Светлова Татьяна. Шалости нечистой силы

развалились по сторонам, лобок был мокрым.
      - Меня ... меня, - прохрипела она - меня изнасиловали... Твой отец,
кажется, умер...
      Марина бросилась к отцу. Она пыталась привести его в чувство, она звала
его и хлопала его по щекам...
      Отец не шелохнулся, веки его открытых глаз не дрогнули. На его сером
лице окаменела гримаса страдания.
      - У него, кажется, сердечный приступ случился, - хрипела мачеха. -
Развяжи меня.
      Марина, не слушая, кинулась звонить в Скорую. Там было занято, и она
потратила почти десять минут, чтобы дозвониться. Повесив трубку, она никак
не могла заставить себя обернуться и снова увидеть мачеху - большие груди,
мокрый лобок...
      Но сзади раздался ее голос: "Пока ты звонила, мне удалось освободиться
от веревок. Скоты, они насиловали меня вчетвером!"
      Марина молчала. До нее все еще никак не доходило, что папа умер.
Умом-то она, конечно, понимала, что умер, но в ней будто все застыло, будто
она сейчас - в присутствии этой гадкой голой Натальи, - не могла ничего
почувствовать и эмоции сами собой отложились на потом, когда она останется
одна...
      Насупившись, Марина хмуро разглядывала мачеху, которая растирала ноги.
Отец умер, а эта сукина кошка только о себе думает! Насиловали ее -
подумаешь! Да ее глаза так и просят, дай ей хоть целый взвод, все мало
покажется! Еще и добавки попросит!
      Наталья вдруг спохватилась: кинулась к неподвижному телу мужа и
запричитала: "Неужто и вправду умер? Володечка! Вот горе-то, вот горе!...
Сердце его не выдержало - прокомментировала она Марине, - смотреть, как эти
отморозки надо мной издеваются! Знала бы ты, что они со мной делали!"
      Марина не испытывала ни малейшего желания узнать, что именно, но мачеха
продолжала со слезами в голосе: "И спереди, и сзади, и по-всякому! Твой отец
инфаркт получил, глядя, что они со мной вытворяли! Чуть не разорвали на
части! Теперь надо к гинекологу идти - там наверняка все перепахали!"
      Марина брезгливо поморщилась. Лучше бы уж молчала! Неужто она думает,
что возьмет меня на этот дешевый спектакль оскорбленной невинности? -
злилась Марина.
      - Судебная экспертиза установит, - мрачно сообщила она мачехе в
качестве утешения.
      Как же, станет Марина ее утешать! Мачеха вряд ли в убытке, а то,
глядишь, и в прибыли! Отец-то вряд отличался завидными бойцовскими
качествами в постели - стрессы, бессоница, а после маминой смерти и сердце
стало не на шутку пошаливать...
      Бедный, бедный, глупый папа! Он, видимо, воспринял групповое
изнасилование этой путаны как катастрофу... Сердце его не выдержало, - чего
не скажешь о Наташке, у нее все выдержало, со всех сторон, - и папа умер...
      - Счастье, что ты раньше не пришла - а то и тебе бы досталось! - Мачеха
уже рыдала, вполне натурально: жалела, что пришлось одной отдуваться. А то,
что в комнате мертвый папа - этой поганке как-то без разницы...
      Стоп, - одернула себя Марина, - Я стала слишком злой. У Натальи явный
шок.
      - Оденьтесь, - сказала она с ноткой некоторого сочувствия в голосе. -
Сейчас приедет Скорая.
      - А милиция?! Надо милицию вызвать!
      И Наталья бросилась к телефону.
      Слушая, как она слезливо-истеричным голосом описывает произошедшее, не
упуская бесстыдных деталей, Марина вновь скривилась в брезгливой и злой
гримасе. Эх, папа!.. Сегодня ты сделал этой дряни свой самой большой
подарок: умер. Оставив ее молодой богатой вдовой...

Наследство.

      - Галочка, - заискивал Стасик по телефону, - помнишь, я тебе говорил, у
меня тетя умерла? Оказалось, что она мне в наследство оставила квартиру!
Надо поехать посмотреть, - поехали вместе, а?
      - Нет, - упрямилась Галя, - ты лгун и изменщик, и я больше тебя знать
не знаю!
      - Галочка, ну я тебе клянусь: это все чистая правда! Я сам не знаю, как
на кладбище оказался...
      - Довольно! - пресекла его жалкие оправдания Галя. - И слушать не хочу!
      С этими словами суровая Галя бросила трубку. Очень надеясь, что Стасик
снова позвонит.
      Конечно, позвонит, куда денется! И Галя, конечно, его простит, но со
временем. Сначала вдоволь поизмывается, проучит, как следует. Чтобы знал,
как налево бегать! А то вишь, вампиры теперь у него! С клыками! Знает она
этих вампиров! Если у них что и есть кровавого, - так это цвет лака на
ногтях да цвет помады на губах!
      Ничего-ничего, пусть теперь один покрутится! Галя убеждена: без ее
опеки, без ее советов, без ее ласки и ее пирогов Стасик не выживет. Так что
нехай для начала один едет квартиру смотреть, - сам прибежит потом:
что-нибудь, да понадобится у Галочки спросить и с ней посоветоваться, куда
ему от нее деться...


      Квартиру тетя оставила Стасику новехонькую, на какой-то чудовищной
окраине, название которой не выговорить. Она в нее едва переехала, - их
хрущобу должны были сносить по плану правительства Москвы и дали жителям
старой пятиэтажки квартиры в новом доме. Еще дальше от метро, чем раньше. Но
тетя успела квартиру приватизировать. И вот теперь Стасик ее унаследовал.
      Дорога вышла Стасику почти в два часа, с учетом поиска примитивной
новостройки, приткнувшейся задом к какому-то мусорному пустырю. Сверившись с
адресом и убедившись, что именно это чудо современной архитектуры ему нужно,
Стасик направился к первому подъезду.
      - Федька! - окликнул его какой-то пьянчуга у подъезда. - Ты, что ль?
      - Нет, не я, - глупо ответил Стасик и хотел было поправиться: "то есть,
я не Федя", но мужичонка не дал ему договорить. Он от души хлопнул Стасика
по плечу.
      - А я смотрю - ты или не ты? От, мать честная, никогда бы не узнал!
Бороду отрастил, да и ваще, вырос... А я тебя сбоку увидел, - сбоку и узнал.
А попадись бы ты мне лицом вперед - ни за что бы! А ты что ж, меня не
признал? Я ж сосед ваш, из четырнадцатой! Дядя Петя! Мамка твоя все еще к
моей супружнице ходила за солью... А тебя, пацана, я самолетики бумажные
учил делать! А? Признаешь? - и мужичок нежно дыхнул Стасику в лицо
перегаром.
      Стасик поморщился.
      - Вы меня с кем-то путаете. Я не Федя. И здесь никогда не жил.
      - Пррально, мы все здесь не жили. Нас тут всех переселили. А на месте
нашего дома, знаешь, что будут строить? Котежды. Это такие дома
инвидуальные.... Да ты бы рассказал, как живешь-то! Как мамка? Ты женился,
или как? - мужичок упорно норовил похлопать Стасика по плечу.
      Тот брезгливо отстранился.
      - Я не Федя, - отчеканил он. - Я никогда не жил ни в этом, ни в старом
доме, и вообще никогда не бывал в этом районе. Вы меня с кем-то путаете.
      - Да брось... - недоверчиво протянул мужичок. - Что, старых соседей
чураешься, да? Пьяненький я, да? Не нравится? А я вот пьяненький, а что тут
такого... Моя-то, Рая, помнишь? - померла...
      Мужичок всхлипнул.
      - Я вам повторяю: я не знаю вас, не знаю Раю, никогда не жил здесь.
Сочувствую по поводу смерти вашей жены... Но ... Позвольте пройти.
      Он отодвинул мужичонку плечом и шагнул в подъезд.
      "Во сука, блин, загордился!" - донеслось ему вдогонку.
      Осмотрев крошечную квартиру, Стасик предался размышлениям о том, как
наилучшим образом распорядиться негаданным, хоть и маленьким, наследством.
Как ему сейчас нужна была Галка, - с ее трезвым, практическим умом, с ее
деловой хваткой! Но Галка не желала с ним разговаривать, и Стасик
чувствовал, как в нем зреет обида.
      Покидая новостройку, он пересек двор с предосторожностями, не желая
снова нарваться на поддатого мужичка. Но мужичка уже нигде не было видно, и
Стасик благополучно забыл о его существовании.


      На следующий день после работы Стасик, в хлопотах о своем сайте на
Интернете, поехал на Ленинский проспект, к магазину "1000 мелочей", где
возле рынка притулился киоск с компьютерными компакт-дисками. Этим
пиратированным богатством заведовал всезнающий и любезный парнишка, охотно
дающий советы, которые - в этом Стасик убедился на деле - всегда потом
оправдывали себя.
      Переговорив с парнишкой и заполучив искомую программу в руки, Стасик
решил прогуляться по проспекту. Домой, в одинокую квартиру, к своим
опостылевшим стенам не хотелось. Галя, как оказалось, в его жизни занимала
куда больше места, чем он представлял... Их ссора больно ранила Стасика.
Особенно - ее недоверие! Как может Галка, всегда такая чуткая к его
проблемам, подозревать Стасика во лжи! Она обиделась; она не хочет с ним
разговаривать; и это теперь, когда он так нуждается в ее участии и советах!
С ним такое происходит в последнее время, что он с ума сходит, - а она
просто бросила его! Одного! В беде! Да он до сих пор от ангины не
выздоровел! Сидит на антибиотиках! А она даже не спросила, как он себя
чувствует!
      Стасик брел по улице, лелея свои обиды и робкое негодование, и даже не
замечал, как, погруженный в невеселые мысли, горестно качает головой и шумно
вздыхает, вызывая любопытство прохожих...
      Неожиданно его внимание привлекла нога. Нога была выпущена из дверцы
небольшой серебристо-голубой машины, - Фольксвагена, кажется, - да какая
нога! В золотистом чулке, обутая в короткий сапожок - или в высокий ботинок?
- она имела на редкость совершенную форму. Вторая нога, показавшаяся спустя
мгновение, подтвердила правильность первоначального впечатления. Затем
подался вперед задик, прикрытый шубкой, - обладательница всего этого добра
выбиралась таким образом с пассажирского сиденья, на котором перед тем
стояла одной коленкой, что-то ища в бардачке. Наконец, девушка - а кто же
это еще мог быть, с такими ногами? - выпросталась из дверцы и разогнулась,
тряхнув темными волосами. Крошечная шапочка держалась на ее макушке в
очевидном противоречии с законами физики.
      Стасик не без любопытства заглянул девушке в лицо: оно было весьма
миловидным, но, что куда более важно, - оно было на редкость выразительным.
Яркие синие глаза, картинный разлет черных бровей, великолепно очерченный,
благородный подбородок,- Стасик как художник не мог не оценить этой
внешности, которая так и просилась на полотно. Будь он портретистом,
непременно попросил бы незнакомку попозировать...
      Девушка поймала его любопытный взгляд, и личико ее нахмурилось. Стасик
смутился, отвернулся и заторопился дальше.
      "Убийца!" - вдруг услышал он за своей спиной тихий и гневный выдох.
      Он подумал, что ослышался. Но все же обернулся. Девушка стояла посреди
тротуара, прямо напротив Стасика, и смотрела на него.
      - Убийца! - звонко выкрикнула она. - Остановите его, это убийца!
      Стасик даже оглянулся по сторонам, не понимая, к кому обращается
девушка. Но рядом никого не было: он стоял один посреди тротуара и девушка
смотрела прямо ему в глаза. Хуже того, она выбросила вперед руку в лайковой
перчатке, и ее пальчик указывал на Стасика.
      - Вы что, девушка, - растерянно пробормотал он, отступая, будто не
пальчик был направлен в его грудь, а дуло пистолета. - В самом деле, с чего
вы взяли...
      Прохожие начали притормаживать, с любопытством глядя на эту сцену.
      Осознав, что он оказался в пяти метрах от троллейбусной остановки, у
которой как раз притормозил троллейбус, Стасик припустился рысью и с
бьющимся сердцем запрыгнул на подножку. Прошипели, закрываясь, двери, и
Стасик, удаляясь, видел в заднее стекло, как девушка что-то возбужденно
говорит столпившимся людям, указывая вслед троллейбусу...
      До самого дома Стасик не мог успокоить сердцебиения. Он долго и
безнадежно перебирал в уме все странности, случившиеся с ним за последние
месяцы; припомнил и кочевавшие по его карманам вещи, и хрустящие звезды на
крыше, и замерзшую лавочку на Пушкинской, и неведомо кем переставленную
мебель в квартире, и румяную девчушку из "Вашего Домового", и подвал с
"бомжихой", и прокуренный притон геев-наркоманов, и пересвист вампиров на
кладбище... И все увенчалось чем? Тем, что сегодня его назвали убийцей!
      Стасик метался по квартире и стонал от бессилия что-либо понять. Галке
он позвонить не мог: не велено ему было звонить домой по вечерам.
      Пожалуй, впервые за все время их знакомства Стасик почувствовал себя
ущемленным от незаконности их с Галкой отношений; даже стал прикидывать,
выйдет ли она за него замуж, если он ей предложит? Разведется ли со своим
усатым опером?...
      Не найдя ответа и на этот вопрос, он отправился в полюбившуюся пивную,
где и напился до бесчувствия.
      Домой он, впрочем, добрался на этот раз без приключений.

Неплохая компания.

      Виктор бушевал перед безмолвной дверью Веры. Вот уже третий день она не
отвечала на телефонные звонки, и он решил поехать прямо к ней. Но и на его
долгий, настойчивый, несколько раз повторенный звонок в дверь никто не
откликнулся. Раздосадованный и обеспокоенный, он зло бухнул в дверь кулаком.
      К его немалому удивлению, дверь открылась.
      Виктор настороженно вошел в прихожую. Вытянув шею, он попытался
рассмотреть, есть ли кто в квартире, но ничего не увидел. Не было ни света,
ни звука, ни шороха.
      "Вера, - позвал он, - Вера!"
      Ему никто не ответил.
      Что-то неладное было в этой открытой двери, в этой темноте и немоте.
Желудок его немедленно отреагировал острым спазмом - застарелый гастрит
услужливо отозвался на его беспокойство.
      - Вера... - еще раз произнес Виктор, не надеясь, впрочем, на ответ, и
решительно включил свет в прихожей.
      По крайней мере, здесь все было на местах. Виктор прошел в большую
комнату, служившую гостиной - пусто. Но порядок, что уже утешает. Вера ушла,
уехала? Забыв запереть дверь?
      Виктор, уже поспокойней, направился в спальню, зажигая и там на ходу
свет...
      Вера лежала на кровати, лицом вверх, и ее белый, заострившийся профиль
заставил Виктора замереть.
      Гастрит не замедлил наподдать еще одним болезненным ударом по желудку.
      Спохватившись, Виктор кинулся к кровати и схватил тонкую руку,
безвольно свисавшую вдоль края простыни в мелкий голубой цветочек.
      Пульс был. Виктор почувствовал, что ноги его не держат, и опустился на
пол прямо рядом с тонкой кистью Веры, не выпуская из руки ее запястье.
      Посидел; нашарил в кармане тюбик со спазмолитиком; сходил на кухню за
водой, проглотил таблетку, чтобы угомонить свой гастрит; вернулся в спальню,
склонился над Верой и со всего размаха залепил ей пощечину.
      - А ну, просыпайся! - взревел он, глядя, как порозовела, нет,
побагровела Верина щека, - а ну, быстро, пока я тебе вторую не залепил!
      Вряд ли Вера осознала, о чем он. Она, кажется, так и не поняла, что
именно выдернуло ее из обморока, но глаза открыла и удивленно уставилась на
бушующего Виктора.
      - Дура! Идиотка! Кретинка! - негодовал тот. - Довести себя до голодного
обморока! Не мытьем, так катаньем, да? Из окошка не сумела, так решила себя
голодом уморить, да?! - орал он.
      Вера разлепила пересохшие губы в некоем подобии улыбки.
      - Я тебе покажу! Я тебя, я тебя... Я тебя в больницу, под зонд, под
капельницу уложу! Хочешь, чтобы тебя насильно, через зонд кормили, а? Ну,
говори, хочешь?
      Глядя, как понемногу оживают Верины черты, он почти плакал от радости.
Но голос его оставался по-прежнему громоподобным: "Выбирай! Или ты прямо
сейчас в больницу, или ты будешь во всем меня слушаться, ясно? Я тут буду
жить, пока дурью не перестанешь маяться, ясно? Или тогда в больницу, поняла?
Одно из двух! Мать твою за ногу, никогда таких дур не видел!"
      Вера протянула ему слабую руку, и он сжал ее, словно драгоценный
подарок.
      - Помогите мне сесть, - прошептала она. У нее не был сил говорить.
      Виктор подоткнул ей под спину подушки и усадил, как ребенка. Тело ее
было почти невесомым.
      Он сбегал на кухню, вскипятил чайник, заварил чай. Подождав немного,
пока чай настоится, он наполнил чашку и поставил ее в миску с холодной
водой: остужаться. Мимоходом проверил холодильник: ну конечно, пусто! К
счастью, нашелся сахар, который он сам в прошлый раз и купил, и, подсластив
некрепкий чай, Виктор принес его к постели.
      - Пей. - Это было произнесено тоном, не терпящим возражений.
      Глядя, как побелели ее пальцы, сомкнувшись на ручке чашки, как задрожал
чай в фарфоровых стенках, он решительно забрал чашку из ее рук и приставил к
губам: "Пей".
      Виктор заставил Веру выпить чай до дна и, наказав не двигаться,
отправился в магазин.
      Вернулся он через полчаса, и еще минут сорок что-то делал на кухне,
изредка заглядывая в спальню, на задремавшую от слабости Веру, и размышляя.
В больницу, которой он Веру стращал, отправлять ее очень не хотелось, да и
она бы не согласилась, - но оставлять ее одну тоже никак нельзя было...
Следовательно, - следовательно надо было оставаться с ней! - обрадовался
Виктор найденному решению.
      Приготовленный им куриный бульон он налил также в чашку, так же остудил
ее в миске с холодной водой, дуя на него от нетерпения, и, снова разбудив
Веру, заставил ее выпить и это.
      И только убедившись в том, что щеки ее немного порозовели, глаза
приобрели блеск, голос окреп и руки потеплели, Виктор уселся в небольшое
кресло, стоявшее в комнате, и произнес: "Буду жить у тебя, анорексичка
хренова. Пока не растолстеешь. Так что придется толстеть, иначе от меня не
избавиться."
      - Поняла? - добавил он грозно.
      И, подумав, решил сразить Веру окончательно:
      - Морщины появятся - будешь тогда знать! Себя в зеркале не узнаешь! Как
печеное яблоко станешь!
      Виктор был убежден, что после такой тирады любая женщина кинется в
испуге к зеркалу.
      Вера спустила ноги на пол.
      - Я вам в гостиной постелю, - ответила она без всякого выражения.
Сделала шаг и покачнулась.
      Виктор успел подхватить ее.
      - Вот дура-то, - проворчал он, - ну, ничего не скажешь! Сам постелю,
лежи! Где у тебя простыни там всякие, одеяла?
      - Небогатый у вас лексикон, - легонько улыбнулась Вера. Вот уже третий
час, как вы здесь, а я только и слышу "дура".
      - Гимназиев не кончали, - буркнул Виктор. - А ты думаешь, другого слова
заслуживаешь? Скажи лучше, почему дверь в квартиру была не заперта?
      - Разве? - удивилась Вера. - Забыла, может?
      - Ты третий день к телефону не подходишь!
      - Да? А вы звонили?
      - Нет, не звонил, просто так приехал! - ехидно сообщил Виктор. - Я
такой невоспитанный, и лексикон у меня небогатый, и без звонка приезжаю!
      - А какой сегодня день?
      - Воскресенье.
      Вера подумала.
      - Я в пятницу за расчетом на работу ездила... Потом... Спала,
кажется...
      - Спала! Она это называет - "спала"! Ну что ты на это скажешь?! -
возмутился Виктор. - Ну что, как не "дура"! У тебя голодный обморок был! Не
появись я, ты бы так концы и отдала тут втихаря!
      Вера пожала плечами.
      - Откройте в стенке левый нижний шкафчик - там белье. А одеяла и
подушки в тахте, нужно приподнять ее за край...
      Смастерив себе постель, Виктор снова заглянул к Вере. Она не спала -
полулежала на подушках, закинув бледные, с заострившимися локтями руки за
голову.
      - Я пойду на кухню, поем, - сообщил ей Виктор. - Я не то, что
некоторые, не могу спать на голодный желудок. Да и гастрит мой не
согласен... Если что будет надо - позовешь.
      - Зачем вам это? - Вера, не меняя положения, повернула голову в его
сторону. Ее волосы разметались по подушке; русые, они казались совершенно
темными при неярком свете, - а может, потеряли свой блеск от недоедания;
темно-серые глаза тоже казались черными и зияли на осунувшемся лице, как
омуты. - Наверное, я действительно поглупела... Никак не могу понять. Так
зачем вам все это? - повторила она.
      Виктор растерялся от такого вопроса. Он замешкался на пороге,
потоптался и, развернувшись в сторону кухни, бросил через плечо: "Да я вот
пытаюсь втереться к тебе в доверие, а потом ограблю тебя и смоюсь". И ушел
есть свой бульон с курицей. Вере курицу пока нельзя было, - зато ему можно,
еще как можно! Необходимо даже...
      - Ладно. Я допустим, дура. А ты - врун! - донеслось до него из спальни.
      У Виктора побежал тревожный и приятный холодок по спине от этого "ты".
Он не ответил, отрезая себе толстый кусок хлеба, посыпая его солью и
поддевая им сочный кусок белого мяса.
      - А что? - произнес он, наконец, набив рот. - Неплохая компания
подбирается...

Фоторобот.

      Галя плакала в трубку. Галя рыдала в голос, и Стасик никак не мог
толком разобрать ее слова.
      - Как ты мо-о-ог!... Как ты мо-о-ог! - завывала она.
      - Галочка, миленькая, клянусь, у меня никого нет, кроме тебя, -
уговаривал Стасик, - правда, поверь мне! И ночью тогда я действительно
оказался каким-то образом на клад...
      Новый взрыв рыданий оглушил Стасика.
      Он страшно жалел, что рассказал Гале эту историю про вампиров. Надо
было молчать - промолчал же с крышей, не стал трепаться о пристанище геев? А
вот дернул его черт живописать кладбищенские ужасы Гале, с ее простым
материалистическим сознанием...
      - Слышь, Галя, не плачь, прошу тебя! Я люблю тебя, тебя одну, ты же
знаешь!
      - Причем тут! - вдруг зло взорвалась Галя. - Причем тут твоя любовь!
Как ты мог обманывать меня столько месяцев подряд! Как же ты мог, подлец,
смотреть мне в глаза, и при этом...
      - Что ты?! О чем ты говоришь, Галочка? - испуганно перебил ее Стасик. -
Какие месяцы? Ты что?! Я тебе всегда правду говорил!
      - Я одного не понимаю, прорыдала Галя, - какую же черную душу надо
иметь, чтобы делать такое!
      - Какое "такое", Галочка, ты о чем? Что я такого сделал?
      - Ты еще спрашиваешь! Ты еще смеешь спрашивать! Ты - убийца!
      Стасик покрылся мурашками, мерзкими ползучими мурашками страха. Перед
глазами возникла вчерашняя девушка с синими глазами и тонкий пальчик в
перчатке, и гневный выдох: "Убийца!". Ему даже показалось, что он валится со
стула на закружившийся вдруг под ним пол...
      - Молчишь! - обличительно произнесла Галя. - Молчишь, да, - нечего
сказать! Думал, что я никогда не узнаю о твоих художествах, художничек!
Дрянь ты, вот ты кто! Мразь, понятно?! Скоти...
      - Галя! - отчаянно перекрыл ее Стасик, - Галочка, подожди, я тебя
умоляю! Только послушай...
      - Не желаю! Не желаю слушать, и видеть тебя не желаю, подонок...
      - Прекрати! - вдруг отважился прикрикнуть Стасик. - Что за истерика?
Объясни толком, что случилось?!
      - Ах, он еще спрашивает! Ах, он сам не знает! - с ехидной злостью
процедила Галя. - Ну подожди, сейчас я приеду!


      Она и в самом деле приехала через полчаса. Не раздеваясь, фурией
ворвалась в комнату и стала размахивать перед носом у Стасика каким-то
листком бумаги:
      - Это что? Это что, я тебя спрашиваю?!
      Стасик, у которого уже голова шла кругом от этого дурацкого разговора,
от всех этих дурацких событий, да еще и от мелькания белого листочка,
поморщился:
      - Что там у тебя такое? Дай! - Он ухватил листок.
      На белой бумаге был напечатан его портрет.
      - Что это? - изумился Стасик.
      - Фоторобот! - ответила Галя, усаживаясь на диван. - Фо-то-ро-бот, -
отчеканила она. - С Петровки.
      - Почему с Петровки? - глупо спросил Стасик. - Почему мой фоторобот?...
      - Потому что тебя описали свидетели! И по их описаниям составили
фоторобот!
      - Свидетели? Чего - свидетели? - никак не мог врубиться Стасик.
      - Твоих преступлений, вот чего!
      - Моих - чего-о?
      - Преступлений!
      "Убийца!". И тонкий пальчик, направленный в грудь.
      - Моих?! Преступлений?!
      - Кончай, Стасик!
      - Каких преступлений?
      - Стасик, прекрати! Как ты смеешь еще ломаться, когда...
      - Нет, подожди, что я такого сделал?!
      - Это ты или не ты? - Галя, выбросив руку вперед, потрясла листком
перед Стасиком.
      - Я...
      - "Рост примерно метр восемьдесят три, глаза серые, волосы каштановые,
маленькая бородка..." - перевернув листок, зачитала Галя. - И после этого ты
еще спрашиваешь? Да как ты смеешь?...
      - Но что я сделал?!!!
      - Перестань, - устало произнесла Галя. - Я только одно хочу понять: как
ты мог все это время мне врать...
      - Не-ет, постой-ка! - Стасик взял листок в руки и стал придирчиво
рассматривать его. - Этого не может быть! Где ты его взяла?
      - Муж принес... - Галя всхлипнула. - Спрашивал, не помню ли я, где мы
могли видеть этого человека... Стасик, он ведь вспомнит, где! Он вспомнит,
как мы познакомились у Ритки два года назад... Ты знаешь, что тебе могут за
это дать? "Пятнашку"! А то и "вышку"!
      - Галя-а! - взревел Стасик, - да о чем ты?! За что мне могут дать? Что
я такого сделал?!!!
      Стасика затрясло по-настоящему при мысли, что во время очередной потери
памяти он мог сделать что-нибудь незаконное... Он побледнел, как-то сразу