Страница:
Ходим «качелями» под углом к линии фронта. Высота — две — четыре тысячи метров. Линия боевого соприкосновения войск сверху кажется контуром огнедышащего дракона.
На походе к району прикрытия замечаем внизу едва обозначившийся в мглистой дымке силуэт «рамы». Она медленно плывет вдоль линии фронта, и мы сближаемся с ней на попутно-пересекающихся курсах. Докладываю ведущему:
— Сотый, ниже нас — «рама». Я — Пятидесятый…
Самолет ведущего выполнил эволюции — Покрышкин, накренив истребитель в одну, затем в другую сторону, пристально осматривает пространство.
— Не вижу!..
Ничего удивительного в том нет: впереди дымка плотнее, она и скрыла от взора командира «Фокке-Вульф-189», который ведет разведку.
Тишина в эфире длится секунды две-три. И вдруг — команда:
— Жердев, атакуйте!
Можно понять ведущего: главная задача группы — прикрытие войск в указанном районе. Но «рама» здесь неспроста… Так что можно, выполняя приказ командования «при всех обстоятельствах вести борьбу с вражескими разведчиками и корректировщиками», снять попутно, если удастся, и этого «фокке-вульфа»…
Жердев уже выполнил левый полупереворот и с пикирования атакует противника. Следую за ним. Скорость стремительно нарастает, и нос самолета так и ходит влево — вправо. Немного приотстал, и идем в правом пеленге, внимательно наблюдаю за воздухом, особенно за задней полусферой.
От «рамы» к самолету Жердева стремительно помчались ярко-белые пунктиры: стрелок заметил атакующий истребитель и теперь отбивается от него.
Жердев тоже открыл огонь — все семь точек выбросили мощный заряд, способный в мгновение ока уничтожить цель. Но при одном условии: если он в нее попадет. Однако Жердев на сей раз промахнулся: большая скорость вызвала рыскание истребителя и летчику никак не удавалось прицелиться и ударить наверняка. Атака сорвалась.
— Костя, сбавь скорость и атакуй снизу. Прикрою…
Сразу же возникает вопрос: а как ее погасить, большую скорость? До цели метров триста — триста пятьдесят, нахожусь уже ниже «рамы»…
Убрал газ, но все равно скорость сближения велика.
И тут вдруг мысль-приказ: «Выпусти щитки!..»
Мгновение — и мой истребитель как бы подскакивает вверх, задирает нос, закрыв им цель. Кажется, что машина вышла из повиновения.
Сейчас, думаю, стрелок достанет меня…
С силой — двумя руками — отжимаю штурвал от себя, нос опускается, истребитель уходит под «раму». Скорость сближения уменьшилась, но все равно «фокке-вульф» продолжает «наползать» и уже выходит за пределы сетки прицела. Дистанция сокращается. Семьдесят метров, пятьдесят… Вот так, сзади снизу, под ракурсом в одну четверть и атакую — бью по гондоле. Нажал гашетку, по самолету пробежала сильная дрожь: заработали все шесть его пулеметов и пушка. В кабине запахло кисловатой пороховой гарью. Заплясал фейерверк огней вокруг вражеского разведчика. Мимо меня пронеслись какие-то куски. «Рама» накренилась вправо. Тут же даю ручку от себя и влево, нажимаю левую педаль — ухожу под нее. Жду удара: впечатление такое, что обязательно зацеплю «раму» хвостом. Нет, обошлось! Она резко перевалилась вправо и заштопорила. Жердев довольным голосом, в котором слышится и восторг, и одобрение, передает:
— Готова! Молодец, Костя! Посмотри вниз: два фрица на веревках болтаются.
— Вижу!
Уже хорошо виден и самолет Жердева, и два купола, под которыми висят две фигурки, и спиралью разматывающая за собой струйку дыма зловещая «рама».
Вот она упала — на земле неярко блеснула вспышка…
— Пристраивайся!
— А парашютисты?
— Никуда не денутся — внизу наши.
Две-три минуты полета, и в районе Красноармейское пристраиваемся к своей группе. Покрышкин получил информацию с земли: «рама» упала севернее станции Сартана. Ответил:
— Дома разберемся…
Клубов уступает нашей паре «законное» место. Вижу, как он, качнув крыльями, привлекает мое внимание. Смотрю, он показывает большой палец: молодец, мол, поздравляю с первой победой.
Когда возвратились, Покрышкин собрал всех летчиков и провел разбор, одобрил наши действия. Он развил мысль дальше и заключил:
— Наилучший способ атаки «рамы» — снизу сзади под ракурсом ноль четвертей и одна четверть. Огонь открывать со ста метров, а то и ближе. При этом — по гондоле. Это еще раз подтвердил последний бой.
Весь следующий день я не летал, помогал технику на стоянке. Половину дела закончили. Утром вместе со всеми приехал на аэродром, а Яковенко докладывает:
— Самолет к полету готов!
Вот те и раз! Оказывается, технический состав все равно трудился ночью. «По привычке», — как объяснил Иван Михайлович. Не отдыхали ребята и после того, как закончили дела на моем истребителе — стали помогать своим коллегам из других звеньев: надо было вводить в боевой строй поврежденные самолеты, ремонтировать их, скорее готовить к новым сражениям с врагом.
Вновь перебазирование. Не успели привыкнуть к аэродрому у села Русский Колодец, как поступает приказ перелететь к самому Азовскому морю.
Очередным пристанищем стало село Обрыв. Село имеет такое необычное название совсем не случайно: оно расположено на крутом, обрывистом берегу моря. Станешь лицом к воде, сколько видит глаз — необъятная, какая-то серая и загадочная гладь морского простора. Если долго смотреть в степь — тоже морем покажется.
Выходим в район Мариуполя и со стороны моря.
Летать над водой сложно, особенно молодым летчикам. Мне, окончившему морское авиаучилище и уже имевшему некоторый опыт полетов над водным простором, и то надо как бы заново привыкнуть к обстановке. А каково «сухопутным» ребятам?
— Все сливается — и небо, и вода. Горизонта не видно — только серая пелена вокруг, — сетует Михаил Новиков.
— Даже гул двигателя какой-то иной, — добавляет Иван Руденко.
Он говорит правду, по-иному слышишь «свой» мотор: так распространяются и отражаются от водной поверхности звуковые волны. Акустика иная — сказал бы специалист. Эти размышления прервал чей-то возглас: — Мы вернулись, ребята!..
Да это ведь механик по вооружению Валериан Германишвили радостно произнес: вспомнил, как два года тому назад наш полк стоял на этом же месте и вел тяжелые бои с численно превосходящим противником.
Кто-то из авиаспециалистов, кажется, Виктор Короткое, припомнил, как тогда, в сорок первом, Германишвили сконструировал спаренную установку пулеметов ШКАС для защиты аэродрома у поселка Красный Маяк и однажды, когда вдруг появился в небе «мессершмитт», дал по нему очередь — и… сбил его. Несколько дней спустя он метким огнем уничтожил группу вражеских мотоциклистов, пытавшихся прорваться в район аэродрома.
Валериан трудится за двоих, снаряжает самолеты, проверяет вооружение, помогает товарищам. Он пылает жаждой мести врагу, причинившему столько страданий нашему народу.
Здесь, в Обрыве, однополчане оказались в трудный, тяжкий период войны, когда под натиском врага приходилось отходить все дальше и дальше в глубокий тыл страны. Многие сложили головы в жарких сражениях. На смену им пришли другие: чувствуем ответственность перед теми, кто не дожил до этого дня. Должен драться за себя и за них!..
Теперь диапазон боевой работы значительно расширился: штурмуем отступающие по дорогам гитлеровские войска (район Козловки), прикрываем наземные части (район Волновахи и Мариуполя), ведем воздушные бои над акваторией Азовского моря.
На суше, на море и в небе — жестокие бои, наступательная операция достигла высшего напряжения.
Свежая радостная весть: 8 сентября освобожден город Сталино, а 9 сентября освобожден Краматорск! На следующий день — новое огромной важности событие — враг изгнан из Мариуполя!.. В боях за этот славный город особо отличились воины 221-й стрелковой дивизии. Их боевому успеху содействовали части 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского казачьего корпуса, совершившие глубокий обход мариупольской группировки противника на волновахском направлении. Отважно сражались высаженные в тылу фашистов бойцы морского десанта из 384-го отдельного батальона морской пехоты под командованием старшего лейтенанта К. Ольшанского и капитан-лейтенанта В. Немченко. Отличились в боях многие летчики. Накануне освобождения Мариуполя от фашистских оккупантов ведущий пары наших истребителей, выполнявших разведывательный полет, командир звена младший лейтенант Иван Бабак обнаружил на перегоне Мариуполь — Волноваха много эшелонов: гитлеровцы спешили вывезти в тыл награбленное добро.
Однако что это? Внимание Бабака привлекли товарные вагоны, из окон-люков которых подавались какие-то знаки. Истребители снизились. И летчик отчетливо увидел десятки рук, протянутых к краснозвездным самолетам. Их приветствовали, им махали косынками, кепками, платками. К ним взывали о помощи.
Возвратившись на аэродром, Бабак доложил командиру о результатах разведки, о положении войск противника, об эшелонах.
— Угоняют нашу молодежь на каторгу! — с горечью произнес командир дивизии Ибрагим Дзусов. И тут же приказал снарядить несколько групп истребителей с задачей блокировать эшелоны.
Группа Ивана Бабака первой нанесла удар — вывела из строя паровозы передних эшелонов. Вслед за ней в действие вступили группы Павла Еремина, Николая Старчикова, Михаила Петрова.
Движение приостановилось. Из вагонов высыпали люди. Вражеская охрана открыла было огонь, но с проносившихся над самыми головами советских истребителей потянулись огненные трассы.
Рев двигателей, треск очередей ошеломил гитлеровцев, вынудил бросить все и искать спасения.
Тем временем молодежь, которую фашисты намеревались увезти в рабство, разбегалась в степь, в балки — подальше от страшной опасности быть угнанными в рабство. Было подсчитано: только в небе Мариуполя наши летчики сбили 27 вражеских самолетов, штурмовыми ударами уничтожили 69 автомашин, 13 паровозов, 18 вагонов с грузами, много живой силы и боевой техники врага.
За активные боевые действия в операции по освобождению Мариуполя приказом Верховного Главнокомандующего от 10 сентября 9-я гвардейская истребительная авиационная дивизия получила почетное наименование «Мариупольская», всему личному составу была объявлена благодарность. Многие авиаторы удостоились правительственных наград.
15 сентября приземлились на окраине Мариуполя. Аэродром еще не был полностью разминирован, и несколько авиаторов подорвались на минах.
С аэродрома хорошо видны пылающий город, развалины домов, нагромождение искореженных взрывами металлических конструкций на тех местах, где были заводские корпуса.
Промышленные предприятия, железнодорожное хозяйство, портовые сооружения — все разрушено, взорвано, предано огню. Узнали: гитлеровцы замучили и расстреляли 50 тысяч и угнали на фашистскую каторгу 60 тысяч мариупольцев.
Воины поклялись отомстить врагу, еще сильнее, крепче бить фашистов.
С этого дня в истории города и в истории 9-й гвардейской истребительной авиадивизии началась новая славная страница большой и нерушимой дружбы трудящихся города и воинов-авиаторов.
За короткий срок личный состав дивизии собрал и внес в банк 160 тысяч рублей на восстановление разрушенного фашистами хозяйства Мариуполя, призвал трудящихся города ударной работой крепить мощь Родины. Командование 9-й гвардейской авиадивизии учредило переходящее Красное знамя для вручения лучшему производственному коллективу города.
В свою очередь, мариупольцы бросили клич: «Будем равняться на фронтовиков!» Среди трудовых коллективов развернулось движение за право стать обладателем переходящего Красного знамени 9-й гвардейской Мариупольской авиадивизии.
Командование и политотдел дивизии установили прочные связи с партийными и советскими органами и трудовыми коллективами Мариуполя. На фронт прилетали делегации трудящихся города, в свою очередь Мариуполь посещали представители авиационного соединения, носящего почетное наименование города, который оно освобождало.
Мариупольцы собрали средства на постройку двух самолетов-истребителей и затем вручили их летчикам своей дивизии.
Один из самолетов был приобретен на средства, собранные учащимися и преподавателями средней школы № 2.
Инициатором сбора средств на покупку самолета была комсорг школы ученица 10 класса Галя Кушнарева…
А некоторое время спустя, 16 апреля 1944 года, в городе состоялся многолюдный митинг, на котором новейшие истребители, купленные на собранные мариупольцами средства, передавались боевым летчикам, специально прилетевшим в свой город.
…Летчики помогли Гале Кушнаревой взобраться на крыло самолета. Девушка впервые выступала перед такой огромной аудиторией на городском митинге. Но она не смутилась, не растерялась:
— Бейте крепче проклятых фашистов! — звонкий девичий голос, подхваченный весенним ветром, эхом покатился вдаль. — Гоните врага с нашей земли! Храбро сражайтесь за нашу любимую Родину!
Боевая машина, на фюзеляже которой красной краской было начертано «От учащихся и учителей средней школы № 2 города Мариуполя», улетела на фронт. Туда же улетел и второй истребитель, приобретенный мариупольцами.
Права летать на «именных» машинах удостоились представители украинского народа Герои Советского Союза Василий Шаренко и Иван Бабак. На этих боевых машинах, свято выполняя наказ своих земляков, летчики-герои сбили 28 вражеских самолетов.
Иван Бабак летал на самолете, приобретенном учащимися и преподавателями школы № 2, которая носит теперь имя летчика 9-й гвардейской авиадивизии Героя Советского Союза Владимира Семенишина, погибшего в боях за Родину и похороненного в Мариуполе. Иван Ильич Бабак был до войны учителем и после войны вернулся к своей гуманной, благородной профессии, длительное время работал в Полтаве, там живет и ныне.
Когда на встрече ветеранов дивизии в Мариуполе благодарные горожане преподносят своим освободителям цветы, поневоле приходит мысль о том, что среди этих цветов есть и те, которые вывела бывший комсомольский вожак, помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе, в прошлом боевая летчица, а ныне доцент МГУ, доктор сельскохозяйственных наук Ирина Викторовна Дрягина.
Наш бессменный начальник политотдела дивизии генерал-майор в отставке Д. К. Мачнев — почетный гражданин города Мариуполя. Этой высокой чести удостоен и А. И. Покрышкин.
И друга крепкое плечо…
На походе к району прикрытия замечаем внизу едва обозначившийся в мглистой дымке силуэт «рамы». Она медленно плывет вдоль линии фронта, и мы сближаемся с ней на попутно-пересекающихся курсах. Докладываю ведущему:
— Сотый, ниже нас — «рама». Я — Пятидесятый…
Самолет ведущего выполнил эволюции — Покрышкин, накренив истребитель в одну, затем в другую сторону, пристально осматривает пространство.
— Не вижу!..
Ничего удивительного в том нет: впереди дымка плотнее, она и скрыла от взора командира «Фокке-Вульф-189», который ведет разведку.
Тишина в эфире длится секунды две-три. И вдруг — команда:
— Жердев, атакуйте!
Можно понять ведущего: главная задача группы — прикрытие войск в указанном районе. Но «рама» здесь неспроста… Так что можно, выполняя приказ командования «при всех обстоятельствах вести борьбу с вражескими разведчиками и корректировщиками», снять попутно, если удастся, и этого «фокке-вульфа»…
Жердев уже выполнил левый полупереворот и с пикирования атакует противника. Следую за ним. Скорость стремительно нарастает, и нос самолета так и ходит влево — вправо. Немного приотстал, и идем в правом пеленге, внимательно наблюдаю за воздухом, особенно за задней полусферой.
От «рамы» к самолету Жердева стремительно помчались ярко-белые пунктиры: стрелок заметил атакующий истребитель и теперь отбивается от него.
Жердев тоже открыл огонь — все семь точек выбросили мощный заряд, способный в мгновение ока уничтожить цель. Но при одном условии: если он в нее попадет. Однако Жердев на сей раз промахнулся: большая скорость вызвала рыскание истребителя и летчику никак не удавалось прицелиться и ударить наверняка. Атака сорвалась.
— Костя, сбавь скорость и атакуй снизу. Прикрою…
Сразу же возникает вопрос: а как ее погасить, большую скорость? До цели метров триста — триста пятьдесят, нахожусь уже ниже «рамы»…
Убрал газ, но все равно скорость сближения велика.
И тут вдруг мысль-приказ: «Выпусти щитки!..»
Мгновение — и мой истребитель как бы подскакивает вверх, задирает нос, закрыв им цель. Кажется, что машина вышла из повиновения.
Сейчас, думаю, стрелок достанет меня…
С силой — двумя руками — отжимаю штурвал от себя, нос опускается, истребитель уходит под «раму». Скорость сближения уменьшилась, но все равно «фокке-вульф» продолжает «наползать» и уже выходит за пределы сетки прицела. Дистанция сокращается. Семьдесят метров, пятьдесят… Вот так, сзади снизу, под ракурсом в одну четверть и атакую — бью по гондоле. Нажал гашетку, по самолету пробежала сильная дрожь: заработали все шесть его пулеметов и пушка. В кабине запахло кисловатой пороховой гарью. Заплясал фейерверк огней вокруг вражеского разведчика. Мимо меня пронеслись какие-то куски. «Рама» накренилась вправо. Тут же даю ручку от себя и влево, нажимаю левую педаль — ухожу под нее. Жду удара: впечатление такое, что обязательно зацеплю «раму» хвостом. Нет, обошлось! Она резко перевалилась вправо и заштопорила. Жердев довольным голосом, в котором слышится и восторг, и одобрение, передает:
— Готова! Молодец, Костя! Посмотри вниз: два фрица на веревках болтаются.
— Вижу!
Уже хорошо виден и самолет Жердева, и два купола, под которыми висят две фигурки, и спиралью разматывающая за собой струйку дыма зловещая «рама».
Вот она упала — на земле неярко блеснула вспышка…
— Пристраивайся!
— А парашютисты?
— Никуда не денутся — внизу наши.
Две-три минуты полета, и в районе Красноармейское пристраиваемся к своей группе. Покрышкин получил информацию с земли: «рама» упала севернее станции Сартана. Ответил:
— Дома разберемся…
Клубов уступает нашей паре «законное» место. Вижу, как он, качнув крыльями, привлекает мое внимание. Смотрю, он показывает большой палец: молодец, мол, поздравляю с первой победой.
Когда возвратились, Покрышкин собрал всех летчиков и провел разбор, одобрил наши действия. Он развил мысль дальше и заключил:
— Наилучший способ атаки «рамы» — снизу сзади под ракурсом ноль четвертей и одна четверть. Огонь открывать со ста метров, а то и ближе. При этом — по гондоле. Это еще раз подтвердил последний бой.
Весь следующий день я не летал, помогал технику на стоянке. Половину дела закончили. Утром вместе со всеми приехал на аэродром, а Яковенко докладывает:
— Самолет к полету готов!
Вот те и раз! Оказывается, технический состав все равно трудился ночью. «По привычке», — как объяснил Иван Михайлович. Не отдыхали ребята и после того, как закончили дела на моем истребителе — стали помогать своим коллегам из других звеньев: надо было вводить в боевой строй поврежденные самолеты, ремонтировать их, скорее готовить к новым сражениям с врагом.
Вновь перебазирование. Не успели привыкнуть к аэродрому у села Русский Колодец, как поступает приказ перелететь к самому Азовскому морю.
Очередным пристанищем стало село Обрыв. Село имеет такое необычное название совсем не случайно: оно расположено на крутом, обрывистом берегу моря. Станешь лицом к воде, сколько видит глаз — необъятная, какая-то серая и загадочная гладь морского простора. Если долго смотреть в степь — тоже морем покажется.
Выходим в район Мариуполя и со стороны моря.
Летать над водой сложно, особенно молодым летчикам. Мне, окончившему морское авиаучилище и уже имевшему некоторый опыт полетов над водным простором, и то надо как бы заново привыкнуть к обстановке. А каково «сухопутным» ребятам?
— Все сливается — и небо, и вода. Горизонта не видно — только серая пелена вокруг, — сетует Михаил Новиков.
— Даже гул двигателя какой-то иной, — добавляет Иван Руденко.
Он говорит правду, по-иному слышишь «свой» мотор: так распространяются и отражаются от водной поверхности звуковые волны. Акустика иная — сказал бы специалист. Эти размышления прервал чей-то возглас: — Мы вернулись, ребята!..
Да это ведь механик по вооружению Валериан Германишвили радостно произнес: вспомнил, как два года тому назад наш полк стоял на этом же месте и вел тяжелые бои с численно превосходящим противником.
Кто-то из авиаспециалистов, кажется, Виктор Короткое, припомнил, как тогда, в сорок первом, Германишвили сконструировал спаренную установку пулеметов ШКАС для защиты аэродрома у поселка Красный Маяк и однажды, когда вдруг появился в небе «мессершмитт», дал по нему очередь — и… сбил его. Несколько дней спустя он метким огнем уничтожил группу вражеских мотоциклистов, пытавшихся прорваться в район аэродрома.
Валериан трудится за двоих, снаряжает самолеты, проверяет вооружение, помогает товарищам. Он пылает жаждой мести врагу, причинившему столько страданий нашему народу.
Здесь, в Обрыве, однополчане оказались в трудный, тяжкий период войны, когда под натиском врага приходилось отходить все дальше и дальше в глубокий тыл страны. Многие сложили головы в жарких сражениях. На смену им пришли другие: чувствуем ответственность перед теми, кто не дожил до этого дня. Должен драться за себя и за них!..
Теперь диапазон боевой работы значительно расширился: штурмуем отступающие по дорогам гитлеровские войска (район Козловки), прикрываем наземные части (район Волновахи и Мариуполя), ведем воздушные бои над акваторией Азовского моря.
На суше, на море и в небе — жестокие бои, наступательная операция достигла высшего напряжения.
Свежая радостная весть: 8 сентября освобожден город Сталино, а 9 сентября освобожден Краматорск! На следующий день — новое огромной важности событие — враг изгнан из Мариуполя!.. В боях за этот славный город особо отличились воины 221-й стрелковой дивизии. Их боевому успеху содействовали части 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского казачьего корпуса, совершившие глубокий обход мариупольской группировки противника на волновахском направлении. Отважно сражались высаженные в тылу фашистов бойцы морского десанта из 384-го отдельного батальона морской пехоты под командованием старшего лейтенанта К. Ольшанского и капитан-лейтенанта В. Немченко. Отличились в боях многие летчики. Накануне освобождения Мариуполя от фашистских оккупантов ведущий пары наших истребителей, выполнявших разведывательный полет, командир звена младший лейтенант Иван Бабак обнаружил на перегоне Мариуполь — Волноваха много эшелонов: гитлеровцы спешили вывезти в тыл награбленное добро.
Однако что это? Внимание Бабака привлекли товарные вагоны, из окон-люков которых подавались какие-то знаки. Истребители снизились. И летчик отчетливо увидел десятки рук, протянутых к краснозвездным самолетам. Их приветствовали, им махали косынками, кепками, платками. К ним взывали о помощи.
Возвратившись на аэродром, Бабак доложил командиру о результатах разведки, о положении войск противника, об эшелонах.
— Угоняют нашу молодежь на каторгу! — с горечью произнес командир дивизии Ибрагим Дзусов. И тут же приказал снарядить несколько групп истребителей с задачей блокировать эшелоны.
Группа Ивана Бабака первой нанесла удар — вывела из строя паровозы передних эшелонов. Вслед за ней в действие вступили группы Павла Еремина, Николая Старчикова, Михаила Петрова.
Движение приостановилось. Из вагонов высыпали люди. Вражеская охрана открыла было огонь, но с проносившихся над самыми головами советских истребителей потянулись огненные трассы.
Рев двигателей, треск очередей ошеломил гитлеровцев, вынудил бросить все и искать спасения.
Тем временем молодежь, которую фашисты намеревались увезти в рабство, разбегалась в степь, в балки — подальше от страшной опасности быть угнанными в рабство. Было подсчитано: только в небе Мариуполя наши летчики сбили 27 вражеских самолетов, штурмовыми ударами уничтожили 69 автомашин, 13 паровозов, 18 вагонов с грузами, много живой силы и боевой техники врага.
За активные боевые действия в операции по освобождению Мариуполя приказом Верховного Главнокомандующего от 10 сентября 9-я гвардейская истребительная авиационная дивизия получила почетное наименование «Мариупольская», всему личному составу была объявлена благодарность. Многие авиаторы удостоились правительственных наград.
15 сентября приземлились на окраине Мариуполя. Аэродром еще не был полностью разминирован, и несколько авиаторов подорвались на минах.
С аэродрома хорошо видны пылающий город, развалины домов, нагромождение искореженных взрывами металлических конструкций на тех местах, где были заводские корпуса.
Промышленные предприятия, железнодорожное хозяйство, портовые сооружения — все разрушено, взорвано, предано огню. Узнали: гитлеровцы замучили и расстреляли 50 тысяч и угнали на фашистскую каторгу 60 тысяч мариупольцев.
Воины поклялись отомстить врагу, еще сильнее, крепче бить фашистов.
С этого дня в истории города и в истории 9-й гвардейской истребительной авиадивизии началась новая славная страница большой и нерушимой дружбы трудящихся города и воинов-авиаторов.
За короткий срок личный состав дивизии собрал и внес в банк 160 тысяч рублей на восстановление разрушенного фашистами хозяйства Мариуполя, призвал трудящихся города ударной работой крепить мощь Родины. Командование 9-й гвардейской авиадивизии учредило переходящее Красное знамя для вручения лучшему производственному коллективу города.
В свою очередь, мариупольцы бросили клич: «Будем равняться на фронтовиков!» Среди трудовых коллективов развернулось движение за право стать обладателем переходящего Красного знамени 9-й гвардейской Мариупольской авиадивизии.
Командование и политотдел дивизии установили прочные связи с партийными и советскими органами и трудовыми коллективами Мариуполя. На фронт прилетали делегации трудящихся города, в свою очередь Мариуполь посещали представители авиационного соединения, носящего почетное наименование города, который оно освобождало.
Мариупольцы собрали средства на постройку двух самолетов-истребителей и затем вручили их летчикам своей дивизии.
Один из самолетов был приобретен на средства, собранные учащимися и преподавателями средней школы № 2.
Инициатором сбора средств на покупку самолета была комсорг школы ученица 10 класса Галя Кушнарева…
А некоторое время спустя, 16 апреля 1944 года, в городе состоялся многолюдный митинг, на котором новейшие истребители, купленные на собранные мариупольцами средства, передавались боевым летчикам, специально прилетевшим в свой город.
…Летчики помогли Гале Кушнаревой взобраться на крыло самолета. Девушка впервые выступала перед такой огромной аудиторией на городском митинге. Но она не смутилась, не растерялась:
— Бейте крепче проклятых фашистов! — звонкий девичий голос, подхваченный весенним ветром, эхом покатился вдаль. — Гоните врага с нашей земли! Храбро сражайтесь за нашу любимую Родину!
Боевая машина, на фюзеляже которой красной краской было начертано «От учащихся и учителей средней школы № 2 города Мариуполя», улетела на фронт. Туда же улетел и второй истребитель, приобретенный мариупольцами.
Права летать на «именных» машинах удостоились представители украинского народа Герои Советского Союза Василий Шаренко и Иван Бабак. На этих боевых машинах, свято выполняя наказ своих земляков, летчики-герои сбили 28 вражеских самолетов.
Иван Бабак летал на самолете, приобретенном учащимися и преподавателями школы № 2, которая носит теперь имя летчика 9-й гвардейской авиадивизии Героя Советского Союза Владимира Семенишина, погибшего в боях за Родину и похороненного в Мариуполе. Иван Ильич Бабак был до войны учителем и после войны вернулся к своей гуманной, благородной профессии, длительное время работал в Полтаве, там живет и ныне.
Когда на встрече ветеранов дивизии в Мариуполе благодарные горожане преподносят своим освободителям цветы, поневоле приходит мысль о том, что среди этих цветов есть и те, которые вывела бывший комсомольский вожак, помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе, в прошлом боевая летчица, а ныне доцент МГУ, доктор сельскохозяйственных наук Ирина Викторовна Дрягина.
Наш бессменный начальник политотдела дивизии генерал-майор в отставке Д. К. Мачнев — почетный гражданин города Мариуполя. Этой высокой чести удостоен и А. И. Покрышкин.
И друга крепкое плечо…
…Морозное утро. Механик Николай Годулянов проводил своего боевого друга, командира звена старшего лейтенанта Викентия Карповича в ответственный полет — на разведку.
Истребитель МиГ-3 взял курс на Горловку, затем повернул на Макеевку. Летчик зорко всматривался в даль, видел пожары, полыхавшие на земле, дороги, запруженные беженцами, отходящие в тыл войска. Время неумолимо уходит, а того, ради чего он полетел, выяснить пока что не удалось: где противник, куда он нацелился ударить?
Уже пора возвращаться. Что доложит он командиру? Что врага не обнаружил? Но ведь фашисты где-то здесь, под крылом: притаились, укрылись от холода в домах… И никаких следов — все скрыла белая пелена…
Карпович сверился с картой, взял курс на Чистяково. И предчувствие не обмануло его: на дорогах — колонны автомашин, танки. Снизился, и вскоре на другой дороге, ведущей в Снежное, увидел еще одну вереницу вражеской техники.
Слишком велико было в сердце чувство гнева, чувство ненависти к фашистам, чтобы вот так просто повернуть и уйти домой.
Развернулся, снизился и обстрелял колонну. Уже идя домой, увидел вдруг скопление вражеской пехоты. «Угостил» и ее. Слева, справа, впереди заметались, заплясали серые шары разрывов. Сквозь рев мотора летчик не мог слышать, как неистовствуют «эрликоны», как бьются, словно в падучей, вражеские пулеметы.
Вдруг — удар. Самолет тряхнуло. Нестерпимая боль обожгла левую руку, и она как-то странно, плетью, повисла, вышла из повиновения. Но это еще не все: резкая боль пронзила ногу, что-то острое, как кинжал, вонзилось в грудь…
Нет, он не должен упасть, он просто-напросто не смеет об этом и думать — домой, только домой: ведь добыты важные сведения о противнике!..
И «миг» стремительно несется туда, где за дымом пожарищ, за остуженным горизонтом прильнул к поселку Астраханка аэродром. Там ждут его. Ждет командир, боевые друзья. Механик самолета Коля Годулянов давно уже стоит на морозе, пристально всматриваясь в даль. Холод забирается под меховую куртку, стынут ноги, коченеют руки. Но Николай не может себе позволить пойти погреться — он весь в напряжении, начеку, словно на посту верности.
А в небе — ни точки, ни звука. Кругом — белое безмолвие. Но вот Годулянову вдруг почудился далекий рокот. Механик рванул с головы ушанку, ладонью заслонил глаза от яркого света и, всматриваясь в еле заметную точку, возникшую в небе, слушал тишину. Уже не точка — уже силуэт самолета выделяется четко на фоне сероватого неба, уже приглушенный гул перешел в рокот. И вдруг Николай Годулянов ощутил в груди теплые толчки: «Мотор — мой!» — механик способен узнать свою машину «по голосу»!..
Самолет все ниже, все ближе. Но радость тут же сменяется беспокойством, на лице Годулянова недоумение и тревога. Что это: мотор дает перебои, а истребитель как-то странно переваливается с крыла на крыло?
Годулянов побежал за самолетом. Истребитель как бы плюхнулся на полосу, пробежал немного и застыл на месте. Мотор тихо рокотал. Из кабины никто не появлялся.
Николай вскочил на крыло. С противоположной стороны у кабины показался только что подоспевший сюда инженер эскадрильи старший техник-лейтенант Николай Коновалов. Они увидели страшную картину: окровавленный летчик, мертвой хваткой сжимая ручку управления, склонился головой на правую руку. Левая висела безжизненно, и сквозь растерзанный осколками рукав наружу проступила кровь.
К самолету уже спешила санитарная машина. Когда летчика укладывали на носилки, он вдруг открыл глаза и, узнав командира, произнес:
— В районе Чистяково — танковая группа, близ Снежного — механизированная. Идут на Ростов…
И потерял сознание.
…С того дня прошло немало лет. И вот они встретились — летчик и механик. Узнали друг друга сразу. Молча обнялись — и долго стояли так: голова к голове. Потом каждый рассказал о себе.
Находясь в госпитале, Викентий Карпович узнал, что ему, одному из первых в полку, присвоено высокое звание Героя Советского Союза. После излечения летчик возвратился в свой родной 16-й гвардейский истребительный авиаполк и продолжал бить врага.
Годулянов же был переведен в другую часть. И только уже после войны судьба свела их вместе на несколько дней. Они искренне рады были такому счастливому случаю, вспомнили былое, друзей-товарищей своих, верных долгу, преданных святому делу защиты Родины.
…И друга крепкое плечо… Кто не подставлял его товарищу, когда тот оказывался в беде? Кто не опирался на это плечо в свой самый трудный час? Большая это сила — и ничем не измерить ее!..
Есть у меня фронтовой товарищ Алексей Закалюк. Встретимся — вспоминаем наше боевое братство, яркие, волнующие эпизоды, просто, убедительно, ярко раскрывающие и душу нашего человека, и его моральную чистоту, и верность долгу.
В середине марта 1943 года привелось Алексею в составе группы истребителей сопровождать наши бомбардировщики, наносившие удар по косе Чушка, где наша разведка обнаружила большое скопление войск противника.
Бомбардировщики вышли на цель, стали на боевой курс и приступили к бомбометанию. Делали это уверенно, спокойно, словно бы и не рвались вокруг снаряды, не полосовали небо трассы смертельного огня.
Один бомбардировщик оказался подбитым. Он задымил, приотстал от группы, отвернул в сторону и пошел со снижением. Командир истребительного авиаполка, возглавлявший группу прикрытия, передал по радио:
— Закалюк, Вильямсон — прикройте.
И пара краснозвездных истребителей повернула к подбитой машине, взяла под защиту боевых друзей. Два «мессера», пытавшиеся добить поврежденный бомбардировщик, тут же были отогнаны от него.
Старший лейтенант Закалюк пытается связаться с экипажем подбитого самолета, но это никак не удается: видимо, радио на бомбардировщике выведено из строя, не действует.
А тяжелая машина идет все ниже, ниже. Закалюку хочется крикнуть:
— Поближе к берегу идите, ребята. Держитесь!
Но не услышат его «бомберы». Крылья готовы истребители подставить, хоть как-нибудь помочь — да это невозможно. А внизу море, холодное море.
Обессиленный бомбардировщик, протянув в небе косой дымный след, планирует и садится на воду. Над ним кружат два истребителя, проносятся низко-низко, взмывают, снова снижаются. Закалюк и Вильямсон знают: подбитая машина может продержаться на плаву лишь несколько минут. А потом что?
Экипаж выбрался на центроплан. Трое в меховых комбинезонах машут истребителям руками. Взывают о помощи? Нет — прощаются: знают, что друзья в сложившейся ситуации ничем уже им не помогут.
Проходит несколько минут. Бомбардировщик погружается в воду. Холодные волны смыкаются над ним, над головами трех смельчаков…
Каково наблюдать такую картину?..
Слезы на глазах, боль в груди, вздох тяжелый — от бессилия и отчаяния — и крепче сжат штурвал, и клятва мстить врагу…
То было в середине марта на траверсе станицы Голубинской. А пять недель спустя произошел второй подобный случай.
Как и тогда, Алексей Закалюк и Александр Вильямсон шли в составе восьмерки истребителей, прикрывавших группу бомбардировщиков, которым была поставлена задача нанести удар по артиллерийским позициям, с которых противник вел яростный огонь по героическому десанту на Мысхако.
Бомбы легли в цель. Левым разворотом самолеты стали уходить. Правый крайний бомбардировщик немного приотстал, и по нему сосредоточили весь огонь вражеские зенитки. Один снаряд попал в правый мотор…
Заметив, что от нашего бомбардировщика потянулась струйка дыма, ведущий восьмерки истребителей майор Владимир Семенишин приказал:
— Закалюк, Вильямсон — прикройте!..
Опять была названа эта пара!.. Тогда ведущим был командир полка, теперь — командир эскадрильи. Но и тот, и другой превосходно знали, кому можно доверить такое задание, на кого можно положиться.
И пара истребителей, отделившись от своей группы, пристраивается к подбитому самолету. Он теряет высоту, тянет на Геленджик…
На этот раз связь с бомбардировщиком — отличная. Закалюк быстро прикидывает — и убеждается: до Геленджика «бомбер» не дотянет! Как же быть?
— «Большой»! Подворачивай к Кабардинке!
Бомбардировщик послушно берет левее. Еще минута. Закалюк прикидывает — и убеждается: нет, не дотянет «бомбер» до берега!
— Ребята, раздевайтесь! — летит на борт бомбардировщика неожиданный совет Закалюка. Он-то уже видел и знает, как в таких случаях бывает. И тут же добавляет: — Вода уже теплая. Подержитесь на воде — самолет минут пять «плавает». А станет тонуть — вы от него подальше отплывите. Скоро катер придет… И тут же, чтобы там, на бомбардировщике, слышали это, своему ведомому подает команду:
— Виля, иди в Геленджик, вызови катер!..
— Так он уже идет — вижу! — отвечает Вильямсон.
Глянул вниз Закалюк — точно: катер белую дорожку по воде тянет. Спешит. А куда? Да что гадать! Тут же трассой указывает катерникам направление.
А бомбардировщик уже на воде покачивается. Истребители над ним по кругу ходят, за воздухом посматривают.
Проходит минута, две, три… Катер все ближе. Ребята в сторону берега поплыли. Бомбардировщик вскоре затонул.
Закалюк спохватился, глянул на бензиномер — и сразу в эфир:
— Виля, пошли!
Но до своего аэродрома, в Кореновскую, истребители не дотянули, сели в Поповической, дозаправились и полетели домойю Доложили командиру обо всем. Тот крепко пожал обоим руки: высшая это честь — товарищу помочь, особенно если он оказался в беде!
Несколько дней спустя в истребительный авиаполк приехал представитель от «бомберов», явился к командиру. Так, мол, и так: по всем данным выходит, что 20 апреля ваши ребята наш экипаж спасли. Прибыл вот за ними — в гости приглашаем, о боевом братстве побеседуем, о фронтовом товариществе поговорим.
Закалюка в полку не было — послали на недельку в Ессентуки здоровье поправить, отдохнуть. И в гости к морским авиаторам поехал один Александр Вильямсон. Принимали его, как говорится, по высшему разряду…
Много лет спустя, когда из Новороссийска велась телепередача о торжествах в связи с присвоением городу звания города-героя, на экране показали фотографию юнги-катерника, награжденного медалью за спасение экипажа подбитого врагом бомбардировщика.
Герой Советского Союза полковник запаса Александр Вильямсон тут же позвонил из Симферополя в Киев своему бывшему командиру Алексею Закалюку:
— Передачу смотрел? — был первый вопрос.
— Смотрел!
— Ну, что скажешь?
— Ты о юнге?
— Разумеется!
— Уверен: это «наш» был экипаж.
— И я точно так думаю!..
Впрочем о юнгах-героях в войну немало было легенд. Вот еще одна из них.
Истребитель МиГ-3 взял курс на Горловку, затем повернул на Макеевку. Летчик зорко всматривался в даль, видел пожары, полыхавшие на земле, дороги, запруженные беженцами, отходящие в тыл войска. Время неумолимо уходит, а того, ради чего он полетел, выяснить пока что не удалось: где противник, куда он нацелился ударить?
Уже пора возвращаться. Что доложит он командиру? Что врага не обнаружил? Но ведь фашисты где-то здесь, под крылом: притаились, укрылись от холода в домах… И никаких следов — все скрыла белая пелена…
Карпович сверился с картой, взял курс на Чистяково. И предчувствие не обмануло его: на дорогах — колонны автомашин, танки. Снизился, и вскоре на другой дороге, ведущей в Снежное, увидел еще одну вереницу вражеской техники.
Слишком велико было в сердце чувство гнева, чувство ненависти к фашистам, чтобы вот так просто повернуть и уйти домой.
Развернулся, снизился и обстрелял колонну. Уже идя домой, увидел вдруг скопление вражеской пехоты. «Угостил» и ее. Слева, справа, впереди заметались, заплясали серые шары разрывов. Сквозь рев мотора летчик не мог слышать, как неистовствуют «эрликоны», как бьются, словно в падучей, вражеские пулеметы.
Вдруг — удар. Самолет тряхнуло. Нестерпимая боль обожгла левую руку, и она как-то странно, плетью, повисла, вышла из повиновения. Но это еще не все: резкая боль пронзила ногу, что-то острое, как кинжал, вонзилось в грудь…
Нет, он не должен упасть, он просто-напросто не смеет об этом и думать — домой, только домой: ведь добыты важные сведения о противнике!..
И «миг» стремительно несется туда, где за дымом пожарищ, за остуженным горизонтом прильнул к поселку Астраханка аэродром. Там ждут его. Ждет командир, боевые друзья. Механик самолета Коля Годулянов давно уже стоит на морозе, пристально всматриваясь в даль. Холод забирается под меховую куртку, стынут ноги, коченеют руки. Но Николай не может себе позволить пойти погреться — он весь в напряжении, начеку, словно на посту верности.
А в небе — ни точки, ни звука. Кругом — белое безмолвие. Но вот Годулянову вдруг почудился далекий рокот. Механик рванул с головы ушанку, ладонью заслонил глаза от яркого света и, всматриваясь в еле заметную точку, возникшую в небе, слушал тишину. Уже не точка — уже силуэт самолета выделяется четко на фоне сероватого неба, уже приглушенный гул перешел в рокот. И вдруг Николай Годулянов ощутил в груди теплые толчки: «Мотор — мой!» — механик способен узнать свою машину «по голосу»!..
Самолет все ниже, все ближе. Но радость тут же сменяется беспокойством, на лице Годулянова недоумение и тревога. Что это: мотор дает перебои, а истребитель как-то странно переваливается с крыла на крыло?
Годулянов побежал за самолетом. Истребитель как бы плюхнулся на полосу, пробежал немного и застыл на месте. Мотор тихо рокотал. Из кабины никто не появлялся.
Николай вскочил на крыло. С противоположной стороны у кабины показался только что подоспевший сюда инженер эскадрильи старший техник-лейтенант Николай Коновалов. Они увидели страшную картину: окровавленный летчик, мертвой хваткой сжимая ручку управления, склонился головой на правую руку. Левая висела безжизненно, и сквозь растерзанный осколками рукав наружу проступила кровь.
К самолету уже спешила санитарная машина. Когда летчика укладывали на носилки, он вдруг открыл глаза и, узнав командира, произнес:
— В районе Чистяково — танковая группа, близ Снежного — механизированная. Идут на Ростов…
И потерял сознание.
…С того дня прошло немало лет. И вот они встретились — летчик и механик. Узнали друг друга сразу. Молча обнялись — и долго стояли так: голова к голове. Потом каждый рассказал о себе.
Находясь в госпитале, Викентий Карпович узнал, что ему, одному из первых в полку, присвоено высокое звание Героя Советского Союза. После излечения летчик возвратился в свой родной 16-й гвардейский истребительный авиаполк и продолжал бить врага.
Годулянов же был переведен в другую часть. И только уже после войны судьба свела их вместе на несколько дней. Они искренне рады были такому счастливому случаю, вспомнили былое, друзей-товарищей своих, верных долгу, преданных святому делу защиты Родины.
…И друга крепкое плечо… Кто не подставлял его товарищу, когда тот оказывался в беде? Кто не опирался на это плечо в свой самый трудный час? Большая это сила — и ничем не измерить ее!..
Есть у меня фронтовой товарищ Алексей Закалюк. Встретимся — вспоминаем наше боевое братство, яркие, волнующие эпизоды, просто, убедительно, ярко раскрывающие и душу нашего человека, и его моральную чистоту, и верность долгу.
В середине марта 1943 года привелось Алексею в составе группы истребителей сопровождать наши бомбардировщики, наносившие удар по косе Чушка, где наша разведка обнаружила большое скопление войск противника.
Бомбардировщики вышли на цель, стали на боевой курс и приступили к бомбометанию. Делали это уверенно, спокойно, словно бы и не рвались вокруг снаряды, не полосовали небо трассы смертельного огня.
Один бомбардировщик оказался подбитым. Он задымил, приотстал от группы, отвернул в сторону и пошел со снижением. Командир истребительного авиаполка, возглавлявший группу прикрытия, передал по радио:
— Закалюк, Вильямсон — прикройте.
И пара краснозвездных истребителей повернула к подбитой машине, взяла под защиту боевых друзей. Два «мессера», пытавшиеся добить поврежденный бомбардировщик, тут же были отогнаны от него.
Старший лейтенант Закалюк пытается связаться с экипажем подбитого самолета, но это никак не удается: видимо, радио на бомбардировщике выведено из строя, не действует.
А тяжелая машина идет все ниже, ниже. Закалюку хочется крикнуть:
— Поближе к берегу идите, ребята. Держитесь!
Но не услышат его «бомберы». Крылья готовы истребители подставить, хоть как-нибудь помочь — да это невозможно. А внизу море, холодное море.
Обессиленный бомбардировщик, протянув в небе косой дымный след, планирует и садится на воду. Над ним кружат два истребителя, проносятся низко-низко, взмывают, снова снижаются. Закалюк и Вильямсон знают: подбитая машина может продержаться на плаву лишь несколько минут. А потом что?
Экипаж выбрался на центроплан. Трое в меховых комбинезонах машут истребителям руками. Взывают о помощи? Нет — прощаются: знают, что друзья в сложившейся ситуации ничем уже им не помогут.
Проходит несколько минут. Бомбардировщик погружается в воду. Холодные волны смыкаются над ним, над головами трех смельчаков…
Каково наблюдать такую картину?..
Слезы на глазах, боль в груди, вздох тяжелый — от бессилия и отчаяния — и крепче сжат штурвал, и клятва мстить врагу…
То было в середине марта на траверсе станицы Голубинской. А пять недель спустя произошел второй подобный случай.
Как и тогда, Алексей Закалюк и Александр Вильямсон шли в составе восьмерки истребителей, прикрывавших группу бомбардировщиков, которым была поставлена задача нанести удар по артиллерийским позициям, с которых противник вел яростный огонь по героическому десанту на Мысхако.
Бомбы легли в цель. Левым разворотом самолеты стали уходить. Правый крайний бомбардировщик немного приотстал, и по нему сосредоточили весь огонь вражеские зенитки. Один снаряд попал в правый мотор…
Заметив, что от нашего бомбардировщика потянулась струйка дыма, ведущий восьмерки истребителей майор Владимир Семенишин приказал:
— Закалюк, Вильямсон — прикройте!..
Опять была названа эта пара!.. Тогда ведущим был командир полка, теперь — командир эскадрильи. Но и тот, и другой превосходно знали, кому можно доверить такое задание, на кого можно положиться.
И пара истребителей, отделившись от своей группы, пристраивается к подбитому самолету. Он теряет высоту, тянет на Геленджик…
На этот раз связь с бомбардировщиком — отличная. Закалюк быстро прикидывает — и убеждается: до Геленджика «бомбер» не дотянет! Как же быть?
— «Большой»! Подворачивай к Кабардинке!
Бомбардировщик послушно берет левее. Еще минута. Закалюк прикидывает — и убеждается: нет, не дотянет «бомбер» до берега!
— Ребята, раздевайтесь! — летит на борт бомбардировщика неожиданный совет Закалюка. Он-то уже видел и знает, как в таких случаях бывает. И тут же добавляет: — Вода уже теплая. Подержитесь на воде — самолет минут пять «плавает». А станет тонуть — вы от него подальше отплывите. Скоро катер придет… И тут же, чтобы там, на бомбардировщике, слышали это, своему ведомому подает команду:
— Виля, иди в Геленджик, вызови катер!..
— Так он уже идет — вижу! — отвечает Вильямсон.
Глянул вниз Закалюк — точно: катер белую дорожку по воде тянет. Спешит. А куда? Да что гадать! Тут же трассой указывает катерникам направление.
А бомбардировщик уже на воде покачивается. Истребители над ним по кругу ходят, за воздухом посматривают.
Проходит минута, две, три… Катер все ближе. Ребята в сторону берега поплыли. Бомбардировщик вскоре затонул.
Закалюк спохватился, глянул на бензиномер — и сразу в эфир:
— Виля, пошли!
Но до своего аэродрома, в Кореновскую, истребители не дотянули, сели в Поповической, дозаправились и полетели домойю Доложили командиру обо всем. Тот крепко пожал обоим руки: высшая это честь — товарищу помочь, особенно если он оказался в беде!
Несколько дней спустя в истребительный авиаполк приехал представитель от «бомберов», явился к командиру. Так, мол, и так: по всем данным выходит, что 20 апреля ваши ребята наш экипаж спасли. Прибыл вот за ними — в гости приглашаем, о боевом братстве побеседуем, о фронтовом товариществе поговорим.
Закалюка в полку не было — послали на недельку в Ессентуки здоровье поправить, отдохнуть. И в гости к морским авиаторам поехал один Александр Вильямсон. Принимали его, как говорится, по высшему разряду…
Много лет спустя, когда из Новороссийска велась телепередача о торжествах в связи с присвоением городу звания города-героя, на экране показали фотографию юнги-катерника, награжденного медалью за спасение экипажа подбитого врагом бомбардировщика.
Герой Советского Союза полковник запаса Александр Вильямсон тут же позвонил из Симферополя в Киев своему бывшему командиру Алексею Закалюку:
— Передачу смотрел? — был первый вопрос.
— Смотрел!
— Ну, что скажешь?
— Ты о юнге?
— Разумеется!
— Уверен: это «наш» был экипаж.
— И я точно так думаю!..
Впрочем о юнгах-героях в войну немало было легенд. Вот еще одна из них.