Страница:
Все! Сдав барахлишко в камеру хранения, я был свободен и мог отправиться к Шмелю, но, выходя из вокзала, не удержался и позвонил При.
Она ответила сразу, и меня бросило в дрожь, как пацана.
— Алло-алло?! — кричала она в трубке, а у меня сжало горло, и я никак не мог вспомнить, что нужно сказать.
— Ира...
— Олег, ты! Наконец-то. Я так истосковалась, словно год тебя не видела. Где ты? Как ты?
— Конечно, хочу!
Она засмеялась так, что у меня ноги подкосились.
— Так где ты сейчас?
— На вокзале. На Киевском.
— Почему... Ты куда-то собрался? — Голос ее упал.
— Нет. Просто следы заметаю. Отрываюсь от твоих коллег.
Ответил и замолчал, ожидая ее реплики. Мне очень хотелось, захлебываясь нетерпением и восторгом, выложить ей, как я измаялся без нее, как я мечтаю ее увидеть, обнять, потискать, ощущая всю ее, жаркую и нежную.
Но я молчал, потому что успел привыкнуть, что меня подслушивают все, кому не лень. А что нейтрального сказать — не знал. Высветить Киевский не боялся, потому что через минуту отсюда исчезну, а коль я был неподалеку, у Каткова, пусть думают, что все это время я тут и отсиживался.
— От каких коллег?.. Впрочем, ладно. — Чем-то ей мой тон не понравился, и она заговорила суше. А может, дошло, что нас вполне могли слушать посторонние. А может, она знала это совершенно точно. Бывает же, что молчание понимаешь лучше, чем слова. Кроме того, она ведь профи, ни к чему ей показывать коллегам, что она о ком-то скучает. Слишком легко насадить твою привязанность на крючок. В виде наживки. — Помнишь, я тебе говорила о своем шефе? Он хочет с тобой встретиться.
— Когда и где?
— А со мной ты не хочешь увидеться?! — Мгновенный этот вопрос прозвучал у нее с милой свирепостью.
— Когда и где? — повторил я.
— Сегодня! В любом парадном!
— Хочу, конечно...
— Ага, снова «но»...
— Но сегодня я очень поздно освобожусь.
— Слушай, Олег!.. — Она весьма красноречиво пошипела в трубку, а потом снова сухо закончила:
— Завтра буду ждать твоего звонка. Около одиннадцати.
— И отключилась. У меня от этого что-то оборвалось в солнечном сплетении.
Не было печали — так теперь на тебе почти наркотическую зависимость от настроений некоего взбалмошного майора.
Но даже негодуя, я был счастлив. Уж слишком давно я ни от кого не зависел. А у бесхозного положения есть и свои минусы. Однако это идиотское балансирование между восторгом оттого, что она по мне скучает, и раздражением от своей привязанности к столь малонадежной партнерше привело меня к мысли, что все это вполне может быть элементарной игрой. Какой самый простой и надежный путь для женщины, чтобы задурить голову мужику: закатывать глаза от того восторга, который он ей якобы доставляет. И это не помешает ей тотчас после подобной сцены нырнуть в койку к тому, кто либо люб по-настоящему, либо просто следующий на очереди. Думать об этом противно, но полезно. Приводит в чувство и помогает лучше настроиться на встречу со Шмелем.
Когда я накоплю достаточно денег, чтобы выбирать клиентов, я буду работать только в теплое время года. А зиму, конец осени и начало весны стану отсиживаться, изучая книжки возле уютного камина.
Пока я тихонько осматривал окрестности шмелевского дома — типичной хрущевки в районе «Чертановской», задубел в своем парадно-выходном одеянии до полной бесчувственности ступней. И хотя нужно было бы еще полчасика пооколачиваться, не выдержал. На кой такая осторожность, если из-за нее потом всю жизнь на протезах ходить придется? Но в прихожей Шмеля, доставая из сумки бутылку коньяка, не забыл включить детектор, непослушными деревянными пальцами убавив звуковой сигнал на ноль. Индикаторы и стрелку сразу зашкалило. Да, не пожалел кто-то жучков ради нашей со Шмелем встречи.
Евгений Аркадьевич Шмелев нравился мне давно. Здоровый, метр восемьдесят два — восемьдесят четыре, плечи налитые, как чугунные гантели, но силой и храбростью не козыряет. Мы с ним раза три вместе за товаром в Турцию и в Китай ездили, а там хватало приключений всякого рода. Он как-то умел и на рожон не лезть, и в то же время не суетиться, не заискивать перед всякой шантрапой, которая нас в вагонах и на таможне пасла. Надежный партнер. Когда он за спиной, можно не озираться. Не виделись мы с ним, по меньшей мере, полгода или даже больше, с тех пор как я последние остатки своих товаров толканул. И до меня не сразу дошло, что с первого же взгляда насторожило в его облике. Потом понял: у него на левом глазу появилась черная замшевая блямба.
— Ну, Олег, рад! Рад, что отозвался! — не скрывал энтузиазма Женя, предоставляя мне тапочки и сопровождая в комнату. — Вот, познакомься: Вера Ильинична моя.
— Здравствуйте, — радушно встретила меня его невысокая, всего на пять-шесть сантиметров выше меня, белокурая половина.
— Вот, Ильинична, знакомься: Олег Мухин! Мы с ним...
— Жень, — перебил я его. — Ты нас уже третий раз знакомишь.
— Разве?
— Да он такой склеротик, что я уже привыкла. — Ладно хоть Зиной по утрам не зовет, и то хорошо уже!
Мы посмеялись, хотя мои глаза так и притягивал кругляш на его лице.
Напросившись, чтобы меня принимали по-свойски, на кухне, а там, в свой черед, попросив зажечь конфорку, я блаженно отогревался, все больше убеждаясь в том, что хозяева об электронной начинке в своей квартире даже не подозревают. Пока супруга ставила на стол емкости и закуску и разогревала ужин, мы со Шмелем рассказали друг другу о том, кто, чем и как занимается, с чего живет. Правда, я наврал, что служу в охране, а сейчас нахожусь в затянувшемся отпуске в связи с кончиной нанимателя. Зато Шмель казался, на мой взгляд, совершенно откровенным:
— Как у меня эта гадость стряслась, как все пошло наперекосяк, тогда я о тебе и подумал...
— Извини. А какая «гадость»?
— Ну с глазом, конечно. Ты что, не знал?
— Да когда мы с тобой в последний раз виделись, этого не было.
— Ой, жутко даже вспоминать... — прокомментировала суетившаяся между холодильником и плитой Вера.
История со Шмелевыми, оказывается, действительно приключилась паскудная.
Женя и Вера приехали в Москву года два назад из Магадана. На заработки. Там у них, на Крайнем Севере, после внедрения рыночных отношений образовалась кошмарная масса лишних людей. Лишних не в смысле работы — ее хватало, а в смысле ее оплаты. Людей грабили все, кому не лень.
Государство, забиравшее у горняков золото, но не оплачивающее его, новоявленные хозяева предприятий, сулившие золотые горы, но зажиливающие зарплату.
Женя работал в объединении «Рыбпром», которое добывало рыбку по всему миру. Он как раз и ремонтировал ту технику, которой ее ловили. Потом предприятие приватизировали, новые хозяева часть кораблей распродали, а народ заставляли месяцами работать за жратву. Те ловили рыбу, начальство ее продавало, а выручка «рассасывалась». Проработав больше года без зарплаты, Шмелевы решили заняться куплей-продажей. Сначала потому, что зарплату выдали продукцией — консервами. А потом и пошло-поехало. Квартирку свою продали, деньги оборачивали, и все вроде шло ничего. Благо что детей не было: что-то его Вера застудила себе в молодости, на ударных стройках Чукотки.
В столицу они попали первый раз проездом в Турцию. И сразу поняли, что для бизнеса тут и рынок шире, и оборот быстрее. Притормозились. Квартиру снимали у родственников. Недорого сравнительно, но без прописки. Торговали с переменным успехом, но в основном с хорошим плюсом. И когда мы с ними в последний раз виделись, смотрелись они вполне преуспевающими. Все переменилось вдруг.
Шли себе Шмелевы по Чертановской, и за три минуты до поворота к метро «Южная» что-то хлопнуло Евгения по плечу. Будто мухобойкой приложили. Возле дома номер 15. Естественно, он встал как столб, начал озираться: рефлекса при любом непонятном первым делом искать укрытие у него не было. Тут-то его и ударило в глаз. Потом врачи достали и показали ему пульку от «воздушки».
От пневматической винтовки. Он до сих пор хранил ее в целлофановом пакетике. Показал и мне. «Кировчанка». Так называемая «усиленная», похожая формой на песочные часы. Пять миллиметров полого свинца. Они-то жизнь Шмелевым и переломили.
Прописки московской нет, за лечение пришлось платить. Чтобы спешно изъять деньги из товара, его пришлось продавать за бесценок. Пока Вера суетилась между Женей и врачами, пока его выхаживала из целого букета осложнений, склад, в котором большая часть их добра хранилась, обчистили.
Милиция, кстати, воров нашла. Наводчиком оказалась землячка Шмелевых, которую они опекали по доброте душевной. Ее ставка и была на то, что им из-за беды не до склада. Пока, мол, спохватятся, следов не останется.
Так оно и вышло, но воры по жадности и тот груз прихватили, который там родич одного из милицейских держал. Но все равно, когда виновных нашли, все украденное было уже распродано и пропито. В общем, когда Шмелев мало-мальски оклемался, остались они почти что голышом. Но рассказывал он об этом без надрыва и пьяных соплей. С иронией. Виня в основном самого себя:
— Это называется: «Добро пожаловать в капитализм!» Но что меня особенно заедает... Помнишь мужика, который к нам подходил насчет страховки в «России»?
— Еще в не помнить, — подтвердил я. — Он меня на двухтысячный взнос уболтал, да и на свободный счет я вложился.
— Во! Если в и я его тогда послушал — вот как судьба распорядилась, — я бы сейчас забот не имел. За этот глаз они бы мне минимум десять штук выложили. А теперь... Вот подойду иной раз к этому дому, номер пятнадцать по Чертановской... Поверишь, высчитать бы того пацана — я бы ему голыми пальцами глаз выдрал. С этими слизняками иначе нельзя. Нашли, понимаешь, себе игры.
Ну тут он, допустим, вряд ли прав. И что шляется там, рискуя второй глаз потерять. И в том, что на пацана грешит. Запросто мог и взрослый стрельбой по людям развлекаться. Знаю я таких. Да и вообще, я бы на его месте с той наводчицей побеседовал. Не удивлюсь, если случайным тот выстрел только выглядел. Судьба-то судьбой, а только у любого ее орудия, исполнителя то есть, фамилия есть.
— Мы даже в милицию не обращались, — словно подтвердила мои размышления Вера.
— Конечно! — криво ухмыльнулся Евгений. — Да я ментов теперь боюсь больше, чем бандитов. Ну что бандиты могут мне сделать? Искалечить, ограбить, убить. Все. А милиция — особенно из-за моего беспрописочного положения в Москве — не только искалечить, ограбить или убить, а еще и разорить, засунуть на годы в камеру к тем же бандитам, в полную их власть, заразить там туберкулезом или чем похуже, скомпрометировать на всю жизнь...
Короче, деньги нужно быстро заколачивать, чтобы хоть какая-то уверенность появилась. И в этом, Олег, прямо скажу, вся надежда моя на тебя!
На мгновение мне подумалось, что он хочет привлечь меня к поискам того стрелка. Даже прикинул машинально, как бы я за это взялся. Но тут же отмахнулся: бред.
— ...восстановить торговлю. Для этого на круг нам нужно для раскрутки и чтобы первое время перебиться тысяч семь. Три у нас есть.
А, деньги... Что ж, одолжить им четыре куска я могу надолго. Это не вопрос сейчас. Но ума не приложу: на кой черт кому-то понадобилось все это подслушивать?
— ...И я знаю, как заработать остальное. Нужен только надежный напарник, — продолжал между тем Евгений. — Сам понимаешь, после всего этого я к людям стал внимательнее присматриваться. А тебя — знаю. Ты-то как?
— Я? Женя, тебе я, чем могу, помогу. Деньги такие сейчас не проблема.
Только объясни все толком. Я ж тут тоже кручусь, и ехать куда-то у меня сейчас никак не получится.
— Ехать и не надо. В общем, надыбал я тут сделку. Ты, помнится, оружием интересовался как-то? Значит, суть поймешь. Есть один снаряд...
Чего ты? Куда?
Я резко встал, потом показал Шмелеву и увидевшей его смятение Вере прижатый к губам палец.
— Сейчас... Удобствами вашими воспользуюсь. — И пошел в туалет, оставив озадаченных хозяев переглядываться. К счастью, у них хватило сообразительности не обмениваться мнениями, пока я хожу.
Поклясться готов, что микрофоны сюда всунули без их ведома.
Я, безусловно, сглупил, когда так резко встрепенулся. По записи любой болван сообразит, что я догадался о прослушивании. Но позволять Евгению говорить дальше, — значит, подставлять его. Что бы он сейчас ни сказал — это уже статья, срок и конфискация. Там, где оружие, там и махровый криминал, и подставки по-крупному. Риск такой, что наши с ним приключения в Турции в сравнении с этим — леденцы на палочке. Мне очень нужно было хорошенько, но быстро поразмыслить.
Вот так: пару часов назад я запихнул в сортир Каткова, чтобы он посоображал, что к чему, а теперь и самому пришлось залезть в аналогичный «кабинет». И все в моей жизни так — баш на баш. Что я другим, то и Судьба — мне.
— Слушай, Жень, — предложил я, вернувшись на кухню из ванной. — Понимаешь, вооружением для рыболовецких флотилий: сетями там всякими, гарпунами-снарядами, тралами... — я уже давно не занимаюсь. Но могу поискать, кого это интересует. Это спешно?
— Че? — вылупился Шмелев. — Какие сети?
Я изо всей силы врезал ему по ноге, зажал рот и показал на уши:
«Подслушивают тебя, болван!» Вслух же сказал вполне миролюбиво:
— Какие скажешь — мелкозернистые или крупные...
— Мелкоячеистые, — машинально поправил меня Шмелев и обвел недоумевающим взглядом свою шестиметровую кухоньку:
— Так ты думаешь, что-о?..
— Кто его знает?! Давай, на всякий случай, ты на меня по этой части не очень рассчитывай. Это ты у нас морская душа, а я этим тогда так, между делом... — Я потряс в воздухе кистью, показывая, что хочу что-то написать.
— Ну-у... — мужик искательно посмотрел на супругу. Вот так всегда.
Вначале влезут по уши, а потом к бабе: выручай. И Вера не оплошала:
— Да, конечно, сети! Тралы всякие, Олег! — Она торопливо достала с полки телефонный справочник и карандаш. — Но ты уж постарайся помочь...
— О чем речь... — Я отыскал среди вложенных в книжку листиков сравнительно чистый. — Дело вы начинаете отличное. Денег я вам для начала одолжу.
«У вас дома полно микрофонов, — написал я между тем, — напросись меня проводить. На улице поговорим». А вслух спросил:
— Машина-то у тебя на ходу?
— Какой там! Пришлось продать. За копейки. У меня ж в глазу какое-то воспаление-осложнение началось.
— Ему черепно-мозговую операцию делали, — как-то испуганно вставила Вера. — Но вы не думайте, с головой у него все в порядке.
— Да что вы, я знаю! У Жени голова — дай бог каждому, — соврал я из вежливости.
Со мной-то все ясно, я меченый. Как в училище попал, так мне, видать, из этой кутерьмы до гроба не выбраться. Но что, кроме умопомешательства, может втянуть в оружейные махинации взрослых людей, доживших до седин вдали от криминала, — не знаю.
Поели мы со Шмелевыми, хоть и вкусен был незатейливый ужин, без аппетита. Я, рискуя обидеть хозяйку, но предполагая, что вскоре придется побегать, еле клевал. Пить отказался вообще. Вяло повспоминали общих знакомых. В основном они сейчас либо приткнулись служить куда-то, либо — самое удачливое меньшинство — сами уже не мотались и не мерзли за прилавками, а крутили большими деньгами, нанимая других. Торговля сейчас шла вроде неплохо.
Разумеется, самое правильное для меня сейчас было бы вежливо откланяться, пообещать, что позвоню, и исчезнуть надолго из поля зрения Шмелевых. Пусть сами выплывают. Тем более что их ситуация — не по моей части. Но и не хотелось бросать их одних в очень уж гнилой обстановке, которую, кстати, Евгений, было видно, несмотря ни на что, считал очень удачной. Но уж если я в этих делах дилетант, то он — тем более. И вообще не очень-то это по-доброму: тянуть за собой в трясину друзей. А они меня как раз таки тянули. И все же я мялся, не спешил откланяться. Зачем-то ведь состоялась у меня с ними эта встреча и именно теперь? Тенденция, однако. Я ведь уже говорил о своих чувствах? Так вот, по всем моим приметам, выходило, что я был просто обязан им помочь.
Вообще-то это закон: за помощью к тебе обращаются именно тогда, когда ты по самые уши занят своими проблемами. Но если ты откажешь, то по другому закону, закону компенсации и симметрии, когда и тебе кто-то нужен будет позарез (пусть и совсем не тот, кому ты отказал), он окажется слишком занят своими заморочками. Вы скажете, и это суеверие? Не спорю. Но — в окопах атеистов нет. А уж так, как я сейчас сидел в окопе, я и врагу не пожелал бы.
Когда я засобирался уходить, скомкав и забрав в карман листочек с предостережением о микрофонах, Евгений довольно натурально захотел меня проводить. Вера, решив, что его без пригляда теперь оставлять нельзя, тоже намерилась подышать на ночь свежим воздухом.
Вся моя надежда была на то, что, пока мы микрофоны не трогали, они не станут нас брать. Если Шмелевых пасла милиция, то мне при собственном нелегальном ПМ и катковской «беретте» с двумя запасными обоймами в сумке корячились очень крупные проблемы. Я подумал-подумал и решил, что сейчас для «опекунов», кем бы они ни были, самое разумное — отпустить Шмелевых, которым деваться некуда, а за мной проследить. И брать, когда выведу еще на кого-нибудь. Или когда укажу свое лежбище, чтобы суметь при обыске что-то найти или подложить. А если это не милиция и не другие органы, то каким-нибудь крутым тем более не было смысла нас всех цапать. Этим, если я только не переоценивал Девку и компанию, нужен был один лишь я.
В прихожей, дав Шмелевым одеться, я обшарил их детектором.
Супруга была чиста, а при нем отыскалось аж два жучка на булавках: один под мехом пыжиковой ушанки, второй — в рукаве пиджака. Классное место: рукава вместе с руками обычно смотрят в сторону собеседника. Надо запомнить. Жестами показав супругам, чтобы они ни в коем случае ничего не трогали, я в лифте и на улице отделывался междометиями.
Только в метро, подождав минут пять, чтобы через турникеты прошла вперед большая часть топтунов — если таковые имелись, — я, произнося всякую чушь о своих приключениях в торговле, написал им в своем блокнотике:
«Встретимся завтра или послезавтра. Жди звонка неотлучно. Постарайся надеть то, в чем ходишь очень редко!» Потом зашел с ними за пустой газетный стенд и за их спинами обследовал самого себя. Серьезно же за них взялись: кто-то в толчее успел прилепить мне на полу куртки жучка или маячок. Я показал находку Шмелевым и тут же, выбрав невысокого мужичка, сунул подарок в его карман.
— Ну ладно, ребята. Я поехал, — сказал я и ринулся мимо них прямо к выходу.
Ставил на то, что сколько бы ни было соглядатаев, но не миллион же.
Она ответила сразу, и меня бросило в дрожь, как пацана.
— Алло-алло?! — кричала она в трубке, а у меня сжало горло, и я никак не мог вспомнить, что нужно сказать.
— Ира...
— Олег, ты! Наконец-то. Я так истосковалась, словно год тебя не видела. Где ты? Как ты?
— Конечно, хочу!
Она засмеялась так, что у меня ноги подкосились.
— Так где ты сейчас?
— На вокзале. На Киевском.
— Почему... Ты куда-то собрался? — Голос ее упал.
— Нет. Просто следы заметаю. Отрываюсь от твоих коллег.
Ответил и замолчал, ожидая ее реплики. Мне очень хотелось, захлебываясь нетерпением и восторгом, выложить ей, как я измаялся без нее, как я мечтаю ее увидеть, обнять, потискать, ощущая всю ее, жаркую и нежную.
Но я молчал, потому что успел привыкнуть, что меня подслушивают все, кому не лень. А что нейтрального сказать — не знал. Высветить Киевский не боялся, потому что через минуту отсюда исчезну, а коль я был неподалеку, у Каткова, пусть думают, что все это время я тут и отсиживался.
— От каких коллег?.. Впрочем, ладно. — Чем-то ей мой тон не понравился, и она заговорила суше. А может, дошло, что нас вполне могли слушать посторонние. А может, она знала это совершенно точно. Бывает же, что молчание понимаешь лучше, чем слова. Кроме того, она ведь профи, ни к чему ей показывать коллегам, что она о ком-то скучает. Слишком легко насадить твою привязанность на крючок. В виде наживки. — Помнишь, я тебе говорила о своем шефе? Он хочет с тобой встретиться.
— Когда и где?
— А со мной ты не хочешь увидеться?! — Мгновенный этот вопрос прозвучал у нее с милой свирепостью.
— Когда и где? — повторил я.
— Сегодня! В любом парадном!
— Хочу, конечно...
— Ага, снова «но»...
— Но сегодня я очень поздно освобожусь.
— Слушай, Олег!.. — Она весьма красноречиво пошипела в трубку, а потом снова сухо закончила:
— Завтра буду ждать твоего звонка. Около одиннадцати.
— И отключилась. У меня от этого что-то оборвалось в солнечном сплетении.
Не было печали — так теперь на тебе почти наркотическую зависимость от настроений некоего взбалмошного майора.
Но даже негодуя, я был счастлив. Уж слишком давно я ни от кого не зависел. А у бесхозного положения есть и свои минусы. Однако это идиотское балансирование между восторгом оттого, что она по мне скучает, и раздражением от своей привязанности к столь малонадежной партнерше привело меня к мысли, что все это вполне может быть элементарной игрой. Какой самый простой и надежный путь для женщины, чтобы задурить голову мужику: закатывать глаза от того восторга, который он ей якобы доставляет. И это не помешает ей тотчас после подобной сцены нырнуть в койку к тому, кто либо люб по-настоящему, либо просто следующий на очереди. Думать об этом противно, но полезно. Приводит в чувство и помогает лучше настроиться на встречу со Шмелем.
Когда я накоплю достаточно денег, чтобы выбирать клиентов, я буду работать только в теплое время года. А зиму, конец осени и начало весны стану отсиживаться, изучая книжки возле уютного камина.
Пока я тихонько осматривал окрестности шмелевского дома — типичной хрущевки в районе «Чертановской», задубел в своем парадно-выходном одеянии до полной бесчувственности ступней. И хотя нужно было бы еще полчасика пооколачиваться, не выдержал. На кой такая осторожность, если из-за нее потом всю жизнь на протезах ходить придется? Но в прихожей Шмеля, доставая из сумки бутылку коньяка, не забыл включить детектор, непослушными деревянными пальцами убавив звуковой сигнал на ноль. Индикаторы и стрелку сразу зашкалило. Да, не пожалел кто-то жучков ради нашей со Шмелем встречи.
Евгений Аркадьевич Шмелев нравился мне давно. Здоровый, метр восемьдесят два — восемьдесят четыре, плечи налитые, как чугунные гантели, но силой и храбростью не козыряет. Мы с ним раза три вместе за товаром в Турцию и в Китай ездили, а там хватало приключений всякого рода. Он как-то умел и на рожон не лезть, и в то же время не суетиться, не заискивать перед всякой шантрапой, которая нас в вагонах и на таможне пасла. Надежный партнер. Когда он за спиной, можно не озираться. Не виделись мы с ним, по меньшей мере, полгода или даже больше, с тех пор как я последние остатки своих товаров толканул. И до меня не сразу дошло, что с первого же взгляда насторожило в его облике. Потом понял: у него на левом глазу появилась черная замшевая блямба.
— Ну, Олег, рад! Рад, что отозвался! — не скрывал энтузиазма Женя, предоставляя мне тапочки и сопровождая в комнату. — Вот, познакомься: Вера Ильинична моя.
— Здравствуйте, — радушно встретила меня его невысокая, всего на пять-шесть сантиметров выше меня, белокурая половина.
— Вот, Ильинична, знакомься: Олег Мухин! Мы с ним...
— Жень, — перебил я его. — Ты нас уже третий раз знакомишь.
— Разве?
— Да он такой склеротик, что я уже привыкла. — Ладно хоть Зиной по утрам не зовет, и то хорошо уже!
Мы посмеялись, хотя мои глаза так и притягивал кругляш на его лице.
Напросившись, чтобы меня принимали по-свойски, на кухне, а там, в свой черед, попросив зажечь конфорку, я блаженно отогревался, все больше убеждаясь в том, что хозяева об электронной начинке в своей квартире даже не подозревают. Пока супруга ставила на стол емкости и закуску и разогревала ужин, мы со Шмелем рассказали друг другу о том, кто, чем и как занимается, с чего живет. Правда, я наврал, что служу в охране, а сейчас нахожусь в затянувшемся отпуске в связи с кончиной нанимателя. Зато Шмель казался, на мой взгляд, совершенно откровенным:
— Как у меня эта гадость стряслась, как все пошло наперекосяк, тогда я о тебе и подумал...
— Извини. А какая «гадость»?
— Ну с глазом, конечно. Ты что, не знал?
— Да когда мы с тобой в последний раз виделись, этого не было.
— Ой, жутко даже вспоминать... — прокомментировала суетившаяся между холодильником и плитой Вера.
История со Шмелевыми, оказывается, действительно приключилась паскудная.
Женя и Вера приехали в Москву года два назад из Магадана. На заработки. Там у них, на Крайнем Севере, после внедрения рыночных отношений образовалась кошмарная масса лишних людей. Лишних не в смысле работы — ее хватало, а в смысле ее оплаты. Людей грабили все, кому не лень.
Государство, забиравшее у горняков золото, но не оплачивающее его, новоявленные хозяева предприятий, сулившие золотые горы, но зажиливающие зарплату.
Женя работал в объединении «Рыбпром», которое добывало рыбку по всему миру. Он как раз и ремонтировал ту технику, которой ее ловили. Потом предприятие приватизировали, новые хозяева часть кораблей распродали, а народ заставляли месяцами работать за жратву. Те ловили рыбу, начальство ее продавало, а выручка «рассасывалась». Проработав больше года без зарплаты, Шмелевы решили заняться куплей-продажей. Сначала потому, что зарплату выдали продукцией — консервами. А потом и пошло-поехало. Квартирку свою продали, деньги оборачивали, и все вроде шло ничего. Благо что детей не было: что-то его Вера застудила себе в молодости, на ударных стройках Чукотки.
В столицу они попали первый раз проездом в Турцию. И сразу поняли, что для бизнеса тут и рынок шире, и оборот быстрее. Притормозились. Квартиру снимали у родственников. Недорого сравнительно, но без прописки. Торговали с переменным успехом, но в основном с хорошим плюсом. И когда мы с ними в последний раз виделись, смотрелись они вполне преуспевающими. Все переменилось вдруг.
Шли себе Шмелевы по Чертановской, и за три минуты до поворота к метро «Южная» что-то хлопнуло Евгения по плечу. Будто мухобойкой приложили. Возле дома номер 15. Естественно, он встал как столб, начал озираться: рефлекса при любом непонятном первым делом искать укрытие у него не было. Тут-то его и ударило в глаз. Потом врачи достали и показали ему пульку от «воздушки».
От пневматической винтовки. Он до сих пор хранил ее в целлофановом пакетике. Показал и мне. «Кировчанка». Так называемая «усиленная», похожая формой на песочные часы. Пять миллиметров полого свинца. Они-то жизнь Шмелевым и переломили.
Прописки московской нет, за лечение пришлось платить. Чтобы спешно изъять деньги из товара, его пришлось продавать за бесценок. Пока Вера суетилась между Женей и врачами, пока его выхаживала из целого букета осложнений, склад, в котором большая часть их добра хранилась, обчистили.
Милиция, кстати, воров нашла. Наводчиком оказалась землячка Шмелевых, которую они опекали по доброте душевной. Ее ставка и была на то, что им из-за беды не до склада. Пока, мол, спохватятся, следов не останется.
Так оно и вышло, но воры по жадности и тот груз прихватили, который там родич одного из милицейских держал. Но все равно, когда виновных нашли, все украденное было уже распродано и пропито. В общем, когда Шмелев мало-мальски оклемался, остались они почти что голышом. Но рассказывал он об этом без надрыва и пьяных соплей. С иронией. Виня в основном самого себя:
— Это называется: «Добро пожаловать в капитализм!» Но что меня особенно заедает... Помнишь мужика, который к нам подходил насчет страховки в «России»?
— Еще в не помнить, — подтвердил я. — Он меня на двухтысячный взнос уболтал, да и на свободный счет я вложился.
— Во! Если в и я его тогда послушал — вот как судьба распорядилась, — я бы сейчас забот не имел. За этот глаз они бы мне минимум десять штук выложили. А теперь... Вот подойду иной раз к этому дому, номер пятнадцать по Чертановской... Поверишь, высчитать бы того пацана — я бы ему голыми пальцами глаз выдрал. С этими слизняками иначе нельзя. Нашли, понимаешь, себе игры.
Ну тут он, допустим, вряд ли прав. И что шляется там, рискуя второй глаз потерять. И в том, что на пацана грешит. Запросто мог и взрослый стрельбой по людям развлекаться. Знаю я таких. Да и вообще, я бы на его месте с той наводчицей побеседовал. Не удивлюсь, если случайным тот выстрел только выглядел. Судьба-то судьбой, а только у любого ее орудия, исполнителя то есть, фамилия есть.
— Мы даже в милицию не обращались, — словно подтвердила мои размышления Вера.
— Конечно! — криво ухмыльнулся Евгений. — Да я ментов теперь боюсь больше, чем бандитов. Ну что бандиты могут мне сделать? Искалечить, ограбить, убить. Все. А милиция — особенно из-за моего беспрописочного положения в Москве — не только искалечить, ограбить или убить, а еще и разорить, засунуть на годы в камеру к тем же бандитам, в полную их власть, заразить там туберкулезом или чем похуже, скомпрометировать на всю жизнь...
Короче, деньги нужно быстро заколачивать, чтобы хоть какая-то уверенность появилась. И в этом, Олег, прямо скажу, вся надежда моя на тебя!
На мгновение мне подумалось, что он хочет привлечь меня к поискам того стрелка. Даже прикинул машинально, как бы я за это взялся. Но тут же отмахнулся: бред.
— ...восстановить торговлю. Для этого на круг нам нужно для раскрутки и чтобы первое время перебиться тысяч семь. Три у нас есть.
А, деньги... Что ж, одолжить им четыре куска я могу надолго. Это не вопрос сейчас. Но ума не приложу: на кой черт кому-то понадобилось все это подслушивать?
— ...И я знаю, как заработать остальное. Нужен только надежный напарник, — продолжал между тем Евгений. — Сам понимаешь, после всего этого я к людям стал внимательнее присматриваться. А тебя — знаю. Ты-то как?
— Я? Женя, тебе я, чем могу, помогу. Деньги такие сейчас не проблема.
Только объясни все толком. Я ж тут тоже кручусь, и ехать куда-то у меня сейчас никак не получится.
— Ехать и не надо. В общем, надыбал я тут сделку. Ты, помнится, оружием интересовался как-то? Значит, суть поймешь. Есть один снаряд...
Чего ты? Куда?
Я резко встал, потом показал Шмелеву и увидевшей его смятение Вере прижатый к губам палец.
— Сейчас... Удобствами вашими воспользуюсь. — И пошел в туалет, оставив озадаченных хозяев переглядываться. К счастью, у них хватило сообразительности не обмениваться мнениями, пока я хожу.
Поклясться готов, что микрофоны сюда всунули без их ведома.
Я, безусловно, сглупил, когда так резко встрепенулся. По записи любой болван сообразит, что я догадался о прослушивании. Но позволять Евгению говорить дальше, — значит, подставлять его. Что бы он сейчас ни сказал — это уже статья, срок и конфискация. Там, где оружие, там и махровый криминал, и подставки по-крупному. Риск такой, что наши с ним приключения в Турции в сравнении с этим — леденцы на палочке. Мне очень нужно было хорошенько, но быстро поразмыслить.
Вот так: пару часов назад я запихнул в сортир Каткова, чтобы он посоображал, что к чему, а теперь и самому пришлось залезть в аналогичный «кабинет». И все в моей жизни так — баш на баш. Что я другим, то и Судьба — мне.
— Слушай, Жень, — предложил я, вернувшись на кухню из ванной. — Понимаешь, вооружением для рыболовецких флотилий: сетями там всякими, гарпунами-снарядами, тралами... — я уже давно не занимаюсь. Но могу поискать, кого это интересует. Это спешно?
— Че? — вылупился Шмелев. — Какие сети?
Я изо всей силы врезал ему по ноге, зажал рот и показал на уши:
«Подслушивают тебя, болван!» Вслух же сказал вполне миролюбиво:
— Какие скажешь — мелкозернистые или крупные...
— Мелкоячеистые, — машинально поправил меня Шмелев и обвел недоумевающим взглядом свою шестиметровую кухоньку:
— Так ты думаешь, что-о?..
— Кто его знает?! Давай, на всякий случай, ты на меня по этой части не очень рассчитывай. Это ты у нас морская душа, а я этим тогда так, между делом... — Я потряс в воздухе кистью, показывая, что хочу что-то написать.
— Ну-у... — мужик искательно посмотрел на супругу. Вот так всегда.
Вначале влезут по уши, а потом к бабе: выручай. И Вера не оплошала:
— Да, конечно, сети! Тралы всякие, Олег! — Она торопливо достала с полки телефонный справочник и карандаш. — Но ты уж постарайся помочь...
— О чем речь... — Я отыскал среди вложенных в книжку листиков сравнительно чистый. — Дело вы начинаете отличное. Денег я вам для начала одолжу.
«У вас дома полно микрофонов, — написал я между тем, — напросись меня проводить. На улице поговорим». А вслух спросил:
— Машина-то у тебя на ходу?
— Какой там! Пришлось продать. За копейки. У меня ж в глазу какое-то воспаление-осложнение началось.
— Ему черепно-мозговую операцию делали, — как-то испуганно вставила Вера. — Но вы не думайте, с головой у него все в порядке.
— Да что вы, я знаю! У Жени голова — дай бог каждому, — соврал я из вежливости.
Со мной-то все ясно, я меченый. Как в училище попал, так мне, видать, из этой кутерьмы до гроба не выбраться. Но что, кроме умопомешательства, может втянуть в оружейные махинации взрослых людей, доживших до седин вдали от криминала, — не знаю.
Поели мы со Шмелевыми, хоть и вкусен был незатейливый ужин, без аппетита. Я, рискуя обидеть хозяйку, но предполагая, что вскоре придется побегать, еле клевал. Пить отказался вообще. Вяло повспоминали общих знакомых. В основном они сейчас либо приткнулись служить куда-то, либо — самое удачливое меньшинство — сами уже не мотались и не мерзли за прилавками, а крутили большими деньгами, нанимая других. Торговля сейчас шла вроде неплохо.
Разумеется, самое правильное для меня сейчас было бы вежливо откланяться, пообещать, что позвоню, и исчезнуть надолго из поля зрения Шмелевых. Пусть сами выплывают. Тем более что их ситуация — не по моей части. Но и не хотелось бросать их одних в очень уж гнилой обстановке, которую, кстати, Евгений, было видно, несмотря ни на что, считал очень удачной. Но уж если я в этих делах дилетант, то он — тем более. И вообще не очень-то это по-доброму: тянуть за собой в трясину друзей. А они меня как раз таки тянули. И все же я мялся, не спешил откланяться. Зачем-то ведь состоялась у меня с ними эта встреча и именно теперь? Тенденция, однако. Я ведь уже говорил о своих чувствах? Так вот, по всем моим приметам, выходило, что я был просто обязан им помочь.
Вообще-то это закон: за помощью к тебе обращаются именно тогда, когда ты по самые уши занят своими проблемами. Но если ты откажешь, то по другому закону, закону компенсации и симметрии, когда и тебе кто-то нужен будет позарез (пусть и совсем не тот, кому ты отказал), он окажется слишком занят своими заморочками. Вы скажете, и это суеверие? Не спорю. Но — в окопах атеистов нет. А уж так, как я сейчас сидел в окопе, я и врагу не пожелал бы.
Когда я засобирался уходить, скомкав и забрав в карман листочек с предостережением о микрофонах, Евгений довольно натурально захотел меня проводить. Вера, решив, что его без пригляда теперь оставлять нельзя, тоже намерилась подышать на ночь свежим воздухом.
Вся моя надежда была на то, что, пока мы микрофоны не трогали, они не станут нас брать. Если Шмелевых пасла милиция, то мне при собственном нелегальном ПМ и катковской «беретте» с двумя запасными обоймами в сумке корячились очень крупные проблемы. Я подумал-подумал и решил, что сейчас для «опекунов», кем бы они ни были, самое разумное — отпустить Шмелевых, которым деваться некуда, а за мной проследить. И брать, когда выведу еще на кого-нибудь. Или когда укажу свое лежбище, чтобы суметь при обыске что-то найти или подложить. А если это не милиция и не другие органы, то каким-нибудь крутым тем более не было смысла нас всех цапать. Этим, если я только не переоценивал Девку и компанию, нужен был один лишь я.
В прихожей, дав Шмелевым одеться, я обшарил их детектором.
Супруга была чиста, а при нем отыскалось аж два жучка на булавках: один под мехом пыжиковой ушанки, второй — в рукаве пиджака. Классное место: рукава вместе с руками обычно смотрят в сторону собеседника. Надо запомнить. Жестами показав супругам, чтобы они ни в коем случае ничего не трогали, я в лифте и на улице отделывался междометиями.
Только в метро, подождав минут пять, чтобы через турникеты прошла вперед большая часть топтунов — если таковые имелись, — я, произнося всякую чушь о своих приключениях в торговле, написал им в своем блокнотике:
«Встретимся завтра или послезавтра. Жди звонка неотлучно. Постарайся надеть то, в чем ходишь очень редко!» Потом зашел с ними за пустой газетный стенд и за их спинами обследовал самого себя. Серьезно же за них взялись: кто-то в толчее успел прилепить мне на полу куртки жучка или маячок. Я показал находку Шмелевым и тут же, выбрав невысокого мужичка, сунул подарок в его карман.
— Ну ладно, ребята. Я поехал, — сказал я и ринулся мимо них прямо к выходу.
Ставил на то, что сколько бы ни было соглядатаев, но не миллион же.
Глава семнадцатая. Время и мочегонное — лучшие лекари
Я рассчитывал, что большая часть тех, кто следовал за нами от дома Шмелевых до «Южной», ждет меня внизу, на перроне метро. В сутолоке перехода они прицепили мне радиомаячок, который я успел «передарить» какому-то дядечке. Он уже спускался по эскалатору вниз. Но под землей от радиопеленга мало толку. Сигнал экранируется. Стоит оторваться, удрать на другую станцию, и хрен тебя кто засечет. Поэтому они просто обязаны были послать лучших заранее вниз. В метро не так-то просто следить незаметно, нужны классные спецы. Значит, наверху они оставили максимум парочку в переходе.
Ну и машина должна иметься где-то по соседству. На тот случай, если объект уйдет на транспорте. Это если Шмелевых обложили по всем правилам.
Самое простое и надежное в такой ситуации — уходить дворами, в которых негде развернуться на авто. Если меня запустили в метро, вряд ли наверху осталась группа захвата. Значит, имелся шанс без особых проблем взять языка наверху и спросить у него, кому обязан Шмелев таким вниманием. Вот я и метнулся мимо турникета к выходу, а там по переходу — вверх. Двигался полубегом, поэтому поспешавшую за мной парочку обнаружил быстро. Молодая женщина в спортивном прикиде и бичеватый мужик за сорок. Торопились они врозь, охватывая меня в клещи. Остудить преследователей труда не составляло. Но я боялся, что машина с группой захвата неподалеку. Не хотел открывать боевых действий первым. Да еще и не зная с кем. Микрорайона шмелевского я совсем не знал, несся наобум, мысленно вспоминая автомобильную карту.
Где-то там, за домами, должна быть «Чертановская», торговый центр и масса ларьков.
Чувствовал, что зверею. От усталости и перенапряжения, наверное.
Мало мне своих заморочек, так еще и Женька подсиропил.
Но с друзьями всегда так. Радости уравновешиваются заботами.
И все-таки достали меня ролью загнанного зайца! Хорош я сейчас: взмыленный, неуклюже придерживающий на бегу норовящую улететь широченную шляпу, с выскочившим из воротника, развевающимся за спиной шарфом. Очень, должно быть, похож со стороны на испуганную, впавшую в панику беспомощную дичь.
Я споткнулся, захромал, резко сбавив скорость, и начал сворачивать наперерез мужичку, когда прямо передо мной мягко засветился плафон в салоне какой-то иномарки. БМВ. Молодой изящный мужик раскладывал на заднем сиденье какие-то свертки. Погоня, увидев мою слабость и подворачивающийся мне шанс, прибавила ходу. Но — все еще молча, все еще без оружия в руках. Не милиция.
Те бы уже давно разорались или даже стрельбу открыли. Им, коль они передо мной обнаружились, скрывать от населения нечего, да и не умеют теперешние менты в массе своей тихушничать. Те, кто умел, ушли туда, где поденежнее или почище. А эти, мужик с бабой, тихо стараются взять, не привлекая внимания к себе. Либо урки, либо федералы из органов.
К милиции у меня отношение осторожное. Но не такое, как у Шмелева. Мне с ней дело иметь не страшно, а хлопотно. Она для меня — та же армия, в которой я хоть и бывший, а все ж таки офицер. Слишком много моих однополчан стало мильтонами, слишком тяжела и паскудна нужная их работа, чтобы я всерьез мог воевать со своими. Меня коробит, когда солдат зовут «мусорами» или «ментами». Не на облаке живу, никого не идеализирую. Но — коробит.
Предпочитаю знакомое с детства «мильтон». Все-таки не «мент». Приложить, если кто-то из них обнаглеет, — это одно, а вот калечить или поносить не могу. «Свои» они мне, так иху мать, власть советскую.
Органы — другое дело. Я сам себе орган. Тут мы на равных: они — те же урки, только при погонах и должностях. Однако если урки на закон плюют, но озираются, то эти — нет. Наоборот, он сам перед ними юлит. Да, хорошо бы с какой-нибудь такой «конторой» подружиться (кроме, конечно, родного УПСМ).
Лучшая крыша из возможных. В свете вышесказанного я демонстративно притормозил возле «бээмвухи» и вроде бы полез в салон. Ключи торчали в замке зажигания, что означало дополнительные возможности.
— Стой! — наконец выкрикнул бичеватый, но не в полный голос. А так, для понимающих, в чем смысл ситуации. — Лежать! Руки за голову! Стрелять буду!
Молодой хозяин машины решил, будто эти крики касаются лично его, и очень привычно повалился на пол салона. Подивившись его прыти, я испуганно бросил сумку рядом с машиной, задрал руки и повернулся к преследователю, наставившему на меня ствол.
— Не стреляйте! Что вам надо?! Я тут ни при чем. Я юрист, член коллегии адвокатов! — Я старался и держаться и думать соответственно: "Я маленький, взъерошенный. В панике. Руки трясутся. Чего тебе меня бояться?
Ты такой большой и сильный! Опытный очень. Я же от тебя убегал? Убегал.
Значит, боюсь без памяти!"
Он поверил. Пистолет держал уже стволом вниз, приближался хотя и настороженно, но вполне распахнуто. Женщина, увидев, что опасного сопротивления нет, резко сбавила шаг и оружия не достала. Далее все происходило, как в тренировочном зале. Когда его левая рука стала обхлопывать мою левую подмышку, я зажал ее предплечьем, одновременно врезая ему щепотью правой под ухо. Есть там точка, от удара по которой мышцы шеи сжимаются спазматически, забрасывая голову назад. Затем, повернув его к себе спиной, не обращая внимания на вывалившийся из его ослабевшей руки белесый ТТ, достал свой ПМ. Прихватив горло бичеватого в замок, я наставил «макарку» на опомнившуюся даму. Она уже и молнию куртки расстегнула, и левую руку за пазуху сунула. Света от лампы над подъездом и от окон мне хватало, чтобы видеть все четко. Я крикнул ей:
— Стоять! Руки вверх!.. Тебе, дура, что, стрельбы не хватает?.. Иди ближе. Да шевелись ты, пока ментовки не понаехали!..
Пошла живее. Выходит, я прав: шуметь и привлекать внимание им не хочется. Выправка у нее заметно строевая. Пока идет, бросаю быстрый взгляд назад. Так и есть: наш молодой человек зашебуршился, пытаясь что-то достать из-под водительского сиденья. Возвращая взгляд к женщине, бросаю ему через плечо:
— Ты бы лежал, а? Не по тебе базар!.. — И дамочке: Ну, шевелись, ты, кривоногая! — Пусть обидится и думает не обо мне, а о том, почему я ее кривоногой назвал. Судя по тому, как и какими микрофонами они нафаршировали шмелевскую квартиру, по изрядно истершемуся ТТ — не высокого класса исполнители. Или фирма бедная. Или руководитель странный. Или специально подставляются.
— Руки на капот, сука! Левой рукой документы, живо! — И в тот момент, когда она машинально опускает глаза на свою грудь, сую левую руку в нагрудный карман ее еще бесчувственного напарника, потом во второй. Сгребаю все обнаруженное вместе с бумажником и без всякой нежности роняю тело на тротуар. Швырнув добычу на заднее сиденье машины, подхожу к женщине вплотную:
Ну и машина должна иметься где-то по соседству. На тот случай, если объект уйдет на транспорте. Это если Шмелевых обложили по всем правилам.
Самое простое и надежное в такой ситуации — уходить дворами, в которых негде развернуться на авто. Если меня запустили в метро, вряд ли наверху осталась группа захвата. Значит, имелся шанс без особых проблем взять языка наверху и спросить у него, кому обязан Шмелев таким вниманием. Вот я и метнулся мимо турникета к выходу, а там по переходу — вверх. Двигался полубегом, поэтому поспешавшую за мной парочку обнаружил быстро. Молодая женщина в спортивном прикиде и бичеватый мужик за сорок. Торопились они врозь, охватывая меня в клещи. Остудить преследователей труда не составляло. Но я боялся, что машина с группой захвата неподалеку. Не хотел открывать боевых действий первым. Да еще и не зная с кем. Микрорайона шмелевского я совсем не знал, несся наобум, мысленно вспоминая автомобильную карту.
Где-то там, за домами, должна быть «Чертановская», торговый центр и масса ларьков.
Чувствовал, что зверею. От усталости и перенапряжения, наверное.
Мало мне своих заморочек, так еще и Женька подсиропил.
Но с друзьями всегда так. Радости уравновешиваются заботами.
И все-таки достали меня ролью загнанного зайца! Хорош я сейчас: взмыленный, неуклюже придерживающий на бегу норовящую улететь широченную шляпу, с выскочившим из воротника, развевающимся за спиной шарфом. Очень, должно быть, похож со стороны на испуганную, впавшую в панику беспомощную дичь.
Я споткнулся, захромал, резко сбавив скорость, и начал сворачивать наперерез мужичку, когда прямо передо мной мягко засветился плафон в салоне какой-то иномарки. БМВ. Молодой изящный мужик раскладывал на заднем сиденье какие-то свертки. Погоня, увидев мою слабость и подворачивающийся мне шанс, прибавила ходу. Но — все еще молча, все еще без оружия в руках. Не милиция.
Те бы уже давно разорались или даже стрельбу открыли. Им, коль они передо мной обнаружились, скрывать от населения нечего, да и не умеют теперешние менты в массе своей тихушничать. Те, кто умел, ушли туда, где поденежнее или почище. А эти, мужик с бабой, тихо стараются взять, не привлекая внимания к себе. Либо урки, либо федералы из органов.
К милиции у меня отношение осторожное. Но не такое, как у Шмелева. Мне с ней дело иметь не страшно, а хлопотно. Она для меня — та же армия, в которой я хоть и бывший, а все ж таки офицер. Слишком много моих однополчан стало мильтонами, слишком тяжела и паскудна нужная их работа, чтобы я всерьез мог воевать со своими. Меня коробит, когда солдат зовут «мусорами» или «ментами». Не на облаке живу, никого не идеализирую. Но — коробит.
Предпочитаю знакомое с детства «мильтон». Все-таки не «мент». Приложить, если кто-то из них обнаглеет, — это одно, а вот калечить или поносить не могу. «Свои» они мне, так иху мать, власть советскую.
Органы — другое дело. Я сам себе орган. Тут мы на равных: они — те же урки, только при погонах и должностях. Однако если урки на закон плюют, но озираются, то эти — нет. Наоборот, он сам перед ними юлит. Да, хорошо бы с какой-нибудь такой «конторой» подружиться (кроме, конечно, родного УПСМ).
Лучшая крыша из возможных. В свете вышесказанного я демонстративно притормозил возле «бээмвухи» и вроде бы полез в салон. Ключи торчали в замке зажигания, что означало дополнительные возможности.
— Стой! — наконец выкрикнул бичеватый, но не в полный голос. А так, для понимающих, в чем смысл ситуации. — Лежать! Руки за голову! Стрелять буду!
Молодой хозяин машины решил, будто эти крики касаются лично его, и очень привычно повалился на пол салона. Подивившись его прыти, я испуганно бросил сумку рядом с машиной, задрал руки и повернулся к преследователю, наставившему на меня ствол.
— Не стреляйте! Что вам надо?! Я тут ни при чем. Я юрист, член коллегии адвокатов! — Я старался и держаться и думать соответственно: "Я маленький, взъерошенный. В панике. Руки трясутся. Чего тебе меня бояться?
Ты такой большой и сильный! Опытный очень. Я же от тебя убегал? Убегал.
Значит, боюсь без памяти!"
Он поверил. Пистолет держал уже стволом вниз, приближался хотя и настороженно, но вполне распахнуто. Женщина, увидев, что опасного сопротивления нет, резко сбавила шаг и оружия не достала. Далее все происходило, как в тренировочном зале. Когда его левая рука стала обхлопывать мою левую подмышку, я зажал ее предплечьем, одновременно врезая ему щепотью правой под ухо. Есть там точка, от удара по которой мышцы шеи сжимаются спазматически, забрасывая голову назад. Затем, повернув его к себе спиной, не обращая внимания на вывалившийся из его ослабевшей руки белесый ТТ, достал свой ПМ. Прихватив горло бичеватого в замок, я наставил «макарку» на опомнившуюся даму. Она уже и молнию куртки расстегнула, и левую руку за пазуху сунула. Света от лампы над подъездом и от окон мне хватало, чтобы видеть все четко. Я крикнул ей:
— Стоять! Руки вверх!.. Тебе, дура, что, стрельбы не хватает?.. Иди ближе. Да шевелись ты, пока ментовки не понаехали!..
Пошла живее. Выходит, я прав: шуметь и привлекать внимание им не хочется. Выправка у нее заметно строевая. Пока идет, бросаю быстрый взгляд назад. Так и есть: наш молодой человек зашебуршился, пытаясь что-то достать из-под водительского сиденья. Возвращая взгляд к женщине, бросаю ему через плечо:
— Ты бы лежал, а? Не по тебе базар!.. — И дамочке: Ну, шевелись, ты, кривоногая! — Пусть обидится и думает не обо мне, а о том, почему я ее кривоногой назвал. Судя по тому, как и какими микрофонами они нафаршировали шмелевскую квартиру, по изрядно истершемуся ТТ — не высокого класса исполнители. Или фирма бедная. Или руководитель странный. Или специально подставляются.
— Руки на капот, сука! Левой рукой документы, живо! — И в тот момент, когда она машинально опускает глаза на свою грудь, сую левую руку в нагрудный карман ее еще бесчувственного напарника, потом во второй. Сгребаю все обнаруженное вместе с бумажником и без всякой нежности роняю тело на тротуар. Швырнув добычу на заднее сиденье машины, подхожу к женщине вплотную: