Страница:
Как-то интуитивно (наибольший успех у женщин имеют мужчины с развитой интуицией) Дмитрий вовремя сориентировался и не стал признаваться в том, что хотя он и живет на Песчаной улице, но в другом городе. Сказать, что приехал всего на месяц, означало тут же предстать перед ней в традиционном облике любителя необременительных похождений. А ему хотелось завести роман серьезный и долгий, чтобы потом можно было не раз приезжать в этот незабываемый город. За две недели пребывания в Ленинграде он уже достаточно освоился, а потому смело заявил, что и сам всю жизнь здесь живет, хотя в данный момент временно проживает в университетском общежитии.
Они немного погуляли по Невскому, посидели в пивном ресторане напротив памятника Кутузову, по другую сторону канала Грибоедова, а затем пошли в кино. И вот тут, выходя после сеанса, он неожиданно потерял ее в толпе, сам не понимая, как это могло случиться. Крайне раздосадованный утратой этого, столь удачно складывающегося знакомства, он поехал в свое общежитие, размышляя по дороге на скользкую тему: «Случайно это вышло или она нарочно убежала?» И тут ему вспомнилось, как она что-то говорила о своем родном дяде… а, ну да, он же декан факультета повышения квалификации Ленинградского университета!
На следующее утро Дмитрий одним из первых отправился на Васильевский остров, где находилось здание их факультета, но вовсе не на занятия, а прямо в кабинет декана. Тот оказался довольно добродушным, лысоватым человеком, обладавшим уютно-домашним видом типичного дядюшки из водевилей. Выслушав слегка укороченный рассказ Дмитрия, в котором отсутствовал пивной ресторан, и поинтересовавшись тем, из какого города тот приехал, он вырвал листок календаря и записал ему телефон своей племянницы.
Усмехнувшись дядиной предусмотрительности и очень довольный собой, Дмитрий удалился и спустя час уже звонил Лене. Из ее веселого удивления он так и не понял – бросила она его тогда или просто потеряла? Впрочем, это уже было неважно, поскольку на следующий день они гуляли по желтеющему осенней листвой Летнему саду. Это был один из самых восхитительных моментов в его жизни – он чувствовал, что увлечен красотой осеннего Петербурга, собственной свободой, остроумием очаровательной девушки – и вообще все вокруг прекрасно, а надоевшая Москва с ее деловыми проблемами далеко.
Через неделю, воспользовавшись тем, что родители Лены ушли в театр, он побывал у нее в гостях. Они рассматривали фотографии в альбоме, целовались, пили сухое вино. И все было бы великолепно, если бы, покинув ее дом, он не напился в тот же вечер в каком-то подозрительном баре от чувства радости и полноты жизни. А когда вышел, то решил сократить дорогу и пошел не по Невскому, а через один из тех петербургских дворов, которые придают опасность этому, не слишком гостеприимному городу. Там он и получил сзади неожиданный удар по голове, очнулся в отделении милиции, подобранный патрулем, разумеется, без часов, без денег и без шляпы. Поскольку кровь из раны на голове лила не переставая, а он был пьян и шокирован, то прямо из отделения его отвезли в спецвытрезвитель на Васильевском острове, где зашили рану и оставили ночевать.
На следующее утро, в восемь часов – эту сцену он и сейчас еще вспоминал с ужасом и отвращением – в испачканном засохшей кровью сером плаще, одетом прямо на голое тело (рубашку разорвали в вытрезвителе), с повязкой на голове и тремя рублями в кармане он отчаянно ловил такси, чтобы доехать до общежития
Однако эта кровавая история имела неожиданно приятное следствие. Дмитрий так красочно и драматично расписал Лене по телефону все, что с ним произошло, что она воспылала желанием посетить его, «бедненького», в общаге, поскольку он сам, со всеми своими синяками и ранами, выходить стеснялся. Свое временное проживание там он объяснил ее довольно оригинальным способом:
– Понимаешь, котенок, когда слишком долго живешь на одном месте, то обрастаешь таким липким мхом воспоминаний, что они просто начинают подавлять своей тяжестью. С каждым шагом или метром что-то связано, а потому начинаешь напоминать смотрителя дома-музея своего собственного имени. Плотная пелена прошлого не то, чтобы старит, но замедляет течение настоящего, а то, что древние римляне называли Ларами, или «духами места», гнетет твой собственный дух. Иногда необходимо пожить в каком-нибудь другом месте, тем более что в моей собственной квартире сейчас ремонт.
Свидание их состоялось, причем он заранее выгнал из комнаты обоих своих сожителей и постарался тщательно замаскировать следы их пребывания, чтобы она не боялась, что кто-то неожиданно может войти.
Какое это было нежное и вместе с тем упорное сопротивление, когда каждый предмет одежды снимался лишь после долгих споров, уговоров и поцелуев, когда взаимная страсть упирается в необъяснимое «нет», чтобы потом долго искать обходные пути вокруг этого ненужного препятствия. Но когда она осталась в одних колготках и Дмитрий уже готовился к последнему, решительному усилию, произошло вдруг нечто неожиданное. Лена вырвалась из его рук, вскочила с постели и, упав на колени перед угловым шкафом, принялась горячо молиться. Какое-то время Дмитрий был настолько растерян, что даже успокоился, однако затем, почувствовав весь нелепый комизм ситуации, подошел и нежно поднял ее с пола. Она уже не сопротивлялась и позволила раздеть себя до конца, произнеся при этом только одну фразу, которая тогда заставила его лишь усмехнуться, но запомнилась на всю жизнь: «Пусть этот грех ляжет на твою душу». Он с этим охотно согласился, тем более что «грех» был чрезвычайно приятен, а Леночка оказалась умелой и страстной.
Через неделю настала пора уезжать и надо было во всем сознаваться. Не зная еще, как она к этому отнесется, он пригласил ее в один из безалкогольных баров Невского проспекта, «чтобы кое-что рассказать». Она пришла туда, бледная и серьезная, как-будто заранее что-то чувствуя, и даже не улыбнулась, когда он весело спросил:
– Как, по-твоему, мужчина может добиться того, чтобы красивые девушки бросались ему навстречу с радостным визгом?
– Не знаю.
– Очень просто – оказаться в этот момент рядом с их родственниками или возлюбленными.
Ее серьезность так замечательно сочеталась с темно-фиолетовыми колготками, такого же цвета пушистым свитером и губной помадой, что она была очень хороша и он искренне жалел о своем отъезде. Узнав причину, Лена, которая, видимо, ожидала чего-то худшего, вроде «жена и двое детей», громко и облегченно расхохоталась.
Увы! Поехать с ним в Москву она не смогла ни тогда, ни после, а на все его телефонные просьбы разрешить приехать ему отвечала, что в данный момент очень занята. И их недолгий, но такой чудесный роман тихо, хотя нельзя сказать что безболезненно, увял, как бы символизируя собой элементарную истину, что из простого, даже самого невинного обмана, счастья не вырастет. Тем не менее слово «Ленинград» звучало для Дмитрия как город Лены.
«Интересно, спит ли уже Света и что ей там снится? Пока мое крохотное Я перемещается вместе с бренной оболочкой по этой огромной и нелепой территории, именуемой Москвой, все силы души моей, которая сама по себе существует вне пространства и времени, поскольку мысль не материальна и не сможет нигде находиться, устремлены туда, где… а вот интересно, как она спит – на боку или на спине? Скоро я это узнаю… Все-таки замечательно, что я возвращаюсь не с отчаянием, а с надеждой. Жаль только, что у меня нет машины, а не то пришлось бы уподобляться Швейку в его знаменитом будейовицком анабазисе. Да и вообще, красавиц всегда надежнее иметь под боком – на переднем сиденье собственной машины, а не отпускать гулять одних по московским тротуарам. Вот странно, небо то внушает надежды, а то навевает тоску, мы как бы окрашиваем его в тона собственного настроения, а потом к нему же и обращаем взыскующие взоры…»
Пора было переходить на другую сторону, что он и сделал, едва не застряв каблуком в трамвайном рельсе. Возле метро «Сокол» светящиеся часы показывали пять минут четвертого, но было заметно немалое оживление – мимо Дмитрия, не обратив на него внимания, прошли какие-то темные фигуры, оживленно обсуждавшие «ее достоинства», при этом невозможно было понять идет ли речь о женщине или о партии товара. Рядом с одной из палаток молча стояла странного вида девица, напоминавшая шлюху, не нашедшую себе клиента, а в одном из коммерческих ларьков шло оживленное застолье и раздавалась музыка. Заглядевшись на всю эту ночную жизнь, Дмитрий чуть было не упал вторично. Чем ближе к дому, тем явственнее чувствовалась усталость, и от предвкушения мягкой постели уже заранее слипались глаза.
И тут рядом притормозил грузовик. Какой-то молодой парень, сидевший в кабине, открыл дверцу:
– Слышь, командир, спичек нет? Дмитрий подошел поближе:
– Держи.
– Спасибо. Далеко идешь?
– На Песчаную.
– Садись, подбросим.
– Да тут уже близко.
– Да садись, не стесняйся.
Оставшуюся часть пути Дмитрий проехал в кабине грузовика, и когда, казалось, все уже закончилось благополучно – он подходил к собственному подъезду, нащупывая в кармане ключи, – откуда ни возьмись бесшумно возникли два молчаливых субъекта. Дмитрий остановился, не успев испугаться и не понимая – то ли они проходят мимо, то ли направляются прямо к нему. Оба настороженно глянули в его сторону, но, ничего не сказав, прошли дальше. Дмитрий облегченно вздохнул и взбежал на свой четвертый этаж. Засыпал он уже в сладких мечтах о Светлане, а проснулся днем от ее телефонного звонка.
Глава 7.
Они немного погуляли по Невскому, посидели в пивном ресторане напротив памятника Кутузову, по другую сторону канала Грибоедова, а затем пошли в кино. И вот тут, выходя после сеанса, он неожиданно потерял ее в толпе, сам не понимая, как это могло случиться. Крайне раздосадованный утратой этого, столь удачно складывающегося знакомства, он поехал в свое общежитие, размышляя по дороге на скользкую тему: «Случайно это вышло или она нарочно убежала?» И тут ему вспомнилось, как она что-то говорила о своем родном дяде… а, ну да, он же декан факультета повышения квалификации Ленинградского университета!
На следующее утро Дмитрий одним из первых отправился на Васильевский остров, где находилось здание их факультета, но вовсе не на занятия, а прямо в кабинет декана. Тот оказался довольно добродушным, лысоватым человеком, обладавшим уютно-домашним видом типичного дядюшки из водевилей. Выслушав слегка укороченный рассказ Дмитрия, в котором отсутствовал пивной ресторан, и поинтересовавшись тем, из какого города тот приехал, он вырвал листок календаря и записал ему телефон своей племянницы.
Усмехнувшись дядиной предусмотрительности и очень довольный собой, Дмитрий удалился и спустя час уже звонил Лене. Из ее веселого удивления он так и не понял – бросила она его тогда или просто потеряла? Впрочем, это уже было неважно, поскольку на следующий день они гуляли по желтеющему осенней листвой Летнему саду. Это был один из самых восхитительных моментов в его жизни – он чувствовал, что увлечен красотой осеннего Петербурга, собственной свободой, остроумием очаровательной девушки – и вообще все вокруг прекрасно, а надоевшая Москва с ее деловыми проблемами далеко.
Через неделю, воспользовавшись тем, что родители Лены ушли в театр, он побывал у нее в гостях. Они рассматривали фотографии в альбоме, целовались, пили сухое вино. И все было бы великолепно, если бы, покинув ее дом, он не напился в тот же вечер в каком-то подозрительном баре от чувства радости и полноты жизни. А когда вышел, то решил сократить дорогу и пошел не по Невскому, а через один из тех петербургских дворов, которые придают опасность этому, не слишком гостеприимному городу. Там он и получил сзади неожиданный удар по голове, очнулся в отделении милиции, подобранный патрулем, разумеется, без часов, без денег и без шляпы. Поскольку кровь из раны на голове лила не переставая, а он был пьян и шокирован, то прямо из отделения его отвезли в спецвытрезвитель на Васильевском острове, где зашили рану и оставили ночевать.
На следующее утро, в восемь часов – эту сцену он и сейчас еще вспоминал с ужасом и отвращением – в испачканном засохшей кровью сером плаще, одетом прямо на голое тело (рубашку разорвали в вытрезвителе), с повязкой на голове и тремя рублями в кармане он отчаянно ловил такси, чтобы доехать до общежития
Однако эта кровавая история имела неожиданно приятное следствие. Дмитрий так красочно и драматично расписал Лене по телефону все, что с ним произошло, что она воспылала желанием посетить его, «бедненького», в общаге, поскольку он сам, со всеми своими синяками и ранами, выходить стеснялся. Свое временное проживание там он объяснил ее довольно оригинальным способом:
– Понимаешь, котенок, когда слишком долго живешь на одном месте, то обрастаешь таким липким мхом воспоминаний, что они просто начинают подавлять своей тяжестью. С каждым шагом или метром что-то связано, а потому начинаешь напоминать смотрителя дома-музея своего собственного имени. Плотная пелена прошлого не то, чтобы старит, но замедляет течение настоящего, а то, что древние римляне называли Ларами, или «духами места», гнетет твой собственный дух. Иногда необходимо пожить в каком-нибудь другом месте, тем более что в моей собственной квартире сейчас ремонт.
Свидание их состоялось, причем он заранее выгнал из комнаты обоих своих сожителей и постарался тщательно замаскировать следы их пребывания, чтобы она не боялась, что кто-то неожиданно может войти.
Какое это было нежное и вместе с тем упорное сопротивление, когда каждый предмет одежды снимался лишь после долгих споров, уговоров и поцелуев, когда взаимная страсть упирается в необъяснимое «нет», чтобы потом долго искать обходные пути вокруг этого ненужного препятствия. Но когда она осталась в одних колготках и Дмитрий уже готовился к последнему, решительному усилию, произошло вдруг нечто неожиданное. Лена вырвалась из его рук, вскочила с постели и, упав на колени перед угловым шкафом, принялась горячо молиться. Какое-то время Дмитрий был настолько растерян, что даже успокоился, однако затем, почувствовав весь нелепый комизм ситуации, подошел и нежно поднял ее с пола. Она уже не сопротивлялась и позволила раздеть себя до конца, произнеся при этом только одну фразу, которая тогда заставила его лишь усмехнуться, но запомнилась на всю жизнь: «Пусть этот грех ляжет на твою душу». Он с этим охотно согласился, тем более что «грех» был чрезвычайно приятен, а Леночка оказалась умелой и страстной.
Через неделю настала пора уезжать и надо было во всем сознаваться. Не зная еще, как она к этому отнесется, он пригласил ее в один из безалкогольных баров Невского проспекта, «чтобы кое-что рассказать». Она пришла туда, бледная и серьезная, как-будто заранее что-то чувствуя, и даже не улыбнулась, когда он весело спросил:
– Как, по-твоему, мужчина может добиться того, чтобы красивые девушки бросались ему навстречу с радостным визгом?
– Не знаю.
– Очень просто – оказаться в этот момент рядом с их родственниками или возлюбленными.
Ее серьезность так замечательно сочеталась с темно-фиолетовыми колготками, такого же цвета пушистым свитером и губной помадой, что она была очень хороша и он искренне жалел о своем отъезде. Узнав причину, Лена, которая, видимо, ожидала чего-то худшего, вроде «жена и двое детей», громко и облегченно расхохоталась.
Увы! Поехать с ним в Москву она не смогла ни тогда, ни после, а на все его телефонные просьбы разрешить приехать ему отвечала, что в данный момент очень занята. И их недолгий, но такой чудесный роман тихо, хотя нельзя сказать что безболезненно, увял, как бы символизируя собой элементарную истину, что из простого, даже самого невинного обмана, счастья не вырастет. Тем не менее слово «Ленинград» звучало для Дмитрия как город Лены.
«Интересно, спит ли уже Света и что ей там снится? Пока мое крохотное Я перемещается вместе с бренной оболочкой по этой огромной и нелепой территории, именуемой Москвой, все силы души моей, которая сама по себе существует вне пространства и времени, поскольку мысль не материальна и не сможет нигде находиться, устремлены туда, где… а вот интересно, как она спит – на боку или на спине? Скоро я это узнаю… Все-таки замечательно, что я возвращаюсь не с отчаянием, а с надеждой. Жаль только, что у меня нет машины, а не то пришлось бы уподобляться Швейку в его знаменитом будейовицком анабазисе. Да и вообще, красавиц всегда надежнее иметь под боком – на переднем сиденье собственной машины, а не отпускать гулять одних по московским тротуарам. Вот странно, небо то внушает надежды, а то навевает тоску, мы как бы окрашиваем его в тона собственного настроения, а потом к нему же и обращаем взыскующие взоры…»
Пора было переходить на другую сторону, что он и сделал, едва не застряв каблуком в трамвайном рельсе. Возле метро «Сокол» светящиеся часы показывали пять минут четвертого, но было заметно немалое оживление – мимо Дмитрия, не обратив на него внимания, прошли какие-то темные фигуры, оживленно обсуждавшие «ее достоинства», при этом невозможно было понять идет ли речь о женщине или о партии товара. Рядом с одной из палаток молча стояла странного вида девица, напоминавшая шлюху, не нашедшую себе клиента, а в одном из коммерческих ларьков шло оживленное застолье и раздавалась музыка. Заглядевшись на всю эту ночную жизнь, Дмитрий чуть было не упал вторично. Чем ближе к дому, тем явственнее чувствовалась усталость, и от предвкушения мягкой постели уже заранее слипались глаза.
И тут рядом притормозил грузовик. Какой-то молодой парень, сидевший в кабине, открыл дверцу:
– Слышь, командир, спичек нет? Дмитрий подошел поближе:
– Держи.
– Спасибо. Далеко идешь?
– На Песчаную.
– Садись, подбросим.
– Да тут уже близко.
– Да садись, не стесняйся.
Оставшуюся часть пути Дмитрий проехал в кабине грузовика, и когда, казалось, все уже закончилось благополучно – он подходил к собственному подъезду, нащупывая в кармане ключи, – откуда ни возьмись бесшумно возникли два молчаливых субъекта. Дмитрий остановился, не успев испугаться и не понимая – то ли они проходят мимо, то ли направляются прямо к нему. Оба настороженно глянули в его сторону, но, ничего не сказав, прошли дальше. Дмитрий облегченно вздохнул и взбежал на свой четвертый этаж. Засыпал он уже в сладких мечтах о Светлане, а проснулся днем от ее телефонного звонка.
Глава 7.
КАК ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МИЛЛИОНА
Последние несколько дней Светлану не покидало чувство беспокойства – ей казалось, что она находится под угрожающим и неотступным мужским вниманием. Внешне все было вполне благополучно – она уже переехала к Дмитрию и они целую неделю жили вместе, все более привязываясь друг к другу и всерьез обсуждая, когда лучше подать заявление в загс, чтобы день свадьбы пришелся на новогодние праздники. Сам он выглядел счастливым и не раз полушутя предлагал сходить в церковь Всех Святых и поставить свечку оптинским старцам, «благословившим» их неожиданное знакомство.
Но вот она вместо душевного покоя обрела это непроходяще-тревожное чувство, которое постоянно напоминало ей о том, что нечто неотвратимое уже случилось и теперь подспудно тлеет, грозя вот-вот вырваться наружу. Она была почти уверена, что знает, с чего это началось, но, укоряя себя за неосторожность не могла преодолеть недоумения – как ее смогли разыскать?
В тот день Дмитрий поехал на работу, а она отправилась гулять по городу, с любопытством заходя в многочисленные коммерческие магазины. Как и всякой русской женщиной, ею владела мечта о шубе, тем более что зимнее пальто с воротником из нутрии она носила уже пятый год подряд. В одном из магазинов Лениградского проспекта ее внимание привлекла великолепная американская шуба из искусственного меха, сделанная «под леопарда» и стоившая 950 тысяч рублей. Разумеется, что таких денег не было ни у нее, ни у Дмитрия, а потому даже мечтать о такой шубе было для нее чистым безумием, и все же она не удержалась и попросила продавщицу позволить ей примерить. Войдя в кабинку, одевшись и взглянув на себя в зеркало, она на мгновение даже закрыла глаза – мало того, что эта шуба идеально подходила ей по размеру и была очень легкой и удобной, но стоило поднять воротник и распустить волосы по спине… и можно было отправляться покорять Париж. Что оставалось делать бедной женщине? Только вздохнуть, открыть глаза и начать презренно расстегивать пуговицы. И вот тут она увидела в зеркале, что через незадернутые шторки примерочной кабины на нее внимательно смотрит какой-то мужчина, стоявший по ту сторону прилавка. Слегка смутившись, она вернула шубу продавщице, отрицательно мотнув головой на удивительно бестактный вопрос: «Будете брать?», и заметила на ее равнодушном лице тень понимающе-презрительной улыбки. Вернувшись в торговый зал и продолжив свое изучение прилавков, она инстинктивно почувствовала, что уже сама стала объектом изучения и незнакомец следует за ней. Она украдкой оглянулась на него и тут же пожалела об этом, наткнувшись на оценивающе-бесцеремонный взгляд, заставивший ее мгновенно собраться и принять самый равнодушный вид. Хотя он был элегантно одет – в длинное серое пальто, модно подстрижен и гладко выбрит, но эти твердые тонкие губы и наглый, как ей подумалось, взгляд придавали его достаточно заурядному лицу неприятное выражение. На вид ему было не больше сорока лет.
Еще не ощущая никакой тревоги, она перешла в отдел детских игрушек – ей хотелось купить что-нибудь для Даши – и присмотрела там замечательного китайского медвежонка, одетого в розовые штанишки и шапочку. Немедленно решив купить, она повернулась к кассе и тут же столкнулась со своим преследователем, который, оказывается, стоял у нее за спиной.
– Извините, – машинально произнесла она, хотя виноват был он, и не дождалась ответа. Он то ли кивнул, то ли просто дернул головой и отошел к окну, не сводя с нее глаз. Настроение Светланы резко ухудшилось и даже представление о том, как обрадуется дочь этому подарку, не смогло это исправить. Тем более что тот человек пошел за ней к выходу и придержал дверь, выпуская ее на улицу. Она поняла, что знакомства не избежать, и внутренне напряглась, ожидая, когда он заговорит. Однако первая же его фраза застигла ее врасплох:
– Хотите иметь такую шубу?
Она только растерянно взглянула на него, не зная что отвечать.
– Одно слово – и она будет вашей. Тем более что вы в ней великолепны. Так что?
Светлана недоуменно пожала плечами, думая о том, что если это шутка, то почему она произносится таким серьезным тоном, а если это всерьез, то не сумасшедший ли он.
– Нет, спасибо. Все это как-то странно…
– Учтите, такие подарки я делаю не каждой женщине.
Сам тон его голоса был отнюдь не веселым и не заигрывающим, как это бывает у мужчин, любящих знакомиться на улицах, а сухим, требовательным и даже слегка оскорбительным. Эти неприятные интонации придали решимость и ее голосу:
– Нет, спасибо. До свидания.
– Постойте, – и он почти ухватил ее за рукав, – вы кто?
– Неважно.
– Раз я спрашиваю, значит, важно.
Нет, такая бесцеремонность давно бы ее возмутила, если бы она не чувствовала во всем происходящем затаенной угрозы.
– Простите, но мне пора идти.
Единственным ее оружием была ледяная вежливость. Придав своему взгляду самый надменный вид, она в упор взглянула на него, но увидела столь циничные, непробиваемо-самоуверенные, полуприщуренные глаза, что вновь почувствовала себя неуютно, хотя было всего пять часов вечера, они стояли на оживленном Проспетсге, а справа и слева их обходили прохожие,
– Я все равно вас найду, только это будет дороже стоить.
– Ищите, – она пожала плечами и, стараясь не спешить, пошла прочь.
Светлана не оглянулась назад, чтобы не выдавать своей тревоги, кроме того, ей казалось, что незнакомец будет стоять и смотреть ей вслед, как это обычно бывает в кино, а потому она не видела, как он подошел к стоявшему у бровки «БМВ» и, открыв дверцу, сел внутрь. Через минуту оттуда вылез высокий, жующий жвачку парень лет двадцати, в варенках и короткой коричневой куртке, отбросил сигарету и устремился за ней…
Сама не зная почему, но она ничего не рассказала об этом Дмитрию и вот теперь боялась признаться себе, что незнакомец все-таки сдержал свое слово и за каждым ее шагом внимательно следят. Может быть, впечатление слежки произвело неожиданное столкновение с каким-то молодым человеком, когда она, возвращаясь из булочной, вспомнила, что забыта купить чай, резко повернула обратно и едва не уперлась ему в грудь – причем он нехотя посторонился и остался стоять на месте, прикуривая и делая вид, что не обращает на нее внимания. Но когда она выходила из булочной второй раз, он все еще стоял на прежнем месте.
Может быть, чувство слежки возникло после того, когда на следующий день она шла к троллейбусной остановке и, проходя через двор, увидала иностранную машину с сидевшими в ней людьми. То ли ей показалось, то ли это было на самом деле, но как только она прошла мимо – за спиной у нее немедленно заурчал мотор.
Пока она обдумывала, стоит ли и если стоит, то как рассказать об этом Дмитрию, случилось нечто такое, после чего ее тревога сменилась страхом и уже не было выбора – рассказывать или умолчать.
Произошло это в последний день сентября, когда она вернулась домой раньше Дмитрия, причем расстались они всего три часа назад. Войдя в квартиру, она интуитивно почувствовала, что здесь побывали посторонние. Сначала она подумала, что вернулся отец Дмитрия, которого она видела до этого только один раз и который еще ни разу не ночевал дома. Прикрыв дверь и не снимая плащ, она заглянула в маленькую комнату – никого, прошла и заглянула в большую, и… остолбенела. На столе, в вазе, красовался огромный букет белых роз, а рядом лежал конверт. Первым было радостное удивление – она при виде цветов, разумеется, подумала о Дмитрии, но конверт ее слегка встревожил. Вряд ли он стал бы писать ей письма, они недавно расстались. Ее испуг еще больше усилился, когда она взяла этот незапечатанный и ненадписанный конверт и из него радужным дождем посыпались купюры по 50 тысяч рублей. Подняв и пересчитав, она ужаснулась – их было ровно двадцать. «Миллион рублей», – только и подумала она не в силах словесно выразить свою мысль до конца… Записка, которая лежала вместе с деньгами, была очень короткой: «Купите себе шубу. Мне вы в ней нравитесь. Георгий».
Так и не сняв пальто, она присела в кресло, растерянно глядя на розы, и тут в двери раздался звук вставляемого ключа – она испуганно вскочила и бросилась в прихожую. Это был довольный и улыбающийся Дмитрий с пятью алыми гвоздиками в руках.
– Привет! – весело начал он, но, заметив ее встревоженное лицо, тут же сменил тон. – Что-нибудь случилось?
Она кивнула, и в этот момент раздался телефонный звонок. У нее защемило сердце от дурного предчувствия. Дмитрий, расстегивая плащ и все еще не сменив выражения лица, взял трубку: «Алло?»
Пауза. Он повторил:
– Алло, я слушаю.
После недолгого молчания раздался мужской голос, поразивший его своим высокомерием:
– Светлану позови.
Дмитрий недоуменно вскинул на нее глаза и уже хотел было машинально передать трубку, но что-то непереносимо-хамское в этом обращении на «ты» заставило его остановиться.
– Простите, ас кем я говорю?
– Светлану позови, я сказал, – все также медленно и хамски-требовательно повторил голос.
– Пока вы не представитесь, я этого не сделаю.
– Что, хочешь очень быстро сыграть в ящик? – это было сказано так отчетливо и угрожающе, что Дмитрий почувствовал, как учащенно забилось сердце и дрогнули руки. Он оглянулся на Светлану, и ее встревоженный вид его отнюдь не успокоил, хотя он понял, что в этот момент защищает ее от чего-то страшного.
– Короче, что вам угодно?
– Мне угодно твою бабу.
– Пошел к е…ной матери! – Дмитрий бросил трубку. Светлана, пораженная его вспышкой, спросила. «Кто это звонил?», но он лишь махнул рукой, чувствуя, что начинается что-то ужасное и сейчас обязательно позвонят еще. Не успел он прикурить и выпустить первую струю дыма, как звонок повторился.
– Да.
– Если тебе что-то неясно, козел, то выгляни в окно и подумай, сможешь ли ты выйти на улицу, если я этого не захочу.
Дмитрий молчал.
– Ты понял, что я сказал? Выгляни в окно.
Дмитрий взял телефон в руки и двинулся к окну. Светлана удивленно последовала за ним. Во дворе стоял белый «феррари», возле которого прохаживались два здоровенных бугая, нетерпеливо поглядывавших на их окна. Заметив Дмитрия, один из них, усатый и плечистый, сделал характерно-презрительный жест – выставил сжатую в кулак правую руку и с размаху ударил по ее локтевому суставу кистью левой.
– Ты все понял или еще что-то неясно? – после долгой паузы поинтересовался голос. – Зови Свету.
– Нет.
– Тогда пиши завещание и заказывай гроб с музыкой, – и в трубке раздались короткие гудки.
В глубине души Дмитрий очень испугался, хотя изо всех сил постарался не показывать этого Светла не. Впрочем, она и так это почувствовала, а потому смотрела на него вопросительно-тревожно. Он еще не знал, что произошло и кто эти люди, но уже понял, что его короткому и безмятежному счастью настал конец и ничего уже не поправить, чтобы вновь вернуться к тому радостно-безоблачному состоянию души, в котором он пребывал последнюю неделю. Оказалось, что достаточно одного телефонного звонка– и все, и мгновенно наступило крушение привычной жизни, и потянуло тяжелым, трупным запахом, от которого не спрятаться и который подступает к горлу омерзительным удушьем.
Так и забыв раздеться, они еще долго сидели в креслах друг против друга, а цветы и миллион рублей постоянно напоминали им о том, что телефонный звонок – не мираж, он обязательно повторится, белый «феррари» – не призрак, и хотя он уехал вскоре после звонка, еще обязательно вернется, этими цветами можно покрыть могилу их спокойствия и всей прежней жизни.
В эту ночь их ласки были столь странными, утонченными и печальными, как будто это была их последняя ночь перед неизбежной и неведомой разлукой – оба чувствовали это, стараясь изо всех сил удовлетворить малейшее желание друг друга, и стыдились этого, словно заранее признав неизбежность поражения.
Утром Дмитрий стал собираться с особой тщательностью, словно ему предстояло важное деловое свидание.
– Ты идешь? – полувопросительно-полуутвердительно сказала Светлана, потому что они уже обо всем переговорили ночью.
– Да. Сначала в милицию, потом куплю новый замок. Эти проклятые деньги я беру с собой, а ты заложи цепочку и никому, ни под каким предлогом не открывай. К телефону не подходи, если будут особенно настойчиво звонить, просто выдерни шнур из розетки. И вообще, перед окнами старайся не показываться, чтобы у них не было уверенности в том, что ты дома. Телефон местного отделения милиции – в записной книжке. Ну, кажется, все.
Они не просто поцеловались, а нежно прижались друг к другу и какое-то время стояли молча. Наконец Дмитрий со вздохом оторвался от нее и ушел.
Он никогда не доверял милиции, видя в ней опасность не столько для грабителей и бандитов, сколько для мирных и подвыпивших интеллигентов, представлявших собой любимую мишень для издевательств со стороны полуграмотных сержантов. Где-то, в каких-то экстремальных ситуациях, о которых писали газеты и снимали кино, доблестные милиционеры, может быть, и совершали свои героические подвиги, но в обычной московской жизни, стоило только слегка выпить – и ты, будучи самым законопослушным и смирным гражданином, не имеющим в мыслях ничего иного, как только поскорее добраться до дома, становился совершенно беззащитным перед любой милицейской фуражкой, которой в тебе что-то не понравилось. Складывалось такое удивительное впечатление, что милиция боится и уважает преступников, поскольку они необходимы для ее собственного существования (порой они и разговаривают на одном языке), но зато откровенно презирает тех самых законопослушных налогоплательщиков, на деньги которых и ради которых вроде бы и существует.
А ведь именно милиция и различные чиновники представляют в воображении рядового гражданина то реальное государство, с которым ему постоянно приходится иметь дело. И в этом представлении с неприятной отчетливостью пролегает грань между «они» и «мы». Нет, в обычной жизни «они» могут быть такими же, как и «мы», со всеми своими страстями и слабостями, но стоит им в свое рабочее время стать представителями государства, как «они» напрочь утрачивают свои лучшие человеческие качества, оставляя лишь самые худшие, главнейшими из которых является непрестанное желание всячески «нас» давить и унижать.
Что, если бы рядовому российскому гражданину представилась фантастическая возможность отомстить своему «родному» государству и его твердолобым представителям за все те унижения, трудности и муки, которым оно его постоянно подвергает, пребывая при этом в неумолимой уверенности, что даже иные государственные глупости имеют священное значение, а потому нет ничего такого, чего нельзя было бы не принести в жертву этому Молоху (кроме, разумеется, его собственных частей) – будь то жизнь гражданина или его личное счастье. Так вот, что бы стал делать рядовой российский гражданин, обретя возможность отомстить государству, немного одумавшись и поостыв? Расстреливать тупых и ленивых чиновников, а также продажных и наглых представителей всех государственных сословий? Пороть, сажать в тюрьмы, катать на шесте, вымазанных дегтем и вывалянных в перьях? Но ведь у каждого из них есть семьи и дети, кроме того, такими их сделала система – а любую систему придумывают те же люди, и любая система – это всего лишь определенные связи и отношения между теми же людьми. Так кто же должен за это отвечать? Какая странная и ужасная сила абстракций довлеет над человечеством! Народ, партия, государство, нация – но за всеми так называемыми общими интересами неизбежно проглянет свиное рыло интересов конкретных людей и групп. А потому общие интересы – это всегда только ширма, за которой воюют друг с другом интересы различных общественных групп, большей или меньшей численности.
Но вот она вместо душевного покоя обрела это непроходяще-тревожное чувство, которое постоянно напоминало ей о том, что нечто неотвратимое уже случилось и теперь подспудно тлеет, грозя вот-вот вырваться наружу. Она была почти уверена, что знает, с чего это началось, но, укоряя себя за неосторожность не могла преодолеть недоумения – как ее смогли разыскать?
В тот день Дмитрий поехал на работу, а она отправилась гулять по городу, с любопытством заходя в многочисленные коммерческие магазины. Как и всякой русской женщиной, ею владела мечта о шубе, тем более что зимнее пальто с воротником из нутрии она носила уже пятый год подряд. В одном из магазинов Лениградского проспекта ее внимание привлекла великолепная американская шуба из искусственного меха, сделанная «под леопарда» и стоившая 950 тысяч рублей. Разумеется, что таких денег не было ни у нее, ни у Дмитрия, а потому даже мечтать о такой шубе было для нее чистым безумием, и все же она не удержалась и попросила продавщицу позволить ей примерить. Войдя в кабинку, одевшись и взглянув на себя в зеркало, она на мгновение даже закрыла глаза – мало того, что эта шуба идеально подходила ей по размеру и была очень легкой и удобной, но стоило поднять воротник и распустить волосы по спине… и можно было отправляться покорять Париж. Что оставалось делать бедной женщине? Только вздохнуть, открыть глаза и начать презренно расстегивать пуговицы. И вот тут она увидела в зеркале, что через незадернутые шторки примерочной кабины на нее внимательно смотрит какой-то мужчина, стоявший по ту сторону прилавка. Слегка смутившись, она вернула шубу продавщице, отрицательно мотнув головой на удивительно бестактный вопрос: «Будете брать?», и заметила на ее равнодушном лице тень понимающе-презрительной улыбки. Вернувшись в торговый зал и продолжив свое изучение прилавков, она инстинктивно почувствовала, что уже сама стала объектом изучения и незнакомец следует за ней. Она украдкой оглянулась на него и тут же пожалела об этом, наткнувшись на оценивающе-бесцеремонный взгляд, заставивший ее мгновенно собраться и принять самый равнодушный вид. Хотя он был элегантно одет – в длинное серое пальто, модно подстрижен и гладко выбрит, но эти твердые тонкие губы и наглый, как ей подумалось, взгляд придавали его достаточно заурядному лицу неприятное выражение. На вид ему было не больше сорока лет.
Еще не ощущая никакой тревоги, она перешла в отдел детских игрушек – ей хотелось купить что-нибудь для Даши – и присмотрела там замечательного китайского медвежонка, одетого в розовые штанишки и шапочку. Немедленно решив купить, она повернулась к кассе и тут же столкнулась со своим преследователем, который, оказывается, стоял у нее за спиной.
– Извините, – машинально произнесла она, хотя виноват был он, и не дождалась ответа. Он то ли кивнул, то ли просто дернул головой и отошел к окну, не сводя с нее глаз. Настроение Светланы резко ухудшилось и даже представление о том, как обрадуется дочь этому подарку, не смогло это исправить. Тем более что тот человек пошел за ней к выходу и придержал дверь, выпуская ее на улицу. Она поняла, что знакомства не избежать, и внутренне напряглась, ожидая, когда он заговорит. Однако первая же его фраза застигла ее врасплох:
– Хотите иметь такую шубу?
Она только растерянно взглянула на него, не зная что отвечать.
– Одно слово – и она будет вашей. Тем более что вы в ней великолепны. Так что?
Светлана недоуменно пожала плечами, думая о том, что если это шутка, то почему она произносится таким серьезным тоном, а если это всерьез, то не сумасшедший ли он.
– Нет, спасибо. Все это как-то странно…
– Учтите, такие подарки я делаю не каждой женщине.
Сам тон его голоса был отнюдь не веселым и не заигрывающим, как это бывает у мужчин, любящих знакомиться на улицах, а сухим, требовательным и даже слегка оскорбительным. Эти неприятные интонации придали решимость и ее голосу:
– Нет, спасибо. До свидания.
– Постойте, – и он почти ухватил ее за рукав, – вы кто?
– Неважно.
– Раз я спрашиваю, значит, важно.
Нет, такая бесцеремонность давно бы ее возмутила, если бы она не чувствовала во всем происходящем затаенной угрозы.
– Простите, но мне пора идти.
Единственным ее оружием была ледяная вежливость. Придав своему взгляду самый надменный вид, она в упор взглянула на него, но увидела столь циничные, непробиваемо-самоуверенные, полуприщуренные глаза, что вновь почувствовала себя неуютно, хотя было всего пять часов вечера, они стояли на оживленном Проспетсге, а справа и слева их обходили прохожие,
– Я все равно вас найду, только это будет дороже стоить.
– Ищите, – она пожала плечами и, стараясь не спешить, пошла прочь.
Светлана не оглянулась назад, чтобы не выдавать своей тревоги, кроме того, ей казалось, что незнакомец будет стоять и смотреть ей вслед, как это обычно бывает в кино, а потому она не видела, как он подошел к стоявшему у бровки «БМВ» и, открыв дверцу, сел внутрь. Через минуту оттуда вылез высокий, жующий жвачку парень лет двадцати, в варенках и короткой коричневой куртке, отбросил сигарету и устремился за ней…
Сама не зная почему, но она ничего не рассказала об этом Дмитрию и вот теперь боялась признаться себе, что незнакомец все-таки сдержал свое слово и за каждым ее шагом внимательно следят. Может быть, впечатление слежки произвело неожиданное столкновение с каким-то молодым человеком, когда она, возвращаясь из булочной, вспомнила, что забыта купить чай, резко повернула обратно и едва не уперлась ему в грудь – причем он нехотя посторонился и остался стоять на месте, прикуривая и делая вид, что не обращает на нее внимания. Но когда она выходила из булочной второй раз, он все еще стоял на прежнем месте.
Может быть, чувство слежки возникло после того, когда на следующий день она шла к троллейбусной остановке и, проходя через двор, увидала иностранную машину с сидевшими в ней людьми. То ли ей показалось, то ли это было на самом деле, но как только она прошла мимо – за спиной у нее немедленно заурчал мотор.
Пока она обдумывала, стоит ли и если стоит, то как рассказать об этом Дмитрию, случилось нечто такое, после чего ее тревога сменилась страхом и уже не было выбора – рассказывать или умолчать.
Произошло это в последний день сентября, когда она вернулась домой раньше Дмитрия, причем расстались они всего три часа назад. Войдя в квартиру, она интуитивно почувствовала, что здесь побывали посторонние. Сначала она подумала, что вернулся отец Дмитрия, которого она видела до этого только один раз и который еще ни разу не ночевал дома. Прикрыв дверь и не снимая плащ, она заглянула в маленькую комнату – никого, прошла и заглянула в большую, и… остолбенела. На столе, в вазе, красовался огромный букет белых роз, а рядом лежал конверт. Первым было радостное удивление – она при виде цветов, разумеется, подумала о Дмитрии, но конверт ее слегка встревожил. Вряд ли он стал бы писать ей письма, они недавно расстались. Ее испуг еще больше усилился, когда она взяла этот незапечатанный и ненадписанный конверт и из него радужным дождем посыпались купюры по 50 тысяч рублей. Подняв и пересчитав, она ужаснулась – их было ровно двадцать. «Миллион рублей», – только и подумала она не в силах словесно выразить свою мысль до конца… Записка, которая лежала вместе с деньгами, была очень короткой: «Купите себе шубу. Мне вы в ней нравитесь. Георгий».
Так и не сняв пальто, она присела в кресло, растерянно глядя на розы, и тут в двери раздался звук вставляемого ключа – она испуганно вскочила и бросилась в прихожую. Это был довольный и улыбающийся Дмитрий с пятью алыми гвоздиками в руках.
– Привет! – весело начал он, но, заметив ее встревоженное лицо, тут же сменил тон. – Что-нибудь случилось?
Она кивнула, и в этот момент раздался телефонный звонок. У нее защемило сердце от дурного предчувствия. Дмитрий, расстегивая плащ и все еще не сменив выражения лица, взял трубку: «Алло?»
Пауза. Он повторил:
– Алло, я слушаю.
После недолгого молчания раздался мужской голос, поразивший его своим высокомерием:
– Светлану позови.
Дмитрий недоуменно вскинул на нее глаза и уже хотел было машинально передать трубку, но что-то непереносимо-хамское в этом обращении на «ты» заставило его остановиться.
– Простите, ас кем я говорю?
– Светлану позови, я сказал, – все также медленно и хамски-требовательно повторил голос.
– Пока вы не представитесь, я этого не сделаю.
– Что, хочешь очень быстро сыграть в ящик? – это было сказано так отчетливо и угрожающе, что Дмитрий почувствовал, как учащенно забилось сердце и дрогнули руки. Он оглянулся на Светлану, и ее встревоженный вид его отнюдь не успокоил, хотя он понял, что в этот момент защищает ее от чего-то страшного.
– Короче, что вам угодно?
– Мне угодно твою бабу.
– Пошел к е…ной матери! – Дмитрий бросил трубку. Светлана, пораженная его вспышкой, спросила. «Кто это звонил?», но он лишь махнул рукой, чувствуя, что начинается что-то ужасное и сейчас обязательно позвонят еще. Не успел он прикурить и выпустить первую струю дыма, как звонок повторился.
– Да.
– Если тебе что-то неясно, козел, то выгляни в окно и подумай, сможешь ли ты выйти на улицу, если я этого не захочу.
Дмитрий молчал.
– Ты понял, что я сказал? Выгляни в окно.
Дмитрий взял телефон в руки и двинулся к окну. Светлана удивленно последовала за ним. Во дворе стоял белый «феррари», возле которого прохаживались два здоровенных бугая, нетерпеливо поглядывавших на их окна. Заметив Дмитрия, один из них, усатый и плечистый, сделал характерно-презрительный жест – выставил сжатую в кулак правую руку и с размаху ударил по ее локтевому суставу кистью левой.
– Ты все понял или еще что-то неясно? – после долгой паузы поинтересовался голос. – Зови Свету.
– Нет.
– Тогда пиши завещание и заказывай гроб с музыкой, – и в трубке раздались короткие гудки.
В глубине души Дмитрий очень испугался, хотя изо всех сил постарался не показывать этого Светла не. Впрочем, она и так это почувствовала, а потому смотрела на него вопросительно-тревожно. Он еще не знал, что произошло и кто эти люди, но уже понял, что его короткому и безмятежному счастью настал конец и ничего уже не поправить, чтобы вновь вернуться к тому радостно-безоблачному состоянию души, в котором он пребывал последнюю неделю. Оказалось, что достаточно одного телефонного звонка– и все, и мгновенно наступило крушение привычной жизни, и потянуло тяжелым, трупным запахом, от которого не спрятаться и который подступает к горлу омерзительным удушьем.
Так и забыв раздеться, они еще долго сидели в креслах друг против друга, а цветы и миллион рублей постоянно напоминали им о том, что телефонный звонок – не мираж, он обязательно повторится, белый «феррари» – не призрак, и хотя он уехал вскоре после звонка, еще обязательно вернется, этими цветами можно покрыть могилу их спокойствия и всей прежней жизни.
В эту ночь их ласки были столь странными, утонченными и печальными, как будто это была их последняя ночь перед неизбежной и неведомой разлукой – оба чувствовали это, стараясь изо всех сил удовлетворить малейшее желание друг друга, и стыдились этого, словно заранее признав неизбежность поражения.
Утром Дмитрий стал собираться с особой тщательностью, словно ему предстояло важное деловое свидание.
– Ты идешь? – полувопросительно-полуутвердительно сказала Светлана, потому что они уже обо всем переговорили ночью.
– Да. Сначала в милицию, потом куплю новый замок. Эти проклятые деньги я беру с собой, а ты заложи цепочку и никому, ни под каким предлогом не открывай. К телефону не подходи, если будут особенно настойчиво звонить, просто выдерни шнур из розетки. И вообще, перед окнами старайся не показываться, чтобы у них не было уверенности в том, что ты дома. Телефон местного отделения милиции – в записной книжке. Ну, кажется, все.
Они не просто поцеловались, а нежно прижались друг к другу и какое-то время стояли молча. Наконец Дмитрий со вздохом оторвался от нее и ушел.
Он никогда не доверял милиции, видя в ней опасность не столько для грабителей и бандитов, сколько для мирных и подвыпивших интеллигентов, представлявших собой любимую мишень для издевательств со стороны полуграмотных сержантов. Где-то, в каких-то экстремальных ситуациях, о которых писали газеты и снимали кино, доблестные милиционеры, может быть, и совершали свои героические подвиги, но в обычной московской жизни, стоило только слегка выпить – и ты, будучи самым законопослушным и смирным гражданином, не имеющим в мыслях ничего иного, как только поскорее добраться до дома, становился совершенно беззащитным перед любой милицейской фуражкой, которой в тебе что-то не понравилось. Складывалось такое удивительное впечатление, что милиция боится и уважает преступников, поскольку они необходимы для ее собственного существования (порой они и разговаривают на одном языке), но зато откровенно презирает тех самых законопослушных налогоплательщиков, на деньги которых и ради которых вроде бы и существует.
А ведь именно милиция и различные чиновники представляют в воображении рядового гражданина то реальное государство, с которым ему постоянно приходится иметь дело. И в этом представлении с неприятной отчетливостью пролегает грань между «они» и «мы». Нет, в обычной жизни «они» могут быть такими же, как и «мы», со всеми своими страстями и слабостями, но стоит им в свое рабочее время стать представителями государства, как «они» напрочь утрачивают свои лучшие человеческие качества, оставляя лишь самые худшие, главнейшими из которых является непрестанное желание всячески «нас» давить и унижать.
Что, если бы рядовому российскому гражданину представилась фантастическая возможность отомстить своему «родному» государству и его твердолобым представителям за все те унижения, трудности и муки, которым оно его постоянно подвергает, пребывая при этом в неумолимой уверенности, что даже иные государственные глупости имеют священное значение, а потому нет ничего такого, чего нельзя было бы не принести в жертву этому Молоху (кроме, разумеется, его собственных частей) – будь то жизнь гражданина или его личное счастье. Так вот, что бы стал делать рядовой российский гражданин, обретя возможность отомстить государству, немного одумавшись и поостыв? Расстреливать тупых и ленивых чиновников, а также продажных и наглых представителей всех государственных сословий? Пороть, сажать в тюрьмы, катать на шесте, вымазанных дегтем и вывалянных в перьях? Но ведь у каждого из них есть семьи и дети, кроме того, такими их сделала система – а любую систему придумывают те же люди, и любая система – это всего лишь определенные связи и отношения между теми же людьми. Так кто же должен за это отвечать? Какая странная и ужасная сила абстракций довлеет над человечеством! Народ, партия, государство, нация – но за всеми так называемыми общими интересами неизбежно проглянет свиное рыло интересов конкретных людей и групп. А потому общие интересы – это всегда только ширма, за которой воюют друг с другом интересы различных общественных групп, большей или меньшей численности.