Таманцев Андрей. Провокация (Солдаты удачи - 15)

   На другой день его привезли сюда. И сняли для него эти апартаменты. Бабок не дали, но сказали, что в гостинице и в ресторане у него открытый счет. Он должен вести себя достойно. Потому что он...
   Ну правильно. Потому что он - внук национального героя Эстонии штандартенфюрера СС Альфонса Ребане, про которого хотели снимать фильм "Битва на Векше". Почему и была устроена презентация. Все сошлось.
   Боже милостивый, ну почему все нужно валить в одну кучу? Почему нельзя сделать так, чтобы он жил в этом люксе, а внуком национального героя был кто-то другой?
   Нельзя, да? Ну понимаю, понимаю. Нельзя так нельзя. Воля Твоя. Как скажешь.
   Ладно, с этим разобрались. Какие-то неясности еще оставались, но они потом прояснятся. По ходу жизни. А теперь нужно было разобраться с блондинкой.
   Вчера, это уже твердо вспомнилось, он решил отпраздновать новоселье. И собрал всех своих приятелей, до кого дозвонился. Не то чтобы он очень по ним соскучился, это был просто способ проверить Юргена Янсена. Я свободный человек или я не свободный человек? Если свободный, то делаю что хочу. А хочу я весело попрощаться со старой жизнью. Вам она может нравиться или не нравиться, но это моя жизнь. Я не просил вас в нее вмешиваться. Вы вмешались. Вам от меня что-то надо. Ладно, получите. Но и я хочу получить свое. А нет - снова свалю. И будете объяснять общественности, куда делся внук национального героя. Вот так.
   Томас ожидал, что Янсен взбеленится, но тот неожиданно легко согласился. И эта легкость встревожила Томаса и омрачила его победу.
   Собралось человек пятнадцать. Почему все так быстро нажираются на халяву? Среди гостей были центровые девочки. Эта блондинка могла быть одной из них. Правда, таких блондинок Томас не помнил. Может, новенькая?
   Он посмотрел на кровать. Блондинка уже не спала. Она лежала на боку, подперев щеку ладонью, и с интересом наблюдала за Томасом. Ей было, пожалуй, лет двадцать семь. Не клюшка зеленая. Волосы богатые, лицо с правильными чертами, без косметики никакое - как эскиз на холсте. Зеленые насмешливые глаза. Кошачьи. Томас был уверен, что никогда раньше ее не видел, но лицо показалось почему-то знакомым.
   - Привет. Ты был неподражаем, -промурлыкала она на хорошем эстонском. Если твой дедушка воевал так же, как ты вчера в постели, то ничего удивительного, что немцы проиграли войну.
   - Как? - переспросил Томас. - Повтори. Только медленно.
   Она усмехнулась. Как-то очень обидно. Томас обиделся.
   - Знаешь, что в таких случаях говорил мой дедушка? - спросил он. - Он говорил: "Милая фрейлейн, я не такой мужчина, которому в кайф трахать пьяную женщину".
   - Пьяная женщина - это про кого? - поинтересовалась она.
   - Про тебя. Посмотри на свои ноги.
   Она откинула одеяло и посмотрела на свои ноги. Ноги у нее были в полном порядке. Остальное тоже. Все что надо, и ничего лишнего. И блондинка была натуральная. В этом уже не было никаких сомнений. Она подтянула чулок и вопросительно взглянула на Томаса:
   - И что?
   - Трезвые женщины снимают оба чулка. Или ни одного.
   - Но ты сам просил меня снять один чулок, а второй не снимать.
   - Я? - удивился Томас. - А зачем?
   - Ты сказал, что это тебя заводит.
   - Я так сказал?
   - Ну хватит. Да, ты так сказал. Я так и не дождалась, когда ты заведешься.
   - Я сейчас заведусь, - подумав, сообщил Томас.
   - Перебьешься, - отрезала она и натянула одеяло до подбородка. - Все нужно делать вовремя. А теперь отдай мой халат и убирайся в свою спальню.
   - А это чья спальня?
   - Моя.
   - А где моя?
   - Рядом.
   И снова что-то не складывалось. Не сходились концы с концами. А не занесло ли его по пьянке в чужой номер? У Томаса уже мелькала эта мысль. Да, мелькала. Когда он увидел на трюмо "Шанель номер пять". И чемодан, который прилетел из Женевы. Нужно было это проверить.
   - А этот номер, вообще, он чей? - осторожно поинтересовался он.
   - Твой.
   - Но если он мой, почему эта спальня твоя?
   - О господи! - вздохнула она. - Томас Ребане, вчера ты мне показался умней.
   - Давай лучше поговорим о тебе, - предложил Томас. - О себе я и так знаю довольно много. Может, не все, но почти все. Ты кто?
   - Твой пресс-секретарь.
   - Здрасьте, - сказал Томас. - Зачем мне пресс-секретарь?
   - Здрасьте, - ответила она. - Зачем человеку нужен пресс-секретарь?
   - Не знаю. Зачем?
   - Связь с прессой. Паблик рилейшнз. Политические заявления от твоего имени. Хочешь сделать какое-нибудь политическое заявление?
   - В другой раз, - пообещал Томас. - Как тебя звать?
   - Рита.
   - А дальше?
   - Рита Лоо.
   - Рита Лоо, - повторил Томас. - Постараюсь запомнить. Это ты прилетела из Женевы?
   - Я.
   - Я так и подумал. Потому что сам я в Женеве никогда не был. И поэтому прилететь оттуда не мог. Что ты делала в Женеве?
   - Училась.
   - Долго?
   - Долго.
   - А я учился в Тарту. Правда, недолго, - припомнил Томас, и ему почему-то вдруг стало так грустно, что пришлось выпить. - Твое лицо кажется мне знакомым. Но оно было не таким живым. Не в смысле неживым, а в смысле холодным. Таким, знаешь ли, мраморным. Хочешь мартини? - с надеждой спросил он. С надеждой, что не хочет. Потому что день только начинался, а в бутылке оставалось уже немного.
   - Нет, - сказала она. - В семье достаточно одного пьющего.
   Томас глубоко задумался.
   - Ты мне нравишься, Рита Лоо, - поделился он с ней итогом своих раздумий. - Да, нравишься. По-моему, ты хитрая штучка, но в тебе что-то есть. И если ты будешь говорить просто и понятно, мы поладим. Про какую семью ты сказала?
   - Про нашу.
   - Про нашу. Это очень интересно. Разве я сделал тебе предложение? Раньше я за собой такого не замечал.
   - Сделаешь.
   - Заранее дезавуирую!
   Она усмехнулась. И снова как-то очень обидно.
   - Ты не знаешь, от чего отказываешься.
   - Почему не знаю? - обиделся Томас. - Я видел.
   - Не все можно увидеть глазами.
   - Рита Лоо! Я просил тебя говорить понятно! Глазами можно увидеть все! А чего нельзя увидеть глазами, того вообще увидеть нельзя! Потому что нечем.
   Она засмеялась:
   - Томас Ребане, я тебе завидую. Тебе столько еще предстоит узнать!
   За дверью послышался какой-то шум. Томас насторожился и на всякий случай убрал бутылку за кресло. Шум стих. Томас еще послушал, потом вполголоса спросил:
   - Ты случайно не знаешь, эти люди, там... - Он неопределенно кивнул в сторону гостиной. - Что они делают?
   - Сейчас? Не знаю. А вчера они вытаскивали твоих гостей и грузили в лифт.
   - А они... кто?
   - Твоя охрана. Только не спрашивай, для чего человеку нужна охрана. Она нужна, чтобы его охранять. Особенно если этот человек - национальное достояние. А теперь иди, - попросила она. - Я от тебя слегка угорела. Мне нужно привести себя в порядок, у меня сегодня много дел. Мы еще успеем наговориться. У нас впереди целая жизнь.
   - Ты в этом уверена? - озадаченно поинтересовался Томас.
   Она улыбнулась:
   - Я на это надеюсь.
   Томас не успел осмыслить ее слова. В дверь постучали.
   - Войдите, - сказала Рита почему-то по-русски.
   На пороге появился невысокий молодой человек. Кажется, тот, кто выходил в холл с пистолетом в руке. Сейчас на нем был серый пиджак букле, и кобуры с пистолетом не было видно.
   - Доброе утро, Рита, - сказал он. - Извините за беспокойство. Привет, Фитиль. Уже два раза звонил какой-то человек. Некий господин Мюйр. Он хочет с тобой встретиться. Говорит, что хорошо знал твоего деда. Во сколько ему приехать?
   - Ни во сколько! - твердо отказался Томас. - Я не знаю никакого Мюйра. Если он знал моего деда, пусть напишет воспоминания и пришлет мне. Я ознакомлюсь.
   - Он сказал, что у него есть важная информация. Важная для тебя.
   - Мне не нужна важная информация. У меня и так много важной информации. Мне нужно время ее обдумать.
   При упоминании фамилии посетителя Рита Лоо, как отметил Томас, нахмурилась, потом ненадолго задумалась, но тут же изобразила доброжелательность.
   - Дорогой, ты не можешь отказываться, - промурлыкала она. - Ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь всей Эстонии. Передайте господину Мюйру, что господин Ребане примет его, как только приведет себя в порядок, переоденется и позавтракает. Надеюсь, дорогой, двух часов тебе хватит. Значит, в четырнадцать часов.
   - Скажу. И еще. Твой водитель спрашивает, когда тебе понадобится машина.
   - У меня есть водитель? - удивился Томас.
   - Есть.
   - А какая машина?
   - "Линкольн". Лимузин, белый.
   - Понимаю, - сказал Томас. - У меня есть пресс-секретарь. У меня есть белый "линкольн". С водителем. У меня есть охрана. Вы, да?
   - С каких пор мы на "вы"? - удивился молодой человек. - Потряси головой, Фитиль!
   Томас потряс. И вспомнил.
   - Я тебя узнал! - радостно известил он. - Ты - Муха. Точно? Ты бросил в бандитов мою водку. Очень метко бросил. Я бы так не смог. У меня бы не поднялась рука. Привет! Откуда ты взялся?
   Молодой человек с недоумением посмотрел на него и укоризненно покачал головой:
   - Тяжелый случай. Завязывай, Фитиль, с выпивкой. Точно тебе говорю тебе: завязывай. Ты сам потребовал, чтобы мы тебя охраняли.
   - Нет, - подумав, проговорил Томас. - Я не требовал.
   - Ты сказал, что боишься покушения. Со стороны русских экстремистов.
   - Нет, - уверенно сказал Томас. - Я этого не говорил.
   - А если вспомнить? Напрягись. Ты говорил это Янсену.
   Томас еще подумал и повторил:
   - Нет. Я не мог этого говорить. Потому что об этом никогда не думал. А раз не думал, то и не говорил.
   - Господа, вы не могли бы продолжить беседу в другом месте?- вмешалась Рита Лоо. - Олег, проводите Томаса в его спальню. А водителю передайте, что машина будет нужна мне. Как, вы сказали, зовут человека, который хочет встретиться с Томасом?
   - Мюйр. Матти Мюйр. Вы его знаете?
   - Может быть. Таллин - маленький город. У нас все знают всех.
   Пресс-секретарь. Из Женевы. Белый "линкольн". Водитель. Охрана. И какая! Трое русских ребят, которых целый день не могли захватить вся полиция и все Силы обороны Эстонии. И не захватили бы, если бы он, не подумав, не привез их в сторожку под Маарду, о которой знал Юрген Янсен.
   И полный гардероб костюмов. Три. Нет, четыре. Томас стоял в своей спальне и размышлял о том, что быть внуком национального героя Эстонии это, оказывается, совсем не плохо. Спальня была такая же, как у Риты Лоо, только не белая, а в золотистых тонах. И такая же мебель. И такая же многоспальная кровать. И к ней тоже примыкала ванная. Черная.
   Да, неплохо. Даже хорошо. Вот только сам герой немножечко не того. Но, как сказал один эстонский писатель: "Эстония маленькая страна, поэтому ей приходится заполнять свой пантеон разным говном". Он сказал не совсем так, но типа этого.
   И чем же за все это придется платить?
   Томас был не из тех, кто портит себе нервы проблемами до того, как они возникли. В конце концов, все люди смертны. И если все время об этом думать, что это будет за жизнь? Это будет не жизнь, а ожидание смерти.
   И все-таки была какая-то неуютность.
   Да что же этим долбаным национал-патриотам от него нужно?
   И еще одна мысль не давала Томасу покоя. Где он мог видеть Риту Лоо? Отчего ему знакомо ее лицо? Почему при попытке вспомнить словно окатывает какой-то прохладой? Неживой. Музейной.
   И он вспомнил. И похолодел. И снова его прошибло липким потом - тем потом, от которого обмывают покойников.
   Он вспомнил, где видел это лицо. В Эрмитаже. Да, в Эрмитаже!
   У Риты Лоо было лицо музы истории Клио. Опять достала!
   Человеку, который хорошо знал национального героя Эстонии штандартенфюрера СС Альфонса Ребане и у которого, как он сказал по телефону, была важная информация для его внука Томаса Ребане, было семьдесят девять лет, но больше семидесяти восьми ему не давали. Об этом он сообщил мне сам:
   - В молодости, когда мне было шестьдесят два года, мне иногда давали шестьдесят три. Но это было давно. Сейчас я выгляжу моложе своих лет.
   Он был маленький, сухонький. Серая велюровая шляпа надета набекрень, лихо. Тонкая полоска жестких седых усов словно приклеена над губой. Возрастные пигментные пятна на восковом малоподвижном лице, а глаза живые, цепкие. Длинный зонт с изогнутой рукоятью в маленькой, затянутой в черную кожаную перчатку руке. При этом он не опирался на него, а как бы слегка поигрывал им, как франт тростью. В другой руке - небольшой серый кейс. Серое теплое пальто. Вокруг шеи вязаный шарф. Упакован и отовсюду подоткнут, чтобы не дуло.
   Господин Матти Мюйр.
   Поскольку на этом этапе оперативной комбинации, в которую нас втравил начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий генерал Голубков, нашей задачей было контролировать все контакты Томаса Ребане и фиксировать все, что происходит вокруг него, я счел необходимым присутствовать при его встрече с господином Мюйром.
   В Эстонию мы ехали не работать, а развлекаться, поэтому не взяли никакой аппаратуры, без которой современный человек чувствует себя словно лишенным одного из органов чувств - иногда зрения, а чаще слуха. Артист купил в киоске в холле гостиницы чувствительный диктофон, мы пристроили его в предназначенном как раз для таких деловых встреч кабинете в апартаментах Томаса. Но разговор мог пойти на эстонском языке, а расшифровка и перевод на русский - это время. Поэтому за четверть часа до встречи я спустился в холл гостиницы и начал присматриваться к входящим. Для начала мне нужно было перехватить Мюйра, а потом найти повод, чтобы каким-нибудь естественным образом подключиться к его беседе с Томасом.
   Гостиница "Виру", когда-то интуристовская, была построена в стародавние советские времена и чем-то напоминала метро. Много мрамора, бронзы, тяжелые дубовые двери. Новые хозяева постарались освежить интерьеры современной мебелью, барами, киосками дорогих магазинов, но отпечаток "Интуриста" вытравить все же не удалось. Он был не только в помпезности, но и в самой атмосфере. Даже богатые немцы и шведы, свободно чувствовавшие себя в "Хилтонах" и "Шератонах", примолкали под взглядами вышколенного обслуживающего персонала, в которых, при всей любезности, сквозило что-то стальное, гэбэшное. Интуристовское.
   Народу в холле было немного, бизнесмены разошлись по делам, туристы разъехались на экскурсии. У входных дверей величественно прохаживался пожилой швейцар в ливрее, важный, как адмирал. Несколько привлекательных девушек, вынужденных из-за немыслимой конкуренции работать даже в эти дневные, практически глухие для их ремесла часы, сидели в креслах в углу холла, картинно курили и бесплатно демонстрировали всем желающим свои достоинства. У кого что было. Двух из них я узнал, они были вчера в гостях у Томаса. Я приветливо помахал им, но они сделали вид, что меня не узнали. Или действительно не узнали. Что, в общем, неудивительно, если вспомнить, в каком виде они вываливались из гостей.
   Но не их коленки властно притягивали мой взор, а спина человека, который сидел на высоком табурете за стойкой бара, пил кофе и рассеянно листал какой-то пухлый еженедельник. У его ног стояла небольшая спортивная сумка с надписью "Puma". Время от времени он поглядывал на зеркальную стенку бара с полками, уставленными разнокалиберными бутылками. Но он не на бутылки смотрел. Он смотрел в зеркало. И когда увидел в нем того, кто ему был нужен, расплатился с барменом, поднял сумку и направился к конторке дежурного портье, старательно не глядя в мою сторону, что было непросто, так как я стоял рядом с конторкой. Я тоже старательно на него не смотрел.
   - Nummer sechs Hundert zwei und dreizig, bitte,(1) - сказал он самую малость громче, чем это было нужно, чтобы его услышал портье. Но достаточно, чтобы услышал я. И повторил по-русски - для тех, кто не учил в школе немецкого языка или учил плохо: - Шестьсот тридцать второй.
   1 Номер 632-й, пожалуйста (нем.).
   - Ein Moment, Herr Hamberg. Bitte, Herr Doktor(1).
   - Danke schon(2).
   1 Одну минуту, господин Гамберг. Пожалуйста, господин доктор (нем.).
   2 Большое спасибо (нем.).
   Доктор Гамберг взял услужливо поданный ему ключ и направился к лифтам, так и не взглянув в мою сторону. Он был таким же Гамбергом, как я президентом Ельциным, а доктором действительно был. Военным хирургом. Правда, последнюю операцию он сделал, если мне не изменяет память, летом 1995 года в Чечне под Урус-Мартаном. Закончить ее он не успел, потому что на полевой госпиталь напали боевики. Он приказал ассистентке наложить швы, а сам, как был, не снимая зеленого хирургического халата и резиновых перчаток, взял из-под операционного стола свой "калаш" и за полчаса сократил число борцов за независимость Ичкерии на энное число единиц. После той ночи он больше никого не возвратил к жизни. А вот наоборот - было.
   Доктор Гамберг. Капитан медицинской службы, а ныне рядовой запаса Иван Перегудов. Для своих - Док. И не только для своих. Дружеское прозвище уже стало его оперативным псевдонимом. Как Пастух для меня, Муха для Олега Мухина, Артист для Сеньки Злотникова и Боцман для Дмитрия Хохлова.
   "Шестьсот тридцать второй номер, Рудольф доктор", - повторил я для памяти, продолжая наблюдать за гостиничным холлом. Раз появился Док, можно было ожидать появления и Боцмана. Но Боцман не обнаруживался. Зато обнаружился господин Матти Мюйр.
   На Мюйра я обратил внимание сразу - по тому, как засуетился перед ним швейцар: широко распахнул дверь, придержал ее, подобострастно закланялся. Так суетятся перед очень богатым и щедрым клиентом. Не похож был этот франтоватый старикан на очень богатого клиента. И тем более на клиента щедрого. Еще так лебезят перед большим начальством. Но и на начальство он не тянул. Стар для начальства. Значит, был когда-то начальством. И настолько грозным, что трепет перед ним сидел в швейцаре даже сейчас.
   Почему-то я был почти уверен, что это и есть Мюйр. Человек моложе его вряд ли мог быть знаком с Альфонсом Ребане, отбросившим копыта в 1951 году. Но на всякий случай решил подождать, убедиться.
   Дежурный портье был слишком молод, чтобы знать этого старого франта в пору его всевластия, но он верно оценил суетливость швейцара и поспешно привстал из-за стойки, сама любезность. Мюйр что-то сказал ему по-эстонски, тот закивал и схватился за телефон - звонить в номер, чтобы известить, что пришел и сейчас поднимется господин... Э-э?
   - Мюйр, - назвался старик. - Матти Мюйр. Теперь ошибки быть не могло. Я подошел и сообщил:
   - Господин Мюйр, господин Ребане ждет вас.
   Он словно ощупал меня взглядом и тут же заулыбался:
   - Он прислал вас встретить меня? Очень мило. Ваше имя, юноша?
   - Сергей Пастухов. Секьюрити господина Ребане.
   - Военная косточка. Не так ли? Не отрицайте, это неистребимо. Офицер. Я прав?
   - Был, - подтвердил я. - Давно.
   - Что означает для вас "давно"? - живо поинтересовался он.
   - Три года назад.
   Тут-то он и сообщил мне, сколько ему лет и что означает для него самого слово "давно".
   Едва мы вышли из лифта, дверь апартаментов открылась и на пороге появилась Рита Лоо. Вчерашнее шелковое мини-платье она сменила на вязаное, с широким воротом, тоже черное и похожее на длинный свитер. Не слишком длинный. Совсем не длинный. Даже, пожалуй, короткий. Черное выгодно оттеняло цвет ее волос, летний ветерок во ржи, из ворота прорастала стройная шея, точеное личико, а зубки, зубки - "Орбит" без сахара, "Мастер Дент" отдыхает.
   Если бы она надумала присоединиться к девицам в холле гостиницы, она не сразу нашла бы клиента. Дороговато будет.
   При виде Мюйра на ржаное поле набежала грозовая туча, порыв ветра прошел по ржи. Но Рита тут же взяла себя в руки, вежливо улыбнулась, загарцевала холеными ножками, отступая от двери и как бы вовлекая гостя в номер, заговорила по-эстонски.
   - Нет-нет, прелестное дитя, - возразил Мюйр, входя. - Давайте говорить по-русски. Будем снисходительны к людям, которые не знают нашего языка. Это не их вина, не так ли? Им можно посочувствовать. Они сами себя обрекают на глухоту.
   Говоря это, он поставил кейс на пол, потом вручил Рите зонт и начал снимать перчатки, по очереди сдергивая их с пальцев. Когда перчатки были сняты, бросил их в шляпу и шляпу тоже вручил Рите. Затем позволил снять с себя пальто и размотал шарф.
   Возраст пожилых людей можно определять по лицу и рукам, а можно и по одежде. Время, когда они переставали следовать моде, застывало в покрое их костюмов и платьев. Даже у тех, кто за модой никогда не следил. Магазинный ширпотреб тоже нес в себе отпечаток времени.
   На Мюйра это правило не распространялось. Он выпадал из времени. В его черном костюме-тройке угадывались и кичливая суровость пятидесятых, и развратная избыточность наших времен с потугами модельеров внести хоть какое-то разнообразие в консервативный мужской костюм, а золотая цепочка карманных часов на жилете отсылала и вовсе к началу века.
   Он остановился перед зеркалом, пригладил ладонями серые жесткие волосы на висках, кончиком мизинца расправил усы. Поинтересовался у Риты, оглядывая себя:
   - Сколько, по-вашему, мне лет, милочка?
   При этом он слегка подмигнул мне через зеркало: сейчас вы увидите, юноша, что я был прав, больше семидесяти восьми мне не дают. Такой у него, видно, был пунктик.
   - Сто пятьдесят, - с любезной улыбкой ответила Рита.
   - Вот как? - слегка удивился он, но глаза застыли, стали жесткими, мертвыми.
   - Неужели больше? - тоже удивилась она. - Этого не может быть.
   - Вы мне льстите. Разрешите представиться: Матти Мюйр. С кем имею удовольствие?
   - Рита Лоо. Пресс-секретарь господина Ребане, - представилась и она.
   - Рита Лоо, Рита Лоо, - пожевал Матти Мюйр, словно вспоминая. Но я почему-то был совершенно уверен, что он только делает вид, что вспоминает. А на самом деле все прекрасно помнит. Он был из тех, кто ничего не забывает. И ничего не прощает. И Риту Лоо он знает, а она знает его. Но оба это скрывают.
   - Я знал молодого человека с такой фамилией, - сообщил Мюйр. -Да, знал. Александр Лоо. Журналист. Вы имеете к нему отношение?
   - Он был моим мужем, господин Мюйр.
   - Вы развелись?
   - Он умер, господин Мюйр.
   - От чего?
   - От чего умирают люди? Вам ли этого не знать. От жизни, господин Мюйр.
   - Прискорбно. Весьма прискорбно, - покивал он, но глаза оставались холодными, мертвыми. - Но неотвратимо, увы. Впрочем, почему "увы"? Смерть бывает и избавлением. Не правда ли, госпожа Лоо?
   У меня снова, как уже не раз за последние дни, появилось ощущение, что я попал в чужую компанию, где свои страсти, понять которые постороннему не дано. И страсти эти такого накала, что в холле как бы начало чуть-чуть пованивать серой из преисподней.
   Мюйр поднял кейс и обернулся ко мне:
   - Куда прикажете?
   Я открыл дверь гостиной:
   - Прошу.
   - Знакомый номер, - заметил Мюйр, осматриваясь. - Добрый день, молодые люди, - поздоровался он с Артистом и Мухой. -Тоже охрана?
   - Да, - подтвердил я.
   - Неплохо, - оценил он. - Такой охраны не было даже у меня. Гостиная. Она стала еще роскошней. Бар. Уместно. Раньше бара не было. Там - кабинет. Там - спальни. А там -музыкальный салон. Когда-то в нем стоял рояль "Бехштейн". А сейчас?
   - Стоит и сейчас.
   - На нем однажды играл сам Ван Клиберн. Правда, я слушал его, так сказать, по трансляции. Вы понимаете, надеюсь, что я этим хочу сказать?
   - Понимаю, - кивнул я.
   - Но все равно это было впечатляюще. Да, знаменитый номер. Мы называли его министерским. Он был предназначен для первых лиц: союзные министры, первые секретари обкомов. Пожив в этом номере, многие переставали быть первыми. И даже вторыми. Поразительно, как действовала на людей роскошь. Сейчас, конечно, этим не удивишь никого. Но всего лет двадцать назад... Какие разговоры велись здесь! Какие мысли высказывались! А какие трансляции передавались из спален? Наши операторы дрочили, как сумасшедшие. Сколько молодой эстонской спермы было выброшено на ветер! Совсем впустую. Если бы она пошла в дело, эстонцев было бы сейчас намного больше. Я даже приказал убрать из операторской мужчин, заменить их девушками. И что бы вы думали? Они тоже стали дрочить. Даже самые целомудренные. Ах, молодость, молодость!
   До меня не сразу дошел смысл его слов. А когда дошел, я прибалдел. Муха с Артистом тоже. И Рита Лоо. Черные снеговые тучи нависли над ржаным полем, надвинулась зима с ее безысходностью. И тоска, тоска. Смерти бы, смерти. Смертушки.
   Мюйр оглядел нас и сделал вид, что спохватился: - Я сказал что-то не то? Ах да, я сказал "дрочить". Мне следовало сказать "мастурбировать". Прошу извинить. Где же господин Ребане?
   Муха повернулся к двери кабинета и гаркнул:
   - Фитиль! К тебе! Какая-то старая гнида!
   На пороге кабинета появился Томас. Он был в темно-синем, с искрой, костюме, весь причесанный и отглаженный, кроме морды лица.
   - Старая гнида? - переспросил он. - Как может так быть? Гнида не может быть старой. Если гнида старая, то это не гнида. Это уже вошка.
   - Вошь, - поправил Мюйр. - В русском языке нет слова "вошка". Есть "вошь".
   - Вошь, - повторил Томас. - Понимаю. Но вы не правы. В русском языке есть такое слово. "Мандавошка". Вы ко мне? Пожалуйста, заходите.
   Мюйр прошествовал в кабинет. Он оставался невозмутимым. Абсолютно невозмутимым. И даже по-прежнему благодушно-доброжелательным. Только вот глаза. Если гнида может быть старой и у нее есть глаза, то такими они и были.
   Рита Лоо отбросила назад копну волос и решительно двинулась вслед за Мюйром. Артист придержал ее за плечо, негромко спросил:
   - Кто это?
   - Самый большой мерзавец в Эстонии.
   - Это мы уже поняли. Кто он?
   - Генерал-майор КГБ. Бывший. Пятое управление. Говорит вам это что-нибудь?
   - Да, - сказал Артист. - Диссиденты.