Страница:
План был такой.
Допустим, в архивах Лубянки обнаружится подписка Альфонса Ребане о его согласии сотрудничать с органами НКВД. Но национал-патриоты заявят, что это фальшивка.
По архивными материалам можно составить сводную справку о деятельности его разведшколы. Но и это легко опровергается тем же доводом, который я привел Кыпсу: в школе работал какой-то другой советский агент.
Экспертное заключение о насильственной смерти Альфонса Ребане само по себе тоже ничего не значит.
Но если все эти документы будут собраны вместе, от них так просто не отмахнешься.
- Допустим, все эти документы мы получим, - подумав, сказал Док. - Как их использовать? К ответу на этот вопрос я был готов:
- Опубликовать. С фотокопиями. А где - найдем. Можно в русскоязычной газете "Эстония". Или в какой-нибудь другой. Это сенсация. Любой газетчик за нее ухватится. И вся Эстония будет до посинения спорить, Штирлиц Альфонс Ребане или не Штирлиц. Если национал-патриоты не полные идиоты, они отменят торжественное захоронение. Что и требуется доказать.
Док надолго замолчал. А потом сказал:
- А что, может сработать. Давай попробуем. - И добавил: - Загадочная история. Думаю, в ней еще немало сюрпризов.
- Надеюсь, что нет, - сказал я. - Куда уж больше!
Я ошибся. Главный сюрприз нас ждал впереди - на муниципальном кладбище южнобаварского города Аугсбург.
Было начало первого ночи, когда мы вышли из небольшого отеля "Хохбауэр" и по Фридхофштрассе, что означало улица Кладбищенская, направились вдоль высокой ограды из стальных пик, соединенных чем-то вроде гербов, к центральному входу кладбища. Слева тянулись одноэтажные строения похоронных контор и гранитных мастерских, светились стеклянные ангары оранжерей. Перед конторами возвышались самых разных форм стелы и надгробные памятники, пока безымянные и без дат.
В одной из этих контор мы утром выбирали гроб. Оказывается, самые дорогие элитные гробы делают не из мореного дуба, а из вишневого дерева. И высшим классом считается дерево, источенное какими-то древесными жучками. Поверхность получается не гладкой, а как бы с тиснением, и весь гроб кажется сделанным словно бы из темно-вишневой кожи. На ней очень эффектно смотрятся литые позолоченные ручки, такие же металлические венки на верхней крышке и фигурные струбцины, которыми верхняя крышка прижимается к гробу вместо плебейских гвоздей.
Выбор гроба мы предоставили Томасу как лицу некоторым образом кровно заинтересованному. Когда мы вылетали из Таллина, он еще не вполне проспался, но уже в Мюнхене выглядел бодрячком, а по дороге из Мюнхена до Аугсбурга и вовсе оживился, восхищенно рассматривал аккуратные, словно кукольные, немецкие деревушки и городки в удалении от трассы, заснеженные альпийские склоны. И лишь в придорожном кафе при "Интертанке", где таксист остановился заправиться, при виде стойки бара и стеллажа с бутылками Томас помрачнел и в его голубых глазах появилось коровье уныние.
Но Док потрудился на славу. Сделав заключительный укол, он минут двадцать методично объяснял Томасу, какие разрушения его организму может принести любое спир-тосодержащее лекарство и даже квас или несвежий кефир. А сто граммов - верная смерть. Док отпечатал на компьютере памятку и велел всегда носить ее при себе, чтобы медицинские работники в случае какого-нибудь происшествия с ним знали, что при лечении категорически запрещено применять любые препараты, в состав которых входит алкоголь. Томас понимающе кивал, но вид у него при этом был такой пришибленный, что нам стало его искренне жалко. И даже Артист, относившийся к Томасу несколько иронически, счел нужным приободрить его:
- Старичок, это же всего на год. А что такое год? Каких-то триста шестьдесят пять дней.
- Триста шестьдесят шесть, - мрачно поправил Томас. - Потому что следующий год високосный.
К выбору гроба для своего названого деда он отнесся с большой ответственностью. Из десятка этих произведений столярного искусства, выставленных в демонстрационном зале, отобрал два со сплошными крышками, приказал поставить их рядом и долго сравнивал, щупал белую атласную обивку, проверял на мягкость. Потом перешел к тиснению. И наконец сказал:
- Dieser! - И, подумав, прибавил: - Bitte(1).
1 Этот! Пожалуйста.
Гроб стоил восемнадцать тысяч марок. Мы расплатились кредитной карточкой, которую выдал мне Янсен, распорядились доставить покупку в служебное помещение кладбища, а сами отправились улаживать дела в мэрии.
Наше появление в приемной мэра вызвало тихую панику, причины которой мы не понимали, пока ее не объяснил сам мэр города Аугсбурга, коренастый розовощекий баварец с внушительным от баварского пива животом. Вид у него был такой, будто бы мы пришли обсудить с ним процедуру его собственных похорон. Он встретил нас посередине своего огромного сумрачного кабинета и, даже не предложив сесть, обратился к нам с энергичной речью, содержание которой тезисно излагал молодой белобрысый переводчик.
Господин мэр не видел никаких причин, чтобы не дать разрешения уважаемому господину Ребане на эксгумацию его гроссфатера и на перевозку его останков на родину.
Господину мэру стало известно, что в Эстонии этому мероприятию придается определенный политический смысл.
Господин мэр об этом ничего не знал и знать не желает.
Господин мэр настоятельно просит господина Ребане и сопровождающих его господ держать причину их приезда в Аугсбург в глубокой тайне и не обсуждать ее ни с кем из посторонних лиц и особенно с журналистами, так как это может вызвать нежелательный резонанс как в самом городе, так и во всей Германии. По этой же причине господин мэр желал бы, чтобы господин Ребане воздержался от посещения могилы своего гроссфатера в дневное время дня, так как это посещение может быть зафиксировано журналистами.
Со своей стороны господин мэр гарантирует, что господину Ребане будет оказано всяческое содействие и все формальности будут сведены к минимуму.
Господин мэр очень надеется, что господин Ребане с должным вниманием отнесется к его просьбе и правильно поймет причины, которыми она вызвана.
Томас выслушал переводчика и успокоил мэра:
- Jawol, natiirlich. Wir alles verstehen(1).
- Карашо, - просиял мэр. - Sehr gut!(2)
1 Конечно, разумеется. Мы все понимаем (нем.).
2 Очень хорошо! (нем.)
- Auf Wiedersehen! - попрощался Томас. Когда мы вышли на площадь, Муха одобрительно похлопал Томаса по спине:
- Вот видишь! Завязал и сразу немецкий вспомнил.
Во избежание огласки для эксгумации и была выбрана ночь.
Возле высоких ворот кладбища нас ждал пожилой чиновник то ли из мэрии, то ли из прокуратуры и кладбищенский сторож в черной униформе. Чиновник нервничал, тревожно оглядывал пустую Фридхофштрассе. Увидев нас, он неодобрительно покачал головой, хотя мы пришли не только точно, но и даже на пять минут раньше. Его неодобрение относилось, возможно, к тому, что он ждал четырех человек, а явились пятеро. В последний момент к нам присоединился Док, добиравшийся до Мюнхена через Берлин. Чиновник открыл калитку, впустил нас на территорию кладбища, еще раз оглядел, как подпольщик, пустынную улицу и юркнул следом.
Кладбище напоминало хорошо ухоженный парк со столетними дубами и буками. Вдоль аллей стояли круглые садовые фонари, на зеленой газонной траве, кое-где прикрытой мокрым снегом, возвышались надгробные камни и памятники самых разных размеров и форм, от простых гранитных глыб до величественных скульптурных групп с ангелами.
Чиновник провел нас в дальний угол парка и показал на два небольших черных камня, стоявших рядом:
- Hier(1).
На одном камне было выбито:
"KOLONELALFONS REBANE. 1908-1951". На соседнем:
"AGNIA STEIN. 1920-1945".
1 Здесь (нем.).
Томас вдруг хлопнул себя по ляжкам и едва ли не завопил:
- Я понял! Теперь я все понял! Я понял, кому было завещание!
- Не шуми, - одернул его Артист. - Кому?
- Розе Марковне Штейн! Она работает главным менеджером у Краба! Ну, конечно! Как же я раньше не догадался? Она же сама говорила мне, что Альфонс Ребане ее отец! А это ее мать!
Развязался еще один узелок в этой таинственной истории, всплывшей из темных глубин прошлого.
Появился кладбищенский сторож и три серьезных молодых могильщика в прорезиненных комбинезонах, с заступами в руках. Потом четвертый прикатил высокую тележку на резиновом ходу, вроде больничной каталки. На ней были деревянные носилки - для того, что когда-то было Альфонсом Ребане.
Могильщики надели перчатки и принялись за работу.
Минут через сорок первый заступ глухо стукнул о дерево. Еще через полчаса могила была вскрыта. Один из могильщиков вылез из ямы и что-то сказал чиновнику.
Томас перевел:
- Говорит, гроб целый. Потому что из дуба.
Сторож куда-то ушел, могильщики отошли в сторону и закурили, а чиновник быстро заговорил, обращаясь к Доку, который был самым солидным из нас и в глазах немца выглядел главным.
Док объяснил:
- Он настаивает, чтобы мы увезли и надгробный камень.
- Ну, увезем, какие проблемы, - кивнул я. - Погрузим в микроавтобус вместе с гробом и увезем.
Вернулся сторож с другой тележкой, пониже и помощней, и с мотком широких ремней. Могильщики приладили их, взялись за концы, выдернули гроб из могилы и погрузили на каталку. Один из могильщиков тщательно очистил скребком налипшую на доски глину, обмел метелкой и повез каталку по аллее, а трое оставшихся быстро закопали могилу, а потом вывернули надгробный камень и перекантовали его на тележку. Яму забросали землей, старательно сровняли с газоном.
Теперь на газоне стоял только один камень.
"AGNIA STEIN".
Развод свершился.
Мы прошли в кладбищенскую служебку - просторное, облицованное белым кафелем помещение со сводчатым потолком. Здесь уже стояла каталка с гробом. На такой же каталке красовалось и новое пристанище Альфонса Реба-не, поблескивая в свете люминесцентных ламп позолотой ручек и мерцая тиснением вишневого дерева.
Чиновник подал могильщикам знак приступать к делу. Аккуратными гвоздодерами они вскрыли гроб и отошли в сторону. Чиновник повернулся к нам и сделал приглашающий жест, деликатно уступая русским господам право первыми ознакомиться с муниципальным имуществом города Аугсбурга, которое теперь переходило в их владение:
- Bitte!
Нам не раз приходилось раскапывать ямы, в которые чеченцы сваливали наших убитых ребят. Случалось вскрывать и массовые захоронения. Это была очень тяжелая работа. От нее сгущалась и начинала гудеть в висках кровь. И смотреть сейчас на останки эсэсовца ни у кого из нас желания не было.
Но посмотреть пришлось.
Док надел заранее купленные резиновые прозекторские перчатки и вооружился большим пинцетом. Пинцет ему не понадобился.
Док постоял над открытым гробом и сделал нам знак подойти. Предложил:
- Полюбуйтесь.
Мы заглянули в гроб. Смотреть было не на что.
Гроб был пустой.
Томас спросил:
- А где же дедуля?
- Вот так, суки! - сказал Артист, - И кого вы будете хоронить в Таллине?
Над муниципальным кладбищем города Аугсбурга висел мутный обмылок луны. Над безмолвными аллеями светились безмолвные фонари. С гор наползал туман, струился между надгробиями, как таинственная река времени.
Которая течет из прошлого в будущее.
Которая размывает старые кладбища и выносит в настоящее старые гробы.
Они никогда не бывают пустыми.
Допустим, в архивах Лубянки обнаружится подписка Альфонса Ребане о его согласии сотрудничать с органами НКВД. Но национал-патриоты заявят, что это фальшивка.
По архивными материалам можно составить сводную справку о деятельности его разведшколы. Но и это легко опровергается тем же доводом, который я привел Кыпсу: в школе работал какой-то другой советский агент.
Экспертное заключение о насильственной смерти Альфонса Ребане само по себе тоже ничего не значит.
Но если все эти документы будут собраны вместе, от них так просто не отмахнешься.
- Допустим, все эти документы мы получим, - подумав, сказал Док. - Как их использовать? К ответу на этот вопрос я был готов:
- Опубликовать. С фотокопиями. А где - найдем. Можно в русскоязычной газете "Эстония". Или в какой-нибудь другой. Это сенсация. Любой газетчик за нее ухватится. И вся Эстония будет до посинения спорить, Штирлиц Альфонс Ребане или не Штирлиц. Если национал-патриоты не полные идиоты, они отменят торжественное захоронение. Что и требуется доказать.
Док надолго замолчал. А потом сказал:
- А что, может сработать. Давай попробуем. - И добавил: - Загадочная история. Думаю, в ней еще немало сюрпризов.
- Надеюсь, что нет, - сказал я. - Куда уж больше!
Я ошибся. Главный сюрприз нас ждал впереди - на муниципальном кладбище южнобаварского города Аугсбург.
Было начало первого ночи, когда мы вышли из небольшого отеля "Хохбауэр" и по Фридхофштрассе, что означало улица Кладбищенская, направились вдоль высокой ограды из стальных пик, соединенных чем-то вроде гербов, к центральному входу кладбища. Слева тянулись одноэтажные строения похоронных контор и гранитных мастерских, светились стеклянные ангары оранжерей. Перед конторами возвышались самых разных форм стелы и надгробные памятники, пока безымянные и без дат.
В одной из этих контор мы утром выбирали гроб. Оказывается, самые дорогие элитные гробы делают не из мореного дуба, а из вишневого дерева. И высшим классом считается дерево, источенное какими-то древесными жучками. Поверхность получается не гладкой, а как бы с тиснением, и весь гроб кажется сделанным словно бы из темно-вишневой кожи. На ней очень эффектно смотрятся литые позолоченные ручки, такие же металлические венки на верхней крышке и фигурные струбцины, которыми верхняя крышка прижимается к гробу вместо плебейских гвоздей.
Выбор гроба мы предоставили Томасу как лицу некоторым образом кровно заинтересованному. Когда мы вылетали из Таллина, он еще не вполне проспался, но уже в Мюнхене выглядел бодрячком, а по дороге из Мюнхена до Аугсбурга и вовсе оживился, восхищенно рассматривал аккуратные, словно кукольные, немецкие деревушки и городки в удалении от трассы, заснеженные альпийские склоны. И лишь в придорожном кафе при "Интертанке", где таксист остановился заправиться, при виде стойки бара и стеллажа с бутылками Томас помрачнел и в его голубых глазах появилось коровье уныние.
Но Док потрудился на славу. Сделав заключительный укол, он минут двадцать методично объяснял Томасу, какие разрушения его организму может принести любое спир-тосодержащее лекарство и даже квас или несвежий кефир. А сто граммов - верная смерть. Док отпечатал на компьютере памятку и велел всегда носить ее при себе, чтобы медицинские работники в случае какого-нибудь происшествия с ним знали, что при лечении категорически запрещено применять любые препараты, в состав которых входит алкоголь. Томас понимающе кивал, но вид у него при этом был такой пришибленный, что нам стало его искренне жалко. И даже Артист, относившийся к Томасу несколько иронически, счел нужным приободрить его:
- Старичок, это же всего на год. А что такое год? Каких-то триста шестьдесят пять дней.
- Триста шестьдесят шесть, - мрачно поправил Томас. - Потому что следующий год високосный.
К выбору гроба для своего названого деда он отнесся с большой ответственностью. Из десятка этих произведений столярного искусства, выставленных в демонстрационном зале, отобрал два со сплошными крышками, приказал поставить их рядом и долго сравнивал, щупал белую атласную обивку, проверял на мягкость. Потом перешел к тиснению. И наконец сказал:
- Dieser! - И, подумав, прибавил: - Bitte(1).
1 Этот! Пожалуйста.
Гроб стоил восемнадцать тысяч марок. Мы расплатились кредитной карточкой, которую выдал мне Янсен, распорядились доставить покупку в служебное помещение кладбища, а сами отправились улаживать дела в мэрии.
Наше появление в приемной мэра вызвало тихую панику, причины которой мы не понимали, пока ее не объяснил сам мэр города Аугсбурга, коренастый розовощекий баварец с внушительным от баварского пива животом. Вид у него был такой, будто бы мы пришли обсудить с ним процедуру его собственных похорон. Он встретил нас посередине своего огромного сумрачного кабинета и, даже не предложив сесть, обратился к нам с энергичной речью, содержание которой тезисно излагал молодой белобрысый переводчик.
Господин мэр не видел никаких причин, чтобы не дать разрешения уважаемому господину Ребане на эксгумацию его гроссфатера и на перевозку его останков на родину.
Господину мэру стало известно, что в Эстонии этому мероприятию придается определенный политический смысл.
Господин мэр об этом ничего не знал и знать не желает.
Господин мэр настоятельно просит господина Ребане и сопровождающих его господ держать причину их приезда в Аугсбург в глубокой тайне и не обсуждать ее ни с кем из посторонних лиц и особенно с журналистами, так как это может вызвать нежелательный резонанс как в самом городе, так и во всей Германии. По этой же причине господин мэр желал бы, чтобы господин Ребане воздержался от посещения могилы своего гроссфатера в дневное время дня, так как это посещение может быть зафиксировано журналистами.
Со своей стороны господин мэр гарантирует, что господину Ребане будет оказано всяческое содействие и все формальности будут сведены к минимуму.
Господин мэр очень надеется, что господин Ребане с должным вниманием отнесется к его просьбе и правильно поймет причины, которыми она вызвана.
Томас выслушал переводчика и успокоил мэра:
- Jawol, natiirlich. Wir alles verstehen(1).
- Карашо, - просиял мэр. - Sehr gut!(2)
1 Конечно, разумеется. Мы все понимаем (нем.).
2 Очень хорошо! (нем.)
- Auf Wiedersehen! - попрощался Томас. Когда мы вышли на площадь, Муха одобрительно похлопал Томаса по спине:
- Вот видишь! Завязал и сразу немецкий вспомнил.
Во избежание огласки для эксгумации и была выбрана ночь.
Возле высоких ворот кладбища нас ждал пожилой чиновник то ли из мэрии, то ли из прокуратуры и кладбищенский сторож в черной униформе. Чиновник нервничал, тревожно оглядывал пустую Фридхофштрассе. Увидев нас, он неодобрительно покачал головой, хотя мы пришли не только точно, но и даже на пять минут раньше. Его неодобрение относилось, возможно, к тому, что он ждал четырех человек, а явились пятеро. В последний момент к нам присоединился Док, добиравшийся до Мюнхена через Берлин. Чиновник открыл калитку, впустил нас на территорию кладбища, еще раз оглядел, как подпольщик, пустынную улицу и юркнул следом.
Кладбище напоминало хорошо ухоженный парк со столетними дубами и буками. Вдоль аллей стояли круглые садовые фонари, на зеленой газонной траве, кое-где прикрытой мокрым снегом, возвышались надгробные камни и памятники самых разных размеров и форм, от простых гранитных глыб до величественных скульптурных групп с ангелами.
Чиновник провел нас в дальний угол парка и показал на два небольших черных камня, стоявших рядом:
- Hier(1).
На одном камне было выбито:
"KOLONELALFONS REBANE. 1908-1951". На соседнем:
"AGNIA STEIN. 1920-1945".
1 Здесь (нем.).
Томас вдруг хлопнул себя по ляжкам и едва ли не завопил:
- Я понял! Теперь я все понял! Я понял, кому было завещание!
- Не шуми, - одернул его Артист. - Кому?
- Розе Марковне Штейн! Она работает главным менеджером у Краба! Ну, конечно! Как же я раньше не догадался? Она же сама говорила мне, что Альфонс Ребане ее отец! А это ее мать!
Развязался еще один узелок в этой таинственной истории, всплывшей из темных глубин прошлого.
Появился кладбищенский сторож и три серьезных молодых могильщика в прорезиненных комбинезонах, с заступами в руках. Потом четвертый прикатил высокую тележку на резиновом ходу, вроде больничной каталки. На ней были деревянные носилки - для того, что когда-то было Альфонсом Ребане.
Могильщики надели перчатки и принялись за работу.
Минут через сорок первый заступ глухо стукнул о дерево. Еще через полчаса могила была вскрыта. Один из могильщиков вылез из ямы и что-то сказал чиновнику.
Томас перевел:
- Говорит, гроб целый. Потому что из дуба.
Сторож куда-то ушел, могильщики отошли в сторону и закурили, а чиновник быстро заговорил, обращаясь к Доку, который был самым солидным из нас и в глазах немца выглядел главным.
Док объяснил:
- Он настаивает, чтобы мы увезли и надгробный камень.
- Ну, увезем, какие проблемы, - кивнул я. - Погрузим в микроавтобус вместе с гробом и увезем.
Вернулся сторож с другой тележкой, пониже и помощней, и с мотком широких ремней. Могильщики приладили их, взялись за концы, выдернули гроб из могилы и погрузили на каталку. Один из могильщиков тщательно очистил скребком налипшую на доски глину, обмел метелкой и повез каталку по аллее, а трое оставшихся быстро закопали могилу, а потом вывернули надгробный камень и перекантовали его на тележку. Яму забросали землей, старательно сровняли с газоном.
Теперь на газоне стоял только один камень.
"AGNIA STEIN".
Развод свершился.
Мы прошли в кладбищенскую служебку - просторное, облицованное белым кафелем помещение со сводчатым потолком. Здесь уже стояла каталка с гробом. На такой же каталке красовалось и новое пристанище Альфонса Реба-не, поблескивая в свете люминесцентных ламп позолотой ручек и мерцая тиснением вишневого дерева.
Чиновник подал могильщикам знак приступать к делу. Аккуратными гвоздодерами они вскрыли гроб и отошли в сторону. Чиновник повернулся к нам и сделал приглашающий жест, деликатно уступая русским господам право первыми ознакомиться с муниципальным имуществом города Аугсбурга, которое теперь переходило в их владение:
- Bitte!
Нам не раз приходилось раскапывать ямы, в которые чеченцы сваливали наших убитых ребят. Случалось вскрывать и массовые захоронения. Это была очень тяжелая работа. От нее сгущалась и начинала гудеть в висках кровь. И смотреть сейчас на останки эсэсовца ни у кого из нас желания не было.
Но посмотреть пришлось.
Док надел заранее купленные резиновые прозекторские перчатки и вооружился большим пинцетом. Пинцет ему не понадобился.
Док постоял над открытым гробом и сделал нам знак подойти. Предложил:
- Полюбуйтесь.
Мы заглянули в гроб. Смотреть было не на что.
Гроб был пустой.
Томас спросил:
- А где же дедуля?
- Вот так, суки! - сказал Артист, - И кого вы будете хоронить в Таллине?
Над муниципальным кладбищем города Аугсбурга висел мутный обмылок луны. Над безмолвными аллеями светились безмолвные фонари. С гор наползал туман, струился между надгробиями, как таинственная река времени.
Которая течет из прошлого в будущее.
Которая размывает старые кладбища и выносит в настоящее старые гробы.
Они никогда не бывают пустыми.