Страница:
— Держитесь! — предупредил робот ребят и с разбегу прыгнул.
Лланма и Янс охнули — их сильно тряхнуло. «Слон» приземлился во дворе архива. У входа в здание, забранного толстой решеткой, стояли двое охранников. При виде могучего робота они бросились в разные стороны, даже не пытаясь стрелять. «Слон», не останавливаясь, двумя молниеносными ударами рук разбил решетку, а плечом выбил кованую дверь. Ворвавшись в темный коридор, он резко остановился и, обернувшись, поставил дверь на место. Вынув из-за пояса лучемет, он хотел было приварить дверь к стальному косяку, но его остановил чей-то глухой голос за спиной:
— В этом нет необходимости, робот. В архив никто не имеет права входить без разрешения Совета. Что тебе здесь надо? Нет, не подходи ко мне!
«Слон» слегка наклонился, и смотритель архива увидел в стекле шлема две детских головы.
— Да что же я стою! — наконец воскликнул Харонт. — Вы, наверное, проголодались…
Он раскрыл холодильник, стоявший среди многочисленных книжных шкафов, и вскоре на столе перед измученными детьми появились фрукты, печенье и банки с соком.
— Ешьте ребята, не торопитесь, — ласково сказал смотритель, с любопытством разглядывая Лланму. — Стражники не рискнут ворваться в архив без разрешения Совета, а у него сейчас забот и без вас хватает…
Подкрепившись, дети устало откинулись на мягкую спинку дивана.
— Это Лланма, я рассказывал вам о ней, отец Харонт, — гордо сказал Янс, не сводя с девочки сияющих глаз. — Это она спасла меня из тюрьмы!
— Да, я нашла тебя, мой Янс, — обессиленно прошептала девочка и слабо улыбнулась. Харонт недоуменно посмотрел на нее:
— Это Лланма? Не может быть! Ты же говорил, Янс, что твоя подружка осталась после Скачка в деревне, на берегу моря.
Лланма срывающимся голосом коротко рассказала о путешествии в Город. Харонт и Янс, выслушав ее, долго потрясение молчали.
— Ты молодец, Лланма! — наконец восхищенно воскликнул Янс. — Пройти сто лиг через Горячую равнину, холмы, лес, горы… Я и не думал, что такое возможно. Отец Габар много раз повторял нам в своих проповедях: нельзя идти против Ветра Перемен, всесильная богиня Судьбы сама решит, где и с кем каждый человек проживет свою жизнь…
— Расскажи, что произошло здесь с тобой, — попросила девочка. — Я так боялся, что Скачок занесет тебя в пустыню или в трясину болот…
— Нет, мне повезло. Город был недалеко от побережья. Он притянул меня, словно магнит, своим мощным провременным полем — так объяснил мне мой учитель отец Харонт. Я помню, как на меня нахлынула темная волна… и я очнулся на улице. Вокруг меня стояли люди в комбинезонах и улыбались…
— А затем к тебе подъехала карета, и оттуда вышел… — Лланма пристально посмотрела на смотрителя. — Это были вы, теперь я вас узнала!
Харонт удивился:
— Узнала? Но где ты могла меня видеть? А, кажется, я понимаю… Янс рассказывал. Твоя мать была Предсказательницей?
— Да. И мне передался ее дар. Я видела вас обоих во сне. Вы подошли к Янсу, положили ему руку на плечо… В этот момент я проснулась. Но с того дня я знала, вернее, чувствовала, что Янс здесь, в Городе!
Мальчик улыбнулся:
— Учитель привел меня, оборванного и замерзшего, в архив и стал обо мне заботиться. Я рассказал ему все, что знал, — о нашей деревне, об отце Габаре… И о землянах тоже. Но оказалось, что нас подслушивали.
— Это грустная история, девочка, — прервал смотритель Янса. — Кто мог подумать, что здесь, в секретном архиве, стража спрячет свои миниатюрные микрофоны? Узнав о пришельцах, охранники немедленно доложили об этом Совету. На следующее утро ко мне в кабинет вошли два офицера. Им поручили изъять из сейфа особо секретные документы и передать их личному секретарю Тоя Лонга, Председателя Совета. Но мы с Янсом их перехитрили! Я понимал: раз пришельцы появились на Майоре, рано или поздно они придут в Город и захотят узнать историю возникновения Ветра Перемен. И решил нарушить закон и послал Янса к своему другу с просьбой снять копию с бесценных бумаг и тщательно спрятать ее. Увы, Янс не вернулся…
— Меня захватили в двух шагах от архива, — вздохнув, сказал Янс, виновато опустив голову. — Лишь на секунду я потерял бдительность — и…
— Я только вчера вечером узнал, что тебя запрятали в тюрьму, — прервал мальчика Харонт. — Я пытался встретиться с Тоем Лонгом, но Председатель Совета не пожелал меня видеть. От волнения я не знал, куда себя деть, — и вдруг ко мне в архив с боем вламывается робот, а внутри его — вы оба!
Дверь с шумом распахнулась. В комнату вошли стражники, держа автоматы наперевес. В руках шедшего впереди офицера был лист бумаги с красной печатью.
— Харонт! И вы оба… — скрипуче сказал офицер, небрежно кивнув в сторону детей. — Мне поручено взять вас под арест. Вы обвиняетесь в краже сверхсекретных документов и в пособничестве террористам. Встать, когда я говорю!
Смотритель архива медленно поднялся с кресла.
— Детей не трогайте, — тихо попросил он. — Это я во всем виноват, мне и отвечать перед Советом…
— Молчать! — заорал офицер. — Эй, вы, щенки, вас что, силой надо поднимать с дивана?
Янс вскочил и попытался заслонить собой девочку, но перед ним выросла могучая фигура робота. «Слон» держал в вытянутой руке лучемет.
— Ага, и робот здесь! — Офицер отскочил в сторону. — Не вздумай стрелять, железный чурбан, мои люди держат под прицелом Харонта!
В комнате воцарилась гнетущая тишина.
— В меня вы тоже будете стрелять, Дорин? — внезапно раздался чей-то спокойный голос.
В проеме двери показалась высокая фигура Салара. Чуть позади него стоял встревоженный Корин, готовый, если потребуется, прийти детям на помощь.
Рука офицера инстинктивно потянулась к кобуре, но на полдороге остановилась. Дорин с проклятиями шагнул навстречу Главному инженеру, но тот остановил стражника повелительным жестом.
— Той Лонг отменил свой приказ об аресте, — сказал Салар. — Харонт, нас всех приглашают на заседание Совета.
Глава 10
Лланма и Янс охнули — их сильно тряхнуло. «Слон» приземлился во дворе архива. У входа в здание, забранного толстой решеткой, стояли двое охранников. При виде могучего робота они бросились в разные стороны, даже не пытаясь стрелять. «Слон», не останавливаясь, двумя молниеносными ударами рук разбил решетку, а плечом выбил кованую дверь. Ворвавшись в темный коридор, он резко остановился и, обернувшись, поставил дверь на место. Вынув из-за пояса лучемет, он хотел было приварить дверь к стальному косяку, но его остановил чей-то глухой голос за спиной:
— В этом нет необходимости, робот. В архив никто не имеет права входить без разрешения Совета. Что тебе здесь надо? Нет, не подходи ко мне!
«Слон» слегка наклонился, и смотритель архива увидел в стекле шлема две детских головы.
* * *
Через несколько минут Лланма и Янс уже сидели на кожаном диване в кабинете Харонта. Невысокий седовласый смотритель архива растерянно глядел на ребят, не зная, что сказать. «Слон» отошел в угол комнаты, раскрыл ремонтные лючки на боку и, не теряя времени, принялся за восстановление передатчика.— Да что же я стою! — наконец воскликнул Харонт. — Вы, наверное, проголодались…
Он раскрыл холодильник, стоявший среди многочисленных книжных шкафов, и вскоре на столе перед измученными детьми появились фрукты, печенье и банки с соком.
— Ешьте ребята, не торопитесь, — ласково сказал смотритель, с любопытством разглядывая Лланму. — Стражники не рискнут ворваться в архив без разрешения Совета, а у него сейчас забот и без вас хватает…
Подкрепившись, дети устало откинулись на мягкую спинку дивана.
— Это Лланма, я рассказывал вам о ней, отец Харонт, — гордо сказал Янс, не сводя с девочки сияющих глаз. — Это она спасла меня из тюрьмы!
— Да, я нашла тебя, мой Янс, — обессиленно прошептала девочка и слабо улыбнулась. Харонт недоуменно посмотрел на нее:
— Это Лланма? Не может быть! Ты же говорил, Янс, что твоя подружка осталась после Скачка в деревне, на берегу моря.
Лланма срывающимся голосом коротко рассказала о путешествии в Город. Харонт и Янс, выслушав ее, долго потрясение молчали.
— Ты молодец, Лланма! — наконец восхищенно воскликнул Янс. — Пройти сто лиг через Горячую равнину, холмы, лес, горы… Я и не думал, что такое возможно. Отец Габар много раз повторял нам в своих проповедях: нельзя идти против Ветра Перемен, всесильная богиня Судьбы сама решит, где и с кем каждый человек проживет свою жизнь…
— Расскажи, что произошло здесь с тобой, — попросила девочка. — Я так боялся, что Скачок занесет тебя в пустыню или в трясину болот…
— Нет, мне повезло. Город был недалеко от побережья. Он притянул меня, словно магнит, своим мощным провременным полем — так объяснил мне мой учитель отец Харонт. Я помню, как на меня нахлынула темная волна… и я очнулся на улице. Вокруг меня стояли люди в комбинезонах и улыбались…
— А затем к тебе подъехала карета, и оттуда вышел… — Лланма пристально посмотрела на смотрителя. — Это были вы, теперь я вас узнала!
Харонт удивился:
— Узнала? Но где ты могла меня видеть? А, кажется, я понимаю… Янс рассказывал. Твоя мать была Предсказательницей?
— Да. И мне передался ее дар. Я видела вас обоих во сне. Вы подошли к Янсу, положили ему руку на плечо… В этот момент я проснулась. Но с того дня я знала, вернее, чувствовала, что Янс здесь, в Городе!
Мальчик улыбнулся:
— Учитель привел меня, оборванного и замерзшего, в архив и стал обо мне заботиться. Я рассказал ему все, что знал, — о нашей деревне, об отце Габаре… И о землянах тоже. Но оказалось, что нас подслушивали.
— Это грустная история, девочка, — прервал смотритель Янса. — Кто мог подумать, что здесь, в секретном архиве, стража спрячет свои миниатюрные микрофоны? Узнав о пришельцах, охранники немедленно доложили об этом Совету. На следующее утро ко мне в кабинет вошли два офицера. Им поручили изъять из сейфа особо секретные документы и передать их личному секретарю Тоя Лонга, Председателя Совета. Но мы с Янсом их перехитрили! Я понимал: раз пришельцы появились на Майоре, рано или поздно они придут в Город и захотят узнать историю возникновения Ветра Перемен. И решил нарушить закон и послал Янса к своему другу с просьбой снять копию с бесценных бумаг и тщательно спрятать ее. Увы, Янс не вернулся…
— Меня захватили в двух шагах от архива, — вздохнув, сказал Янс, виновато опустив голову. — Лишь на секунду я потерял бдительность — и…
— Я только вчера вечером узнал, что тебя запрятали в тюрьму, — прервал мальчика Харонт. — Я пытался встретиться с Тоем Лонгом, но Председатель Совета не пожелал меня видеть. От волнения я не знал, куда себя деть, — и вдруг ко мне в архив с боем вламывается робот, а внутри его — вы оба!
Дверь с шумом распахнулась. В комнату вошли стражники, держа автоматы наперевес. В руках шедшего впереди офицера был лист бумаги с красной печатью.
— Харонт! И вы оба… — скрипуче сказал офицер, небрежно кивнув в сторону детей. — Мне поручено взять вас под арест. Вы обвиняетесь в краже сверхсекретных документов и в пособничестве террористам. Встать, когда я говорю!
Смотритель архива медленно поднялся с кресла.
— Детей не трогайте, — тихо попросил он. — Это я во всем виноват, мне и отвечать перед Советом…
— Молчать! — заорал офицер. — Эй, вы, щенки, вас что, силой надо поднимать с дивана?
Янс вскочил и попытался заслонить собой девочку, но перед ним выросла могучая фигура робота. «Слон» держал в вытянутой руке лучемет.
— Ага, и робот здесь! — Офицер отскочил в сторону. — Не вздумай стрелять, железный чурбан, мои люди держат под прицелом Харонта!
В комнате воцарилась гнетущая тишина.
— В меня вы тоже будете стрелять, Дорин? — внезапно раздался чей-то спокойный голос.
В проеме двери показалась высокая фигура Салара. Чуть позади него стоял встревоженный Корин, готовый, если потребуется, прийти детям на помощь.
Рука офицера инстинктивно потянулась к кобуре, но на полдороге остановилась. Дорин с проклятиями шагнул навстречу Главному инженеру, но тот остановил стражника повелительным жестом.
— Той Лонг отменил свой приказ об аресте, — сказал Салар. — Харонт, нас всех приглашают на заседание Совета.
Глава 10
В хранилище было сумрачно. Корин сидел за круглым столом, заваленным рукописями, и разглядывал десятки огромных стеллажей. Здесь находились тысячи и тысячи книг, собранных Ронусом Белиусом и его последователями за долгие годы странствий Города по материкам планеты: философские трактаты, научные монографии, проза и стихи давно забытых классиков.
Стоят гении, переплетенные — по томам
В тесных обложках серых — по шкафам
Небрежно перелистаны — там и сям
Рукой ленивой — великосветских дам… —
вспомнилось ему древнее стихотворение Суареса, жившего на Черном материке полторы тысячи лет назад.
Впрочем, сюда, в сырые, требующие обновления подвалы архива, великосветские дамы никогда не заглядывали. Даже инженерам здесь нечего было делать: все наиболее ценные технические справочники давно уже были микрофильмированы и доступны в Городе любому юнцу. Лишь престарелые члены Совета изредка заглядывали сюда, в этот вечно пустующий читальный зал.
Харонт, сидевший в соседнем кресле, осторожно пошевелился и деликатно кашлянул. Он не знал, как утешить Корина.
— Не правда ли, вид стеллажей, заполненный бесконечными рядами старых книг, навевает благостные мысли? — сказал он. — И грусть. Грусть, подобную той, которая возникает при посещении кладбища, где нет могил твоих родственников… Только множество надгробных плит с именами чужих людей, которых ты не знал — просто разминулся с ними в бесконечном потоке провремени. Так же и с книгами: когда их всего сотня, они могут стать твоими друзьями или врагами, но когда их тысячи… За свою недолгую жизнь человек не сумеет даже перелистать такую гору книг! Каждый писатель должен быть готов к тому, что его книги станут лишь надгробными плитами его мысли…
— Зачем же так мрачно? — Игорь, слушая Харонта, перевел взгляд на прихотливую игру пламени свечи, стоящей посреди стола. — Скорее всего книги — это дверки. Мириады крохотных дверок в мир иной, мир бесплотный, но рожденный живым сердцем! Мир, в который можно войти, не опасаясь стать нежеланным гостем…
Смотритель архива бросил сочувственный взгляд на землянина.
— Не надо так переживать, — тихо сказал он. — Ваш первый разговор с Советом не получился, но… найдутся в Городе и другие, более разумные люди. Они не станут цепляться за нашу изолированность от внешнего мира, как слабый зрением хватается за темные очки, выходя под яркое сияние солнца. Нужно время, чтобы все мы — и аристократы, и ученые, и инженеры — привыкли к мысли, что мы уже не единственная сила на этой Богом забытой планете. Неужели вы с Мартой ожидали, что здесь вас встретят восторженными криками?
— Нет, конечно, нет! Но мы и не предполагали, что уткнемся в такую стену, — грустно сказал Корин, небрежно перелистывая страницы лежащего на столе древнего трактата. — И самое постыдное даже не то, что нам не верят. В НАС НЕ ВЕРЯТ…
— Это скоро пройдет, — утешил его Харонт. — Вы столкнули с вершины горы лишь маленький камешек, но он со временем вызовет могучий обвал, уверяю вас. Не сомневаюсь, что сегодня же вечером Той Лонг посетит обсерваторию и лично захочет взглянуть на станцию, а ваш брошенный среди скал глайдер будет перевезен в одну из лабораторий. И конечно, на наших старичков произведет впечатление ваш робот. Вы очень умно поступили, оставив его в зале заседания Совета…
— Пусть они попробуют сдвинуть «слона» с места, — мрачно усмехнулся Игорь. — Робот докажет любому, что он не призрак и не плод чьего-то разгоряченного воображения!
— Это пойдет на пользу, — кивнул Харонт. — «Слон» способен разбудить от летаргического сна даже членов Совета. Им поневоле придется думать. А это они умеют делать, можете не сомневаться…
Они помолчали, думая каждый о своем. Было тихо, только переливчато стрекотали сверчки среди укутанных мглой стеллажей.
— Хватит самодеятельности! — наконец решительно сказал Корин. — Все, что мы могли сделать вдвоем с Мартой, мы сделали. Излучатель, вызвавший катаклизмы на вашей планете, найден. Впрочем, пока я не понял самого главного: что было причиной гибели майорийской цивилизации — ошибка в расчетах Белиуса или…
— Я давно ждал этого вопроса. — Харонт оживился и взял в руки несколько лежавших на столе листов древней рукописи. — Помните, Игорь, как вчера вечером, после нашего возвращения с заседания Совета, ко мне на улице подошел один из горожан? Это был мой старинный друг… Именно ему Янс передал документы для снятия копии. Посмотрите, вам ничего не напоминают эти страницы?
Игорь озадаченно взглянул на рукопись и взволнованно сказал:
— Да это же дневник Белиуса! Листы с точно таким же почерком мы нашли в замке на перевале…
— Из-за этих бумаг Янса посадили в подвал тюрьмы, да и меня ожидала суровая кара. Совет очень не хотел, чтобы вы, пришельцы, узнали тайну Майоры. И не только вы, но и простые горожане, особенно инженеры. Вы видели, как возбуждены толпы народа на улицах?
— Видел, но, признаюсь, не совсем понимаю причины волнений. Знаю только, что инженеры во главе с Саларом настаивают на немедленной посылке экспедиции к замку Белиуса, а Совет почему-то колеблется.
— Все гораздо сложнее, Игорь… Многие века над инженерами висело словно бы проклятие — ведь это именно они вместе с Ронусом Белиусом некогда совершили ошибку, уничтожившую богатую культуру Майоры. По преданию, Белиус неверно оценил поглощающую способность защитных экранов Излучателя, и потому Ветер Перемен ударил не только по Шарии, но и покатился по всей планете. После смерти Белиуса этим ловко воспользовались немногочисленные аристократы, присутствовавшие во время первого испытания Излучателя. Они обвинили во всех смертных грехах инженеров, настроили против них остальных горожан, а сами потихоньку захватили власть в Городе. С тех пор инженеры должны были, как рабы, за жалкое вознаграждение работать в машинных отделениях. Вот уже семьсот лет они пытаются остановить Ветер Перемен и делают это при всеобщем презрении и осуждении, словно искупают первородный грех.
Но в народе ходит и другая легенда… Так уж устроены люди — не хотят они верить, что все сделанное их предками глупо и преступно. Инженеры продолжают тайно верить в мудрость Ронуса Белиуса, в то, что он не ошибся, включив Излучатель. Нам, простым горожанам, хочется гордиться своим прошлым, а не стыдиться его… Сегодня утром я прочитал дневник Белиуса и убедился, что мы не ошиблись в своих ожиданиях. В нем не хватало нескольких вырванных листов — это именно те страницы, которые нашли вы с Мартой. И я догадываюсь, кто это сделал…
Игорь вспомнил кинжал, вонзенный в портрет Ронуса Белиуса, и сказал:
— Нейт Горскин? Судя по записям Белиуса, этот субкапитан был крайне опасным человеком. Старый аристократ затеял с ним какую-то опасную игру — и, видимо, выиграл!
Харонт согласно кивнул:
— Горскин поначалу добился своего. Более двадцати лет он вместе с Белиусом возглавлял строительство Излучателя, который постепенно обрел черты Города. Правительство Кардиании наделило субкапитана большими полномочиями. Этот властный, безжалостный вояка стал настоящим злым гением для мягкого и интеллигентного ученого. Горскин контролировал каждый его шаг, заставлял инженеров и рабочих трудиться днем и ночью, недовольных бросал в тюрьмы, подвергал жестоким пыткам. Но дело двигалось медленно… И вот настал день, когда разъяренный Горскин выехал из Города в столицу. Он больше не сомневался, что Белиус — саботажник и предатель, а излучатель давно готов к первому испытанию. Накануне ученый узнал, что в лучшем случае ему грозит пожизненное заключение. Горскин прямо заявил, что едет к Президенту за головой ученого. А через неделю до Белиуса дошли сведения, что война все-таки началась. На Шарию были сброшены первые атомные бомбы… Корин был ошеломлен:
— Атомные бомбы? Вот уж не думал, что майорийская наука достигла такого уровня… Кроме того, для Майоры этот путь был запретным — ведь испокон веков у вас существовало суровое табу на убийство людей!
— Не будьте наивным, — горько ответил Харонт. — Разве военную машину можно остановить какими-то заветами далеких предков? Белиус узнал от своих друзей, что Военная Академия ведет разработку страшного оружия, и понял, что Майора стоит на краю пропасти. Остановить правительство могло только еще более мощное оружие. И тогда он послал своего друга Сойренца с доносом на свои исследования. Как он и ожидал, Президент клюнул на эту приманку. Излучатель имел массу преимуществ по сравнению с атомным оружием: он не уничтожал промышленные объекты противника, не заражал землю и воздух радиоактивными отходами, не убивал рабочую силу. Но не все военные были с этим согласны — и атомные бомбы обрушились на бедную Шарию…
Узнав об этом, Белиус немедленно отдал приказ закрыть ворота Города и приступить к внеплановому испытанию Излучателя. Правительственная комиссия, состоявшая из аристократов, резко запротестовала, но Белиус не желал ничего слышать. Пока инженеры готовили машины к работе, ученый спустился в подземную тюрьму, чтобы встретиться со своим бывшим соратником Байдиром, незадолго до этого арестованным за саботаж. Послушайте, Игорь, как сам Белиус описывает эту сцену, и для вас все станет ясно…
Харонт подслеповато прищурился и, придвинув поближе светильник, начал медленно читать древнюю рукопись:
«…Оказалось сложнее, чем думал. Я повернул ключ в замке, отворил обитую железом дверь и вошел в темную камеру. Было душно, в воздухе плавали тяжелые запахи. Удивительно, как быстро господа военные умеют сооружать подобные тюрьмы везде, где ступает их массивный сапог! Вот и под моим Излучателем выстроены камеры — естественно, без моего ведома.
Рядом звякнули цепи, и хрипящий голос умоляюще произнес:
— Воды! Ради всего святого — воды!
Хорошо, что я захватил с собой фляжку! Подойдя к стене, я увидел в свете моего факела груду соломы. На ней лежал человек. Это был Байдир, мой самый талантливый ученик, — но в каком виде!
Глаза его, запекшиеся кровавой коркой, не открылись даже тогда, когда я прижал горлышко фляжки к его разбитым в кровь губам. Байдир застонал и сделал несколько судорожных глотков. Затем он с трудом раскрыл израненные внешние веки. И сразу же резко оттолкнул фляжку щекой, так что она со звоном упала на плиты пола. Драгоценная влага темным ручейком заструилась по глубокой щели, уходя в пол.
Я, естественно, и пальцем не пошевелил, чтобы поднять фляжку; не сделал этого и Байдир.
— Даже воду не хочу принимать из твоих рук, чудовище, — прошептал он.
Вот, господа, какой бывает человеческая неблагодарность! Правду говорили философы: человека узнаешь до конца в тот момент, когда перед смертью просишь у него стакан с целебной настойкой…
— Поговорим спокойно, Байдир, — сказал я, задыхаясь от отвратительного запаха гнили, который источали сырые стены подвала. — Быть может, это ваш последний разговор с человеком перед уходом в никуда…
— Человеком? — усмехнулся Байдир. — Неужели вы именуете себя этим гордым титулом? Запомните, Белиус, вы талантливый ученый, быть может, даже гениальный, но до звания человека вам далеко!
За последние двадцать лет, господа, я вынес множество оскорблений, немыслимых для моего положения в обществе, но я научился терпеть. Терпеть, сжав губы, и ждать своего часа! И теперь, когда мой час пробил, терпение мое было безгранично.
— Пусть так, — сказал я кротко, — пусть так. И все же мне любопытно поговорить с моим ближайшим соратником, которому я безгранично доверял многие годы и который едва не взорвал Излучатель — дело всей моей жизни.
— Об этом я и толкую, — вновь усмехнулся Байдир. — Каково главное дело человека, таков и он сам. Только хладнокровное чудовище вроде вас, Белиус, могло вместе с вояками строить Излучатель. Сколько раз на общих собраниях вы с Горскином гневно осуждали шариан, сотворивших полчища летающих «драконов» — тех, что несут огонь и забвение? Но чем вы сами были лучше? Ударив Излучателем по бедной Шарии, вы погрузили бы процветающую державу в первобытный мрак!
— Мрак — это еще не гибель, — сказал я. — Вы слышали что-нибудь об атомной бомбе?
— Да, — помедлив, ответил Байдир, презрительно глядя на меня. — Я — один из руководителей тайного общества пацифистов.
Признаюсь, господа, я был потрясен. Пятнадцать лет я прожил с этим славным, талантливым человеком и, как оказалось, совсем не знал его! Общество пацифистов… Люди, покрытые завесой тайны, проклятые всеми правительствами Майоры! Противники любых методов ведения войн, пацифисты внедряли своих агентов во все военные ведомства и наносили неисчислимый вред обороноспособности стран. Они уничтожали чертежи и модели новых видов вооружения, призывали с помощью листовок молодежь отказываться от службы в армии, подрывали боевой дух войск. И Байдир, мой славный, веселый друг, был одним из этих преступных фанатиков!
— Почему же вы совершили диверсию только сейчас, когда Излучатель практически готов? — с недоумением спросил я. — У вас была масса возможностей саботировать нашу с Горскином работу на самых ранних ее стадиях. Но вместо этого вы, Байдир, были едва ли не самым активным моим помощником. Как это прикажете понимать?
— Дело в атомной бомбе, — хрипло сказал Байдир (чувствовалось, что каждое слово дается ему с большим трудом). — Мы, пацифисты, с тревогой следили за началом проектирования этого ужасного оружия и были готовы уже вмешаться, как вдруг на сцене появились вы, Белиус, со своим Излучателем. Тогда, много лет назад, ваш с Горскином проект казался утопией, и поэтому мы его поддержали. Мы сделали все, чтобы правительство Кардиании поставило огромные ресурсы именно на вашу карту. Так и получилось. Нам удалось спасти мир от атомной чумы, но мы недооценили ваш гений, Белиус. Настал день, когда я понял, что новое оружие все-таки заработает, но, увы, не смог этому помешать…
— Вы не смогли помешать не только мне, — горько сказал я. — Вчера вечером наши бравые вояки сбросили на столицу Шарии три атомные бомбы. Погибли сотни тысяч людей! Считанные часы остались до ответного удара — в сторону Кардиании движется туча смертоносных биороботов-тиров. Через день-два в войну будет втянуто полмира. Что вы скажете об этом, Байдир? Где же ваши славные борцы за мир?!
— Они поднимутся как один! — взволнованно воскликнул Байдир, безуспешно пытаясь встать с пола. — Атомные взрывы послужат набатом для всех честных людей…
— Набатом? — спросил я. — И что же вы, пацифисты, сможете противопоставить новым бомбам или полчищам тиров? Гневные демонстрации протеста, митинги, факельные шествия? Или вы развеете над Майорой мириады листовок с воззваниями и призывами? Человеческие жизни сейчас не спасешь никакими словами, даже самыми искренними и добрыми. Мир надо уметь защищать, Байдир, а для этого необходимо уметь на силу отвечать силой.
— Ударить Излучателем по Шарии? Это вы имеете в виду, Белиус? — презрительно сказал Байдир, тяжело дыша.
— Нет, — спокойно сказал я, — не только по Шарии, но и по всей планете. Ее уже ничто не может спасти, кроме очистительного Ветра Перемен.
Быть может, господа, мне не следовало открывать свою тайну измученному пытками человеку, но, если признаться, только ради этого я и спустился в подземную тюрьму.
Байдир надолго задумался, а затем грустно взглянул на меня покрасневшими глазами:
— Вот куда завела вас гордыня, Белиус! Мне иногда приходила в голову эта мысль, когда мы монтировали Поглощатель. Уж очень мал у него запас емкостей! Но как вы сумели обмануть ваших многочисленных контролеров из военного ведомства — ведь среди них были ученые с мировым именем?
Я улыбнулся — признаюсь, не без некоторого ехидства, — но отвечать не стал. Да и как рассказать в двух словах о своей титанической работе по созданию теории поля вероятностей! Ни один ученый не смог до конца разобраться в моих сложнейших выкладках, и потому никто не заметил, что в многоэтажной формуле трансформации провремени я сознательно допустил одну ошибку: заменил кубическую степень знаменателя на квадратную! Это был гениальный ход — ни один натурный эксперимент не мог обнаружить неточность формулы. Только пуск могучего Излучателя раскрыл бы мои карты: защитные экраны не смогут поглотить всю энергию колебания поля провремени, и Ветер Перемен покатится не только на Шарию, но и на мою родную, обезумевшую от кровавых замыслов Кардианию. И задует ураган планетарного масштаба, сдувая с Майоры всю накопленную человечеством мерзость. Военные машины навсегда останутся стоять в опустевших ангарах, оружие быстро заржавеет — людям будет не до него. А сами люди…
— А люди? — скорбным голосом продолжал Байдир. — Оружие вы сумеете сделать бесполезным, но что будет с людьми? Человек потеряет свое место в этом мире, он будет вопреки своей воле ввергнут в вечный, хаотичный круговорот! Люди потеряют веру в завтрашний день… у них больше не будет ни родины, ни близких…
— Зато все они приобретут одну общую родину — Майору! — горячо возразил я. — После включения Излучателя исчезнут границы между государствами, нации забудут свои распри и станут единым народом, где каждый человек сможет стать другом и братом каждого! Исчезнут богатые и бедные, аристократы и рабочие, крестьяне и военные. Их место займут равноправные граждане Майоры. Накопительство, властолюбие, жажда наживы — эти извечные источники бед человеческих потеряют всякий смысл в новом, постоянно изменяющемся мире. Ценным станет другое — дружба, взаимопомощь, мужество, стойкость духа…
— Да, но через двадцать-тридцать лет после включения Излучателя человечество будет отброшено к первобытному состоянию! — в отчаянии прошептал Байдир. — Знание потеряет свою силу, у людей останется одна-единственная цель — ВЫЖИТЬ! Выжить любыми средствами! А для этого нужны лишь грубая физическая сила да простейшие навыки — вроде способов разведения огня или умения охотиться на диких животных. Мрак, глубокий мрак опустится на бедную планету…
— Пусть так! — сердито воскликнул я, задетый за живое. — Но человечество ВЫЖИВЕТ! И не только сейчас, но и во веки веков! Да, знание станет ненужным, науки захиреют и исчезнут, зато никому больше не придет в голову создавать тиров или атомное оружие. А топорами да стрелами, слава Богу, весь мир не уничтожишь…
— Вас проклянут многие поколения, Белиус!
— Напротив, меня будут почитать как героя, даровавшего людям вечный мир! Впрочем, на что мне нужна посмертная слава?
Мы оба замолчали, тяжело дыша в спертом воздухе. Впервые я высказал свои тайные мысли о настоящем и будущем человечества, высказал простолюдину, неспособному к масштабному мышлению, но в то же время и человеку, способному, как и я сам, пожертвовать своим личным благополучием ради всеобщего блага. Как бы я был счастлив, если бы Байдир до конца остался в рядах моих соратников! Было бы кому оставить свое дело на пороге смерти… Одиночество — вот что страшит меня.
Стоят гении, переплетенные — по томам
В тесных обложках серых — по шкафам
Небрежно перелистаны — там и сям
Рукой ленивой — великосветских дам… —
вспомнилось ему древнее стихотворение Суареса, жившего на Черном материке полторы тысячи лет назад.
Впрочем, сюда, в сырые, требующие обновления подвалы архива, великосветские дамы никогда не заглядывали. Даже инженерам здесь нечего было делать: все наиболее ценные технические справочники давно уже были микрофильмированы и доступны в Городе любому юнцу. Лишь престарелые члены Совета изредка заглядывали сюда, в этот вечно пустующий читальный зал.
Харонт, сидевший в соседнем кресле, осторожно пошевелился и деликатно кашлянул. Он не знал, как утешить Корина.
— Не правда ли, вид стеллажей, заполненный бесконечными рядами старых книг, навевает благостные мысли? — сказал он. — И грусть. Грусть, подобную той, которая возникает при посещении кладбища, где нет могил твоих родственников… Только множество надгробных плит с именами чужих людей, которых ты не знал — просто разминулся с ними в бесконечном потоке провремени. Так же и с книгами: когда их всего сотня, они могут стать твоими друзьями или врагами, но когда их тысячи… За свою недолгую жизнь человек не сумеет даже перелистать такую гору книг! Каждый писатель должен быть готов к тому, что его книги станут лишь надгробными плитами его мысли…
— Зачем же так мрачно? — Игорь, слушая Харонта, перевел взгляд на прихотливую игру пламени свечи, стоящей посреди стола. — Скорее всего книги — это дверки. Мириады крохотных дверок в мир иной, мир бесплотный, но рожденный живым сердцем! Мир, в который можно войти, не опасаясь стать нежеланным гостем…
Смотритель архива бросил сочувственный взгляд на землянина.
— Не надо так переживать, — тихо сказал он. — Ваш первый разговор с Советом не получился, но… найдутся в Городе и другие, более разумные люди. Они не станут цепляться за нашу изолированность от внешнего мира, как слабый зрением хватается за темные очки, выходя под яркое сияние солнца. Нужно время, чтобы все мы — и аристократы, и ученые, и инженеры — привыкли к мысли, что мы уже не единственная сила на этой Богом забытой планете. Неужели вы с Мартой ожидали, что здесь вас встретят восторженными криками?
— Нет, конечно, нет! Но мы и не предполагали, что уткнемся в такую стену, — грустно сказал Корин, небрежно перелистывая страницы лежащего на столе древнего трактата. — И самое постыдное даже не то, что нам не верят. В НАС НЕ ВЕРЯТ…
— Это скоро пройдет, — утешил его Харонт. — Вы столкнули с вершины горы лишь маленький камешек, но он со временем вызовет могучий обвал, уверяю вас. Не сомневаюсь, что сегодня же вечером Той Лонг посетит обсерваторию и лично захочет взглянуть на станцию, а ваш брошенный среди скал глайдер будет перевезен в одну из лабораторий. И конечно, на наших старичков произведет впечатление ваш робот. Вы очень умно поступили, оставив его в зале заседания Совета…
— Пусть они попробуют сдвинуть «слона» с места, — мрачно усмехнулся Игорь. — Робот докажет любому, что он не призрак и не плод чьего-то разгоряченного воображения!
— Это пойдет на пользу, — кивнул Харонт. — «Слон» способен разбудить от летаргического сна даже членов Совета. Им поневоле придется думать. А это они умеют делать, можете не сомневаться…
Они помолчали, думая каждый о своем. Было тихо, только переливчато стрекотали сверчки среди укутанных мглой стеллажей.
— Хватит самодеятельности! — наконец решительно сказал Корин. — Все, что мы могли сделать вдвоем с Мартой, мы сделали. Излучатель, вызвавший катаклизмы на вашей планете, найден. Впрочем, пока я не понял самого главного: что было причиной гибели майорийской цивилизации — ошибка в расчетах Белиуса или…
— Я давно ждал этого вопроса. — Харонт оживился и взял в руки несколько лежавших на столе листов древней рукописи. — Помните, Игорь, как вчера вечером, после нашего возвращения с заседания Совета, ко мне на улице подошел один из горожан? Это был мой старинный друг… Именно ему Янс передал документы для снятия копии. Посмотрите, вам ничего не напоминают эти страницы?
Игорь озадаченно взглянул на рукопись и взволнованно сказал:
— Да это же дневник Белиуса! Листы с точно таким же почерком мы нашли в замке на перевале…
— Из-за этих бумаг Янса посадили в подвал тюрьмы, да и меня ожидала суровая кара. Совет очень не хотел, чтобы вы, пришельцы, узнали тайну Майоры. И не только вы, но и простые горожане, особенно инженеры. Вы видели, как возбуждены толпы народа на улицах?
— Видел, но, признаюсь, не совсем понимаю причины волнений. Знаю только, что инженеры во главе с Саларом настаивают на немедленной посылке экспедиции к замку Белиуса, а Совет почему-то колеблется.
— Все гораздо сложнее, Игорь… Многие века над инженерами висело словно бы проклятие — ведь это именно они вместе с Ронусом Белиусом некогда совершили ошибку, уничтожившую богатую культуру Майоры. По преданию, Белиус неверно оценил поглощающую способность защитных экранов Излучателя, и потому Ветер Перемен ударил не только по Шарии, но и покатился по всей планете. После смерти Белиуса этим ловко воспользовались немногочисленные аристократы, присутствовавшие во время первого испытания Излучателя. Они обвинили во всех смертных грехах инженеров, настроили против них остальных горожан, а сами потихоньку захватили власть в Городе. С тех пор инженеры должны были, как рабы, за жалкое вознаграждение работать в машинных отделениях. Вот уже семьсот лет они пытаются остановить Ветер Перемен и делают это при всеобщем презрении и осуждении, словно искупают первородный грех.
Но в народе ходит и другая легенда… Так уж устроены люди — не хотят они верить, что все сделанное их предками глупо и преступно. Инженеры продолжают тайно верить в мудрость Ронуса Белиуса, в то, что он не ошибся, включив Излучатель. Нам, простым горожанам, хочется гордиться своим прошлым, а не стыдиться его… Сегодня утром я прочитал дневник Белиуса и убедился, что мы не ошиблись в своих ожиданиях. В нем не хватало нескольких вырванных листов — это именно те страницы, которые нашли вы с Мартой. И я догадываюсь, кто это сделал…
Игорь вспомнил кинжал, вонзенный в портрет Ронуса Белиуса, и сказал:
— Нейт Горскин? Судя по записям Белиуса, этот субкапитан был крайне опасным человеком. Старый аристократ затеял с ним какую-то опасную игру — и, видимо, выиграл!
Харонт согласно кивнул:
— Горскин поначалу добился своего. Более двадцати лет он вместе с Белиусом возглавлял строительство Излучателя, который постепенно обрел черты Города. Правительство Кардиании наделило субкапитана большими полномочиями. Этот властный, безжалостный вояка стал настоящим злым гением для мягкого и интеллигентного ученого. Горскин контролировал каждый его шаг, заставлял инженеров и рабочих трудиться днем и ночью, недовольных бросал в тюрьмы, подвергал жестоким пыткам. Но дело двигалось медленно… И вот настал день, когда разъяренный Горскин выехал из Города в столицу. Он больше не сомневался, что Белиус — саботажник и предатель, а излучатель давно готов к первому испытанию. Накануне ученый узнал, что в лучшем случае ему грозит пожизненное заключение. Горскин прямо заявил, что едет к Президенту за головой ученого. А через неделю до Белиуса дошли сведения, что война все-таки началась. На Шарию были сброшены первые атомные бомбы… Корин был ошеломлен:
— Атомные бомбы? Вот уж не думал, что майорийская наука достигла такого уровня… Кроме того, для Майоры этот путь был запретным — ведь испокон веков у вас существовало суровое табу на убийство людей!
— Не будьте наивным, — горько ответил Харонт. — Разве военную машину можно остановить какими-то заветами далеких предков? Белиус узнал от своих друзей, что Военная Академия ведет разработку страшного оружия, и понял, что Майора стоит на краю пропасти. Остановить правительство могло только еще более мощное оружие. И тогда он послал своего друга Сойренца с доносом на свои исследования. Как он и ожидал, Президент клюнул на эту приманку. Излучатель имел массу преимуществ по сравнению с атомным оружием: он не уничтожал промышленные объекты противника, не заражал землю и воздух радиоактивными отходами, не убивал рабочую силу. Но не все военные были с этим согласны — и атомные бомбы обрушились на бедную Шарию…
Узнав об этом, Белиус немедленно отдал приказ закрыть ворота Города и приступить к внеплановому испытанию Излучателя. Правительственная комиссия, состоявшая из аристократов, резко запротестовала, но Белиус не желал ничего слышать. Пока инженеры готовили машины к работе, ученый спустился в подземную тюрьму, чтобы встретиться со своим бывшим соратником Байдиром, незадолго до этого арестованным за саботаж. Послушайте, Игорь, как сам Белиус описывает эту сцену, и для вас все станет ясно…
Харонт подслеповато прищурился и, придвинув поближе светильник, начал медленно читать древнюю рукопись:
«…Оказалось сложнее, чем думал. Я повернул ключ в замке, отворил обитую железом дверь и вошел в темную камеру. Было душно, в воздухе плавали тяжелые запахи. Удивительно, как быстро господа военные умеют сооружать подобные тюрьмы везде, где ступает их массивный сапог! Вот и под моим Излучателем выстроены камеры — естественно, без моего ведома.
Рядом звякнули цепи, и хрипящий голос умоляюще произнес:
— Воды! Ради всего святого — воды!
Хорошо, что я захватил с собой фляжку! Подойдя к стене, я увидел в свете моего факела груду соломы. На ней лежал человек. Это был Байдир, мой самый талантливый ученик, — но в каком виде!
Глаза его, запекшиеся кровавой коркой, не открылись даже тогда, когда я прижал горлышко фляжки к его разбитым в кровь губам. Байдир застонал и сделал несколько судорожных глотков. Затем он с трудом раскрыл израненные внешние веки. И сразу же резко оттолкнул фляжку щекой, так что она со звоном упала на плиты пола. Драгоценная влага темным ручейком заструилась по глубокой щели, уходя в пол.
Я, естественно, и пальцем не пошевелил, чтобы поднять фляжку; не сделал этого и Байдир.
— Даже воду не хочу принимать из твоих рук, чудовище, — прошептал он.
Вот, господа, какой бывает человеческая неблагодарность! Правду говорили философы: человека узнаешь до конца в тот момент, когда перед смертью просишь у него стакан с целебной настойкой…
— Поговорим спокойно, Байдир, — сказал я, задыхаясь от отвратительного запаха гнили, который источали сырые стены подвала. — Быть может, это ваш последний разговор с человеком перед уходом в никуда…
— Человеком? — усмехнулся Байдир. — Неужели вы именуете себя этим гордым титулом? Запомните, Белиус, вы талантливый ученый, быть может, даже гениальный, но до звания человека вам далеко!
За последние двадцать лет, господа, я вынес множество оскорблений, немыслимых для моего положения в обществе, но я научился терпеть. Терпеть, сжав губы, и ждать своего часа! И теперь, когда мой час пробил, терпение мое было безгранично.
— Пусть так, — сказал я кротко, — пусть так. И все же мне любопытно поговорить с моим ближайшим соратником, которому я безгранично доверял многие годы и который едва не взорвал Излучатель — дело всей моей жизни.
— Об этом я и толкую, — вновь усмехнулся Байдир. — Каково главное дело человека, таков и он сам. Только хладнокровное чудовище вроде вас, Белиус, могло вместе с вояками строить Излучатель. Сколько раз на общих собраниях вы с Горскином гневно осуждали шариан, сотворивших полчища летающих «драконов» — тех, что несут огонь и забвение? Но чем вы сами были лучше? Ударив Излучателем по бедной Шарии, вы погрузили бы процветающую державу в первобытный мрак!
— Мрак — это еще не гибель, — сказал я. — Вы слышали что-нибудь об атомной бомбе?
— Да, — помедлив, ответил Байдир, презрительно глядя на меня. — Я — один из руководителей тайного общества пацифистов.
Признаюсь, господа, я был потрясен. Пятнадцать лет я прожил с этим славным, талантливым человеком и, как оказалось, совсем не знал его! Общество пацифистов… Люди, покрытые завесой тайны, проклятые всеми правительствами Майоры! Противники любых методов ведения войн, пацифисты внедряли своих агентов во все военные ведомства и наносили неисчислимый вред обороноспособности стран. Они уничтожали чертежи и модели новых видов вооружения, призывали с помощью листовок молодежь отказываться от службы в армии, подрывали боевой дух войск. И Байдир, мой славный, веселый друг, был одним из этих преступных фанатиков!
— Почему же вы совершили диверсию только сейчас, когда Излучатель практически готов? — с недоумением спросил я. — У вас была масса возможностей саботировать нашу с Горскином работу на самых ранних ее стадиях. Но вместо этого вы, Байдир, были едва ли не самым активным моим помощником. Как это прикажете понимать?
— Дело в атомной бомбе, — хрипло сказал Байдир (чувствовалось, что каждое слово дается ему с большим трудом). — Мы, пацифисты, с тревогой следили за началом проектирования этого ужасного оружия и были готовы уже вмешаться, как вдруг на сцене появились вы, Белиус, со своим Излучателем. Тогда, много лет назад, ваш с Горскином проект казался утопией, и поэтому мы его поддержали. Мы сделали все, чтобы правительство Кардиании поставило огромные ресурсы именно на вашу карту. Так и получилось. Нам удалось спасти мир от атомной чумы, но мы недооценили ваш гений, Белиус. Настал день, когда я понял, что новое оружие все-таки заработает, но, увы, не смог этому помешать…
— Вы не смогли помешать не только мне, — горько сказал я. — Вчера вечером наши бравые вояки сбросили на столицу Шарии три атомные бомбы. Погибли сотни тысяч людей! Считанные часы остались до ответного удара — в сторону Кардиании движется туча смертоносных биороботов-тиров. Через день-два в войну будет втянуто полмира. Что вы скажете об этом, Байдир? Где же ваши славные борцы за мир?!
— Они поднимутся как один! — взволнованно воскликнул Байдир, безуспешно пытаясь встать с пола. — Атомные взрывы послужат набатом для всех честных людей…
— Набатом? — спросил я. — И что же вы, пацифисты, сможете противопоставить новым бомбам или полчищам тиров? Гневные демонстрации протеста, митинги, факельные шествия? Или вы развеете над Майорой мириады листовок с воззваниями и призывами? Человеческие жизни сейчас не спасешь никакими словами, даже самыми искренними и добрыми. Мир надо уметь защищать, Байдир, а для этого необходимо уметь на силу отвечать силой.
— Ударить Излучателем по Шарии? Это вы имеете в виду, Белиус? — презрительно сказал Байдир, тяжело дыша.
— Нет, — спокойно сказал я, — не только по Шарии, но и по всей планете. Ее уже ничто не может спасти, кроме очистительного Ветра Перемен.
Быть может, господа, мне не следовало открывать свою тайну измученному пытками человеку, но, если признаться, только ради этого я и спустился в подземную тюрьму.
Байдир надолго задумался, а затем грустно взглянул на меня покрасневшими глазами:
— Вот куда завела вас гордыня, Белиус! Мне иногда приходила в голову эта мысль, когда мы монтировали Поглощатель. Уж очень мал у него запас емкостей! Но как вы сумели обмануть ваших многочисленных контролеров из военного ведомства — ведь среди них были ученые с мировым именем?
Я улыбнулся — признаюсь, не без некоторого ехидства, — но отвечать не стал. Да и как рассказать в двух словах о своей титанической работе по созданию теории поля вероятностей! Ни один ученый не смог до конца разобраться в моих сложнейших выкладках, и потому никто не заметил, что в многоэтажной формуле трансформации провремени я сознательно допустил одну ошибку: заменил кубическую степень знаменателя на квадратную! Это был гениальный ход — ни один натурный эксперимент не мог обнаружить неточность формулы. Только пуск могучего Излучателя раскрыл бы мои карты: защитные экраны не смогут поглотить всю энергию колебания поля провремени, и Ветер Перемен покатится не только на Шарию, но и на мою родную, обезумевшую от кровавых замыслов Кардианию. И задует ураган планетарного масштаба, сдувая с Майоры всю накопленную человечеством мерзость. Военные машины навсегда останутся стоять в опустевших ангарах, оружие быстро заржавеет — людям будет не до него. А сами люди…
— А люди? — скорбным голосом продолжал Байдир. — Оружие вы сумеете сделать бесполезным, но что будет с людьми? Человек потеряет свое место в этом мире, он будет вопреки своей воле ввергнут в вечный, хаотичный круговорот! Люди потеряют веру в завтрашний день… у них больше не будет ни родины, ни близких…
— Зато все они приобретут одну общую родину — Майору! — горячо возразил я. — После включения Излучателя исчезнут границы между государствами, нации забудут свои распри и станут единым народом, где каждый человек сможет стать другом и братом каждого! Исчезнут богатые и бедные, аристократы и рабочие, крестьяне и военные. Их место займут равноправные граждане Майоры. Накопительство, властолюбие, жажда наживы — эти извечные источники бед человеческих потеряют всякий смысл в новом, постоянно изменяющемся мире. Ценным станет другое — дружба, взаимопомощь, мужество, стойкость духа…
— Да, но через двадцать-тридцать лет после включения Излучателя человечество будет отброшено к первобытному состоянию! — в отчаянии прошептал Байдир. — Знание потеряет свою силу, у людей останется одна-единственная цель — ВЫЖИТЬ! Выжить любыми средствами! А для этого нужны лишь грубая физическая сила да простейшие навыки — вроде способов разведения огня или умения охотиться на диких животных. Мрак, глубокий мрак опустится на бедную планету…
— Пусть так! — сердито воскликнул я, задетый за живое. — Но человечество ВЫЖИВЕТ! И не только сейчас, но и во веки веков! Да, знание станет ненужным, науки захиреют и исчезнут, зато никому больше не придет в голову создавать тиров или атомное оружие. А топорами да стрелами, слава Богу, весь мир не уничтожишь…
— Вас проклянут многие поколения, Белиус!
— Напротив, меня будут почитать как героя, даровавшего людям вечный мир! Впрочем, на что мне нужна посмертная слава?
Мы оба замолчали, тяжело дыша в спертом воздухе. Впервые я высказал свои тайные мысли о настоящем и будущем человечества, высказал простолюдину, неспособному к масштабному мышлению, но в то же время и человеку, способному, как и я сам, пожертвовать своим личным благополучием ради всеобщего блага. Как бы я был счастлив, если бы Байдир до конца остался в рядах моих соратников! Было бы кому оставить свое дело на пороге смерти… Одиночество — вот что страшит меня.