Таманцев Андрей. Автономный рейд (Солдаты удачи)

   - Слушай, лапонька... Прости меня, ради бога, а? За то, что я тогда, в подвале, натворил. Не в себе был. Напичкали меня чем-то...
   - Я так и поняла. Прощаю. А кроме этого? Ты меня не помнишь?
   Вот чего я боялся. Она путает меня с кем-то другим, когда-то ею встреченным. Разочаровывать неохота, но и врать бесполезно.
   - Извини. Но не могу я тебя вспомнить. Сколько ни пытаюсь - не могу. И если не поможешь, так и не вспомню, поверь уж мне.
   - Олежек... - Мое имя в ее устах прозвучало чарующе, но как совершенно чужое. Вообще-то меня тут надо было звать только Алексеем, но я не стал пока ее поправлять, боясь сбить. - Сколько же ты, милый, народу спас, если всех и не помнишь?
   Ага... Ясно.
   - Видишь ли, милая, моя работа не спасать, а, скорее, наоборот. Так и знал, что ты меня упорно с кем-то путаешь...
   "Вот всех убитых, искалеченных мной я действительно, наверное, вспомнить не в состоянии. Да и не хочу", - подумал, но не сказал я при этом. К тому же многих из них я и не видел даже. Сколько было, например, чеченов в том бэтээре, который я вместе с мостом подорвал? Или сколько легло от моего пулемета в Грозном? Я научился только убивать, оставаясь живым в процессе и после оного. Запоминать убитых - такой задачи передо мной не ставилось.
   - Разницу между психотиком и невротиком знаешь? - словно подслушав мои мысли, спросила она. Я знал от Дока, но пожал плечами: пусть говорит побольше.
   - У психотика виноваты все, кроме него: и правительство, и погода, поучала она, полулежа на тахте. - А невротик во всем винит себя: и в безденежье, и в неурожае, и в средневековой инквизиции, и в нищете пенсионеров. Это, конечно, крайности. Но ты очень близок к невротику.
   Меня всегда умиляли люди, которые знают меня глубже и лучше, чем я сам. И слишком хорошо я помнил о долбо... шлепе в Кремле, который много чего украл и у меня, и у других, чтобы виноватить одного себя. Но спорить не стал и тут. В ее голосе тем временем прорезалась хрипотца:
   - Я, Олежек, одна из тех девчонок, которых ты отбил возле Биноя. Помнишь? Верку к тому моменту они изнасиловали и разрезали уже - от влагалища до горла... Все на наших глазах. Ленку начали насиловать. Они с рослых и светлых начали. Следующая была моя очередь. Нравятся им светловолосые... И вдруг ты. Как Бог!.. Она заплакала - внезапно, беззвучно, вздрагивая плечами, но не поднимая рук к хлынувшим из распахнутых глаз слезам. Только губы сомкнутые тряслись.
   Я молчал, отвернувшись к суетящимся внизу на улице машинам.
   Знакомая штука, посттравматический синдром называется. ПТС. Меня о нем еще Док просвещал, да и Марина-Девка недавно память освежила.
   Два-три десятка обыкновенных бестолочей - всего-то два-три десятка на всю страну!
   Но - в Кремле.
   Но через них у миллионов людей этот вот синдром.
   Я слышал за спиной придушенный подушкой девчоночий плач по невинно убиенным и столь же невинно озверенным. И опять, в который раз, подумал, что дорого готов заплатить за чудо, которое бы просветило и образумило болванов, не умеющих предотвращать войн. Чтобы знали, какая это прелестная штука - посттравматический синдром. И не только на своей, нет - на психике своих детей и жен. Пусть бы не Иванов, Петров, Сидоров, а какая-нибудь сволочь в Кремле каждый день вспоминала труп своего внука, присыпанный битым щебнем на пороге дома, разбомбленного "каким-то", "неизвестно чьим" самолетом.
   _Каждый день!_
   Но не будет этого. Болваны-то они болваны, но своих внуков они заботливо прячут...
   Впрочем, глупость все эти мои мечты. Не виноват человек, если его усадили туда, где он дурак-дураком. И зверья рождается слишком много, чтобы на всех предусмотрительности хватило.
   Я бы и сам сейчас поплакал с радостью. После слез гораздо легче. Но у меня редко получается. Сентиментальности не хватает. А в данный момент и время поджимало: я шкурой чувствовал, что вокруг нас с Ириной сжимается нехорошее кольцо. Но не знал чье и зачем. Даже догадок пока не было...
   После слез говорить Ирочке стало легче. Рассказала, каким прекрасным и всемогущим Избавителем запомнился я ей тогда, возле Биноя, когда она уже готовилась спровоцировать собственный расстрел. Это все было достоверно и объясняло ее чувства ко мне: в подобной ситуации и козел принцем покажется. Потом, после госпиталя (ее тогда, под Биноем, зацепило осколком), она якобы пыталась меня найти. Но нас тогда отправили во внеочередную совершенно секретную яму с дерьмом, посему даже ее безыскусный интерес к моей персоне навлек на нее подозрения. Дескать, уж не любовница ли она моя, выведавшая в постели какой-нибудь важный "топ сикрет"? Пока держали, выматывая допросами, пока проверяли каждый день ее биографию, она волей-неволей столько тайн узнала, что у них другого пути, как ее завербовать, а у нее как завербоваться, не осталось.
   Отучилась в спецподразделении, потом отстажировалась в одной сопредельной, на всякий случай, стране. Потом ее перекидывали в связи с реорганизациями ФСК-ФСБ и т.д. и т.п. по всяким подразделениям и уголкам подусохшей, но все еще необъятной Родины. Все это время она пыталась меня отыскать. Но - невезуха. То я на задании, то невесть где, то ее отправляют невесть куда. А в довершение всего нас всех, во главе с Пастухом, из армии так резко шуганули, что почти никаких следов не осталось. Да и я, уходя от бывших и потенциальных претендентов на мое здоровье, основательно путал следы. Так, мол, и скиталась бедная влюбленная Ирочка по кличке Принцесса, тоскуя по суженому, в которого она влюбилась с первого же взгляда. По мне то есть. Что не мешало ей жить насыщенно и полнокровно. Наконец обосновалась она в некой Службе анализа и предупреждения Федеральной службы охраны (САИП ФСО РФ) Российской Федерации. У генерала Ноплейко. Трижды училась-стажировалась, в том числе и за рубежами. И выслужилась, между прочим, аж до майора.
   Замужем не была, но дочь родила, чтобы не упускать самый детородный возраст... Мысленно меня ужасно тянуло называть ее Принцессой, я, собственно, так ее и назвал. Только не принцессой - это было очень длинно и как-то торжественно, - я окрестил ее "При". А что, по-моему, ничего, миленькое имя для весьма милой и большой принцессы-блондиночки...
   О том, чем, собственно, занимается ее САИП, При так и не сказала. Обошла. Сообщила только, что ее очередное задание было - внедриться в группу к Девке. Та действовала почти легально: прикрытие - охранное лицензированное агентство, основа же - бандформирование по наезду на должников и сшибанию любых денег, оказавшихся в пределах достижимости. Но, собственно, САИП-то привлекла подозрительная связь Девки с некой иностранной организацией. Что-то вроде "Мафиози всех стран, объединяйтесь!" Попутно надлежало выяснить странные дела Девки, связанные с исчезновением психически больных бывших военнослужащих, а также дам легкого поведения. С Девкой При общий язык нашла быстро. У бандитки была слабость к сильным женщинам, умеющим быть и красивыми, и ловкими в драках.
   По легенде для Девки При была бывшим капитаном милиции по кличке Припадок. У нее-де случались припадки бешенства, во время которых она мордовала подследственных и вообще любых мужиков, которые под руку попадались. История эта была как раз на Девку скроена и очень той понравилась - после всевозмбжных проверок, разумеется. Такая капитанша действительно была в Воронеже, но куда-то по воле САИП подевалась. Так что Девка, помимо прочего, использовала При как эксперта по допросам. И вот однажды Девка, не объясняя, в чем дело, показала ей через телекамеры меня. И хотя я был голый и несчастный, При сразу узнала меня, своего спасителя, и конечно же поклялась мне помочь. Для начала она попыталась объяснить Девке и ее подручным, что таких худосочных шкетов, как я, нельзя вербовать силой. Болевые воздействия либо, мол, ломают совершенно, либо озлобляют до крайности. Учитывая, что пленник был в прошлом спецназовцем, да еще с боевым опытом, следует, скорее всего, ожидать второго варианта.
   Постепенно она узнала все: и что благодаря мне Девка заполучила музейную штуковину огромной ценности, и что я Девке еще буду нужен, что она планирует использовать меня как подставу для владельцев ожерелья, чтобы слупить с них выкуп; узнала, что, прислушавшись к ее совету - не ломать пленника, она решила испробовать на мне один из препаратов Полянкина. Суть его действия заключалась в том, что одурманенный им подопечный по уши влюблялся в первого же подставленного ему партнера. Правда, было у препарата еще не устраненное побочное действие: сначала под его воздействием подопытный на какое-то время словно сходил с ума от сексуального бешенства. Но зато потом - да - боготворил того, кого изнасиловал, и готов был ради него на все. Со мной, как я понял, сложность была в том, что у них не хватало времени на испытания и анализы. Некогда было выяснить необходимую мне дозу, хотя дело это сугубо индивидуальное. Что одного убьет, другой и не заметит. Вот мне и вкатили, как лошади. Чтоб наверняка. Могли, наверно, и убить, сволочи, путем полового истощения...
   Естественно, При не могла допустить, чтобы я влюбился в кого-то другого, и вызвалась добровольцем. Конечно, в мечтах При не совсем так собиралась благодарить своего спасителя, не такой представляла себе первую близость со мной, но за неимением лучшего, говорит, пыталась на полную катушку использовать и то, что ей досталось...
   - Знаешь, - усиленно жуя, ворковала При, - телекамеры очень мешали. Да и ты иногда был таким грубым...
   К этому моменту мы, в процессе ее рассказа, каким-то образом успели попасть в кровать и сгладить, неоднократно, ее впечатления от предыдущего свидания. Судя по ее реакции, даже нескольким, я себя в какой-то степени реабилитировал.
   Во время передышки Мария Павловна, по-матерински квохча, принесла нам поесть - прямо в постель. Я жутко стеснялся, но Ира и хозяйка вели себя так, точно нет ничего естественнее двух голых молодых людей, обедающих в постели при заботливой мамаше. Ну, мы не совсем были голыми. Одеяло многое закрывало. Однако вот оно, тлетворное влияние западных видеофильмов на наших старушек...
   - Но, наверное, - погрустнела на секунду При, - с этой работой я уже такого насмотрелась и натерпелась, что временами мне твоя грубость, твоя злоба были даже приятны. Чуть-чуть. А когда - нет, утешалась тем, что это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Возможно, это для меня было даже менее больно, - ее челюсти задумчиво приостановились, - чем смотреть, как бы ты наслаждался с другой.
   О том, что Девке, видевшей, как происходило то испытание чудо-препарата, тоже захотелось проверить на себе его действие, моя милая знала лишь понаслышке. Как выяснилось, ее уже не было тогда в подземелье: пришлось идти, докладывать начальству. Предполагалось по плану, что она вернется, когда я оклемаюсь, и уж тут-то я, сгорая от любви к ней, буду делать все, что Девке надо. Короче, все испортила жадность Девки, как считала При. И когда она говорила об этом, ее зеленые глазищи темнели, напоминая мне ту самую осоку, которая полосует кожу не хуже стального лезвия.
   Да, Девка сама все испортила, говорила Ира. Близость с Девкой под воздействием все того же препарата частично стерла у меня впечатление от близости с нею, с При, а привязанности к Девке не получилось.
   - Да недовольна, честно говоря, - недобро хихикнула При, - Девка тобой осталась. Не уделил ты ей того жара, что мне перепал.
   О том, что и доза химии в тот раз была го-ораздо меньше, я ей говорить, конечно, не стал. Зачем?
   Потом мы еще немного поласкались и обсудили кой-какие перипетии ее биографии. И она, вновь проголодавшись, взялась доесть оставшиеся от обеда чуть подсохшие бутерброды с колбасой.
   В общем-то легенда ее была неплохо проработана. Романтично и с массой легко проверяемых деталей, что и надо для человека моего психотипа, который (психотип), как я подозревал, на всякий случай подробно описан в моем досье, хранящемся в недрах компьютеров той самой САИП, что распоряжалась судьбой При.
   Порой я не слишком быстро соображаю. Маленькому телу легче быстро двигаться, чем хорошо думать. Но зато у меня быстро вырабатываются рефлексы. И навыки. С тех пор как, стараясь лучше послужить Родине, наш отряд вылетел из армии, меня настораживает все, что хоть на миллиметр приближает меня к спецслужбам, просто-таки вздыбливая волосы на загривке.
   Тем более что кое в чем разработчик Принцессиной легенды напортачил. Допускаю, что я мог тогда, под Биноем, не заметить убитую таким жестоким способом женщину. Мог не запомнить и физиономию Ирины: была перепугана, перекошена, чумаза от пыли и пота. Да и моложе теперешней почти на пять лет. Но чтобы я, гоня тех теток впереди себя, как ополоумевших от паники овец, не заметил и не запомнил этой тугой, гордо гарцующей задницы?! И потом не заглянул в личико, чтобы узнать, кто ее хозяйка?
   Быть такого не может.
   - Про что молчишь, милый? - перебила мои мысли При.
   - Так... Про нас с тобой. Так, и что же дальше? Чего это они меня пытать вздумали? И при чем тут ювелирное изделие царицы Тамары?
   - Дальше? Дальше мне пришлось опять бежать с рапортом к начальству, а у Девки, видимо, лопнуло терпение. Она тебе еще кого-нибудь не подсовывала?
   - А что, это планировалось? - ушел я от ответа.
   - Да кто эту Девку разберет? Могла. Чтобы увлечь тебя тамошними возможностями, да и самой покайфовать. Ума не приложу, с чего Девка взъярилась? Когда я пыталась с тобой пообщаться, она не дала. Потом прихожу, а на тебе уже живого места нет. Ну я и заметалась. У моего начальства просить, чтобы санкционировали налет на берлогу Полянкина, бесполезно. САИП сама заинтересована в его опытах. Я просто с ума сходила, не зная, как тебя выручить. А ты - чудо, ты сам вырвался. Не узнала бы от самой Девки - не поверила бы... До чего же гнусно работать с психами! Кстати, у тебя что, пришить Девку возможности не было?
   - Была.
   - Жаль, что не пришил. Расклад мог бы поменяться очень интересно, и банда стала бы гораздо предсказуемой. Или... Ты, случаем, не проникся ли к ней страстью?
   - Нет, - категорично отмел я такую возможность, хотя и сам уже не знал: где, собственно, я, а где - химия.
   - Ага, ты ведь у нас гуманист, да? Обожаю! - Она, быстро вытерев ладошкой губы после бутерброда, кинулась лизаться.
   - Подожди... - Я постарался очень тактично уклониться. - Когда я тебя... ну... в камере... Ты сильно мучилась?
   - Олежек, если бы это был не ты, поверь, удовольствия он бы не получил. Кроме всего прочего, я была не так уж крепко связана, как казалось. Насилие, в которое женщина играет, и насилие натуральное большая разница. Первое заводит, а второе радует только зверей. Не говорю за других, но зверю я член откушу или глотку перегрызу в шесть секунд!
   - Это воодушевляет.
   На самом деле я пытался понять: почему При так упорно молчит о некоем подполковнике Каткове, который вместе с Девкой и Полянкиным заправлял подземной лабораторией.
   - А ты сам как думаешь: с чего Девке вздумалось тебя пытать?
   Конечно, с того, что они с Катковым хотели убедиться, что моим ребятам ничего не известно о Полянкине. Так я подумал, но вслух сказал другое:
   - Может, по видеозаписи Девка поняла, что ты немного играешь в насилуемую? И заподозрила, что толку не будет?
   - Да? Возможно. Ну и что? Ей-то, извращенке, это бы показалось нормальным. Она по пьянке хвасталась, что любит сношаться с мужиком, который знает, что если не угодит ночью, то утром его прикончат. Для нее в этом особый кайф.
   - Убивала?
   - Не знаю. Говорит, что иногда.
   - Жуть.
   - Не бойся, тебе такое не грозит... Во-первых, я не по этой части. А во-вторых, у меня на тебя серьезные виды. Очень серьезные, на всю жизнь... Кстати, учти: я ревнива. И Девка мне за тебя еще заплатит, коль ты сам ее простил. Чужого мне не надо. Но что мое - то только мое. Ты меня хорошо понял? Тебе, конечно, я зла не причиню. Ни за что. Но вот с нею разберусь обязательно. Чтобы знала, как на мое зариться... Боже ж ты мой, как мне с тобой хорошо!
   Ну это мы проходили.
   Клятвы о вечной любви - интересное и заразительное дело.
   Очень приятно жить, зная, что кто-то от тебя без ума. Поэтому таким признаниям охотно веришь. В первый раз. Те, кто глуповат, верят и во второй. Совсем тупые, как я, - и в третий.
   Но в пятый к ним уже невольно относишься скептически.
   Хотя слышать их все равно приятно.
   Глава двенадцатая. ПТС окончательный и обжалованию не подлежит
   Генерал-майор Голубков, узнав об исчезновении Олега Мухина, устроил весьма обстоятельный разбор всех сопутствующих обстоятельств. И друзья-однополчане Мухи в нем охотно и заинтересованно соучаствовали. Теперь им самим отсутствие друга уже не казалось просто загулом имевшего денежки холостяка. Когда Голубков сообщил, приехав к Пастухову в Затопино, что вокруг УПСМ началась подковерная возня и что она непонятным пока образом связана с Грузией, многое предстало в ином свете. Ведь Муха пропал после того, как в аэропорту Шереметьево - по дороге не куда-нибудь, а именно в Тбилиси! - на руках Олега неожиданно для него самого обнаружились следы взрывчатки. Теперь и то, что Муха не счел нужным созвониться с друзьями, а лишь отделывался маловразумительными сообщениями на пейджер, настораживало. Уточнив все детали и подробности, генерал попросил незамедлительно сообщать ему о любых новостях и отбыл.
   Когда его служебное авто отъехало от дома Пастуха, Артист проводил взглядом особенно противный на фоне белейшего снега сизый выхлоп и спросил:
   - Кто-нибудь верит, что Муха так влип, что не мог дать сигнал тревоги? Я не верю. Боцман, а ты не замечал, что Муха в последнее время какой-то странный?
   - Ну замечал. А кто сейчас не странный? - Боцман спросил об этом у Дока, но ответил себе сам: - Я и на вас смотрю, удивляясь: под пулями вы вроде бы нормальнее были.
   - А что именно у Мухи? - спросил Пастух, привычно пропустив реплику Боцмана мимо ушей. - Что с Олегом странного?
   У повоевавшего человека многое смещается в восприятии жизни. Строго говоря, чтобы выжить на войне, надо быть очень ненормальным с точки зрения обычного штатского, никогда не нюхавшего пороха. А уж тот, кто умудрился выжить в войне без линии фронта, когда и бандит, и идейный террорист, и партизан, ставший таковым от безденежья или скуки, и мирный обыватель, лезущий в карман за документами, вместо того чтобы задрать руки вверх, выглядят одинаково, - так вот, тот, кто выжил в таких условиях, просто неописуемо странен. Мягко говоря. Ибо не шарахнуться в укрытие, на лету выхватывая пистолет, когда неподалеку хрястнула упавшая с крыши сосулька, это убийственный стресс. Такой, весь в поту, дрожащий от невыплеснутого напряжения, человек боится самого себя. Пастух прекрасно знал это и считал, что проще об этом не говорить. Пережили, мол, и забудем. Другое дело Артист, не чуждый самокопания, как и всякий, профессионально изучающий порывы души.
   - Интересно, - удивился Артист реплике Боцмана, жестом попросив Пастуха дать ему разобраться. - Ну командир понятно: надо с глузду съехать, чтобы на свои деньги сначала закодировать от пьянства полдеревни, а потом еще и содержать вылеченных за свой счет. Ну а я-то чем тебя удивляю?
   - А тем, - пожал плечами Боцман и, подумав, объяснил: - А всем. Вот.
   - Ребя-ата, - урезонивающе вмешался Док. - Старайтесь избегать негативных оценок. Полезная обратная связь не должна выражаться прямой критикой и выставлением оценок поведению товарища. Иначе ничего, кроме обид, не получится. К тому же обратная связь более репрезентативна и полезна, если исходит от большинства участников обсуждения.
   Артист не меньше минуты, шевеля губами, переваривал услышанное. Потом вздохнул, сел на широкую желто-белую лавку рядом с Перегудовым и попросил, искательно заглянув в ему глаза:
   - Повтори еще раз. Только помедленнее и по-русски. Что там насчет репрезентативности?
   Боцман с Пастухом переглянулись, но промолчали. Боцман - потому что переживал стыд за то, что сам не сообразил поднять тревогу из-за пропажи Мухи. Пастух - потому что хотел еще разок мысленно пройтись по новой для него фактуре.
   - Понимаешь, - сказал Док, - многие, когда хотят изменить чужое поведение, делают это, осуждая или выставляя оценки. Например: "Только круглый болван. Артист, будет, как ты, тратить все свои силы и деньги на погоню за театральными химерами и эффектами вроде спонсирования постановки "Гамлета" или покупки дорогущего "мазератти". Лучше бы ты семью завел..." Понимаешь? Такая постановка вопроса обижает и вызывает желание спорить. Да и неправда это наверняка. Любая оценка грешит категоричностью. А вот если я скажу о своих чувствах, то это и не обидит, и будет бесспорно. Свои-то чувства я уж как-нибудь получше других знаю, так? Например:
   "Знаешь, Артист, меня беспокоит, что у тебя до сих пор ни дома своего, ни семьи, ни детей. Я боюсь, что у тебя обострился ПТС. Многие в твоем положении стремятся поскорее спустить деньги, подсознательно боясь думать о завтрашнем дне. Им и спустя годы после войны кажется, что их вот-вот убьют"...
   - Инте-ересно, - протянул Артист. - Значит, ты думаешь, что если я не хочу складывать деньги в чулок, то это во мне говорит посттравматический синдром?
   - Нет, я не так думаю, - поправил его Док, - я думаю, что так может быть. Точно так же, как для меня самого, это проявляется в бегстве в чужие проблемы. У меня ведь тоже вместо дома и семьи - реабилитационный центр. Получается, что мне легче думать о чужих болячках, чем разбираться в собственных. Но это только предположение. Причем только мое. И если ты один это подтвердишь, я могу отмахнуться. А вот если вы все или почти все мне об этом скажете, это вызовет у меня больше желания как-то изменить ситуацию.
   - Ну и как, мужики? Вы тоже думаете, что я хочу сыграть Гамлета, потому что боюсь смерти? - стараясь выглядеть веселым, спросил Злотников у Пастуха и у Боцмана.
   - Я не знаю, - признался Пастух. - В том, что человек хочет что-то оставить после себя, я ничего болезненного не вижу. А Гамлет это или непьющая деревня - какая разница? Но то, что у моего друга, Семена Злотникова, в тридцать лет нет детей, меня тоже беспокоит.
   - Почему? - спросил Артист.
   - Потому что ты хороший мужик, и жалко, если не дождешься внуков.
   - Ясно, - кивнул Артист. - А ты, Боцман?
   - А что я? Я скажу, что на детей работать лучше, чем на "мазератти". А ты отмахнешься. Скажешь, что детей тебе мешает завести предчувствие опасности из-за врожденного опыта вечно гонимого еврейского народа...
   - Спасибо, я понял, - покивал Семен, прищуриваясь. - Умеешь ты, Боцман, быть доходчивым.
   - Ребята, ладно, а? Давайте про Муху, - тут же предложил хитрый Боцман, но номер не прошел.
   - А ты сам-то, Митя, - ласково сказал ему мстительный Артист. - Ты сам-то? Меня просто изумляет и беспокоит, как можно быть таким безнадежно нормальным. Одна семья, один дом, одна жена. Тебе не скучно? Все до копеечки в семью, жене в передник... Тоска-а-а!
   - Нет, не скучно, - пожал плечами Хохлов. - Я вот читал, что когда генерал де Голль дал независимость Алжиру, его пол-Франции ненавидело. Тоже о целостности страны говорили. Зато сейчас рады до смерти, что от этой обузы избавились. Не говоря уж о том, сколько жизней сберегли.
   - Сравнил! Где Франция и Алжир, а где твоя семья... - возмутился Артист.
   - А я про другое: где Москва и где - Чечня? Хорошенькая аллегория!
   - Сегодня мы Чечню отпустим, а завтра другие захотят!
   - И пусть идут, - глядя в пол, буркнул Хохлов. - Из хорошего дома люди не бегут. И никакой Гамлет за тебя этого не решит.
   - Так ты стараешься, чтобы от тебя дети не убежали? - догадался Артист. - Да ведь они все равно вырастут и захотят жить отдельно.
   - Отдельно - это другое. Ну воевали мы там. Было. Что ж мы, теперь навечно кровью повязаны и думать иначе не можем? Лучше бы на зарплату учителям деньги потратили, чем на гробы.
   - Так вы вот это с Мухой обсуждаете, пока клиентов ждете? - спросил Сергей Пастухов, озабоченно глядя в окно. Там по глянцево блестевшему снегу его одноклассник Мишка Чванов трудолюбиво погонял лошадь, волокущую в сторону его двора здоровенную лесину. Эту лесину Пастух припас, чтобы заменить стропилину в столярке.
   - А что? И это тоже. - Боцман тоже обернулся к окну, заметил Чванова, но говорить ничего не стал. Он знал, что у недавних алкашей ПТС еще посильнее, чем у солдат. Чванов, беспробудно пивший большую часть жизни, теперь, оказавшись принудительно зашитым, помешался на обустройстве семейного гнезда, - А вообще-то, по-моему, все эти ПТСы выдумали, чтобы распущенность оправдать. Просто есть такие... очень нежные, кто себя слишком жалеет. Больше, чем других. А вот Муха, уверен, ничего нам не сообщает, потому что не хочет под огонь нас загнать.
   - А сам он как, ты подумал? - спокойно спросил Пастухов. - Как он сам, один, будет выкручиваться?
   - Знаешь, он уже почти год что-то такое... предчувствовал... объяснил Боцман. - Квартиры себе запасные снимал, тайники мастерил. Костюмы особые шил, обувь специальную заказывал. Гранаты газовые и светошумовые запасал. Точно к осаде готовился.
   - Не понял: он готовился, что его будут осаждать, или сам хотел кого-то? - спросил Док.
   - По-моему, этого он и сам не знал.
   - Так ты думаешь, что это у него ПТС так выражался? - уточнил Артист. - В виде паранойи?