— Между прочим, нужно купить пленку, — заметила я.
— Не нужно! Главное — создать видимость, что ты снимаешь. Главное — сбить его с толку. Хорошо, если мы застанем его в объятиях какой-нибудь пылкой красотки. Может, тогда он сделается более сговорчивым.
— Это попахивает шантажом! — недовольно произнесла я.
— Ох-ох-ох, какие мы нежные… Тогда давай мне фотоаппарат, а сама дари ему букет цветов и бутылку водки. И посмотрим, чей метод эффективнее.
— Но если бы он собирался встречаться с красоткой, разве назвал бы жене адрес и время встречи?
— Понимала бы чего! — снисходительно сказал Тигра. — Чем больше женщине рассказывать, тем меньше она будет подозревать, что от нее что-то скрывают.
— Тебе видней! — не без ехидства ответила я.
— Тогда слушай, что тебе говорят, и выполняй без лишних рассуждений… Так, а это еще что такое?
Вопрос относился к затору на дороге, в котором мы внезапно оказались. Тигра покрутил ручку стеклоподъемника и чуть не по пояс высунулся в окно. Ничего не увидев, вернулся в машину, открыл дверцу и вылез наружу почти целиком, не считая правой ноги, оставшейся в кабине. Я наблюдала за этими акробатическими этюдами молча, но не без удовольствия.
В конце концов желание непременно узнать, что за препятствие мешает нам и всем остальным ехать дальше, побудило Тигру покинуть машину и трусцой направиться вперед, в самое сердце затора.
Вернулся он злой… ну да, как черт. А как кто же еще? Выяснилось, что впереди авария, для проезда оставлена одна полоса и сквозь нее — в час по чайной ложке! — просачивается застрявший в пробке транспорт.
Ругая весь род людской на чем свет стоит, бедный бес пытался придумать, как бы нам побыстрее вывернуться из возникшей проблемы. Но как ни крути, оказывалось, что нам остается только положиться на расторопность городских служб и на беспредельное милосердие божие, если, конечно, оно распространяется на нечистую силу.
Могло быть и хуже. По-моему, попасть в пробку на полтора часа по московским меркам — пустяки и ерунда, не заслуживающие ни малейшего внимания. Однако Тигра был явно другого мнения. Его душила бессильная ярость.
— Если мы его упустим… — рычал он, разгоняя автокорыто, как только мы вырвались на оперативный простор, до такой скорости, что у меня возникло опасение, как бы оно не стало для нас автогробом. — Я не знаю тогда, что я со всеми этими уродами сделаю! Им тот свет курортом точно не покажется!
Я тихонько захихикала. Даже участие в заговоре против ангелов не могло заставить меня относиться к происходящему серьезнее. Видимо, организм, настроенный на отдых, никак не желал пе-рестраиваться на рабочий лад и устроил свои собственные каникулы, невзирая на отсутствие моря и теплого песочка.
По крайней мере, в одном Тигра оказался совершенно прав — по адресу, полученному от жены оператора, располагалась многоэтажная жилая башня. Во дворе по случаю испортившейся погоды — мелкого, но частого дождика и пронизывающего холодного ветра — не было ни души, и это меня почему-то порадовало.
Тигра внимательно осмотрел домофон и протянул пальцы к замку — не иначе как собираясь открыть его при помощи черной магии, — как вдруг дверь распахнулась, чуть не ударив Тигру по лицу, и из подъезда выскочил молодой человек. Отпихнув Тигру и задев меня плечом, он во весь опор помчался прочь.
— Хам! Идиот! — взвизгнула я, возмущенно потирая ушибленное плечо — правой руке опять досталось. — Несется, будто за ним черти гонятся!
— Черти за ним не гонятся, — резонно возразил Тигра, придерживая дверь, чтобы не дать ей захлопнуться. — А вот по голове его явно стукнули, хотя и давно, но не пыльным мешком, а чем-то посерьезнее. Видела шрам у него на лбу?
— На такой перекошенной роже вообще лицо трудно разглядеть! — презрительно фыркнула я, заходя вслед за Тигрой в полутемный подъезд. — Спасибо, конечно, что дверь открыл, но…
— Не нравится мне этот парень… — пробормотал Тигра, нажимая на кнопку лифта. — Очень не нравится…
Двери лифта плавно разъехались, и нашим взорам предстал небритый брюнет в черной кожаной куртке, с озабоченным видом нажимающий на кнопки мобильного телефона. При виде нас он поспешно убрал телефон в карман и, прошмыгнув мимо, скользнул вниз по лестнице — бесшумно и быстро, словно пантера.
Выйдя из лифта на пятом этаже, мы свернули направо и очутились перед распахнутой дверью коридора.
— Так, — насупившись, сказал Тигра. — Готовь фотоаппарат… Хотя уже и не знаю, будет ли в нем прок.
Дверь в конце коридора слева тоже была открыта настежь. Тут опасения Тигры передались и мне. Тревожно переглянувшись, мы вошли внутрь. Краем глаза я успела заметить на стене прихожей прямо напротив двери несколько приклеенных скотчем листов бумаги, представляющих из себя какие-то прайс-листы. Очевидно, квартира действительно использовалась как офис.
В комнаты из прихожей вели две двери. Одна, дальняя, была открыта. Никогда бы не подумала, что меня может так испугать открытая дверь.
В комнате стояли три заваленных бумагами стола, некоторое количество складных стульев с матерчатыми спинками и сиденьями и пара стеллажей, под завязку набитых папками. Людей в помещении не наблюдалось. Тигра заглянул под столы, но и там никого не обнаружил.
Вторую комнату занимали два дивана, журнальный столик перед ними с полной смердящих окурков пепельницей в центре и черной от кофе кружкой на одном из углов. За дверью пряталась пустая и очень неустойчивая вешалка, автоматически падающая на того, кто оказывался в пределах досягаемости. В нашем случае она упала на меня. Еще на стене висели шкафчики. Но людей опять не было.
Однако Тигра не терял надежды. По дороге на кухню он по очереди приоткрыл двери в ванную и в туалет. Потом толкнул дверь в кухню…
На клетчатом, имитирующем керамическую плитку линолеуме лежал человек. Поскольку я не знала в лицо Стасика, то не могла быть уверенной, он ли это. Но одно мне сразу же стало абсолютно ясно — человек мертв.
И, разумеется, стоило мне осознать это, как все предметы вокруг причудливо изменили форму и цвет и с каким-то пронзительным свистом кинулись на меня. Не теряя ни секунды, я шмякнулась в обморок. Я же предупреждала, что не выношу покойников.
Открыв глаза, я обнаружила, что довольно неудобно сижу на коврике для ног, уткнувшись лбом в дверной косяк. Повертев головой, сообразила, что нахожусь в общем коридоре, под дверью той самой нехорошей квартиры… И вновь накатила волна дурноты, но я ее мужественно преодолела.
В процессе поверхностного обследования собственного тела на предмет обнаружения телесных и костюмных повреждений, упомянутых повреждений найдено не было, но зато оказалось, что в кулаке у меня зажата какая-то бумажка. Поднеся ее к глазам, я прочла: «Созвонимся позднее. Извини, но с ментами мне встречаться совсем ни к чему. Не говори обо мне, ладно?»
Хотя почерка этого я раньше никогда не видела, а подписи на бумажке не стояло, мне сразу стало понятно, что записка оставлена Тигрой. От возмущения я резво вскочила на ноги, хотя и чувствовала себя еще довольно слабой. Сбежал! Бросил меня возле квартиры рядом с трупом и смотался. Ах, подлец! Ах, шкура полосатая!
С лестничной клетки донесся звук открывающихся дверей лифта, и через открытую дверь коридора я увидела, как на площадку вышли двое мужчин. Прижавшись на всякий случай спиной к стене — так, чтобы от лифтов меня не было видно за стоящим в коридоре фанерным шкафом, я затаила дыхание.
Неразборчивый шепот и осторожно приближающиеся шаги. Похоже, я здорово влипла.
Чье-то лицо вдруг возникло из-за шкафа прямо перед моим. Но едва я приготовилась заорать, как на мой рот плотно легла широкая ладонь. Пока мы с незнакомцем ошарашенно таращились друг на друга, прошло, наверное, не больше двух секунд, но мне они показались длиннее двух лет.
Тем временем из-за плеча первого мужчины показалось лицо второго. Ладонь опустилась, и я, глотнув, наконец, воздуха полной грудью, выдохнула:
— Себастьян!
— Так, — прошипел Захаров, а именно он оказался незнакомцем, чья рука только что зажимала мой рот. — Кто-нибудь может объяснить мне, что здесь происходит? А? Шнайдер!
— Боюсь, ничего хорошего, — тихо ответил Себастьян, не отрывая взгляда от моего лица.
Ничего похожего на любовь я не увидела в этом взгляде.
Глава 21
Глава 22
— Не нужно! Главное — создать видимость, что ты снимаешь. Главное — сбить его с толку. Хорошо, если мы застанем его в объятиях какой-нибудь пылкой красотки. Может, тогда он сделается более сговорчивым.
— Это попахивает шантажом! — недовольно произнесла я.
— Ох-ох-ох, какие мы нежные… Тогда давай мне фотоаппарат, а сама дари ему букет цветов и бутылку водки. И посмотрим, чей метод эффективнее.
— Но если бы он собирался встречаться с красоткой, разве назвал бы жене адрес и время встречи?
— Понимала бы чего! — снисходительно сказал Тигра. — Чем больше женщине рассказывать, тем меньше она будет подозревать, что от нее что-то скрывают.
— Тебе видней! — не без ехидства ответила я.
— Тогда слушай, что тебе говорят, и выполняй без лишних рассуждений… Так, а это еще что такое?
Вопрос относился к затору на дороге, в котором мы внезапно оказались. Тигра покрутил ручку стеклоподъемника и чуть не по пояс высунулся в окно. Ничего не увидев, вернулся в машину, открыл дверцу и вылез наружу почти целиком, не считая правой ноги, оставшейся в кабине. Я наблюдала за этими акробатическими этюдами молча, но не без удовольствия.
В конце концов желание непременно узнать, что за препятствие мешает нам и всем остальным ехать дальше, побудило Тигру покинуть машину и трусцой направиться вперед, в самое сердце затора.
Вернулся он злой… ну да, как черт. А как кто же еще? Выяснилось, что впереди авария, для проезда оставлена одна полоса и сквозь нее — в час по чайной ложке! — просачивается застрявший в пробке транспорт.
Ругая весь род людской на чем свет стоит, бедный бес пытался придумать, как бы нам побыстрее вывернуться из возникшей проблемы. Но как ни крути, оказывалось, что нам остается только положиться на расторопность городских служб и на беспредельное милосердие божие, если, конечно, оно распространяется на нечистую силу.
Могло быть и хуже. По-моему, попасть в пробку на полтора часа по московским меркам — пустяки и ерунда, не заслуживающие ни малейшего внимания. Однако Тигра был явно другого мнения. Его душила бессильная ярость.
— Если мы его упустим… — рычал он, разгоняя автокорыто, как только мы вырвались на оперативный простор, до такой скорости, что у меня возникло опасение, как бы оно не стало для нас автогробом. — Я не знаю тогда, что я со всеми этими уродами сделаю! Им тот свет курортом точно не покажется!
Я тихонько захихикала. Даже участие в заговоре против ангелов не могло заставить меня относиться к происходящему серьезнее. Видимо, организм, настроенный на отдых, никак не желал пе-рестраиваться на рабочий лад и устроил свои собственные каникулы, невзирая на отсутствие моря и теплого песочка.
По крайней мере, в одном Тигра оказался совершенно прав — по адресу, полученному от жены оператора, располагалась многоэтажная жилая башня. Во дворе по случаю испортившейся погоды — мелкого, но частого дождика и пронизывающего холодного ветра — не было ни души, и это меня почему-то порадовало.
Тигра внимательно осмотрел домофон и протянул пальцы к замку — не иначе как собираясь открыть его при помощи черной магии, — как вдруг дверь распахнулась, чуть не ударив Тигру по лицу, и из подъезда выскочил молодой человек. Отпихнув Тигру и задев меня плечом, он во весь опор помчался прочь.
— Хам! Идиот! — взвизгнула я, возмущенно потирая ушибленное плечо — правой руке опять досталось. — Несется, будто за ним черти гонятся!
— Черти за ним не гонятся, — резонно возразил Тигра, придерживая дверь, чтобы не дать ей захлопнуться. — А вот по голове его явно стукнули, хотя и давно, но не пыльным мешком, а чем-то посерьезнее. Видела шрам у него на лбу?
— На такой перекошенной роже вообще лицо трудно разглядеть! — презрительно фыркнула я, заходя вслед за Тигрой в полутемный подъезд. — Спасибо, конечно, что дверь открыл, но…
— Не нравится мне этот парень… — пробормотал Тигра, нажимая на кнопку лифта. — Очень не нравится…
Двери лифта плавно разъехались, и нашим взорам предстал небритый брюнет в черной кожаной куртке, с озабоченным видом нажимающий на кнопки мобильного телефона. При виде нас он поспешно убрал телефон в карман и, прошмыгнув мимо, скользнул вниз по лестнице — бесшумно и быстро, словно пантера.
Выйдя из лифта на пятом этаже, мы свернули направо и очутились перед распахнутой дверью коридора.
— Так, — насупившись, сказал Тигра. — Готовь фотоаппарат… Хотя уже и не знаю, будет ли в нем прок.
Дверь в конце коридора слева тоже была открыта настежь. Тут опасения Тигры передались и мне. Тревожно переглянувшись, мы вошли внутрь. Краем глаза я успела заметить на стене прихожей прямо напротив двери несколько приклеенных скотчем листов бумаги, представляющих из себя какие-то прайс-листы. Очевидно, квартира действительно использовалась как офис.
В комнаты из прихожей вели две двери. Одна, дальняя, была открыта. Никогда бы не подумала, что меня может так испугать открытая дверь.
В комнате стояли три заваленных бумагами стола, некоторое количество складных стульев с матерчатыми спинками и сиденьями и пара стеллажей, под завязку набитых папками. Людей в помещении не наблюдалось. Тигра заглянул под столы, но и там никого не обнаружил.
Вторую комнату занимали два дивана, журнальный столик перед ними с полной смердящих окурков пепельницей в центре и черной от кофе кружкой на одном из углов. За дверью пряталась пустая и очень неустойчивая вешалка, автоматически падающая на того, кто оказывался в пределах досягаемости. В нашем случае она упала на меня. Еще на стене висели шкафчики. Но людей опять не было.
Однако Тигра не терял надежды. По дороге на кухню он по очереди приоткрыл двери в ванную и в туалет. Потом толкнул дверь в кухню…
На клетчатом, имитирующем керамическую плитку линолеуме лежал человек. Поскольку я не знала в лицо Стасика, то не могла быть уверенной, он ли это. Но одно мне сразу же стало абсолютно ясно — человек мертв.
И, разумеется, стоило мне осознать это, как все предметы вокруг причудливо изменили форму и цвет и с каким-то пронзительным свистом кинулись на меня. Не теряя ни секунды, я шмякнулась в обморок. Я же предупреждала, что не выношу покойников.
Открыв глаза, я обнаружила, что довольно неудобно сижу на коврике для ног, уткнувшись лбом в дверной косяк. Повертев головой, сообразила, что нахожусь в общем коридоре, под дверью той самой нехорошей квартиры… И вновь накатила волна дурноты, но я ее мужественно преодолела.
В процессе поверхностного обследования собственного тела на предмет обнаружения телесных и костюмных повреждений, упомянутых повреждений найдено не было, но зато оказалось, что в кулаке у меня зажата какая-то бумажка. Поднеся ее к глазам, я прочла: «Созвонимся позднее. Извини, но с ментами мне встречаться совсем ни к чему. Не говори обо мне, ладно?»
Хотя почерка этого я раньше никогда не видела, а подписи на бумажке не стояло, мне сразу стало понятно, что записка оставлена Тигрой. От возмущения я резво вскочила на ноги, хотя и чувствовала себя еще довольно слабой. Сбежал! Бросил меня возле квартиры рядом с трупом и смотался. Ах, подлец! Ах, шкура полосатая!
С лестничной клетки донесся звук открывающихся дверей лифта, и через открытую дверь коридора я увидела, как на площадку вышли двое мужчин. Прижавшись на всякий случай спиной к стене — так, чтобы от лифтов меня не было видно за стоящим в коридоре фанерным шкафом, я затаила дыхание.
Неразборчивый шепот и осторожно приближающиеся шаги. Похоже, я здорово влипла.
Чье-то лицо вдруг возникло из-за шкафа прямо перед моим. Но едва я приготовилась заорать, как на мой рот плотно легла широкая ладонь. Пока мы с незнакомцем ошарашенно таращились друг на друга, прошло, наверное, не больше двух секунд, но мне они показались длиннее двух лет.
Тем временем из-за плеча первого мужчины показалось лицо второго. Ладонь опустилась, и я, глотнув, наконец, воздуха полной грудью, выдохнула:
— Себастьян!
— Так, — прошипел Захаров, а именно он оказался незнакомцем, чья рука только что зажимала мой рот. — Кто-нибудь может объяснить мне, что здесь происходит? А? Шнайдер!
— Боюсь, ничего хорошего, — тихо ответил Себастьян, не отрывая взгляда от моего лица.
Ничего похожего на любовь я не увидела в этом взгляде.
Глава 21
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Труп обыскали. Без моего участия, разумеется.
Найденные при нем документы, среди которых был паспорт и пропуск в телецентр «Останкино», выданные на имя Коркина Станислава Тихоновича, не оставляли сомнений в том, что убитый — тот самый Стасик, встретиться с которым так хотелось Тигре. И, очевидно, он же был тем самым человеком, который, как рассказал мне Себастьян, правда, нехотя и словно через силу, позвонил в «Гарду» и предложил за хорошее вознаграждение поделиться с сыщиками информацией о возможном убийце Хромова.
Себастьян отправился на встречу с ним, прихватив с собой не только деньги, но и капитана Захарова — чтобы, вручив шантажисту деньги и узнав нужную информацию, передать его в руки доблестной милиции. Разумеется, поступать так не слишком-то благородно, но тот, кто хочет нажиться на чужих тайнах, в особенности на убийстве, и не заслуживает того, чтобы с ним обращались благородно.
Пояснения Себастьяна на сей счет прозвучали как раз в тот момент, когда я подумала о неблагородстве такого поведения. Очевидно, он в очередной раз прочитал мои мысли. А мне в голову пришла следующая мысль: видимо, кто-то был полностью согласен с Себастьяном, только не счел нужным прибегать к помощи милиции, а решил все сам — тихо, просто и кардинально.
Убийца прострелил Стасику голову и, не тронув ни бумажника, ни часов, ни довольно дорогой зажигалки, забрал с собой почему-то мобильный телефон — на поясе жертвы осталась пустая кожаная сумочка. Захаров предположил, что убийца унес с собой также какие-нибудь записи Коркина, и сказал, что сам расспросит об этом его жену.
Поразмыслив еще, я решила не выгораживать Тигру — если у него проблемы со службами охраны правопорядка, сам виноват, и это не оправдание тому, что он бросил меня, лежащую без сознания, на произвол судьбы. А вдруг бы в проклятую квартиру заявились незнакомые мне милиционеры и нашли бы на пороге кретинку в глубоком обмороке, а на кухне труп — мертвее некуда? Сидеть бы мне сейчас не на диванчике, пока Захаров с Себастьяном ждут прибытия опергруппы, а в камере со всеми неудобствами.
Так что я рассказала Себастьяну и Захарову о своем спутнике и цели нашего визита к покойному оператору. Правда, из-за Захарова историю пришлось слегка подкорректировать — утаить некоторые характеристики Тигры и причину, по которой он питал чрезмерный интерес к журналисту Алисову. Кроме того, из-за Себастьяна пришлось сделать вид, что я впуталась во все это только для того, чтобы принести пользу родному агентству. Захарову моя версия произошедших событий явно показалась не внушающей доверия. Но устраивать Мне допрос по полной форме в присутствии Себастьяна бравый капитан не решился, так что ему оставалось только облегчить душу язвительным замечанием:
— По-моему, Шнайдер, вы эту девушку взяли к себе на работу только затем, чтобы она все время лезла куда не надо и хлопалась в обморок при виде каждого мертвого тела.
— Вовсе не каждого! — обиженно возразила я. И жалобно посмотрела на Себастьяна, надеясь если не на поддержку, то хотя бы уж на сочувствие. Тщетно. Кажется, его не радовало не только мое присутствие, но и сам факт моего существования. Выносить это было выше моих сил. И, чувствуя, как глаза, против моей воли, наполняются слезами, я дрогнувшим голосом спросила: — Я вам больше не нужна? Могу я идти домой?
— И все-таки у меня нет стопроцентной уверенности в том, что с парнем покончил тот же, кто убил Хромова, — не обращая внимания на мое робкое бормотание, сказал Захаров. — Почерк убийства совсем другой. То убийство было демонстративное, постановочное. А это, — можно сказать, деловое, совершенно прозаическое. А ты что думаешь, Шнайдер?
— Думаю, что вам с Даниелем надо поскорее навестить этого нового подозреваемого, Рябинина. Мне не нравится оперативность, с которой действует убийца. Боюсь, как бы нам не оказаться заваленными трупами.
— А ты как же? — не понял Захаров.
— А я пренебрегу своим служебным долгом и отвезу домой присутствующую здесь даму, — безо всякой теплоты в голосе пояснил мой любимый ангел. И от его тона забота Себастьяна потеряла для меня всякое очарование.
Нет, это просто невыносимо! Надо увольняться. А еще лучше — вообще уехать из Москвы на время. К маме в Прагу, например. А что? Деньги у меня есть… Гулять по узким средневековым улочкам, любоваться красотами… Научиться пить пиво…
— Я бы хотел попросить тебя об одном одолжении, — сказал Себастьян после того, как мы сели в его пожилой красный «Мерседес» и молодящийся немецкий старичок бодро зашумел мотором.
— Конечно, — заранее поникнув, ответила я.
— Не пытайся завязать отношения с Забржицким. Он очень опасен.
— Ты что, следил за мной? — оживилась я.
— Речь сейчас не о том. Я серьезно. Он может причинить тебе вред. Ты должна быть осторожна.
И все это таким сухим, безразличным тоном… Да пропади ты пропадом со своими предостережениями!
— А зачем мне быть осторожной? — горько ответила я. — Для кого мне себя беречь? Для грядущих поколений?
— И еще я попросил бы вас с Надей, — не реагируя на мои горестные возгласы, продолжал Себастьян, — не делать глупостей и не устраивать собственных расследований. Дело очень опасное, а совсем не игра, как вам, наверное, кажется.
Ну, разумеется, эти двое уже все разнюхали. Наивная Надя! Думает, от них можно что-то утаить!
— Никаких расследований мы не устраиваем, — надменно ответила я. — И не надо к нам относиться, как к маленьким детям!
— К сожалению, вы не маленькие дети, — с тяжелым вздохом отозвался Себастьян. — Иначе бы я просто отшлепал вас и поставил в угол на полчаса.
Удивительно, но он вышел-таки из машины, чтобы проводить меня до двери подъезда.
Целую вечность я в бессильном отчаянии смотрела на его осунувшееся, бледное лицо, шоколадные глаза, потонувшие в темных кругах, колючую черноту на щеках и подбородке. Неужели он совсем?.. Неужели больше никогда?.. Додумывать эти вопросы до конца было слишком больно, задавать их вслух — слишком страшно, продолжать стоять и молча смотреть на него — слишком глупо, а уйти — просто невозможно…
Себастьян молчал, опустив ресницы. Все, что мне оставалось, — поцеловать его в неподвижные губы и, кляня себя за проклятую слабость, скрыться в подъезде.
Сквозь щель почтового ящика виднелось что-то оранжевое. Мысленно пожелав, чтобы это оказалась бомба, которая бы положила конец моим страданиям, я полезла за ключом.
Но это была не бомба. В сложенном пополам конверте из плотной оранжевой бумаги лежала магнитофонная кассета. Никаких надписей, никаких записок. Не иначе как компромат, подумалось мне. Вернуться назад, отдать Себастьяну? А если это просто чья-нибудь дурацкая шутка? Нет, спасибо, я и так не пользуюсь у него ни доверием, ни уважением. Не хватало мне окончательно опозориться. Лучше я сначала прослушаю кассету дома.
Войдя в квартиру, я первым делом приготовила себе чаю, чтобы взбодрить ослабленный обмороком и душевными переживаниями организм, и уселась перед магнитофоном. Вставила кассету, надавила на «пуск» и…
Из динамиков мне в уши ударил высокий визгливый голос:
— Вот подонок! Он кровью умоется за свой портрет! Так, слушай меня. Делай что хочешь, но я желаю видеть мерзавца в гробу. Мне не важно, сложно это или легко, дорого или дешево! Сделай, и можешь просить что угодно. Я для тебя Луну введу в состав РФ, а тебя губернатором назначу… Портрет? Непременно! Пока сам не оболью его бензином и сам своими руками не подожгу — не смогу спать спокойно… Понял меня? Выполнишь — будешь мне как брат. Нет, даже как сын родной. Слышишь?..
Я обалдело смотрела на пленку, с тихим шипением неторопливо перематывающуюся с одной бобины на другую. Запись кончилась, но я была слишком потрясена услышанным, чтобы отреагировать сразу. Одно дело — смотреть в новостях, читать в газетах и совсем другое — получить в собственные руки такую… гадость. Простите, уж не знаю, как еще это назвать!
Сколько времени я бы еще гипнотизировала ни в чем не повинную магнитолу, но тут подало голос другое чудо современной техники. Я имею в виду телефон.
Остановив воспроизведение пленки, я схватила трубку. И, кажется, побагровела — во всяком случае, лицу и ушам стало нестерпимо жарко.
— Больше я с тобой никаких дел иметь не желаю! — завопила я. — Мерзкая рожа! Ты… ты…
— Слушай, давай я составлю список всех относящихся ко мне ругательств, а ты их потом подпишешь? — если в голосе Тигры и было раскаяние, то мне его услышать не удалось. — Я в окно выглянул, а там из машины мент выходит, ну, ты его знаешь, Захаров. А у меня с ним, как нарочно, недавно была незабываемая встреча при довольно скользких обстоятельствах, поэтому мне никак нельзя было попадаться ему на глаза. Ты-то его знаешь, тебе все сойдет с рук…
— А мне казалось, что тебе, дьяволу, проще простого справиться с каким-то капитаном милиции…
— Удивительно, до чего же ты темная! Разве не знаешь, что кто-то из твоих ангелов подарил ему такой нательный крест, что теперь этого капитана даже пули не берут, словно он в бронежилете ходит? И ты предлагаешь мне с ним тягаться! Нет, я свое здоровье лучше для какого-нибудь более полезного занятия поберегу.
Нельзя сказать, что я поверила Тигре. Уже имеющийся у меня опыт общения с ним показывал: поступки его диктуются не обычным здравым смыслом, а какими-то его собственными таинственными — дьявольскими! — импульсами. А поскольку эти самые импульсы сам черт объяснить не в состоянии, позже, чтобы мотивировать свои поступки, обольстительному бесу с фиалковыми глазами приходится нагромождать вокруг них столько запутанного вранья, что, в конце концов, получившееся из всей этой лжи сооружение своей высотой и сложностью конструкции способно затмить Эйфелеву башню.
— Если бы я знал, что тебе грозит настоящая опасность, думаешь, я бы оставил тебя одну без присмотра?
— Не знаю, — честно ответила я.
— Вот спасибо! Теперь я буду знать, какого ты обо мне мнения! — обиженно пробурчал Тигра.
Нет, вы только полюбуйтесь! И у него же еще хватает наглости на меня обижаться…
Затем все тем же надутым тоном нечистый дух сообщил, что, хоть я этого и не заслуживаю (ничего себе, а!), он будет держать меня в курсе своих поисков Алисова. Пока что поиски не дали никаких результатов, но он позвонит мне, как только что-нибудь выяснит. А сейчас ему некогда, его люди ждут.
— Люди или черти? — спросила я гудящую трубку, прежде чем положить ее на аппарат.
Не успела я вернуться к магнитоле и нажать кнопку обратной перемотки, телефон опять зазвонил.
— Слушай, нечисть! — рявкнула я в трубку. — У меня, между прочим, тоже полон дом людей, и все ждут не дождутся…
— Извини, что помешал, — раздался в ответ самый красивый и самый печальный голос на свете.
— Нет-нет! — поспешно завопила я. — Нет, Себастьян, ты мне не помешал, это я только что с одним придурком разговаривала, а он… У тебя ко мне какое-то поручение?
Пауза. Оказывается, от грохота сердца можно оглохнуть.
— Что ты сказал? — жалобно переспросила я.
— Ничего. Хотел услышать твой голос, не мог удержаться… Извини.
— Себастьян! — крикнула я, но он уже повесил трубку.
Через пару минут, когда ко мне вернулась способность соображать, я вспомнила про кассету и про то, что Себастьяну неплохо бы про нее знать…
Внезапно я даже подпрыгнула, потому что в пустую мою голову вдруг с опозданием залетели вопросы, которыми я должна была задаться с самого начала. Почему кассету подбросили именно мне? Зачем? И кто мог это сделать? Бехметов? Но к чему тогда такой странный способ? Не проще ли было позвонить и передать кассету из рук в руки? Значит, не он? Кто же, в таком случае? Может, тот странный саксофонист? Но какой у него интерес в этом деле?..
Новый звонок, словно брошенный в воду камень, распугал мелкую рыбешку мыслей.
— Себастьян! — само собой выскочило у меня вместо «алло».
— Вынуждена тебя огорчитъ — это всего-навсего я, — ответила Надя. — Что, процесс примирения пошел?
— Не знаю, — в глубокой задумчивости сообщила я. — Не уверена.
— А я тут сижу в офисе одна-одинешенька и наслаждаюсь собственной гениальностью. Натырила всяких интересных бумажек и чувствую себя почти как мисс Марпл! По-моему, мы с тобой точно раскроем это дело раньше ангелов! Так что жди — как освобожусь, приеду опять к тебе. Обсудим план действий.
Не успела я сообщить ей о своей неуверенности в целесообразности дальнейшего своего участия в заговоре, как она повесила трубку. По-моему, народ разучился пользоваться телефоном — все трещат, как сороки, но собеседника не слушают.
Ладно, бог с ними со всеми. Надо еще раз прослушать пленку.
Телефон снова зазвонил.
— Смольный на проводе! — отчеканила я в трубку.
— Марина Андреевна Талагай? — произнес смутно знакомый мужской голос — низкий, хорошо поставленный, с бархатистыми перекатами — ни дать ни взять артист МХАТа. — С вами будет говорить Георгий Генрихович Забржицкий.
Большего потрясения я не испытывала даже тогда, когда год или два назад в середине мая пошел снег.
— Марина? — взвизгнула трубка голосом Забржицкого. — Случилось недоразумение, я должен перед вами извиниться, непременно!
— Как вы меня нашли? — только и смогла пролепетать я.
— Дал поручение моему помощнику. Так, через десять минут у вашего подъезда будет машина. Я жду вас в ресторане «Декаданс», непременно!
— Но я…
Ответом мне были короткие гудки.
Найденные при нем документы, среди которых был паспорт и пропуск в телецентр «Останкино», выданные на имя Коркина Станислава Тихоновича, не оставляли сомнений в том, что убитый — тот самый Стасик, встретиться с которым так хотелось Тигре. И, очевидно, он же был тем самым человеком, который, как рассказал мне Себастьян, правда, нехотя и словно через силу, позвонил в «Гарду» и предложил за хорошее вознаграждение поделиться с сыщиками информацией о возможном убийце Хромова.
Себастьян отправился на встречу с ним, прихватив с собой не только деньги, но и капитана Захарова — чтобы, вручив шантажисту деньги и узнав нужную информацию, передать его в руки доблестной милиции. Разумеется, поступать так не слишком-то благородно, но тот, кто хочет нажиться на чужих тайнах, в особенности на убийстве, и не заслуживает того, чтобы с ним обращались благородно.
Пояснения Себастьяна на сей счет прозвучали как раз в тот момент, когда я подумала о неблагородстве такого поведения. Очевидно, он в очередной раз прочитал мои мысли. А мне в голову пришла следующая мысль: видимо, кто-то был полностью согласен с Себастьяном, только не счел нужным прибегать к помощи милиции, а решил все сам — тихо, просто и кардинально.
Убийца прострелил Стасику голову и, не тронув ни бумажника, ни часов, ни довольно дорогой зажигалки, забрал с собой почему-то мобильный телефон — на поясе жертвы осталась пустая кожаная сумочка. Захаров предположил, что убийца унес с собой также какие-нибудь записи Коркина, и сказал, что сам расспросит об этом его жену.
Поразмыслив еще, я решила не выгораживать Тигру — если у него проблемы со службами охраны правопорядка, сам виноват, и это не оправдание тому, что он бросил меня, лежащую без сознания, на произвол судьбы. А вдруг бы в проклятую квартиру заявились незнакомые мне милиционеры и нашли бы на пороге кретинку в глубоком обмороке, а на кухне труп — мертвее некуда? Сидеть бы мне сейчас не на диванчике, пока Захаров с Себастьяном ждут прибытия опергруппы, а в камере со всеми неудобствами.
Так что я рассказала Себастьяну и Захарову о своем спутнике и цели нашего визита к покойному оператору. Правда, из-за Захарова историю пришлось слегка подкорректировать — утаить некоторые характеристики Тигры и причину, по которой он питал чрезмерный интерес к журналисту Алисову. Кроме того, из-за Себастьяна пришлось сделать вид, что я впуталась во все это только для того, чтобы принести пользу родному агентству. Захарову моя версия произошедших событий явно показалась не внушающей доверия. Но устраивать Мне допрос по полной форме в присутствии Себастьяна бравый капитан не решился, так что ему оставалось только облегчить душу язвительным замечанием:
— По-моему, Шнайдер, вы эту девушку взяли к себе на работу только затем, чтобы она все время лезла куда не надо и хлопалась в обморок при виде каждого мертвого тела.
— Вовсе не каждого! — обиженно возразила я. И жалобно посмотрела на Себастьяна, надеясь если не на поддержку, то хотя бы уж на сочувствие. Тщетно. Кажется, его не радовало не только мое присутствие, но и сам факт моего существования. Выносить это было выше моих сил. И, чувствуя, как глаза, против моей воли, наполняются слезами, я дрогнувшим голосом спросила: — Я вам больше не нужна? Могу я идти домой?
— И все-таки у меня нет стопроцентной уверенности в том, что с парнем покончил тот же, кто убил Хромова, — не обращая внимания на мое робкое бормотание, сказал Захаров. — Почерк убийства совсем другой. То убийство было демонстративное, постановочное. А это, — можно сказать, деловое, совершенно прозаическое. А ты что думаешь, Шнайдер?
— Думаю, что вам с Даниелем надо поскорее навестить этого нового подозреваемого, Рябинина. Мне не нравится оперативность, с которой действует убийца. Боюсь, как бы нам не оказаться заваленными трупами.
— А ты как же? — не понял Захаров.
— А я пренебрегу своим служебным долгом и отвезу домой присутствующую здесь даму, — безо всякой теплоты в голосе пояснил мой любимый ангел. И от его тона забота Себастьяна потеряла для меня всякое очарование.
Нет, это просто невыносимо! Надо увольняться. А еще лучше — вообще уехать из Москвы на время. К маме в Прагу, например. А что? Деньги у меня есть… Гулять по узким средневековым улочкам, любоваться красотами… Научиться пить пиво…
— Я бы хотел попросить тебя об одном одолжении, — сказал Себастьян после того, как мы сели в его пожилой красный «Мерседес» и молодящийся немецкий старичок бодро зашумел мотором.
— Конечно, — заранее поникнув, ответила я.
— Не пытайся завязать отношения с Забржицким. Он очень опасен.
— Ты что, следил за мной? — оживилась я.
— Речь сейчас не о том. Я серьезно. Он может причинить тебе вред. Ты должна быть осторожна.
И все это таким сухим, безразличным тоном… Да пропади ты пропадом со своими предостережениями!
— А зачем мне быть осторожной? — горько ответила я. — Для кого мне себя беречь? Для грядущих поколений?
— И еще я попросил бы вас с Надей, — не реагируя на мои горестные возгласы, продолжал Себастьян, — не делать глупостей и не устраивать собственных расследований. Дело очень опасное, а совсем не игра, как вам, наверное, кажется.
Ну, разумеется, эти двое уже все разнюхали. Наивная Надя! Думает, от них можно что-то утаить!
— Никаких расследований мы не устраиваем, — надменно ответила я. — И не надо к нам относиться, как к маленьким детям!
— К сожалению, вы не маленькие дети, — с тяжелым вздохом отозвался Себастьян. — Иначе бы я просто отшлепал вас и поставил в угол на полчаса.
Удивительно, но он вышел-таки из машины, чтобы проводить меня до двери подъезда.
Целую вечность я в бессильном отчаянии смотрела на его осунувшееся, бледное лицо, шоколадные глаза, потонувшие в темных кругах, колючую черноту на щеках и подбородке. Неужели он совсем?.. Неужели больше никогда?.. Додумывать эти вопросы до конца было слишком больно, задавать их вслух — слишком страшно, продолжать стоять и молча смотреть на него — слишком глупо, а уйти — просто невозможно…
Себастьян молчал, опустив ресницы. Все, что мне оставалось, — поцеловать его в неподвижные губы и, кляня себя за проклятую слабость, скрыться в подъезде.
Сквозь щель почтового ящика виднелось что-то оранжевое. Мысленно пожелав, чтобы это оказалась бомба, которая бы положила конец моим страданиям, я полезла за ключом.
Но это была не бомба. В сложенном пополам конверте из плотной оранжевой бумаги лежала магнитофонная кассета. Никаких надписей, никаких записок. Не иначе как компромат, подумалось мне. Вернуться назад, отдать Себастьяну? А если это просто чья-нибудь дурацкая шутка? Нет, спасибо, я и так не пользуюсь у него ни доверием, ни уважением. Не хватало мне окончательно опозориться. Лучше я сначала прослушаю кассету дома.
Войдя в квартиру, я первым делом приготовила себе чаю, чтобы взбодрить ослабленный обмороком и душевными переживаниями организм, и уселась перед магнитофоном. Вставила кассету, надавила на «пуск» и…
Из динамиков мне в уши ударил высокий визгливый голос:
— Вот подонок! Он кровью умоется за свой портрет! Так, слушай меня. Делай что хочешь, но я желаю видеть мерзавца в гробу. Мне не важно, сложно это или легко, дорого или дешево! Сделай, и можешь просить что угодно. Я для тебя Луну введу в состав РФ, а тебя губернатором назначу… Портрет? Непременно! Пока сам не оболью его бензином и сам своими руками не подожгу — не смогу спать спокойно… Понял меня? Выполнишь — будешь мне как брат. Нет, даже как сын родной. Слышишь?..
Я обалдело смотрела на пленку, с тихим шипением неторопливо перематывающуюся с одной бобины на другую. Запись кончилась, но я была слишком потрясена услышанным, чтобы отреагировать сразу. Одно дело — смотреть в новостях, читать в газетах и совсем другое — получить в собственные руки такую… гадость. Простите, уж не знаю, как еще это назвать!
Сколько времени я бы еще гипнотизировала ни в чем не повинную магнитолу, но тут подало голос другое чудо современной техники. Я имею в виду телефон.
Остановив воспроизведение пленки, я схватила трубку. И, кажется, побагровела — во всяком случае, лицу и ушам стало нестерпимо жарко.
— Больше я с тобой никаких дел иметь не желаю! — завопила я. — Мерзкая рожа! Ты… ты…
— Слушай, давай я составлю список всех относящихся ко мне ругательств, а ты их потом подпишешь? — если в голосе Тигры и было раскаяние, то мне его услышать не удалось. — Я в окно выглянул, а там из машины мент выходит, ну, ты его знаешь, Захаров. А у меня с ним, как нарочно, недавно была незабываемая встреча при довольно скользких обстоятельствах, поэтому мне никак нельзя было попадаться ему на глаза. Ты-то его знаешь, тебе все сойдет с рук…
— А мне казалось, что тебе, дьяволу, проще простого справиться с каким-то капитаном милиции…
— Удивительно, до чего же ты темная! Разве не знаешь, что кто-то из твоих ангелов подарил ему такой нательный крест, что теперь этого капитана даже пули не берут, словно он в бронежилете ходит? И ты предлагаешь мне с ним тягаться! Нет, я свое здоровье лучше для какого-нибудь более полезного занятия поберегу.
Нельзя сказать, что я поверила Тигре. Уже имеющийся у меня опыт общения с ним показывал: поступки его диктуются не обычным здравым смыслом, а какими-то его собственными таинственными — дьявольскими! — импульсами. А поскольку эти самые импульсы сам черт объяснить не в состоянии, позже, чтобы мотивировать свои поступки, обольстительному бесу с фиалковыми глазами приходится нагромождать вокруг них столько запутанного вранья, что, в конце концов, получившееся из всей этой лжи сооружение своей высотой и сложностью конструкции способно затмить Эйфелеву башню.
— Если бы я знал, что тебе грозит настоящая опасность, думаешь, я бы оставил тебя одну без присмотра?
— Не знаю, — честно ответила я.
— Вот спасибо! Теперь я буду знать, какого ты обо мне мнения! — обиженно пробурчал Тигра.
Нет, вы только полюбуйтесь! И у него же еще хватает наглости на меня обижаться…
Затем все тем же надутым тоном нечистый дух сообщил, что, хоть я этого и не заслуживаю (ничего себе, а!), он будет держать меня в курсе своих поисков Алисова. Пока что поиски не дали никаких результатов, но он позвонит мне, как только что-нибудь выяснит. А сейчас ему некогда, его люди ждут.
— Люди или черти? — спросила я гудящую трубку, прежде чем положить ее на аппарат.
Не успела я вернуться к магнитоле и нажать кнопку обратной перемотки, телефон опять зазвонил.
— Слушай, нечисть! — рявкнула я в трубку. — У меня, между прочим, тоже полон дом людей, и все ждут не дождутся…
— Извини, что помешал, — раздался в ответ самый красивый и самый печальный голос на свете.
— Нет-нет! — поспешно завопила я. — Нет, Себастьян, ты мне не помешал, это я только что с одним придурком разговаривала, а он… У тебя ко мне какое-то поручение?
Пауза. Оказывается, от грохота сердца можно оглохнуть.
— Что ты сказал? — жалобно переспросила я.
— Ничего. Хотел услышать твой голос, не мог удержаться… Извини.
— Себастьян! — крикнула я, но он уже повесил трубку.
Через пару минут, когда ко мне вернулась способность соображать, я вспомнила про кассету и про то, что Себастьяну неплохо бы про нее знать…
Внезапно я даже подпрыгнула, потому что в пустую мою голову вдруг с опозданием залетели вопросы, которыми я должна была задаться с самого начала. Почему кассету подбросили именно мне? Зачем? И кто мог это сделать? Бехметов? Но к чему тогда такой странный способ? Не проще ли было позвонить и передать кассету из рук в руки? Значит, не он? Кто же, в таком случае? Может, тот странный саксофонист? Но какой у него интерес в этом деле?..
Новый звонок, словно брошенный в воду камень, распугал мелкую рыбешку мыслей.
— Себастьян! — само собой выскочило у меня вместо «алло».
— Вынуждена тебя огорчитъ — это всего-навсего я, — ответила Надя. — Что, процесс примирения пошел?
— Не знаю, — в глубокой задумчивости сообщила я. — Не уверена.
— А я тут сижу в офисе одна-одинешенька и наслаждаюсь собственной гениальностью. Натырила всяких интересных бумажек и чувствую себя почти как мисс Марпл! По-моему, мы с тобой точно раскроем это дело раньше ангелов! Так что жди — как освобожусь, приеду опять к тебе. Обсудим план действий.
Не успела я сообщить ей о своей неуверенности в целесообразности дальнейшего своего участия в заговоре, как она повесила трубку. По-моему, народ разучился пользоваться телефоном — все трещат, как сороки, но собеседника не слушают.
Ладно, бог с ними со всеми. Надо еще раз прослушать пленку.
Телефон снова зазвонил.
— Смольный на проводе! — отчеканила я в трубку.
— Марина Андреевна Талагай? — произнес смутно знакомый мужской голос — низкий, хорошо поставленный, с бархатистыми перекатами — ни дать ни взять артист МХАТа. — С вами будет говорить Георгий Генрихович Забржицкий.
Большего потрясения я не испытывала даже тогда, когда год или два назад в середине мая пошел снег.
— Марина? — взвизгнула трубка голосом Забржицкого. — Случилось недоразумение, я должен перед вами извиниться, непременно!
— Как вы меня нашли? — только и смогла пролепетать я.
— Дал поручение моему помощнику. Так, через десять минут у вашего подъезда будет машина. Я жду вас в ресторане «Декаданс», непременно!
— Но я…
Ответом мне были короткие гудки.
Глава 22
ЛИЦО СО ШРАМОМ
Черная «Победа» свернула с дороги во дворик между двумя пятиэтажками из потемневшего от времени кирпича. Летом дворик тонул в густой зелени, а сейчас на кроны деревьев легли крупные желтые и красные мазки и на мокром асфальте лежали яркие пятна листьев — опавших, но еще настолько полных жизни, что Даниель, выйдя из машины, невольно избегал наступать на них.
Захарова же все эти сантименты волновали мало.
— Знаешь что, Траум? Мальчик наш живет на первом этаже, поэтому давай-ка сделаем так: ты покарауль во-он под теми двумя окнами. Если наше знакомство пройдет нормально, я высунусь и тебя позову. А то, знаешь, эти ребята, которые только что один срок отмотали и им уже второй улыбается, они нервные ужасно.
Даниель молча кивнул. Захаров хмыкнул:
— Что-то ты сегодня какой-то неразговорчивый. И друг твой тоже прямо весь почерневший, в фильме ужасов без грима снимать можно. Проблемы, что ли, какие-нибудь? Никто не умер?
— Типун тебе на язык! — цыкнул на него Даниель.
Захаров хохотнул и, еще раз показав Даниелю на окна, зашел в подъезд.
В два прыжка одолел шестиступенчатый лестничный пролет и, очутившись перед обшитой сучковатой вагонкой дверью без номера, прижал большим пальцем кнопку звонка и приблизил ухо к двери, прислушиваясь. Внутри квартиры раздался долгий птичий щебет.
Послышались торопливые шаркающие шаги. Женщина — молодая, в домашних тапках не по размеру, очень больших, очевидно, мужских, — сразу определил Захаров. Следовательно, не жена. В глазок смотрит. Правильно, милая. Мало ли сейчас придурков повсюду шатается. Тем более домофона в подъезде нет.
— Кто там? — спросил нежный девичий голос, кажется, немного испуганный.
— Андрей Рябинин дома? — отозвался Захаров.
— А кто его спрашивает? Значит, скорее всего, дома. Захаров достал удостоверение и предъявил его дверному глазку.
— Откройте, уголовный розыск. Нам надо побеседовать с Андреем.
В ту же секунду за обитой вагонкой дверью начался тихий переполох. Захаров вздохнул. А ему так хотелось по-хорошему… Ну, ладно. Не торопясь, он спрятал удостоверение, достал из наплечной кобуры пистолет и сказал в дверную щель миролюбиво:
— Ребята, давайте жить дружно! Открывайте! Посидим, поговорим…
И бросился обратно к лестнице, потому что с улицы донеслись разноголосые крики.
Под теми самыми окнами, которые Захаров велел стеречь Даниелю, на мокрой траве, лицом вниз, извивался парень — босой, в футболке и спортивных штанах. Поодаль от него валялись пластиковые шлепанцы, слетевшие, видимо, при попытке вырваться из рук ангела. Сам Даниель сидел у парня на спине, уговаривая его успокоиться. Из окна выглядывала девчонка лет восемнадцати, ревущая в голос.
Захарова же все эти сантименты волновали мало.
— Знаешь что, Траум? Мальчик наш живет на первом этаже, поэтому давай-ка сделаем так: ты покарауль во-он под теми двумя окнами. Если наше знакомство пройдет нормально, я высунусь и тебя позову. А то, знаешь, эти ребята, которые только что один срок отмотали и им уже второй улыбается, они нервные ужасно.
Даниель молча кивнул. Захаров хмыкнул:
— Что-то ты сегодня какой-то неразговорчивый. И друг твой тоже прямо весь почерневший, в фильме ужасов без грима снимать можно. Проблемы, что ли, какие-нибудь? Никто не умер?
— Типун тебе на язык! — цыкнул на него Даниель.
Захаров хохотнул и, еще раз показав Даниелю на окна, зашел в подъезд.
В два прыжка одолел шестиступенчатый лестничный пролет и, очутившись перед обшитой сучковатой вагонкой дверью без номера, прижал большим пальцем кнопку звонка и приблизил ухо к двери, прислушиваясь. Внутри квартиры раздался долгий птичий щебет.
Послышались торопливые шаркающие шаги. Женщина — молодая, в домашних тапках не по размеру, очень больших, очевидно, мужских, — сразу определил Захаров. Следовательно, не жена. В глазок смотрит. Правильно, милая. Мало ли сейчас придурков повсюду шатается. Тем более домофона в подъезде нет.
— Кто там? — спросил нежный девичий голос, кажется, немного испуганный.
— Андрей Рябинин дома? — отозвался Захаров.
— А кто его спрашивает? Значит, скорее всего, дома. Захаров достал удостоверение и предъявил его дверному глазку.
— Откройте, уголовный розыск. Нам надо побеседовать с Андреем.
В ту же секунду за обитой вагонкой дверью начался тихий переполох. Захаров вздохнул. А ему так хотелось по-хорошему… Ну, ладно. Не торопясь, он спрятал удостоверение, достал из наплечной кобуры пистолет и сказал в дверную щель миролюбиво:
— Ребята, давайте жить дружно! Открывайте! Посидим, поговорим…
И бросился обратно к лестнице, потому что с улицы донеслись разноголосые крики.
Под теми самыми окнами, которые Захаров велел стеречь Даниелю, на мокрой траве, лицом вниз, извивался парень — босой, в футболке и спортивных штанах. Поодаль от него валялись пластиковые шлепанцы, слетевшие, видимо, при попытке вырваться из рук ангела. Сам Даниель сидел у парня на спине, уговаривая его успокоиться. Из окна выглядывала девчонка лет восемнадцати, ревущая в голос.