Когда он с трудом, опираясь на дерево, возле которого лежал, поднялся с земли, те двое уже сидели в своей машине, но не уезжали, а следили за ним. Он повернулся и заковылял прочь, выплюнув по дороге обломки двух зубов. Один из собачников, сосед, подбежал было к нему и начал что-то говорить про милицию и про то, что он запомнил номер машины, но Дмитрий лишь вяло махнул рукой и ничего не ответил.
Сидя сейчас в ванной и мучаясь от боли в голове, шее, груди, он чувствовал себя таким униженным, подавленным и обреченным, что даже не знал, что говорить Светлане. Но она ничего и не спрашивала, смазывая порезы на шее йодом, а начинающие распухать синяки троксевазином. Закончив свою работу, она задала ему два коротких вопроса:
– Это из-за меня?
Он кивнул, не поднимая глаз.
– Они угрожали тебя убить?
Он вновь кивнул и вдруг почувствовал, что плачет – плачет горькими, горячими слезами нестерпимой обиды. Не удержавшись, чтоб только не зарыдать, он обнял стоявшую перед ним Светлану и прижался щекой к ее халату. Она была такой теплой, уютной, ароматной… Милая, любимая и безвозвратно теряемая… Несмотря на всю свою безумную усталость, ему захотелось ее сейчас, немедленно, но он знал, что не посмеет к ней притронуться, потому что в желании обладать женщиной, которую не можешь защитить, было что-то невыразимо постыдное.
Но она сама поняла это желание по легкой дрожи, сотрясавшей его тело, сама привела в комнату и помогла раздеться. Затем расстегнула и сняла собственный халат, стянула через голову ночную рубашку и легла рядом. И Дмитрий, целуя разбитыми губами ее упругое, смуглое тело, чувствовал, что продолжает плакать и его горячие слезы капают на ее груди и живот… Она тоже ласкала его, но как-то иначе, словно бы по обязанности. Оба старались не встречаться взглядами и губами, словно делали что-то постыдное… А когда он, уже лежа сверху и войдя в нее, попытался поцеловать, она так резко отвернулась в сторону, что он все понял.
Успокоившись, он уснул почти мгновенно, а проснулся через несколько часов, когда где-то на периферии своего тревожного сна услышал что-то очень похожее на звуки выстрелов. Открыв глаза и приподняв голову, он с изумлением огляделся по сторонам – эти звуки не исчезли вместе со сном, но продолжали наполнять комнату. И только увидев Светлану, задумчиво сидевшую перед телевизором, он понял, в чем дело – телевидение Си-эн-эн вело прямую трансляцию штурма Белого дома.
На экране были видны стоящие на мосту танки, которые обстреливали исходящее черным дымом здание парламента. Однако Светлана не столько следила за происходящим, сколько думала. Дмитрий угадал ее мысли и с ужасом ждал решения, не имея никаких сил на него повлиять, Более того, к нему в душу стало закрадываться омерзительное чувство облегчения и смирения перед всем происходящим. Его можно было бы выразить такими гаденькими словами: «Я сделал все, что мог и пусть будет, что будет», если бы он осмелился сформулировать это чувство, хотя бы для самого себя, а не стыдился его и трусливо гнал прочь.
Она взяла сигарету и закурила – он сделал то же самое, и опять они не взглянули друг на друга и не сказали ни слова.
– Когда он позвонит? – вдруг спросила она.
– Не знаю.
– Но это будет именно сегодня?
– Да.
Она встала, равнодушно отвернулась от экрана, где восемь солдат под прикрытием медленно ползущего БТРа продвигались в направлении Белого дома, и пошла в ванную. Он тоже поднялся с постели, оделся и, подойдя к двери, постучал:
– Что ты собираешься делать?
– Не спрашивай меня ни о чем.
– Я тебя не пушу.
Он произнес эти слова вслух и сам понял, как неубедительно и жалко они звучат. Не дождавшись ответа, он вновь вернулся в большую комнату и тупо уставился на экран, где толпа людей бежала врассыпную с моста. Через некоторое время Светлана вышла из ванной и, войдя в комнату, подошла к платяному шкафу, стоявшему слева от телевизора. Она открыла его дверцу, обернулась и, увидев, что Дмитрий пристально следит за всеми ее движениями, сухо сказала:
– Отвернись, я буду одеваться.
Он встал и пошел на кухню, где вновь курил, смотрел в окно, трогал свои синяки и чувствовал, как все больше волнуется. Он испытывал гадливость и презрение к самому себе, и эти чувства дополнялись еще одним – чувством вины, особенно, когда Светлана, бледная и накрашенная вышла в коридор и стала причесываться перед зеркалом.
– Давай выпьем, – не оборачиваясь, бросила она ему, и он послушно полез в холодильник, достал оттуда бутылку американского виски, половину которой они выпили в первый день ее переезда к нему и не допили, потому что слишком торопились в постель.
Он разлил виски в рюмки, она пришла на кухню, взяла свою и молча выпила.
– Может быть, все-таки не стоит… ведь не ворвутся же они в квартиру…
– И что? Сидеть, как крысы, и всего бояться? Вопрос прозвучал так жестко, что он сник. Но через минуту ему пришла в голову другая мысль:
– А что, если тебе вернуться в Козельск, ведь никто не знает, что ты оттуда.
– А что они с тобой сделают, ты подумал?
– Да что я…
– Молчи лучше.
И вновь напряженное молчание. Они перешли в большую комнату, прихватив с собой бутылку, она села в кресло, а он на диван напротив. В изнурительном ожидании прошел целый час – и это был самый тяжелый час в их жизни. Поэтому телефонный звонок, которого они так боялись и ненавидели прежде, оказался сейчас желанным избавлением.
– Не трогай, я сама подойду, – резко сказала она, и он опустился на диван с бешено колотящимся сердцем.
– Да… Да, Света… Да… Прямо сейчас… Куда?.. Хорошо.
Светлана не вернулась в комнату, он только услышал, как она снимает с вешалки плащ. Дмитрий выскочил в прихожую и дрожащим голосом произнес только одно слово:
– Света…
– Молчи.
Это было как звонкая пощечина. Он застыл на месте, глядя, как она открывает дверь и, не оборачиваясь на него, выходит из квартиры. Едва за ней закрылась дверь, как он бросился в комнату, схватил бутылку и прямо из горлышка допил ее содержимое. Потом метнулся к окну. Во дворе стоял темно-вишневый «БМВ». Светлана вышла из подъезда и подошла к машине. Перед ней открылась дверца – Дмитрий видел сверху только руку мужчины, – и она села внутрь. Машина мягко тронулась с места, через минуту двор опустел. И вот тут он сполз на пол, прислонился к холодной батарее и затрясся в рыданиях…
Затем он какое-то время кругами ходил по комнате, периодически бросаясь на диван и утыкаясь в подушку пылавшим лицом. В один из таких моментов он как будто о чем-то вспомнил и тогда, с трудом встав на колени, залез под стол и внимательно обследовал его поверхность снизу. Потом поднялся, встал на диван и тщательно осмотрел ворс ковра, висевшего на стене. Там он действительно нашел то, что искал – похожий на радиодеталь миниатюрный микрофон. Яростно вырвав из ковра, он выкинул его в форточку и снова заметался по комнате…
Теперь ко всем его мучениям от унижения и бессильной злости примешивались и муки ревности. Мысленным взором он видел Светлану уже раздевающуюся перед… Он никогда не видел этого Георгия, но почему-то представлял его себе грубым грузином с непременно жадными и волосатыми руками, унизанными золотыми перстнями. И вот эти руки срывают с нее бюстгальтер и начинают мять груди… Он понял, что если немедленно не напьется до полного бесчувствия, то просто сойдет с ума, а потому бросился в прихожую и стал одеваться.
Бывают дни, когда над головой нестерпимой бессмысленностью повисает неудачливость собственной жизни. Хочется лишь ни о чем не помнить и ничего не чувствовать, и только одна мысль сонной мухой застывает в сознании: а, пропади оно все пропадом! В таком состоянии Дмитрий пил остаток этого дня – пил и, как задумчивый китаец, прислушивался к собственному состоянию безнадежности, прислушивался часами, не засыпая и не напиваясь, лишь тянул из пачки одну сигарету за другой. И еще растравлял всю глубину своего унижения, всю невозвратимость потери, чтобы потом вновь прильнуть к болеутоляющему, но такому непрочному средству. Все было тускло и гнусно.
Несколько раз подряд слушал он в тот вечер свою любимую арию Каварадосси из оперы «Тоска», арию приговоренного к смерти, которая никогда еще не звучала для него таким невероятным и трагическим пафосом. Он так и заснул в кресле, забыв выключить проигрыватель. Утром, почувствовав себя невыносимо плохо, полез по карманам в поисках денег. Деньги! Ему пришла в голову одна идея и он бросился туда, где должен был лежать тот проклятый миллион, с которого все началось. Дмитрию каралось, что Светлана взяла его с собой, но, обнаружив; деньги в том самом ящике секретера, куда он их положил, испытал радостное облегчение. Теперь его мысль приняла более четкие формы. Он, преисполненный пьяной и бесшабашной решительности, первым делом отправился в ванную, принял душ и побрился. Припудрив свои синяки, он ощутил себя готовым kcj всему и постарался максимально сосредоточиться, чтобы не допустить ни малейшей оплошности. Прежняя жизнь кончилась еще тогда – с первым телефонным звонком, но только сейчас он был готов к новой жизни, жизни жестокой и бестрепетной. В обжигавшем его душу пламени страдания и стыда словно что-то перегорело и из всех прежних чувств выплавилась холодная и твердая решимость. Единственное, чего он теперь боялся – так это того, что бы эта решимость «e исчезла так же быстро, как возникла, чтобы она осталась в его душе как новая, выстраданная черта характера.
Дмитрий отсутствовал полдня и вернулся домой только к вечеру. Когда он вошел квартиру и прошелся по комнатам, потирая лоб и собираясь с мыслями, как всегда неожиданно зазвонил телефон. Он кинулся в прихожую и сорвал трубку.
– Алло.
– Это Света. Ты дома?
– Да, конечно… ты как… что слу… ну, говори, говори.
– Ничего, – ее голос был пугающе спокоен, – все в порядке. Я ему надоела ему сейчас еду домой. Жди, – и повесила трубку.
Он закурил и вновь заметался по комнате, пытаясь привести в порядок разбегающиеся от волнения мысли. Так нечего и не поняв, hoi почувствовав колоссальное внутреннее напряжение, он прошел на кухню, открыл бутылку пива и bi два захода выпил ее всю. Ему показалось – нет, он был в этом уверен, – что за спокойствием и холодностью Светланы таилось что-то ужасное, а потому ничего еще не кончилось… «Надоела» – это был бы слишком унизительный финал, в душе его все кипело при одной мысли об этом… Но это не может быть правдой… Такая женщина, как Светлана, не надоест за один день.
«Черт, какие глупости… она что-то натворила… показала мне пример… но нет… впрочем… как мало я ее, оказывается, знаю! Проклятье, да что же она все не едет!»
Чтобы хоть немного успокоиться, он пошел в комнату и дрожащими руками достал и осмотрел пистолет, который купил сегодня за восемьсот тысяч на автомобильном рынке в Южном порту. Он долго стоял там и колебался, никак не решаясь подойти к одному, самому уголовному и страшному на вид типу, пока тот сам к нему не подошел и угрожающе не осведомился: «Что надо?» Разбитое лицо Дмитрия и выдававшее его нервное напряжение было столь красноречивы, что всего через полчаса он стал обладателем подержанного бельгийского «браунинга» с полной обоймой патронов. Взвешивая его сейчас на ладони и набираясь уверенности от успокоительной тяжести, Дмитрий понимал, что вполне созрел для того, чтобы пустить его в ход, и если раньше все его попытки защитить Светлану имели несерьезный, наигранный оттенок, то теперь он уже сделает это по-настоящему, и будь что будет.
Когда он открыл дверь, то поразился ее бледности и каким-то застывшим глазам. Она вошла в прихожую, сняла плащ и прошла в комнату. Он тщательно задвинул засов и вошел следом, не решаясь расспрашивать, но уже почти зная, что она сейчас скажет. Не зная только одного – как себя вести с ней, он сел сбоку, смотря на ее изумительный профиль и ожидая ее слов.
– Я убила его, – просто и устало сказала она, – убила как библейская Юдифь царя Олоферна. Он молчал и ждал, что будет дальше.
– Эту ночь мы провели вместе, и он был очень доволен моими ласками, – она криво усмехнулась, – тем более что я трудилась как настоящая шлюха. А когда под утро эта скотина наконец заснула, устав от минетов, я просто воткнула ему свои маникюрные ножницы вот сюда, – и она, оглянувшись на Дмитрия, дотронулась рукой до выемки шеи у самого ее основания…
– Где ты был весь день? Я тебе звонила из автомата, моталась целый день по городу и не решалась ехать сюда…
– Пистолет покупал.
– Что?
– Вот, смотри, – и он протянул ей, держа его на ладони.
– И ты умеешь им пользоваться?
– Конечно. Три года в стрелковой секции. Давно, правда…
– Ну-ну. Что теперь будем делать?
Этот вопрос повис в воздухе, потому что прямо под окнами заурчал мотор. Он встал и подошел к окну – во дворе стоял белый «феррари» как знак того, что главное испытание еще впереди.
Глава 10.
Сидя сейчас в ванной и мучаясь от боли в голове, шее, груди, он чувствовал себя таким униженным, подавленным и обреченным, что даже не знал, что говорить Светлане. Но она ничего и не спрашивала, смазывая порезы на шее йодом, а начинающие распухать синяки троксевазином. Закончив свою работу, она задала ему два коротких вопроса:
– Это из-за меня?
Он кивнул, не поднимая глаз.
– Они угрожали тебя убить?
Он вновь кивнул и вдруг почувствовал, что плачет – плачет горькими, горячими слезами нестерпимой обиды. Не удержавшись, чтоб только не зарыдать, он обнял стоявшую перед ним Светлану и прижался щекой к ее халату. Она была такой теплой, уютной, ароматной… Милая, любимая и безвозвратно теряемая… Несмотря на всю свою безумную усталость, ему захотелось ее сейчас, немедленно, но он знал, что не посмеет к ней притронуться, потому что в желании обладать женщиной, которую не можешь защитить, было что-то невыразимо постыдное.
Но она сама поняла это желание по легкой дрожи, сотрясавшей его тело, сама привела в комнату и помогла раздеться. Затем расстегнула и сняла собственный халат, стянула через голову ночную рубашку и легла рядом. И Дмитрий, целуя разбитыми губами ее упругое, смуглое тело, чувствовал, что продолжает плакать и его горячие слезы капают на ее груди и живот… Она тоже ласкала его, но как-то иначе, словно бы по обязанности. Оба старались не встречаться взглядами и губами, словно делали что-то постыдное… А когда он, уже лежа сверху и войдя в нее, попытался поцеловать, она так резко отвернулась в сторону, что он все понял.
Успокоившись, он уснул почти мгновенно, а проснулся через несколько часов, когда где-то на периферии своего тревожного сна услышал что-то очень похожее на звуки выстрелов. Открыв глаза и приподняв голову, он с изумлением огляделся по сторонам – эти звуки не исчезли вместе со сном, но продолжали наполнять комнату. И только увидев Светлану, задумчиво сидевшую перед телевизором, он понял, в чем дело – телевидение Си-эн-эн вело прямую трансляцию штурма Белого дома.
На экране были видны стоящие на мосту танки, которые обстреливали исходящее черным дымом здание парламента. Однако Светлана не столько следила за происходящим, сколько думала. Дмитрий угадал ее мысли и с ужасом ждал решения, не имея никаких сил на него повлиять, Более того, к нему в душу стало закрадываться омерзительное чувство облегчения и смирения перед всем происходящим. Его можно было бы выразить такими гаденькими словами: «Я сделал все, что мог и пусть будет, что будет», если бы он осмелился сформулировать это чувство, хотя бы для самого себя, а не стыдился его и трусливо гнал прочь.
Она взяла сигарету и закурила – он сделал то же самое, и опять они не взглянули друг на друга и не сказали ни слова.
– Когда он позвонит? – вдруг спросила она.
– Не знаю.
– Но это будет именно сегодня?
– Да.
Она встала, равнодушно отвернулась от экрана, где восемь солдат под прикрытием медленно ползущего БТРа продвигались в направлении Белого дома, и пошла в ванную. Он тоже поднялся с постели, оделся и, подойдя к двери, постучал:
– Что ты собираешься делать?
– Не спрашивай меня ни о чем.
– Я тебя не пушу.
Он произнес эти слова вслух и сам понял, как неубедительно и жалко они звучат. Не дождавшись ответа, он вновь вернулся в большую комнату и тупо уставился на экран, где толпа людей бежала врассыпную с моста. Через некоторое время Светлана вышла из ванной и, войдя в комнату, подошла к платяному шкафу, стоявшему слева от телевизора. Она открыла его дверцу, обернулась и, увидев, что Дмитрий пристально следит за всеми ее движениями, сухо сказала:
– Отвернись, я буду одеваться.
Он встал и пошел на кухню, где вновь курил, смотрел в окно, трогал свои синяки и чувствовал, как все больше волнуется. Он испытывал гадливость и презрение к самому себе, и эти чувства дополнялись еще одним – чувством вины, особенно, когда Светлана, бледная и накрашенная вышла в коридор и стала причесываться перед зеркалом.
– Давай выпьем, – не оборачиваясь, бросила она ему, и он послушно полез в холодильник, достал оттуда бутылку американского виски, половину которой они выпили в первый день ее переезда к нему и не допили, потому что слишком торопились в постель.
Он разлил виски в рюмки, она пришла на кухню, взяла свою и молча выпила.
– Может быть, все-таки не стоит… ведь не ворвутся же они в квартиру…
– И что? Сидеть, как крысы, и всего бояться? Вопрос прозвучал так жестко, что он сник. Но через минуту ему пришла в голову другая мысль:
– А что, если тебе вернуться в Козельск, ведь никто не знает, что ты оттуда.
– А что они с тобой сделают, ты подумал?
– Да что я…
– Молчи лучше.
И вновь напряженное молчание. Они перешли в большую комнату, прихватив с собой бутылку, она села в кресло, а он на диван напротив. В изнурительном ожидании прошел целый час – и это был самый тяжелый час в их жизни. Поэтому телефонный звонок, которого они так боялись и ненавидели прежде, оказался сейчас желанным избавлением.
– Не трогай, я сама подойду, – резко сказала она, и он опустился на диван с бешено колотящимся сердцем.
– Да… Да, Света… Да… Прямо сейчас… Куда?.. Хорошо.
Светлана не вернулась в комнату, он только услышал, как она снимает с вешалки плащ. Дмитрий выскочил в прихожую и дрожащим голосом произнес только одно слово:
– Света…
– Молчи.
Это было как звонкая пощечина. Он застыл на месте, глядя, как она открывает дверь и, не оборачиваясь на него, выходит из квартиры. Едва за ней закрылась дверь, как он бросился в комнату, схватил бутылку и прямо из горлышка допил ее содержимое. Потом метнулся к окну. Во дворе стоял темно-вишневый «БМВ». Светлана вышла из подъезда и подошла к машине. Перед ней открылась дверца – Дмитрий видел сверху только руку мужчины, – и она села внутрь. Машина мягко тронулась с места, через минуту двор опустел. И вот тут он сполз на пол, прислонился к холодной батарее и затрясся в рыданиях…
Затем он какое-то время кругами ходил по комнате, периодически бросаясь на диван и утыкаясь в подушку пылавшим лицом. В один из таких моментов он как будто о чем-то вспомнил и тогда, с трудом встав на колени, залез под стол и внимательно обследовал его поверхность снизу. Потом поднялся, встал на диван и тщательно осмотрел ворс ковра, висевшего на стене. Там он действительно нашел то, что искал – похожий на радиодеталь миниатюрный микрофон. Яростно вырвав из ковра, он выкинул его в форточку и снова заметался по комнате…
Теперь ко всем его мучениям от унижения и бессильной злости примешивались и муки ревности. Мысленным взором он видел Светлану уже раздевающуюся перед… Он никогда не видел этого Георгия, но почему-то представлял его себе грубым грузином с непременно жадными и волосатыми руками, унизанными золотыми перстнями. И вот эти руки срывают с нее бюстгальтер и начинают мять груди… Он понял, что если немедленно не напьется до полного бесчувствия, то просто сойдет с ума, а потому бросился в прихожую и стал одеваться.
Бывают дни, когда над головой нестерпимой бессмысленностью повисает неудачливость собственной жизни. Хочется лишь ни о чем не помнить и ничего не чувствовать, и только одна мысль сонной мухой застывает в сознании: а, пропади оно все пропадом! В таком состоянии Дмитрий пил остаток этого дня – пил и, как задумчивый китаец, прислушивался к собственному состоянию безнадежности, прислушивался часами, не засыпая и не напиваясь, лишь тянул из пачки одну сигарету за другой. И еще растравлял всю глубину своего унижения, всю невозвратимость потери, чтобы потом вновь прильнуть к болеутоляющему, но такому непрочному средству. Все было тускло и гнусно.
Несколько раз подряд слушал он в тот вечер свою любимую арию Каварадосси из оперы «Тоска», арию приговоренного к смерти, которая никогда еще не звучала для него таким невероятным и трагическим пафосом. Он так и заснул в кресле, забыв выключить проигрыватель. Утром, почувствовав себя невыносимо плохо, полез по карманам в поисках денег. Деньги! Ему пришла в голову одна идея и он бросился туда, где должен был лежать тот проклятый миллион, с которого все началось. Дмитрию каралось, что Светлана взяла его с собой, но, обнаружив; деньги в том самом ящике секретера, куда он их положил, испытал радостное облегчение. Теперь его мысль приняла более четкие формы. Он, преисполненный пьяной и бесшабашной решительности, первым делом отправился в ванную, принял душ и побрился. Припудрив свои синяки, он ощутил себя готовым kcj всему и постарался максимально сосредоточиться, чтобы не допустить ни малейшей оплошности. Прежняя жизнь кончилась еще тогда – с первым телефонным звонком, но только сейчас он был готов к новой жизни, жизни жестокой и бестрепетной. В обжигавшем его душу пламени страдания и стыда словно что-то перегорело и из всех прежних чувств выплавилась холодная и твердая решимость. Единственное, чего он теперь боялся – так это того, что бы эта решимость «e исчезла так же быстро, как возникла, чтобы она осталась в его душе как новая, выстраданная черта характера.
Дмитрий отсутствовал полдня и вернулся домой только к вечеру. Когда он вошел квартиру и прошелся по комнатам, потирая лоб и собираясь с мыслями, как всегда неожиданно зазвонил телефон. Он кинулся в прихожую и сорвал трубку.
– Алло.
– Это Света. Ты дома?
– Да, конечно… ты как… что слу… ну, говори, говори.
– Ничего, – ее голос был пугающе спокоен, – все в порядке. Я ему надоела ему сейчас еду домой. Жди, – и повесила трубку.
Он закурил и вновь заметался по комнате, пытаясь привести в порядок разбегающиеся от волнения мысли. Так нечего и не поняв, hoi почувствовав колоссальное внутреннее напряжение, он прошел на кухню, открыл бутылку пива и bi два захода выпил ее всю. Ему показалось – нет, он был в этом уверен, – что за спокойствием и холодностью Светланы таилось что-то ужасное, а потому ничего еще не кончилось… «Надоела» – это был бы слишком унизительный финал, в душе его все кипело при одной мысли об этом… Но это не может быть правдой… Такая женщина, как Светлана, не надоест за один день.
«Черт, какие глупости… она что-то натворила… показала мне пример… но нет… впрочем… как мало я ее, оказывается, знаю! Проклятье, да что же она все не едет!»
Чтобы хоть немного успокоиться, он пошел в комнату и дрожащими руками достал и осмотрел пистолет, который купил сегодня за восемьсот тысяч на автомобильном рынке в Южном порту. Он долго стоял там и колебался, никак не решаясь подойти к одному, самому уголовному и страшному на вид типу, пока тот сам к нему не подошел и угрожающе не осведомился: «Что надо?» Разбитое лицо Дмитрия и выдававшее его нервное напряжение было столь красноречивы, что всего через полчаса он стал обладателем подержанного бельгийского «браунинга» с полной обоймой патронов. Взвешивая его сейчас на ладони и набираясь уверенности от успокоительной тяжести, Дмитрий понимал, что вполне созрел для того, чтобы пустить его в ход, и если раньше все его попытки защитить Светлану имели несерьезный, наигранный оттенок, то теперь он уже сделает это по-настоящему, и будь что будет.
Когда он открыл дверь, то поразился ее бледности и каким-то застывшим глазам. Она вошла в прихожую, сняла плащ и прошла в комнату. Он тщательно задвинул засов и вошел следом, не решаясь расспрашивать, но уже почти зная, что она сейчас скажет. Не зная только одного – как себя вести с ней, он сел сбоку, смотря на ее изумительный профиль и ожидая ее слов.
– Я убила его, – просто и устало сказала она, – убила как библейская Юдифь царя Олоферна. Он молчал и ждал, что будет дальше.
– Эту ночь мы провели вместе, и он был очень доволен моими ласками, – она криво усмехнулась, – тем более что я трудилась как настоящая шлюха. А когда под утро эта скотина наконец заснула, устав от минетов, я просто воткнула ему свои маникюрные ножницы вот сюда, – и она, оглянувшись на Дмитрия, дотронулась рукой до выемки шеи у самого ее основания…
– Где ты был весь день? Я тебе звонила из автомата, моталась целый день по городу и не решалась ехать сюда…
– Пистолет покупал.
– Что?
– Вот, смотри, – и он протянул ей, держа его на ладони.
– И ты умеешь им пользоваться?
– Конечно. Три года в стрелковой секции. Давно, правда…
– Ну-ну. Что теперь будем делать?
Этот вопрос повис в воздухе, потому что прямо под окнами заурчал мотор. Он встал и подошел к окну – во дворе стоял белый «феррари» как знак того, что главное испытание еще впереди.
Глава 10.
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС
Сначала они звонили в дверь, звонили долго и настойчиво, затем попытались отмычкой открыть замок, но она была заперта на засов и не поддавалась. Пока они приглушенно матерились и стучали, Дмитрий, взведя курок, стоял в прихожей, готовясь стрелять, как только начнут ломать дверь.
– Звони в милицию, – сказала Светлана, но он только отрицательно покачал головой.
– С ума сошла?
Наконец, все звуки стихли и Дмитрий выглянул в окно. На этот раз их было уже трое: один – тот самый бугай, который грозился перерезать Дмитрию горло, второй – высокий, постоянно жующий парень лет двадцати, а третьего он не успел рассмотреть, потому что тот очень быстро сел в машину.
– Надо собираться и ехать в Козельск, – отрывисто сказал Дмитрий, увидев, что машина не тронулась с места, – здесь нас просто убьют.
– А как мы выйдем?
– В Москве введено чрезвычайное положение и комендантский час. Рано или поздно им придется уехать.
– А если нет?
– А если нет, то это уже моя забота. Собирай вещи.
Раскрасневшаяся и похорошевшая, она сосредоточенно сложила все в свою сумку и, надавив на нее коленом, с трудом застегнула молнию. Дмитрий проделал то же самое, не взирая на ее протесты при виде того, как небрежно он складывает собственные вещи.
– И что теперь?
Он посмотрел на часы – половина девятого вечера.
– Во сколько уходит автобус в Козельск?
– Первый утренний, кажется, в восемь с чем-то.
– Нам придется провести ночь на автовокзале. Днем нам отсюда незамеченными не выбраться.
У него уже созрел план, он произносил слова холодно и отчетливо. Тут она спохватилась:
– Говори тише, они же нас подслушивают.
– Не бойся, я выкинул этот чертов микрофон.
– Объясни, наконец, что ты собираешься делать.
– Сейчас ты все поймешь. Давай присядем на дорожку.
Взволнованная, с горящими глазами, она была так хороша, что Дмитрий, волнуясь не меньше ее, понял, что только две вещи могут придать сил настоящему мужчине – это красота любимой женщины и холодная тяжесть оружия. Все примитивные американские боевики оказались правы именно в этом.
– Поцелуй меня.
Он осторожно прикоснулся губами к ее губам, а затем опустился перед ней на пол и стал целовать колени. Желание и ненависть сделали его готовым к борьбе.
Поднявшись на ноги, он осторожно подошел к окну маленькой комнаты, в которой был погашен свет, и, прячась за стену, выглянул во двор. Машина с потушенными фарами стояла прямо против подъезда. «Ну, Господи, если ты есть, помоги мне, грешному, тем более что я стараюсь не только ради себя», – мысленно взмолился он и одной рукой взялся за ручку окна, держа в другой руке пистолет. Но тут Светлана вцепилась ему в рукав и оттащила в глубь комнаты.
– Объясни наконец, что ты собираешься делать? – почти в истерике закричала она.
– Успокойся, – сквозь зубы яростно прошипел он. – Сиди в прихожей и будь готова немедленно выйти, – и более ласково добавил, видя, что она собирается расплакаться, – ты же у меня мужественная женщина, так позволь и мне быть достойным тебя мужчиной.
Чувствуя, что она продолжает смотреть на него из прихожей, он осторожно вернулся к окну и медленно, стараясь не шуметь, левой рукой приоткрыл раму – в темную комнату ворвалась струя холодного октябрьского ветра.
Он еще только поднимал пистолет, как вдруг где-то невдалеке прогремели два выстрела, а вслед за ними автоматная очередь. «Боевиков ловят», – мгновенно подумал он, вздрогнув от неожиданности, тут же вскинул пистолет и два раза выстрелил, целясь по месту рядом с сиденьем водителя. Выстрелы прозвучали очень громко, так, что он на мгновение оглох. Внизу, в машине, на лобовом стекле которой были отчетливо видны трещины, кто-то закричал, затем смолк… Дмитрий вновь поднял пистолет, но тут резко вспыхнули фары, и в одно мгновение «феррари» рванул с места. Проследив за ним взглядом, насколько позволял оконный проем, Дмитрий поспешно закрыл окно, подобрал гильзы и бросился в прихожую, засовывая пистолет за пояс.
– Бери мою сумку и вниз, живо.
Она поспешно открыла дверь и вышла наружу, а Дмитрий подхватил ее большую зеленую сумку, погасил свет и последовал за ней. На выходе из подъезда он догнал Светлану и вышел первым – на улице никого не было, тогда он повел Светлану прямо через кусты, стараясь не выходить раньше времени на пешеходную дорожку, чтобы их не было видно из окон. Свернув за угол дома, они прибавили шагу и вскоре вышли на пустынную и темную – почему-то не горели фонари – дорогу, по которой издалека приближались одинокие огни фар. Дмитрий выскочил на проезжую часть и, стараясь не выдавать своего волнения, несколько раз махнул рукой. Водитель сначала вильнул было в сторону, но, разглядев Светлану, стоявшую неподалеку, остановился.
– Шеф… автовокзал… метро «Щелковская», – слегка задыхаясь, проговорил Дмитрий. Тот, оказавшись немолодым человеком, с сомнением покачал головой:
– До комендантского часа всего два часа осталось.
– Именно поэтому и торопимся.
– Сколько?
– Сколько хочешь.
– Пятьдесят кусков.
– Договорились.
– Ну садитесь. Он помахал рукой:
– Светик, иди сюда.
В дороге она заметно нервничала, курила одну сигарету за другой и, чтобы отвлечь ее мысли и не вызывать подозрений у водителя, Дмитрий нарочито веселым тоном сказал:
– А знаете ли вы, мадам, как я однажды чуть было не женился? – Она не отреагировала, но он, не обращая на это внимание, продолжал: – Уверяю тебя, это очень забавная история. Она была женщиной замужней, а потому каждый раз, когда выходила из дома, ей нужен был какой-нибудь предлог. В тот раз им оказалась необходимость вынести помойное ведро. Ну, действительно, какой муж охотно встанет с дивана, чтобы пойти это сделать?
Светлана уже начала прислушиваться. Дмитрий почувствовал это и с воодушевлением продолжал:
– Ведро было новенькое, пластмассовое, она спрятала его под кустом, и мы отправились гулять по бульвару. Все то время, пока я клялся ей в любви и предлагал уйти от мужа, она, оказывается, думала совсем о другом. Это выяснилось, когда она наконец не выдержала и вздохнула: «Как там мое ведро, его еще не украли?» После этого случая моя любовь пошла на убыль…
– Подумаешь, какие мы нежные, – и Светлана впервые улыбнулась, – как легко мы увлекаемся и охладеваем.
Он тоже улыбнулся и в темноте нашел и пожал ее руку:
– Но есть и исключения…
Доехали они быстро и без всяких происшествий, не считая того, что два раза их останавливали для проверки документов милицейские патрули, усиленные БТРами. И на автовокзал три раза заходили вооруженные автоматами омоновцы, проверяли документы и билеты, расталкивая спящих людей. Всех подозрительных тут же выводили и сажали в специальный автобус, стоявший снаружи. Омоновцы разглядывали разбитое лицо Дмитрия и – с особой придирчивостью – его паспорт, но Светлана уже почти успокоилась и так мило улыбалась солдатам, что все кончилось благополучно.
– Ты так жутко кокетничаешь, что меня нарочно заберут, – последний раз заметил по этому поводу Дмитрий.
– Извини, перестаралась, – со вздохом произнесла она, кладя голову ему на плечо. – Ох, что теперь с нами будет.
Он ласково поцеловал ее волосы, вдохнув сладкий аромат французских духов.
– Ерунда. А знаете ли вы, мадам верующая, что бы я попросил у вашего Бога, кроме, разумеется, бессмертия и вашей любви?
– Что?
– Умения превращать поражения в победы.
– Болтун!
– Ничего не болтун. Самое главное, что мы уже ничего не боимся, а потому все будет в порядке. Вот вернемся из моего злого города в твой злой город и никто нас там не найдет. Где же еще скрываться, как не в святой обители? Как там… дай вспомнить… «Привет тебе, тихое пристанище, где потрудилось для Бога столько высоких душ…»
Она замечательно улыбнулась и раскрыла губы:
– Я люблю тебя.
– Я тоже.
Он и сам не знал, как теперь сложится их будущее, но зато чувствовал спокойную и расчетливую уверенность. У него есть любовь и есть гордость, все остальное уже не так важно.
Ноябрь 1993 года
– Звони в милицию, – сказала Светлана, но он только отрицательно покачал головой.
– С ума сошла?
Наконец, все звуки стихли и Дмитрий выглянул в окно. На этот раз их было уже трое: один – тот самый бугай, который грозился перерезать Дмитрию горло, второй – высокий, постоянно жующий парень лет двадцати, а третьего он не успел рассмотреть, потому что тот очень быстро сел в машину.
– Надо собираться и ехать в Козельск, – отрывисто сказал Дмитрий, увидев, что машина не тронулась с места, – здесь нас просто убьют.
– А как мы выйдем?
– В Москве введено чрезвычайное положение и комендантский час. Рано или поздно им придется уехать.
– А если нет?
– А если нет, то это уже моя забота. Собирай вещи.
Раскрасневшаяся и похорошевшая, она сосредоточенно сложила все в свою сумку и, надавив на нее коленом, с трудом застегнула молнию. Дмитрий проделал то же самое, не взирая на ее протесты при виде того, как небрежно он складывает собственные вещи.
– И что теперь?
Он посмотрел на часы – половина девятого вечера.
– Во сколько уходит автобус в Козельск?
– Первый утренний, кажется, в восемь с чем-то.
– Нам придется провести ночь на автовокзале. Днем нам отсюда незамеченными не выбраться.
У него уже созрел план, он произносил слова холодно и отчетливо. Тут она спохватилась:
– Говори тише, они же нас подслушивают.
– Не бойся, я выкинул этот чертов микрофон.
– Объясни, наконец, что ты собираешься делать.
– Сейчас ты все поймешь. Давай присядем на дорожку.
Взволнованная, с горящими глазами, она была так хороша, что Дмитрий, волнуясь не меньше ее, понял, что только две вещи могут придать сил настоящему мужчине – это красота любимой женщины и холодная тяжесть оружия. Все примитивные американские боевики оказались правы именно в этом.
– Поцелуй меня.
Он осторожно прикоснулся губами к ее губам, а затем опустился перед ней на пол и стал целовать колени. Желание и ненависть сделали его готовым к борьбе.
Поднявшись на ноги, он осторожно подошел к окну маленькой комнаты, в которой был погашен свет, и, прячась за стену, выглянул во двор. Машина с потушенными фарами стояла прямо против подъезда. «Ну, Господи, если ты есть, помоги мне, грешному, тем более что я стараюсь не только ради себя», – мысленно взмолился он и одной рукой взялся за ручку окна, держа в другой руке пистолет. Но тут Светлана вцепилась ему в рукав и оттащила в глубь комнаты.
– Объясни наконец, что ты собираешься делать? – почти в истерике закричала она.
– Успокойся, – сквозь зубы яростно прошипел он. – Сиди в прихожей и будь готова немедленно выйти, – и более ласково добавил, видя, что она собирается расплакаться, – ты же у меня мужественная женщина, так позволь и мне быть достойным тебя мужчиной.
Чувствуя, что она продолжает смотреть на него из прихожей, он осторожно вернулся к окну и медленно, стараясь не шуметь, левой рукой приоткрыл раму – в темную комнату ворвалась струя холодного октябрьского ветра.
Он еще только поднимал пистолет, как вдруг где-то невдалеке прогремели два выстрела, а вслед за ними автоматная очередь. «Боевиков ловят», – мгновенно подумал он, вздрогнув от неожиданности, тут же вскинул пистолет и два раза выстрелил, целясь по месту рядом с сиденьем водителя. Выстрелы прозвучали очень громко, так, что он на мгновение оглох. Внизу, в машине, на лобовом стекле которой были отчетливо видны трещины, кто-то закричал, затем смолк… Дмитрий вновь поднял пистолет, но тут резко вспыхнули фары, и в одно мгновение «феррари» рванул с места. Проследив за ним взглядом, насколько позволял оконный проем, Дмитрий поспешно закрыл окно, подобрал гильзы и бросился в прихожую, засовывая пистолет за пояс.
– Бери мою сумку и вниз, живо.
Она поспешно открыла дверь и вышла наружу, а Дмитрий подхватил ее большую зеленую сумку, погасил свет и последовал за ней. На выходе из подъезда он догнал Светлану и вышел первым – на улице никого не было, тогда он повел Светлану прямо через кусты, стараясь не выходить раньше времени на пешеходную дорожку, чтобы их не было видно из окон. Свернув за угол дома, они прибавили шагу и вскоре вышли на пустынную и темную – почему-то не горели фонари – дорогу, по которой издалека приближались одинокие огни фар. Дмитрий выскочил на проезжую часть и, стараясь не выдавать своего волнения, несколько раз махнул рукой. Водитель сначала вильнул было в сторону, но, разглядев Светлану, стоявшую неподалеку, остановился.
– Шеф… автовокзал… метро «Щелковская», – слегка задыхаясь, проговорил Дмитрий. Тот, оказавшись немолодым человеком, с сомнением покачал головой:
– До комендантского часа всего два часа осталось.
– Именно поэтому и торопимся.
– Сколько?
– Сколько хочешь.
– Пятьдесят кусков.
– Договорились.
– Ну садитесь. Он помахал рукой:
– Светик, иди сюда.
В дороге она заметно нервничала, курила одну сигарету за другой и, чтобы отвлечь ее мысли и не вызывать подозрений у водителя, Дмитрий нарочито веселым тоном сказал:
– А знаете ли вы, мадам, как я однажды чуть было не женился? – Она не отреагировала, но он, не обращая на это внимание, продолжал: – Уверяю тебя, это очень забавная история. Она была женщиной замужней, а потому каждый раз, когда выходила из дома, ей нужен был какой-нибудь предлог. В тот раз им оказалась необходимость вынести помойное ведро. Ну, действительно, какой муж охотно встанет с дивана, чтобы пойти это сделать?
Светлана уже начала прислушиваться. Дмитрий почувствовал это и с воодушевлением продолжал:
– Ведро было новенькое, пластмассовое, она спрятала его под кустом, и мы отправились гулять по бульвару. Все то время, пока я клялся ей в любви и предлагал уйти от мужа, она, оказывается, думала совсем о другом. Это выяснилось, когда она наконец не выдержала и вздохнула: «Как там мое ведро, его еще не украли?» После этого случая моя любовь пошла на убыль…
– Подумаешь, какие мы нежные, – и Светлана впервые улыбнулась, – как легко мы увлекаемся и охладеваем.
Он тоже улыбнулся и в темноте нашел и пожал ее руку:
– Но есть и исключения…
Доехали они быстро и без всяких происшествий, не считая того, что два раза их останавливали для проверки документов милицейские патрули, усиленные БТРами. И на автовокзал три раза заходили вооруженные автоматами омоновцы, проверяли документы и билеты, расталкивая спящих людей. Всех подозрительных тут же выводили и сажали в специальный автобус, стоявший снаружи. Омоновцы разглядывали разбитое лицо Дмитрия и – с особой придирчивостью – его паспорт, но Светлана уже почти успокоилась и так мило улыбалась солдатам, что все кончилось благополучно.
– Ты так жутко кокетничаешь, что меня нарочно заберут, – последний раз заметил по этому поводу Дмитрий.
– Извини, перестаралась, – со вздохом произнесла она, кладя голову ему на плечо. – Ох, что теперь с нами будет.
Он ласково поцеловал ее волосы, вдохнув сладкий аромат французских духов.
– Ерунда. А знаете ли вы, мадам верующая, что бы я попросил у вашего Бога, кроме, разумеется, бессмертия и вашей любви?
– Что?
– Умения превращать поражения в победы.
– Болтун!
– Ничего не болтун. Самое главное, что мы уже ничего не боимся, а потому все будет в порядке. Вот вернемся из моего злого города в твой злой город и никто нас там не найдет. Где же еще скрываться, как не в святой обители? Как там… дай вспомнить… «Привет тебе, тихое пристанище, где потрудилось для Бога столько высоких душ…»
Она замечательно улыбнулась и раскрыла губы:
– Я люблю тебя.
– Я тоже.
Он и сам не знал, как теперь сложится их будущее, но зато чувствовал спокойную и расчетливую уверенность. У него есть любовь и есть гордость, все остальное уже не так важно.
Ноябрь 1993 года