Найл пожал плечами, но ничего не сказал.
Вес сидели в угрюмом молчании, наблюдая, как Симеон обрабатывает раны
Милона. Едва он успевал их помыть, как те снова начинали сочиться
кровью. Сам Милон наблюдал за этой процедурой со странноватой
отрешенностью.
- Оно, наверно, впрыснуло, какую-нибудь отраву или наркотик. Я
почему-то ничего не чувствую.
Через несколько минут он снова потерял сознание. Симеон все, что
годилось для перевязки, извел, чтобы остановить кровотечение. Через
минуту повязки уже набрякли.
- Боюсь, он прав, - удрученно сказал Симеон. - Дерево, должно быть,
впрыснуло что-нибудь, от чего перестала свертываться кровь. Чего
доброго, еще час, и он истечет на нет.
- Чем можно ему помочь? - требовательно спросил Доггинз.
- Грязь бы помогла. И листья куста сувы.
- Как они выглядят?
- Продолговатые такие, посередине лиловая ягода наподобие
виноградины.
- Мне кажется, я что-то такое видел возле тропы, на полпути сюда, -
припомнил Манефон.- Темно-зеленые листья, вроде плюща.
- Совершенно верно.
- Схожу надергаю.
- Ради Бога, осторожнее. Не хватает нам еще одной потери.
Когда Манефон удалился, они попробовали замесить раствор в
парусиновом ведре, засыпая в воду почву. Результат получился никудышный,
грунт был до странности сухим и сыпучим.
- Там возле куста с розовым цветком, судя по звуку, должен был
протекать ручей,- заметил Найл.
Симеон с тихим отчаяньем оглядел повязки, сквозь которые капля за
каплей точилась кровь.
- Ладно, попробуй.
В одной руке Найл нес жнец, в другой парусиновое ведро. Двигался он с
большой осторожностью и сделал порядочный крюк, избегая встречи с
розовым цветком. Неподалеку находился околок с гадючьими ивами. Лишь
удостоверившись, что с ветвей свисает серый мох, Найл решился
протолкнуться через них. На той стороне действительно оказался ручей.
Пологие берега покрывала изумрудно зеленая трава и меленькие цветки. С
шелестом раздвигая стебли так. что обнажалась почва, Найл спускался к
воде. Цветки прятались стебельками в грунт, оставляя снаружи лишь
кончики головок. Найл ступал осмотрительно, стараясь без толку не давить
растения.
Место выдалось мелкое, в воде полно было зеленых водорослей -
крупных, блестящих. Ноги тонули в вязком илистом грунте. Подкопавшись
под водоросли, Найл сумел наполнить ведро грязью, консистенцией
напоминающей жидкое тесто.
Наполнив ведро, Найл сполоснул руки в замутненной воде и выпрямился.
Мгновенье спустя он вздрогнул от неприятной неожиданности: буквально в
трех метрах на него таращилась образина. Глаза навыкате, лягушачья
пасть, и при всем при этом размером раза в два крупнее человеческого
лица. Рука невольно потянулась за жнецом. И тут вспомнилось, что жнец-то
он оставил наверху, там, где заканчивается роща. Спустя секунду образина
сгинула, но Найл успел углядеть вертикальное белесоватое туловище,
мелькнувшее напоследок на той стороне ручья. Впившись в заросли глазами,
Найл стоял, по меньшей мере минуту, но никаких признаков движения больше
заметно не было. Он облегченно перевел дух.
Взяла злость на себя: надо же, так увлечься, что дать лягушачьей
образине приблизиться без малого вплотную. Правда, чувствовалось и
облегчение: создание, судя по всему, переполошилось не меньше его
самого. Держа ведро на весу, Найл взобрался по берегу вверх - теперь
церемониться с цветами было некогда - и подобрал жнец. Тоже, ума палата:
так вот взять и оставить оружие без присмотра. Хотя чего уж теперь,
стрелять вслед убегающему существу Найл все равно бы не стал. Балансируя
со жнецом в одной руке и с ведром в другой, он осторожно спустился
обратно к воде. Симеон, помесив грязь пальцами, одобрительно хмыкнул. Он
отер дочиста одну из ран помельче, затем проворно налепил на нее вязкую
пригоршню. Подождав с полминуты и убедившись, что кровь не сочится, он
облегченно вздохнул и начал смещать пропитавшиеся кровью повязки. Пока
он это делал, возвратился Манефон, неся с собой полное ведро листьев. У
каждого на середине имелась черная выпуклость, действительно
напоминающая виноградинку. Когда Симеон расковырял одну из них большим
пальцем, в воздухе запахло специфическим запахом лекарства. С помощью
Манефона и Доггинза Симеон очищал раны, выдавливая на каждую сок листа
сувы, и тотчас нашлепывал сверху пригоршню темно-коричневой грязи. Не
прошло и десяти минут, как Милон был уже покрыт с головы до ног. Однако
дышал он ровно, и румянец возвратился на щеки.
Найл дождался, пока закончится процедура, и лишь тогда рассказал о
встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.
- Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.
- Они, судя по всему, совершенно безвредны, - сказал Найл. - Эта
умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.
- Безвредных ты в Дельте не сыщешь, - знающе заметил Симеон. - Они не
могут себе этого позволить.
Судя по положению солнца на небе, перевалило уже за полдень.
Оставалось каких-нибудь семь часов дневного света.
- Вы как думаете, стоит мастерить носилки для Милона? - задал вопрос
Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:
- Ты здесь самый бывалый. Что, по-твоему, нам следует предпринять?
Симеон пожал плечами.
- Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Мидоном.
- Ты считаешь, все обойдется?
- Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, -
он угрюмо усмехнулся.
Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.
Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший
путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с
раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем
иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то
в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные
тоже заодно.
- Ладно, - сказал, наконец, Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать
мешок. Найл с Мане-фоном последовали его примеру.
- Еще раз напоминаю, - наказал Симеон, - самое пагубное в Дельте -
ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.
- И ты тоже, - Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так
несколько секунд. - Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в
течение двух суток не появимся, начинайте выбираться обратно. Только
поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.
- Непременно.
Они пошли, не оглядываясь.
Спустившись по тропе, вскоре достигли кромки леса. Теперь, наконец,
взору открылась полная панорама Великой Дельты, так что можно было
получить более четкое представление о ее очертаниях. Впереди, милях в
двадцати, параллельно гряде оставшихся сзади холмов тянулась другая,
западная. Правой частью Дельта постепенно снижалась в сторону моря -
скучный простор, поросший тростником и невысоким кустами. Местность
слева продолжала подниматься вверх; здесь сразу за болотами начиналась
сельва. Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему,
тоже постепенно сглаживалась. С этого направления сейчас дул ветер -
сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и
теперь с ровного места было видно, что она сплошь щетинится высоким
тростником ростом выше человека. Все запахи теперь перекрывал запах
гнили, доносящийся из сельвы, единственным звуком было тоскливое
завывание ветра в тростнике.
Главный ориентир - стоящий над местом слияния рек холм - виднелся
впереди, но к нему не вела ни единая тропка. Пройдя четко очерченную
травянистую полосу, путники уткнулись в сплошную стену из кустов и
тростника. Манефон первым вломился в поросль с мачете в руке. Первые
двести метров дались сравнительно легко: земля под ногами была
податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он
сделался выше и толще, так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные
стебли по твердости не уступали бамбуку. За четверть часа вперед
продвинулись лишь на сотню метров, и Манефон запыхался. Воздух был
жарким и влажным.
- Погодите минуту, - проговорил Доггинз. - Так не пойдет. Эдак мы и
за месяц не прорубимся, - он стянул с плеча жнец. - Дайте-ка попробую.
Опустившись на одно колено, он не спеша нацелился и нажал на спуск.
Стоило повести стволом, как тонкий синий луч подрезал тростник, будто
невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась
четкая, в сотню метров длиной тропа.
- Каково? - довольно осклабился Доггинз. - Надо только чуть подумать
головой.
Он первым двинулся вперед. И хотя тростник теперь не нужно было ни
сечь, ни расталкивать, темпа так и не прибавилось. Павший тростник
образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва
не с каждым шагом валились на колени. Встречались и места, где стебли
росли настолько густо, что удерживали друг друга на весу, и здесь опять
приходилось применять силу. Доггинз пускал в ход жнец еще дважды, пока,
наконец, не стало ясно, что усилия напрасны. Они продирались уже, по
меньшей мере, час; за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди,
совершенно четко, тростник шел еще гуще. Вместе с тем отсюда, с места
теперешнего привала по-прежнему была видна оставленная час назад
стоянка.
- Надо бы сюда ручную тысяченожку, чтобы перла впереди, - Доггинз
унылым взором обвел обступающие со всех сторон стебли, иные до пяти
метров в высоту. - Придется, наверное, возвратиться и поискать другой
путь.
Они посидели еще минут пять, восстанавливая дыхание; Найл не успевал
промокать носовым платком пот, струящийся по лицу и шее. Духота стояла
ужасная. Когда собрались подниматься, Манефон вскинул вдруг руку,
призывая всех замереть. На расстоянии было слышно: кто-то ломится через
тростник. Внезапно звук стал отчетливей, будто направлялся
непосредственно в их сторону. Путники бесшумно подняли оружие, держа
пальцы на стековых крючках. Когда, казалось, прущая напролом махина
вот-вот уже выкатит из тростника, звук неожиданно сменил направление.
Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание
и тяжелое дыхание.
Спустя секунду выявился и внешний облик создания. На расстоянии в
десяток метров над тростником двигалась окованная панцирем спина -
округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот
животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми
тропу. Мелькнула плоская жабья морда с рогатыми надбровными выступами,
упрятанная в панцирь массивная спина и короткие мощные ноги. Ступни у
чудовища были очень большие и с перепонками, словно у утки, и двигалось
оно неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону. Мелькнул напоследок и
скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.
- Боже ты мой, это еще что? - спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.
- У большинства этих тварей даже названия нет. Хотя и без того ясно,
что ей наплевать на шум, который она поднимает. С таким панцирем,
небось, никакая угроза не страшна.
Снова тронувшись в путь, они выбрались на тропу, проторенную чудищем
сквозь тростник. На тропе никого уже не было, хотя издалека все еще
доносились треск и сухой шелест.
- А отчего б нам не пойти здесь?- предложил Доггинз.- Все лучше, чем
возвращаться.
Когда двинулись по следу чудища, идти стало легче; его вес прибил
тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой
куст. До этой поры они шли, углубляясь в нужном направлении вперед и
вправо. Когда одолели с четверть мили, грунт стал более вязким; вода,
просачиваясь, чавкала сквозь тростник. На одном из участков чудовище
сделало поворот в сторону тверди - как оказалось, в сторону сердцевины
Дельты.
Идущий сзади Найл поминутно оглядывался. Не потому, что чувствовал
слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть
начеку. Когда, сменив направление, углубились еще на пару сот метров,
Найла вынудило остановиться и оглянуться ощущение странной неуютности.
Чудится, или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в
тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон
с Доггинзом продолжали двигаться вперед. Когда шаги постепенно смолкли,
Найл в набрякшей тишине различил еще один звук: вкрадчивую поступь в
гуще тростника, в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался
вперед, но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко
треснул стебель, и шорох тотчас же смолк. Найл не чувствовал
беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.
Он осторожно сунул голову в чащобу, стволом жнеца отстраняя
теснящиеся стебли.
От неожиданности Найл вздрогнул: прямо в глаза таращилась лягушачья
образина. Существо находилось в какой-нибудь паре метров, и вид у него
был такой же ошарашенный, что и у самого парня. Тут тростник под ногами
неожиданно разъехался, и Найл инстинктивно вскинул руки, чтобы удержать
равновесие. Губы твари сложились в оскал, и Найл увидел перед собой два
ряда острых желтых зубьев. Послышалось шипение, и щеку с виском обдала
теплая струйка жидкости. Едва успел выпрямиться, как создание уже
исчезло. Он успел мельком углядеть белесое туловище, с неизъяснимой
ловкостью скользящее меж стеблей, не ломая их, и стена тростника тотчас
же сомкнулась.
- Найл, ты где? - прокричал в отдалении голос Доггинза.
Теплая жидкость, скатившаяся по щеке, начала вдруг жалить. Найл,
нагнувшись, зачерпнул пригоршню мутной водицы и плеснул себе на кожу.
- Что случилось? - осведомился Доггинз.
- За нами кто-то следует. - Кожу жгло немилосердно. Найл смочил
носовой платок и приложил к щеке.
- Это то самое, похожее на лягушку. Плюнуло в меня. Они постояли
минут пять, вслушиваясь: ничего, тихо.
- Ты по-прежнему считаешь, что оно безвредно? - спросил Доггинз.
- Теперь уже нет. Я видел его зубы. Существо определенно плотоядное.
Доггинз посмотрел на небо.
- Надо бы двигаться дальше.
Мысль у всех была одна: ночевать на болоте нежелательно. Вскоре после
того, как пошли дальше, щека у Найла разгорелась не на шутку. Минут
через десять пришлось остановиться и снова охладить ее водой. Доггинз
поглядел на Найла с беспокойством.
- Краснеть начинает. Какой-нибудь яд, не иначе.
- У меня однажды на одного из матросов напала плюющаяся кобра, -
заметил Манефон. - Так он едва не ослеп.
При мысли о том, что значит ощутить подобное жжение в глазах, Найл
невольно содрогнулся.
Они продолжали идти по тропе через вмятый в грязь тростник. Грязь
становилась все жиже; ясно было, что только толстый ковер из стеблей не
дает увязнуть в ней по колено. Пробираться по этому податливому покрытию
было утомительно. От липкой жары потело тело; одежда взмокла так, будто
они купались.
Кстати, стена из тростника постепенно редела, и стебли становились
короче. Время от времени издали доносилось ворочание бронированного
чудовища, идущего где-то впереди. Найл то и дело оглядывался через
плечо, но двуногих лягушек теперь не замечал. Поддерживать бдительность
на прежнем уровне становилось все труднее; единственное, чего хотелось,
это отыскать где-нибудь место посуше, куда можно приткнуться и
передохнуть.
Внезапно Манефон рухнул сквозь вдавленный тростник и очутился по пояс
в воде. Он шел впереди, к тому же из троих был самым тяжелым. Товарищи
помогли ему высвободиться, затем выковыряли его застрявший в грязи
парусиновый башмак. Пробираясь ощупью, Найл почувствовал, как что-то
шевельнулось на запястьи, и отдернул руку. Оказывается, по предплечью
взбиралась черная пиявка размером, по меньшей мере, сантиметров пять. Он
с отвращением сшиб насекомое, и сорвав пригоршню мокрой травы, стал
яростно оттирать ее слизистый след.
Постепенно становилось ясно: зря они двинулись этой тропой. Вместе с
тем мысль о возвращении этой дорогой нагоняла тоску. Они остановились в
нерешительности, раздумывая, что делать дальше. И тут об усталости
заставил забыть жуткий, исполненный муки рев. Реву вторили тяжелые
неистовые всплески. Еще один взрев - сдавленный - и сразу внезапная
тишина.
Усталость как рукой сняло. Вперившись друг в друга, путники стояли,
держа жнецы наготове. Теперь до слуха доносились лишь отдельные всплески
да утробное урчание.
- Боюсь, как бы не пришлось возвращаться,- опасливо покачал головой
Найл.
- Мне б хотелось поглядеть, что там происходит,- буркнул Доггинз,
нахмурясь.
Он начал осмотрительно пробираться вперед, всякий раз пробуя вначале
землю носком башмака, и лишь затем ступая всем весом. Манефон и Найл
тронулись следом с такой же осторожностью. В том месте, где тропа делала
поворот, Доггинз поднял жнец, затем медленно его опустил. Товарищам,
обернувшись, сделал знак: осторожнее! Те подтянулись через
секунду-другую.
Перед ними тянулась болотная заводь, вода в которой была взбита в
жидкую слякоть. Горб окованного панцирем монстра возвышался над водой.
Он стоял к ним спиной, поэтому невозможно было разобрать, что он ест,
однако по движениям легко угадывалось, что в передних лапах он держит
добычу и со смаком вгрызается в плоть. Насторожась неким шестым
чувством, чудище подняло голову и обернулось. Крохотные глазки тлеющими
угольями оглядели людей из-под горбатых выростов на лбу. Бородавчатая
жабья физиономия заляпана кровью, кровь капает из нажевывающих челюстей.
Найл готов был нажать на спуск, но существо не стало тратить времени на
двуногих; отвернувшись, оно продолжало насыщаться. Очевидно, оно сполна
ощущало неуязвимость своего панциря, и присутствие чужаков его не
трогало.
Путники переглянулись меж собой. Путь вперед, очевидно, заказан.
Болота за пожирающим пищу монстром заканчиваются, и земля начинает
постепенно морщиниться невысокими холмами. По ту их сторону, милях в
пяти, возвышался холм с башней-шишаком. Кстати, с этого расстояния
становилось заметно, что шишак этот - не рукотворное строение. Он
выглядел скорее как обломанный рог некоего исполинского ящера.
Они слегка отступили по тропе и осмотрелись. На север, к морю, все
так и тянется болотистая низменность, идти в этом направлении не имеет
смысла. Если огибать чудовище, то придется податься к югу, еще не раз
прорубаясь сквозь тростник.
Мысль о том, что болото остается позади, придала решительности.
Доггинз нацелил жнец и, сдвинув ограничитель на самый малый уровень,
нажал на спуск. Передние стебли, шелестя, посыпались наземь, будто
скошенные невидимым великаном. Одновременно с тем слух резанул мгновенно
оборвавшийся сиплый взвизг. .
- Один готов, - мрачно усмехнулся Доггинз.
Приподняв стволы, они двинулись вперед. Метрах в десяти наткнулись на
останки существа, насторожившего их своим визгом. Белесое туловище было
аккуратно раскроено надвое. Луч прошелся чуть ниже пояса. Губы
топорщились в смертном оскале, обнажая желтые зубья; внутри ощеренного
рта, над языком, можно было различить узкую трубку для впрыскивания яда.
Сходства с человеком в существе, оказывается, было гораздо больше,
чем с лягушкой. Пальцы, несмотря на перепонки, были явно приспособлены
для хватания. От выпроставшихся серо-голубоватых внутренностей
неприглядно попахивало, и путники не стали задерживаться лишнего. В
окружающем тростнике слышалось скрытое шуршание - вероятно, за ними шли
по пятам.
Через четверть часа за болотом завиднелись невысокие холмы. Тростник
по бокам пошел реже, так что и местность начала просматриваться метров
на десять. Между тем шуршание не умолкало, хотя куда ни кинь, ничего не
было заметно ни по ту, ни по другую сторону.
Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, требовался жнец. Стебли
отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли
препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте
Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей
черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники,
кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.
И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко
вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали
его за руки и начали дружно вытягивать.
- Берегитесь! - рявкнул вдруг он.
Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника,
неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек. Доггинз, а за ним
и Найл отпустили Манефону руки (тот в ту же секунду ушел обратно в
темную жижу) и похватали жнецы. Доггинз пальнул первым. Голубое пламя,
рванувшись, без труда прорезалось через бегущих и подпалило сзади них
тростник. Удивительно, но уцелевшие как ни в .чем не бывало продолжали
нестись в их сторону. Найл выстрелил, целясь по ногам, и с грозной
решимостью медленно повел жнецом из стороны в сторону. Ему претило
губить живое, поводя смертоносным лучом, словно косой, но иного выхода
не было. Создавалось впечатление, что существам этим не присущи ни
страх, ни чувство самосохранения; единственная их цель - уничтожить
незваных гостей - неважно, какой ценой.
Атака захлебнулась так же неожиданно, как и началась. Зыбь вся как
есть была усеяна белесыми телами, в большинстве срезанными под колено
(эти все еще извивались и подергивались). От других оставались лишь
обугленные останки: Доггинз использовал жнец на большой мощности. В
воздухе стоял удушливый запах горелой плоти. Найл опустил ствол. К горлу
подкатывала тошнота. Доггинз палил навскидку до тех пор, пока не исчезли
последние признаки движения. Раскаленный ствол жнеца, когда он положил
его на мокрый грунт, зашипел.
Манефон к этой поре увяз по грудь. Чем отчаяннее он барахтался, тем
глубже его утягивало. Найл с Доггинзом, поминутно оскальзываясь на
слякоти, начали выволакивать товарища наружу. В конце концов, Найл
догадался вынуть из своего мешка моток веревки, которую они пропустили
Манефону под мышки. Затем начали постепенно отходить, нащупывая ногами
опору понадежней; утвердившись, что есть силы потянули. Манефон помогал
как мог, впиваясь в грунт пальцами. Смачно чавкнув, его тело неожиданно
выпросталось из трясины; Найл же с Доггинзом, не удержавшись,
опрокинулись на спину.
Минут десять они сидели неподвижно, переводя дыхание, и отстраненно
наблюдали, как Манефон с насупленной сосредоточенностью соскребает с
ноги слякоть пучками болотной травы. Солнце почти коснулось вершин
западных холмов; пары часов не пройдет, как нависнет тьма. Но уже отсюда
было видно: каких-нибудь двести метров, и начинается твердая земля.
Найл, поднявшись, начал взнуздывать себя заплечным мешком. Манефон и
Доггинз неохотно последовали его примеру. Манефон оглянулся на
обугленные останки человеко-лягушек.
- Дай-то Бог, чтоб такой встречи больше не повторилось.
- Типун тебе на язык,- вставил Доггинз.
Они ступали осторожно, поступью, лавируя меж загноин стоячей воды,
поверхность которой покрывала изумрудно-зеленая ряска с разводами
желтоватого, похожего на планктон вещества. Так, Петляя, они постепенно
подходили к твердой земле. Идущий впереди Манефон обернулся через плечо.
- Знаешь, чего сейчас больше всего хочется?
- Чего?
- В горячую ванну...
Доггинз смешливо фыркнул и указал на покрытую ряской загноину,
которую они сейчас огибали:
- Эта подойдет?
Не успел он договорить, как зеленая ряска разорвалась и сквозь нее
проглянула лягушечья образина, из тех самых. Найл хотел окрикнуть, но
поздно: струйка зеленого яда прыснула Манефону прямо в глаза. Тот,
громко вскрикнув, отшатнулся. Доггинз яростно взревел, вскинул жнец и
выстрелил: зря. Путников тотчас обволокло шипящим облаком жгучего пара.
Найл упал на колени, закрыв лицо руками; пар назойливо забирался под
веки, в ноздри. На миг Найлом овладела паника и полная беспомощность.
Вскоре, впрочем, клубы пара рассеялись, и появилась возможность
оглядеться. Болотистая загноина, на которую они только что смотрели,
исчезла. На ее месте зияла яма с жирно поблескивающим черным дном,
покрытым вялой травой и зеленой плесенью. На самом дне рожей вверх
валялась человеко-лягушка, разбросав конечности в стороны. Туловище
взбухло и совершенно побелело; с одной из лап, обнажая кость, свободно
свисала плоть. Тело моментально сварилось в водовороте кипящего пара.
Манефон, вжившись лицом в мокрую землю, выл и стонал на все голоса.
Доггинз и Найл поскидывали мешки и спешно намочили все имеющиеся в
наличии лоскуты. Найл (у самого щека так и горит, обожженная кожа в
волдыриках) представлял, какую муку он сейчас терпит. На все их
увещевания Манефон отвечал лишь протяжными стонами; стонал и тогда,
когда на глаза бережно опустили влажную тряпицу. Притиснув ее к лицу, он
с трудом сел, раскачиваясь взад-вперед от боли. Найлу и Доггинзу
оставалось лишь беспомощно взирать на его мучения.
В конце концов, Манефон унялся, пристроившись возле небольшой лужицы,
куда уткнулся лицом. Когда, спустя полчаса, он, наконец, сел, его с
трудом можно было узнать, настолько набухла вокруг глаз кожа.
- Я ничего не вижу, ослеп.
Он растянулся на земле, горько, безудержно рыдая. Найл беспомощно
смотрел, мысленно заклиная собственную боль жечь сильнее, чтобы не так
мучила вина. К Манефону он не чувствовал ни капли презрения, только
жалость, бездну жалости.
Доггинз бережно обнял товарища за плечи.
- Я понимаю, как ты мучаешься, но нам надо идти. Если мы останемся
Вес сидели в угрюмом молчании, наблюдая, как Симеон обрабатывает раны
Милона. Едва он успевал их помыть, как те снова начинали сочиться
кровью. Сам Милон наблюдал за этой процедурой со странноватой
отрешенностью.
- Оно, наверно, впрыснуло, какую-нибудь отраву или наркотик. Я
почему-то ничего не чувствую.
Через несколько минут он снова потерял сознание. Симеон все, что
годилось для перевязки, извел, чтобы остановить кровотечение. Через
минуту повязки уже набрякли.
- Боюсь, он прав, - удрученно сказал Симеон. - Дерево, должно быть,
впрыснуло что-нибудь, от чего перестала свертываться кровь. Чего
доброго, еще час, и он истечет на нет.
- Чем можно ему помочь? - требовательно спросил Доггинз.
- Грязь бы помогла. И листья куста сувы.
- Как они выглядят?
- Продолговатые такие, посередине лиловая ягода наподобие
виноградины.
- Мне кажется, я что-то такое видел возле тропы, на полпути сюда, -
припомнил Манефон.- Темно-зеленые листья, вроде плюща.
- Совершенно верно.
- Схожу надергаю.
- Ради Бога, осторожнее. Не хватает нам еще одной потери.
Когда Манефон удалился, они попробовали замесить раствор в
парусиновом ведре, засыпая в воду почву. Результат получился никудышный,
грунт был до странности сухим и сыпучим.
- Там возле куста с розовым цветком, судя по звуку, должен был
протекать ручей,- заметил Найл.
Симеон с тихим отчаяньем оглядел повязки, сквозь которые капля за
каплей точилась кровь.
- Ладно, попробуй.
В одной руке Найл нес жнец, в другой парусиновое ведро. Двигался он с
большой осторожностью и сделал порядочный крюк, избегая встречи с
розовым цветком. Неподалеку находился околок с гадючьими ивами. Лишь
удостоверившись, что с ветвей свисает серый мох, Найл решился
протолкнуться через них. На той стороне действительно оказался ручей.
Пологие берега покрывала изумрудно зеленая трава и меленькие цветки. С
шелестом раздвигая стебли так. что обнажалась почва, Найл спускался к
воде. Цветки прятались стебельками в грунт, оставляя снаружи лишь
кончики головок. Найл ступал осмотрительно, стараясь без толку не давить
растения.
Место выдалось мелкое, в воде полно было зеленых водорослей -
крупных, блестящих. Ноги тонули в вязком илистом грунте. Подкопавшись
под водоросли, Найл сумел наполнить ведро грязью, консистенцией
напоминающей жидкое тесто.
Наполнив ведро, Найл сполоснул руки в замутненной воде и выпрямился.
Мгновенье спустя он вздрогнул от неприятной неожиданности: буквально в
трех метрах на него таращилась образина. Глаза навыкате, лягушачья
пасть, и при всем при этом размером раза в два крупнее человеческого
лица. Рука невольно потянулась за жнецом. И тут вспомнилось, что жнец-то
он оставил наверху, там, где заканчивается роща. Спустя секунду образина
сгинула, но Найл успел углядеть вертикальное белесоватое туловище,
мелькнувшее напоследок на той стороне ручья. Впившись в заросли глазами,
Найл стоял, по меньшей мере минуту, но никаких признаков движения больше
заметно не было. Он облегченно перевел дух.
Взяла злость на себя: надо же, так увлечься, что дать лягушачьей
образине приблизиться без малого вплотную. Правда, чувствовалось и
облегчение: создание, судя по всему, переполошилось не меньше его
самого. Держа ведро на весу, Найл взобрался по берегу вверх - теперь
церемониться с цветами было некогда - и подобрал жнец. Тоже, ума палата:
так вот взять и оставить оружие без присмотра. Хотя чего уж теперь,
стрелять вслед убегающему существу Найл все равно бы не стал. Балансируя
со жнецом в одной руке и с ведром в другой, он осторожно спустился
обратно к воде. Симеон, помесив грязь пальцами, одобрительно хмыкнул. Он
отер дочиста одну из ран помельче, затем проворно налепил на нее вязкую
пригоршню. Подождав с полминуты и убедившись, что кровь не сочится, он
облегченно вздохнул и начал смещать пропитавшиеся кровью повязки. Пока
он это делал, возвратился Манефон, неся с собой полное ведро листьев. У
каждого на середине имелась черная выпуклость, действительно
напоминающая виноградинку. Когда Симеон расковырял одну из них большим
пальцем, в воздухе запахло специфическим запахом лекарства. С помощью
Манефона и Доггинза Симеон очищал раны, выдавливая на каждую сок листа
сувы, и тотчас нашлепывал сверху пригоршню темно-коричневой грязи. Не
прошло и десяти минут, как Милон был уже покрыт с головы до ног. Однако
дышал он ровно, и румянец возвратился на щеки.
Найл дождался, пока закончится процедура, и лишь тогда рассказал о
встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.
- Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.
- Они, судя по всему, совершенно безвредны, - сказал Найл. - Эта
умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.
- Безвредных ты в Дельте не сыщешь, - знающе заметил Симеон. - Они не
могут себе этого позволить.
Судя по положению солнца на небе, перевалило уже за полдень.
Оставалось каких-нибудь семь часов дневного света.
- Вы как думаете, стоит мастерить носилки для Милона? - задал вопрос
Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:
- Ты здесь самый бывалый. Что, по-твоему, нам следует предпринять?
Симеон пожал плечами.
- Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Мидоном.
- Ты считаешь, все обойдется?
- Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, -
он угрюмо усмехнулся.
Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.
Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший
путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с
раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем
иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то
в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные
тоже заодно.
- Ладно, - сказал, наконец, Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать
мешок. Найл с Мане-фоном последовали его примеру.
- Еще раз напоминаю, - наказал Симеон, - самое пагубное в Дельте -
ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.
- И ты тоже, - Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так
несколько секунд. - Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в
течение двух суток не появимся, начинайте выбираться обратно. Только
поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.
- Непременно.
Они пошли, не оглядываясь.
Спустившись по тропе, вскоре достигли кромки леса. Теперь, наконец,
взору открылась полная панорама Великой Дельты, так что можно было
получить более четкое представление о ее очертаниях. Впереди, милях в
двадцати, параллельно гряде оставшихся сзади холмов тянулась другая,
западная. Правой частью Дельта постепенно снижалась в сторону моря -
скучный простор, поросший тростником и невысоким кустами. Местность
слева продолжала подниматься вверх; здесь сразу за болотами начиналась
сельва. Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему,
тоже постепенно сглаживалась. С этого направления сейчас дул ветер -
сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и
теперь с ровного места было видно, что она сплошь щетинится высоким
тростником ростом выше человека. Все запахи теперь перекрывал запах
гнили, доносящийся из сельвы, единственным звуком было тоскливое
завывание ветра в тростнике.
Главный ориентир - стоящий над местом слияния рек холм - виднелся
впереди, но к нему не вела ни единая тропка. Пройдя четко очерченную
травянистую полосу, путники уткнулись в сплошную стену из кустов и
тростника. Манефон первым вломился в поросль с мачете в руке. Первые
двести метров дались сравнительно легко: земля под ногами была
податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он
сделался выше и толще, так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные
стебли по твердости не уступали бамбуку. За четверть часа вперед
продвинулись лишь на сотню метров, и Манефон запыхался. Воздух был
жарким и влажным.
- Погодите минуту, - проговорил Доггинз. - Так не пойдет. Эдак мы и
за месяц не прорубимся, - он стянул с плеча жнец. - Дайте-ка попробую.
Опустившись на одно колено, он не спеша нацелился и нажал на спуск.
Стоило повести стволом, как тонкий синий луч подрезал тростник, будто
невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась
четкая, в сотню метров длиной тропа.
- Каково? - довольно осклабился Доггинз. - Надо только чуть подумать
головой.
Он первым двинулся вперед. И хотя тростник теперь не нужно было ни
сечь, ни расталкивать, темпа так и не прибавилось. Павший тростник
образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва
не с каждым шагом валились на колени. Встречались и места, где стебли
росли настолько густо, что удерживали друг друга на весу, и здесь опять
приходилось применять силу. Доггинз пускал в ход жнец еще дважды, пока,
наконец, не стало ясно, что усилия напрасны. Они продирались уже, по
меньшей мере, час; за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди,
совершенно четко, тростник шел еще гуще. Вместе с тем отсюда, с места
теперешнего привала по-прежнему была видна оставленная час назад
стоянка.
- Надо бы сюда ручную тысяченожку, чтобы перла впереди, - Доггинз
унылым взором обвел обступающие со всех сторон стебли, иные до пяти
метров в высоту. - Придется, наверное, возвратиться и поискать другой
путь.
Они посидели еще минут пять, восстанавливая дыхание; Найл не успевал
промокать носовым платком пот, струящийся по лицу и шее. Духота стояла
ужасная. Когда собрались подниматься, Манефон вскинул вдруг руку,
призывая всех замереть. На расстоянии было слышно: кто-то ломится через
тростник. Внезапно звук стал отчетливей, будто направлялся
непосредственно в их сторону. Путники бесшумно подняли оружие, держа
пальцы на стековых крючках. Когда, казалось, прущая напролом махина
вот-вот уже выкатит из тростника, звук неожиданно сменил направление.
Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание
и тяжелое дыхание.
Спустя секунду выявился и внешний облик создания. На расстоянии в
десяток метров над тростником двигалась окованная панцирем спина -
округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот
животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми
тропу. Мелькнула плоская жабья морда с рогатыми надбровными выступами,
упрятанная в панцирь массивная спина и короткие мощные ноги. Ступни у
чудовища были очень большие и с перепонками, словно у утки, и двигалось
оно неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону. Мелькнул напоследок и
скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.
- Боже ты мой, это еще что? - спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.
- У большинства этих тварей даже названия нет. Хотя и без того ясно,
что ей наплевать на шум, который она поднимает. С таким панцирем,
небось, никакая угроза не страшна.
Снова тронувшись в путь, они выбрались на тропу, проторенную чудищем
сквозь тростник. На тропе никого уже не было, хотя издалека все еще
доносились треск и сухой шелест.
- А отчего б нам не пойти здесь?- предложил Доггинз.- Все лучше, чем
возвращаться.
Когда двинулись по следу чудища, идти стало легче; его вес прибил
тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой
куст. До этой поры они шли, углубляясь в нужном направлении вперед и
вправо. Когда одолели с четверть мили, грунт стал более вязким; вода,
просачиваясь, чавкала сквозь тростник. На одном из участков чудовище
сделало поворот в сторону тверди - как оказалось, в сторону сердцевины
Дельты.
Идущий сзади Найл поминутно оглядывался. Не потому, что чувствовал
слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть
начеку. Когда, сменив направление, углубились еще на пару сот метров,
Найла вынудило остановиться и оглянуться ощущение странной неуютности.
Чудится, или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в
тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон
с Доггинзом продолжали двигаться вперед. Когда шаги постепенно смолкли,
Найл в набрякшей тишине различил еще один звук: вкрадчивую поступь в
гуще тростника, в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался
вперед, но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко
треснул стебель, и шорох тотчас же смолк. Найл не чувствовал
беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.
Он осторожно сунул голову в чащобу, стволом жнеца отстраняя
теснящиеся стебли.
От неожиданности Найл вздрогнул: прямо в глаза таращилась лягушачья
образина. Существо находилось в какой-нибудь паре метров, и вид у него
был такой же ошарашенный, что и у самого парня. Тут тростник под ногами
неожиданно разъехался, и Найл инстинктивно вскинул руки, чтобы удержать
равновесие. Губы твари сложились в оскал, и Найл увидел перед собой два
ряда острых желтых зубьев. Послышалось шипение, и щеку с виском обдала
теплая струйка жидкости. Едва успел выпрямиться, как создание уже
исчезло. Он успел мельком углядеть белесое туловище, с неизъяснимой
ловкостью скользящее меж стеблей, не ломая их, и стена тростника тотчас
же сомкнулась.
- Найл, ты где? - прокричал в отдалении голос Доггинза.
Теплая жидкость, скатившаяся по щеке, начала вдруг жалить. Найл,
нагнувшись, зачерпнул пригоршню мутной водицы и плеснул себе на кожу.
- Что случилось? - осведомился Доггинз.
- За нами кто-то следует. - Кожу жгло немилосердно. Найл смочил
носовой платок и приложил к щеке.
- Это то самое, похожее на лягушку. Плюнуло в меня. Они постояли
минут пять, вслушиваясь: ничего, тихо.
- Ты по-прежнему считаешь, что оно безвредно? - спросил Доггинз.
- Теперь уже нет. Я видел его зубы. Существо определенно плотоядное.
Доггинз посмотрел на небо.
- Надо бы двигаться дальше.
Мысль у всех была одна: ночевать на болоте нежелательно. Вскоре после
того, как пошли дальше, щека у Найла разгорелась не на шутку. Минут
через десять пришлось остановиться и снова охладить ее водой. Доггинз
поглядел на Найла с беспокойством.
- Краснеть начинает. Какой-нибудь яд, не иначе.
- У меня однажды на одного из матросов напала плюющаяся кобра, -
заметил Манефон. - Так он едва не ослеп.
При мысли о том, что значит ощутить подобное жжение в глазах, Найл
невольно содрогнулся.
Они продолжали идти по тропе через вмятый в грязь тростник. Грязь
становилась все жиже; ясно было, что только толстый ковер из стеблей не
дает увязнуть в ней по колено. Пробираться по этому податливому покрытию
было утомительно. От липкой жары потело тело; одежда взмокла так, будто
они купались.
Кстати, стена из тростника постепенно редела, и стебли становились
короче. Время от времени издали доносилось ворочание бронированного
чудовища, идущего где-то впереди. Найл то и дело оглядывался через
плечо, но двуногих лягушек теперь не замечал. Поддерживать бдительность
на прежнем уровне становилось все труднее; единственное, чего хотелось,
это отыскать где-нибудь место посуше, куда можно приткнуться и
передохнуть.
Внезапно Манефон рухнул сквозь вдавленный тростник и очутился по пояс
в воде. Он шел впереди, к тому же из троих был самым тяжелым. Товарищи
помогли ему высвободиться, затем выковыряли его застрявший в грязи
парусиновый башмак. Пробираясь ощупью, Найл почувствовал, как что-то
шевельнулось на запястьи, и отдернул руку. Оказывается, по предплечью
взбиралась черная пиявка размером, по меньшей мере, сантиметров пять. Он
с отвращением сшиб насекомое, и сорвав пригоршню мокрой травы, стал
яростно оттирать ее слизистый след.
Постепенно становилось ясно: зря они двинулись этой тропой. Вместе с
тем мысль о возвращении этой дорогой нагоняла тоску. Они остановились в
нерешительности, раздумывая, что делать дальше. И тут об усталости
заставил забыть жуткий, исполненный муки рев. Реву вторили тяжелые
неистовые всплески. Еще один взрев - сдавленный - и сразу внезапная
тишина.
Усталость как рукой сняло. Вперившись друг в друга, путники стояли,
держа жнецы наготове. Теперь до слуха доносились лишь отдельные всплески
да утробное урчание.
- Боюсь, как бы не пришлось возвращаться,- опасливо покачал головой
Найл.
- Мне б хотелось поглядеть, что там происходит,- буркнул Доггинз,
нахмурясь.
Он начал осмотрительно пробираться вперед, всякий раз пробуя вначале
землю носком башмака, и лишь затем ступая всем весом. Манефон и Найл
тронулись следом с такой же осторожностью. В том месте, где тропа делала
поворот, Доггинз поднял жнец, затем медленно его опустил. Товарищам,
обернувшись, сделал знак: осторожнее! Те подтянулись через
секунду-другую.
Перед ними тянулась болотная заводь, вода в которой была взбита в
жидкую слякоть. Горб окованного панцирем монстра возвышался над водой.
Он стоял к ним спиной, поэтому невозможно было разобрать, что он ест,
однако по движениям легко угадывалось, что в передних лапах он держит
добычу и со смаком вгрызается в плоть. Насторожась неким шестым
чувством, чудище подняло голову и обернулось. Крохотные глазки тлеющими
угольями оглядели людей из-под горбатых выростов на лбу. Бородавчатая
жабья физиономия заляпана кровью, кровь капает из нажевывающих челюстей.
Найл готов был нажать на спуск, но существо не стало тратить времени на
двуногих; отвернувшись, оно продолжало насыщаться. Очевидно, оно сполна
ощущало неуязвимость своего панциря, и присутствие чужаков его не
трогало.
Путники переглянулись меж собой. Путь вперед, очевидно, заказан.
Болота за пожирающим пищу монстром заканчиваются, и земля начинает
постепенно морщиниться невысокими холмами. По ту их сторону, милях в
пяти, возвышался холм с башней-шишаком. Кстати, с этого расстояния
становилось заметно, что шишак этот - не рукотворное строение. Он
выглядел скорее как обломанный рог некоего исполинского ящера.
Они слегка отступили по тропе и осмотрелись. На север, к морю, все
так и тянется болотистая низменность, идти в этом направлении не имеет
смысла. Если огибать чудовище, то придется податься к югу, еще не раз
прорубаясь сквозь тростник.
Мысль о том, что болото остается позади, придала решительности.
Доггинз нацелил жнец и, сдвинув ограничитель на самый малый уровень,
нажал на спуск. Передние стебли, шелестя, посыпались наземь, будто
скошенные невидимым великаном. Одновременно с тем слух резанул мгновенно
оборвавшийся сиплый взвизг. .
- Один готов, - мрачно усмехнулся Доггинз.
Приподняв стволы, они двинулись вперед. Метрах в десяти наткнулись на
останки существа, насторожившего их своим визгом. Белесое туловище было
аккуратно раскроено надвое. Луч прошелся чуть ниже пояса. Губы
топорщились в смертном оскале, обнажая желтые зубья; внутри ощеренного
рта, над языком, можно было различить узкую трубку для впрыскивания яда.
Сходства с человеком в существе, оказывается, было гораздо больше,
чем с лягушкой. Пальцы, несмотря на перепонки, были явно приспособлены
для хватания. От выпроставшихся серо-голубоватых внутренностей
неприглядно попахивало, и путники не стали задерживаться лишнего. В
окружающем тростнике слышалось скрытое шуршание - вероятно, за ними шли
по пятам.
Через четверть часа за болотом завиднелись невысокие холмы. Тростник
по бокам пошел реже, так что и местность начала просматриваться метров
на десять. Между тем шуршание не умолкало, хотя куда ни кинь, ничего не
было заметно ни по ту, ни по другую сторону.
Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, требовался жнец. Стебли
отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли
препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте
Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей
черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники,
кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.
И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко
вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали
его за руки и начали дружно вытягивать.
- Берегитесь! - рявкнул вдруг он.
Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника,
неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек. Доггинз, а за ним
и Найл отпустили Манефону руки (тот в ту же секунду ушел обратно в
темную жижу) и похватали жнецы. Доггинз пальнул первым. Голубое пламя,
рванувшись, без труда прорезалось через бегущих и подпалило сзади них
тростник. Удивительно, но уцелевшие как ни в .чем не бывало продолжали
нестись в их сторону. Найл выстрелил, целясь по ногам, и с грозной
решимостью медленно повел жнецом из стороны в сторону. Ему претило
губить живое, поводя смертоносным лучом, словно косой, но иного выхода
не было. Создавалось впечатление, что существам этим не присущи ни
страх, ни чувство самосохранения; единственная их цель - уничтожить
незваных гостей - неважно, какой ценой.
Атака захлебнулась так же неожиданно, как и началась. Зыбь вся как
есть была усеяна белесыми телами, в большинстве срезанными под колено
(эти все еще извивались и подергивались). От других оставались лишь
обугленные останки: Доггинз использовал жнец на большой мощности. В
воздухе стоял удушливый запах горелой плоти. Найл опустил ствол. К горлу
подкатывала тошнота. Доггинз палил навскидку до тех пор, пока не исчезли
последние признаки движения. Раскаленный ствол жнеца, когда он положил
его на мокрый грунт, зашипел.
Манефон к этой поре увяз по грудь. Чем отчаяннее он барахтался, тем
глубже его утягивало. Найл с Доггинзом, поминутно оскальзываясь на
слякоти, начали выволакивать товарища наружу. В конце концов, Найл
догадался вынуть из своего мешка моток веревки, которую они пропустили
Манефону под мышки. Затем начали постепенно отходить, нащупывая ногами
опору понадежней; утвердившись, что есть силы потянули. Манефон помогал
как мог, впиваясь в грунт пальцами. Смачно чавкнув, его тело неожиданно
выпросталось из трясины; Найл же с Доггинзом, не удержавшись,
опрокинулись на спину.
Минут десять они сидели неподвижно, переводя дыхание, и отстраненно
наблюдали, как Манефон с насупленной сосредоточенностью соскребает с
ноги слякоть пучками болотной травы. Солнце почти коснулось вершин
западных холмов; пары часов не пройдет, как нависнет тьма. Но уже отсюда
было видно: каких-нибудь двести метров, и начинается твердая земля.
Найл, поднявшись, начал взнуздывать себя заплечным мешком. Манефон и
Доггинз неохотно последовали его примеру. Манефон оглянулся на
обугленные останки человеко-лягушек.
- Дай-то Бог, чтоб такой встречи больше не повторилось.
- Типун тебе на язык,- вставил Доггинз.
Они ступали осторожно, поступью, лавируя меж загноин стоячей воды,
поверхность которой покрывала изумрудно-зеленая ряска с разводами
желтоватого, похожего на планктон вещества. Так, Петляя, они постепенно
подходили к твердой земле. Идущий впереди Манефон обернулся через плечо.
- Знаешь, чего сейчас больше всего хочется?
- Чего?
- В горячую ванну...
Доггинз смешливо фыркнул и указал на покрытую ряской загноину,
которую они сейчас огибали:
- Эта подойдет?
Не успел он договорить, как зеленая ряска разорвалась и сквозь нее
проглянула лягушечья образина, из тех самых. Найл хотел окрикнуть, но
поздно: струйка зеленого яда прыснула Манефону прямо в глаза. Тот,
громко вскрикнув, отшатнулся. Доггинз яростно взревел, вскинул жнец и
выстрелил: зря. Путников тотчас обволокло шипящим облаком жгучего пара.
Найл упал на колени, закрыв лицо руками; пар назойливо забирался под
веки, в ноздри. На миг Найлом овладела паника и полная беспомощность.
Вскоре, впрочем, клубы пара рассеялись, и появилась возможность
оглядеться. Болотистая загноина, на которую они только что смотрели,
исчезла. На ее месте зияла яма с жирно поблескивающим черным дном,
покрытым вялой травой и зеленой плесенью. На самом дне рожей вверх
валялась человеко-лягушка, разбросав конечности в стороны. Туловище
взбухло и совершенно побелело; с одной из лап, обнажая кость, свободно
свисала плоть. Тело моментально сварилось в водовороте кипящего пара.
Манефон, вжившись лицом в мокрую землю, выл и стонал на все голоса.
Доггинз и Найл поскидывали мешки и спешно намочили все имеющиеся в
наличии лоскуты. Найл (у самого щека так и горит, обожженная кожа в
волдыриках) представлял, какую муку он сейчас терпит. На все их
увещевания Манефон отвечал лишь протяжными стонами; стонал и тогда,
когда на глаза бережно опустили влажную тряпицу. Притиснув ее к лицу, он
с трудом сел, раскачиваясь взад-вперед от боли. Найлу и Доггинзу
оставалось лишь беспомощно взирать на его мучения.
В конце концов, Манефон унялся, пристроившись возле небольшой лужицы,
куда уткнулся лицом. Когда, спустя полчаса, он, наконец, сел, его с
трудом можно было узнать, настолько набухла вокруг глаз кожа.
- Я ничего не вижу, ослеп.
Он растянулся на земле, горько, безудержно рыдая. Найл беспомощно
смотрел, мысленно заклиная собственную боль жечь сильнее, чтобы не так
мучила вина. К Манефону он не чувствовал ни капли презрения, только
жалость, бездну жалости.
Доггинз бережно обнял товарища за плечи.
- Я понимаю, как ты мучаешься, но нам надо идти. Если мы останемся