Таманцев Андрей. Автономный рейд (Солдаты удачи)

   А подполковник ошалело тер лоб. В один миг все, что только что казалось ему катящимся как по маслу, превратилось в груду обломков. Только потому, что наружка поленилась дождаться отлета самолета.
   Опасно судить о других по себе. А Муха с друзьями как раз в эту ошибку и впали: когда они, теряя время, петляли и пытались уйти от наблюдения, за ними на самом деле никто не следил. Переоценили противника.
   Так люди сами себя и загоняют в угол.
   Глава пятая. Муха и сладкие грезы
   Я никогда до сих пор так явственно не ощущал себя именно мухой, как в те минуты, когда Михуил Федорович Полянкин вел меня в предназначавшуюся мне камеру. Мухой, которая чем больше трепыхается, тем крепче увязает. В камере, конечно, никаких окон. Зато под потолком чернело пятно вентиляционного отверстия. Маленького, мой кулак и то с трудом протиснешь. В углу на выступающей из стены трубе тускло желтел старинный латунный кран. Под ним лежала крышка от большой кастрюли, наверняка закрывавшая очко параши.
   Жутковатое место: случись что с гостеприимными хозяевами, так и сдохнешь в безвестности - если не от жажды, так от голода. Но вообще-то удобнее, чем на гарнизонной губе. Гораздо.
   - Начальник... - Я мгновение поколебался, но не стал брать хозяина за горло:
   Пока шли, я хорошо расслышал страшное эхо у его шагов. Тот, кто крался за нами, был ловок, хотя и тяжел. Мне же сейчас, в этой неразберихе, кровь и трупы были совсем ни к чему. Разобраться бы в обстановке без них. Да и не в моих правилах лезть в драку с неизвестным противником. А при той вялости, которая навалилась на меня, так и в особенности. Точно сутки вагоны разгружал...
   - Да у вас тут совсем как в ментовке, - вздохнул я, блаженно усаживаясь на топчан. - А прогулки будут?
   - Нагуляешься еще, - то ли угрожая, то ли обнадеживая, буркнул Мишаня. - Оружие есть? Дай-ка мне.
   И тут я сделал то, на что до сих пор считал себя органически неспособным. Послушно отцепил от руки ножны с уютным режиком, потом нагнулся и снял с голени кобуру с SW-380. И почти подобострастно протянул все это Полянкину. Смотри, мол: так устал, что возражать такому милому и гостеприимному хозяину как бы уже не имею сил...
   - Все отдал? - спросил он и, удовольствовавшись моей ухмылкой, вышел, не добавив больше ничего и затворив люк перед моим носом.
   А я с наслаждением рухнул на топчан, откинулся на спину и тут же радостно уплыл в ласковый сон.
   * * *
   Скинули, есть такой анекдот, мужика с двадцатого этажа. Он летит, а между десятым и девятым думает себе: "Ну что ж, пока все идет неплохо". Вот так и я подумал, когда проснулся.
   Лежал себе, потягиваясь, на топчанчике, смотрел в халтурно оштукатуренный потолок камеры и думал, что у меня все не так уж и погано. Решилась проблема с взрывоопасным кейсом, нашлось где отсидеться, пока меня ищут бандиты и милиция. И ребят не подставил. Голова, правда, слегка побаливала. Но это ничего. Сейчас бы еще пожрать - и вполне можно наслаждаться жизнью.
   Но сначала - то, что всегда приятно и необходимо после хорошего пересыпа. Отведя душу, я разделся до пояса и ополоснулся. Армейская привычка: мыться и есть надо не тогда, когда хочется, а когда есть возможность. Прополоскав рот и посетовав про себя, что помимо оружия не привык таскать с собой зубную щетку и пасту, я улегся подумать, ожидая дальнейших событий. Дальнейшие события начались часа через три, когда я уже устал гадать, чем сей расклад чреват и с каких таких коврижек я вчера смиренно выложил Полянкину все свое вооружение.
   То, что Полянкин без серьезных оснований не станет меня убивать, я знал твердо. Его лозунг: "Нет человека - некого использовать!" Вариант, понятно, на любителя, поскольку использовать человека можно по-разному. Но меня лично он обнадеживал. Как говорила одна знакомая училка английского: меня имеют, следовательно, я существую. Будучи существующим, с течением времени можно обмануть любого. Беда в том, что я никак не мог придумать: что бы мне Полянкину посоветовать. В смысле как мне помочь ему обеспечить мою верность, чтобы он мог отпустить меня на волю без страха.
   Деньги? Хорошая привязка. Ему есть что мне предложить. Пара ящичков из его кладовых способна обеспечить скромного человека на много лет. Но учтем и то, в какую заваруху я влез. Птицу видно по полету, добра молодца по соплям, а ОПГ, организованную преступную группировку, по имеющимся у нее ресурсам. Завязать страховщиков, безупречную фирму "Изумруд", подготовить документы, снарядить бомбу, которую не сумели обнаружить никакие просветки, не пожалеть самолета с пассажирами... - эти ребятки орудуют с размахом. Такие, попади к ним в руки, на ремни порежут, и тогда все деньги мира не обеспечат моего молчания. Значит, покупать меня Михуилу бесполезно. Вообще-то у меня была на тот случай, если из меня начнут резать ремни, страховка, но о ней я Михуилу говорить не собирался.
   Страх? Запугать меня, чтобы я даже пикнуть о нем не смел, да? Ну и чем Полянкин может меня напугать? Единственный близкий мне человек - матушка. До нее ему добраться нелегко. Даже если бы он узнал, что она живет в деревне Калужской области у тещи Боцмана. Тот купил теще фазенду, чтобы держалась подальше от дочкиного семейства. Вот на этой фазенде наши старушки и балуются при свежем воздухе с курами, поросятами и коровой. Живности, собственно, немного - ровно столько, чтобы не скучали без смысла бытия, но и не перенапрягались. Неподалеку от них фермерствует Боцманов брат. Тоже хлопчик решительный и умелый. Мы его обеспечили небольшим арсеналом. Не знаю, как управляется брат Коля с трактором, но зато с "шоком" или "узи" не оплошает точно.
   Есть ли резон Полянкину долго - авось пригожусь - держать меня в этой камере? Как ни крути - тоже вариант. Я бы на его месте, наверное, так и поступил. Если выждать, жизнь в конце концов подскажет целесообразное решение. Но мне этот вариант очень не нравился. Во-первых, отыскивая меня якобы за кражу ценности, те, кто меня нанимал, подключат органы, которые начнут баламутить моих знакомых, а там, глядишь, доберутся и до матери. Та заведет брата Колю, тот - Боцмана, Боцман - Пастуха, а тому только дай повод. Он и так, получив мое письмо, такой круговорот органики в природе устроит, что не дай бог! И где тогда гарантия, что кто-то из наших не сложит голову? Пастух же и представить не может, сколько здесь у Михуила оружия, и какого, да и о лабиринтах тутошних понятия не имеет...
   Может, я просто старею? Что для боевика, что для опера, что для скотовода двадцать шесть - солидный возраст. Кому расцвет, кому начало заката. Но во всяком случае я возраст чувствую. Вот говорят, что дьявол к старости становится монахом. И верно говорят: мне даже кого-то чужого ставить в опасную ситуацию уже не по нутру. А уж тем более подставлять близких. Вот, кстати, почему я в последнее время люблю работать один.
   Технологически, если бы деваться было некуда, вырвать глотку Полянкину и проткнуть кадык его сопровождающему - несложно. Полянкин и те, кто с ним, явно в этих делах не профи. Мое главное оружие - усыпляющая чужаков беззащитность - всегда при мне. Одна вот беда: что-то стал я такой чувствительный, что мне мой ножик, если начистоту, нравится больше всего как раз тем, что на нем пока ни капли человеческой крови. По крайней мере, той, о которой бы я знал. О его бывшем хозяине не сожалею, потому что он начал первый, да еще так шустро, что разбираться было некогда. Не в том самая мука, что убивать нехорошо и что жить убийцей тошно. А в том, что ничто другое меня так не заводит, как искусство нападать и ускользать. В схватке, в броске на штурм, в уходе от погони, в хитрости, с которой морочишь противнику голову. Есть азарт и адреналин. Это интересно. А вот в нудном ожидании, пока ситуация созреет, для меня только тоска и нервотрепка. Тут я пас, тут я слаб...
   Я думаю, в эти дебри самокопания завели меня голод ну и тоска из-за отсутствия рядом какой-нибудь теплой, мягкой подруги. И еще из-за той гадости, которой меня давеча напичкал юный химик Полянкин. В том, что в кофеек он мне что-то добавил, сомневаться не приходилось. Только этим могу объяснить и странную свою вялость, и покорность, и сам мертвый сон в незнакомом, опасном месте.
   Я почти скулил мысленно от голода и скуки когда, наконец мягко клацнул запор. Пришел за мной не Полянкин, а тучный, очень бледнокожий мужик: метр семьдесят пять - семьдесят шесть, лет сорока пяти. Одет, естественно, в камуфляж. Не профессионал, но кой-какой опыт тюремщика у него проявлялся. Двигался он легко, несмотря на комплекцию, и по шелестящему звуку его шагов я узнал в нем того, кто вчера подстраховывал Михуила. Кивком пригласив на выход, он посторонился" поглядывая на мои руки и ноги опасливо и с тем предвкушением наслаждения властью, которое свойственно тюремщикам. Им в кайф подраться с тем, кто заведомо слабее и беззащитен. Тюремщики особые люди. Узаконенные рабовладельцы. Вот и этот выжидательно потаскивал толстыми пальцами специальную электрифицированную дубинку. Ткнешь такой - и человека скрючит от удара тока. Потом ею же можно и по голове, и по ребрам, и по почкам. Менты называют это свое орудие производства "сывороткой правды". Чтобы он не пустил ее с перепугу в ход, я изо всех сил постарался продемонстрировать, какой я милый, забавный и совсем безопасный паренек.
   - ...Знаешь, кореш, а твой полнокровный облик меня радует, дружелюбно зубоскалил я по дороге, старательно делая вид, что не помню, куда и когда надо поворачивать. К тому же приходилось маскировать внимание, с которым я высчитывал шаги от поворота до поворота. Проверял свои вчерашние наблюдения. - Похоже, если судить по тебе, что голодом здесь не морят... Кстати, а не ты тут за повара?
   - Не-е, - вырвалось у него хрипловато, и я, не давая ему понять, что любое общение с охраняемым обезоруживает охраняющего, перебил:
   - И правильно! Картошку лучше есть, чем чистить. Уж я-то ее в армии наскоблил - даром что в стройбате числился... Тебе вот кирпичи класть приходилось? А?
   Моя гулкая и тупая после химии голова упрямо бастовала, не желая заниматься арифметикой. Но некий воспитанный тренировками диктатор во мне настаивал, и мозг, чуть ли не скрипя от натуги, подчинялся. Суммировал: от люка до фальшивой кладки на петлях - полтора метра, секунда из-за высоких порогов; ширина коридора напротив входа - полтора метра; налево до первого поворота - одиннадцать метров, три секунды, пока не разогнался. Считать, запоминать, болтать и слушать одновременно трудновато, но выбирать не из чего. Бестолковка у меня одна-единственная, приходится обходиться ею.
   - Не-е, я - фрезеровщик... - не без гордости признался конвоир.
   - Да ты че? Это - да, это - квалификация, братишка. А я в стройбате не столько клал кирпичи, сколько тянул, что подвернется. Сечешь? Тоже профессия. Ox! - Преувеличивая слабость, я оперся на стенку.
   Прикинул краем глаза высоту, на которой приделана под потолком телекамера, и минимальную мертвую зону под ней.
   - Видал, меня уже шатает с голодухи? По приказу отцов-командиров, говорю, тырил стройматериалы. Им ведь на дачки-гаражики много чего нужно было. Вот и грузили, и возили, и ложили без передыху... Так что с картошкой даже в наряде без очереди было лучше. Тепло, светло, болтаем. Кто-то и за бутылочкой слетает.
   Тут мой сопровождающий так выразительно сглотнул слюну, что и нарколога не нужно было, чтобы понять, какие такие фрезы он предпочитает всем остальным.
   - Ох, люблю я беленькую под картошечку! Потную, из холодильничка... развивал я тему по молчаливой просьбе горячо сопереживающего слушателя. - А если еще огурчики да с грибочками!
   Тут я мечтательно прервался, поскольку мы почти дошли до поворота к гостиной. Хозяин ждал нас именно там - сидел на диване вальяжный, распаренный, точно из бани, смаковал папиросу и прихлебывал пивко из весьма, к слову, антикварной кружки. Тут же стояла и бутылка водки. Таким умиротворенным, будто после бабы, я Полянкина еще не видел.
   - Добрый день, Олег. - Он радушно кивнул и хитровато спросил: - С провожатым не познакомился? Нет? Молодец, - похвалил он неизвестно кого и вежливо представил нас друг другу:
   - Это - Сергей. Сережа, а это - Олег Федорович, наш будущий герой и сподвижник. Так что поесть ты ему принеси побольше и на тарелке. Кофейку прихвати. Наш Олег кофеек предпочитает. Ну иди-иди.
   Бедный Сергей очнулся от транса, в который впал, увидев на столе водку, и, неуверенно покачиваясь, вернулся куда-то в глубины полянкинских руд. Не профессионалы мои тюремщики. В смысле - самоучки. Но опыт в повадках просматривается. Специфический, мне непонятный. Сергей очень похож ухваткой на тюремщика, но все-таки не тюремщик. И не охранник. А кто ведет себя как тюремщик, но таковым не является? Не знаю. И почему вдруг этот скопидом стал так благодушен? Может, он уверен, что додумался, как меня повязать? Или думает, что сообразил, на чем я непременно спасую?
   - Пивка, Олег, хочешь?.. Ну как хочешь. Посмотри пока вон там, на столике. Раскурочили-таки мы твой чемоданчик. В тот самый момент, когда часики кварцевые последние минуты тикали! Почти полкило взрывчатки. Знаешь, как бы тут все разнесло? Так что с тебя причитается.
   - Так я ж разве что? Всегда готов! - Послушно свернув к столику на колесиках, я изобразил почтительный интерес к разложенным на нем предметам. - Да я бы все вам отдал, если бы не долг перед дружками и не трудности после дефо... дефолта... В общем, если б не общая проруха. А что это за коробки? - Я внимательно, ничего не трогая, осмотрел разложенное.
   Возле остова кейса, с которого содрали весь дерматин, среди электронных плат и блоков бросался в глаза брусок, похожий на хозяйственное мыло. И хотя в нем было провернуто отверстие для детонатора, да и сам детонатор лежал рядышком, сразу стало понятно, что это туфта. То, что я сам не умею кое-какие устройства разминировать, еще не значит, что я уж совсем дурак. Я столько раз помогал Боцману, да и сам минировал, когда попроще, что кое-чего нахватался. И сейчас видел: дурят меня внаглую. Все, что лежало передо мной, действительно было взрывоопасно. Но не могла вся эта трехомудия разместиться в кейсе. Все это весило раза в полтора больше, чем весь кейс, когда я его сюда принес. Михуил хотел произвести на дилетанта впечатление - и перестарался. Это обнадеживало: кого хотят устранить, того впечатлить не пытаются.
   Стараясь не выдать свою озабоченность, я пытался сообразить, к чему идет дело. Мешали необходимость придуриваться и новый приступ головокружения. Да, в таком состоянии я не боец, это точно.
   - Кризис тут ни при чем, - свысока и лениво, как пацану, объяснял Полянкин. - Ибо все проще. Просто жаден ты, Олег, до денег, как муха до дерьма.
   Я, конечно, человек в целом добрый, но натощак презрительную снисходительность воспринимаю с изрядным раздражением. Невольно подумалось, как бы он изумился, получив вдруг ни с того ни с сего - на его взгляд - по лбу бутылкой. Он бы и понять ничего не успел, скрючился бы связанный с залитой кровью мордой между колен, с вывернутыми и привязанными к щиколоткам руками. В такой позе не шибко поумничаешь.
   Однако неизвестность по поводу его дальнейших замыслов на мой счет удержала меня от резких движений. Тем более что становилось очевидным, что в число здешних обитателей кроме пьянчуги Сереги и самого Полянкина входят еще, по крайней мере, человека три-четыре. И среди них - очень умелые каменщик и электронщик. Не зная, на что они способны, защищая хозяина, не резон с ними связываться. Не устраивать же захоронение на манер древнескифских, когда кроме скончавшегося хозяина укладывали в могилку и самых ценных его подручных.
   Меня и без того со вчерашнего утра многовато людей ищет. И что особенно обидно: до сих пор неизвестно, за что именно.
   - ...Но она-то и обнадеживает, ибо жадность, Олег, - продолжал делиться мудростью Полянкин, - гораздо более природное, человеческое и тонизирующее чувство, чем любое другое. Надеюсь, что тебе удастся не профукать имеющийся в тебе, несомненно, потенциал. Именно он пробудил в тебе чутье, подсказал, что мимо тебя может хо-ороший кусок проскочить. Понял - нет? - В роли кайфующего лектора Полянкин был гораздо противнее, чем в личине угрюмого скопидома. И я окончательно решил перекрестить его в Михуила.
   Мысленные клички, предназначенные для сугубо моего внутреннего употребления, позволяют точнее настроиться на волну оппонента. Чтобы не только понимать, но и предчувствовать его действия. В "Мишане" есть уважительная ласковость, которая в решающий момент может и с толку сбить. А в "Михаиле" содержалась та самая противная осклизлость, которая вдруг из Полянкина полезла. Такое... В руки брать противно, но и из поля зрения лучше не выпускать. Особенно раздражал меня сейчас Михуил тем, что знал нечто, крайне важное для меня, но не спешил, стервец, этим знанием поделиться.
   - Это барахлишко из чемоданчика непростое: два радиомаяка, причем один из них был во взрывчатке, что свидетельствует о явной неоднородности... группы, так сказать, товарищей. Была даже ампулка с газом парализующего свойства. Серьезным, в смертельной дозе... Так что то, что ты не полез в чемодан напролом, убедительно говорит о том, что кроме жадности, которой уже никого не удивишь, имеется в тебе еще и... А вот и твой обед... Сережа, хочешь рюмочку?
   - Да я ж...
   - Нет проблем! Заслужил. Мы все заслужили, имеем право сегодня попраздновать. Да не торопись ты так, больше прольешь... Давай, Олег, присоединяйся к нам. За встречу и за наш прочный союз в дальнейшем!
   Мы опрокинули, и я, не дожидаясь приглашения, набросился на еду нежно притушенную капусту с биточками. Порция была отменно велика. Отрезая себе хлебушка, подивился либерализму, с которым пленнику тут предоставляли возможность пользоваться вполне убойного размера кухонным ножом. А когда еще и Серега ушел, вымолив влажным взглядом еще одну дозу, стало ясно: Михуил вполне уверен, что я теперь у него на прочном, обеспечивающем мою лояльность крючке. Это воодушевляло. Полянкин разливался бархатистыми трелями. Видать, в каждом из нас есть некая кнопка, которая дает пуск извержению словесного поноса о самом важном, сокровенном. Или он просто намолчался, не имея с кем пооткровенничать.
   - И... на сколько эти штуки потянут? - При всем моем вроде бы безразличии голос у меня почему-то сел. - Если продать?
   - Это? - безразлично отмахнулся Михуил. - Это, парнишка, копейки! Главная ценность вон в том сверточке. Посмотри, посмотри, не изображай безразличия, я ведь знаю, как у тебя сердце екает... Кстати, не вздумай планировать чего-нибудь лихого. Знаю я про твою любовь к ножикам. Но тут у меня насчет безопасности все схвачено.
   Если бы не был я так занят тем, что предельно осторожно, то ли опасаясь подвоха, то ли боясь порушить некую немыслимую ценность, разворачивал белую финскую бумагу, я бы посмеялся его наивности. Даже дурак с одним ножом - а их в поле досягаемости было аж целых два, - который прижат к горлу хозяина, имеет очень большие шансы выйти из любого подполья. Если это безопасность, то мы в Чечне на курорте пребывали... "Стоп! сказал я своей хвастливости. - А не развезло ли тебя от еды, водочки и блеска камушков?" Потому что на белейшей финской бумаге лежало то самое ожерелье, которое на моих глазах укладывали в кейс эксперты-ювелиры.
   Сейчас, без футляра, оно казалось огромной, сияющей золотом и разноцветьем рубинов, изумрудов и бриллиантов змеей. Тем более что застежка у него была в форме змеиной головы, с необычными желтыми бриллиантами в глазницах. Наверное, это потому, что змея всегда считалась символом мудрости, да и сейчас считается у некоторых... Да, вблизи эта хреновина производила впечатление. И делала вранье Михуила еще непонятнее. Какой же идиот сунет в кейс с таким сокровищем взрывчатку? Радиомаячок, пусть даже и два, понятно. Но взрывчатку?
   Ничего не понимаю.
   - Что это? - Челюсть у меня отвисла: подыграл Михуилу, наблюдавшему за мной с хитрой усмешечкой. - Подделка?
   - Нет! Золото и камешки настоящие! - радостно, как Якубович в "Поле чудес", заверил Полянкин.
   - Тогда... Зачем было это минировать? Оно ж сколько стоит!
   О том, что весило все, что он мне показывал как содержимое кейса, уже раза в два больше, чем весил кейс, я ему говорить не стал. Тот, у кого хватает ума помогать считать себя дурнем, имеет в таких играх больше шансов.
   Михуил довольно захохотал:
   - Мина-то и есть главное сокровище твоего чемодана!
   Я молча вернулся к столу и к тарелке. Что-то мне обрыдло играть идиота. Сам расскажет, его уже не остановить. Но по некотором размышлении все же сделал над собой усилие и с набитым ртом опять изобразил изумление. Это крайне обрадовало Михуила.
   - Ото ж, парниша! Это тебе не ноги в руки - и бежать. Тут просто мозгов мало. Нужны жадность и интеллект! Только этот сплав дает необходимую интуицию, понял - нет? С первым у тебя порядок, а второе... Если не предашь и не струсишь - научу. Такому научу, что тебе никто другой не в силах дать. Только держись за меня...
   - Да что же это, Михал Федорыч, разгадай загадку!
   - А ты прикинь: на кой минировать драгоценность, которая стоит полтора миллиона долларов? Ну?
   Я на это, вполне искренне недоумевая, выпятил губу и задумался. Но схема-картинка сложилась в голове так быстро, что еле сдержался, чуть не брякнул, о чем подумалось. Нам, дуракам, так редко приходит что-то светлое в голову, что очень трудно не похвастаться открытием. Задним числом я с холодком порадовался тому, что мне повезло ускользнуть от заказчиков в аэропорту. Знал бы, в чем дело, - наверняка не ушел бы. Осознание опасности странным образом притягивает ее, вот еще почему неумейкам да наивным всегда везет. Они не знают, чем рискуют. Идут над пропастью, аки по земле. Вот и я целый день, как дурак, шарахался по городу, даже не подозревая, что ношу в кейсе.
   Михуила, видать, тоже вдруг озарило. Он почти восторженно - на него водочка подействовала - вскричал:
   - Ты посмотри, как все повторяется? А?! Ты только посмотри!.. Слушай, ты читал "Золотой теленок"?
   Меня слишком изумили его всхлипы, чтобы огрызнуться - некогда, мол, мне было читать, когда я ради чьего-то золотого тельца чеченцев дырявил. Не до книжек как-то, если очень внимательно приходится с утра до вечера озираться. Чтобы благодарные за визит аборигены не отплатили соответствующей монетой. Впрочем, у меня вообще на беллетристику рефлекс. Полстранички любого текста, если это не приказ об очередном задании и не оперативная информация, вгоняют в глубокий и душевный сон.
   - Не читал? Ильфа и Петрова?! - изумился Полянкин. - Как я тебе завидую! Хотя, конечно, сейчас многое иначе смотрится... Жаль, теперь тебе не оценить... - И он неожиданно впал в хмурую задумчивость.
   - Чего не оценить? - попытался я его расшевелить.
   - А-а-а, так... Мелочи! - Он опять налил себе и мне, чокнулся и, опрокинув, резко выдохнул: - Хорошо... Доел? Тогда пошли, пора работать. Вернее, мне - работать, а тебе - развлекаться... Поверь, Олег, не всем так везет, как тебе. Ой не всем. И не в том, что именно подвернулось счастье. А в том, что есть кому тебе подсказать, в чем оно, твое счастливое везение. Серьезнейшая проблема: людям везет гораздо чаще, чем большинство из них думает! - Как обычно, новая порция водочки дала импульс его языку. - Но мы все - ярлычники. Ловишь мысль, нет? Язычники-ярлычники! Замечаем только то, где есть этикетка. "_Везение_, артикул такой-то. Хватать обеими руками. И зубами!" А если судьба-хулиганка пошутила? Отодрала правильную бирку и прилепила другую? Обходим сторонкой услужливо расстеленную соломку, предпочитая материться, когда чуть позже шмякаемся...
   Эк его повело. Но и меня что-то разморило. Голова задубела, подташнивало. Тарелка уже давно опустела, а вкус капусты во рту вдруг стал сильным и приторно-резким, смешавшись с памятью о вчерашней немочи. Я скривился от желания почистить зубы.
   - Не веришь? Ну и зря, - превратно истолковал мою мимику Михуилище. Тебя прозомбировали жить по чужим указкам, ты и рад стараться. Если даже на раю будет вывеска "Сортир", такие, как ты, там из чувства долга нагадят. Вам хоть кол на голове теши. А прилепят к унитазу ярлычок "Счастье в широком ассортименте" - оближешь с наслаждением...
   Полянкин замедленно поднялся, расплываясь в моих глазах и нависая надо мной необъятным пузом. Где-то вверху чернела маленькая головка с губастым ртом, похожим на алчное влагалище... Ой, повело меня куда-то не туда... Неужели эта сволочь опять меня какой-то дрянью напичкала? Точно подсыпал чего-то. Угораздило же меня, как подопытному кролику, попасть в кружок этого юного химика.
   - Ладно, пошли. Пошли-пошли! Я тебя с настоящим раем познакомлю. Сам дойдешь?
   Я попытался сказать "смотря куда", но вместо слов из глотки вырвалось нечто совершенно невнятное. Я откашлялся и попробовал еще раз:
   - Шмотя... Шмутря... к-куд-ра! Ты есть ды... дыйду...
   Язык задеревенел и словно встал поперек рта. Я осторожно поднялся. Ноги держали хорошо, несмотря на сумбур в голове и в глотке. Идя за вяло туманящейся спиной Ми-Хуи-Ла Полянкина - забавную ему я кликуху приклеил, верно? - я сосредоточился на шагах. Пытался их ритмом упорядочить кашу в мыслях и вернуть их к делу.
   "Допустим, что кейс все-таки был заминирован. Пусть не столь обильно, как представляет для того, чтобы меня запугать, Михуил, но допустим. На кой взрывать ожерелье царицы Тамары, которая вроде была бабой неземной красоты с широкой жопой... Стоп, жопа - не по теме. Ага... Полтора лимона минируют только тогда, когда не хотят, чтобы их мог получить кто-то чужой. Значит, на того, кто в кейс без спросу залезет, был прицел, а не на самолет... Кстати, я как-то в самолете дрючился с одной Катей-Катюшей. В сортире. Там все дрожало-вибрировало. На нее вибрация влияла возбуждающе, и она кончала, как тот ракетный гвардейский миномет. А меня эта дрожь сбивала с ритма. И я никак не мог достичь завершения, хотя в дверь уже ломились другие жаждущие... Чего? А, наоборот: жел... лающие... При чем тут лай, если Катюша своими нежными губками... Стоп! Опять на порнуху потянуло. А что? Хорошая вещь... Вещь? О каких это я вещах сейчас думал? Чего я на эту Катюшу-то перешел? На самолет?