Таня потом долго играла мальчиковую роль (пока сама не родила мальчика) в одном аттракционе -- на темы французской классовой борьбы. И девочки-зрительницы, таких смешных клоунских историй полно в цирке, слали ей записки -- звали на свидание. А если серьезно, то это было удобно и вообще замечательно -- на многомесячные гастроли по стране (всю объездили) отправляться с молодой женой.
   Жизнь на колесах -- такими словами даже называлась одна глава в его книге. "Мы любили ездить. Вещей с собой брали немного -- чемодан да мешок с постелью. В поезде я с удовольствием знакомился с попутчиками, любил посидеть в компаниях и послушать интересные истории, разные случаи, анекдоты. Во время стоянки поезда выбегал на перрон купить что-нибудь у местных торговок".
   Однажды в такой ситуации он увидел, как поймали жулика. Тот работал очень интересно: влетал на остановках в пижаме и с чайником в купе и занимал полсотни -- "курицу купить, отдам через пять минут, я из соседнего купе". После Никулин много размышлял о том, что среди жуликов вообще много людей с актерскими способностями. У него с тех сих пор вошло в привычку выискивать в газетах описание техники разных афер, это были для него уроки актерского мастерства.
   А однажды на гастролях в Киеве он познакомился со священником Ивановым -- бывшим клоуном. Тот приходил иногда в цирк... И очень боялся, что прихожане узнают о бывшей его профессии. Те же удивлялись, отчего это батюшка агитирует их заготавливать сено для цирковых лошадей. Это чудесное превращение клоуна в священника привело Никулина к совершенно справедливой мысли о том, что пути Господни неисповедимы, а вовсе не к бесплодным размышлениям о том, что-де одно дело и те и другие делают.
   Дальше, как известно, был триумф, гастроли по СССР и всему остальному миру. Странные, ни на что прежде известное не похожие роли в кино, к которым он отнесся с необычайной трепетностью. Из фильмов с Никулиным народу запомнилось множество летучих фраз, а это же не зря. Правда
   -- Юрий Владимирович! Жизнь меняется, кругом разное происходит, а вы все тот же приятный, честный, порядочный человек. Это удивительно и поучительно...
   -- Как сказать... Совершенно честных людей ведь нет. Нет, не хочу из себя делать святого. "Я ничего не украл, я никого не обманул, я несу только добро и радость людям" -- это было бы ужасно, если так написать. Такого не бывает, к такому можно только стремиться...
   Ну да, кто-то узнал, что я много помогаю артистам цирка (каждый раз проезжая мимо любой больницы, вспоминаю, сколько хороших людей туда устроил), и тон у меня искренний, и глава в книге у меня называется -- "Не ври!". И вот уже у меня, к сожалению, создался имидж добрейшего человека, такого, который никогда не врет. И никому не отказывает.
   -- Да что ж тут плохого?
   -- Так я ведь очень переживаю. Все эти годы, начиная с перестройки, меня на улице караулят люди: "Я приехал специально к вам, потому что мне больше не к кому обратиться, а вы людям помогаете". Ну если б я был хоть депутат, мог бы через правительство что-то сделать... Но я не депутат. И потом, у меня ж работа. Если все бросить и добиться какой-то ерунды, чтоб человека приняли или хоть взяли у него заявление, -- так на это полдня уйдет. Для меня самое тяжелое -- говорить "нет", отказывать. Ко мне и проходимцы приходят, и жулики, и нахалы, их сразу видно. Просят денег на билет, дескать, обокрали, а им ехать. Непременно вышлют. Даю. Так ни один не прислал. Ни один.
   Никулин бесстрашно, мужественно рассказывал про себя нелепые клоунские истории. Вот, например, одна. Он долго собирал почтовые марки, накопил 6 тысяч штук. И страшно расстроился потом, случайно узнав, что не следовало их приклеивать к страницам альбома столярным клеем -- намертво. Совершенно клоунская ситуация! "Смешное и трагическое -- две сестры, сопровождающие нас по жизни".
   Он понарассказывал -- и устно, и в книге -- множество историй, которые его представляют не в лучшем свете. Таких дурацких историй у каждого полно! Но другие помалкивают...
   -- Я про это писал, чтоб показать -- я абсолютно такой же, как все, -объяснял мне Никулин. -- Я вот описал, как меня выгнали из тира за то, что я стрелял по лампочкам. Ну, по лампочкам. А другие, может, кошек вешали, это ж куда хуже...
   -- Вот вы в книжке пишете: "Многие старались себя показать друг перед другом как можно выгоднее. А Гайдай -- нет". Что, и Никулин -- тоже нет?
   -- Когда кто-то себя начинает показывать выгоднее, чем есть, мне стыдно становится, неловко и неудобно за него. Пускай про тебя другие говорят...
   Я, например, редко рассказываю про войну. Когда меня просят что-нибудь вспомнить, как я воевал, я рассказываю обыкновенно следующий анекдот. Демобилизованный солдат вернулся домой, созвал родню и три часа рассказывал про то, как воевал. А когда закончил, его маленький сын спрашивает: "Папа, а что на фронте делали остальные солдаты?"
   А нет, так другой. Внук спрашивает деда, воевал ли тот. Дед отвечает: "Ну". -- "Что "ну"?" -- "Ну, не воевал".
   Когда снимали юбилей Гердта, режиссер мне говорит: наденьте награды. А я этого не люблю. Так, надеваю по праздникам Красную Звезду, а на День Победы колодки.
   Он вспоминает в книге про то время, когда со своим партнером Михаилом Шуйдиным работал ассистентом у знаменитого Карандаша: "Служащие, артисты нас в глаза называли холуями, прихлебателями, мальчиками на побегушках... Меня не смущали подобные разговоры".
   -- Точно не смущали! -- вспоминает он. -- Карандаш был для меня -святой, я многое ему прощал, притом что характер у него был не сахар. И еще я чувствовал, что многого не знаю и надо учиться. Сколько талантливых клоунов провалилось из-за незнания технологии цирка! Покойный Тенин, или Мозговой, который чуть не повесился...
   Мой отец -- я не писал об этом в книге -- был человек очень талантливый, очень остроумный. Но гордый! Вот надо пойти к человеку, который утверждает репертуар, ему не то чтобы взятку дать, но что-то подарить -- не идет! Надо кого-то взять в соавторы -- не берет! Чуть что не так -- хлопнул дверью, ушел. Мы без денег сидели...
   И еще он часто опаздывал. На важные встречи, где должна была решиться его судьба! Из-за этого его не принимали...
   -- А вы оказались более гибким, чем ваш отец. Научились смирять гордыню... Да?
   -- Да. Конечно... Смех
   Эпиграфом одной из глав своей книги Никулин поставил слова своего любимца Станислава Ежи Леца: "Когда обезьяна рассмеялась, увидев себя в зеркале, -- родился человек".
   И дальше от себя: "Я всегда радовался, когда вызывал у людей смех. Кто смеется добрым смехом, заражает добротой и других. После такого смеха иной становится атмосфера: мы забываем многие жизненные неприятности, неудобства".
   В книге он еще написал:
   "Наверное, чтобы идти в клоуны, нужно обладать особым складом характера, особыми взглядами на жизнь. Не каждый человек согласился бы на то, чтобы публично смеялись над ним и чтобы каждый вечер его били, -- пусть не очень больно, но били, -- обливали водой, посыпали голову мукой, ставили подножки. И он, клоун, должен падать, или, как говорим мы в цирке, делать каскады... И все ради того, чтоб вызвать смех. ...Почему люди смеялись? Думаю, прежде всего потому, что я давал им возможность почувствовать свое превосходство надо мной. ...Окружающие понимали, что сами они на такое никогда не пошли бы". Это, бесспорно, мудрая мысль.
   Он рассказывает:
   -- Одно упоминание о цирке уже людям приятно! Скажешь им: "Я из цирка" -- улыбаются. И это даже когда я не был еще известным клоуном! Это гораздо лучше, чем сказать -- "Я работаю на кладбище". Или в ОБХСС.
   А рассмешить -- это трудно. Вот представьте, выходит клоун, а публика не смеется. Такое бывало со мной! Когда не так выходил, не с тем настроением, не так двигался, не то говорил, не так пел. А вот однажды запел, голос сорвался -- смеются. Ага! Я это беру на вооружение. Или придумал выходить с авоськой (молодые уж не помнят) -- тоже смеялись. С чекушкой -- смеялись. Так постепенно, по крупицам выуживал смех у публики.
   Не скрою, в школе все меня приглашали на дни рождения, потому что знали, что я всех буду смешить. Розыгрыши, рассказы, игры какие-то. Я всегда испытывал радость от того, что люди смеялись. Наука доказала: если в больницу запускать клоунов, дети выздоравливают быстрее. Про это я не рассказываю -- это я не придумываю, это научный факт.
   -- Может, вам потому удается смешить людей, что вы экстрасенс?
   -- Нет. С экстрасенсами я встречался, они отметили мою хорошую ауру и доброту, но и отсутствие у меня экстрасенсорных способностей тоже.
   -- Анекдоты в вашей жизни. Похоже, это вы вызвали моду на их коллекционирование и публикацию сборников... Клоунада -- это ведь что? Материализация анекдота?
   -- Да, да, конечно. Комедия ситуаций и положений. А к анекдотам меня приучил отец. Он часто встречался с артистами эстрады -- он ведь писал для них -- и приносил с этих встреч анекдоты. Я каждый раз ждал с нетерпением, когда он вернется и начнет рассказывать...
   У отца была особая клеенчатая тетрадь с анекдотами, еще с гимназических времен, с ятями. Мне было лет двенадцать, когда я впервые ее раскрыл... Некоторые анекдоты были зашифрованы. Отец сказал, что будет мне их рассказывать постепенно.
   Он передал мне секрет, как рассказывать анекдоты.
   -- Так скажите же этот секрет!
   -- К слову. К месту надо рассказывать. Тогда любой анекдот выигрывает.
   -- А-а... А я-то думал...
   -- То, что я люблю анекдоты, юмор, это не случайно, это связно с тем, что стал клоуном. Я всегда любил рассказывать анекдоты, смешные истории. Когда я заставлял людей смеяться, то чувствовал, что делаю полезное дело. "Вызвать смех -- гордость для меня".
   А если меня кто-то рассмешит, для меня человек становится богом. Как Райкин, Хенкин, Чаплин. "Огни большого города" я десятки раз ходил смотреть. Слава
   -- Наверное, самое страшное наказание -- это когда человека сажают в одиночку. Я представлял себе таких людей, сидящих в Шлиссельбурге...
   Для чего я живу, рассказываю истории, смеюсь? Для людей. Обожаю смотреть комедии в хорошей компании. Чтоб быть соучастником этого дела, смотреть, как люди реагируют. Они же заражают! Не надо смотреть фильм по ТВ -- надо идти в кино. Люди настраивают вас, и вы все воспринимаете так, как нужно. Серьезный фильм -- зал молчит, и это молчание вас тоже организует. А если по телевизору, то в самый драматический момент сюжета бабушка говорит: "Передайте мне соль, пожалуйста..."
   -- А помните, как вы в пятьдесят первом году восхищались телевидением? "Весь вечер никто ни о чем не говорил. Все смотрели телевизор. Это действительно чудо!"
   -- Так я ж ничего не говорю... Я счастлив, что могу посмотреть по ТВ футбольный матч. Тем более -- сейчас невозможно смотреть на стадионе. Все узнают: "Никулин пришел!" Как забьют гол, встает публика и смотрит мне в лицо: как реагирую? И на пляже в Сочи -- толпа собирается. Я снимаю штаны, кругом гомон: "Трусы-то, трусы, смотрите, в полоску!"
   Но мне все же лучше, чем Магомаеву. Того однажды с пляжа пришлось увозить на лодке, когда поклонники начали рвать на части его одежду. Характер
   "Я же придерживался, как всегда, политики уклончивых ответов и откровенных споров старался избегать", -- написано в книге.
   -- Когда вышла знаменитая книга Карнеги, многие говорили, что там про подхалимов и для подхалимов. Но я там нашел много вещей, которые в свое время сам придумал и испытал. Как сделать, чтоб человек ко мне отнесся лучше, сказать что-то, чтоб человеку понравилось, расположить его к себе, где-то деликатно промолчать?
   И большей частью я сам додумался! Это все ведь было и до Карнеги, он просто суммировал и обобщил.
   Я, например, никогда не скажу, что фильм плохой или что реприза плохая. Зачем говорить: "Эта картина говно"? Я лучше скажу: "Мне не нравится". Не люблю обижать людей!
   Как-то Игорь Ильинский позвал его работать в Малый театр, с тем прицелом, чтоб передать некоторые свои роли. Никулин ему ответил: "Скажу вам откровенно, если бы это случилось лет десять назад, я пошел бы работать в театр с удовольствием. А начинать жизнь заново, когда тебе уже под сорок -вряд ли есть смысл".
   -- Так у вас что ж, были сомнения, что цирк выбран правильно? И вы могли сменить амплуа?
   -- Нет, я это сказал, чтоб его не обидеть. Я очень хорошо знаю, что в театре я б ничего не сделал. Личное
   -- А что ваши внуки? Они вас воспринимают как клоуна?
   -- Нет, они меня воспринимают как простого дедушку. Они маленькие и не могут себе представить, какой я был и какой стал.
   -- Здоровье позволяет выпивать?
   -- Позволяет, хотя сахар в крови и повышенный. Я люблю это дело. Не вино, не пиво -- а водку. Получше -- московского завода "Кристалл". Я в нее верю.
   Мы там ведь снимали сюжет, на "Кристалле". С первого раза не вышло. Директор стол накрыл, посидели... Ну и не до съемок стало. Потом пришлось еще раз приезжать. Вот, раз зашла речь, анекдот про выпивку. Милиционер спрашивает: "Мальчик, а твой отец самогонку варит?" -- "Нет, не варит. Он ее сырую пьет".
   А закуску люблю самую простую. Селедочка, колбаса вареная (копченую не люблю). Вообще мое любимое блюдо -- котлеты с макаронами. А из супов -лапша куриная, суп из потрохов.
   К сожалению, столько людей ушло, с которыми мне было приятно встречаться и выпивать. Таких людей осталось очень и очень мало...
   В последнее время я полюбил вот как проводить свободные вечера. Садимся с женой, устали, под выходной день, выпиваем вдвоем. Никто не мешает. Выпили по рюмке -- и начинаем разговаривать. Что-то вспомнили. Кто-то пошутил. Кто-то позвонил. Обсуждаем. Смотрим вместе фильм какой-нибудь. Книги любим читать. Это удивительно... Вот это оказалось в теперешнем положении моем самое приятное... Политика
   Он был в КПСС. Клоун-коммунист -- это же многообещающее противоречие. Как этого раньше никто не замечал? Можно придумывать анекдоты -- и репризы, начинающиеся с ситуации: "Вступил как-то клоун в партию..." Или: "Приходит клоун на партсобрание..." Но -- поздно уже, это сейчас не смешно.
   -- Я счастлив, что не стал депутатом! Может, и стал бы, не уйди я тогда в 89-м с предвыборного собрания. Мне стало обидно за Коротича, которого решили тогда провалить. Я сказал, что это нечестно, и ушел. И он тоже ушел. Теперь думаю: "Если б прошел, то что бы я там, в парламенте, делал? Зевал бы там, терял время?"
   А то, что сегодня происходит, -- разве может этому всему быть какое-то оправдание? Нет, не может. Не имели мы права доводить страну до того состояния, в котором она сейчас. А как газеты врут! В письмах больше правды. Я их много получаю, в основном -- денег просят. Фронтовики спрашивают: "За что же воевали? Чтоб сейчас помирать с голоду?" И Чечню я не прощу нашим правителям, не прощу... 100 лет...
   Идет фотосъемка Никулина с юбилейным тортом, со свечками. Сюжет степенный, серьезный, но я не могу удержаться от хохота. Потому что когда вблизи торта оказывается клоун, когда он с тортом тет-а-тет, лицом к лицу...
   -- Юрий Владимирович! Ну это же несправедливо, что клоун уходит от торта целым и невредимым! Вы сами разве не чувствуете неловкости?
   Он оживляется и начинает рассказывать, как это должно выглядеть. В его воображении действие отклоняется от обычной схемы: движется человек, а торт неподвижен. Он дает раскадровку.
   Клоун над тортом, наклоняется ниже, еще ниже, вот он уже в торте, и последний кадр (это он объясняет фотографу) -- с кремом на удивленном клоунском лице... Фотограф делает стойку... Но Никулин, вместо того чтобы сыграть по придуманному им же сценарию, встает и одевается -- ехать в цирковой интернат, служить примером для молодежи. Если б не эта вечная спешка... А с другой стороны, так он уже и не клоун, но -- директор, пусть даже и цирка. И ему иногда приходится жертвовать смешным ради солидности.
   На торте было, разумеется, 75 свечек.
   -- Я жду от медицины новых успехов -- таких, чтоб можно было дожить до ста лет.
   -- До ста? У вас что, есть на двадцать пять лет расчерченный план?
   -- Нету плана. Просто -- жить. Мне это интересно! А про возраст у меня любимый анекдот такой. Одесский. Две подруги встречаются, одна спрашивает: "Ну как поживаешь, старая блядь?" Вторая отвечает: "А при чем здесь возраст?" Вы же помните, анекдот надо рассказывать к слову... Ах да, вам же это публиковать... Как же быть? Вы знаете что... вместо "блядь" можете написать "курва".
   -- Юрий Владимирович, вы извините, но мне кажется, что "курва" -- это обидней, по смыслу неточно, да и как-то менее празднично... Так что с вашего позволения оставим "блядь". И кстати, забыл вас спросить: в чем смысл жизни?
   -- Да если б я знал, разве б я с вами сейчас разговаривал?..
   1996
   HHHH Людмила Зыкина HHHH "Бог дал мне все, чего просила"
   "Людмила Зыкина" -- это звучит емко и смачно. Это имя с документной достоверностью передает настроение и вкус советской русской жизни, которой все мы -- одни больше, другие меньше -- жили и дышали, и дышали тяжело. Партия, война, работа, Ленин -- да, всего этого было больше, чем надо в жизни; про все это Зыкина пела много и искренне. А еще -- про молодость, любовь, вообще чувства, про различную красоту и разного рода чистоту. Вслед за Евгением Онегиным Людмила Зыкина тоже энциклопедия русской жизни. И, как Онегин, может вызвать странные чувства у тех, кого неосторожно перекормили ни в чем не виноватой классикой.
   Слушаем ли мы Зыкину? Вы скорее всего не поняли вопроса; нет, не мимоходом по радио "Маяк", не в старинных документальных фильмах, а по-настоящему -- чтоб сесть, поставить диск (а то и вовсе пойти на концерт) и погрузиться, вникнуть... Нет, мы, похоже, не балуем ее своим вниманием, потому что кажется, будто мы ее слышали достаточно, что она везде и всегда... Между тем как Зыкина не только эмблема эпохи, не только полпред всего советского и русского, но и просто великая певица с редчайшим голосом, с могучими чувствами, которая способна не только испытывать, но и доносить до нас...
   Сейчас, когда эта мода -- ругать все советское -- вроде прошла (мы могли это предвидеть, глядя на восточных немцев в единой теперь Германии, которые давно уже с неожиданной теплотой вспоминают ушедшую в небытие ГДР) и на слово "совок" глупо обижаться, когда никто уж не пойдет жечь по ночам демократические костры у Белого дома, даже на московских концертах Зыкиной ей теперь аплодируют стоя.
   Ее пока что никому еще не удавалось перепеть. А поет она ни много ни мало 50 лет. Спасение утопающего
   Среди многих заслуженных регалий Людмилы Георгиевны Зыкиной, которая, кажется, получила все мыслимые звания и награды, несправедливо не хватает одной: медали "За спасание на водах". Но тут Зыкина сама виновата -- отчего она такая скромная? Отчего не дала ход тому делу? А дело это было так:
   -- Как-то в Австралии пошли мы с Гридиным (это был мой муж) на пляж. Зашли в воду, отплыли от берега. Неподалеку от нас еще какой-то купальщик. И вдруг он весь исчезает под водой, только рука торчит! Я говорю мужу: "По-моему, человек тонет". Ему тоже так показалось. Ну, мы и вытащили этого иностранца -- он был вроде англичанин.
   -- Вы с ним как-то объяснились?
   -- Куда! Он такой был несчастный. Не мог поверить, что остался жив. Ему было не до "спасибо". Да и я далека от этого -- чтоб ждать от кого-то благодарности... Попытка искусствоведения
   Самый понятный (в хорошем смысле слова) теоретик масс-культуры (в хорошем смысле и этого слова тоже) сегодня -- Леонид Парфенов. Именно к нему автор обратился за профессиональным разбором творчества Зыкиной и научным объяснением причин ее славы.
   И вот что рассказал культуролог:
   "Зыкина -- это такой песенный Василий Теркин. Это наша Монсеррат Кабалье. Это Кабаниха русской эстрады -- величественная, царственная.
   Проще всего было бы сказать: это китч, рядящийся в псевдонародный костюм. И было время, когда яйцеголовые к этому относились как к убожеству, мещанству, пошлости. Да, это лубок, -- ну и что? Все жанры хороши, кроме скучного. А менее всего можно этим песням приписать скучность. Слава Богу, мы дожили до постмодерна, который все признал искусством и все признал состоявшимся. Такие вещи, как "На побывку едет молодой моряк", "Ивушка зеленая, над рекой склоненная", "Оренбургский платок", "Мама, милая мама" и, конечно же, "Течет река Волга", -- это абсолютные шедевры, где ни слова не убавить, не прибавить.
   Это часть русского послевоенного космоса, это часть образа жизни страны. Шла российская урбанизация. Люди массово переезжали из деревни в город, селились в слободах -- и Зыкина обслуживала эту слободскую культуру. Когда "На побывку едет молодой моряк", то он держит путь как раз в поселок городского типа. Песню слушали и любили миллионы пролетариев.
   И все это время у власти в стране были люди, в эстетическую систему которых Зыкина входит неизбежно. Что такое высокая лирика, например, для Черномырдина? Не что иное, как зыкинское пение.
   А является ли это строгим искусством? Не важно. Этот вопрос выходит за рамки настоящего исследования. Важно, что Зыкина вошла в историю как классик. Мне, как человеку, занимающемуся ТВ, невозможно не принять во внимание вот чего: граждане этой страны не могли не слышать Зыкиной: дома по радио, во дворе из окон рабочего общежития, у бабушки на пластинке или еще в какой-то ситуации. Они непременно знали про "оренбургский платок" и что "издалека долго...". Люди, которые этого не знают, меня абсолютно не интересуют -- не являясь гражданами этой страны, они не являются моей аудиторией. До той степени, до какой мы -- дети своих родителей (а мы на сто процентов их дети), до той степени мы и аудитория Зыкиной, нравится нам это или нет". Первые песни
   Откуда есть, пошла Зыкина Людмила Георгиевна?
   Она родилась в рабоче-крестьянской семье, небогатой и работящей. Семья была далекая от мыслей насчет чистого искусства и из всех видов труда хорошо себе представлявшая только физическую работу: отец -- рабочий на хлебозаводе, мать -- санитарка. Петь -- это у них было для души и, разумеется, совершенно бесплатно. Когда Зыкина стала профессиональной артисткой, родня страшно удивлялась, что такое сугубо застольное времяпрепровождение может называться работой и оплачиваться лучше, чем труд даже молотобойца.
   Пением семья интересовалась и увлекалась до самой невероятной, неправдоподобной степени. Чуть что -- сразу петь, причем с фанатической самоотдачей. Главной певуньей была бабка. Зыкина вспоминает: "Бабка моя из рязанского песенного села, знала сотни припевок, частушек, свадебных, хороводных песен, заплачек и шутовин. Мать тоже любила и умела петь. И отца моего они в дом приняли по главному для них принципу -- он понимал пение и сам пел, пел всегда -- и когда грустно, и когда радостно". Насчет отца, которого брали по вокальному цензу, -- это, кажется, не шутка.
   Бабка ей объясняла: "Песня, Милуша (домашнее прозвище Зыкиной), лечит всякую тоску-печаль..." То есть процесс пения оказывал на них совершенно наркотическое воздействие! (Сейчас профилактику такого рода наркотиков успешно проводит телевидение, которое есть отрезвляющая пародия на настоящее искусство.)
   Не одна только семья Зыкиных пела -- соседи тоже этим делом интересовались. "Давайте, Зыкины, петь", -- и в праздники, и в будни с этим приходили. Как видим, это были идеальные условия для раскрытия певческого таланта. Зыкина и запела...
   Первое публичное выступление (не считая пения на семейных застольях) состоялось в третьем классе, на спектакле "из старинной жизни" в Доме пионеров: "Белой акации гроздья душистые". Но, разумеется, никаких мыслей о профессиональном пении. Она хотела стать летчицей, для чего в парке прыгала с парашютной вышки. Петь она рассчитывала в свободное от полетов время.
   Не успев выучиться на летчицу, на войну Зыкина пошла токарем. Ей было 12 лет (на заводе наврала, что старше, -- поверили из-за большого роста). Она тогда полагала, что "токарь" -- от слова "ток".
   Ей случайно удалось, посчастливилось из своей самодеятельности попадать в художественный мир -- в фойе кинотеатра "Художественный" она перед фильмом танцевала чечетку. Заработок был невероятно богатый, сейчас его никакими тыщами не уравновесишь: за вечер -- буханку хлеба давали. Без очереди, без карточек, без какого бы то ни было Торгсина! На руки! Это было просто невероятно... Плясала и, разумеется, как легко догадаться, пела. Не только в "Художественном", но и по госпиталям. "Синий платочек" в обязательном порядке. Сейчас точно другая эпоха, как другая планета; революции, путчи, выборы и войны бывают, но чтоб песни вызывали всенародную слезу -- такое разве возможно? Теперь чтоб хоть какая-нибудь слеза, мало четырех куплетов и трех аккордов -- дай сериал в сто серий, да и то...
   Зыкина тогда пела и частушки, вот замечательный образчик:
   Кто военного не любит,
   я советую любить.
   Образованный парнишка,
   знает что поговорить.
   В 1945-м ей 16 лет. Выбирать жизненный путь? Да нечего тут выбирать. Попела, развлеклась, а утром на работу. Надо трудиться на производстве и иметь рабочую специальность. "Актеры, считала я тогда, -- это особый, избранный народ, и внешне красивый, и обязательно одаренный, и все ими восхищаются". (Из ее мемуаров.)
   То есть после войны она ходила в "Ударник", смотреть выступления артистов в фойе перед кино -- как, бывало, сама выступала в "Художественном", -- но для нее это были два разных мира с пропастью между. Кому большие сцены, а ей хороша и самодеятельность в деревянном клубе в Черемушках.