Страница:
652. Господь всем вменяет добро, и никому - зло, следовательно, Его суд никого не отправляет в ад, но каждого поднимает в небеса, если человек следует за Ним. Это подтверждается Его собственными словами:
Иисус сказал: Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Иоанн 12:32.
Бог послал Своего Сына в мир не судить мир, а чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден. Иоанн 3:17,18.
Если кто услышит Мои слова и не уверует, Я не сужу того. Ибо Я пришел не судить мир, а спасти мир. Для отвергающего Меня и не принимающего Моих слов есть судья. Слово, сказанное Мной будет судить его в последний день. Иоанн 12:47,48.
Иисус сказал: Я не сужу никого. Иоанн 8:15.
Суд здесь и в других местах Слова означает осуждение в ад, то есть проклятие. Там, где говорится о спасении, употребляется не понятие суда, а слова "воскресение к жизни" (Иоанн 5:24,29; 3:18).
Слово, которое будет судить, означает истину; истина эта состоит в том, что все зло - от ада, и поэтому зло и ад - одно. Таким образом, Господь поднимает злого человека к небесам, а его зло тянет его вниз, и поскольку он любит зло, он следует за ним по собственному желанию. Другая истина из Слова состоит в том, что добро - это небеса. Поэтому, когда Господь поднимает доброго человека к небесам, он как бы сам собой восходит туда, и его принимают. Такие люди названы "записанными в Книгу Жизни" (Дан. 12:1; Откр. 13:8; 20:12,15; 17:8; 21:27).
Сфера, постоянно распространяющаяся от Господа и поднимающая всех в небеса, действительно существует; она заполняет собой весь духовный и весь природный мир. Она подобна сильному течению в океане, незаметно уносящему с собой корабль. Все верующие в Господа и живущие по Его заповедям попадают в эту сферу, или течение, и увлекаются вверх. Но неверующие не желают вступить в эту сферу, отходят к краям ее, и оттуда увлекаются течением, направленным в ад.
653. Каждый знает, что ягненок не может вести себя иначе, чем ягненок, а овца - иначе, чем овца. С другой стороны, волк может действовать только как волк, а тигр - только как тигр. Если этих животных содержать вместе, то волк непременно растерзает ягненка, а тигр - овцу. Поэтому-то и ставят при них пастуха, чтобы охранял их. Каждый знает, что в струе источника сладкой воды не может возникнуть горькой воды, и что хорошее дерево не может приносить плохого плода. Виноградная лоза не может уколоть, как терновник, цветок лилии не может оцарапать, как колючка, гиацинт не может обжечь, как крапива; и наоборот, терновник, колючка и крапива не могут дать того, что дают виноград, лилия и гиацинт. Поэтому эти вредные растения выпалывают из полей, виноградников и садов, собирают в кучи и сжигают. То же самое происходит и со злыми людьми, попадающими в духовный мир, по словам Господа (Матф. 13:30; Иоанн 15:6). И Евреям Господь сказал:
Отродье змеиное, как можете вы говорить доброе, будучи злы? Добрый человек из доброй сокровищницы своего сердца выносит доброе, а злой - из злой сокровищницы выносит злое. Матф. 12:34,35.
LXXXII Решающее значение имеет то, с чем соединена вера. Если истинная вера соединена с добром, присуждается вечная жизнь; но если вера соединена со злом, присуждается вечная смерть.
654. Милосердные дела, исполняемые Христианином и язычником, внешне выглядят одинаково, поскольку и тот, и другой делают своему собрату добро, предписанное воспитанностью и нравственностью. Это отчасти то же самое, что и добрые дела по любви к ближнему. Действительно, и тот, и другой могут подавать бедным, помогать нуждающимся, слушать проповеди в церкви. Но кто может по этому определить, таковы ли эти добрые дела внутренне, каковыми они представляются внешне, то есть, является ли духовным добром это природное добро? Нельзя сделать никакого вывода по этому вопросу, не беря в рассмотрение веру, ибо именно вера определяет качество этих добрых дел. Именно вера позволяет Богу присутствовать в них и соединяет их с собой во внутреннем человеке. Благодаря этому природные добрые дела становятся внутренне духовными. Истинность этого более полно видна из вопросов, обсуждению которых была посвящена глава о вере, где было выяснено следующее.
Вера не жива, пока не соединена с милосердием. Милосердие становится духовным благодаря вере, а вера становится духовной благодаря милосердию. Вера без милосердия - не духовна, и поэтому верой не является; милосердие без веры - безжизненно, и поэтому милосердием не является. Вера с милосердием слагаются и соединяются друг с другом. Господь, милосердие и вера составляют одно, точно так же, как жизнь, воля и разум; если их разделять, то каждое в отдельности разрушается, как жемчужина, которая крошится в пыль [355-367].
655. Из всего сказанного можно понять, что вера в одного и истинного Бога делает добро также и внутренним добром, и наоборот, вера в ложного бога делает добро чисто внешним, и по сущности это уже не добро. Такова была прежде вера древних язычников в Юпитера, Юнону и Аполлона, вера Филистимлян в Дагона, а других - в Ваала и Ваалфегора, мудреца Валаама - в его бога, Египтян - во множество их богов. Она совершенно отличается от веры в Господа, истинного Бога и вечную жизнь, как говорит Иоанн (1 Иоанн 5:20); в котором вся полнота Божества пребывает телесно, как говорил Павел (Кол. 2:9). Что такое вера в Бога, если не взгляд, обращенный к Нему, и поэтому Его присутствие, и в то же время надежда на Его помощь? Разве истинная вера заключается не в этом, и не в уверенности, что все добро от Него, и что каждому человеку приносит спасение его добро? Поэтому, если такая вера соединена с добром, это имеет решающее значение для вечной жизни; совершенно противоположное происходит, если вера не соединяется с добром, и тем более, если она соединяется со злом.
656. Выше было показано, что собой представляет соединение веры с милосердием у тех, которые верят в трех Богов, утверждая при этом, что верят в одного; а именно, что милосердие соединяется с верой лишь во внешнем природном человеке. Причина в том, что ум такого человека сосредоточен на понятии о трех Богах, тогда как его уста исповедуют одного Бога. Поэтому, если бы в этот момент его ум проник в признание его уст, он не дал бы говорить об одном Боге, а развязал бы его язык, и у него вырвалось бы: "три Бога", поскольку он так думал.
657. Всякому понятно по рассудку, что зло и вера в одного истинного Бога несовместимы. Ведь зло противно Богу, а вера угодна Ему. Зло относится к воле, а вера - к мышлению; воля же действует на разум и заставляет его мыслить, но не иначе. Разум лишь говорит человеку, что ему желать и делать. Поэтому добро, которое такой человек делает, является по сущности злом. Оно подобно чистой кости с гнилым мозгом, или актеру, играющему на сцене великую личность. Оно подобно также изнуренной блуднице с накрашенным лицом. Еще оно подобно бабочке с серебряными крыльями, летающей там и тут, и откладывающей яйца на листьях полезных деревьев, которые из-за этого не приносят плодов. Оно подобно приятному аромату ядовитых растений; оно, наконец, подобно разбойнику, читающему наставления, или набожному мошеннику. Поэтому добро такого человека, которое по сущности - зло, скрывается как бы во внутренней комнате, тогда как его вера, прохаживающаяся в прихожей и рассуждающая вслух, представляет собой не более чем химеру, привидение или мыльный пузырь. Из этих сравнений становится понятной истина утверждения, что вера имеет решающее значение в зависимости от того, с чем она соединена: с добром или со злом.
LXXXIII Никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
658. Всякий образованный человек знает, что ум состоит из двух частей, или способностей, - воли и разума. Но немногие люди знают, как должным образом различить их между собой, исследовать свойства того и другого по отдельности, и затем снова объединить. Кто не может этого проделать, тот имеет об уме лишь весьма туманное представление. Итак, если не описать сначала свойства разума и воли отдельно, невозможно понять смысл этого утверждения, что никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
Свойства их вкратце таковы:
1. Любовь сама вместе со всем, что к ней относится, располагается в воле; знание, разумение и мудрость располагаются в разуме. Воля вдыхает в них свою любовь, заручаясь их поддержкой и согласием.
2. Отсюда следует, что все добро, а также все зло принадлежит воле. Ибо все, что происходит от любви, называют добром, хотя это может быть и зло, потому что это - следствие удовольствия, которое составляет жизнь воли. С помощью удовольствия воля проникает в разум и добивается его согласия.
3. Итак, воля есть бытие (esse), или сущность жизни человека, а разум есть проявление (existere), или исходящее от нее. Как всякая сущность ничто, если не имеет формы, так и воля - ничто, если не входит в разум. Таким образом, воля принимает форму в разуме, и в нем являет себя на свет.
4. Любовь воли - это конечная цель, а разум ищет и находит средства, с помощью которых он может осуществить ее. Поскольку конечная цель является его задачей, и поэтому намерением человека, задача также принадлежит воле и посредством намерения входит в разум, побуждая его рассмотреть и продумать средства, и остановиться на тех, что ведут к цели.
5. Вся самость (proprium) человека заключена в его воле. Она с первого рождения представляет собой зло, и становится добром посредством второго рождения. Первое рождение человека - от его родителей, второе - от Господа.
6. Из этих кратких заметок видно, что воля и разум имеют различные качества, которые от сотворения связаны, как Бытие и Проявление. Следовательно, в первую очередь воля делает человека человеком, а уж затем - разум. Таким образом, каждому вменяется его воля, но не мышление, и поэтому - зло и добро, коль скоро, как было сказано, они заложены в воле, и только из нее входят в мышление разума.
659. Никакое зло, мыслимое человеком, не вменяется ему, по той причине, что человек создан способным мыслить о добре и зле, о добре, исходящем от Господа, и о зле, исходящем из ада. Находясь посередине между ними, человек вправе выбирать то или другое по свободе воли в духовных вопросах; этому была посвящена соответствующая глава. Имея свободу выбирать, он может хотеть или не хотеть того или другого. То, чего он хочет, принимается волей и становится его собственным; то, чего он не хочет, не принимается и не становится его собственным. Всякое зло, к которому предрасположен человек с рождения, записано в его природном человеке. В той степени, в которой он увлекается этим злом, оно проникает в его мысли. Подобно тому и разнообразное добро вместе с истинами проникают в его мысли сверху, от Господа, и уравновешивают это зло, словно на чашах весов. Если человек при этом берет себе зло, оно принимается его старой волей и прибавляется к прежнему злу. Но если он берет себе вместе с истинами доброе, Господь образует в нем новую волю и новый разум поверх старых, и в них Он насаждает друг за другом посредством истин новые виды добра. С помощью этого добра Он побеждает все зло, находящееся ниже, и удаляет его, приводя все в порядок. Отсюда понятно также, что мышление очищает человека и извергает все зло, наследованное им от родителей. Поэтому, если бы вменялось зло, мыслимое человеком, преобразование и возрождение были бы невозможны.
660. Поскольку добро относится к воле, а истина - к разуму, и в мире есть много такого, что соответствует добру, например, выгода и польза, тогда как само вменение соответствует стоимости и ценности, следовательно, сказанному здесь о вменении можно найти аналогию в любом предмете творения. Ибо, как было показано во многих местах этой книги, все во вселенной имеет отношение к добру и истине, а в противоположном случае - к злу и лжи. Можно, поэтому, провести сравнение с церковью, достоинство которой оценивается по милосердию и вере, а не по обрядам, которые являются дополнением к ним. Можно также провести сравнение со служителем церкви, которого ценят за его волю и любовь, и за разумение в духовных вопросах, а не за приветливость и церковное облачение.
Возможно сравнение с богослужением и зданием, в котором оно проводится. Само богослужение происходит в воле, а в разуме - потому что он представляет собой как бы храм для него. Храм же называется святым не сам по себе, а по причине того, что в нем обучают Божественному. Еще возможно сравнение с правлением, при котором господствуют добро и истина; люди любят такое правление, а не то, при котором господствует одна истина, без добра. Разве о государе судят по его свите, лошадям и каретам, а не по достоинствам правителя, которыми он славится? Достоинства правителя - это любовь и благоразумие в правлении. Кто, наблюдая победное шествие, не посмотрит на победителя, с тем, чтобы оценить шествие по нему, но не его по шествию? Поэтому то, что относится к форме, судят по тому, что относится к сущности, а не наоборот. Воля относится к сущности, мышление к форме. Никогда форме не вменяется то, что не происходит от сущности; посему вменение должно быть по сущности, а не по форме.
* * * * *
661.73 Здесь я приведу следующие сообщения о своем опыте, вот первое:
В верхней северной части духовного мира, ближе к востоку, есть места, в которых учат детей, а также места наставлений для молодежи, взрослых и стариков. Все умершие в детском возрасте, отправляются туда для воспитания; кроме того, туда отсылают новоприбывших из этого мира, если они желают знать, что такое небеса и ад. Эта область располагается близко к востоку, так что все они могут учиться по наитию от Господа. Ибо Господь есть восток, поскольку Он находится в солнце того мира, которое представляет собой чистую любовь, исходящую от Него. Поэтому тепло этого солнца по сути своей есть любовь, а свет по сути своей - мудрость. Этими светом и теплом Господь наполняет обучающихся настолько, насколько они способны их принять, а это зависит от их любви быть мудрыми. Когда проходит срок наставления, и они становятся образованными, их отпускают оттуда и называют учениками Господа. Покинув эти места, они отправляются сначала на запад, а кто не остается там, следуют дальше на юг, и некоторые через юг на восток. Их принимают в различные общества, где они находят себе дом.
Однажды, когда я размышлял о небесах и об аде, мне захотелось иметь общее представление об их состоянии. Я знал, что всякий, имеющий общее представление, может впоследствии понять и частности, поскольку они содержатся в общем понятии, как части в целом. Под влиянием этого желания я посмотрел в направлении той области на границе севера и востока, где находились места наставления, и пошел туда по открывшейся мне дороге. Зайдя в одну из школ, и обратился к старшим учителям, наставлявшим молодежь. Я спросил, знают ли они что-нибудь самое общее о небесах и об аде.
Они ответили, что знают немного, но если посмотрят на восток к Господу, то Он просветит их, и они будут знать.
Так и сделав, они сказали: "Есть три общих начала, касающихся ада, и три общих начала, касающихся небес, которые первым трем совершенно противоположны. Общие начала, касающиеся ада, - это три любви: любовь властвовать из любви к себе, любовь владеть чужим благом из любви к миру и блудная74 любовь. Общие начала, касающиеся небес, - это противоположные виды любви: любовь властвовать из любви быть полезным, любовь обладать мирскими благами по любви приносить пользу с помощью них и истинно супружеская любовь".
После этой беседы я пожелал им мира, и покинул их, направившись домой. Когда я оказался дома, с небес мне было сказано: "Исследуй эти три общих начала вышних и нижних, и тогда мы увидим их на твоей руке". Сказано было "на твоей руке", потому что все, что человек исследует своим разумом, является ангелам как бы написанным на его руках. Поэтому-то в Откровении и сказано, что они приняли начертание на лбу и на руке (Откр. 13:16; 14:9; 20:4).
Затем я исследовал первую общую любовь ада, любовь повелевать по любви к себе, а за ней - противоположную общую любовь небес, любовь повелевать из любви быть полезным. Мне не позволено было исследовать одну любовь без другой, поскольку разум не постигает одну любовь без другой, как ее противоположности. Таким образом, чтобы понять каждую из них, необходимо противопоставить их друг другу; ведь милое или красивое лицо более выгодно смотрится на фоне уродливого и безобразного лица. Когда я изучал любовь повелевать из любви к себе, мне дано было постигнуть, что эта любовь самая адская из всех, и поэтому распространена в основном в самых глубоких адах. А любовь повелевать по любви быть полезным - самая небесная из всех, и господствует в высших небесах.
Любовь к власти над другими из любви к себе - самая адская из всех, потому что власть из любви к себе исходит от самости (proprium) человека, которая представляет собой сущее зло, а оно совершенно противоположно Господу. Поэтому, чем больше у человека этого зла, тем больше он отрицает Бога и все святое в церкви, поклоняясь лишь себе и Природе. Я умоляю всех, в ком есть это зло, отыскать его в себе, чтобы оно было им видно.
Кроме того, эта любовь такова, что если ослаблена ее узда, что бывает тогда, когда нет непреодолимых препятствий, она рвется вперед все дальше и дальше, пока не достигнет высшей точки. Но и там она не останавливается, а огорчается и жалуется, что нет более высокого положения, которого можно было бы достичь.
В случае государственных деятелей любовь эта забирается так высоко, что они желают быть царями или императорами, и править, если возможно, всем миром, добившись звания царя царей, или императора императоров. В случае священнослужителей такая любовь доходит до того, что они хотят быть богами, и править всеми небесами, насколько это возможно, и называться богами богов75. Далее будет показано, что такого рода люди в сердце не признают никакого Бога. С другой стороны, люди, которые хотят управлять из любви быть полезными, не хотят властвовать сами по себе, но желают власти Господа, поскольку любовь быть полезным исходит от Господа, и Сам Господь есть эта любовь. Такие люди рассматривают высокие должности не иначе как средства служения. Служение они ценят преимущественно перед высокими должностями; остальные же, наоборот, ценят высокие должности больше, чем служение.
Когда я пришел к этому выводу в своих размышлениях, мне было передано от Господа через ангела: "Сейчас ты увидишь и убедишься, какова адская любовь".
Внезапно слева разверзлась земля, и я увидел дьявола, поднявшегося из ада. На голове у него была квадратная шляпа, натянутая на лоб до самых глаз. Лицо его было покрыто прыщами, как при лихорадке, глаза горели, а грудь была раздутой и торчала вперед. Своим ртом он изрыгал дым, как печь, поясница его пылала настоящим огнем, а вместо ног у него по колено были одни кости, лишенные плоти. Все его тело дышало вонючим и гнилостным теплом. Я испугался его внезапного появления, и закричал: "Не подходи! Говори, откуда ты?"
"Я из подземного мира, - сказал он в ответ хриплым голосом, - где я живу в самом высокородном обществе численностью в двести человек, среди которых нет ни одного, кто был бы просто князем, царем или императором; у нас все - князья князей, цари царей и императоры императоров. Мы восседаем там на тронах из тронов, и оттуда рассылаем наши повеления по всему миру и за его пределы".
Я сказал ему: "Разве ты не видишь, что твое воображаемое высокородие свело тебя с ума?"
"Как ты можешь так говорить, - ответил он, - когда мы на самом деле видим себя такими, и такими нас признают наши товарищи?"
Услышав это, я не стал больше говорить ему, что он безумен, поскольку его безумие было порождено воображением. Мне было дано знать, что при жизни в мире он был простым домоправителем. Но духом он был настолько заносчив, что весь род человеческий считал ниже своего достоинства, и воображал себя благороднее царя и даже императора. Эта гордыня заставила его отрицать существование Бога, и считать для себя все святое церкви, как ничего не стоящее, нужное лишь тупому простонародью.
Наконец, я спросил его: "И долго вы, двести человек, собираетесь хвалить друг друга?"
"Вечно, - ответил он. - Однако те из нас, которые мучили других за то, что те отрицали наше высокородие, опустились вниз. Нам позволяется хвалить друг друга, но не вредить никому".
"Знаешь ли ты, - продолжал я, - какова участь опустившихся вниз?" Он ответил, что они опускаются в своего рода тюрьмы, где их называют нижайшими из нижайших, самыми низкими из всех, и заставляют работать. Тогда я сказал этому дьяволу: "Смотри, как бы и тебе тоже не опуститься туда".
Затем земля снова разверзлась, на этот раз справа, и я увидел еще одного дьявола, выходящего наверх. На голове у него было некое подобие митры, свернутой кольцами, будто змея, из которой торчала непокрытая макушка. Лицо его было все в проказе, от лба до подбородка, и обе руки тоже. Он был по пояс гол и черен, как сажа, и через эту черноту тускло просвечивало огненное мерцание, как будто от камина. Ноги его по колено были подобны двум змеям.
Первый дьявол, увидев его, пал на колени и стал поклоняться ему. Я спросил его, зачем.
"Это Бог неба и земли, он всемогущий", - ответил он.
Я спросил второго дьявола: "Что ты на это скажешь?"
"Что я могу сказать? - ответил тот. - Мне дана власть над небесами и землей; судьбы всех душ в моих руках".
"Как же может этот император императоров так унижаться, - спросил я его снова, - и как ты можешь принимать его поклонение?"
"Тем не менее, он - мой слуга, - ответил он, - Что такое император в глазах Бога? В своей правой руке я держу молнии отлучения!"
Тогда я сказал ему: "Как можно впадать в такое безумие? В мире ты был простым священником; и из-за того, что ты страдал иллюзией, будто у тебя есть ключи, и в твоей власти связывать и освобождать, ты позволил своему духу зайти так далеко в его безумии, что теперь считаешь себя Самим Богом".
Он рассердился и стал клясться, что он - Бог, и что Господь не имеет никакой власти в небесах, "потому что, - сказал он, - он передал всю ее нам. Нам нужно только отдавать приказы, а небеса и ад с уважением подчиняются нам. Если мы посылаем кого-либо в ад, дьяволы тут же принимают его; и то же самое ангелы, если мы посылаем кого-либо в небеса".
"Сколько вас в вашем обществе?" - продолжал я.
"Триста человек, и все - боги. А я - бог богов", - сказал он.
Вслед за тем земля разверзлась у них под ногами, и они провалились в свои ады. Мне дано было видеть, что под их адами находились исправительные тюрьмы, в которые попадали все вредившие другим. Ибо в аду всем разрешается оставаться в своих заблуждениях и хвалиться ими, но не дозволено никому причинять вреда. Таковы люди в аду, потому что после смерти человек становится духом, а дух, когда он отделяется от тела, входит в состояние полной свободы делать то, что соответствует его склонностям и мыслям, от них происходящим.
Позже мне было позволено заглянуть в их ады. Тот ад, в котором находились императоры императоров и цари царей, был полон всякого рода нечистот. Сами они выглядели, как разнообразные звери с горящими глазами. То же самое было и в другом аду, где находились боги и бог богов. Наводящие ужас ночные птицы, называемые оимами и иимами76, кружили там вокруг них. В таком образе являлись мне их заблуждения.
Из виденного мной понятно, какова любовь к себе государственных деятелей и духовенства. Последние желают быть богами, а первые самодержцами. Они желают и домогаются этого настолько, насколько ослабляется узда, сдерживающая эту любовь.
После этих горестных и ужасающих зрелищ, оглянувшись по сторонам, я увидел неподалеку от себя двух ангелов, о чем-то беседующих. На одном из них была шерстяная, отливающая огненным пурпуром верхняя одежда, под которой сияла льняная блуза. На другом была такая же одежда, но ярко-красная, а на голове у него была митра с несколькими рубинами, вставленными в нее с правой стороны. Я подошел к ним и приветствовал их пожеланием мира. Далее я с почтением спросил: "Почему вы оказались здесь, внизу?"
"Мы посланы сюда Господним повелением, чтобы поговорить с тобой о блаженном состоянии тех, которые хотят управлять другими, потому что любят приносить пользу. Мы поклоняемся Господу; я - князь нашего общества, а со мной - его первосвященник".
Тот, что был князем сказал, что он - слуга своего общества, поскольку служит ему, принося пользу. Другой сказал, что он - служитель церкви этого общества, которому он служит тем, что руководит святыми обрядами, приносящими пользу душам. Оба они наслаждаются непрерывной радостью, происходящей от вечного счастья, дарованного им Господом. Они сказали, что в их обществе все роскошно и великолепно; роскошно, потому что все сверкает золотом и драгоценными камнями, великолепно - благодаря дворцам и паркам. "Причина в том, - сказали они, - что наша любовь к власти над другими исходит не от любви к себе, а от любви к служению. Поскольку эта любовь исходит от Господа, всякое служение во благо в небесах искрится и сияет. А поскольку в нашем обществе все наделены этой любовью, сама атмосфера у нас кажется золотой из-за света, который принимается ею от солнечного пламени. Этот-то огненный солнечный свет и соответствует нашей любви".
При этих словах вокруг них появилась подобная же атмосфера, и я ощутил ее благоухание, о чем тут же и сказал им. Я попросил их рассказать еще немного о любви к служению, и они продолжили: "Те должности, в которых мы состоим, мы и желали получить, с единственной целью: чтобы служение наше было более полным и распространялось более широко. Кроме того, нас постоянно осыпают почестями, и мы принимаем их, но не для себя, а для блага общества. Наши братья и товарищи из простого народа едва ли знают о том, что почести, сопутствующие нашим должностям, не принадлежат нам, а служение наше не от нас исходит. Но нам ясно иное; мы чувствуем, что почести наших должностей лежат вне нас, они - как облачение, в которое мы одеты. А служение наше исходит от любви к служению, которая в нас от Господа, и наслаждение свое эта любовь получает от того, что ею делятся с другими, принося им пользу. Мы знаем на собственном опыте, что чем больше мы служим из нашей любви к служению, тем больше возрастает в нас эта любовь, а вместе с ней и мудрость, с помощью которой она передается другим. Но насколько мы оставляем эту пользу себе, не разделяя ее с другими, настолько наше наслаждение уходит. Тогда служение наше становится подобно пище, которая скапливается в желудке, а не распространяется по телу, питая все его части и все тело в целом; оставаясь не переваренной, она вызывает рвоту. Словом, все небеса являются не чем иным, как вместилищем служения, от первого в них до последнего. Что такое служение, если не осуществление на деле любви к ближнему? И что соединяет небеса в одно целое, если не эта любовь?"
Иисус сказал: Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Иоанн 12:32.
Бог послал Своего Сына в мир не судить мир, а чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден. Иоанн 3:17,18.
Если кто услышит Мои слова и не уверует, Я не сужу того. Ибо Я пришел не судить мир, а спасти мир. Для отвергающего Меня и не принимающего Моих слов есть судья. Слово, сказанное Мной будет судить его в последний день. Иоанн 12:47,48.
Иисус сказал: Я не сужу никого. Иоанн 8:15.
Суд здесь и в других местах Слова означает осуждение в ад, то есть проклятие. Там, где говорится о спасении, употребляется не понятие суда, а слова "воскресение к жизни" (Иоанн 5:24,29; 3:18).
Слово, которое будет судить, означает истину; истина эта состоит в том, что все зло - от ада, и поэтому зло и ад - одно. Таким образом, Господь поднимает злого человека к небесам, а его зло тянет его вниз, и поскольку он любит зло, он следует за ним по собственному желанию. Другая истина из Слова состоит в том, что добро - это небеса. Поэтому, когда Господь поднимает доброго человека к небесам, он как бы сам собой восходит туда, и его принимают. Такие люди названы "записанными в Книгу Жизни" (Дан. 12:1; Откр. 13:8; 20:12,15; 17:8; 21:27).
Сфера, постоянно распространяющаяся от Господа и поднимающая всех в небеса, действительно существует; она заполняет собой весь духовный и весь природный мир. Она подобна сильному течению в океане, незаметно уносящему с собой корабль. Все верующие в Господа и живущие по Его заповедям попадают в эту сферу, или течение, и увлекаются вверх. Но неверующие не желают вступить в эту сферу, отходят к краям ее, и оттуда увлекаются течением, направленным в ад.
653. Каждый знает, что ягненок не может вести себя иначе, чем ягненок, а овца - иначе, чем овца. С другой стороны, волк может действовать только как волк, а тигр - только как тигр. Если этих животных содержать вместе, то волк непременно растерзает ягненка, а тигр - овцу. Поэтому-то и ставят при них пастуха, чтобы охранял их. Каждый знает, что в струе источника сладкой воды не может возникнуть горькой воды, и что хорошее дерево не может приносить плохого плода. Виноградная лоза не может уколоть, как терновник, цветок лилии не может оцарапать, как колючка, гиацинт не может обжечь, как крапива; и наоборот, терновник, колючка и крапива не могут дать того, что дают виноград, лилия и гиацинт. Поэтому эти вредные растения выпалывают из полей, виноградников и садов, собирают в кучи и сжигают. То же самое происходит и со злыми людьми, попадающими в духовный мир, по словам Господа (Матф. 13:30; Иоанн 15:6). И Евреям Господь сказал:
Отродье змеиное, как можете вы говорить доброе, будучи злы? Добрый человек из доброй сокровищницы своего сердца выносит доброе, а злой - из злой сокровищницы выносит злое. Матф. 12:34,35.
LXXXII Решающее значение имеет то, с чем соединена вера. Если истинная вера соединена с добром, присуждается вечная жизнь; но если вера соединена со злом, присуждается вечная смерть.
654. Милосердные дела, исполняемые Христианином и язычником, внешне выглядят одинаково, поскольку и тот, и другой делают своему собрату добро, предписанное воспитанностью и нравственностью. Это отчасти то же самое, что и добрые дела по любви к ближнему. Действительно, и тот, и другой могут подавать бедным, помогать нуждающимся, слушать проповеди в церкви. Но кто может по этому определить, таковы ли эти добрые дела внутренне, каковыми они представляются внешне, то есть, является ли духовным добром это природное добро? Нельзя сделать никакого вывода по этому вопросу, не беря в рассмотрение веру, ибо именно вера определяет качество этих добрых дел. Именно вера позволяет Богу присутствовать в них и соединяет их с собой во внутреннем человеке. Благодаря этому природные добрые дела становятся внутренне духовными. Истинность этого более полно видна из вопросов, обсуждению которых была посвящена глава о вере, где было выяснено следующее.
Вера не жива, пока не соединена с милосердием. Милосердие становится духовным благодаря вере, а вера становится духовной благодаря милосердию. Вера без милосердия - не духовна, и поэтому верой не является; милосердие без веры - безжизненно, и поэтому милосердием не является. Вера с милосердием слагаются и соединяются друг с другом. Господь, милосердие и вера составляют одно, точно так же, как жизнь, воля и разум; если их разделять, то каждое в отдельности разрушается, как жемчужина, которая крошится в пыль [355-367].
655. Из всего сказанного можно понять, что вера в одного и истинного Бога делает добро также и внутренним добром, и наоборот, вера в ложного бога делает добро чисто внешним, и по сущности это уже не добро. Такова была прежде вера древних язычников в Юпитера, Юнону и Аполлона, вера Филистимлян в Дагона, а других - в Ваала и Ваалфегора, мудреца Валаама - в его бога, Египтян - во множество их богов. Она совершенно отличается от веры в Господа, истинного Бога и вечную жизнь, как говорит Иоанн (1 Иоанн 5:20); в котором вся полнота Божества пребывает телесно, как говорил Павел (Кол. 2:9). Что такое вера в Бога, если не взгляд, обращенный к Нему, и поэтому Его присутствие, и в то же время надежда на Его помощь? Разве истинная вера заключается не в этом, и не в уверенности, что все добро от Него, и что каждому человеку приносит спасение его добро? Поэтому, если такая вера соединена с добром, это имеет решающее значение для вечной жизни; совершенно противоположное происходит, если вера не соединяется с добром, и тем более, если она соединяется со злом.
656. Выше было показано, что собой представляет соединение веры с милосердием у тех, которые верят в трех Богов, утверждая при этом, что верят в одного; а именно, что милосердие соединяется с верой лишь во внешнем природном человеке. Причина в том, что ум такого человека сосредоточен на понятии о трех Богах, тогда как его уста исповедуют одного Бога. Поэтому, если бы в этот момент его ум проник в признание его уст, он не дал бы говорить об одном Боге, а развязал бы его язык, и у него вырвалось бы: "три Бога", поскольку он так думал.
657. Всякому понятно по рассудку, что зло и вера в одного истинного Бога несовместимы. Ведь зло противно Богу, а вера угодна Ему. Зло относится к воле, а вера - к мышлению; воля же действует на разум и заставляет его мыслить, но не иначе. Разум лишь говорит человеку, что ему желать и делать. Поэтому добро, которое такой человек делает, является по сущности злом. Оно подобно чистой кости с гнилым мозгом, или актеру, играющему на сцене великую личность. Оно подобно также изнуренной блуднице с накрашенным лицом. Еще оно подобно бабочке с серебряными крыльями, летающей там и тут, и откладывающей яйца на листьях полезных деревьев, которые из-за этого не приносят плодов. Оно подобно приятному аромату ядовитых растений; оно, наконец, подобно разбойнику, читающему наставления, или набожному мошеннику. Поэтому добро такого человека, которое по сущности - зло, скрывается как бы во внутренней комнате, тогда как его вера, прохаживающаяся в прихожей и рассуждающая вслух, представляет собой не более чем химеру, привидение или мыльный пузырь. Из этих сравнений становится понятной истина утверждения, что вера имеет решающее значение в зависимости от того, с чем она соединена: с добром или со злом.
LXXXIII Никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
658. Всякий образованный человек знает, что ум состоит из двух частей, или способностей, - воли и разума. Но немногие люди знают, как должным образом различить их между собой, исследовать свойства того и другого по отдельности, и затем снова объединить. Кто не может этого проделать, тот имеет об уме лишь весьма туманное представление. Итак, если не описать сначала свойства разума и воли отдельно, невозможно понять смысл этого утверждения, что никому не вменяются его мысли, а вменяется только его воля.
Свойства их вкратце таковы:
1. Любовь сама вместе со всем, что к ней относится, располагается в воле; знание, разумение и мудрость располагаются в разуме. Воля вдыхает в них свою любовь, заручаясь их поддержкой и согласием.
2. Отсюда следует, что все добро, а также все зло принадлежит воле. Ибо все, что происходит от любви, называют добром, хотя это может быть и зло, потому что это - следствие удовольствия, которое составляет жизнь воли. С помощью удовольствия воля проникает в разум и добивается его согласия.
3. Итак, воля есть бытие (esse), или сущность жизни человека, а разум есть проявление (existere), или исходящее от нее. Как всякая сущность ничто, если не имеет формы, так и воля - ничто, если не входит в разум. Таким образом, воля принимает форму в разуме, и в нем являет себя на свет.
4. Любовь воли - это конечная цель, а разум ищет и находит средства, с помощью которых он может осуществить ее. Поскольку конечная цель является его задачей, и поэтому намерением человека, задача также принадлежит воле и посредством намерения входит в разум, побуждая его рассмотреть и продумать средства, и остановиться на тех, что ведут к цели.
5. Вся самость (proprium) человека заключена в его воле. Она с первого рождения представляет собой зло, и становится добром посредством второго рождения. Первое рождение человека - от его родителей, второе - от Господа.
6. Из этих кратких заметок видно, что воля и разум имеют различные качества, которые от сотворения связаны, как Бытие и Проявление. Следовательно, в первую очередь воля делает человека человеком, а уж затем - разум. Таким образом, каждому вменяется его воля, но не мышление, и поэтому - зло и добро, коль скоро, как было сказано, они заложены в воле, и только из нее входят в мышление разума.
659. Никакое зло, мыслимое человеком, не вменяется ему, по той причине, что человек создан способным мыслить о добре и зле, о добре, исходящем от Господа, и о зле, исходящем из ада. Находясь посередине между ними, человек вправе выбирать то или другое по свободе воли в духовных вопросах; этому была посвящена соответствующая глава. Имея свободу выбирать, он может хотеть или не хотеть того или другого. То, чего он хочет, принимается волей и становится его собственным; то, чего он не хочет, не принимается и не становится его собственным. Всякое зло, к которому предрасположен человек с рождения, записано в его природном человеке. В той степени, в которой он увлекается этим злом, оно проникает в его мысли. Подобно тому и разнообразное добро вместе с истинами проникают в его мысли сверху, от Господа, и уравновешивают это зло, словно на чашах весов. Если человек при этом берет себе зло, оно принимается его старой волей и прибавляется к прежнему злу. Но если он берет себе вместе с истинами доброе, Господь образует в нем новую волю и новый разум поверх старых, и в них Он насаждает друг за другом посредством истин новые виды добра. С помощью этого добра Он побеждает все зло, находящееся ниже, и удаляет его, приводя все в порядок. Отсюда понятно также, что мышление очищает человека и извергает все зло, наследованное им от родителей. Поэтому, если бы вменялось зло, мыслимое человеком, преобразование и возрождение были бы невозможны.
660. Поскольку добро относится к воле, а истина - к разуму, и в мире есть много такого, что соответствует добру, например, выгода и польза, тогда как само вменение соответствует стоимости и ценности, следовательно, сказанному здесь о вменении можно найти аналогию в любом предмете творения. Ибо, как было показано во многих местах этой книги, все во вселенной имеет отношение к добру и истине, а в противоположном случае - к злу и лжи. Можно, поэтому, провести сравнение с церковью, достоинство которой оценивается по милосердию и вере, а не по обрядам, которые являются дополнением к ним. Можно также провести сравнение со служителем церкви, которого ценят за его волю и любовь, и за разумение в духовных вопросах, а не за приветливость и церковное облачение.
Возможно сравнение с богослужением и зданием, в котором оно проводится. Само богослужение происходит в воле, а в разуме - потому что он представляет собой как бы храм для него. Храм же называется святым не сам по себе, а по причине того, что в нем обучают Божественному. Еще возможно сравнение с правлением, при котором господствуют добро и истина; люди любят такое правление, а не то, при котором господствует одна истина, без добра. Разве о государе судят по его свите, лошадям и каретам, а не по достоинствам правителя, которыми он славится? Достоинства правителя - это любовь и благоразумие в правлении. Кто, наблюдая победное шествие, не посмотрит на победителя, с тем, чтобы оценить шествие по нему, но не его по шествию? Поэтому то, что относится к форме, судят по тому, что относится к сущности, а не наоборот. Воля относится к сущности, мышление к форме. Никогда форме не вменяется то, что не происходит от сущности; посему вменение должно быть по сущности, а не по форме.
* * * * *
661.73 Здесь я приведу следующие сообщения о своем опыте, вот первое:
В верхней северной части духовного мира, ближе к востоку, есть места, в которых учат детей, а также места наставлений для молодежи, взрослых и стариков. Все умершие в детском возрасте, отправляются туда для воспитания; кроме того, туда отсылают новоприбывших из этого мира, если они желают знать, что такое небеса и ад. Эта область располагается близко к востоку, так что все они могут учиться по наитию от Господа. Ибо Господь есть восток, поскольку Он находится в солнце того мира, которое представляет собой чистую любовь, исходящую от Него. Поэтому тепло этого солнца по сути своей есть любовь, а свет по сути своей - мудрость. Этими светом и теплом Господь наполняет обучающихся настолько, насколько они способны их принять, а это зависит от их любви быть мудрыми. Когда проходит срок наставления, и они становятся образованными, их отпускают оттуда и называют учениками Господа. Покинув эти места, они отправляются сначала на запад, а кто не остается там, следуют дальше на юг, и некоторые через юг на восток. Их принимают в различные общества, где они находят себе дом.
Однажды, когда я размышлял о небесах и об аде, мне захотелось иметь общее представление об их состоянии. Я знал, что всякий, имеющий общее представление, может впоследствии понять и частности, поскольку они содержатся в общем понятии, как части в целом. Под влиянием этого желания я посмотрел в направлении той области на границе севера и востока, где находились места наставления, и пошел туда по открывшейся мне дороге. Зайдя в одну из школ, и обратился к старшим учителям, наставлявшим молодежь. Я спросил, знают ли они что-нибудь самое общее о небесах и об аде.
Они ответили, что знают немного, но если посмотрят на восток к Господу, то Он просветит их, и они будут знать.
Так и сделав, они сказали: "Есть три общих начала, касающихся ада, и три общих начала, касающихся небес, которые первым трем совершенно противоположны. Общие начала, касающиеся ада, - это три любви: любовь властвовать из любви к себе, любовь владеть чужим благом из любви к миру и блудная74 любовь. Общие начала, касающиеся небес, - это противоположные виды любви: любовь властвовать из любви быть полезным, любовь обладать мирскими благами по любви приносить пользу с помощью них и истинно супружеская любовь".
После этой беседы я пожелал им мира, и покинул их, направившись домой. Когда я оказался дома, с небес мне было сказано: "Исследуй эти три общих начала вышних и нижних, и тогда мы увидим их на твоей руке". Сказано было "на твоей руке", потому что все, что человек исследует своим разумом, является ангелам как бы написанным на его руках. Поэтому-то в Откровении и сказано, что они приняли начертание на лбу и на руке (Откр. 13:16; 14:9; 20:4).
Затем я исследовал первую общую любовь ада, любовь повелевать по любви к себе, а за ней - противоположную общую любовь небес, любовь повелевать из любви быть полезным. Мне не позволено было исследовать одну любовь без другой, поскольку разум не постигает одну любовь без другой, как ее противоположности. Таким образом, чтобы понять каждую из них, необходимо противопоставить их друг другу; ведь милое или красивое лицо более выгодно смотрится на фоне уродливого и безобразного лица. Когда я изучал любовь повелевать из любви к себе, мне дано было постигнуть, что эта любовь самая адская из всех, и поэтому распространена в основном в самых глубоких адах. А любовь повелевать по любви быть полезным - самая небесная из всех, и господствует в высших небесах.
Любовь к власти над другими из любви к себе - самая адская из всех, потому что власть из любви к себе исходит от самости (proprium) человека, которая представляет собой сущее зло, а оно совершенно противоположно Господу. Поэтому, чем больше у человека этого зла, тем больше он отрицает Бога и все святое в церкви, поклоняясь лишь себе и Природе. Я умоляю всех, в ком есть это зло, отыскать его в себе, чтобы оно было им видно.
Кроме того, эта любовь такова, что если ослаблена ее узда, что бывает тогда, когда нет непреодолимых препятствий, она рвется вперед все дальше и дальше, пока не достигнет высшей точки. Но и там она не останавливается, а огорчается и жалуется, что нет более высокого положения, которого можно было бы достичь.
В случае государственных деятелей любовь эта забирается так высоко, что они желают быть царями или императорами, и править, если возможно, всем миром, добившись звания царя царей, или императора императоров. В случае священнослужителей такая любовь доходит до того, что они хотят быть богами, и править всеми небесами, насколько это возможно, и называться богами богов75. Далее будет показано, что такого рода люди в сердце не признают никакого Бога. С другой стороны, люди, которые хотят управлять из любви быть полезными, не хотят властвовать сами по себе, но желают власти Господа, поскольку любовь быть полезным исходит от Господа, и Сам Господь есть эта любовь. Такие люди рассматривают высокие должности не иначе как средства служения. Служение они ценят преимущественно перед высокими должностями; остальные же, наоборот, ценят высокие должности больше, чем служение.
Когда я пришел к этому выводу в своих размышлениях, мне было передано от Господа через ангела: "Сейчас ты увидишь и убедишься, какова адская любовь".
Внезапно слева разверзлась земля, и я увидел дьявола, поднявшегося из ада. На голове у него была квадратная шляпа, натянутая на лоб до самых глаз. Лицо его было покрыто прыщами, как при лихорадке, глаза горели, а грудь была раздутой и торчала вперед. Своим ртом он изрыгал дым, как печь, поясница его пылала настоящим огнем, а вместо ног у него по колено были одни кости, лишенные плоти. Все его тело дышало вонючим и гнилостным теплом. Я испугался его внезапного появления, и закричал: "Не подходи! Говори, откуда ты?"
"Я из подземного мира, - сказал он в ответ хриплым голосом, - где я живу в самом высокородном обществе численностью в двести человек, среди которых нет ни одного, кто был бы просто князем, царем или императором; у нас все - князья князей, цари царей и императоры императоров. Мы восседаем там на тронах из тронов, и оттуда рассылаем наши повеления по всему миру и за его пределы".
Я сказал ему: "Разве ты не видишь, что твое воображаемое высокородие свело тебя с ума?"
"Как ты можешь так говорить, - ответил он, - когда мы на самом деле видим себя такими, и такими нас признают наши товарищи?"
Услышав это, я не стал больше говорить ему, что он безумен, поскольку его безумие было порождено воображением. Мне было дано знать, что при жизни в мире он был простым домоправителем. Но духом он был настолько заносчив, что весь род человеческий считал ниже своего достоинства, и воображал себя благороднее царя и даже императора. Эта гордыня заставила его отрицать существование Бога, и считать для себя все святое церкви, как ничего не стоящее, нужное лишь тупому простонародью.
Наконец, я спросил его: "И долго вы, двести человек, собираетесь хвалить друг друга?"
"Вечно, - ответил он. - Однако те из нас, которые мучили других за то, что те отрицали наше высокородие, опустились вниз. Нам позволяется хвалить друг друга, но не вредить никому".
"Знаешь ли ты, - продолжал я, - какова участь опустившихся вниз?" Он ответил, что они опускаются в своего рода тюрьмы, где их называют нижайшими из нижайших, самыми низкими из всех, и заставляют работать. Тогда я сказал этому дьяволу: "Смотри, как бы и тебе тоже не опуститься туда".
Затем земля снова разверзлась, на этот раз справа, и я увидел еще одного дьявола, выходящего наверх. На голове у него было некое подобие митры, свернутой кольцами, будто змея, из которой торчала непокрытая макушка. Лицо его было все в проказе, от лба до подбородка, и обе руки тоже. Он был по пояс гол и черен, как сажа, и через эту черноту тускло просвечивало огненное мерцание, как будто от камина. Ноги его по колено были подобны двум змеям.
Первый дьявол, увидев его, пал на колени и стал поклоняться ему. Я спросил его, зачем.
"Это Бог неба и земли, он всемогущий", - ответил он.
Я спросил второго дьявола: "Что ты на это скажешь?"
"Что я могу сказать? - ответил тот. - Мне дана власть над небесами и землей; судьбы всех душ в моих руках".
"Как же может этот император императоров так унижаться, - спросил я его снова, - и как ты можешь принимать его поклонение?"
"Тем не менее, он - мой слуга, - ответил он, - Что такое император в глазах Бога? В своей правой руке я держу молнии отлучения!"
Тогда я сказал ему: "Как можно впадать в такое безумие? В мире ты был простым священником; и из-за того, что ты страдал иллюзией, будто у тебя есть ключи, и в твоей власти связывать и освобождать, ты позволил своему духу зайти так далеко в его безумии, что теперь считаешь себя Самим Богом".
Он рассердился и стал клясться, что он - Бог, и что Господь не имеет никакой власти в небесах, "потому что, - сказал он, - он передал всю ее нам. Нам нужно только отдавать приказы, а небеса и ад с уважением подчиняются нам. Если мы посылаем кого-либо в ад, дьяволы тут же принимают его; и то же самое ангелы, если мы посылаем кого-либо в небеса".
"Сколько вас в вашем обществе?" - продолжал я.
"Триста человек, и все - боги. А я - бог богов", - сказал он.
Вслед за тем земля разверзлась у них под ногами, и они провалились в свои ады. Мне дано было видеть, что под их адами находились исправительные тюрьмы, в которые попадали все вредившие другим. Ибо в аду всем разрешается оставаться в своих заблуждениях и хвалиться ими, но не дозволено никому причинять вреда. Таковы люди в аду, потому что после смерти человек становится духом, а дух, когда он отделяется от тела, входит в состояние полной свободы делать то, что соответствует его склонностям и мыслям, от них происходящим.
Позже мне было позволено заглянуть в их ады. Тот ад, в котором находились императоры императоров и цари царей, был полон всякого рода нечистот. Сами они выглядели, как разнообразные звери с горящими глазами. То же самое было и в другом аду, где находились боги и бог богов. Наводящие ужас ночные птицы, называемые оимами и иимами76, кружили там вокруг них. В таком образе являлись мне их заблуждения.
Из виденного мной понятно, какова любовь к себе государственных деятелей и духовенства. Последние желают быть богами, а первые самодержцами. Они желают и домогаются этого настолько, насколько ослабляется узда, сдерживающая эту любовь.
После этих горестных и ужасающих зрелищ, оглянувшись по сторонам, я увидел неподалеку от себя двух ангелов, о чем-то беседующих. На одном из них была шерстяная, отливающая огненным пурпуром верхняя одежда, под которой сияла льняная блуза. На другом была такая же одежда, но ярко-красная, а на голове у него была митра с несколькими рубинами, вставленными в нее с правой стороны. Я подошел к ним и приветствовал их пожеланием мира. Далее я с почтением спросил: "Почему вы оказались здесь, внизу?"
"Мы посланы сюда Господним повелением, чтобы поговорить с тобой о блаженном состоянии тех, которые хотят управлять другими, потому что любят приносить пользу. Мы поклоняемся Господу; я - князь нашего общества, а со мной - его первосвященник".
Тот, что был князем сказал, что он - слуга своего общества, поскольку служит ему, принося пользу. Другой сказал, что он - служитель церкви этого общества, которому он служит тем, что руководит святыми обрядами, приносящими пользу душам. Оба они наслаждаются непрерывной радостью, происходящей от вечного счастья, дарованного им Господом. Они сказали, что в их обществе все роскошно и великолепно; роскошно, потому что все сверкает золотом и драгоценными камнями, великолепно - благодаря дворцам и паркам. "Причина в том, - сказали они, - что наша любовь к власти над другими исходит не от любви к себе, а от любви к служению. Поскольку эта любовь исходит от Господа, всякое служение во благо в небесах искрится и сияет. А поскольку в нашем обществе все наделены этой любовью, сама атмосфера у нас кажется золотой из-за света, который принимается ею от солнечного пламени. Этот-то огненный солнечный свет и соответствует нашей любви".
При этих словах вокруг них появилась подобная же атмосфера, и я ощутил ее благоухание, о чем тут же и сказал им. Я попросил их рассказать еще немного о любви к служению, и они продолжили: "Те должности, в которых мы состоим, мы и желали получить, с единственной целью: чтобы служение наше было более полным и распространялось более широко. Кроме того, нас постоянно осыпают почестями, и мы принимаем их, но не для себя, а для блага общества. Наши братья и товарищи из простого народа едва ли знают о том, что почести, сопутствующие нашим должностям, не принадлежат нам, а служение наше не от нас исходит. Но нам ясно иное; мы чувствуем, что почести наших должностей лежат вне нас, они - как облачение, в которое мы одеты. А служение наше исходит от любви к служению, которая в нас от Господа, и наслаждение свое эта любовь получает от того, что ею делятся с другими, принося им пользу. Мы знаем на собственном опыте, что чем больше мы служим из нашей любви к служению, тем больше возрастает в нас эта любовь, а вместе с ней и мудрость, с помощью которой она передается другим. Но насколько мы оставляем эту пользу себе, не разделяя ее с другими, настолько наше наслаждение уходит. Тогда служение наше становится подобно пище, которая скапливается в желудке, а не распространяется по телу, питая все его части и все тело в целом; оставаясь не переваренной, она вызывает рвоту. Словом, все небеса являются не чем иным, как вместилищем служения, от первого в них до последнего. Что такое служение, если не осуществление на деле любви к ближнему? И что соединяет небеса в одно целое, если не эта любовь?"