Суренова Юлиана. Тропа каравана

   Атен молчал, хмуро глядя на подобный черненому серебру покров снежной пустыни.
   — Не важно, во что верит моя душа, — тихо произнес он. — Сейчас мне хочется, чтобы она ошибалась…
   Хозяин каравана сторонился своих людей, боясь прочесть у них в глазах вопрос, на который он и сам был не в силах ответить, сколь ни пытался: "Что происходит? Возможно, тропа привела караван в мир легенд, — это было бы так здорово, захватывающе… Но… — И что дальше? Что ждет впереди? Куда мы идет и придет ли куда-нибудь, не имея карт магических земель, не зная путей и оставшись без проводника…?"
   В душе бушевали противоречивые чувства, заставляя тех, кто был подвластен им, теряться в сомнениях, боясь сделать шаг вперед, начиная задумываться над тем, не будет ли лучше повернуть назад, и вздрагивать, вспоминая, что позади лежит ужасная трещина, непреодолимая без помощи магии.
   И Атен ушел в свою повозку, надеясь скрыться в ней от всех забот и проблем.
   Мати лежала возле боковой стенки, старательно прислушиваясь ко всему происходившему снаружи. Ей было страшно интересно узнать, что случилось, почему караван остановился. По тому, как потеплело в повозке, как стихли голоса снежной пустыни, она поняла, что установили шатер, но в чем причина остановки…
   Девочка была уже готова подползти к пологу, приподнять его и, выглянув наружу, расспросить обо всем первого попавшегося караванщика. И лишь строгий голос отца, продолжавший звучать в ее памяти, не позволял сделать этого. Неудивительно, что она была так рада его приходу.
   — Папа! — дочь бросилась к нему, стоило Атену показаться в проеме. — Что случилось? Я не слышала, чтобы трубили гонцы метели. Это разбойники, да? На нас снова напали разбойники?
   — Нет, дорогая. Не бойся: мы в полной безопасности.
   — Но почему тогда повозки остановились? Мы ведь остановились, да? Зачем? Чтобы все отдохнули?
   — Почему бы нет? — он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы не думать, не говорить об истинной причине. На миг Атен стиснул губы. Он вспомнил, что дал дочери слово никогда ничего не скрывать от нее правды. И вот сейчас, по прошествии лишь нескольких месяцев, вынужден нарушить его. Но у него не было выбора, когда он слишком хорошо понимал, представлял себе, что, стоит ему хотя бы на миг заикнуться о том, что священные волки госпожи Айи увели куда-то Шамаша, и девочка тотчас бросится следом… — До нового города не так далеко… А после того, что нам пришлось пережить, пусть даже не зная об этом… небольшой отдых никому не помешает, — каждое слово — правда, и, все же…
   — Ладно… — девочка кивнула, принимая объяснения отца такими, какими они были. — И долго мы будем стоять?
   — Не знаю, Мати. Там видно будет.
   — А завтра? Пап, что будет завтра?
   — Завтра? — караванщик с удивлением взглянул на дочь, не понимая, что та имеет в виду.
   — Ну как же! — воскликнула девочка. — Ведь завтра мой день рождения! Ты действительно забыл или не хочешь признаваться, чтобы не показывать заранее подарок?
   Караванщик молчал, не зная, что сказать. За всеми этими заботами последних дней… Он просто потерял счет времени, все перемешалось в голове и… Конечно, Атен давно, еще в прошлом городе, подготовил для дочери сюрприз, но… Как же он мог забыть!
   — Будет тебе подарок, будет, — поспешил он успокоить малышку. — Но завтра. Ведь на сегодня ты наказана, так?
   — Так, — опустив голову на грудь, вздохнула девочка. — Но, папочка, хотя бы намекни, чего мне ждать?
   — Тебе ведь самой тогда будет неинтересно.
   — Ну… Наверное…
   — Переставай-ка хмуриться… До завтра остается совсем чуть-чуть… Вот что, дочка, а как ты относишься к тому, чтобы мы устроили тебе праздник?
   — Праздник? Как у детей в городе? Ой, папочка, это было бы здорово! — и она бросилась на шею отцу, на миг крепко-крепко прижалась к нему, затем быстро отстранилась и давай прыгать…
   — Все, все, успокойся! Ну что за несносный ребенок! Ты ведь сломаешь повозку и тогда завтра вместо праздника придется допоздна ее чинить.
   — Хорошо, только не сердись! — она быстро отползла в свой угол, закрылась по подбородок одеялами. — Видишь: я уже сплю!
   — Вот и молодец… А скажи-ка мне, спящая царевна, — до него донесся задорный девчоночий смешок, — ты сегодня ела?
   — Да, — та сладко потянулась, — даже если бы я забыла, Лина все равно меня б накормила. И обедом, и ужином. А потом оставила еще вот это, — она достала из-под подушки завернутый в тряпицу ломоть хлеба. — На случай, если я снова проголодаюсь.
   — И славно, — караванщик вздохнул с нескрываемым облегчением, мысленно благодаря друзей за то, что они не забывают о малышке в те минуты, когда его самого всецело поглощают какие-то заботы.
   — Лина говорила, что для тебя у нее тоже найдется кое-что вкусненькое. Ты зайди. Сам-то, небось, ничего не ел. Ох, папочка, за тобой же глаз да глаз нужен, не то так голодным и останешься!
   — Да уж, — вынужден был признать Атен. — Ну, раз Лина приглашала меня на ужин, пойду. Не гоже заставлять себя ждать. Спокойной ночи, дорогая. Сладких снов.
   — Спокойной ночи, — девочка, приподнявшись, чмокнула отца в щеку и вновь забралась под одеяла.
   Атен же выбрался наружу.
   Оглядевшись вокруг, он убедился, что поддерживавшие покров столбы установлены достаточно надежно, чтобы выдержать тяжесть шатра и, в случае непогоды, навалившегося на него снега и ветра, проверил, не переливается ли огненная вода через край прочерченных по земле ручейков, грозя пожаром. Поняв, что все в порядке, он направился к стоявшей невдалеке повозке Лиса и Лины.
   Караванщики сидели у костра. Лина готовила в тяжелом чугунном котле густую мясную кашу, а ее муж, устроившись рядом, закрыв глаза, наслаждался покоем и теплом. Сладковатый запах стряпни опьянял сильнее самого крепкого вина. Тихий шепот огня, не прекращавшийся ни на минуту, проникал в разум, обволакивая собой все мысли, заставляя их густеть, течь медленнее, шаг за шагом все ближе и ближе приближая к дремоте.
   — Атен, иди к нам, — голос женщины заставил его вздрогнуть, так внезапно он прозвучал.
   — Давай, старина, присаживайся, — поддержал ее муж. Приоткрыв на миг глаза он подвинулся, освобождая гостю место на покрывавших ледяное ложе толстых оленьих шкурах, а затем вновь погрузился в блаженную дрему.
   — Что это вы здесь сидите? — опускаясь с ним рядом, спросил Атен.
   — Да вот решили вспомнить оседлую жизнь, — проговорил помощник. — Мы и так все время проводим в повозке, к чему ютится в ней сейчас, когда есть возможность хоть на время покинуть этот крохотный мирок?
   — Там дети спят, — тихо молвила Лина. — А нам хотелось поговорить за ужином о жизни, о дороге… — она погрузила длинную ложку в котел, чтобы все еще раз хорошенько перемешать, поддела чуть-чуть, на самом кончике каши, поднесла к губам, подула… — Ну, вот и готово, — и она потянулась за глиняными мисками, лежавшими на белом полотне, расстеленном чуть в стороне. — А вы что сидите сложа руки? Берите-ка ложки. Лис, нарежь хлеб, и давайте, наконец, поедим.
   …- Ты так поспешно глотаешь пищу, словно торопишься куда-то. О чем ты думаешь? — спустя какое-то время спросил хозяина каравана помощник.
   — Завтра у Мати день рождения, — продолжая глядеть в миску.
   — Уже! — Лина всплеснула руками. — Как быстро время пролетело! Я и не заметила, как прошел год…! Нет, Атен, ты уверен, что уже завтра? Как я могла забыть!
   — Вот и я тоже забыл. Мати напомнила. И мне пришлось делать вид, что я просто готовлю ей сюрприз… Я обещал устроить праздник.
   — А почему бы и нет? — муж с женой переглянулись. — Детишки давно не веселились, а тут у них будет повод. Да и, к тому же, мы все равно поставили шатер…
   — Я напеку пирогов, — поддержала мужчин Лина. — Где-то у меня были замороженные фрукты… Одна из наших рабынь — бывшая повариха Хранителя. Думаю, она еще не забыла свое искусство.
   — Значит, вы не против?
   — Конечно, нет! И не вздумай сомневайся! Мы очень любим Мати и сделаем все, чтобы она была счастлива.
   Но Атен продолжал хмуриться.
   — Если утром она обнаружит, что Шамаш ушел, вряд ли у нас что-то получиться, — проговорил он.
   — Ты не сказал ей ничего?
   — Нет.
   — Ну и правильно, — к немалому удивлению Атена, поддержали его караванщики. — К чему волновать ее раньше времени, зная, как она привязана к Хранителю?
   — Будем надеяться, — Лина коснулась рукой его плеча, успокаивая, — что все будет в порядке.
   — Ладно, спасибо вам, — хозяин каравана поднялся. — Пойду… — и он поспешно зашагал прочь, словно боясь услышать один из тех вопросов, на который у него не было и не могло быть ответа.

Глава 8.

   Уже далеко за полночь, сменив дозорных и осмотрев с горизонта до горизонта бескрайние серо-серебристые покрова пустыни, сверкавшие в бледном свете луны, Атен вернулся в шатер.
   Подойдя к ближайшему костру, он снял рукавицы, расстегнул полушубок и, вытянув вперед руки, замер, впитывая сладкие волны тепла. Грудь ровно вздымалась, глаза задумчиво глядели на огонь, околдованные его загадочным танцем… В какой-то миг караванщику показалось, что трепещущая пелена пламени всколыхнулась, распахнулась, словно створки врат, открывая пред взором безграничные просторы земли…
   …Он летел над снежной пустыней — легко, быстро, как на крыльях сильного ветра. Внизу расстилались снежные покровы, испещренные морщинами караванными тропами. Земля казалась старой усталой женщиной, годы исполнения мечты, счастья и радости которой остались далеко позади. Но из ее грустных подернутых тусклой дымкой глаз не ушла надежда. И в них было что-то еще — тонкое, неуловимое, с трудом различимое… Это были глаза матери, которая, в страхе за своего ребенка, ищет способ заглянуть в далекое грядущие, стремясь помочь нежно любимому чаду провести дороги жизни так, чтобы обойти все беды и невзгоды, но не упустить ни мига счастья.
   Любопытство победило все сомнения. Караванщик не удержался и заглянул на дно многоцветных — то лазурных, то серых, то солнечно рыжих — глаз… И в тот же миг перенесся в мир, казавшийся еще более далеким, ибо все в нем, каждое мгновение, падавшее крохотной неразличимой капелькой огня на землю, говорило, что оно — само Грядущее.
   Атену грезилось, что он стоит на бескрайнем золотом поле. Налившиеся колосья что-то шептали на ухо, не умолкая ни на миг. Ветра вились, играя солнечными лучами, внося сладкую прохладу в жаркий, прекрасный в своем сказочном полноцветии день.
   Над землей вздымался построенный на высокой горе замок, уходивший тонкими точеными башенками в бескрайние лазурные небеса. Он чем-то походил на священный храм, так же излучал тепло и умиротворяющий покой, но нес в себе и нечто другое. В нем не было тягости вечных разлук, постоянное ожидание которых ложилось тяжелой ношей на плечи, пригибая стены к земле, омрачая даже радость новых встреч. Этот замок-храм был свободен от оков страха, построенный из камней самой вечности посреди бескрайней вселенской дороги. Он приковывал к себе, влек, не желал отпускать, и Атену пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от его казавшихся такими легкими, словно они — тончайшие кружева, стен.
   И он увидел бежавшую по полю девушку. На ней было золотое свадебное платье. Длинные молочного цвета волосы струились потоком сверкавших солнечных лучей. Распущенные, ничем не сдерживаемые, они то расстилались шлейфом госпожи Айи, то вздымались крыльями причудливой сказочной птицы, готовые поднять над землей, унести в небесную синь.
   Лицо незнакомки лучилось безграничным счастьем, которому были не ведомы ни тени сомнений, ни острые лезвия страха, ни тихое дыхание грусти. Ее глаза искрились исполнением самой заветной мечты, на губах застыла улыбка… Чувства, поглотившие ее, были настолько сильны, что передавались всему вокруг, озаряя мир удивительным, магическим светом.
   Она была похожа на Власту. Тот же плавный овал лица, тонкий, прямой нос, алые чувственные губы, вот только глаза — огромные синие, сверкавшие под черной пеленой длинных приопущенных ресниц… У Атена защемило сердце от внезапной резкой боли, когда он сперва почувствовал, а потом и понял, осознал, что это — его маленькая Мати, выросшая в краткое мгновение, словно по мановению руки великого бога, расцветшая прекрасным цветком.
   Караванщику страстно хотелось окликнуть ее, подойти, прикоснуться, спеша убедиться, что это не обман снежных миражей, а истинная, живая правда. Однако стоило ему шевельнуться, сделать шаг, как все образы исчезли, будто сон. Дрогнувшая рука отдернулась, обожженная пламенем костра…
   Но Атен по-прежнему стоял, не в силах шевельнуться, не спуская пристального взгляда немигающих, слезящихся глаз с огня, не замечая ничего вокруг, надеясь, что костер подарит ему новое видение. Он молил богов о снисхождении к его чувствам, о еще одном миге чуда… Но образ, навечно запечатлевшийся в памяти, покинул породившую его огненную стихию чтобы перейти в иные, воздушные сферы, обрести в них, со временем, плоть и кровь.
   — Торговец, — вывел его из оцепенения тихий голос Шамаша.
   Вздрогнув, караванщик обернулся. Маг стоял рядом, не спуская с собеседника спокойного взгляда черных, глубоких глаз, ожидая, когда тот, отрешившись от раздумий, вновь вернется к действительности.
   — Ты быстро вернулся, — проговорил хозяин каравана, чтобы затем вновь надолго замолчать. Ему пришлось заставить себя глубоко вздохнуть и, вместе с потоком холодного воздуха, вобрать в себя дух реального мира.
   Атену нужно было время, чтобы справиться с охватившими его мыслями и чувствами. И виной тому были не только светлые образы, посетившие его по воле бога огня.
   С одной стороны, он ощутил некоторое разочарование — мысль о том, что Шамаш — бог, вызывала в его душе такие сладкие переживания, от которых было обидно отказываться. Но, с другой, хозяин каравана был несказанно рад, что маг вернулся, что он не покинул караван.
   — Я говорил, что не задержусь. Вы могли не ждать меня.
   — У остановки была и другая причина, — вздохнув, тот качнул головой, стремясь поскорее отрешиться от мыслей и фантазий, заслонявших за собой настоящее. — Мы не так часто, как это может показаться из легенд, встречаемся со священными волками госпожи Айи. Людям нужно время, чтобы прийти в себя. Не говоря уже о путешествии по магическому мосту…
   Шамаш лишь кивнул в ответ, не спеша поведать о том, что с ним произошло. И, как Атену ни хотелось поскорее узнать, зачем и куда уводили мага золотые волки, он не решился спросить, решив, что если Хранитель сочтет это нужным, то расскажет обо всем сам. Если ж он промолчит, что ж, значит, на это есть причины, обусловленные волей богов, которая превыше всех людских желаний.
   — У малышки завтра день рождения, — маг заговорил совсем о другом.
   — Да, — кивнул Атен. — Ты помнишь, а я, — горько усмехнувшись, он качнул головой, — за всеми последними событиями забыл… Ну ничего… Шамаш, у нас есть в запасе достаточно времени. Новый город не так далеко. Тем более, раз уж шатер установлен… В общем, мы решили устроить детишкам праздник. Они стосковались по настоящему веселью… Однако если ты считаешь, что это плохое место и мы не должны здесь останавливаться…
   — Нет. Я просто не хотел, чтобы вы теряли время из-за меня. Могу ли я сделать девочке подарок?
   — Ты спрашиваешь у меня разрешение? — удивленный караванщик не смог сдержать смешок. — Прости, Шамаш, но, у нас каждый взрослый человек свободен дарить все, что ему захочется. Лишь дети спрашивают согласия у родителей.
   — Я понимаю. Но прежде чем подарить этотподарок, я должен быть уверен, что ты разрешишь малышке принять его, а не заставишь вернуть назад, — приблизившись к караванщику, маг отогнул ворот полушубка и только теперь Атен увидел, что тот держит за пазухой двух маленьких золотых волчат.
   Пригревшись на груди мага, зверята дремали, чуть слышно свистя, поскуливая во сне. Их шерстка, чуть светлее и короче, чем у взрослых волков, топорщилась мягким пухом на множестве складочек, покрывавших крохотные тельца малышей. Черные носики-бусинки вытянулись вверх, тоненькие крючочки- коготки белых, словно одетых в рукавички, лапок, зацепились за толстый вязанный свитер.
   — О-о-х! — сорвалось с губ караванщика. Он не смог удержаться и осторожно указательным пальцем, коснулся головки одного из волчат, который тотчас, шевельнувшись, открыл томные рыжие глазки и, устремив их на человека, стал с интересом рассматривать его, не испытывая, однако, и тени страха перед большим двуногим зверем. — Какой смелый!
   — Возьми, — придерживая второго волчонка левой рукой, Шамаш правой бережно, чтобы не повредить хрупкие лапки малыша, отцепил у первого коготки, прежде чем протянуть его караванщику. Тот, испытывая сильнейшее волнение, преодолевая суеверный страх и благоговейный трепет перед священным зверем, осторожно принял маленький горячий комочек, легко поместившийся на ладони.
   Волчонок какое-то время молча смотрел на караванщика, затем, шевельнувшись, потерся мордочкой о палец человека, замер, словно ожидая от того ответной ласки. И Атен, неосознанно, не понимая до конца, что делает, стал чуть касаясь удивительно мягкой шерстки, почесывать крохе лоб.
   — Их мать умерла, — Атен не сразу понял, что Шамаш говорит о волках, когда в голосе мага была грусть, сравнимая с печалью по погибшему близкому человеку. Но, с другой стороны ведь это были священные животные великой богини. — На охоте ее серьезно ранил рогами олень. Она так и не сумела оправиться. Не знаю, может быть, я смог бы ее спасти, если бы пришел раньше. А так… — он качнул головой, погладил оставшегося у него щенка. — Эти детеныши, — спустя какое-то время продолжал он, — еще слишком малы. Они не выдержат путь взрослых. И одним им не выжить…
   — Волки хотели, чтобы ты взял малышей к себе? — караванщик был не в силах отвести взгляд от удивительного зверька. Он и сам не знал, почему ему вдруг пришла в голову столь необычная мысль, однако, Атену просто не находил никакого другого объяснения всему случившемуся.
   — Да. Я не мог отказать… Торговец, это удивительные создания.
   — Воистину, — улыбка тронула губы Атена. — Священные звери госпожи Айи, — "Она безгранично доверяет ему, — подумал он, — раз передала на попечение малышей. И благоволит к каравану. Может быть, мои предположения относительно того, кто такой Шамаш, и не столь уж невероятны…" — нет, он не позволил себе на этот раз довести мысль до уже знакомого конца. Вместо этого он сказал: — Для нас великая честь разделить с ними дорогу…
   — Я хотел оставить мальчика у себя, — он осторожно дунул на прижавшегося к его груди волчонка, который, проснувшись, потянулся и, таращась спросонья, посмотрел на колдуна доверчивым взглядом умных золотых глаз, — а девочку, — Шамаш кивнул на щенка, задремавшего на ладони караванщика, — передать твоей дочери. Если, конечно, ты согласишься.
   — Мати давно донимала меня просьбами купить в городе какого-нибудь зверька — котенка или хомячка. Я уже был готов поддаться на ее уговоры…
   — Выходит, малышка будет рада такому подарку, — колдун кивнул, и, все же, его глаза продолжали внимательно смотреть на хозяина каравана — он понимал, что тот не сказал всего и ожидал, когда караванщик, наконец, выскажет свои сомнения.
   Какое-то время Атен молчал, словно не зная, должен ли он продолжать разговор или боги хотят, чтобы он просто принял все происходящее как свою неизменную волю…
   — Это огромная ответственность… — только и смог проговорить Атен. Его рука предательски дрогнула, малышка проснулась, вновь посмотрела прямо в глаза караванщику, словно пытаясь заглянуть в самую душу, а затем, тихо засвистев — заскулив, повернула головку в сторону Шамаша, будто прося о чем-то
   — Я уверен, они подружатся, — проговорил маг. — Среди мира зверей твоей дочери не найти лучшего друга и защитника.
   — Но ведь это священные животные! — все же, желая поделиться с Хранителем своей обеспокоенностью, воскликнул он. — Конечно, Мати — ответственная девочка, она будет заботиться о волчонке. И, все же, она — только ребенок. Что, если она сделает что-то не так?
   — Все будет в порядке, — колдун улыбнулся. — Положись на дочь. Покажи, что ты веришь в нее. Думаю, это будет для малышки подарком, лучшим, чем все звезды с небес. Так ты даешь свое согласие? — он протянул руку, забирая крошку назад. Едва вернувшись за пазуху, та сразу же придвинулась к своему братику и, уткнувшись носом ему в бок, вновь заснула.
   — Да, — караванщик отдал волчонка с нескрываемым сожалением и теперь продолжал глядеть на него, не в силах оторвать взгляда. — Разве я смог бы отказать тебе? — когда эта удивительная связь стала ослабевать, усмехнулся он. — Однако, — посерьезнев, добавил Атен. — Я хочу, чтобы ты обещал мне кое-что. У Мати никогда не было питомца. А священного волка не было ни у кого в караване, да что там — ни у одного из смертных, за исключением Гамеша, легендарного царя древности. Научи ее, как быть, что делать, помоги, в случае чего.
   — Конечно. Я всегда буду рядом, — колдун запахнул полушубок, скрывая зверят от посторонних глаз. — У меня остается еще один вопрос, который, в сущности, мне следовало бы задать с самого начала. Торговец, своим нынешним поступком я не нарушаю никаких ваших правил?
   — Нет, что ты! — воскликнул тот. — Золотые волки священны! Помогать им — первейший долг всех, живущих на земле! По закону смертный, встретив на своем пути голодного волка и не имея ничего, способного утолить его голод, должен отрезать собственную руку и накормить зверя…
   — Я читал об этом, — кивнул колдун. — Прости, но легенды показались мне слишком невероятными, чтобы соответствовать реальности и я должен был убедиться, что никто не будет против такого соседства и не пострадает от него.
   — Можешь быть уверен! — вот уж в чем Атен ничуть не сомневался, особенно сейчас, памятуя вчерашнюю встречу караванщиков с волчьей стаей и до сих пор ощущая тепло маленького столь беззащитного и трепетного создания у себя на ладони.
   — Хорошо. Значит, мне не о чем беспокоиться, — проговорил Шамаш так, словно видел в этом единственную проблему.
   — Эти лишившиеся матери малыши — единственная причина, по которой приходили золотые волки? — всегда держа в памяти услышанные от дочери слова мага о том, что тот не может оставить вопрос без ответа, хозяин каравана старался как можно реже спрашивать наделенного даром о чем бы то ни было. Но бывали случаи, когда, вот как сейчас, любопытство брало верх над волей. И тут уж он ничего не мог поделать, понимая, что у этого недостатка есть не только свои причины, но и цель, ведь именно оно не раз спасало караван от неминуемой гибели.
   — Да. Я не мог им отказать, — кивнул Шамаш, терпеливо повторяя уже раз данный ответ.
   — Конечно, — разве можно отказать священным животным, тем более в такой просьбе? Караванщик немного успокоился, но оставалось еще кое-что, что он должен был выяснить: — Они примут нашу жертву? — Атен не знал, что делать: оставлять мясо разложенным на снегу возле каравана было опасно, ибо это грозило привлечь стаи злобных хищников пустыни или, что еще хуже, кровожадных ледяных духов. Однако и приказать убрать отданный священным волкам дар караванщик не мог.
   — Мне не показалось, что стае приходится голодать.
   — И, все ж, нам бы очень хотелось, чтобы они не отвергли ее. Для нас это очень важно… Возможно, если, конечно, стая еще где-то рядом, ты смог бы передать им нашу просьбу…
   — Хорошо. Я только оставлю волчат в своей повозке.
   — Если хочешь, я послежу за ними…
   — Не надо, — маг качнул головой. — Они будут спать до моего возвращения.
   Дождавшись, пока Шамаш скроется из виду, Атен, вздохнув, вновь устремил свой взгляд на пламень костра. Только сейчас он почувствовал, что его глаза все еще полны так и не пролившихся слез, которые жгли, влекли все мысли в неведомые дали, скрытые в глубине сознания за гранью реальности.
   Этот образ повзрослевшей дочери… Он стоял перед глазами, полный света и счастья, прогоняя все страхи и сомнения, заполняя их место в сердце, разуме покоем и радостью.
   Тем временем колдун, вернувшись к своей повозке, сел на край, давая больной ноге несколько мгновений отдыха. Отдернув полог, он подтянул поближе к краю тяжелое меховое одеяло, казавшееся до сих пор бесполезным грузом, сложил его, готовя место для щенком, затем бережно вытащил два крохотных живых комочка из-за пазухи, уложил, устраивая поудобнее на новом, незнакомом месте. Те, оказавшись в море чужих запахов, проснулись, завозились, старательно обнюхивая все вокруг, чуть слышно поскуливая. Быстро сориентировавшись, они подползли к колдуну, зацепились коготками за его полушубок, стремясь забраться назад, на казавшееся им таким теплым и безопасным место на груди наделенного даром. Тот, легонько приподняв их, вернул на мех, прижал рукой, не давая вновь убежать.
   — Здесь, — тихо прошептал он, не спуская глаз с одеяла, — сейчас ваше место здесь. Спите, — какое-то время он сидел с ними рядом, почесывая за острыми, похожими на рожки ушками. Наконец, они, тяжело вздохнув, смирившись с волей Шамаша, придвинулись друг к другу, свернулись в клубочки и заснули, по-детски посапывая.
   Улыбнувшись им, как людским малышам, колдун поднялся, задернул полог, на миг задержав руку, налагая на повозку заклятие, способное укрепить сон спавших и защитить от бед окружавшего мира, и лишь потом направился к выходу из шатра.