, который, как всегда небрежно, добавил:
— Если ты воротишь нос от запахов родного дома, значит, это не твой дом.
Прутик, чувствуя себя виноватым, сглотнул слюну. Он часто мечтал о другом доме, когда после целого дня издевательств и насмешек укладывался в своей конуре.
Сквозь окно было видно, как на изрезанном листвой небе солнце опускалось все ниже. Стройные стволы сосен Дремучего Леса сверкали в закатных лучах, как застывшие молнии. Прутик знал, что снег выпадет сегодня вечером, еще до возвращения отца.
Он подумал о Тунтуме, который ушел в Дремучие Леса, далеко за Якорное дерево. Может быть, как раз сейчас он вонзает свой острый топор в ствол дуба-кровососа.
Прутик содрогнулся. Истории, которые рассказывал ему отец поздними вечерами, сковывали его сердце ужасом. Хотя отец его, Тунтум-дровосек, добывал деньги незаконным промыслом, ремонтируя корабли небесных пиратов. А это значило, что для починки ему требовалась летучая древесина, а самым лучшим деревом для такой работы и был дуб-кровосос.
Прутик не был уверен, что отец любит его. Когда он возвращался домой с разбитым носом, с фонарем под глазом и вывалянный в грязи, ему хотелось, чтобы отец обнял его, приласкал и успокоил. Вместо этого Тунтум давал советы, нет, скорее даже отдавал приказания:
— Пойди и разбей им носы в кровь. И каждому поставь фонарь под глазом. И вываляй их в грязи. Даже не в грязи, а в дерьме. Покажи им, кто ты такой.
Потом мать, прикладывая к синякам примочки из живительных ягод, объясняла, что отец желает ему добра и только хочет подготовить мальчика к суровым испытаниям внешнего мира. Но Прутика не убеждали ее слова. В глазах отца он видел не любовь, но лишь презрение.
— Имена, — говорила мать, — без них нам, лесным троллям, некуда деться. Имена приручают диких зверей, имена позволяют нам сказать, кто мы есть. У нас в лесу есть одно золотое правило: «Не знаешь, как называется, не ешь». Вот теперь ты понимаешь, сынок, почему я так волновалась, что у тебя, трехлетнего, все еще не было имени.
Мальчик вздохнул. Он знал, что тролль, умирающий безымянным, обречен на вечный полет в открытом небе. Дело было в том, что Обряд Нарекания не мог состояться, пока ребенок не произнес свое первое слово.
— И я действительно был немым, мамуля? — спросил Прутик.
Спельда отвернулась.
— Ни одного слова до той поры не слетело с твоих уст. Я уж думала, что ты пошел в своего прадеда, Визила. Он тоже не умел говорить. — Она вздохнула. — И вот, в тот день, когда тебе исполнилось ровно три, я решила, что Обряд Нарекания должен состояться во что бы то ни стало.
— А я похож на прадедушку Визила?
— Нет, Прут, — ответила Спельда. — Никогда в нашем роду не бывало дровосека, на которого бы ты походил. И вообще троллей вроде тебя никогда не было.
Прутик дернул себя за прядь накрученных на палец волос.
— Я некрасивый, да? — опросил он.
Спельда засмеялась. Когда она улыбалась, ее пухлые щечки раздувались еще больше, а маленькие серовато-карие глазки тонули в складках грубой кожи.
— Вовсе нет, — ответила она. Спельда наклонилась и обняла сына своими длинными руками. — Ты всегда был и будешь для меня самым прекрасным мальчиком на свете. — Она замолчала. — Ну, так на чем мы остановились?
— На Обряде Нарекания, — напомнил ей Прутик. Он неоднократно слышал историю о том, как получил имя, но всякий раз надеялся услышать что-нибудь новое для себя.
В тот день ранним утром Спельда отправилась по тропе, ведущей к Якорному дереву. Она привязалась веревкой к его могучему стволу и углубилась в Дремучие Леса. Путешествие было опасным: веревка могла порваться или запутаться, а лесные тролли больше всего на свете боятся заблудиться.
Всякий, кто сойдет с тропы и потеряет дорогу, неминуемо встретится с Хрумхрымсом — самым страшным и ужасным из всех существ, населяющих Дремучие Леса. Каждый тролль живет в страхе, опасаясь встречи с ним. Спельда не раз пугала своих старших детей, рассказывая были и небылицы о лесном страшилище.
— Будете плохо вести себя, — говаривала она, — придет Хрумхрымс и заберет вас.
Все глубже и глубже забиралась Спельда в лесную глушь. Деревья, обступавшие ее, эхом повторяли вой и рев прятавшихся в зарослях диких зверей. Перебирая пальцами амулеты и обереги, надетые на шею, Спельда молилась о скором и благополучном возвращении домой. Размотав до конца веревку, привязанную другим концом к Якорному дереву, Спельда остановилась. Дальше идти было нельзя. Она вытащила спрятанный в поясе нож, именной нож. Нож был очень важной вещью. Он был выкован специально для ее сына. Нож был необходим для Обряда Нарекания. А когда маленький тролль достигнет совершеннолетия, он станет обладателем собственного именного ножа.
Крепко сжав рукоять, Спельда вытянула руку вперед, и, как требовал ритуал, острым лезвием отрубила кусочек от ближайшего дерева. Это была частица Дремучего Леса, которая должна открыть имя ее ребенка. Спельда действовала быстро: она прекрасно знала, что хруст ветки может привлечь чье-нибудь внимание и тогда дело для нее обернется очень скверно. Когда с ритуалом было покончено, она сунула кусочек дерева под мышку и поспешила обратно. Благополучно добравшись до Якорного дерева, она отвязала веревку и вернулась в свою хижину. Там она поцеловала кусочек дерева и бросила его в огонь.
— Имена у твоих братьев и сестер появились сразу же, — объяснила Спельда. — Уф, Пуф и Фырк. С ними все было очень просто. Но с тобой ничего не получилось. Дерево только потрескивало и шипело. Дремучие Леса отказывались называть тебя.
— И все же имя у меня есть, — сказал мальчик.
— Конечно есть! — ответила Спельда. — И все благодаря Вихрохвосту.
Прутик кивнул. Он хорошо знал, как это случилось. Вихрохвост после долгого отсутствия только что вернулся в деревню. Прутик помнил, как радовались и ликовали лесные тролли, что эльф-дубовичок снова с ними, — ведь Вихрохвост, в тонкостях знавший все премудрости лесных законов, был их другом, помощником и прорицателем. Именно к нему шли лесные тролли за советом, с ним делились своими бедами и горестями.
— Когда мы пришли к нему, у древнего колыбельного дерева, на котором он жил, уже собралась толпа. Вихрохвост сидел в пустом коконе, откуда вылупилась Птица-Помогарь, рассказывал, где он побывал и что повидал во время своих путешествий. Когда он увидел меня, глаза его широко раскрылись и он стал вертеть ушами.
— Ну, что у вас случилось? — спросил он. И я рассказала ему все. — Ах, не переживай, — сказал он. Затем указал на тебя. — Скажи, а что это на шее у твоего мальчика?
— Это его утешительный шейный платок, — ответила я. — Он с ним никогда не расстается и никому не позволяет дотрагиваться до него. Как-то раз отец попробовал отобрать у него платок, сказал, что мальчишка уже слишком большой, чтобы забавляться с такими вещами, но ребенок свернулся калачиком и зарыдал. Он заливался слезами до тех пор, пока мы не вернули ему его сокровище.
Прутик знал, что будет дальше. Он уже много раз слышал эту историю.
— Тогда Вихрохвост сказал: «Дай-ка его мне», и уставился на тебя своими огромными черными глазищами — у всех эльфов-дубовичков такие глаза, и они видят ими ту часть мира, которая скрыта от нас.
— И я сам отдал ему свой утешительный платок, — прошептал мальчик. Даже сейчас Прутику не нравилось, если кто-нибудь прикасался к его платку, и он всегда завязывал его на шее плотным узлом.
— Именно так и было, — продолжала Спельда. — Хотя сейчас в это верится с трудом. Но это еще не все, нет, не все…
— Нет, не все… — эхом отозвался Прутик.
— Он взял твой платочек, погладил его, нежно так, словно это живое существо, а затем легко провел по вышивке кончиками пальцев. «Колыбельное дерево», — сказал он наконец, и я поняла, что он прав. Мне всегда нравился рисунок: крестики, стежочки, — нет, действительно, на платке было изображено колыбельное дерево, и это было верно, как дважды два — четыре.
— И самое странное было то, что ты не был против, когда старик Вихрохвост прикасался к твоему сокровищу. Ты просто сидел рядом с ним, серьезный и молчаливый. Затем он снова посмотрел на тебя и тихим голосом произнес: «Ты — частица Дремучих Лесов, маленький молчун. Обряд Нарекания не состоялся, но все равно ты — частица Дремучих Лесов. Частица Дремучих Лесов, — повторил он, сверкая глазами. — Имя тебе будет…»
— Точно! — засмеялась Спельда. — Так ты и сказал! Прутик! Это было твое первое слово. И тогда Вихрохвост произнес: «Смотрите за ним хорошенько! Он у вас особенный!»
Особенный! Все же лучше, чем не такой, как все! Мальчик прекрасно понимал, что он особенный, и это помогало ему выживать в среде сверстников — детей лесных троллей, которые дразнили и нещадно колотили его. Ни одного дня не проходило без потасовок. Но самое худшее случилось во время игры в пузырь.
Раньше Прутик любил эту игру. Нельзя сказать, чтобы он был хорошим игроком, но его всегда увлекал охотничий азарт: в погоне за мячом приходилось много бегать. Игровой площадкой служил большой участок свободной земли между деревней и лесом. Здесь, на опушке, сходились и пересекались тропы, проторенные многими поколениями лесных троллей. А по обочинам и между, дорожек зеленели высокие пышные травы.
Правила игры были просты. Тролли разбивались на две команды, игравшие друг против друга, причем количество игроков не было ограничено. Главной задачей было поймать пузырь — мочевой пузырь ежеобраза, набитый сушеными бобами, и пробежать с ним двенадцать шагов, громко считая вслух каждый прыжок. Если игроку удавалось это сделать, он имел право бросить пузырь в корзину, а меткий бросок удваивал количество очков. Но, поскольку земля часто бывала скользкой, а пузырь было нелегко удержать в руках, и к тому же команда соперника всегда пыталась отобрать мяч, добиться успеха было совсем не так просто, как могло показаться на первый взгляд. За восемь лет игры в пузырь Прутик так и не смог забить ни одного мяча.
В то утро не везло никому. После ливня на игровой площадке по колено стояла вода, и игра то прерывалась, то начиналась снова, после того как лесные тролли по одному бросали игру и, скользя по тропинке, уходили прочь.
Только уже к концу игры пузырь оказался близко от Прутика. Ему удалось схватить его и, выкрикивая «Раз, два, три», он принялся большими скачками двигаться по тропинке к центру поля, зажав тяжелый пузырь под мышкой левой руки. Чем ближе игрок оказывался к корзине на счет «двенадцать», тем легче было бросать пузырь.
— Шесть, семь…
— Бросай мне! Прутик, бросай мне! — кричали ему члены его команды. — Передача!
Но Прутик не стал передавать мяч. Он сам хотел забросить его в корзину. Он хотел, чтобы его товарищи в восторге кричали «ура!», чтобы они хлопали в ладоши, радуясь, как он бежит вперед. Один раз в жизни он хотел оказаться героем.
Восемь, девять…
Его окружили со всех сторон.
— Бросай мне! — Это кричал Хрипун, который находился на другом конце площадки. Прутик понимал, что, если он бросит мяч товарищу по команде, у того появится неплохой шанс. Но для Прутика это был не выход: ведь помнят лишь того, кто забил мяч, а не того, с чьей подачи это сделано.
Он помедлил секунду. Соперники окружали его все плотнее. Вперед было никак не прорваться. Не мог он и отступить. Он взглянул на корзину. Так близко она была и — так далеко! А он так хотел забить мяч! Он хотел этого больше всего на свете!
И тут в нем заговорил внутренний голос. «А в чем дело? В правилах ничего не сказано о том, что нельзя сойти с тропы». Прутик еще раз бросил взгляд на корзину и нервно сглотнул слюну. И в следующий миг он сделал то, чего не осмеливался сделать до него ни один лесной тролль: он сошел с тропы. Длинные стебли трав хлестали по ногам, пока большими скачками он несся к корзине.
— Десять, одиннадцать, двенадцать! — торжествующе завопил он, забрасывая мяч в корзину. — Пузырь забит! — крикнул он и счастливо огляделся. — Я заработал двадцать четыре очка! Я забил пузырь! — Он замолчал. Лесные тролли из обеих команд гневно смотрели на него. Никаких восторженных возгласов. Никаких аплодисментов.
— Ты сошел с тропы! — выкрикнул один из троллей.
— Никому нельзя сходить с тропы! — ужаснулся другой.
— Но… но… — заикался Прутик. — В правилах ничего не сказано…
Тролли не слушали его. Они, конечно, знали, что правила молчат об этом. Но зачем нужен такой пункт? Ни в игре в пузырь, ни в других случаях тролли никогда не сходили с тропы. Это было главное правило их жизни. Неписаный закон их жизни. Золотое правило, о котором не надо было и говорить. Так же бессмысленно было бы издать закон, обязывающий их дышать!
И вдруг, как по сигналу, все игроки навалились на Прутика. Настоящая куча-мала!
— Ты долговязый придурок! — кричали они, колотя и пиная мальчика. — Ты ненормальный длинноногий ублюдок!
Внезапно Прутик почувствовал острую боль в руке. Ее как огнем обожгло: он поднял глаза и увидел, что тролли, вцепившись ему в руку, выворачивают ее своими железными лапищами.
— Хрипун… — прошептал Прутик.
Дровосеки и хворостовязы были соседями. Хрипун был всего на неделю старше его, и они росли вместе. Прутик считал его своим другом. Хрипун ухмыльнулся, ущипнул его и, зажав нежную кожу своими грубыми пальцами, стал крутить ее. Прутик закусил губу, чтобы не заплакать. Не из-за боли — боль он умел переносить, — ему стало обидно, что даже Хрипун теперь против него.
* * *
— Особенный, — сказал Прутик, фыркнув.— Да, — подтвердила Спельда. — Даже небесные пираты признали этот факт, когда увидели тебя, — добавила она тихим голосом. — Вот почему твой отец… — Голос у нее дрогнул. — Вот почему мы… Вот почему ты должен уйти из дома.
Прутик окаменел. «Уйти из дома? Что она такое говорит?» Он обернулся и пристально поглядел на мать. Она плакала.
— Я не понял, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я ушел из дома?
— Я-то, конечно, не хочу, — зарыдала она. — Но меньше чем через неделю тебе исполнится тринадцать. Ты уже взрослый. И что ты будешь делать среди нас? Ты не можешь валить лес, как твой отец. Ты для этого не годишься. А где ты будешь жить? Наша хижина и так слишком мала. И теперь, когда воздушные пираты заметили тебя…