коснулся цветка. Тот неожиданно сомкнулся вокруг лезвия и выдернул
мачете из руки. Симеон, размахнувшись, сплеча рубанул другим мачете,
смахнув цветок с крепкой зеленой шеи. Обезглавленная, та стала
по-змеиному извиваться и, удивительно, из нее фонтаном хлестнула
красная, похожая на кровь жидкость. Розовый цветок, так и не выпустив
мачете, шлепнулся на спутанные у основания стебля побеги. Симеон
нагнулся и потянул мачете за рукоятку. Стоило ему это сделать, как
побеги вдруг пружинисто распрямились и схватили его за кисть и
предплечье. Симеон наотмашь рубанул по ним мачете, что в правой руке.
Прорубить в целом удалось, но не успел,он и этого, как вокруг голени уже
обвился толстый - с ручищу Манефона - побег, взявшийся откуда-то снизу.
- А ну поднавались! - позвал Симеон, обернувшись. И тут его дернуло
так, что он, испуганно вякнув, потерял равновесие, а толстый побег стал
подтаскивать его к листьям.
Через секунду подоспели остальные и сообща стали яростно сечь побеги.
Найл обратил внимание, что Симеона атакует еще и обезглавленный стебель,
продевшись под мышкой и силясь затянуть в гущу широких листьев; Найл
отсек его одним ударом. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Симеона
удалось вызволить окончательно. Он, тяжело отдуваясь, поднялся на ноги и
с угрюмой ухмылкой оглянулся на обезглавленное растение.
- Вот вам еще один урок о вреде бестолковой бравады. Когда я был
здесь последний раз пять лет назад, с этими бестиями сладить было
гораздо проще. Теперь они, смотрю, стали гораздо коварнее, - он
огляделся. - Да, в Дельте ничто не остается неизменным.
Он стер со щеки брызги кроваво-красного сока, поглядел задумчиво на
измазанные пальцы, затем нюхнул. Розовый цветок лежал, все еще сжимая
мачете. Симеон высвободил лезвие, оторвал попутно один из лепестков. Его
он тоже понюхал, затем надкусил краешек.
- Смотри, отравишься, - осторожно заметил Доггинз.
- Едва ли. У этого создания уже есть вполне надежная система защиты.
- Откусив лепесток, мелко его пожевал. - М-м-м. На-ка, попробуй, - он
протянул кусочек Доггинзу; тот покачал головой. Найл, в отличие от него,
решился и осторожно надкусил упругую нежную плоть. Вкус оказался
удивительно приятный. Лепесток был мясистый, хрусткий, сочный и
напоминал по вкусу золотистое вино. Он оторвал еще один лепесток и
предложил его Милону:
- Попробуй. Просто прелесть.
Вскоре даже Догтинз, одолев подозрительность, нажевывал с видимым
удовольствием.
- Это, ясное дело, приманка, - рассказывал Симеон. - Цветок здесь для
того, чтобы завлекать насекомых, а затем их поедать, - он указал на
обрубленный змеевидный побег, лежащий в ногах. - А это, очевидно, чтобы
улавливать животных покрупнее.
- Как раз животные нам здесь не попадались, - заметил Милон.
- Еще встретишься.
- Их в этих местах, я понимаю, не так уж и много, при всех здешних
растениях-хищниках? - предположил Манефон.
Симеон покачал головой.
- Твоя правда, если б Дельта хоть чем-то была схожа со всеми другими
местами на планете. Но она своего рода кипящий эволюционный котел, - он
показал жестом вокруг себя. - Все, что вокруг - сплошной эксперимент.
Если какое-то создание не в силах выжить, оно попросту сминается и
вместо него вылепливается что-нибудь другое. Так что это неустанный
коловорот все новых форм жизни.
Плоть розового цветка великолепно усваивалась желудком. Вдобавок она,
похоже, содержала какой-то тонизирующий фермент, создающий приятную,
согревающую эйфорию. Когда двинулись дальше, каждый чувствовал себя
бодрее и увереннее. Над землей во множестве торчали разные кусты, цветы
и побеги, но не представляли для продвижения существенного препятствия.
Растительность под ногами сочно похрустывала, запах поднимался
сладковатый, пряный, чем-то напоминающий запах роз. Имея за плечами опыт
вчерашнего дня, Найл постоянно был начеку, а когда специально
расслабился, стало ясно, что окружающая растительность не пытается
навязывать вибрацию Дельты, а значит не таит в себе каверзных подвохов.
Однако удерживать себя в состоянии расслабленности оказалось непросто;
все, мимо чего ни проходили, сочилось своим особым типом сознания - от
дремотного благодушия гигантских орхидей, чьей единственной целью было
заманивать пчел, чтобы осеменяли пыльцу, до злобной немой угрозы
дерев-душегубов, свисающие лианы которых зловеще подергивались от
жуткого желания хватать и удушать. Сперва Найла полонило веселое
любопытство: еще бы, такое множество типов сознания, среди которых его
собственное - узкое, человечье - всего лишь одно из многих; однако уже
через полчаса он пресытился от новых впечатлений и испытал облегчение,
когда мысли возвратились в свое обычное, ограниченное привычными рамками
состояние.
Не вызывало сомнений, что тропа, по которой они ступают, проделана
животными, или, может, одним животным, крупным; встречались места, где
деревья были частично вывернуты, а поросль поменьше просто сплющена.
Миль через пять-шесть тропа пошла вниз, и почувствовалось, что
температура повышается. Стало слышно немолчное слабое зудение насекомых,
растительность пошла гуще. Внезапно Манефону обвился вокруг лодыжки
толстый пурпурный побег, и, когда тот одним ударом его отсек, завозился,
заизвивался как разрубленный червь, пуская из отчлененного конца густую
темно-синюю жидкость. Послышалось высокое ноющее гудение, от которого
все настороженно вскинулись. Отсеченный побег подхватило и понесло
длиннотелое насекомое с зелеными глазами и выступающим из хвоста
заостренным жалом. Симеон узнал в нем одного из табанидов, слепней. Эта
умыкнувшая побег полуметровая особь была самец, а, следовательно,
безопасна для людей: самцы предпочитают питаться нектаром. Самку же
Симеон живописал как кровососа, одну из несноснейших напастей в Дельте.
Сок, которым натерлись, должен был выручать от слепней и москитов.
Впрочем, за истекшие сутки он мог уже и выветриться, потому люди
остановились и еще раз обработали открытые участки кожи и ткань туник. К
едкому аммиачному запаху так уже привыкли, что едва и замечали.
Идущая меж деревьями тропа, в конце концов, пошла строго вниз, и
открылась обзору вся низменность Дельты. Непосредственно впереди, в
десятке с небольшим миль горбился холм с башневидным выступом. Форма
холма вызывала удивление: все равно что громадная головища, переходящая
внизу в окладистую бороду и мохнатую гриву леса, отчего башнеподобный
выступ имел вид шишака некоего фантастического шлема.
- Ты не знаешь, что это там? - спросил Найл у Симеона.
- Нет. Так глубоко забредать мне еще не доводилось. По правде
сказать, я прежде не добирался до того места, где мы сейчас стоим.
Чем ниже опускались, тем гуще становился запах гниющей
растительности; земля под ковром листвы стала влажной и пористой. Когда
снова - на этот раз вокруг ноги Милона - обвился пурпурный побег,
Доггинз поднял жнец.
- Отчего б нам просто не пробить брешь? Симеон покачал головой.
- Пока не стоит. Здесь всюду чувствуется какая-то одушевленная сила.
Трудно предугадать, как она на это отреагирует.
Доггинз поглядел на него с легким недоумением - а в своем ли ты,
дескать, уме? - но жнец опустил.
Минут через десять они, наконец, увидели тварь, прокладывающую путь
через деревья. Тропа впереди плавно поворачивала; Найл, приближаясь к
повороту, случайно заметил, как макушка дерева метрах в ста впереди
неожиданно покачнулась. Он тронул за локоть Симеона. На минуту все
замерли, затем двинулись медленно, осторожно. Выйдя за поворот,
изумленно застыли. Навстречу грузно тянулось громадное зеленое создание,
схожее на первый взгляд с гусеницей, хотя поблескивающие под солнцем
зеленые чешуйчатые пластины выдавали тысяченожку. Это лишний раз
подтвердилось, когда существо, приостановившись на кривеньких ножках,
выпирающих по бокам, словно клешни краба, отвело приплюснутую голову от
растительности и остановило взгляд на них. Доггинз опять поднял жнец, но
Симеон аккуратно пригнул ствол книзу.
- Они совершенно безобидны. Хотя могут ненароком задавить.
Туловище тысяченожки полностью заполняло четырехметровую тропу, длины
в насекомом было, по меньшей мере, два десятка метров. Странные плоские
глаза отрешенно поглядывали на незнакомцев в течение нескольких секунд,
затем создание нагнуло голову и возобновило прежнее занятие. Челюсти
мерно, с хрустом двигались из стороны в сторону, пожиная цветы и побеги
с неспешной методичностью уборочной машины. Двигалось создание
неожиданно проворно: пока они стояли разинув рты, успело приблизиться
метров на пять. Заметив где-нибудь в прогалине по соседству с тропой
очередной сочный цветок, создание подавалось верхней частью туловища
вбок, и тогда раздавался звучный треск сминаемых деревьев. Очистив
прогалину дочиста, тысяченожка снова двигалась с места.
Взгляды скрестились на Симеоне - что же он скажет.
- Можно попробовать протиснуться мимо нее. Она не нападет.
- А вдруг задавит?- спросил Доггинз.
- Маловероятно. Однако, чего же мы стоим. Пойдемте!
Но не успели толком подойти к мерно жующему насекомому, как оно,
подняв голову, вдруг испустило такую вонищу, что все, закашлявшись,
невольно попятились. Найл ничего гадостнее в жизни не нюхал.
Манефон, все еще давясь и кашляя, насилу выговорил:
- Давайте лучше ее обогнем. Надо же, какая погань!
Держа жнецы наготове, они углубились с тропы в поросль. Под ногами
шевелились побеги, но напасть не пытались - вероятнее всего, из-за
близости работающих челюстей; побеги реагировали на тревожные сигналы
выщипываемой за корни растительности. Идущий впереди Манефон
остановился, увидев, что тропа впереди перегорожена деревом с густыми
космами разметавшихся по земле щупалец. Более пристальное изучение
показало, что это лишь гадючья ива, безобидная родственница
дерева-душегуба, и перебрались через него без труда. А вот дальше, в
десятке метров, наткнулись и на само дерево-душегуб. На первый взгляд
оно ни чем не отличалось от гадючьей ивы: покрытый странной ворсистой
чешуей ствол и сотни желто-зеленых лиан, свисающих, будто спутанные
женские волосы. Лианы у нее, в сравнении с гадючьей ивой, выглядели
зеленее и свежей - потому, что гадючья ива скапливает седой мох, серой
куделью обвисающий с верхушек лиан.
Пока Симеон объяснял различие, Манефону на затылок опустилась самка
слепня, готовясь вогнать в кожу острый хоботок. Очевидно, на насекомое
угнетающе действовал едкий запах сока: слепень замешкался, и Манефон,
успев схватить его за крыло, с силой отшвырнул. Упавший к ногам Найла
слепень тут же вспорхнул в свисающие сверху лианы. Какую-то секунду все
шло без изменений, и слепень заковылял вниз - показалось, что сейчас
ускользнет. Но тут с ошеломляющей быстротой щупальца обвили насекомое
вокруг туловища и умыкнули наверх. Исчезая, слепень неистово жужжал.
Через несколько секунд лианы опустились, и дерево опять перестало
отличаться от безобидной гадючьей ивы.
- Куда он делся?
- Там в стволе имеется подобие зева, - пояснил Симеон. Представив,
что происходит сейчас наверху, все невольно содрогнулись.
Судя по звукам, перемалывающая пищу тысяченожка успела уже
отдалиться. Огибать дерево-душегуб было рискованно, поэтому решили
возвратиться тем же путем, которым пришли. Тропа, когда вышли, оказалась
совершенно свободной от растительности и вид имела почти рукотворный.
- Глядите, возвращается! - окликнул Милон.
Голова тысяченожки, объедающая растительность с края тропы,
приподнявшись, смотрела на них; из челюстей сиротливо свисал кусок
побега. Решив, видно, что незнакомцы безопасны, она продолжала
насыщаться.
- Она, видно, жрет в два горла, - предположил Найл.
Все уставились, приоткрыв от удивления рты. И ведь точно: у
тысяченожки было две головы, по одной на каждом конце. Та из них, что
смотрела сейчас на людей, была меньше и продолговатее, но работала с
такой же исправностью. Ее напарница проглядела довольно много сочных
стеблей, особенно по краям тропы, и теперь вторая голова выщипывала их с
деликатной аккуратностью, так как у нее было больше времени довершить
задачу. Сжевывая побег, который неистово извивался, исчезая в углу рта,
голова тысяченожки скользнула плоскими, сонными глазами по людям. Взгляд
получился таким неприязненно высокомерным, что люди громко
расхохотались, а когда встревоженная тысяченожка, тяжело вздрогнув,
зашевелилась быстрее обычного, расхохотались еще громче.
- Что ж, - сказал, отсмеявшись, Доггинз, - у Дельты есть, по крайней
мере, чувство юмора. .
- Двумя головами эта махина обзавелась не для того, чтобы вызывать
смех, - заметил Симеон.
Забавный эпизод развеселил, дальше по тропе двинулись в приподнятом
настроении. Идти по свободной от растительности тропе было сплошным
удовольствием. Один Найл шел задумавшись, специально держась позади,
чтобы не втягивали в разговоры. Двуглавая тысяченожка вызывала
удивление, и вместе с тем в этом таился глубокий смысл. Суть
уморительной внешности была на деле ох какой серьезной. Даже на первый
взгляд было ясно, что это животное - воплощение эволюционной
безысходности. Грандиозная жизненная сила Дельты вынуждало несчастное
существо расти и расти, пока то не вымахало размером с двухэтажный дом.
Получается, теперь оно обречено всю свою жизнь заниматься исключительно
насыщением, чтобы поддерживать свое непомерно большое тело. Это делало
его уязвимым для врагов, поэтому существо обзавелось двумя головами,
чтобы видеть приближение опасности с обеих сторон. Но почему, скажем, не
ряд глаз вдоль хребта или вдоль боков? Лучшим вариантом было бы
ограничить свой рост и развить более изощренные системы защиты. Но на
более удачный выбор бедняге не хватило мозгов...
Незаметно в уме в который уже раз очертился вопрос: что же произошло
с человеческой эволюцией? Миллионы лет борьбы сделали человека знатоком
искусства выживания. Быстротечной своей эволюцией он создал широкую
дорогу, идущую вниз. Тогда почему он был так удручен и растерян, когда
комета вынудила его оставить Землю? Почему люди оказываются не способны
на подлинное счастье?
В некотором смысле ответ был очевиден: потому что человек неспособен
по достоинству оценить жизнь без проблем. Но ведь это же явный абсурд.
Ведь он и цивилизацию создал именно для того, чтобы снимать проблемы:
проблему пищи, проблему безопасности, душевного спокойствия. Почему,
когда проблема наконец-то решена, им овладевает скука и
неудовлетворенность?
- Ого, глядите! Вон еще одно из тех деревьев.
До границы леса оставалось уже недалеко, подлесок проредился, и
участки между деревьями стали лучше просматриваться. Вместо спутанной
поросли под ногами стелилась роскошная трава. В десятке метров,
особняком среди небольшой опушки, стояло большое иудино дерево, отражая
бледно-зелеными листьями солнечный свет. Оно было, по меньшей мере, раза
в два выше тех, что встречались до сих пор, а трепещущие листья
придавали ему праздничный вид.
- Может, остановимся под ним передохнуть?- спросил Милон.
Доггинз покачал головой.
- Нет. День уже в разгаре, а идти далеко.
- Да всего каких-то пять минут!
- Времени нет, пойми.
- Попить бы я остановился, а рассиживать ни к чему,- сказал Манефон.
- Хорошо, тогда давай попьем, - не стал упорствовать Милон.
Они остановились и поснимали наплечные мешки.
- Ничего себе! - воскликнул вдруг Доггинз.
- Что там?
- Гляньте, - он указал на землю. Ничего особенного, трава как трава -
яркая, изумрудно-зеленая. - Да вы приглядитесь, - настойчиво повторил
Доггинз. Он поднял свой мешок, под ним была лысая прогалина. Аккуратным
движением он стал опускать его на окружающую траву; едва на зеленый
покров упала тень, как трава всколыхнулась и подалась в стороны.
Получалось, мешок снова опустился на лысую прогалину. И наоборот, то
место, где только что виднелась бурая земля, было опять покрыто травой.
- Видели хоть раз что-нибудь подобное? Симеон покачал головой.
- Ни разу,- он нагнулся сорвать травинку. Когда на зеленый покров
упала тень его руки, окружающая трава плавно оттекла в разные стороны.
Поразглядывав сорванную травинку на свету, Симеон смешливо хмыкнул:
- Вы только полюбуйтесь.
Найл с любопытством заглянул ему через плечо. Низ у травинки
раздваивался, переходя в два малюсеньких белых корешка. Стоило ущипнуть
невеличку, как корешки зашевелились, будто ножки у насекомого.
- Шагающая трава!
Найл опустился на колени и ухватил пригоршню травинок; они, понятно,
пытались улизнуть, но не хватило проворства. Чувствовалось, как трава
силится высвободиться: держа пучок на весу, Найл различал шевеление
тысяч белых ножек. Пучок он поместил на грунт посередине тропы,
проделанной тысяченожкой; это место, похоже, траву вполне устраивало.
Сев на корточки, Найл вгляделся в зеленые стебельки. Корешки сейчас
находились в земле. Однако, стоило тени от руки пасть на траву, как они
моментально повылезали из грунта и пучок отполз на несколько сантиметров
вбок.
Найл вытянул одну травинку и надкусил. Вкус необычайно сладкий,
стебелек можно было свободно глотать - такой он нежный и сочный.
- Представляете,- сказал со смехом Милон,- как скуксится рыло у этой
тысяченожки! Силится набить пасть, а на зубах, получается, голимая
земля?
- Улизнуть от обычного травоядного у них не хватит скорости, -
заметил Симеон. - Вот, взгляни, - он повел рукой над травяным покровом.
Стебельки, качнувшись, сбились воедино, перекатившись плавней волной.
- Тогда почему она движется?
- Чтобы уйти из-под солнца, когда зной, и от тени, когда холодно.
Очередное проявление безудержной эволюции,- Симеон скудно улыбнулся, не
в силах скрыть неподдельного восхищения.- Здесь бы тысяче ученых мужей
дел хватило на целый век.
- По мне, так уж лучше сидеть дома, - произнес Милон. По лицу
пробежала тень - видно, что подумал об Уллике.
- Ну что ж, - заключил Доггинз. - Перекусить можно будет и здесь. Там
тени не особенно густо.
Впереди, очевидно, шла болотистая низина - сочно зеленая трава,
цветущий кустарник, а деревья, наоборот, разрознены.
- Вот еще один из тех розовых цветов, - указал Манефон.- Может,
срубим? Доггинз пожал плечами.
- Осторожнее, - он повернулся к Найлу. - Сходил бы ты вместе с ним.
Растение виднелось среди деревьев на том конце тропы; когда
приближались, Найл уловил, как листья чуть заметно всколыхнулись. Пальцы
инстинктивно стиснули жнец. Но вот считай уже и подошли, а куст не
выдавал себя ни единым шевелением. Розовые кусты изливали приторный,
тяжелый аромат, а сам куст выглядел безобидно, будто рос в саду.
Щупальца-удавки были скрыты за глянцевитыми листьями. Несколько секунд
Манефон с Найлом пристально вглядывались в куст, высматривая малейший
признак того, что растение сознает их присутствие, но оно оставалось
неподвижным.
Манефон вскинул мачете и одним резким ударом отсек один из цветков.
Тот упал в паре метров на голую землю. Манефон не мешкая отпрыгнул
назад, но не успел увернуться от щупальца - прянув из куста, оно
схватило его за запястье. Едва он рванулся в попытке высвободиться, как
вокруг ног обвилось еще одно щупальце. Третье попыталось дотянуться до
Найла, но он стоял слишком далеко,
Тщательно нацелясь, Найл нажал на спуск. Голубой луч отхватил
щупальце, держащее Манефона за запястье, чуть пригнув оружие, удалось
отсечь второе щупальце - толстое, схватившее добычу за ноги. Манефон с
размаху грянулся оземь спиной. Отчлененные обрубки яростно извивались,
остальные втянулись обратно в куст.
Манефон поднял с земли розовый цветок; тот не замедлил сомкнуться
вокруг руки, но силы были уже не те, и хватка оказалась непрочной.
Манефон отщипнул лепесток и сунул себе в рот.
- Прелесть. Еще лучше, чем тот.
- А ты как думал. Это растение опаснее.
Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым
мясом. Прав Манефон: действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати,
что еще удивительно: несмотря на медвяный аромат, вкус у цветка
напоминал мясо - великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.
- Пора трогаться, - сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.
Неожиданно Найл ощутил покалывание возле правого бедра. Мгновенно
стало ясно: трубка. Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть
не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание
вдруг прекратилось.
От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.
- Что там еще?
- Ничего, - Найл решил, что это какой-нибудь очередной выкрутас
атмосферы Дельты. Милон встал.
- Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.
- Только не задерживайся, - наказал Симеон. - И прихвати жнец.
- Жнец? - недоуменно переспросил Милон.
- С Дельтой не шутят.
Найл, решив, что пара минут под деревом развеет вызванную едой
сонливость, подхватил жнец и двинулся следом за Милоном. Поднялся и
Манефон.
Когда Милон пригнулся, собираясь поднырнуть под ветви, те,
показалось, чутко вздрогнули. Найла вдруг пронзило ощущение немой
угрозы. Шевеление напоминало жадное желание голодного животного. Найл
невольно остановился и крикнул:
- Эгей, осторожнее там!
Но не успел договорить, как дерево захлопнулось, будто ловушка
тарантула-затворника. Милон пронзительно вскрикнул; голос донесся уже
из-под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.
Найл вскинул жнец, собираясь пальнуть, но вовремя сдержался. В этой
трепещущей груде листьев, притиснутых к стволу, невозможно было
различить, где находится Милон. Однако истошное "Помогите!" вывело его
из оцепенения. Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно
повел стволом из стороны в сторону. Дерево зашипело рассерженной змеей,
посыпались отрезанные ветки, обдавая на лету брызгами сока. Но нижние
сучья, похоже, продолжали упорствовать. Более того, они сжали ствол с
такой силой, что некоторые даже затрещали. Дерево стало заваливаться.
Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.
Один из сучьев ударил с такой силой, что сшиб Найла с ног. Дерево
рухнуло в нескольких метрах.
Отгибать ветви было неимоверно трудно, все равно что разжимать
намертво стиснутый кулак. Однако здоровяк Манефон совладал-таки с одной
из них и крикнул:
- Я его вижу! Жнец сюда!
Найл подал оружие. Манефон, примерившись, аккуратно отрезал кусок
двухметровой длины. Ветви внезапно разжались. Разметав их в стороны,
Симеон вызволил Милона. Лицо у юноши было синюшное, одежда набрякла
кровью.
Склонясь над неподвижным телом, Симеон разорвал на нем тунику и
приник ухом к его груди.
- Дышит. Принесите кто-нибудь воды. - Подоспел со своей флягой
Доггинз. Симеон плеснул пригоршню воды Милону на лицо, другой стер у
него кровь со лба. Найл со злостью смахнул слепня, пытавшегося
пристроиться у Милона на груди. Насекомое отлетело в сторону. Милон
открыл глаза и попытался повернуть голову.
- Как ты?
Милон попытался ответить, но язык плохо повиновался. Слепень опять
попробовал пристроиться и шлепнулся оземь от удара ручищи Манефона;
секунда, и он хрупнул у него под ногой'/воздух наполнился специфическим
запахом.
Они освободили Милона от туники и омыли ему тело Холодной водой:
выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами.
Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого,
у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему
конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно
всосал воздух и лишился чувств.
Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.
- Переломов, по-видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.
Доггинз досадливо застонал.
- Что же теперь делать?
- Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад,
или оставить здесь. Милон открыл глаза.
- Идите дальше, - заплетающимся языком пролепетал он.
Товарищи переглянулись меж собой.
- Придется мне остаться с ним, - сказал Симеон. - В одиночку ему
здесь не продержаться.
Милон попытался приподняться на одном локте.
- Ничего, продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам
во всем виноват...
- Да уж точно, дурня ты кусок,- сердито сверкнул на него глазами
Доггинз.
- Нет, это моя оплошность, - вмешался Найл. - Меня пытались
предупредить. - Товарищи недоуменно посмотрели на него. - За несколько
минут до того, как он сунулся под дерево, начала щипаться трубка, - он
вынул се из кармана. - А я не догадался.
- Предупредить, говоришь? - Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. -
А ей-то откуда может быть известно? Это же всего-навсего механизм.
- Да, но способный читать мысли,- Найл скинул трубку обратно в
карман.- Так вот, не сообразил вовремя. Мне надо было догадаться еще
тогда, когда мы возились с тем розовым цветком, вторым по счету. Он
действовал на порядок проворнее, чем первый. Это потому, что мы
находимся ближе к центру силы. Поэтому дереву не приходится дурманить
добычу газом, ему сподручнее брать свое за счет быстроты. Оно действует
скоростью.
- Если действительно так, - заметил Доггинз, - то чем ближе мы
подходим к центру, тем для нас опаснее.
мачете из руки. Симеон, размахнувшись, сплеча рубанул другим мачете,
смахнув цветок с крепкой зеленой шеи. Обезглавленная, та стала
по-змеиному извиваться и, удивительно, из нее фонтаном хлестнула
красная, похожая на кровь жидкость. Розовый цветок, так и не выпустив
мачете, шлепнулся на спутанные у основания стебля побеги. Симеон
нагнулся и потянул мачете за рукоятку. Стоило ему это сделать, как
побеги вдруг пружинисто распрямились и схватили его за кисть и
предплечье. Симеон наотмашь рубанул по ним мачете, что в правой руке.
Прорубить в целом удалось, но не успел,он и этого, как вокруг голени уже
обвился толстый - с ручищу Манефона - побег, взявшийся откуда-то снизу.
- А ну поднавались! - позвал Симеон, обернувшись. И тут его дернуло
так, что он, испуганно вякнув, потерял равновесие, а толстый побег стал
подтаскивать его к листьям.
Через секунду подоспели остальные и сообща стали яростно сечь побеги.
Найл обратил внимание, что Симеона атакует еще и обезглавленный стебель,
продевшись под мышкой и силясь затянуть в гущу широких листьев; Найл
отсек его одним ударом. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Симеона
удалось вызволить окончательно. Он, тяжело отдуваясь, поднялся на ноги и
с угрюмой ухмылкой оглянулся на обезглавленное растение.
- Вот вам еще один урок о вреде бестолковой бравады. Когда я был
здесь последний раз пять лет назад, с этими бестиями сладить было
гораздо проще. Теперь они, смотрю, стали гораздо коварнее, - он
огляделся. - Да, в Дельте ничто не остается неизменным.
Он стер со щеки брызги кроваво-красного сока, поглядел задумчиво на
измазанные пальцы, затем нюхнул. Розовый цветок лежал, все еще сжимая
мачете. Симеон высвободил лезвие, оторвал попутно один из лепестков. Его
он тоже понюхал, затем надкусил краешек.
- Смотри, отравишься, - осторожно заметил Доггинз.
- Едва ли. У этого создания уже есть вполне надежная система защиты.
- Откусив лепесток, мелко его пожевал. - М-м-м. На-ка, попробуй, - он
протянул кусочек Доггинзу; тот покачал головой. Найл, в отличие от него,
решился и осторожно надкусил упругую нежную плоть. Вкус оказался
удивительно приятный. Лепесток был мясистый, хрусткий, сочный и
напоминал по вкусу золотистое вино. Он оторвал еще один лепесток и
предложил его Милону:
- Попробуй. Просто прелесть.
Вскоре даже Догтинз, одолев подозрительность, нажевывал с видимым
удовольствием.
- Это, ясное дело, приманка, - рассказывал Симеон. - Цветок здесь для
того, чтобы завлекать насекомых, а затем их поедать, - он указал на
обрубленный змеевидный побег, лежащий в ногах. - А это, очевидно, чтобы
улавливать животных покрупнее.
- Как раз животные нам здесь не попадались, - заметил Милон.
- Еще встретишься.
- Их в этих местах, я понимаю, не так уж и много, при всех здешних
растениях-хищниках? - предположил Манефон.
Симеон покачал головой.
- Твоя правда, если б Дельта хоть чем-то была схожа со всеми другими
местами на планете. Но она своего рода кипящий эволюционный котел, - он
показал жестом вокруг себя. - Все, что вокруг - сплошной эксперимент.
Если какое-то создание не в силах выжить, оно попросту сминается и
вместо него вылепливается что-нибудь другое. Так что это неустанный
коловорот все новых форм жизни.
Плоть розового цветка великолепно усваивалась желудком. Вдобавок она,
похоже, содержала какой-то тонизирующий фермент, создающий приятную,
согревающую эйфорию. Когда двинулись дальше, каждый чувствовал себя
бодрее и увереннее. Над землей во множестве торчали разные кусты, цветы
и побеги, но не представляли для продвижения существенного препятствия.
Растительность под ногами сочно похрустывала, запах поднимался
сладковатый, пряный, чем-то напоминающий запах роз. Имея за плечами опыт
вчерашнего дня, Найл постоянно был начеку, а когда специально
расслабился, стало ясно, что окружающая растительность не пытается
навязывать вибрацию Дельты, а значит не таит в себе каверзных подвохов.
Однако удерживать себя в состоянии расслабленности оказалось непросто;
все, мимо чего ни проходили, сочилось своим особым типом сознания - от
дремотного благодушия гигантских орхидей, чьей единственной целью было
заманивать пчел, чтобы осеменяли пыльцу, до злобной немой угрозы
дерев-душегубов, свисающие лианы которых зловеще подергивались от
жуткого желания хватать и удушать. Сперва Найла полонило веселое
любопытство: еще бы, такое множество типов сознания, среди которых его
собственное - узкое, человечье - всего лишь одно из многих; однако уже
через полчаса он пресытился от новых впечатлений и испытал облегчение,
когда мысли возвратились в свое обычное, ограниченное привычными рамками
состояние.
Не вызывало сомнений, что тропа, по которой они ступают, проделана
животными, или, может, одним животным, крупным; встречались места, где
деревья были частично вывернуты, а поросль поменьше просто сплющена.
Миль через пять-шесть тропа пошла вниз, и почувствовалось, что
температура повышается. Стало слышно немолчное слабое зудение насекомых,
растительность пошла гуще. Внезапно Манефону обвился вокруг лодыжки
толстый пурпурный побег, и, когда тот одним ударом его отсек, завозился,
заизвивался как разрубленный червь, пуская из отчлененного конца густую
темно-синюю жидкость. Послышалось высокое ноющее гудение, от которого
все настороженно вскинулись. Отсеченный побег подхватило и понесло
длиннотелое насекомое с зелеными глазами и выступающим из хвоста
заостренным жалом. Симеон узнал в нем одного из табанидов, слепней. Эта
умыкнувшая побег полуметровая особь была самец, а, следовательно,
безопасна для людей: самцы предпочитают питаться нектаром. Самку же
Симеон живописал как кровососа, одну из несноснейших напастей в Дельте.
Сок, которым натерлись, должен был выручать от слепней и москитов.
Впрочем, за истекшие сутки он мог уже и выветриться, потому люди
остановились и еще раз обработали открытые участки кожи и ткань туник. К
едкому аммиачному запаху так уже привыкли, что едва и замечали.
Идущая меж деревьями тропа, в конце концов, пошла строго вниз, и
открылась обзору вся низменность Дельты. Непосредственно впереди, в
десятке с небольшим миль горбился холм с башневидным выступом. Форма
холма вызывала удивление: все равно что громадная головища, переходящая
внизу в окладистую бороду и мохнатую гриву леса, отчего башнеподобный
выступ имел вид шишака некоего фантастического шлема.
- Ты не знаешь, что это там? - спросил Найл у Симеона.
- Нет. Так глубоко забредать мне еще не доводилось. По правде
сказать, я прежде не добирался до того места, где мы сейчас стоим.
Чем ниже опускались, тем гуще становился запах гниющей
растительности; земля под ковром листвы стала влажной и пористой. Когда
снова - на этот раз вокруг ноги Милона - обвился пурпурный побег,
Доггинз поднял жнец.
- Отчего б нам просто не пробить брешь? Симеон покачал головой.
- Пока не стоит. Здесь всюду чувствуется какая-то одушевленная сила.
Трудно предугадать, как она на это отреагирует.
Доггинз поглядел на него с легким недоумением - а в своем ли ты,
дескать, уме? - но жнец опустил.
Минут через десять они, наконец, увидели тварь, прокладывающую путь
через деревья. Тропа впереди плавно поворачивала; Найл, приближаясь к
повороту, случайно заметил, как макушка дерева метрах в ста впереди
неожиданно покачнулась. Он тронул за локоть Симеона. На минуту все
замерли, затем двинулись медленно, осторожно. Выйдя за поворот,
изумленно застыли. Навстречу грузно тянулось громадное зеленое создание,
схожее на первый взгляд с гусеницей, хотя поблескивающие под солнцем
зеленые чешуйчатые пластины выдавали тысяченожку. Это лишний раз
подтвердилось, когда существо, приостановившись на кривеньких ножках,
выпирающих по бокам, словно клешни краба, отвело приплюснутую голову от
растительности и остановило взгляд на них. Доггинз опять поднял жнец, но
Симеон аккуратно пригнул ствол книзу.
- Они совершенно безобидны. Хотя могут ненароком задавить.
Туловище тысяченожки полностью заполняло четырехметровую тропу, длины
в насекомом было, по меньшей мере, два десятка метров. Странные плоские
глаза отрешенно поглядывали на незнакомцев в течение нескольких секунд,
затем создание нагнуло голову и возобновило прежнее занятие. Челюсти
мерно, с хрустом двигались из стороны в сторону, пожиная цветы и побеги
с неспешной методичностью уборочной машины. Двигалось создание
неожиданно проворно: пока они стояли разинув рты, успело приблизиться
метров на пять. Заметив где-нибудь в прогалине по соседству с тропой
очередной сочный цветок, создание подавалось верхней частью туловища
вбок, и тогда раздавался звучный треск сминаемых деревьев. Очистив
прогалину дочиста, тысяченожка снова двигалась с места.
Взгляды скрестились на Симеоне - что же он скажет.
- Можно попробовать протиснуться мимо нее. Она не нападет.
- А вдруг задавит?- спросил Доггинз.
- Маловероятно. Однако, чего же мы стоим. Пойдемте!
Но не успели толком подойти к мерно жующему насекомому, как оно,
подняв голову, вдруг испустило такую вонищу, что все, закашлявшись,
невольно попятились. Найл ничего гадостнее в жизни не нюхал.
Манефон, все еще давясь и кашляя, насилу выговорил:
- Давайте лучше ее обогнем. Надо же, какая погань!
Держа жнецы наготове, они углубились с тропы в поросль. Под ногами
шевелились побеги, но напасть не пытались - вероятнее всего, из-за
близости работающих челюстей; побеги реагировали на тревожные сигналы
выщипываемой за корни растительности. Идущий впереди Манефон
остановился, увидев, что тропа впереди перегорожена деревом с густыми
космами разметавшихся по земле щупалец. Более пристальное изучение
показало, что это лишь гадючья ива, безобидная родственница
дерева-душегуба, и перебрались через него без труда. А вот дальше, в
десятке метров, наткнулись и на само дерево-душегуб. На первый взгляд
оно ни чем не отличалось от гадючьей ивы: покрытый странной ворсистой
чешуей ствол и сотни желто-зеленых лиан, свисающих, будто спутанные
женские волосы. Лианы у нее, в сравнении с гадючьей ивой, выглядели
зеленее и свежей - потому, что гадючья ива скапливает седой мох, серой
куделью обвисающий с верхушек лиан.
Пока Симеон объяснял различие, Манефону на затылок опустилась самка
слепня, готовясь вогнать в кожу острый хоботок. Очевидно, на насекомое
угнетающе действовал едкий запах сока: слепень замешкался, и Манефон,
успев схватить его за крыло, с силой отшвырнул. Упавший к ногам Найла
слепень тут же вспорхнул в свисающие сверху лианы. Какую-то секунду все
шло без изменений, и слепень заковылял вниз - показалось, что сейчас
ускользнет. Но тут с ошеломляющей быстротой щупальца обвили насекомое
вокруг туловища и умыкнули наверх. Исчезая, слепень неистово жужжал.
Через несколько секунд лианы опустились, и дерево опять перестало
отличаться от безобидной гадючьей ивы.
- Куда он делся?
- Там в стволе имеется подобие зева, - пояснил Симеон. Представив,
что происходит сейчас наверху, все невольно содрогнулись.
Судя по звукам, перемалывающая пищу тысяченожка успела уже
отдалиться. Огибать дерево-душегуб было рискованно, поэтому решили
возвратиться тем же путем, которым пришли. Тропа, когда вышли, оказалась
совершенно свободной от растительности и вид имела почти рукотворный.
- Глядите, возвращается! - окликнул Милон.
Голова тысяченожки, объедающая растительность с края тропы,
приподнявшись, смотрела на них; из челюстей сиротливо свисал кусок
побега. Решив, видно, что незнакомцы безопасны, она продолжала
насыщаться.
- Она, видно, жрет в два горла, - предположил Найл.
Все уставились, приоткрыв от удивления рты. И ведь точно: у
тысяченожки было две головы, по одной на каждом конце. Та из них, что
смотрела сейчас на людей, была меньше и продолговатее, но работала с
такой же исправностью. Ее напарница проглядела довольно много сочных
стеблей, особенно по краям тропы, и теперь вторая голова выщипывала их с
деликатной аккуратностью, так как у нее было больше времени довершить
задачу. Сжевывая побег, который неистово извивался, исчезая в углу рта,
голова тысяченожки скользнула плоскими, сонными глазами по людям. Взгляд
получился таким неприязненно высокомерным, что люди громко
расхохотались, а когда встревоженная тысяченожка, тяжело вздрогнув,
зашевелилась быстрее обычного, расхохотались еще громче.
- Что ж, - сказал, отсмеявшись, Доггинз, - у Дельты есть, по крайней
мере, чувство юмора. .
- Двумя головами эта махина обзавелась не для того, чтобы вызывать
смех, - заметил Симеон.
Забавный эпизод развеселил, дальше по тропе двинулись в приподнятом
настроении. Идти по свободной от растительности тропе было сплошным
удовольствием. Один Найл шел задумавшись, специально держась позади,
чтобы не втягивали в разговоры. Двуглавая тысяченожка вызывала
удивление, и вместе с тем в этом таился глубокий смысл. Суть
уморительной внешности была на деле ох какой серьезной. Даже на первый
взгляд было ясно, что это животное - воплощение эволюционной
безысходности. Грандиозная жизненная сила Дельты вынуждало несчастное
существо расти и расти, пока то не вымахало размером с двухэтажный дом.
Получается, теперь оно обречено всю свою жизнь заниматься исключительно
насыщением, чтобы поддерживать свое непомерно большое тело. Это делало
его уязвимым для врагов, поэтому существо обзавелось двумя головами,
чтобы видеть приближение опасности с обеих сторон. Но почему, скажем, не
ряд глаз вдоль хребта или вдоль боков? Лучшим вариантом было бы
ограничить свой рост и развить более изощренные системы защиты. Но на
более удачный выбор бедняге не хватило мозгов...
Незаметно в уме в который уже раз очертился вопрос: что же произошло
с человеческой эволюцией? Миллионы лет борьбы сделали человека знатоком
искусства выживания. Быстротечной своей эволюцией он создал широкую
дорогу, идущую вниз. Тогда почему он был так удручен и растерян, когда
комета вынудила его оставить Землю? Почему люди оказываются не способны
на подлинное счастье?
В некотором смысле ответ был очевиден: потому что человек неспособен
по достоинству оценить жизнь без проблем. Но ведь это же явный абсурд.
Ведь он и цивилизацию создал именно для того, чтобы снимать проблемы:
проблему пищи, проблему безопасности, душевного спокойствия. Почему,
когда проблема наконец-то решена, им овладевает скука и
неудовлетворенность?
- Ого, глядите! Вон еще одно из тех деревьев.
До границы леса оставалось уже недалеко, подлесок проредился, и
участки между деревьями стали лучше просматриваться. Вместо спутанной
поросли под ногами стелилась роскошная трава. В десятке метров,
особняком среди небольшой опушки, стояло большое иудино дерево, отражая
бледно-зелеными листьями солнечный свет. Оно было, по меньшей мере, раза
в два выше тех, что встречались до сих пор, а трепещущие листья
придавали ему праздничный вид.
- Может, остановимся под ним передохнуть?- спросил Милон.
Доггинз покачал головой.
- Нет. День уже в разгаре, а идти далеко.
- Да всего каких-то пять минут!
- Времени нет, пойми.
- Попить бы я остановился, а рассиживать ни к чему,- сказал Манефон.
- Хорошо, тогда давай попьем, - не стал упорствовать Милон.
Они остановились и поснимали наплечные мешки.
- Ничего себе! - воскликнул вдруг Доггинз.
- Что там?
- Гляньте, - он указал на землю. Ничего особенного, трава как трава -
яркая, изумрудно-зеленая. - Да вы приглядитесь, - настойчиво повторил
Доггинз. Он поднял свой мешок, под ним была лысая прогалина. Аккуратным
движением он стал опускать его на окружающую траву; едва на зеленый
покров упала тень, как трава всколыхнулась и подалась в стороны.
Получалось, мешок снова опустился на лысую прогалину. И наоборот, то
место, где только что виднелась бурая земля, было опять покрыто травой.
- Видели хоть раз что-нибудь подобное? Симеон покачал головой.
- Ни разу,- он нагнулся сорвать травинку. Когда на зеленый покров
упала тень его руки, окружающая трава плавно оттекла в разные стороны.
Поразглядывав сорванную травинку на свету, Симеон смешливо хмыкнул:
- Вы только полюбуйтесь.
Найл с любопытством заглянул ему через плечо. Низ у травинки
раздваивался, переходя в два малюсеньких белых корешка. Стоило ущипнуть
невеличку, как корешки зашевелились, будто ножки у насекомого.
- Шагающая трава!
Найл опустился на колени и ухватил пригоршню травинок; они, понятно,
пытались улизнуть, но не хватило проворства. Чувствовалось, как трава
силится высвободиться: держа пучок на весу, Найл различал шевеление
тысяч белых ножек. Пучок он поместил на грунт посередине тропы,
проделанной тысяченожкой; это место, похоже, траву вполне устраивало.
Сев на корточки, Найл вгляделся в зеленые стебельки. Корешки сейчас
находились в земле. Однако, стоило тени от руки пасть на траву, как они
моментально повылезали из грунта и пучок отполз на несколько сантиметров
вбок.
Найл вытянул одну травинку и надкусил. Вкус необычайно сладкий,
стебелек можно было свободно глотать - такой он нежный и сочный.
- Представляете,- сказал со смехом Милон,- как скуксится рыло у этой
тысяченожки! Силится набить пасть, а на зубах, получается, голимая
земля?
- Улизнуть от обычного травоядного у них не хватит скорости, -
заметил Симеон. - Вот, взгляни, - он повел рукой над травяным покровом.
Стебельки, качнувшись, сбились воедино, перекатившись плавней волной.
- Тогда почему она движется?
- Чтобы уйти из-под солнца, когда зной, и от тени, когда холодно.
Очередное проявление безудержной эволюции,- Симеон скудно улыбнулся, не
в силах скрыть неподдельного восхищения.- Здесь бы тысяче ученых мужей
дел хватило на целый век.
- По мне, так уж лучше сидеть дома, - произнес Милон. По лицу
пробежала тень - видно, что подумал об Уллике.
- Ну что ж, - заключил Доггинз. - Перекусить можно будет и здесь. Там
тени не особенно густо.
Впереди, очевидно, шла болотистая низина - сочно зеленая трава,
цветущий кустарник, а деревья, наоборот, разрознены.
- Вот еще один из тех розовых цветов, - указал Манефон.- Может,
срубим? Доггинз пожал плечами.
- Осторожнее, - он повернулся к Найлу. - Сходил бы ты вместе с ним.
Растение виднелось среди деревьев на том конце тропы; когда
приближались, Найл уловил, как листья чуть заметно всколыхнулись. Пальцы
инстинктивно стиснули жнец. Но вот считай уже и подошли, а куст не
выдавал себя ни единым шевелением. Розовые кусты изливали приторный,
тяжелый аромат, а сам куст выглядел безобидно, будто рос в саду.
Щупальца-удавки были скрыты за глянцевитыми листьями. Несколько секунд
Манефон с Найлом пристально вглядывались в куст, высматривая малейший
признак того, что растение сознает их присутствие, но оно оставалось
неподвижным.
Манефон вскинул мачете и одним резким ударом отсек один из цветков.
Тот упал в паре метров на голую землю. Манефон не мешкая отпрыгнул
назад, но не успел увернуться от щупальца - прянув из куста, оно
схватило его за запястье. Едва он рванулся в попытке высвободиться, как
вокруг ног обвилось еще одно щупальце. Третье попыталось дотянуться до
Найла, но он стоял слишком далеко,
Тщательно нацелясь, Найл нажал на спуск. Голубой луч отхватил
щупальце, держащее Манефона за запястье, чуть пригнув оружие, удалось
отсечь второе щупальце - толстое, схватившее добычу за ноги. Манефон с
размаху грянулся оземь спиной. Отчлененные обрубки яростно извивались,
остальные втянулись обратно в куст.
Манефон поднял с земли розовый цветок; тот не замедлил сомкнуться
вокруг руки, но силы были уже не те, и хватка оказалась непрочной.
Манефон отщипнул лепесток и сунул себе в рот.
- Прелесть. Еще лучше, чем тот.
- А ты как думал. Это растение опаснее.
Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым
мясом. Прав Манефон: действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати,
что еще удивительно: несмотря на медвяный аромат, вкус у цветка
напоминал мясо - великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.
- Пора трогаться, - сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.
Неожиданно Найл ощутил покалывание возле правого бедра. Мгновенно
стало ясно: трубка. Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть
не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание
вдруг прекратилось.
От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.
- Что там еще?
- Ничего, - Найл решил, что это какой-нибудь очередной выкрутас
атмосферы Дельты. Милон встал.
- Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.
- Только не задерживайся, - наказал Симеон. - И прихвати жнец.
- Жнец? - недоуменно переспросил Милон.
- С Дельтой не шутят.
Найл, решив, что пара минут под деревом развеет вызванную едой
сонливость, подхватил жнец и двинулся следом за Милоном. Поднялся и
Манефон.
Когда Милон пригнулся, собираясь поднырнуть под ветви, те,
показалось, чутко вздрогнули. Найла вдруг пронзило ощущение немой
угрозы. Шевеление напоминало жадное желание голодного животного. Найл
невольно остановился и крикнул:
- Эгей, осторожнее там!
Но не успел договорить, как дерево захлопнулось, будто ловушка
тарантула-затворника. Милон пронзительно вскрикнул; голос донесся уже
из-под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.
Найл вскинул жнец, собираясь пальнуть, но вовремя сдержался. В этой
трепещущей груде листьев, притиснутых к стволу, невозможно было
различить, где находится Милон. Однако истошное "Помогите!" вывело его
из оцепенения. Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно
повел стволом из стороны в сторону. Дерево зашипело рассерженной змеей,
посыпались отрезанные ветки, обдавая на лету брызгами сока. Но нижние
сучья, похоже, продолжали упорствовать. Более того, они сжали ствол с
такой силой, что некоторые даже затрещали. Дерево стало заваливаться.
Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.
Один из сучьев ударил с такой силой, что сшиб Найла с ног. Дерево
рухнуло в нескольких метрах.
Отгибать ветви было неимоверно трудно, все равно что разжимать
намертво стиснутый кулак. Однако здоровяк Манефон совладал-таки с одной
из них и крикнул:
- Я его вижу! Жнец сюда!
Найл подал оружие. Манефон, примерившись, аккуратно отрезал кусок
двухметровой длины. Ветви внезапно разжались. Разметав их в стороны,
Симеон вызволил Милона. Лицо у юноши было синюшное, одежда набрякла
кровью.
Склонясь над неподвижным телом, Симеон разорвал на нем тунику и
приник ухом к его груди.
- Дышит. Принесите кто-нибудь воды. - Подоспел со своей флягой
Доггинз. Симеон плеснул пригоршню воды Милону на лицо, другой стер у
него кровь со лба. Найл со злостью смахнул слепня, пытавшегося
пристроиться у Милона на груди. Насекомое отлетело в сторону. Милон
открыл глаза и попытался повернуть голову.
- Как ты?
Милон попытался ответить, но язык плохо повиновался. Слепень опять
попробовал пристроиться и шлепнулся оземь от удара ручищи Манефона;
секунда, и он хрупнул у него под ногой'/воздух наполнился специфическим
запахом.
Они освободили Милона от туники и омыли ему тело Холодной водой:
выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами.
Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого,
у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему
конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно
всосал воздух и лишился чувств.
Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.
- Переломов, по-видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.
Доггинз досадливо застонал.
- Что же теперь делать?
- Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад,
или оставить здесь. Милон открыл глаза.
- Идите дальше, - заплетающимся языком пролепетал он.
Товарищи переглянулись меж собой.
- Придется мне остаться с ним, - сказал Симеон. - В одиночку ему
здесь не продержаться.
Милон попытался приподняться на одном локте.
- Ничего, продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам
во всем виноват...
- Да уж точно, дурня ты кусок,- сердито сверкнул на него глазами
Доггинз.
- Нет, это моя оплошность, - вмешался Найл. - Меня пытались
предупредить. - Товарищи недоуменно посмотрели на него. - За несколько
минут до того, как он сунулся под дерево, начала щипаться трубка, - он
вынул се из кармана. - А я не догадался.
- Предупредить, говоришь? - Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. -
А ей-то откуда может быть известно? Это же всего-навсего механизм.
- Да, но способный читать мысли,- Найл скинул трубку обратно в
карман.- Так вот, не сообразил вовремя. Мне надо было догадаться еще
тогда, когда мы возились с тем розовым цветком, вторым по счету. Он
действовал на порядок проворнее, чем первый. Это потому, что мы
находимся ближе к центру силы. Поэтому дереву не приходится дурманить
добычу газом, ему сподручнее брать свое за счет быстроты. Оно действует
скоростью.
- Если действительно так, - заметил Доггинз, - то чем ближе мы
подходим к центру, тем для нас опаснее.