Страница:
— Всем летчикам срочно прибыть на ка-пэ! — примчался с приказанием посыльный.
Спешим на командный пункт.
Нас знакомят с экипажами лидеров, с которыми уточняем очередность вылета эскадрилий, особенности радиообмена, маршрут перелета, порядок взлета, сбора и следования. «Порядок! — шепчет стоящий рядом Иван Олефиренко и, подмигнув мне, добавляет: — Летим, Костя!»
— Первая посадка в Новочеркасске, на аэродроме Хотунок, — объявляет штурман.
«Хотунок! Хотунок! — вздрагивает сердце. — Мой Хотунок, мой Новочеркасск!..»
Николай Трофимов толкает меня в бок:
— Повезло! Может, и дома побываешь?
Пожимаю плечами: кто ж его знает, получится ли?
Сразу как-то тревожно стало: писем не получаю, как там мои родные, понятия не имею.
Вспомнился Хотунок и связанные с ним события не такого уж и далекого прошлого. И бахчу возле него вспомнил, и казака с плеткой, и знакомство с Анатолием Ивановичем Невским — моим добрым наставником, а потом и учителем, давшим путевку в небо. И первые полеты на планере, и широко раскинувшийся подо мной зеленый город с прямыми, «под линейку», улицами…
К вечеру оба Ли-2, приняв на борт передовую команду, улетели.
…Вначале стартует третья, за ней первая эскадрилья. Идем в правом пеленге звеньями. «Сотка» — впереди слева. Маршрут пролег через станицы Тимашевская, Кущевская, Аксайская. Посадка — близ Новочеркасска, на Хотунке.
Первый день августа радует прекрасной погодой. Утро солнечное, видимость отличная.
Ровно гудит мотор, исправно поет свою нескончаемую песню. Бегут навстречу легкие облачка. Внизу — такие знакомые мне с детства места!.. Проплывает Дон. А вот и река Аксай, параллельно которой протянулась железнодорожная колея, а вокруг — плавни.
Покрышкин ведет радиообмен с землей. Начальник штаба подполковник Датский, убывший с передовой командой, сообщает:
— Ветер слабый, северо-восточный…
Снижаемся. Отчетливо виден Новочеркасск: Триумфальная арка, дороги на Ермаковскую улицу, в центр города, на Ростов.
Можно представить мое волнение: лечу над улицей своего Детства! Вот он — мой дом, второй от угла… Цел! И школа цела.
Идут по улице люди. Жаль, что снизиться больше нельзя, Может, кого-нибудь и узнал бы сейчас? А что с аллеей, засаженной акациями, той самой, что ведет к памятнику Ермаку? Вроде бы поредела… И сразу осенила догадка: вырубили деревья фашисты! Хорошо еще что памятник уцелел. Стоит гордый казак, символизируя нашу необоримую русскую силу…
Приземлились, зарулили. Собрались летчики: майор Покрышкин должен дать дальнейшие указания. А я — к нему:
— Товарищ командир, разрешите в город подъехать?
— А, да ты ведь здешний! — Покрышкин на мгновение задумался. Но, прикинув все обстоятельства, все-таки разрешил.
— За сорок минут управишься?
— Управлюсь! — радостно отвечаю ему и бегом на попутный мотоцикл.
Подъехали к дому. Соскочил с мотоцикла, бегу в наш двор. А навстречу соседка тетя Варя Попова:
— Ой, кто же это?.. Никак, наш Костя? Костенька!..
И заплакала, запричитала тетя Варя: сын ее, а мой дружок, Вася убит во время обороны Новочеркасска. Осунулась, похудела. Как утешить ее, что сказать?
Подходят другие соседки, обнимают, плачут: у каждой — свое горе, своя беда. У всех — одна: война.
— Заходи, сынок, к нам, у вас закрыто.
Настороженно смотрю тете Варе в глаза. Сердце замерло.
— Тетя Настя в поле, колоски пошла собирать. Только к вечеру вернется…
— А Колька? Колька где?..
— В армии твой братишка, недавно письмо прислал. Отлегло…
— А ты-то как? Сказывала Настя — летчиком стал. Не ты ли сейчас над самыми крышами пролетел?.. Бей Гитлера, сынок, бей эту нечисть! Всем миром просим… Отомсти гадам за наше горе!..
Было в этих словах столько гнева, столько неподдельного чувства!
— Будем бить, тетя Варя.!.. Лечу вот на фронт ведь… Она притихла, вытерла слезы, обняла, трижды поцеловала и тихо сказала:
— С богом, сынок! — и осенила… крестным знамением.
— Вы ж неверующая, в церковь никогда не ходили?..
— Это для порядка, — смущенно улыбнулась молодая еще женщина.
Расстегнул планшет, достал карандаш и кусочек бумаги, написал свой адрес:
— Передайте, пожалуйста, тете Насте. Скажите: у меня все хорошо… Будьте здоровы!
И побежал к мотоциклу.
…Успел! Наш комэск капитан Григорий Речкалов ставил как раз задачу на перелет.
…В полдень 1 августа эскадрилья приземлилась в чистом поле, невдалеке от небольшого хутора в одну улочку. Два десятка хатенок, дворики, хозяйственные постройки, кудрявые сады… Это и есть хутор или село с красивым названием Любимое. Отсюда будем летать на Украину…
Когда сели и стали рулить, удивился: сам Глеб Копылов, инженер полка, стоит с флажком в руке и показывает направление движения в… деревню. Ничего не могу понять: что он делает, куда показывает?
А тут слышу, Александр Иванович Покрышкин, явно обращаясь ко мне, передает по радио:
— Смелее, смелее! Там покажут, куда заруливать.
«Там», как я уже понял, значит в самой… деревеньке. «Что-то новое, — думаю. — Но начальству виднее!..»
Уже замечаю и «сотку» на краю хутора, и Александра Ивановича: тот, согнувшись (шнур коротковат), стоит на плоскости, прижимает рукой «ларинги»:
— Рулите по улице, техники встретят! Не газуйте, пыль не поднимайте…
«Въезжаю» в улицу. Во дворах уже места для самолетов подготовлены. Кое-где и заборы сняты.
А вот и мой техник — Иван Михайлович Яковенко машет рукой, давай, мол, сюда, Константин!
Выключил двигатель — и дальше по инерции закатываюсь во двор. Механики развернули самолет, ухватившись за консоли, докатили его на подготовленное между хатой и сараем место. Тут же и Григорий Клименко, руководит своими «технарями», торопит их, чтобы поскорее маскировочную сетку набрасывали
Натянули ребята сетку, веток разных набросали, ни за что не распознать, что на хуторе самолеты стоят, да еще где? Между хат!.. Рядом сад. Фруктов много в то лето уродило. Грушами да яблоками все ветки сплошь усыпаны, млеют на солнце, вызревают под благодатными лучами. А вот абрикосы уже осыпались.
На пороге хатенки старушка в платке стоит, наблюдает за тем, что мы делаем. Поздоровались, она в ответ:
— День добрый, сынки!..
А тут по улице бензозаправщик катит, в каждый двор заезжает, самолетные баки топливом заполняет.
Во двор напротив, через дорогу, «сотка» зарулила. Вышел из кабины Покрышкин, спрыгнул на землю, о чем-то с техником звена управления полка старшим техником-лейтенантом Павлом Лоенко разговор завел…
Всех летчиков собрали на аэродроме, у землянки командного пункта. Начальник штаба ознакомил с обстановкой на участке Фронта, где предстоит действовать: авиация противника активности здесь пока не проявляет.
— Основная задача, — сказал Датский, — это прикрытие районов выгрузки, передвижения наших войск в районы сосредоточения, борьбы с разведчиками и бомбардировщиками противника.
Обратил он наше внимание и на то, что гитлеровское командование ведет усиленную воздушную разведку: в последние дни летают главным образом самолеты «Фокке-Вульф-189». Видимо, враг располагает какими-то данными о готовящихся операциях и проверяет или уточняет их.
— Учтите, — напоследок подчеркнул он. — По дорогам движется много нашей конницы, поэтому запрещено ходить на бреющем, чтобы не пугать лошадей.
Покрышкин улыбнулся, вспомнив, что Датский пришел в авиацию из… кавалерии.
— Не стращай ребят! Никак свою конницу забыть не можешь. Она ведь по ночам совершает марши.
— Да, но днем она в балках и перелесках укрывается. Напугаются лошади — разбегутся…
— А ты посоветуй, чтобы их покрепче привязывали, — отшутился Александр Иванович. — Спроси вон у «солдата Сухова», он ведь тоже бывший кавалерист.
Развеселились ребята, грохнул смех.
Поднялся штурман, сидевший на скате землянки. Попросил внимания.
— Надо облетать район боевых действий, изучить линию фронта. Обратите внимание: река Миус сейчас мелководна, ее плохо видно. А фронт проходит по ней. Есть места, которые противник плотно насытил зенитными средствами, особенно «эрликонами», — сказал Пал Палыч. — Поэтому не следует снижаться над передовой ниже двух тысяч метров…
Группами по 6 — 8 самолетов облетываем район боевых действий и прикрываем наши войска. Летал весь полк. Вначале ушло три группы, затем еще две.
…Знойный день угасал. Погода тихая, безветренная. С запада, со стороны передовой низко стелются над землей дымы, из-под колес изредка бегущих по дорогам машин вздымается облаком буроватая пыль. На сизо-желтой сетке, закрывшей горизонт, пропечатался светлый круг: уходящее на покой солнце тщится одарить землю последними лучами.
После выполнения боевого задания возвращаемся домой. Первым сел Покрышкин, за ним — Голубев. Зарулил уже и Жердев. И вдруг против старта на малой высоте проносится пять наших штурмовиков Ил-2, а вслед за ними : дымом тянется шестой. Он проходит буквально над нами, снижается. Хорошо видны развороченный левый борт, дыра в плоскости Как он только держался в воздухе, как долетел?
Тем временем штурмовик «плюхается» на землю, совершает несколько прыжков. И вдруг от него пошли трассы — огоньки понеслись в сторону нашего КП, веером рассыпались над землянкой, над стоящим возле нее самолетом с бортовым номером «100». Слышу отрывистое стрекотание пулеметов, глухую дробь пушек. Что он делает?! Люди, стоявшие на крыше и на скате землянки, возле самолета, метнулись кто куда — одни побежали, другие попадали на землю. «Ил» развернулся влево. Штурмовик чуть ли не цепляет своей правой плоскостью «сотку». Покрышкин, находившийся на плоскости своего самолета и по радио управлявший посадкой экипажей, в мгновение ока тоже оказался на земле…
От «илюши» отделились и полетели в стороны какие-то темные предметы. Бомбы… Ну и «гость» заявился!
Но увиденное, оказывается, еще не все. Пока наша группа находилась в воздухе, тоже случилась беда, о чем рассказали ребята.
Оказывается, перестраиваясь после взлета и набора высоты, Клубов «вышел» на солнце выше своего ведомого Николая Карпова, а тот, ослепленный ярким светом, на некоторое время потерял из виду ведущего и, полагая, что он ниже — как это и должно было быть, тоже «полез» повыше во избежание столкновения. Но тут же… столкнулся с машиной Клубова и обрубил ей хвост. При этом и самолет Карпова получил повреждения.
Обе машины стали беспорядочно падать. Летчикам ничего не оставалось, как воспользоваться парашютами. Приземлились они в районе аэродрома. Невдалеке пылало два костра…
Так вот почему такой активный был радиообмен! Мне показалось, что над нашим аэродромом идет бой. Вот он, какой «бой» был!..
…У командного пункта собрались все, кто был поблизости. Да и с дальних стоянок спешат, бегут механики, мотористы. Санитарная машина примчалась, наш «доктор Айболит» — майор Сергей Головкин осматривает и ощупывает пилота с «ильюшина». Невысокого роста, щупленький, весь в масле и копоти, он похож сейчас на тракториста, ремонтировавшего свою старую машину.
— Да все нормально, цел я, цел! — повторяет он. А врач словно ничего и не слышит, велит в «санитарку» садиться.
— Как же ты, парень, на посадку шел? Не видел перед носом землянку, самолет, людей?.. — Покрышкин, засунув большие пальцы рук за ремень, насупился, пристально смотрит исподлобья на нежданного гостя. — Видишь, что натворил! Точнее, что мог бы натворить?! — Александр Иванович энергичным жестом указал на бомбы и бомбочки.
Летчик, почти мальчишка, съежился, чуть не плачет.
— Простите, не хотел я этого. Двигатель почти не работал, машина рулей не слушалась… Подбили меня. Я ведь очереди давал неспроста, чтобы люди разбежались. А то ведь несет прямо на них, «ил» не подчиняется.
— А бомбы почему обратно вез? На кой леший они нам нужны? — кипятился инженер по вооружению капитан Кузьма Бессекирный.
— Так меня ведь во время выхода из первой атаки зенитка саданула. Систему сброса повредило…
Покрышкин беззлобно чертыхнулся. Андрей Труд и Виктор Жердев перемигивались и втихомолку посмеивались, жестами показывая, как Покрышкин, увидев несущийся прямо на него штурмовик, ловко сиганул с крыла…
Кто-то пытается урезонить Андрея. Он, приложив палец к губам, с напускной строгостью произносит:
— Тс-с! — и показывает на уже сложенные в штабелек бомбы. — Не шуми, а то сдетонируют!.. Раздался хохот.
— Смех сквозь слезы, — отозвался инженер первой эскадрильи капитан Иван Кожевников.
— Товарищ командир! — кричит капитан Копылов. — Гляньте, какие пробоины!..
«Ильюшин» стоял к нам правым бортом, и никто не видел, что у него слева. Покрышкин, а за ним еще несколько человек идут к штурмовику. Копылов показывает левый борт и низ. В фюзеляже пробоины такие, что, пожалуй, человек сквозь эти дыры пролезет, и левая плоскость разворочена. Кабина, вся верхняя и левая части самолета залиты маслом, вытекавшим из поврежденного мотора. И ничего удивительного теперь нет, что летчик не в состоянии был подчинить израненную машину. Хорошо еще, что так обошлось.
— А ведь и впрямь — хорошая машина! — довольно улыбается Григорий Чувашкин. — Живучая! Поглядите-ка, на чем долетел — на одной совести, можно сказать. Честно говорю: живучий наш «ильюха»!
Шутит, улыбается сейчас Чувашкин. А несколько минут тому назад он со страхом наблюдал, как неуправляемый «ил» несется прямо на его «сотку». Не до смеха было ему, только пятки сверкали, когда он, проявив необыкновенную прыть, убегал со скоростью спринтера.
Рядом появляется второй «именинник» — длинный, худой, ссутулившийся Владимир Душанин. Он все время порывался доложить Покрышкину о поломке, но наш комэск капитан Речкалов одергивал его:
— И без тебя хватает!.. Сам доложу… Самолет уже закатили на стоянку, поломка небольшая. За ночь сделают…
Но Покрышкин не забыл. Он словно почувствовал, что виновник где-то рядом:
— А где Душанин?
— Я!.. — ответил Тушканчик, высунувшись из-за спины своего командира Григория Речкалова.
— А ты что скажешь?
— Против солнца заходил, глаза слепило, да пыль еще землю закрыла, ничего не видать!
— А почему мои команды не выполнял? Я ведь тебе по радио сколько раз подсказывал: «Подбери, подбери!..»
Душанин переминается с ноги на ногу, виновато глаза опустил, молчит. Потом, как бы опомнившись, продолжает:
— Не расслышал вашей команды…
Иди на стоянку, помогай ребятам восстанавливать самолет!
— Есть! — встрепенулся Владимир и, круто развернувшись, побежал к своей машине.
…Не успели еще разойтись любопытные, не тронули еще с места «ил», как вдали, прямо по летному полю, пыля, показалась легковушка. Опять нарушение! Покрышкин побледнел и в сердцах произнес:
— Кого это несет?
Все притихли, пристально смотрят на приближающуюся машину. Комэск-три майор Сергей Лукьянов узнал ее:
— Да это ведь комдив спешит!
Покрышкин на мгновение задумался: как докладывать о происшествиях, с чего начинать — с Клубова или с «горбатого»?
Но что это с трофейным «фиатом»? Он весь в дырках.
Машина подкатила, остановилась. Открылась дверца. Кого-то поругивая, с трудом выбрался из автомобиля полковник Дзусов. Ощупывает бедро, к чему-то присматривается, внутрь заглядывает, головой качает.
Подходим ближе. Ба, вся машина в пробоинах. На голове у комдива кровь, на лбу царапины. И тут, кивнув на «ил», Дзусов сердито спрашивает:
— Гдэ этот?.. Гдэ лэтун?
Подводят чумазого паренька с «ильюшина».
— Это ты меня «штурмовал»? С ума сошел, что ли? Нэ выдишь, что наша территория? Летчик обескуражен:
— Нет, нет! Никого я не штурмовал, товарищ полковник. Меня подбили над целью, еле дотянул сюда. А из пушек дал очередь, чтоб людей предупредить, что машина неуправляема… Как ни горько было, люди искренне сочувствовали. Понимали: на войне всякое бывает!
Но потом, на разборе боевого дня, от Дзусова влетело многим — и за недостаточную осмотрительность, и за неграмотную разбивку старта, и за нарушение радиодисциплины…
С рассвета следующего дня пошла у нас напряженная боевая работа. На аэродром прибываем еще затемно. Истребители уже обслужены, заправлены, снаряжены.
Живем мы километрах в пяти-шести от Любимого, на хуторе Мирском. Сделано это из предосторожности, чтобы не подвергать опасности весь личный состав в случае бомбежки. Опыт научил!
Подняли летчиков сегодня рано. Ехали с «комфортом»: стоя в кузове полуторки и крепко держась друг за друга. Машина домчала до КП. Здесь уже дожидались Покрышкин и все комэски — Речкалов, Тетерин и Лукьянов.
— Все в сборе? — Александр Иванович обвел взглядом пилотов и, убедившись, что прибыли все, продолжил:
— На задание первыми пойдут две группы: одну поведет Речкалов, вторую — я. Остальные — согласно графику. Начальник штаба ознакомит с ним. Задача — прикрыть наши наземные войска от действий вражеской авиации в районе Куйбышево, Дмитриевка, Марьяновка.
Куда и сонливость девалась. Значит, вперед пойдем!
— А ведь чувствовалось, что наши вот-вот рванут! — делится мыслями Саша Клубов.
— Донбасс ждет! — присоединяется к нему второй Саша — Ивашко. Пританцовывает и потирает руки, выражая свое нетерпение скорее принять участие в боях.
Ребята правы: летая над прифронтовыми районами, замечали не раз движение наших войск. А прошлой и позапрошлой ночью отчетливо слышали гул танковых двигателей, рокот автомобильных моторов. Это по проселкам под покровом темноты двигались колонны войск и боевой техники, подтягивались в места сосредоточения, готовились к решительному броску.
Чуяло сердце: близится нечто важное и у нас!..
А что с вражеской авиацией происходит? Фашистских самолетов в последние дни почти не видно. Только высоко в небе замечаешь вдруг тонкие дорожки инверсии: противник ведет глубокую разведку и далеко в тыл на большой высоте пролетают его воздушные лазутчики.
Нашей эскадрилье не везет: врага не встречаем. А вот соседний, 100-й гвардейский истребительный полк, что ни вылет — дерется. Есть у него и успехи, но есть уже и боевые потери: не возвратился с боевого задания младший лейтенант Василий Семенов. Остро переживаем беду…
Но вот чаще обычного стали попадаться нам на глаза «рамы», и это ведь тоже неспроста! Явный признак, что нынешнее затишье — перед бурей.
…5 августа. Раннее утро. Погода хорошая. Солнце сияет, обещает пригреть еще сильнее, чем накануне.
Вылетаем шестеркой. В паре с Александром Ивановичем идет Жора Голубев. Во второй паре — лейтенант Александр Клубов и старший лейтенант Александр Самсонов. Я иду ведомым у младшего лейтенанта Виктора Жердева.
Выруливаем между хат. Жители Любимого уже привыкли и к своим беспокойным постояльцам, и к рокочущим под самыми окнами самолетам.
Итак, задание получено, все предельно ясно. Выруливаем.
Мечутся куры, с кудахтаньем шарахаются от выкатывающихся из-за построек самолетов.
Стараемся сильно не газовать, чтобы не вздымать пыль.
А вот и желто-зеленое, опаленное августовским зноем поле. До войны растили на нем хлеб. Теперь оно служит нам взлетно-посадочной площадкой. Вот закончится война — и снова будет волнами перекатываться здесь пшеница, будут тихо шептаться колосья, слушая звонкое пение жаворонка…
— Я — Сотый! Разворот влево сто двадцать…
Мне, замыкающему, видно, как все пять плывущих в воздушном просторе машин почти развернулись. Солнце теперь слева.
Выполняю разворот тоже. Самолет делает крен…
Но что это? Впереди справа и ниже показалась группа бомбардировщиков: три идут плотно, четвертый и пятый приотстали. А вон и шестой, идет с дымом, видимо, пытается догнать свою группу.
Солнце по-прежнему ярко светит с высоты.
Посмотришь вверх — видимость отличная. А на высоте полета и ниже не то дымка, не то кисея, образовавшаяся дыханием моря и прогретой степи. Но силуэты «юнкерсов» видны отчетливо: самолеты заходят на бомбометание с нашей территории и уже становятся на боевой курс.
Переключаюсь на передачу, кричу:
— Сотый! Жердев!.. Бомберы!.. Спустя пару секунд снова:
— Сотый! Бомберы…
Молчат — и один, и другой. В ответ — ни звука. Лишь сильнее прежнего потрескивает разрядами эфир.
Никакой реакции. Как же быть?
В голове все сильнее, все отчетливее, как приказ, мысль: «Атаковать!..»
Два чувства некоторое время борются во мне. Голос разума: «Бросить группу, бросить ведущего?!» И тут же голос совести: «Противник рядом! Возможно, товарищи не видят его. Он уже на боевом курсе. Сейчас на головы наших солдат посыпятся бомбы! Не допустить этого!»
Мгновенно выполнив правый полупереворот, на пикировании сближаюсь с замыкающим «юнкерсом». Вот уже перед глазами вырастает, увеличивается в размерах крестатая махина. «Почему же стрелок не открывает огня? Не видит или подпускает ближе, чтобы ударить наверняка?..»
Ракурс — одна четверть. Только хотел нажать гашетки, а «юнкерс» вдруг подвернул вправо. «Отлично! Будто намеренно решил подставить всего себя…»
Дальность — сто метров. Еще меньше… Силуэт уже вышел за пределы сетки прицела. Нажимаю сразу обе гашетки. Струя огня тут же скрывает очертания вражеского самолета. В стороны полетели какие-то обломки, пронеслись мимо кабины. Отчетливо вижу, как «юнкерс» терзают изнутри огненно-белые вспышки. Азарт мешает порой охотнику сосредоточиться. Да и трудно оторваться от такого зрелища: ведь первый трофей! И вдруг какая-то сила швыряет мой самолет в сторону.
Ударяюсь головой о дверцу кабины, отпрянул, ударился еще раз. Ярко вспыхнули перед глазами какие-то блики — и тут же погасли. Истребитель, крутнувшись, стал беспорядочно падать. Земля быстро приближается. Успеваю заметить показания высотомера: почти две тысячи метров. А было ведь четыре с половиной тысячи! Столько потерять за какие-нибудь сорок — пятьдесят секунд!..
Даю рули на вывод, и самолет послушно выходит в нормальный горизонтальный полет. В недоумении осматриваю из кабины свой истребитель, ищу повреждения. Крылья — на месте, двигатель работает нормально, пробоин нигде нет. Что за наваждение! И почему вдруг стало тихо?
Ах, вот в чем дело: не слышно радио — сорвало с головы наушники! Пошарил рукой, нащупал их, надел. И тотчас же услышал в эфире знакомый спокойный голос Александра Ивановича, вызывающего на связь станцию наведения. «Тигр» так же спокойно ответил ему:
— В воздухе противника нет.
И тут же встревоженный голос Жердева:
— «Пятидесятка», где ты? Вопрос был обращен ко мне.
— Слышишь меня? — продолжал Жердев. — Тебе — «тридцать три!..»
Это была условная команда идти домой. Но вначале — в район сбора, который находился над городком Куйбышево. Взглянул на карту, взял нужный курс.
Когда пришел в район сбора, группу свою уже не обнаружил: ушла.
Время торопит домой — горючее на исходе. Дымка уплотнилась, видимость ухудшилась. Земля просматривается плохо, а если взгляд и «пробьет» синеву, нет четкого ориентира, за который можно «зацепиться». Тут и там — двойные рельсовые ниточки, терриконы, однотипные приземистые строения, никак привязаться к местности не могу. Горят населенные пункты в прифронтовой полосе. Дают себя знать близость Азовского моря и «соседство» дымящихся терриконов. И висит, расползается над землей синевато-серое марево — не дым и не туман. Из-за этого и видимость отвратительная. А тут и за воздухом надо внимательно следить, чтобы «мессершмитты» не подловили.
Большой спиралью снижаюсь в направлении солнца: где-то там, на востоке, аэродром.
В голове роятся весьма неутешительные мысли: «Бросил группу, без разрешения атаковал бомбардировщик… Ну, держись, достанется тебе, Костя, „на орехи“!..
И все же что произошло? Никак не могу понять случившегося.
Вдруг осенило: так истребитель ведь в струю от винтов «юнкерса» попал! Вот и опрокинуло… Увлекся, про коварное свойство воздушного потока вовсе и забыл. И вот что получилось… Как же теперь домой добраться?..
Всматриваюсь вниз. Замечаю двойную пыльную дорожку.
Взлетает пара истребителей. Значит — аэродром!.. Снижаюсь — и с ходу произвожу посадку. Вижу: самолеты похожи на истребители Як-1, укрыты в лесопосадке. Подруливаю, но двигатель из предосторожности не выключаю. Идут навстречу две женщины-летчицы, планшеты в руках. Подходят механики. Открываю дверцу.
— Что, блуданул? — опережает меня вопросом догадливый технарь. Его коллеги улыбаются: бывает, мол.
— Да нет, — отвечаю. — Горючее кончилось…
— А наше подойдет?
— Должно бы…
Вскоре подошел бензозаправщик.
— Что, женский полк здесь стоит? — спрашиваю солдата-водителя.
— Нет, «обыкновенный». Правда, несколько летчиц есть. Отчаянные, на истребителях летают.
— А что за место?
Боец назвал шахтерский поселок, и этого было вполне достаточно, чтобы, развернув карту, сразу же и сориентироваться: нахожусь юго-восточнее Красного Луча. До своего аэродрома рукой подать!..
— От винта! — кричу, и любопытных словно ветром отбросило от самолета.
Взлетел. И через несколько минут уже заходил на посадку.
Сел, зарулил на стоянку. Выключил двигатель — и быстренько на крыло, спрыгнул на землю и бегом помчался на командный пункт.
Спешим на командный пункт.
Нас знакомят с экипажами лидеров, с которыми уточняем очередность вылета эскадрилий, особенности радиообмена, маршрут перелета, порядок взлета, сбора и следования. «Порядок! — шепчет стоящий рядом Иван Олефиренко и, подмигнув мне, добавляет: — Летим, Костя!»
— Первая посадка в Новочеркасске, на аэродроме Хотунок, — объявляет штурман.
«Хотунок! Хотунок! — вздрагивает сердце. — Мой Хотунок, мой Новочеркасск!..»
Николай Трофимов толкает меня в бок:
— Повезло! Может, и дома побываешь?
Пожимаю плечами: кто ж его знает, получится ли?
Сразу как-то тревожно стало: писем не получаю, как там мои родные, понятия не имею.
Вспомнился Хотунок и связанные с ним события не такого уж и далекого прошлого. И бахчу возле него вспомнил, и казака с плеткой, и знакомство с Анатолием Ивановичем Невским — моим добрым наставником, а потом и учителем, давшим путевку в небо. И первые полеты на планере, и широко раскинувшийся подо мной зеленый город с прямыми, «под линейку», улицами…
К вечеру оба Ли-2, приняв на борт передовую команду, улетели.
…Вначале стартует третья, за ней первая эскадрилья. Идем в правом пеленге звеньями. «Сотка» — впереди слева. Маршрут пролег через станицы Тимашевская, Кущевская, Аксайская. Посадка — близ Новочеркасска, на Хотунке.
Первый день августа радует прекрасной погодой. Утро солнечное, видимость отличная.
Ровно гудит мотор, исправно поет свою нескончаемую песню. Бегут навстречу легкие облачка. Внизу — такие знакомые мне с детства места!.. Проплывает Дон. А вот и река Аксай, параллельно которой протянулась железнодорожная колея, а вокруг — плавни.
Покрышкин ведет радиообмен с землей. Начальник штаба подполковник Датский, убывший с передовой командой, сообщает:
— Ветер слабый, северо-восточный…
Снижаемся. Отчетливо виден Новочеркасск: Триумфальная арка, дороги на Ермаковскую улицу, в центр города, на Ростов.
Можно представить мое волнение: лечу над улицей своего Детства! Вот он — мой дом, второй от угла… Цел! И школа цела.
Идут по улице люди. Жаль, что снизиться больше нельзя, Может, кого-нибудь и узнал бы сейчас? А что с аллеей, засаженной акациями, той самой, что ведет к памятнику Ермаку? Вроде бы поредела… И сразу осенила догадка: вырубили деревья фашисты! Хорошо еще что памятник уцелел. Стоит гордый казак, символизируя нашу необоримую русскую силу…
Приземлились, зарулили. Собрались летчики: майор Покрышкин должен дать дальнейшие указания. А я — к нему:
— Товарищ командир, разрешите в город подъехать?
— А, да ты ведь здешний! — Покрышкин на мгновение задумался. Но, прикинув все обстоятельства, все-таки разрешил.
— За сорок минут управишься?
— Управлюсь! — радостно отвечаю ему и бегом на попутный мотоцикл.
Подъехали к дому. Соскочил с мотоцикла, бегу в наш двор. А навстречу соседка тетя Варя Попова:
— Ой, кто же это?.. Никак, наш Костя? Костенька!..
И заплакала, запричитала тетя Варя: сын ее, а мой дружок, Вася убит во время обороны Новочеркасска. Осунулась, похудела. Как утешить ее, что сказать?
Подходят другие соседки, обнимают, плачут: у каждой — свое горе, своя беда. У всех — одна: война.
— Заходи, сынок, к нам, у вас закрыто.
Настороженно смотрю тете Варе в глаза. Сердце замерло.
— Тетя Настя в поле, колоски пошла собирать. Только к вечеру вернется…
— А Колька? Колька где?..
— В армии твой братишка, недавно письмо прислал. Отлегло…
— А ты-то как? Сказывала Настя — летчиком стал. Не ты ли сейчас над самыми крышами пролетел?.. Бей Гитлера, сынок, бей эту нечисть! Всем миром просим… Отомсти гадам за наше горе!..
Было в этих словах столько гнева, столько неподдельного чувства!
— Будем бить, тетя Варя.!.. Лечу вот на фронт ведь… Она притихла, вытерла слезы, обняла, трижды поцеловала и тихо сказала:
— С богом, сынок! — и осенила… крестным знамением.
— Вы ж неверующая, в церковь никогда не ходили?..
— Это для порядка, — смущенно улыбнулась молодая еще женщина.
Расстегнул планшет, достал карандаш и кусочек бумаги, написал свой адрес:
— Передайте, пожалуйста, тете Насте. Скажите: у меня все хорошо… Будьте здоровы!
И побежал к мотоциклу.
…Успел! Наш комэск капитан Григорий Речкалов ставил как раз задачу на перелет.
…В полдень 1 августа эскадрилья приземлилась в чистом поле, невдалеке от небольшого хутора в одну улочку. Два десятка хатенок, дворики, хозяйственные постройки, кудрявые сады… Это и есть хутор или село с красивым названием Любимое. Отсюда будем летать на Украину…
Когда сели и стали рулить, удивился: сам Глеб Копылов, инженер полка, стоит с флажком в руке и показывает направление движения в… деревню. Ничего не могу понять: что он делает, куда показывает?
А тут слышу, Александр Иванович Покрышкин, явно обращаясь ко мне, передает по радио:
— Смелее, смелее! Там покажут, куда заруливать.
«Там», как я уже понял, значит в самой… деревеньке. «Что-то новое, — думаю. — Но начальству виднее!..»
Уже замечаю и «сотку» на краю хутора, и Александра Ивановича: тот, согнувшись (шнур коротковат), стоит на плоскости, прижимает рукой «ларинги»:
— Рулите по улице, техники встретят! Не газуйте, пыль не поднимайте…
«Въезжаю» в улицу. Во дворах уже места для самолетов подготовлены. Кое-где и заборы сняты.
А вот и мой техник — Иван Михайлович Яковенко машет рукой, давай, мол, сюда, Константин!
Выключил двигатель — и дальше по инерции закатываюсь во двор. Механики развернули самолет, ухватившись за консоли, докатили его на подготовленное между хатой и сараем место. Тут же и Григорий Клименко, руководит своими «технарями», торопит их, чтобы поскорее маскировочную сетку набрасывали
Натянули ребята сетку, веток разных набросали, ни за что не распознать, что на хуторе самолеты стоят, да еще где? Между хат!.. Рядом сад. Фруктов много в то лето уродило. Грушами да яблоками все ветки сплошь усыпаны, млеют на солнце, вызревают под благодатными лучами. А вот абрикосы уже осыпались.
На пороге хатенки старушка в платке стоит, наблюдает за тем, что мы делаем. Поздоровались, она в ответ:
— День добрый, сынки!..
А тут по улице бензозаправщик катит, в каждый двор заезжает, самолетные баки топливом заполняет.
Во двор напротив, через дорогу, «сотка» зарулила. Вышел из кабины Покрышкин, спрыгнул на землю, о чем-то с техником звена управления полка старшим техником-лейтенантом Павлом Лоенко разговор завел…
Всех летчиков собрали на аэродроме, у землянки командного пункта. Начальник штаба ознакомил с обстановкой на участке Фронта, где предстоит действовать: авиация противника активности здесь пока не проявляет.
— Основная задача, — сказал Датский, — это прикрытие районов выгрузки, передвижения наших войск в районы сосредоточения, борьбы с разведчиками и бомбардировщиками противника.
Обратил он наше внимание и на то, что гитлеровское командование ведет усиленную воздушную разведку: в последние дни летают главным образом самолеты «Фокке-Вульф-189». Видимо, враг располагает какими-то данными о готовящихся операциях и проверяет или уточняет их.
— Учтите, — напоследок подчеркнул он. — По дорогам движется много нашей конницы, поэтому запрещено ходить на бреющем, чтобы не пугать лошадей.
Покрышкин улыбнулся, вспомнив, что Датский пришел в авиацию из… кавалерии.
— Не стращай ребят! Никак свою конницу забыть не можешь. Она ведь по ночам совершает марши.
— Да, но днем она в балках и перелесках укрывается. Напугаются лошади — разбегутся…
— А ты посоветуй, чтобы их покрепче привязывали, — отшутился Александр Иванович. — Спроси вон у «солдата Сухова», он ведь тоже бывший кавалерист.
Развеселились ребята, грохнул смех.
Поднялся штурман, сидевший на скате землянки. Попросил внимания.
— Надо облетать район боевых действий, изучить линию фронта. Обратите внимание: река Миус сейчас мелководна, ее плохо видно. А фронт проходит по ней. Есть места, которые противник плотно насытил зенитными средствами, особенно «эрликонами», — сказал Пал Палыч. — Поэтому не следует снижаться над передовой ниже двух тысяч метров…
Группами по 6 — 8 самолетов облетываем район боевых действий и прикрываем наши войска. Летал весь полк. Вначале ушло три группы, затем еще две.
…Знойный день угасал. Погода тихая, безветренная. С запада, со стороны передовой низко стелются над землей дымы, из-под колес изредка бегущих по дорогам машин вздымается облаком буроватая пыль. На сизо-желтой сетке, закрывшей горизонт, пропечатался светлый круг: уходящее на покой солнце тщится одарить землю последними лучами.
После выполнения боевого задания возвращаемся домой. Первым сел Покрышкин, за ним — Голубев. Зарулил уже и Жердев. И вдруг против старта на малой высоте проносится пять наших штурмовиков Ил-2, а вслед за ними : дымом тянется шестой. Он проходит буквально над нами, снижается. Хорошо видны развороченный левый борт, дыра в плоскости Как он только держался в воздухе, как долетел?
Тем временем штурмовик «плюхается» на землю, совершает несколько прыжков. И вдруг от него пошли трассы — огоньки понеслись в сторону нашего КП, веером рассыпались над землянкой, над стоящим возле нее самолетом с бортовым номером «100». Слышу отрывистое стрекотание пулеметов, глухую дробь пушек. Что он делает?! Люди, стоявшие на крыше и на скате землянки, возле самолета, метнулись кто куда — одни побежали, другие попадали на землю. «Ил» развернулся влево. Штурмовик чуть ли не цепляет своей правой плоскостью «сотку». Покрышкин, находившийся на плоскости своего самолета и по радио управлявший посадкой экипажей, в мгновение ока тоже оказался на земле…
От «илюши» отделились и полетели в стороны какие-то темные предметы. Бомбы… Ну и «гость» заявился!
Но увиденное, оказывается, еще не все. Пока наша группа находилась в воздухе, тоже случилась беда, о чем рассказали ребята.
Оказывается, перестраиваясь после взлета и набора высоты, Клубов «вышел» на солнце выше своего ведомого Николая Карпова, а тот, ослепленный ярким светом, на некоторое время потерял из виду ведущего и, полагая, что он ниже — как это и должно было быть, тоже «полез» повыше во избежание столкновения. Но тут же… столкнулся с машиной Клубова и обрубил ей хвост. При этом и самолет Карпова получил повреждения.
Обе машины стали беспорядочно падать. Летчикам ничего не оставалось, как воспользоваться парашютами. Приземлились они в районе аэродрома. Невдалеке пылало два костра…
Так вот почему такой активный был радиообмен! Мне показалось, что над нашим аэродромом идет бой. Вот он, какой «бой» был!..
…У командного пункта собрались все, кто был поблизости. Да и с дальних стоянок спешат, бегут механики, мотористы. Санитарная машина примчалась, наш «доктор Айболит» — майор Сергей Головкин осматривает и ощупывает пилота с «ильюшина». Невысокого роста, щупленький, весь в масле и копоти, он похож сейчас на тракториста, ремонтировавшего свою старую машину.
— Да все нормально, цел я, цел! — повторяет он. А врач словно ничего и не слышит, велит в «санитарку» садиться.
— Как же ты, парень, на посадку шел? Не видел перед носом землянку, самолет, людей?.. — Покрышкин, засунув большие пальцы рук за ремень, насупился, пристально смотрит исподлобья на нежданного гостя. — Видишь, что натворил! Точнее, что мог бы натворить?! — Александр Иванович энергичным жестом указал на бомбы и бомбочки.
Летчик, почти мальчишка, съежился, чуть не плачет.
— Простите, не хотел я этого. Двигатель почти не работал, машина рулей не слушалась… Подбили меня. Я ведь очереди давал неспроста, чтобы люди разбежались. А то ведь несет прямо на них, «ил» не подчиняется.
— А бомбы почему обратно вез? На кой леший они нам нужны? — кипятился инженер по вооружению капитан Кузьма Бессекирный.
— Так меня ведь во время выхода из первой атаки зенитка саданула. Систему сброса повредило…
Покрышкин беззлобно чертыхнулся. Андрей Труд и Виктор Жердев перемигивались и втихомолку посмеивались, жестами показывая, как Покрышкин, увидев несущийся прямо на него штурмовик, ловко сиганул с крыла…
Кто-то пытается урезонить Андрея. Он, приложив палец к губам, с напускной строгостью произносит:
— Тс-с! — и показывает на уже сложенные в штабелек бомбы. — Не шуми, а то сдетонируют!.. Раздался хохот.
— Смех сквозь слезы, — отозвался инженер первой эскадрильи капитан Иван Кожевников.
— Товарищ командир! — кричит капитан Копылов. — Гляньте, какие пробоины!..
«Ильюшин» стоял к нам правым бортом, и никто не видел, что у него слева. Покрышкин, а за ним еще несколько человек идут к штурмовику. Копылов показывает левый борт и низ. В фюзеляже пробоины такие, что, пожалуй, человек сквозь эти дыры пролезет, и левая плоскость разворочена. Кабина, вся верхняя и левая части самолета залиты маслом, вытекавшим из поврежденного мотора. И ничего удивительного теперь нет, что летчик не в состоянии был подчинить израненную машину. Хорошо еще, что так обошлось.
— А ведь и впрямь — хорошая машина! — довольно улыбается Григорий Чувашкин. — Живучая! Поглядите-ка, на чем долетел — на одной совести, можно сказать. Честно говорю: живучий наш «ильюха»!
Шутит, улыбается сейчас Чувашкин. А несколько минут тому назад он со страхом наблюдал, как неуправляемый «ил» несется прямо на его «сотку». Не до смеха было ему, только пятки сверкали, когда он, проявив необыкновенную прыть, убегал со скоростью спринтера.
Рядом появляется второй «именинник» — длинный, худой, ссутулившийся Владимир Душанин. Он все время порывался доложить Покрышкину о поломке, но наш комэск капитан Речкалов одергивал его:
— И без тебя хватает!.. Сам доложу… Самолет уже закатили на стоянку, поломка небольшая. За ночь сделают…
Но Покрышкин не забыл. Он словно почувствовал, что виновник где-то рядом:
— А где Душанин?
— Я!.. — ответил Тушканчик, высунувшись из-за спины своего командира Григория Речкалова.
— А ты что скажешь?
— Против солнца заходил, глаза слепило, да пыль еще землю закрыла, ничего не видать!
— А почему мои команды не выполнял? Я ведь тебе по радио сколько раз подсказывал: «Подбери, подбери!..»
Душанин переминается с ноги на ногу, виновато глаза опустил, молчит. Потом, как бы опомнившись, продолжает:
— Не расслышал вашей команды…
Иди на стоянку, помогай ребятам восстанавливать самолет!
— Есть! — встрепенулся Владимир и, круто развернувшись, побежал к своей машине.
…Не успели еще разойтись любопытные, не тронули еще с места «ил», как вдали, прямо по летному полю, пыля, показалась легковушка. Опять нарушение! Покрышкин побледнел и в сердцах произнес:
— Кого это несет?
Все притихли, пристально смотрят на приближающуюся машину. Комэск-три майор Сергей Лукьянов узнал ее:
— Да это ведь комдив спешит!
Покрышкин на мгновение задумался: как докладывать о происшествиях, с чего начинать — с Клубова или с «горбатого»?
Но что это с трофейным «фиатом»? Он весь в дырках.
Машина подкатила, остановилась. Открылась дверца. Кого-то поругивая, с трудом выбрался из автомобиля полковник Дзусов. Ощупывает бедро, к чему-то присматривается, внутрь заглядывает, головой качает.
Подходим ближе. Ба, вся машина в пробоинах. На голове у комдива кровь, на лбу царапины. И тут, кивнув на «ил», Дзусов сердито спрашивает:
— Гдэ этот?.. Гдэ лэтун?
Подводят чумазого паренька с «ильюшина».
— Это ты меня «штурмовал»? С ума сошел, что ли? Нэ выдишь, что наша территория? Летчик обескуражен:
— Нет, нет! Никого я не штурмовал, товарищ полковник. Меня подбили над целью, еле дотянул сюда. А из пушек дал очередь, чтоб людей предупредить, что машина неуправляема… Как ни горько было, люди искренне сочувствовали. Понимали: на войне всякое бывает!
Но потом, на разборе боевого дня, от Дзусова влетело многим — и за недостаточную осмотрительность, и за неграмотную разбивку старта, и за нарушение радиодисциплины…
С рассвета следующего дня пошла у нас напряженная боевая работа. На аэродром прибываем еще затемно. Истребители уже обслужены, заправлены, снаряжены.
Живем мы километрах в пяти-шести от Любимого, на хуторе Мирском. Сделано это из предосторожности, чтобы не подвергать опасности весь личный состав в случае бомбежки. Опыт научил!
Подняли летчиков сегодня рано. Ехали с «комфортом»: стоя в кузове полуторки и крепко держась друг за друга. Машина домчала до КП. Здесь уже дожидались Покрышкин и все комэски — Речкалов, Тетерин и Лукьянов.
— Все в сборе? — Александр Иванович обвел взглядом пилотов и, убедившись, что прибыли все, продолжил:
— На задание первыми пойдут две группы: одну поведет Речкалов, вторую — я. Остальные — согласно графику. Начальник штаба ознакомит с ним. Задача — прикрыть наши наземные войска от действий вражеской авиации в районе Куйбышево, Дмитриевка, Марьяновка.
Куда и сонливость девалась. Значит, вперед пойдем!
— А ведь чувствовалось, что наши вот-вот рванут! — делится мыслями Саша Клубов.
— Донбасс ждет! — присоединяется к нему второй Саша — Ивашко. Пританцовывает и потирает руки, выражая свое нетерпение скорее принять участие в боях.
Ребята правы: летая над прифронтовыми районами, замечали не раз движение наших войск. А прошлой и позапрошлой ночью отчетливо слышали гул танковых двигателей, рокот автомобильных моторов. Это по проселкам под покровом темноты двигались колонны войск и боевой техники, подтягивались в места сосредоточения, готовились к решительному броску.
Чуяло сердце: близится нечто важное и у нас!..
А что с вражеской авиацией происходит? Фашистских самолетов в последние дни почти не видно. Только высоко в небе замечаешь вдруг тонкие дорожки инверсии: противник ведет глубокую разведку и далеко в тыл на большой высоте пролетают его воздушные лазутчики.
Нашей эскадрилье не везет: врага не встречаем. А вот соседний, 100-й гвардейский истребительный полк, что ни вылет — дерется. Есть у него и успехи, но есть уже и боевые потери: не возвратился с боевого задания младший лейтенант Василий Семенов. Остро переживаем беду…
Но вот чаще обычного стали попадаться нам на глаза «рамы», и это ведь тоже неспроста! Явный признак, что нынешнее затишье — перед бурей.
…5 августа. Раннее утро. Погода хорошая. Солнце сияет, обещает пригреть еще сильнее, чем накануне.
Вылетаем шестеркой. В паре с Александром Ивановичем идет Жора Голубев. Во второй паре — лейтенант Александр Клубов и старший лейтенант Александр Самсонов. Я иду ведомым у младшего лейтенанта Виктора Жердева.
Выруливаем между хат. Жители Любимого уже привыкли и к своим беспокойным постояльцам, и к рокочущим под самыми окнами самолетам.
Итак, задание получено, все предельно ясно. Выруливаем.
Мечутся куры, с кудахтаньем шарахаются от выкатывающихся из-за построек самолетов.
Стараемся сильно не газовать, чтобы не вздымать пыль.
А вот и желто-зеленое, опаленное августовским зноем поле. До войны растили на нем хлеб. Теперь оно служит нам взлетно-посадочной площадкой. Вот закончится война — и снова будет волнами перекатываться здесь пшеница, будут тихо шептаться колосья, слушая звонкое пение жаворонка…
— Я — Сотый! Разворот влево сто двадцать…
Мне, замыкающему, видно, как все пять плывущих в воздушном просторе машин почти развернулись. Солнце теперь слева.
Выполняю разворот тоже. Самолет делает крен…
Но что это? Впереди справа и ниже показалась группа бомбардировщиков: три идут плотно, четвертый и пятый приотстали. А вон и шестой, идет с дымом, видимо, пытается догнать свою группу.
Солнце по-прежнему ярко светит с высоты.
Посмотришь вверх — видимость отличная. А на высоте полета и ниже не то дымка, не то кисея, образовавшаяся дыханием моря и прогретой степи. Но силуэты «юнкерсов» видны отчетливо: самолеты заходят на бомбометание с нашей территории и уже становятся на боевой курс.
Переключаюсь на передачу, кричу:
— Сотый! Жердев!.. Бомберы!.. Спустя пару секунд снова:
— Сотый! Бомберы…
Молчат — и один, и другой. В ответ — ни звука. Лишь сильнее прежнего потрескивает разрядами эфир.
Никакой реакции. Как же быть?
В голове все сильнее, все отчетливее, как приказ, мысль: «Атаковать!..»
Два чувства некоторое время борются во мне. Голос разума: «Бросить группу, бросить ведущего?!» И тут же голос совести: «Противник рядом! Возможно, товарищи не видят его. Он уже на боевом курсе. Сейчас на головы наших солдат посыпятся бомбы! Не допустить этого!»
Мгновенно выполнив правый полупереворот, на пикировании сближаюсь с замыкающим «юнкерсом». Вот уже перед глазами вырастает, увеличивается в размерах крестатая махина. «Почему же стрелок не открывает огня? Не видит или подпускает ближе, чтобы ударить наверняка?..»
Ракурс — одна четверть. Только хотел нажать гашетки, а «юнкерс» вдруг подвернул вправо. «Отлично! Будто намеренно решил подставить всего себя…»
Дальность — сто метров. Еще меньше… Силуэт уже вышел за пределы сетки прицела. Нажимаю сразу обе гашетки. Струя огня тут же скрывает очертания вражеского самолета. В стороны полетели какие-то обломки, пронеслись мимо кабины. Отчетливо вижу, как «юнкерс» терзают изнутри огненно-белые вспышки. Азарт мешает порой охотнику сосредоточиться. Да и трудно оторваться от такого зрелища: ведь первый трофей! И вдруг какая-то сила швыряет мой самолет в сторону.
Ударяюсь головой о дверцу кабины, отпрянул, ударился еще раз. Ярко вспыхнули перед глазами какие-то блики — и тут же погасли. Истребитель, крутнувшись, стал беспорядочно падать. Земля быстро приближается. Успеваю заметить показания высотомера: почти две тысячи метров. А было ведь четыре с половиной тысячи! Столько потерять за какие-нибудь сорок — пятьдесят секунд!..
Даю рули на вывод, и самолет послушно выходит в нормальный горизонтальный полет. В недоумении осматриваю из кабины свой истребитель, ищу повреждения. Крылья — на месте, двигатель работает нормально, пробоин нигде нет. Что за наваждение! И почему вдруг стало тихо?
Ах, вот в чем дело: не слышно радио — сорвало с головы наушники! Пошарил рукой, нащупал их, надел. И тотчас же услышал в эфире знакомый спокойный голос Александра Ивановича, вызывающего на связь станцию наведения. «Тигр» так же спокойно ответил ему:
— В воздухе противника нет.
И тут же встревоженный голос Жердева:
— «Пятидесятка», где ты? Вопрос был обращен ко мне.
— Слышишь меня? — продолжал Жердев. — Тебе — «тридцать три!..»
Это была условная команда идти домой. Но вначале — в район сбора, который находился над городком Куйбышево. Взглянул на карту, взял нужный курс.
Когда пришел в район сбора, группу свою уже не обнаружил: ушла.
Время торопит домой — горючее на исходе. Дымка уплотнилась, видимость ухудшилась. Земля просматривается плохо, а если взгляд и «пробьет» синеву, нет четкого ориентира, за который можно «зацепиться». Тут и там — двойные рельсовые ниточки, терриконы, однотипные приземистые строения, никак привязаться к местности не могу. Горят населенные пункты в прифронтовой полосе. Дают себя знать близость Азовского моря и «соседство» дымящихся терриконов. И висит, расползается над землей синевато-серое марево — не дым и не туман. Из-за этого и видимость отвратительная. А тут и за воздухом надо внимательно следить, чтобы «мессершмитты» не подловили.
Большой спиралью снижаюсь в направлении солнца: где-то там, на востоке, аэродром.
В голове роятся весьма неутешительные мысли: «Бросил группу, без разрешения атаковал бомбардировщик… Ну, держись, достанется тебе, Костя, „на орехи“!..
И все же что произошло? Никак не могу понять случившегося.
Вдруг осенило: так истребитель ведь в струю от винтов «юнкерса» попал! Вот и опрокинуло… Увлекся, про коварное свойство воздушного потока вовсе и забыл. И вот что получилось… Как же теперь домой добраться?..
Всматриваюсь вниз. Замечаю двойную пыльную дорожку.
Взлетает пара истребителей. Значит — аэродром!.. Снижаюсь — и с ходу произвожу посадку. Вижу: самолеты похожи на истребители Як-1, укрыты в лесопосадке. Подруливаю, но двигатель из предосторожности не выключаю. Идут навстречу две женщины-летчицы, планшеты в руках. Подходят механики. Открываю дверцу.
— Что, блуданул? — опережает меня вопросом догадливый технарь. Его коллеги улыбаются: бывает, мол.
— Да нет, — отвечаю. — Горючее кончилось…
— А наше подойдет?
— Должно бы…
Вскоре подошел бензозаправщик.
— Что, женский полк здесь стоит? — спрашиваю солдата-водителя.
— Нет, «обыкновенный». Правда, несколько летчиц есть. Отчаянные, на истребителях летают.
— А что за место?
Боец назвал шахтерский поселок, и этого было вполне достаточно, чтобы, развернув карту, сразу же и сориентироваться: нахожусь юго-восточнее Красного Луча. До своего аэродрома рукой подать!..
— От винта! — кричу, и любопытных словно ветром отбросило от самолета.
Взлетел. И через несколько минут уже заходил на посадку.
Сел, зарулил на стоянку. Выключил двигатель — и быстренько на крыло, спрыгнул на землю и бегом помчался на командный пункт.