Страница:
На занятой противником территории эффективно действовали созданные по линии московского областного управления НКВД пять подпольных оперативных групп и резидентур в районе Солнечногорска, Рузы, Можайска и других мест.
Обстановка диктовала и необходимость проработки решений, связанных с созданием московского подполья на случай занятия столицы противником. Важным направлением нашей работы становилась подготовка соответствующих легенд для возможного развертывания нелегальных резидентур в Москве. Мы исходили из того, что «легендирование» следует строить на наличии «антисоветских групп» в командном составе Красной Армии и остатков контрреволюционных монархических организаций, услугами которых, безусловно, захотят воспользоваться немецкие спецслужбы.
Организация агентурного подполья в Москве имела свои принципиальные отличия. Намечалось создать два агентурных аппарата. Один — на базе связей и контактов людей из партийно-советского актива. Другой аппарат должен был подбираться из людей, совершенно не контактировавших с этим активом в прошлом. Двум независимым друг от друга резидентурам предписывалось оперативные и боевые задачи решать самостоятельно. Меркулов предложил вначале, чтобы я стал главным нелегальным резидентом НКВД по Москве в случае занятия ее немцами. Я дал согласие, однако Берия аргументированно возразил Меркулову. Было принято (не оформленное приказом по наркомату) решение назначить на эту работу начальника центрального аппарата контрразведки П. Федотова с подчинением ему всех резидентур, которые создавались по линии НКВД и партийно-советского актива. (Это решение сейчас кажется спорным. Ведь ни в коем случае не следовало давать какую-либо, даже минимальную возможность немецким спецслужбам захватить фигуру такого уровня.) Берия обосновал это назначение тем, что Федотов лично хорошо знал партийно-советский актив столицы и большую часть агентуры НКВД, намечаемой оставить на подпольной работе. Это обстоятельство, конечно, позволяло бы Федотову в экстремальной обстановке принимать решения об использовании оперсостава и агентуры с учетом лично ему известных деловых качеств людей.
Вообще, в боевой обстановке успешно руководить оперсоставом и агентурой можно лишь в том случае, если ты лично знаешь возможности своих подчиненных. Поэтому я категорически против создания временных сводных оперативных групп для решения контрразведывательных задач в боевой обстановке и, тем более, для разведывательно-диверсионных операций.
Очень важно, что, несмотря на тяжелое положение, сложившееся на фронтах, на то, что вражеское кольцо вокруг Москвы неумолимо сжималось, мы ни на минуту не забывали о борьбе со спецслужбами врага. Именно в октябре 1941 года мы начали отзывать с фронта нашу агентуру, которая оказалась призванной в ряды Красной Армии. Делалось это для того, чтобы подготовить людей для работы против спецслужб противника и использовать их в глубоко легендированных операциях для проникновения в штаб-квартиры абвера и гестапо.
При колоссальной потребности в людях, мы очень взвешенно и бережно использовали ценную агентуру из числа иностранцев и политэмигрантов. Я категорически выступил против немедленной заброски в тыл противника ценных агентов — немцев, австрийцев, венгров, поляков, кто мог работать в экстремальных условиях и хорошо знал обстановку в странах Европы, оккупированных немцами. Неразумно было ими распоряжаться для затыкания дыр. Поэтому в составе нашего спецназа они всегда держались в особом резерве, на самый крайний случай. (Только испанцы приняли участие в составе ОМСБОН в боях под Москвой.) Интернациональную часть спецназа мы «приберегали» и потому, что приходилось считаться с возможностью развязывания против нас военных действий с территорий стран, поддерживающих фашистскую Германию, которые еще не были вовлечены в войну.
Поскольку я возражал против участия воинов-интернационалистов в тяжелых боях, у меня было много конфликтов с активистами Коминтерна. Испанская, венгерская и итальянская боевые группы буквально рвались в бой, обращаясь по этому поводу в нарушение субординации (они состояли в штате ОМСБОН, то есть войск НКВД) к руководству Коминтерна и к Сталину.
Надо отметить еще один важный момент. Речь — о неспокойной обстановке, складывавшейся в Турции, в Иране, в Афганистане и в Маньчжурии на нашей границе с Японией. В связи с обострением угрозы войны, возможными непредвиденными обстоятельствами мы предпринимали меры предосторожности, усиливали агентурно-оперативную работу на границе с этими странами. И не случайно, что в этот период руководство органов безопасности пошло на значительное усиление нашего разведывательно-диверсионного агентурного аппарата в этих районах. Квалифицированные, опытнейшие кадры — Л. Эйтингон, Л. Василевский, Г. Мордвинов, И. Агаянц, М. Алахвердов, Н. Белкин, М. Фридгут — были направлены в Турцию, Иран и Афганистан, туда, где существовала потенциальная опасность развязывания новой вспышки военных действий, где начала складываться уникальная возможность военно-технического, политического и разведывательного сотрудничества с нашими союзниками в тайной войне против Германии и Японии. Но это особая тема.
Помнится, 5 октября меня вызвал к себе Меркулов. От него мы прошли в кабинет Берии, который проинформировал нас о том, что положение на Западном фронте резко ухудшилось. Он сказал, что противник перешел в наступление, по-видимому, цель у него одна — выйти к столице. Исходя из этого, нам предстояло готовиться к худшему. К этому времени мы уже находились на казарменном положении.
В связи с наступлением немцев встал вопрос об эвакуации подразделений центрального аппарата НКВД и о взаимодействии с подразделениями Московского управления НКВД. Тогда же была поставлена задача по подготовке московского подполья. Всего предполагалось создать 12 нелегальных резидентур, пять из которых должны были быть задействованы вне столицы, на занятой врагом территории. Они комплектовались сотрудниками аппарата райгоротделений НКВД. Мы тесно взаимодействовали и с партийными органами, которых, правда, интересовала в основном пропагандистская работа. Но без партийных органов решить вопрос о создании массового подполья и эффективной подпольной сети было невозможно, ибо в партаппарате был централизованный учет всех коммунистов, на которых можно было опереться.
Для обеспечения подполья предстояло вблизи Москвы и в городе скрытно заложить около 100 продовольственных баз и складов оружия. Необходимо было подготовить так называемую маршрутную агентуру с целью регулярной передачи сведений о движении вражеских частей под Москвой.
Было создано в кратчайший срок специально на случай непредвиденных обстоятельств три радиоцентра, один из которых, в Кучино, должен был дублировать связь с нелегальными резидентурами в Москве. Интересно, что одна из наших подпольных радиостанций была развернута в подвале кукольного театра Сергея Владимировича Образцова, который тогда находился на площади Маяковского.
Для координации деятельности советско-партийного подполья от ЦК ВКП(б) предполагалось оставить сравнительно мало известного человека — заведующую отделом школ ЦК ВКП(б) Варвару Пивоварову. Намечалось также задействовать бывших секретарей райкомов партии, в частности, секретаря Москворецкого райкома партии Олимпиаду Козлову (впоследствии стала ректором Инженерно-экономического института и основателем Академии управления, прообраза ныне существующей Академии управления), а также Нину Попову (ставшую позднее председателем Комитета советских женщин).
По Москве главным координатором подполья должен был стать начальник контрразведывательного отдела Московского НКВД Сергей Федосеев. Особую резидентуру предполагалось создать во главе с майором госбезопасности (позднее генерал-майором) Виктором Дроздовым. Он имел большой опыт борьбы с бандформированиями и националистическим подпольем на Украине. Незадолго до войны его назначили заместителем начальника московской милиции. Одну из резидентур должен был возглавить Павел Мешик, бывший нарком госбезопасности Украины. Ему поручалась организация диверсий на транспортных магистралях Москвы.
В кратчайшие сроки была проведена колоссальная работа по отбору людей для подполья. Она была очень трудоемкая, требовавшая большого внимания и терпения. Нужно было выписать паспорта, создать легенды на остававшихся в Москве людей. Больше всего мы ломали голову над тем, каким должен был быть правдоподобный ответ на неизбежный вопрос: почему человек остался в Москве?
Возникла потребность в специальном изготовлении писем от родственников. Содержание их определялось с учетом разработанных нашими специалистами биографий. Переписка с мнимыми родственниками легендировалась по всем правилам почтовых отправлений.
В связи с подготовкой подполья нами была предпринята и другая специальная акция. Были изъяты, уничтожены или переписаны книги прописки и регистрации. Вся эта работа осуществлялась в очень сложной обстановке и в самые кратчайшие сроки. О ходе подготовки спецмероприятий регулярно докладывалось руководству НКВД.
Помимо меня, Мельникова, Эйтингона этой напряженной работой круглосуточно занимались М. Маклярский, Л. Сташко как руководители направлений разведки, командиры ОМСБОН М. Орлов, В. Гриднев, С. Иванов, С. Волокитин, А. Авдеев, оперработники П. Масся, А. Шитов (Алексеев).
Мы также готовили для противника «приманку». Предположительно ей мог стать Лев Константинович Книппер, композитор, немец по происхождению, проживавший вместе с женой Маргаритой на Гоголевском бульваре. Задачи, поставленные перед группой Книппера, были особыми. Он стал спецагентом-групповодом и должен был действовать в Москве по разнарядке «Д», то есть для осуществления диверсионных актов, операций и акций личного возмездия против руководителей германского рейха, если бы они появились в захваченной столице.
Особая роль отводилась молодой сотруднице первого (разведывательного) управления НКВД, его особой группы, младшему лейтенанту А. Камаевой-Филоненко, которая под видом активистки баптистской общины координировала бы использование установленных закамуфлированных взрывных устройств. Ей одной было поручено привести в действие по особому сигналу мощные взрывные устройства, которые предполагалось заложить в местах появления главарей гитлеровского режима или командования вермахта.
В качестве приманки для немецких спецслужб должен был с большим риском действовать еще один человек. Его преимущество заключалось в том, что он был известен немецкой разведке еще в годы Первой мировой войны, находясь в Германии на стажировке еще до 1914 года. Был известен в искусствоведческих кругах Берлина и Лейпцига. С 1920-х годов Алексей Алексеевич Сидоров, для нас источник «Старый», активно помогал органам ОГПУ-НКВД в борьбе не с мнимым, а реальным немецким шпионажем. (Сидоров — видный советский историк искусства, книговед и библиофил, член-корреспондент АН СССР, профессор МГУ с 1916 по 1950 годы.) Осенью 1941 года он должен был прикрывать в Москве наших боевиков. Позднее сыграл важную роль в подстраховочных мероприятиях по обеспечению радиоигры с немецкой разведкой в 1942-1945 годах по широко известному теперь делу «Монастырь».
Москву немцы не взяли, но мы отметили боевыми медалями за большую работу по подготовке подполья Л. Книппера и его жену, А. Сидорова. В Москве до сих пор здравствует другой участник подготовки нелегального боевого аппарата в грозную осень 1941 года полковник в отставке И. Щорс. Он, кстати, и вручал медаль «За оборону Москвы» Алексею Алексеевичу Сидорову.
Эти люди были подлинными патриотами нашей Родины, преданными ей до последнего вздоха, несмотря на то, что их ближайшие родственники были репрессированы и трагически погибли. Я хотел вытащить их близких из лагерей в 1941 году, но было уже поздно — никого в живых не осталось. Но мы прямо сказали Алексею Алексеевичу и Маргарите Гариковне Книппер об этом. Хитрить с людьми, готовыми к самопожертвованию, было невозможно. Несмотря на тяжелую и горестную весть, эти люди ни разу не усомнились в правоте и справедливости выбранного ими тяжелого пути борьбы со злейшими врагами нашей Родины.
К возмездию против немецкого командования под руководством М. Маклярского мы готовили и актерский ансамбль во главе со «Свистуном» — Николаем Хохловым, позднее ставшим перебежчиком. Планировалось, что Хохлов вместе с группой акробатов, выступая перед немецкими высшими офицерами, во время эстрадного номера — жонглирования — должны были забросать их гранатами.
Для проведения разведывательно-диверсионной деятельности в тылу противника нами было переведено по городу Москве на нелегальное положение 43 работника центрального аппарата НКВД, 28 работников управления НКВД по Москве и Московской области. 11 оперработников должны были осуществить руководство 85 агентурными группами, охватывающими 400 человек агентурно-осведомительной сети. Каждый оперативник имел на связи два-три групповода, которые в свою очередь выходили на двух-четырех агентов или осведомителей. Для особого резерва вне Москвы и области нами было дополнительно создано 28 резидентур с охватом 87 человек агентурно-осведомительной сети.
Основное внимание предполагалось уделить сбору разведывательной информации. На это нацеливались основные силы из агентуры. Для совершения диверсионных актов нами было запланировано привлечь 200 человек. 101 человека подобрали для осуществления акций специального возмездия в отношении членов гитлеровского руководства.
Большей части наших агентов и осведомителей нами поручалось проведение специальной дезинформационной работы. На эти цели мы бросили агентурно-осведомительную сеть Московского управления НКВД и специальную резидентуру, которая передавалась в подчинение В. Дроздову. Выступая в качестве заместителя управляющего аптечным хозяйством Москвы, ему поручалось войти в доверие к немцам. Для установления с ними хороших отношений он должен был отдать в их распоряжение некоторое количество медикаментов. Для дезинформации и распространения листовок предполагалось использовать более 160 человек из партийно-советского подпольного аппарата.
Оперсостав, переведенный на нелегальное положение, и часть агентуры были обеспечены запасами продовольствия на два-три месяца. Для осуществления с ними связи мы разработали соответствующие пароли.
20 октября 1941 года был издан приказ, касающийся минирования важнейших объектов столицы. Он носил предварительный характер. Взорвать эти объекты можно было только по особому приказу, а ряд объектов, представляющих историческую ценность, скажем, Колонный зал Дома союзов (бывшее Дворянское собрание), Большой театр и другие столь же известные и ценные в историческом плане здания можно было взорвать только в случае, если бы они использовались для размещения высшего немецкого руководства (появление которого нами, как это теперь видно, ошибочно предполагалось в столице).
В распоряжение НКВД СССР была передана большая группа специалистов по геолого-разведочным и взрывным работам. Особое внимание уделялось минированию Гознака. Мы не могли допустить, чтобы в руки немцев попали какие-либо наши официальные бланки.
Были и недочеты в этой работе. Так, подготовка к уничтожению важнейших объектов шла и по Московской области. Серьезный инцидент произошел на Мытищинском заводе Наркомата вооружений, который считался ведущим в отрасли и фигурировал в списке ГКО. Его эвакуацией в глубь страны руководил лично Борис Львович Ванников, ставший позднее народным комиссаром боеприпасов. Уникальное оборудование завода укрыли в контейнеры в октябре 1941 года и должны были отправить на Восток. Заводская администрация, поддавшись панике, решила одновременно с отправкой оборудования в тот же день эвакуировать и свои семейства со всем скарбом. Для этого был задействован весь легковой транспорт предприятия. Эвакуация происходила на глазах значительной части рабочих. Это вызвало их возмущение и послужило причиной стихийно организованного митинга. На завод направили зам. наркома внутренних дел И. Серова. Оборудование было эвакуировано. Руководство предприятия и участников митинга протеста репрессировали и реабилитировали лишь после смерти Сталина.
12октября 1941 года появилось совершенно секретное постановление ГКО под № 765 «Об охране Московской зоны». В нем, в частности, говорилось:
«В связи с приближением линии фронта к Москве и необходимостью наведения жесткого порядка на тыловых участках фронта, прилегающих к территории Москвы, Государственный Комитет Обороны постановляет:
1. Поручить НКВД СССР взять под особую охрану зону, прилегающую к Москве с запада и юга и по линии Калинин, Ржев, Можайск, Тула, Коломна, Кашира. Указанную зону разбить на семь секторов: Калининский, Волоколамский, Можайский, Малоярославецкий, Серпуховской, Коломенский, Каширский.
2. Начальником охраны Московской зоны обороны назначить заместителя народного комиссара внутренних дел СССР комиссара госбезопасности III ранга тов. Серова.
3. Организовать при НКВД СССР штаб охраны Московской зоны, подчинив ему в оперативном отношении расположенные в зоне войска НКВД — 6 тысяч человек по особому расчету, милицию, районные организации НКВД, истребительные батальоны и заградотряды.
4. Установить, что дорожно-эксплуатационные полки, автодорожное управление НКО в оперативных вопросах организации регулирования движения и установления порядка на важнейших магистралях, ведущих к Москве, обязаны безоговорочно выполнять указания начальников соответствующих секторов штаба охраны Московской зоны НКВД СССР».
Это постановление подписал Сталин. Оно — свидетельство того, что, во-первых, порядок в тыловых районах, прилегающих к зоне боевых действий, был установлен, а во-вторых, оно говорило об исключительной роли, которую сыграли органы НКВД в битве за Москву.
После эвакуации основных оперативных управлений, архива и других подразделений в Куйбышев и Горький руководство НКВД, включая Л. Берию, В. Меркулова, Б. Кобулова, И. Серова, В. Чернышева, разместилось в Высшей школе пожарной охраны, находящейся недалеко от ВДНХ. Сейчас там также располагается Высшая школа пожарной охраны МВД. Там тогда находился кабинет Берии. В общем кабинете по соседству — в большой учебной аудитории — расположились Кобулов, Серов, Чернышев и я.
В эти дни мы пережили несколько стрессовых и драматических моментов. Например, 15 и 16 октября, когда обострилась обстановка, среди беженцев на шоссе Энтузиастов появились панические слухи, которые распространялись с быстротой молнии. Но благодаря своевременно предпринятым мерам и грамотным действиям работников НКВД никакого существенного ущерба элементы паники не нанесли.
16 октября неожиданно были выведены из строя передающая радиостанция Наркомата Морского Флота в Томилине и приемная радиостанция этого же наркомата в Вешняках, кроме того, разрушены радиобюро и автоматическая телефонная станция, размешенная в Наркомате Морского Флота. В результате этого лишились радиосвязи пароходства в Ленинграде, Мурманске, Архангельске, Астрахани, Махачкале. Все это нервировало руководство и, естественно, были приняты самые строгие меры в отношении начальника центрального узла связи Наркомата Морского флота Березина. Как выяснилось, именно он отдал распоряжение о разрушении станции и передавал его по прямому телефону начальникам радиостанций, находившихся в Томилине и в Вешняках. Этими действиями был нанесен большой ущерб и было временно потеряно управление морским транспортом.
Интересно, что наши действия по созданию московского подполья не прошли мимо противника. В отчете штаба немецкой полиции безопасности (СД) о положении в СССР за февраль 1942 года, который оказался у нас в 1944 году, фигурировали планы создания «специальных боевых большевистских организаций НКВД в Москве». Указывалось на то, что в Москве существенную угрозу представляет нелегальная боевая организация НКВД. Говорилось также и о том, что она была создана на случай оккупации Москвы немецкими войсками, отмечалось, что главным для русских было проведение акций против немецких войск, организация саботажа и террора.
В боях под Москвой ОМСБОН понес первые серьезные потери — погибли первый комиссар бригады, одно время секретарь парткома разведывательного управления НКВД, капитан госбезопасности А. Максимов и заместитель командира бригады полковник И. Третьяков. Более 50 спецназовцев погибли в боях на ближних подступах к столице. Однако приближение переломного момента в битве за Москву в нашу пользу ощущалось все более явно. Меня особенно восхищал высокий уровень боевого мастерства бойцов и офицеров А. Авдеева, В. Токарева, Э. Соломона, А. Саховалера, М. Бреусова, Д. Гудкова, П. Дмитриева, М. Егорцева, А. Шестакова, М. Петрушиной и многих других. 75 спецназовцев, отличившихся в битве под Москвой, «за образцовое выполнение заданий командования и нанесение тяжелого урона противнику» были награждены высокими правительственными наградами.
Именно в боях под Москвой прошли боевое крещение в тылу врага и в минно-подрывной войне будущие руководители прославленных партизанских соединений Герои Советского Союза Д. Медведев, Е. Мирковский, М. Прудников, В. Карасев, Б. Галушкин.
Еще несколько штрихов к Московской битве. Должен сказать, что наступление наших войск под Москвой в полном масштабе держалось в строжайшем секрете. И даже несмотря на то, что я возглавлял фактически самостоятельную разведывательную службу, остававшуюся в Москве, меня только проинформировали о том, что мы «воспользуемся, — я цитирую слова Берии, — благоприятно складывающейся для нас обстановкой в декабре, когда немецкие войска утратят свои наступательные возможности». Интересно, что и мы в НКВД, по данным от наших партизанских групп в тылу немцев, и военные в Генеральном штабе пришли в конце ноября 1941 года к общему выводу, что противник выдохся и остановлен Красной Армией. По линии НКВД мы руководствовались тогда не спецсообщениями, а просто опросами наших командиров партизанских диверсионных соединений, действовавших в тылу противника. Не могу не вспомнить в этой связи одного из руководителей таких отрядов Д. Каверзнева и героически погибшего сотрудника райотдела НКВД И. Солнцева, ставшего одним из первых чекистов — Героев Советского Союза.
Переход Красной Армии в масштабное контрнаступление 5 декабря был для меня приятной неожиданностью. Я понимал, что события на фронте меняются в лучшую для нас сторону. Уже в ноябре чувствовалась нарастающая уверенность нашего командования в исходе сражения. В Ставке, в военном руководстве столицы установился режим напряженного спокойствия. Кризис в битве под Москвой после ноябрьских праздников 1941 года миновал.
Кардинальное изменение обстановки под Москвой в нашу пользу поставило перед органами НКВД новые задачи. Его спецназ, несмотря на понесенные потери, по-прежнему был высокобоеспособной ударной силой, способной действовать теперь на коммуникациях отступающего противника. Особенно обернулось колоссальным плюсом то, что мы не растеряли наши кадры подрывников и диверсантов в горниле Московской битвы. Ведь именно они позднее проявили себя блестяще и в партизанской войне.
Урок битвы под Москвой заключается и в том, что спецназ госбезопасности в критический момент сражения являлся резервом особого назначения Ставки.
20 декабря по случаю годовщины ЧК никаких торжественных собраний не было, никаких торжественных речей не произносилось. Берия собрал в этот день оперативное совещание руководящего состава. На нем, по поручению Сталина, он поставил передо мной ответственные задачи по развертыванию зафронтовой работы в тесном взаимодействии с командованием Красной Армии. Придавалось исключительно важное значение перенесению акцента наших усилий, в соответствии с поручением Жукова, на разрушение коммуникаций отступающих немецких войск. Ответственными за исполнение плана действий наших спецотрядов зимой 1941-1942 годов были мой новый заместитель В. Какучая и мой связник в подполье во Франции в 1937 году Л. Сташко.
Обстановка диктовала и необходимость проработки решений, связанных с созданием московского подполья на случай занятия столицы противником. Важным направлением нашей работы становилась подготовка соответствующих легенд для возможного развертывания нелегальных резидентур в Москве. Мы исходили из того, что «легендирование» следует строить на наличии «антисоветских групп» в командном составе Красной Армии и остатков контрреволюционных монархических организаций, услугами которых, безусловно, захотят воспользоваться немецкие спецслужбы.
Организация агентурного подполья в Москве имела свои принципиальные отличия. Намечалось создать два агентурных аппарата. Один — на базе связей и контактов людей из партийно-советского актива. Другой аппарат должен был подбираться из людей, совершенно не контактировавших с этим активом в прошлом. Двум независимым друг от друга резидентурам предписывалось оперативные и боевые задачи решать самостоятельно. Меркулов предложил вначале, чтобы я стал главным нелегальным резидентом НКВД по Москве в случае занятия ее немцами. Я дал согласие, однако Берия аргументированно возразил Меркулову. Было принято (не оформленное приказом по наркомату) решение назначить на эту работу начальника центрального аппарата контрразведки П. Федотова с подчинением ему всех резидентур, которые создавались по линии НКВД и партийно-советского актива. (Это решение сейчас кажется спорным. Ведь ни в коем случае не следовало давать какую-либо, даже минимальную возможность немецким спецслужбам захватить фигуру такого уровня.) Берия обосновал это назначение тем, что Федотов лично хорошо знал партийно-советский актив столицы и большую часть агентуры НКВД, намечаемой оставить на подпольной работе. Это обстоятельство, конечно, позволяло бы Федотову в экстремальной обстановке принимать решения об использовании оперсостава и агентуры с учетом лично ему известных деловых качеств людей.
Вообще, в боевой обстановке успешно руководить оперсоставом и агентурой можно лишь в том случае, если ты лично знаешь возможности своих подчиненных. Поэтому я категорически против создания временных сводных оперативных групп для решения контрразведывательных задач в боевой обстановке и, тем более, для разведывательно-диверсионных операций.
Очень важно, что, несмотря на тяжелое положение, сложившееся на фронтах, на то, что вражеское кольцо вокруг Москвы неумолимо сжималось, мы ни на минуту не забывали о борьбе со спецслужбами врага. Именно в октябре 1941 года мы начали отзывать с фронта нашу агентуру, которая оказалась призванной в ряды Красной Армии. Делалось это для того, чтобы подготовить людей для работы против спецслужб противника и использовать их в глубоко легендированных операциях для проникновения в штаб-квартиры абвера и гестапо.
При колоссальной потребности в людях, мы очень взвешенно и бережно использовали ценную агентуру из числа иностранцев и политэмигрантов. Я категорически выступил против немедленной заброски в тыл противника ценных агентов — немцев, австрийцев, венгров, поляков, кто мог работать в экстремальных условиях и хорошо знал обстановку в странах Европы, оккупированных немцами. Неразумно было ими распоряжаться для затыкания дыр. Поэтому в составе нашего спецназа они всегда держались в особом резерве, на самый крайний случай. (Только испанцы приняли участие в составе ОМСБОН в боях под Москвой.) Интернациональную часть спецназа мы «приберегали» и потому, что приходилось считаться с возможностью развязывания против нас военных действий с территорий стран, поддерживающих фашистскую Германию, которые еще не были вовлечены в войну.
Поскольку я возражал против участия воинов-интернационалистов в тяжелых боях, у меня было много конфликтов с активистами Коминтерна. Испанская, венгерская и итальянская боевые группы буквально рвались в бой, обращаясь по этому поводу в нарушение субординации (они состояли в штате ОМСБОН, то есть войск НКВД) к руководству Коминтерна и к Сталину.
Надо отметить еще один важный момент. Речь — о неспокойной обстановке, складывавшейся в Турции, в Иране, в Афганистане и в Маньчжурии на нашей границе с Японией. В связи с обострением угрозы войны, возможными непредвиденными обстоятельствами мы предпринимали меры предосторожности, усиливали агентурно-оперативную работу на границе с этими странами. И не случайно, что в этот период руководство органов безопасности пошло на значительное усиление нашего разведывательно-диверсионного агентурного аппарата в этих районах. Квалифицированные, опытнейшие кадры — Л. Эйтингон, Л. Василевский, Г. Мордвинов, И. Агаянц, М. Алахвердов, Н. Белкин, М. Фридгут — были направлены в Турцию, Иран и Афганистан, туда, где существовала потенциальная опасность развязывания новой вспышки военных действий, где начала складываться уникальная возможность военно-технического, политического и разведывательного сотрудничества с нашими союзниками в тайной войне против Германии и Японии. Но это особая тема.
Помнится, 5 октября меня вызвал к себе Меркулов. От него мы прошли в кабинет Берии, который проинформировал нас о том, что положение на Западном фронте резко ухудшилось. Он сказал, что противник перешел в наступление, по-видимому, цель у него одна — выйти к столице. Исходя из этого, нам предстояло готовиться к худшему. К этому времени мы уже находились на казарменном положении.
В связи с наступлением немцев встал вопрос об эвакуации подразделений центрального аппарата НКВД и о взаимодействии с подразделениями Московского управления НКВД. Тогда же была поставлена задача по подготовке московского подполья. Всего предполагалось создать 12 нелегальных резидентур, пять из которых должны были быть задействованы вне столицы, на занятой врагом территории. Они комплектовались сотрудниками аппарата райгоротделений НКВД. Мы тесно взаимодействовали и с партийными органами, которых, правда, интересовала в основном пропагандистская работа. Но без партийных органов решить вопрос о создании массового подполья и эффективной подпольной сети было невозможно, ибо в партаппарате был централизованный учет всех коммунистов, на которых можно было опереться.
Для обеспечения подполья предстояло вблизи Москвы и в городе скрытно заложить около 100 продовольственных баз и складов оружия. Необходимо было подготовить так называемую маршрутную агентуру с целью регулярной передачи сведений о движении вражеских частей под Москвой.
Было создано в кратчайший срок специально на случай непредвиденных обстоятельств три радиоцентра, один из которых, в Кучино, должен был дублировать связь с нелегальными резидентурами в Москве. Интересно, что одна из наших подпольных радиостанций была развернута в подвале кукольного театра Сергея Владимировича Образцова, который тогда находился на площади Маяковского.
Для координации деятельности советско-партийного подполья от ЦК ВКП(б) предполагалось оставить сравнительно мало известного человека — заведующую отделом школ ЦК ВКП(б) Варвару Пивоварову. Намечалось также задействовать бывших секретарей райкомов партии, в частности, секретаря Москворецкого райкома партии Олимпиаду Козлову (впоследствии стала ректором Инженерно-экономического института и основателем Академии управления, прообраза ныне существующей Академии управления), а также Нину Попову (ставшую позднее председателем Комитета советских женщин).
По Москве главным координатором подполья должен был стать начальник контрразведывательного отдела Московского НКВД Сергей Федосеев. Особую резидентуру предполагалось создать во главе с майором госбезопасности (позднее генерал-майором) Виктором Дроздовым. Он имел большой опыт борьбы с бандформированиями и националистическим подпольем на Украине. Незадолго до войны его назначили заместителем начальника московской милиции. Одну из резидентур должен был возглавить Павел Мешик, бывший нарком госбезопасности Украины. Ему поручалась организация диверсий на транспортных магистралях Москвы.
В кратчайшие сроки была проведена колоссальная работа по отбору людей для подполья. Она была очень трудоемкая, требовавшая большого внимания и терпения. Нужно было выписать паспорта, создать легенды на остававшихся в Москве людей. Больше всего мы ломали голову над тем, каким должен был быть правдоподобный ответ на неизбежный вопрос: почему человек остался в Москве?
Возникла потребность в специальном изготовлении писем от родственников. Содержание их определялось с учетом разработанных нашими специалистами биографий. Переписка с мнимыми родственниками легендировалась по всем правилам почтовых отправлений.
В связи с подготовкой подполья нами была предпринята и другая специальная акция. Были изъяты, уничтожены или переписаны книги прописки и регистрации. Вся эта работа осуществлялась в очень сложной обстановке и в самые кратчайшие сроки. О ходе подготовки спецмероприятий регулярно докладывалось руководству НКВД.
Помимо меня, Мельникова, Эйтингона этой напряженной работой круглосуточно занимались М. Маклярский, Л. Сташко как руководители направлений разведки, командиры ОМСБОН М. Орлов, В. Гриднев, С. Иванов, С. Волокитин, А. Авдеев, оперработники П. Масся, А. Шитов (Алексеев).
Мы также готовили для противника «приманку». Предположительно ей мог стать Лев Константинович Книппер, композитор, немец по происхождению, проживавший вместе с женой Маргаритой на Гоголевском бульваре. Задачи, поставленные перед группой Книппера, были особыми. Он стал спецагентом-групповодом и должен был действовать в Москве по разнарядке «Д», то есть для осуществления диверсионных актов, операций и акций личного возмездия против руководителей германского рейха, если бы они появились в захваченной столице.
Особая роль отводилась молодой сотруднице первого (разведывательного) управления НКВД, его особой группы, младшему лейтенанту А. Камаевой-Филоненко, которая под видом активистки баптистской общины координировала бы использование установленных закамуфлированных взрывных устройств. Ей одной было поручено привести в действие по особому сигналу мощные взрывные устройства, которые предполагалось заложить в местах появления главарей гитлеровского режима или командования вермахта.
В качестве приманки для немецких спецслужб должен был с большим риском действовать еще один человек. Его преимущество заключалось в том, что он был известен немецкой разведке еще в годы Первой мировой войны, находясь в Германии на стажировке еще до 1914 года. Был известен в искусствоведческих кругах Берлина и Лейпцига. С 1920-х годов Алексей Алексеевич Сидоров, для нас источник «Старый», активно помогал органам ОГПУ-НКВД в борьбе не с мнимым, а реальным немецким шпионажем. (Сидоров — видный советский историк искусства, книговед и библиофил, член-корреспондент АН СССР, профессор МГУ с 1916 по 1950 годы.) Осенью 1941 года он должен был прикрывать в Москве наших боевиков. Позднее сыграл важную роль в подстраховочных мероприятиях по обеспечению радиоигры с немецкой разведкой в 1942-1945 годах по широко известному теперь делу «Монастырь».
Москву немцы не взяли, но мы отметили боевыми медалями за большую работу по подготовке подполья Л. Книппера и его жену, А. Сидорова. В Москве до сих пор здравствует другой участник подготовки нелегального боевого аппарата в грозную осень 1941 года полковник в отставке И. Щорс. Он, кстати, и вручал медаль «За оборону Москвы» Алексею Алексеевичу Сидорову.
Эти люди были подлинными патриотами нашей Родины, преданными ей до последнего вздоха, несмотря на то, что их ближайшие родственники были репрессированы и трагически погибли. Я хотел вытащить их близких из лагерей в 1941 году, но было уже поздно — никого в живых не осталось. Но мы прямо сказали Алексею Алексеевичу и Маргарите Гариковне Книппер об этом. Хитрить с людьми, готовыми к самопожертвованию, было невозможно. Несмотря на тяжелую и горестную весть, эти люди ни разу не усомнились в правоте и справедливости выбранного ими тяжелого пути борьбы со злейшими врагами нашей Родины.
К возмездию против немецкого командования под руководством М. Маклярского мы готовили и актерский ансамбль во главе со «Свистуном» — Николаем Хохловым, позднее ставшим перебежчиком. Планировалось, что Хохлов вместе с группой акробатов, выступая перед немецкими высшими офицерами, во время эстрадного номера — жонглирования — должны были забросать их гранатами.
Для проведения разведывательно-диверсионной деятельности в тылу противника нами было переведено по городу Москве на нелегальное положение 43 работника центрального аппарата НКВД, 28 работников управления НКВД по Москве и Московской области. 11 оперработников должны были осуществить руководство 85 агентурными группами, охватывающими 400 человек агентурно-осведомительной сети. Каждый оперативник имел на связи два-три групповода, которые в свою очередь выходили на двух-четырех агентов или осведомителей. Для особого резерва вне Москвы и области нами было дополнительно создано 28 резидентур с охватом 87 человек агентурно-осведомительной сети.
Основное внимание предполагалось уделить сбору разведывательной информации. На это нацеливались основные силы из агентуры. Для совершения диверсионных актов нами было запланировано привлечь 200 человек. 101 человека подобрали для осуществления акций специального возмездия в отношении членов гитлеровского руководства.
Большей части наших агентов и осведомителей нами поручалось проведение специальной дезинформационной работы. На эти цели мы бросили агентурно-осведомительную сеть Московского управления НКВД и специальную резидентуру, которая передавалась в подчинение В. Дроздову. Выступая в качестве заместителя управляющего аптечным хозяйством Москвы, ему поручалось войти в доверие к немцам. Для установления с ними хороших отношений он должен был отдать в их распоряжение некоторое количество медикаментов. Для дезинформации и распространения листовок предполагалось использовать более 160 человек из партийно-советского подпольного аппарата.
Оперсостав, переведенный на нелегальное положение, и часть агентуры были обеспечены запасами продовольствия на два-три месяца. Для осуществления с ними связи мы разработали соответствующие пароли.
20 октября 1941 года был издан приказ, касающийся минирования важнейших объектов столицы. Он носил предварительный характер. Взорвать эти объекты можно было только по особому приказу, а ряд объектов, представляющих историческую ценность, скажем, Колонный зал Дома союзов (бывшее Дворянское собрание), Большой театр и другие столь же известные и ценные в историческом плане здания можно было взорвать только в случае, если бы они использовались для размещения высшего немецкого руководства (появление которого нами, как это теперь видно, ошибочно предполагалось в столице).
В распоряжение НКВД СССР была передана большая группа специалистов по геолого-разведочным и взрывным работам. Особое внимание уделялось минированию Гознака. Мы не могли допустить, чтобы в руки немцев попали какие-либо наши официальные бланки.
Были и недочеты в этой работе. Так, подготовка к уничтожению важнейших объектов шла и по Московской области. Серьезный инцидент произошел на Мытищинском заводе Наркомата вооружений, который считался ведущим в отрасли и фигурировал в списке ГКО. Его эвакуацией в глубь страны руководил лично Борис Львович Ванников, ставший позднее народным комиссаром боеприпасов. Уникальное оборудование завода укрыли в контейнеры в октябре 1941 года и должны были отправить на Восток. Заводская администрация, поддавшись панике, решила одновременно с отправкой оборудования в тот же день эвакуировать и свои семейства со всем скарбом. Для этого был задействован весь легковой транспорт предприятия. Эвакуация происходила на глазах значительной части рабочих. Это вызвало их возмущение и послужило причиной стихийно организованного митинга. На завод направили зам. наркома внутренних дел И. Серова. Оборудование было эвакуировано. Руководство предприятия и участников митинга протеста репрессировали и реабилитировали лишь после смерти Сталина.
НКВД берет Москву под особую охрану
12октября 1941 года появилось совершенно секретное постановление ГКО под № 765 «Об охране Московской зоны». В нем, в частности, говорилось:
«В связи с приближением линии фронта к Москве и необходимостью наведения жесткого порядка на тыловых участках фронта, прилегающих к территории Москвы, Государственный Комитет Обороны постановляет:
1. Поручить НКВД СССР взять под особую охрану зону, прилегающую к Москве с запада и юга и по линии Калинин, Ржев, Можайск, Тула, Коломна, Кашира. Указанную зону разбить на семь секторов: Калининский, Волоколамский, Можайский, Малоярославецкий, Серпуховской, Коломенский, Каширский.
2. Начальником охраны Московской зоны обороны назначить заместителя народного комиссара внутренних дел СССР комиссара госбезопасности III ранга тов. Серова.
3. Организовать при НКВД СССР штаб охраны Московской зоны, подчинив ему в оперативном отношении расположенные в зоне войска НКВД — 6 тысяч человек по особому расчету, милицию, районные организации НКВД, истребительные батальоны и заградотряды.
4. Установить, что дорожно-эксплуатационные полки, автодорожное управление НКО в оперативных вопросах организации регулирования движения и установления порядка на важнейших магистралях, ведущих к Москве, обязаны безоговорочно выполнять указания начальников соответствующих секторов штаба охраны Московской зоны НКВД СССР».
Это постановление подписал Сталин. Оно — свидетельство того, что, во-первых, порядок в тыловых районах, прилегающих к зоне боевых действий, был установлен, а во-вторых, оно говорило об исключительной роли, которую сыграли органы НКВД в битве за Москву.
После эвакуации основных оперативных управлений, архива и других подразделений в Куйбышев и Горький руководство НКВД, включая Л. Берию, В. Меркулова, Б. Кобулова, И. Серова, В. Чернышева, разместилось в Высшей школе пожарной охраны, находящейся недалеко от ВДНХ. Сейчас там также располагается Высшая школа пожарной охраны МВД. Там тогда находился кабинет Берии. В общем кабинете по соседству — в большой учебной аудитории — расположились Кобулов, Серов, Чернышев и я.
В эти дни мы пережили несколько стрессовых и драматических моментов. Например, 15 и 16 октября, когда обострилась обстановка, среди беженцев на шоссе Энтузиастов появились панические слухи, которые распространялись с быстротой молнии. Но благодаря своевременно предпринятым мерам и грамотным действиям работников НКВД никакого существенного ущерба элементы паники не нанесли.
16 октября неожиданно были выведены из строя передающая радиостанция Наркомата Морского Флота в Томилине и приемная радиостанция этого же наркомата в Вешняках, кроме того, разрушены радиобюро и автоматическая телефонная станция, размешенная в Наркомате Морского Флота. В результате этого лишились радиосвязи пароходства в Ленинграде, Мурманске, Архангельске, Астрахани, Махачкале. Все это нервировало руководство и, естественно, были приняты самые строгие меры в отношении начальника центрального узла связи Наркомата Морского флота Березина. Как выяснилось, именно он отдал распоряжение о разрушении станции и передавал его по прямому телефону начальникам радиостанций, находившихся в Томилине и в Вешняках. Этими действиями был нанесен большой ущерб и было временно потеряно управление морским транспортом.
Интересно, что наши действия по созданию московского подполья не прошли мимо противника. В отчете штаба немецкой полиции безопасности (СД) о положении в СССР за февраль 1942 года, который оказался у нас в 1944 году, фигурировали планы создания «специальных боевых большевистских организаций НКВД в Москве». Указывалось на то, что в Москве существенную угрозу представляет нелегальная боевая организация НКВД. Говорилось также и о том, что она была создана на случай оккупации Москвы немецкими войсками, отмечалось, что главным для русских было проведение акций против немецких войск, организация саботажа и террора.
В боях под Москвой ОМСБОН понес первые серьезные потери — погибли первый комиссар бригады, одно время секретарь парткома разведывательного управления НКВД, капитан госбезопасности А. Максимов и заместитель командира бригады полковник И. Третьяков. Более 50 спецназовцев погибли в боях на ближних подступах к столице. Однако приближение переломного момента в битве за Москву в нашу пользу ощущалось все более явно. Меня особенно восхищал высокий уровень боевого мастерства бойцов и офицеров А. Авдеева, В. Токарева, Э. Соломона, А. Саховалера, М. Бреусова, Д. Гудкова, П. Дмитриева, М. Егорцева, А. Шестакова, М. Петрушиной и многих других. 75 спецназовцев, отличившихся в битве под Москвой, «за образцовое выполнение заданий командования и нанесение тяжелого урона противнику» были награждены высокими правительственными наградами.
Именно в боях под Москвой прошли боевое крещение в тылу врага и в минно-подрывной войне будущие руководители прославленных партизанских соединений Герои Советского Союза Д. Медведев, Е. Мирковский, М. Прудников, В. Карасев, Б. Галушкин.
Еще несколько штрихов к Московской битве. Должен сказать, что наступление наших войск под Москвой в полном масштабе держалось в строжайшем секрете. И даже несмотря на то, что я возглавлял фактически самостоятельную разведывательную службу, остававшуюся в Москве, меня только проинформировали о том, что мы «воспользуемся, — я цитирую слова Берии, — благоприятно складывающейся для нас обстановкой в декабре, когда немецкие войска утратят свои наступательные возможности». Интересно, что и мы в НКВД, по данным от наших партизанских групп в тылу немцев, и военные в Генеральном штабе пришли в конце ноября 1941 года к общему выводу, что противник выдохся и остановлен Красной Армией. По линии НКВД мы руководствовались тогда не спецсообщениями, а просто опросами наших командиров партизанских диверсионных соединений, действовавших в тылу противника. Не могу не вспомнить в этой связи одного из руководителей таких отрядов Д. Каверзнева и героически погибшего сотрудника райотдела НКВД И. Солнцева, ставшего одним из первых чекистов — Героев Советского Союза.
Переход Красной Армии в масштабное контрнаступление 5 декабря был для меня приятной неожиданностью. Я понимал, что события на фронте меняются в лучшую для нас сторону. Уже в ноябре чувствовалась нарастающая уверенность нашего командования в исходе сражения. В Ставке, в военном руководстве столицы установился режим напряженного спокойствия. Кризис в битве под Москвой после ноябрьских праздников 1941 года миновал.
Кардинальное изменение обстановки под Москвой в нашу пользу поставило перед органами НКВД новые задачи. Его спецназ, несмотря на понесенные потери, по-прежнему был высокобоеспособной ударной силой, способной действовать теперь на коммуникациях отступающего противника. Особенно обернулось колоссальным плюсом то, что мы не растеряли наши кадры подрывников и диверсантов в горниле Московской битвы. Ведь именно они позднее проявили себя блестяще и в партизанской войне.
Урок битвы под Москвой заключается и в том, что спецназ госбезопасности в критический момент сражения являлся резервом особого назначения Ставки.
20 декабря по случаю годовщины ЧК никаких торжественных собраний не было, никаких торжественных речей не произносилось. Берия собрал в этот день оперативное совещание руководящего состава. На нем, по поручению Сталина, он поставил передо мной ответственные задачи по развертыванию зафронтовой работы в тесном взаимодействии с командованием Красной Армии. Придавалось исключительно важное значение перенесению акцента наших усилий, в соответствии с поручением Жукова, на разрушение коммуникаций отступающих немецких войск. Ответственными за исполнение плана действий наших спецотрядов зимой 1941-1942 годов были мой новый заместитель В. Какучая и мой связник в подполье во Франции в 1937 году Л. Сташко.