Андрей шагал по блоку и напряженно думал. Как же так? Почему подпольный центр ничего не предпринимает? Почему не раздают оружие? Почему не дают сигнала о восстании? Чего ждать?
— В лагере эсэсовцы! Мотоциклисты! — сообщили наблюдатели.
И как бы в подтверждение этих слов раздались автоматные очереди. Видимо, нацисты решили оружием заставить узников подчиниться приказу коменданта.
Мищенко закрыл дверь:
— Тащи стол к дверям! Баррикадируй!
У входа в блок быстро выросла гора различных предметов. Войти через двери стало невозможным.
Из других бараков слышались вопли узников, шум мотоциклетных моторов, грохот автоматов.
В лагерь вошли все блокфюреры, более восьмисот эсэсовцов и толпа фольксдойчей — немецких ополченцев. Пьяные, вооруженные до зубов, они стали выгонять узников на площадь. Группа гитлеровцев подошла к 49-му бараку — большому двухэтажному каменному зданию. Окружив барак, эсэсовцы дали несколько очередей из автоматов по окнам и крыше. Часть пуль, отскочив рикошетом от стен, кого-то ранила, кого-то убила. В бараке поднялась паника. Заключенные — их было около восьмисот — ринулись к выходу, к узкой наружной лестнице. Началась давка. На лестнице образовался поток из живых тел, который катился вниз. В дверях возникла пробка. Лестница не имела перил. Люди срывались, летели вниз, разбиваясь насмерть.
Обезумевшие от страха узники с перекошенными лицами бегут на главную площадь. Паника охватила лагерь. Над Бухенвальдом стояли вопли, стоны, стрельба.
Нацисты сунулись и в сорок второй блок. Дверь содрогалась под ударами прикладов, но не открывалась. Лезть в окна эсэсовцы не отважились.
— Андрей! — Мищенко рванул Бурзенко за руку. — Ложись!
Едва боксер бросился на пол, как автоматная очередь прошила пулями нары, возле которых он стоял. Бурзенко с благодарностью посмотрел на товарища. Эсэсовцы дали несколько очередей по окнам. Зазвенели стекла.
В разбитые окна полезли немецкие ополченцы. У них на рукавах белые отличительные повязки. Не успели узники оглянуться, как в блок ворвалось не менее сорока фольксдойчей. Они с дикими ругательствами ринулись избивать заключенных.
Беззащитные люди метались по бараку, лезли под нары. Ополченцы дубинками выгоняли их, сбрасывали с трехъярусных нар. На полу появились лужи крови.
Фольксдойчи разбросали баррикаду и, распахнув дверь, стали выбрасывать узников.
Все это произошло так неожиданно, что фашистам не оказали сопротивления даже подпольщики. Но вскоре они пришли в себя.
— Бей гадов! — крикнул Андрей и, не ожидая команды Мищенко, первым бросился на ополченцев.
Началась свалка. На помощь Андрею кинулись все. Били фольксдойчев кто чем мог. Численное превосходство было на стороне узников.
Ополченцы, не ожидавшие отпора, сначала растерялись, а потом стали удирать. Упавшие молили о пощаде. Но их не слушали.
— Нам все равно погибать! Пока эсэсовцы подоспеют, мы с вами, гады, разделаемся!
Заключенные, словно по команде, стали возвращаться в барак. Пожилой болгарин, с разбитой головой, полз на животе и кричал:
— Держитесь за русских! Они спасут нас!
Во время этой эсэсовской вылазки минометы, скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы были в любую минуту готовы обрушить на узников смертоносный огонь.
Большая группа подпольщиков попала на площадь, и ее могли угнать из лагеря. Надо было спасать их. Командир подпольной автороты из сорок четвертого блока Вениамин Шелоков пробрался в портняжную мастерскую и заготовил несколько десятков белых повязок. Несколько отчаянных смельчаков, надев их на рукава, отправились на площадь. Громко ругаясь, расталкивая встречных и поперечных, они стали уводить своих товарищей — «конвоировать» их в безопасное место. Эсэсовцы принимали подпольщиков за своих помощников.
Добрая треть тех, кого силой эсэсовцы с трудом выгнали из блоков и собрали на площади, были переправлены назад в бараки.
Все же около пяти тысяч узников вывели из лагеря и по дороге к Веймару расстреляли.
Ночью лагерь усиленно патрулировался охраной и ополченцами. То там, то здесь раздавались одиночные выстрелы.
На рассвете в барак пробрался Николай Кюнг с группой помощников — крепкими, волевыми ребятами. Они увели лидеров, которые все эти дни жили в подполье. Андрей и Мищенко вздохнули свободней. Огромная тяжесть свалилась с их плеч.
Глава сороковая
— В лагере эсэсовцы! Мотоциклисты! — сообщили наблюдатели.
И как бы в подтверждение этих слов раздались автоматные очереди. Видимо, нацисты решили оружием заставить узников подчиниться приказу коменданта.
Мищенко закрыл дверь:
— Тащи стол к дверям! Баррикадируй!
У входа в блок быстро выросла гора различных предметов. Войти через двери стало невозможным.
Из других бараков слышались вопли узников, шум мотоциклетных моторов, грохот автоматов.
В лагерь вошли все блокфюреры, более восьмисот эсэсовцов и толпа фольксдойчей — немецких ополченцев. Пьяные, вооруженные до зубов, они стали выгонять узников на площадь. Группа гитлеровцев подошла к 49-му бараку — большому двухэтажному каменному зданию. Окружив барак, эсэсовцы дали несколько очередей из автоматов по окнам и крыше. Часть пуль, отскочив рикошетом от стен, кого-то ранила, кого-то убила. В бараке поднялась паника. Заключенные — их было около восьмисот — ринулись к выходу, к узкой наружной лестнице. Началась давка. На лестнице образовался поток из живых тел, который катился вниз. В дверях возникла пробка. Лестница не имела перил. Люди срывались, летели вниз, разбиваясь насмерть.
Обезумевшие от страха узники с перекошенными лицами бегут на главную площадь. Паника охватила лагерь. Над Бухенвальдом стояли вопли, стоны, стрельба.
Нацисты сунулись и в сорок второй блок. Дверь содрогалась под ударами прикладов, но не открывалась. Лезть в окна эсэсовцы не отважились.
— Андрей! — Мищенко рванул Бурзенко за руку. — Ложись!
Едва боксер бросился на пол, как автоматная очередь прошила пулями нары, возле которых он стоял. Бурзенко с благодарностью посмотрел на товарища. Эсэсовцы дали несколько очередей по окнам. Зазвенели стекла.
В разбитые окна полезли немецкие ополченцы. У них на рукавах белые отличительные повязки. Не успели узники оглянуться, как в блок ворвалось не менее сорока фольксдойчей. Они с дикими ругательствами ринулись избивать заключенных.
Беззащитные люди метались по бараку, лезли под нары. Ополченцы дубинками выгоняли их, сбрасывали с трехъярусных нар. На полу появились лужи крови.
Фольксдойчи разбросали баррикаду и, распахнув дверь, стали выбрасывать узников.
Все это произошло так неожиданно, что фашистам не оказали сопротивления даже подпольщики. Но вскоре они пришли в себя.
— Бей гадов! — крикнул Андрей и, не ожидая команды Мищенко, первым бросился на ополченцев.
Началась свалка. На помощь Андрею кинулись все. Били фольксдойчев кто чем мог. Численное превосходство было на стороне узников.
Ополченцы, не ожидавшие отпора, сначала растерялись, а потом стали удирать. Упавшие молили о пощаде. Но их не слушали.
— Нам все равно погибать! Пока эсэсовцы подоспеют, мы с вами, гады, разделаемся!
Заключенные, словно по команде, стали возвращаться в барак. Пожилой болгарин, с разбитой головой, полз на животе и кричал:
— Держитесь за русских! Они спасут нас!
Во время этой эсэсовской вылазки минометы, скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы были в любую минуту готовы обрушить на узников смертоносный огонь.
Большая группа подпольщиков попала на площадь, и ее могли угнать из лагеря. Надо было спасать их. Командир подпольной автороты из сорок четвертого блока Вениамин Шелоков пробрался в портняжную мастерскую и заготовил несколько десятков белых повязок. Несколько отчаянных смельчаков, надев их на рукава, отправились на площадь. Громко ругаясь, расталкивая встречных и поперечных, они стали уводить своих товарищей — «конвоировать» их в безопасное место. Эсэсовцы принимали подпольщиков за своих помощников.
Добрая треть тех, кого силой эсэсовцы с трудом выгнали из блоков и собрали на площади, были переправлены назад в бараки.
Все же около пяти тысяч узников вывели из лагеря и по дороге к Веймару расстреляли.
Ночью лагерь усиленно патрулировался охраной и ополченцами. То там, то здесь раздавались одиночные выстрелы.
На рассвете в барак пробрался Николай Кюнг с группой помощников — крепкими, волевыми ребятами. Они увели лидеров, которые все эти дни жили в подполье. Андрей и Мищенко вздохнули свободней. Огромная тяжесть свалилась с их плеч.
Глава сороковая
Одиннадцатого апреля 1945 года борьба заключенных за срыв массовой эвакуации достигла высшей точки. Всю ночь в одном из помещений блока патологии заседал штаб восстания, возглавляемый Смирновым. На заседании присутствовал Вальтер Бартель, а также руководители различных национальных групп. Подпольщикам удалось узнать, что в пять часов вечера начнется уничтожение узников. С фронта подошли новые части. Огневая мощь охраны выросла в несколько раз. Бухенвальдцам оставалось безропотно ждать расстрела или умереть в бою.
После заседания Смирнов нашел Андрея и протянул ему новенький немецкий пистолет.
— Спасибо тебе от всей организации. А это — подарок от меня.
Андрей радостно схватил пистолет.
— А сейчас, — сказал Иван Иванович, — срочно приведи ко мне Соколовского. Надо готовить походный госпиталь,
— Друзья, внимание! — Алексей поднял руку. — К нам обращается подпольный центр Бухенвальда! — Он развернул листок и стал громко читать.
— «Товарищи! Фашистская Германия, потрясшая мир чудовищными зверствами, под мощными ударами Советской Армии и союзных войск рушится по частям. Вена окружена, войска Советской Армии наступают на Берлин. Союзники — в сорока километрах от Ганновера, взяты Зуль, Гота, идет борьба за Эрфурт.
Кровавый фашизм, окончательно озверевший от предчувствия собственной гибели, в предсмертных судорогах пытается уничтожить нас. Русскому военно-политическому центру достоверно известно, что уничтожение Бухенвальда назначено на семнадцать часов одиннадцатого апреля.
Но дни фашизма сочтены. Настал долгожданный час расплаты! Свобода, которую ждали годами, близка!
Товарищи! Командир подпольной армии советских военнопленных дал приказ: сегодня в пятнадцать часов, опережая врага, начать вооруженное восстание.
Все, как один, на борьбу за освобождение! Смерть фашистским зверям!
Будь проклят тот, кто в эти решительные минуты, забыв свой долг, спасует в последней и беспощадной борьбе.
Да здравствует свобода!»
Тишину разорвали пулеметные и автоматные очереди. Эсэсовцы с вышек начали обстреливать группы заключенных. Бойцы подпольной армии перебегают от угла к углу, стремятся к седьмому и восьмому бараку, к умывальне Малого лагеря и возвращаются назад с завернутыми в одеяло винтовками. Из карманов торчат рукоятки пистолетов и ручки самодельных гранат. Лагерь пришел в движение. Каждый вооружался чем мог: куском железа, палкой, камнем.
Мищенко послал Андрея и Курта в распоряжение главного штаба.
— Вас туда требуют.
Андрея и Курта включили в ударный батальон, которым командовал Логунов. Перед ними стояла задача — овладеть главными воротами.
Ровно в пятнадцать часов раздался взрыв у угловых ворот. Это был сигнал. В то же мгновенье электрик, немецкий антифашист, выключил главный рубильник и бросил самодельную бомбу в распределительную будку.
— Ур-а-а! — заключенные ринулись вперед.
Начался необычный, жестокий бой.
Первым устремился на штурм главных ворот батальон сорок четвертого блока под командованием старшего лейтенанта Валентина Логунова. Слева действовали батальоны двадцать пятого и тридцатого блоков. Следом за ними выступили все четыре бригады русских и отряд чехословацких патриотов.
На подмогу бросились отряды немцев, французов, болгар и других узников.
Взят карцер. Выпущены заключенные.
Ошеломленные неожиданным нападением, эсэсовцы пустили в ход все имеющееся у них оружие. Над Бухенвальдом раздавался грохот взрывающихся фаустпатронов и снарядов, трещали пулеметы и автоматы.
Смяв проволочное заграждение, заключенные штурмовали сторожевые вышки, блиндажи, ворвались в эсэсовский городок.
Андрей с товарищами атаковали главные ворота, над которыми находилась сторожевая башня. Засевшие в ней эсэсовцы отчаянно оборонялись. Счетверенный пулемет и пять автоматов сдерживали натиск восставших.
Бурзенко вместе с Куртом и Сергеем Кононовым короткими перебежками добрались до канцелярии, примыкавшей к главным воротам. Им нужно было забраться на крышу. Сергей вышиб окно и влез в помещение. Через минуту он подавал ящики от картотеки, стулья, крышки столов. У стены быстро росла пирамида. По ней первым полез Андрей.
На крыше боксер лицом к лицу столкнулся с Фрицем Рэем. Унтершарфюрер СС, в расстегнутом мундире, без фуражки, трусливо прятался за трубой, пытаясь незаметно ускользнуть с вышки. Заметив русского, Смоляк вскинул автомат. Андрей остолбенел. Вместо выстрела, послышался сухой щелчок. У эсэсовца кончились патроны.
— Подлюга! — Андрей бросился на Смоляка. Тот взмахнул автоматом. Андрей ловко увернулся. Смоляк, потеряв равновесие, упал. Не удержавшись на покатой крыше, он покатился вниз. Андрей увидел перекошенное от страха лицо, грязные пятна на серой спине…
Рэй упал на виду у многочисленных заключенных. Не чувствуя боли, он судорожно вскочил.
— Смотрите, Смоляк!
— Уйдет гадина! — пронеслось над площадью.
— Лови!
Тысячи заключенных, забыв о смертельном свинцовом дожде, бросились вперед. Их вела лютая ненависть к одному из закоренелых фашистских зверей.
С главной башни ударили пулеметы. Эсэсовцы буквально косили повстанцев.
По черепичной крыше канцелярии Андрей, Курт и Сергей подобрались почти к самой вышке. Курт вытащил из-за пояса самодельную гранату с длинной ручкой.
— Дай-ка сюда! — Сергей, выдернув чеку, забросил гранату на вышку, словно мяч в баскетбольное кольцо. Граната, описав в воздухе дугу, опустилась за перегородкой пулеметной вышки. Раздался взрыв. Полетели щепки, кирпичи, осколки.
Стрельба прекратилась. А через минуту на вышке показался эсэсовец, махавший носовым платком.
— Сдаемся!
К главным воротам устремилась толпа бойцов. Андрей первым вскарабкался на башню, добрался до древка и одним рывком сорвал ненавистное полотнище с паучьей. свастикой. Разорвал его и швырнул вниз.
— Андрей, помоги!
Бурзенко повернулся и увидел Сергея. В его руках трепетало Красное знамя.
Они быстро прикрепили знамя к древку. Порыв ветра расправил его.
Красное знамя!
Над площадью пронесся радостный многоголосый крик:
— Ура-а-а!
Люди с восторгом смотрели на багряное знамя — знамя свободы.
А бой еще шел. Вооруженные повстанцы устремились к дачам и виллам своих палачей. Но там уже было пусто. Захватив ценности, они бежали. Бежал комендант, начальник гестапо, бежал Густ и другие фашисты. Шуберт даже успел захватить своих кошек…
В эсэсовском городе, на самой вершине горы Эттерсберг, восставшие атаковали казармы. Засевшие там гитлеровцы отчаянно защищались. Они вели губительный огонь. Атака захлебывалась…
В эти решающие минуты подпольщики во главе с Вениамином Шелоковым проникли в эсэсовский гараж. Их провели знающие путь немецкие коммунисты. Перебив охрану, смельчаки захватили три броневика. Взревели моторы, и боевые машины двинулись к казармам. Это решило исход боя. Эсэсовцы выкинули белый флаг…
Взятие казарм открыло дорогу к складу оружия. Выломав двери, бухенвальдцы спешно вооружались.
Батальон сорок четвертого блока, вырвавшись из главных ворот, захватил штаб. Бойцы ворвались в кабинет коменданта. Там было пусто.
Вдруг зазвонил телефон. Логунов решительно снял трубку.
Говорили из Берлина:
— Как у вас идут дела? Закончили?
Логунов, усмехаясь, ответил:
— Да! Да! Заканчиваем!
На первых порах в это трудно поверить: Но репродукторы уже передавали приказ штаба восстания:
— Самосудов не чинить. Пойманных эсэсовцев не расстреливать. Каждый преступник будет отвечать за свои злодеяния перед судом народов…
К концу дня взято в плен сто пятьдесят эсэсовцев. Они трусливо жмутся друг к другу, со страхом посматривают на своих недавних пленников. Куда девалась спесивая самоуверенность!
Но эсэсовцы, оставшиеся за пределами лагеря, стали группироваться в лесу и повели самое настоящее наступление на Бухенвальд. Угроза уничтожения не отпадала.
В бою, в рукопашной схватке погиб Сергей Кононов. Он первым ворвался в гущу охранников, убил троих и сам упал, насквозь проколотый штыком…
Бои вспыхнули с прежней силой. Отчаянные броски недобитых эсэсовцев, пытавшихся ворваться в Бухенвальд, были встречены дружным огнем. Отбив атаки, заключенные бросились в контратаку. Взяли в плен еще восемьсот извергов в эсэсовских мундирах.
На улицах и площадях Бухенвальда, среди неубранных трупов, истощенные люди плакали от радости, смеялись, плясали, обнимали и горячо поздравляли друг друга.
Свобода! Можешь шагать, куда хочешь, делать, что хочешь. Нет над тобой ни контроля, ни дубинки, нет надсмотрщика, на тебя не уставлен черный глаз автомата. Перед тобой открыты все дороги. Ты свободен!
Бухенвальд ликовал.
Вооруженный автоматом, в солдатских ботинках, таких же, какие недавно он разнашивал для фашистов, Андрей неторопливо прохаживался по площадке сторожевой вышки. Рядом Курт. Они в наряде, ведут наблюдение.
Курт всматривается вдаль.
Вдруг он приподнимается на носки, глаза его становятся круглыми от удивления:
— Танки, — кричит он. — Танки!
— Где?
— Там, смотри!
Андрей смотрит на запад. В самом деле, на дороге показалась колонна бронированных машин.
— Это не фашистские…
— Американцы! — Курт восторженно машет руками.
Тысячи бухенвальдцев высыпали к дороге встречать войска союзников. Наконец-то! Ура союзникам!
Размахивая оружием, восставшие приветствовали танкистов.
Но что это? Танки, подойдя к развилке дорог, повернули в сторону от Бухенвальда, будто бы союзники не знали о существовании страшного лагеря смерти, будто не замечали ожидавшей их толпы.
Поднимая пыль, бронированная колонна шла мимо тех, кто многие годы страдал, мечтая об освобождении.
Радость сменилась всеобщим недоумениемю. Как же так?
Грузные машины, не сбавляя скорости, прогрохотали мимо в направлении Веймара.
— В город спешат, — сказал Курт.
— Сволочи! — выругался Андрей.
Положение в Бухенвальде оставалось напряженным. Три дня и три ночи узники держали самооборону. Эсэсовцы с помощью недобитых фашистских войск несколько раз пытались овладеть концлагерем. Их отчаянные атаки следовали одна за другой. И только на четвертый день к Бухенвальду подошли войска союзников. Эсэсовцы отступили в лес. Многие сдались в плен.
В лагерь прибыли американские грузовики. Солдаты раздавали узникам пакеты с продуктами.
Скорбно склоненные флаги. Звуки траурного марша.
Траурный митинг открывает Вальтер Бартель. Один за другим на трибуну поднимаются ораторы. Они говорят об одном: о ненависти к фашизму.
Выступает подполковник Смирнов. Весенний ветер треплет его волосы, помогает развернуть исписанный лист бумаги. Ветер далеко разносит его слова, слова клятвы, которую мысленно повторяют тысячи людей, заполнившие площадь:
— Мы, антифашисты, бывшие политические заключенные концентрационного лагеря Бухенвальд, собрались на траурный митинг, чтобы почтить память наших товарищей, умерщвленных фашистской бандой в Бухенвальде.
Пятьдесят шесть тысяч расстрелянных, повешенных, удушенных в газовой камере, замученных голодом, отравленных, умерщвленных и сожженных в крематории.
Пятьдесят шесть тысяч отцов, мужей, братьев, сыновей приняли мучительную смерть потому, что они были борцами против фашистского режима убийц!
Пятьдесят шесть тысяч матерей, жен, детей взывают к мести!
Мы, бывшие политические заключенные Бухенвальда, представители восемнадцати стран, совместно боролись против эсэсовцев, против нацистской банды. И эта борьба еще не закончена! Гитлеризм еще окончательно не уничтожен на земном шаре! Еще находятся на свободе наши мучители-садисты. Поэтому мы клянемся перед всем миром, на этом аппель-плаце, на этом месте ужасов, творимых фашизмом, что мы прекратим борьбу только тогда, когда последний фашистский преступник предстанет перед судом Правды!
Уничтожение фашизма со всеми его корнями — наша задача! Это наш долг перед погибшими товарищами, перед их семьями!
Клянемся отомстить фашистам за смерть пятидесяти шести тысяч наших товарищей!
Над площадью взлетает лес поднятых и гневно сжатых кулаков, гремит многотысячное, повторяется на разных языках грозное:
— Клянемся!!!
В бывшем эсэсовском городке, в казармах и офицерских общежитиях, размещали истощенных людей, которых собирали по всему концлагерю и осторожно, на руках, доставляли в походный госпиталь.
На второй день после прихода американских войск русские бригады стали готовиться в поход, навстречу родной Советской Армии.
Американский полковник попытался было задержать советских военнопленных в концлагере «до особого распоряжения».
— Господин полковник, война еще не окончена, — заявил ему подполковник Смирнов. — И мы не советуем вам препятствовать недавним узникам, самостоятельно завоевавшим свободу. Они оружие не сдадут.
Полковник молча пожал плечами. По решительным лицам советских командиров он понял: таких людей ничем не остановишь.
После торжественного обеда, сохраняя боевое построение и выслав вперед сторожевые отряды, две тысячи советских бойцов — основная ударная часть бухенвальдской армии — двинулись на восток.
Отряд за отрядом, сохраняя равнение, уходили недавние узники через главные ворота лагеря, на которых по-прежнему висели железные буквы: «Эдэм дас зайне» — «Каждому свое».
Сергей Котов скомандовал.
— Запевай, ребята!
И грянула песня, которая столько лет хранилась в душе, которую пели только шепотом, которая была верной спутницей трудной и неравной борьбы.
Андрей Бурзенко, радостный и счастливый, шел в первых рядах колонны. Курт подбежал и крепко обнял его:
— Друг Андрэ! Обязательно приезжай. Жду в гости! Помни наш уговор!
— Спасибо, Курт! До встречи!
После заседания Смирнов нашел Андрея и протянул ему новенький немецкий пистолет.
— Спасибо тебе от всей организации. А это — подарок от меня.
Андрей радостно схватил пистолет.
— А сейчас, — сказал Иван Иванович, — срочно приведи ко мне Соколовского. Надо готовить походный госпиталь,
* * *
Время тянулось томительно медленно. В два часа дня в барак вбежал запыхавшийся связной и передал Мищенко листок бумаги.— Друзья, внимание! — Алексей поднял руку. — К нам обращается подпольный центр Бухенвальда! — Он развернул листок и стал громко читать.
— «Товарищи! Фашистская Германия, потрясшая мир чудовищными зверствами, под мощными ударами Советской Армии и союзных войск рушится по частям. Вена окружена, войска Советской Армии наступают на Берлин. Союзники — в сорока километрах от Ганновера, взяты Зуль, Гота, идет борьба за Эрфурт.
Кровавый фашизм, окончательно озверевший от предчувствия собственной гибели, в предсмертных судорогах пытается уничтожить нас. Русскому военно-политическому центру достоверно известно, что уничтожение Бухенвальда назначено на семнадцать часов одиннадцатого апреля.
Но дни фашизма сочтены. Настал долгожданный час расплаты! Свобода, которую ждали годами, близка!
Товарищи! Командир подпольной армии советских военнопленных дал приказ: сегодня в пятнадцать часов, опережая врага, начать вооруженное восстание.
Все, как один, на борьбу за освобождение! Смерть фашистским зверям!
Будь проклят тот, кто в эти решительные минуты, забыв свой долг, спасует в последней и беспощадной борьбе.
Да здравствует свобода!»
Тишину разорвали пулеметные и автоматные очереди. Эсэсовцы с вышек начали обстреливать группы заключенных. Бойцы подпольной армии перебегают от угла к углу, стремятся к седьмому и восьмому бараку, к умывальне Малого лагеря и возвращаются назад с завернутыми в одеяло винтовками. Из карманов торчат рукоятки пистолетов и ручки самодельных гранат. Лагерь пришел в движение. Каждый вооружался чем мог: куском железа, палкой, камнем.
Мищенко послал Андрея и Курта в распоряжение главного штаба.
— Вас туда требуют.
Андрея и Курта включили в ударный батальон, которым командовал Логунов. Перед ними стояла задача — овладеть главными воротами.
Ровно в пятнадцать часов раздался взрыв у угловых ворот. Это был сигнал. В то же мгновенье электрик, немецкий антифашист, выключил главный рубильник и бросил самодельную бомбу в распределительную будку.
— Ур-а-а! — заключенные ринулись вперед.
Начался необычный, жестокий бой.
Первым устремился на штурм главных ворот батальон сорок четвертого блока под командованием старшего лейтенанта Валентина Логунова. Слева действовали батальоны двадцать пятого и тридцатого блоков. Следом за ними выступили все четыре бригады русских и отряд чехословацких патриотов.
На подмогу бросились отряды немцев, французов, болгар и других узников.
Взят карцер. Выпущены заключенные.
Ошеломленные неожиданным нападением, эсэсовцы пустили в ход все имеющееся у них оружие. Над Бухенвальдом раздавался грохот взрывающихся фаустпатронов и снарядов, трещали пулеметы и автоматы.
Смяв проволочное заграждение, заключенные штурмовали сторожевые вышки, блиндажи, ворвались в эсэсовский городок.
Андрей с товарищами атаковали главные ворота, над которыми находилась сторожевая башня. Засевшие в ней эсэсовцы отчаянно оборонялись. Счетверенный пулемет и пять автоматов сдерживали натиск восставших.
Бурзенко вместе с Куртом и Сергеем Кононовым короткими перебежками добрались до канцелярии, примыкавшей к главным воротам. Им нужно было забраться на крышу. Сергей вышиб окно и влез в помещение. Через минуту он подавал ящики от картотеки, стулья, крышки столов. У стены быстро росла пирамида. По ней первым полез Андрей.
На крыше боксер лицом к лицу столкнулся с Фрицем Рэем. Унтершарфюрер СС, в расстегнутом мундире, без фуражки, трусливо прятался за трубой, пытаясь незаметно ускользнуть с вышки. Заметив русского, Смоляк вскинул автомат. Андрей остолбенел. Вместо выстрела, послышался сухой щелчок. У эсэсовца кончились патроны.
— Подлюга! — Андрей бросился на Смоляка. Тот взмахнул автоматом. Андрей ловко увернулся. Смоляк, потеряв равновесие, упал. Не удержавшись на покатой крыше, он покатился вниз. Андрей увидел перекошенное от страха лицо, грязные пятна на серой спине…
Рэй упал на виду у многочисленных заключенных. Не чувствуя боли, он судорожно вскочил.
— Смотрите, Смоляк!
— Уйдет гадина! — пронеслось над площадью.
— Лови!
Тысячи заключенных, забыв о смертельном свинцовом дожде, бросились вперед. Их вела лютая ненависть к одному из закоренелых фашистских зверей.
С главной башни ударили пулеметы. Эсэсовцы буквально косили повстанцев.
По черепичной крыше канцелярии Андрей, Курт и Сергей подобрались почти к самой вышке. Курт вытащил из-за пояса самодельную гранату с длинной ручкой.
— Дай-ка сюда! — Сергей, выдернув чеку, забросил гранату на вышку, словно мяч в баскетбольное кольцо. Граната, описав в воздухе дугу, опустилась за перегородкой пулеметной вышки. Раздался взрыв. Полетели щепки, кирпичи, осколки.
Стрельба прекратилась. А через минуту на вышке показался эсэсовец, махавший носовым платком.
— Сдаемся!
К главным воротам устремилась толпа бойцов. Андрей первым вскарабкался на башню, добрался до древка и одним рывком сорвал ненавистное полотнище с паучьей. свастикой. Разорвал его и швырнул вниз.
— Андрей, помоги!
Бурзенко повернулся и увидел Сергея. В его руках трепетало Красное знамя.
Они быстро прикрепили знамя к древку. Порыв ветра расправил его.
Красное знамя!
Над площадью пронесся радостный многоголосый крик:
— Ура-а-а!
Люди с восторгом смотрели на багряное знамя — знамя свободы.
А бой еще шел. Вооруженные повстанцы устремились к дачам и виллам своих палачей. Но там уже было пусто. Захватив ценности, они бежали. Бежал комендант, начальник гестапо, бежал Густ и другие фашисты. Шуберт даже успел захватить своих кошек…
В эсэсовском городе, на самой вершине горы Эттерсберг, восставшие атаковали казармы. Засевшие там гитлеровцы отчаянно защищались. Они вели губительный огонь. Атака захлебывалась…
В эти решающие минуты подпольщики во главе с Вениамином Шелоковым проникли в эсэсовский гараж. Их провели знающие путь немецкие коммунисты. Перебив охрану, смельчаки захватили три броневика. Взревели моторы, и боевые машины двинулись к казармам. Это решило исход боя. Эсэсовцы выкинули белый флаг…
Взятие казарм открыло дорогу к складу оружия. Выломав двери, бухенвальдцы спешно вооружались.
Батальон сорок четвертого блока, вырвавшись из главных ворот, захватил штаб. Бойцы ворвались в кабинет коменданта. Там было пусто.
Вдруг зазвонил телефон. Логунов решительно снял трубку.
Говорили из Берлина:
— Как у вас идут дела? Закончили?
Логунов, усмехаясь, ответил:
— Да! Да! Заканчиваем!
* * *
Бухенвальд свободен!На первых порах в это трудно поверить: Но репродукторы уже передавали приказ штаба восстания:
— Самосудов не чинить. Пойманных эсэсовцев не расстреливать. Каждый преступник будет отвечать за свои злодеяния перед судом народов…
К концу дня взято в плен сто пятьдесят эсэсовцев. Они трусливо жмутся друг к другу, со страхом посматривают на своих недавних пленников. Куда девалась спесивая самоуверенность!
Но эсэсовцы, оставшиеся за пределами лагеря, стали группироваться в лесу и повели самое настоящее наступление на Бухенвальд. Угроза уничтожения не отпадала.
В бою, в рукопашной схватке погиб Сергей Кононов. Он первым ворвался в гущу охранников, убил троих и сам упал, насквозь проколотый штыком…
Бои вспыхнули с прежней силой. Отчаянные броски недобитых эсэсовцев, пытавшихся ворваться в Бухенвальд, были встречены дружным огнем. Отбив атаки, заключенные бросились в контратаку. Взяли в плен еще восемьсот извергов в эсэсовских мундирах.
На улицах и площадях Бухенвальда, среди неубранных трупов, истощенные люди плакали от радости, смеялись, плясали, обнимали и горячо поздравляли друг друга.
Свобода! Можешь шагать, куда хочешь, делать, что хочешь. Нет над тобой ни контроля, ни дубинки, нет надсмотрщика, на тебя не уставлен черный глаз автомата. Перед тобой открыты все дороги. Ты свободен!
Бухенвальд ликовал.
* * *
Радио, включенное на полную мощность, разносило по всему лагерю передачу из Москвы. Несказанно радостно слушать родную Москву из репродукторов, всего несколько часов назад изрыгавших ругательства эсэсовцев. Передают концерт для советских воинов, мягкий женский голос поет незнакомую, но такую родную песню:Андрей слушал, и душа его заполнялась светлой, солнечной радостью, гордостью и счастьем: здравствуй, Москва! Здравствуй, Родина!
Хороша страна Болгария,
Но Россия лучше всех!
Вооруженный автоматом, в солдатских ботинках, таких же, какие недавно он разнашивал для фашистов, Андрей неторопливо прохаживался по площадке сторожевой вышки. Рядом Курт. Они в наряде, ведут наблюдение.
Курт всматривается вдаль.
Вдруг он приподнимается на носки, глаза его становятся круглыми от удивления:
— Танки, — кричит он. — Танки!
— Где?
— Там, смотри!
Андрей смотрит на запад. В самом деле, на дороге показалась колонна бронированных машин.
— Это не фашистские…
— Американцы! — Курт восторженно машет руками.
Тысячи бухенвальдцев высыпали к дороге встречать войска союзников. Наконец-то! Ура союзникам!
Размахивая оружием, восставшие приветствовали танкистов.
Но что это? Танки, подойдя к развилке дорог, повернули в сторону от Бухенвальда, будто бы союзники не знали о существовании страшного лагеря смерти, будто не замечали ожидавшей их толпы.
Поднимая пыль, бронированная колонна шла мимо тех, кто многие годы страдал, мечтая об освобождении.
Радость сменилась всеобщим недоумениемю. Как же так?
Грузные машины, не сбавляя скорости, прогрохотали мимо в направлении Веймара.
— В город спешат, — сказал Курт.
— Сволочи! — выругался Андрей.
Положение в Бухенвальде оставалось напряженным. Три дня и три ночи узники держали самооборону. Эсэсовцы с помощью недобитых фашистских войск несколько раз пытались овладеть концлагерем. Их отчаянные атаки следовали одна за другой. И только на четвертый день к Бухенвальду подошли войска союзников. Эсэсовцы отступили в лес. Многие сдались в плен.
В лагерь прибыли американские грузовики. Солдаты раздавали узникам пакеты с продуктами.
* * *
На широкой Бухенвальдской площади, на камнях, видевших страшные трагедии, политых кровью, в послелний раз выстроились вчерашние пленники, антифашисты восемнадцати стран. Выстроились в прежнем порядке, побарачно, так, как стояли ежедневно многие годы. Пятьдесят тысяч человек, прошедших через муки и страдания фашистского ада, вышли на площадь отдать последний долг своим павшим товарищам.Скорбно склоненные флаги. Звуки траурного марша.
Траурный митинг открывает Вальтер Бартель. Один за другим на трибуну поднимаются ораторы. Они говорят об одном: о ненависти к фашизму.
Выступает подполковник Смирнов. Весенний ветер треплет его волосы, помогает развернуть исписанный лист бумаги. Ветер далеко разносит его слова, слова клятвы, которую мысленно повторяют тысячи людей, заполнившие площадь:
— Мы, антифашисты, бывшие политические заключенные концентрационного лагеря Бухенвальд, собрались на траурный митинг, чтобы почтить память наших товарищей, умерщвленных фашистской бандой в Бухенвальде.
Пятьдесят шесть тысяч расстрелянных, повешенных, удушенных в газовой камере, замученных голодом, отравленных, умерщвленных и сожженных в крематории.
Пятьдесят шесть тысяч отцов, мужей, братьев, сыновей приняли мучительную смерть потому, что они были борцами против фашистского режима убийц!
Пятьдесят шесть тысяч матерей, жен, детей взывают к мести!
Мы, бывшие политические заключенные Бухенвальда, представители восемнадцати стран, совместно боролись против эсэсовцев, против нацистской банды. И эта борьба еще не закончена! Гитлеризм еще окончательно не уничтожен на земном шаре! Еще находятся на свободе наши мучители-садисты. Поэтому мы клянемся перед всем миром, на этом аппель-плаце, на этом месте ужасов, творимых фашизмом, что мы прекратим борьбу только тогда, когда последний фашистский преступник предстанет перед судом Правды!
Уничтожение фашизма со всеми его корнями — наша задача! Это наш долг перед погибшими товарищами, перед их семьями!
Клянемся отомстить фашистам за смерть пятидесяти шести тысяч наших товарищей!
Над площадью взлетает лес поднятых и гневно сжатых кулаков, гремит многотысячное, повторяется на разных языках грозное:
— Клянемся!!!
* * *
По распоряжению американского командования в Бухенвальд согнали всех немцев — жителей Веймара и ближайших селений, чтобы они воочию убедились в злодеяниях, которые совершили их соотечественники, палачи в эсэсовских мундирах. Многие немцы, потрясенные ужасами, падали в обморок.В бывшем эсэсовском городке, в казармах и офицерских общежитиях, размещали истощенных людей, которых собирали по всему концлагерю и осторожно, на руках, доставляли в походный госпиталь.
На второй день после прихода американских войск русские бригады стали готовиться в поход, навстречу родной Советской Армии.
Американский полковник попытался было задержать советских военнопленных в концлагере «до особого распоряжения».
— Господин полковник, война еще не окончена, — заявил ему подполковник Смирнов. — И мы не советуем вам препятствовать недавним узникам, самостоятельно завоевавшим свободу. Они оружие не сдадут.
Полковник молча пожал плечами. По решительным лицам советских командиров он понял: таких людей ничем не остановишь.
После торжественного обеда, сохраняя боевое построение и выслав вперед сторожевые отряды, две тысячи советских бойцов — основная ударная часть бухенвальдской армии — двинулись на восток.
Отряд за отрядом, сохраняя равнение, уходили недавние узники через главные ворота лагеря, на которых по-прежнему висели железные буквы: «Эдэм дас зайне» — «Каждому свое».
Сергей Котов скомандовал.
— Запевай, ребята!
И грянула песня, которая столько лет хранилась в душе, которую пели только шепотом, которая была верной спутницей трудной и неравной борьбы.
Советских людей провожал весь Бухенвальд.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
Андрей Бурзенко, радостный и счастливый, шел в первых рядах колонны. Курт подбежал и крепко обнял его:
— Друг Андрэ! Обязательно приезжай. Жду в гости! Помни наш уговор!
— Спасибо, Курт! До встречи!