Страница:
Вписав все, что надо, он протянул постановление шустрому старичку. Тот изучил документ, потер подбородок вспотевшей ладонью.
Вмешался в затянувшуюся паузу Пастухов:
— Заняты вы, Егор Кузьмич, изготовлением фальшивых документов. В частности, для Тимура Хабибуллаева. На нем, кстати, и засветились. Записи и съемки ваших деловых контактов у нас есть, в ходе следствия вам их предъявят. А здесь у вас нам придется поискать вещественные доказательства. Думаю, кое-что мы найдем без особых усилий. А заодно досконально проверим всю эту вашу шарашку. Уж больно много здесь техники, которая позволяет изготовить практически все, что угодно.
Старичок вздохнул:
— Интересно, во что же я такое вляпался, раз потребовалось на меня такие средства и силы привлекать? Ума не приложу... Пропала спокойная старость, — подытожил он сокрушенно.
Под окном взвизгнули тормоза.
— Сергей, иди встреть там ребят, — попросил Голубков.
Пастухов ушел.
— Давайте начистоту, — предложил Голубков.
— Давайте, — с подчеркнутой готовностью согласился Егор Кузьмин.
— Да не ерничайте вы, Егор Кузьмич, — с усмешкой сказал Голубков. — Вы же видите, что с вами не шутят. Назовете две фамилии — и я с вами попрощаюсь. Да и оперативники поедут по своим делам...
— Сделайте любезность, Вячеслав Валерьевич, — вспомнил старичок имя-отчество из документа, — отошлите ваши машины, а то коллеги начнут волноваться. А фамилии я вам скажу, если они через меня проходили.
Голубков положил на стол фотографию старшего Дудчика:
— Вы делали новые паспорта для двух мужчин, остановившихся в Кунцеве. Вот один из них. Старичок покопался в столе:
— Вот второй. — Он сам выложил фото Амира. — Он теперь Бикмурзин Ералы Рагимович. А тот, что у вас, называется Степан Гаврилович Поспелов. На суде и следствии я, естественно, показаний не дам.
Голубков поднялся и раскланялся.
— Вопрос из чистого любопытства: вы с ними виделись?
— Отдавал заказ.
— Странно, что этот «Бикмурзин» отпустил вас живым...
Голубков использовал Пастухова как заурядного оперативного работника, чего никогда не бывало прежде. Причиной тому была и нештатность ситуации, когда не хватало профессионально подготовленных людей, и то, что Пастухов владел ситуацией во всех нюансах и подробностях, а значит, мог и мысль подать, и самостоятельно в обстановке сориентироваться. Это было против правил управления, где каждый знал только свой участок работы и свою конкретную задачу, однако сегодня три человека — генерал Нифонтов, полковник Голубков и рядовой запаса Пастухов — владели оперативной информацией почти в равной мере.
Искусственно отсекать Пастухова от работы по анализу и планированию не имело на данном этапе никакого смысла. Операция с каждым часом имела все меньше шансов на успех, приходилось использовать каждую возможность. Безусловно, Пастухова ставили в известность далеко не о каждом шаге следствия — у него был свой предел компетенции. Но в рамках известной ему части операции Пастухов имел возможность участвовать в действиях и получать сведения.
Поэтому и в палату к Алексею Дудчику, который наконец вышел из коматозного состояния, Голубков и Пастух пришли вместе.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — ровно сказал Голубков. — Рад, что вам удалось выкарабкаться.
Алексей лежал в отдельном боксе Центрального госпиталя Министерства обороны под серьезной охраной устрашающе снаряженных омоновцев. Антураж мало походил на больничные покои из американских фильмов, где какой-нибудь гангстерами раненный главный свидетель обвинения был бы опутан датчиками и шлангами, как космонавт.
Однако работала искусственная почка, змеилась на энцефалографе кардиограмма, стояла неизбежная капельница. Вторую койку в двухместном боксе занимал охранник, который мог, по мере надобности, быть подменен одним из двоих, дежуривших снаружи.
— Вы в состоянии с нами поговорить? — спросил Голубков.
— Говорю же, — ответил Алексей, останавливаясь глазами на второй появившейся в его поле зрения фигуре. — Вот оно что... Стало быть, ты, Пастух, тоже из ментов...
— Я солдат, — ответил Пастухов. — И ты еще совсем недавно тоже им был.
Напоминаю.
— Завидую тебе, — сказал Алексей с кривой усмешкой. — Я-то думал, тебя давно выгнали со службы... Ну что ж, допрашивайте.
Пастухов помрачнел.
— Допрашивать вас практически не о чем, все, о чем вы можете нам поведать в связи с интересующим нас делом, известно нам в деталях, — спокойным тоном продолжал Голубков. — С вами же мы пришли поговорить о вашем брате Виталии. Он сейчас захвачен Али Амиром, и они скрываются вместе. Нам необходимо возможно глубже понять психологический склад Виталия Петровича, предугадать его поступки.
Это важно.
— Психология человека, который попал в лапы к Амиру, уже не имеет значения. Амир будет использовать его, как ему нужно, а потом пристрелит.
— Амир тоже допускает ошибки, и даже очень грубые. Ваш брат прямо у него под носом сумел связаться с англичанами. И это, заметьте, уже после того, как он попал под контроль Амира. Не знаете, почему он пытается выйти на Запад? Ему что, не все равно, кому продавать информацию?
Алексей несколько удивился тому, что сообщил Голубков.
— Как он сумел? Наверное, какие-нибудь технические фокусы?
— Да, примерно так.
— Почему его тянет на Запад? Да просто он еще не понял, что и те, и другие — одинаковые враги. Он кадровый офицер, который не видел войны. Штабист. И поэтому верит в «войну по правилам», надеется стать новым Гордиевским, или Розенбергом, или Филби... Так сказать, идейным борцом невидимого фронта. Хочет получить на Западе определенный статус. Без статуса, без своего места в «штатном расписании» он себя полноценным человеком не сможет чувствовать.
— А Бен Ладен?..
— Это террорист, преступник. Если вас интересует мое мнение, я считаю, что Виталий может сдаться на почетных условиях, может перейти на сторону «вероятного противника», но к «лесным братьям», бандитам, сторонникам джихада — не пойдет никогда. Вот и все.
— Вы придерживаетесь такой же позиции?
— У меня нет позиции. Я попал в отходы войны. Вы, — он оглядел обоих офицеров, — можете сражаться, потому что чувствуете свою правоту. А я оказался слаб в коленках. Война оказалась не для меня.
Голубков, которого не слишком интересовали в этот момент психологические переживания офицера, нарушившего свой долг, плавно перевел разговор к основной теме оперативной разработки:
— А что, Виталий Петрович в какой-то мере чувствует себя участником «войны» или преследует исключительно личные цели? Он находится на чьей-нибудь стороне?
"Алексей помолчал, прежде чем ответить.
— И то, и другое. Он не отделял себя, свои цели от службы и офицерской карьеры.
— Он карьерист?
— Он службист. А когда начался развал, перестал чувствовать себя нужным винтиком.
— То есть он хочет снова занять какое-то определенное место, чтобы уважать себя?
Так?
— Н-не совсем... Он ведь не сможет стать офицером НАТО. Этот путь для него уже закрыт, Виталий понимает это. — Младший Дудчик сейчас то ли пытался объяснить что-то посетителям, то ли пробовал во всем разобраться сам.
— Тогда в чем он видит свое удовлетворение?
— Это тоже своего рода шаг отчаяния. Он ненавидит людей, которые развалили армию. Причем, как я понимаю, совершенно определенных людей, которых он видел перед собой. Он мстит этим людям, которые полетят со своих постов, если дело дойдет до скандала.
— А заодно мстит стране, которая не оправдала его ожиданий? Я правильно понимаю?
— продолжил мысль Голубков.
— Примерно так... — согласился утомленный тяжелым разговором Алексей.
— Деньги играют для него существенную роль?
— Как для всякого нормального человека.
— Он пойдет на финансовые жертвы ради того, чтобы удовлетворить свою месть?
— Я думаю, да. Он же обратился опять к англичанам. Хотя тут играет роль и его недоверие к Амиру. Не может же он не понять, что Амир — террорист, который использует его и уничтожит.
— Почему вы сказали, что он еще не понял, что и те и другие — одинаковые враги?
Он в состоянии сам сделать такой вывод? Можно ли ожидать, что он попытается вернуться, прийти с повинной, содействовать хоть в какой-то мере нам, если обстоятельства сложатся так, что у него появится выбор?
Алексей снова задумался или просто собирался с силами для продолжения разговора.
— Если у него будет выбор между арестом и смертью от руки Амира, он все же предпочтет арест. Но он упорный человек, даже упрямый, поэтому, пока у него есть хоть какая-то надежда выпутаться и завершить задуманное, он будет пытаться осуществить идею.
— Он сильно привязан к семье?
— К дочке. Причем больше, чем стремится показать.
Голубков взглянул на Пастухова:
— У вас есть вопросы, Сергей Сергеевич?
— Да, — ответил Пастух. — Скажите, Алексей Петрович, в крайней ситуации он может решиться на самоубийство?
— Нет.
— Под угрозой ареста он попытается отправить секретные сведения врагу, чтобы осуществить месть? Снова размышление над непростым вопросом.
— Нет.
— Почему?
— Получится, что кто-то попользовался им на даровщинку. Поэтому — нет.
Пастухов покивал головой:
— Меня выгнали из армии, Алексей Петрович, вы были правы, — ровным голосом проговорил Пастухов. — Я рядовой запаса.
У младшего Дудчика достало сил на иронию:
— Золотого запаса страны, — криво улыбнувшись, произнес он. — Тем более завидую тебе.
— Что с тобой, Сергей? Сдается, что-то не дает тебе покоя, нет?
Пастухов рассудительно ответил:
— После этого разговора у меня крутится мысль: не попытается ли Дудчик связаться с дочкой через тот же компьютер, как только ему представится случай?
Голубков, который спрашивал, в общем-то, совсем о другом, хмыкнул, получив этот неожиданный ответ.
— А что, хорошая мысль. Я поставлю на контроль.
На самом же деле, особенно после перестрелки в Кунцеве, в Пастухове все сильнее звучал голос отца Андрея: «Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей».
Сергей думал о людях, которые не убоялись сойти с пути своего служения, и теперь только страх перед лающими псами господними — перед ним и его ребятами — может заставить их отказаться от задуманного воровства.
«Вразуми меня, Господи, если судьба моя быть псом Твоим...»
Бикмурзина хорошо запомнили, потому что он пытался провезти незадекларированные четыре тысячи долларов. Деньги были изъяты, составлен акт. Бикмурзин вел себя шумно, истерично: сначала предлагал взятку, потом шумел, доказывал что-то, потом хотел отказаться от поездки, утверждая, что теперь езда потеряла смысл, раз у него нет денег.
— Будьте уверены, что Степан Гаврилович Поспелов спокойненько проехал вслед за ним и даже вывез в какой-нибудь скромной машинешке почти миллион долларов — своих и Амира, — сказал Нифонтов. — Амир в отличие от нас с тобой действует очень нагло, но — главное — результативно.
— Значит, можно предположить, что Дудчик едет добровольно... — отозвался Голубков.
— Интересно, на что он рассчитывает?
— Он вырвался за пределы страны — и это для него главное. А рассчитывает он на новую связь с англичанами, — жестко ответил Нифонтов. — Что будем делать?
— Ожидать, не поступит ли новый сигнал из Лондона. На этот раз он придет к нам.
И еще, Пастухов высказал идею, что Дудчик может попробовать дать тем же способом весточку семье. Он привязан к своей дочери.
— Хорошо. Отдай приказание, пусть следят.
— Уже. Есть и еще одно соображение. Разговор с младшим братом Дудчика навел и меня на некоторые мысли. Что собираются делать Амир и Бен Ладен с полученной информацией? Ведь лично ему эти стратегические сведения никак пригодиться не могут. Американцам он тоже не станет их продавать. Да те и не купят.
— Я бы не обольщался. Нельзя вычеркивать и такой вариант. Бен Ладен может потребовать в обмен на информацию некие политические уступки, освобождение осужденных террористов или что-то подобное, и американцы вполне могут принять такого рода условия.
— И все-таки, по всему судя, сам Дудчик главный удар нацеливал на собственный генералитет. А что, если предположить целью попытку шантажировать именно этих людей?
— Почему их? Скорее уж следует ожидать попытки политического шантажа на самом высоком уровне...
— Вы считаете, что Бен Ладен попытается через кого-то из лидеров исламских стран выставить свои условия непосредственно президенту?
— Скорее, он огласит эти условия на весь мир через открытую печать. Гласно. Ведь это какое паблисити.
— Но это может касаться только политических требований. А что, если он попробует получить что-нибудь материальное? В конце концов, не следует воспринимать Бен Ладена и ему подобных как реальных ответственных политиков. Это же террористы, с их уровнем мышления. Кроме того, Дудчик находится в руках Амира Захира, а это не одно и то же, что Бен Ладен.
— Гм. Что-то в этом есть. Через кого они могут выставить свои требования?
— Именно через генералитет, через людей, на которых прямо укажет ему Дудчик. К тому же для государственного шантажа нужен полный расшифрованный пакет сведений — чтобы иметь возможность выполнить свою угрозу. А расшифровка займет определенное время. А Дудчик пока что находится в дороге, где-то в Венгрии.
— Что ты предлагаешь?
— Установить слежку за верхушкой генералитета РВСН, — четко сказал Голубков.
Нифонтов поднял на него взгляд:
— М-да... Ты представляешь себе, Константин Дмитриевич, чья санкция для этого нужна?
Голубков молчал, показывая всем своим видом, что вот это как раз не его забота, на то есть начальник Управления по планированию специальных мероприятий генерал Нифонтов. Молчание закончилось ничем.
— Хорошо, Константин Дмитриевич, давайте рассмотрим наши возможности на территории Венгрии и сопредельных стран. Хотя какие уж там возможности, если здесь проморгали...
Уже много лет Дудчик-старший не отдыхал на курорте и совсем забыл, какими бывают люди, не обремененные заботами, — мокрые, загорелые, играющие на пляже в мяч.
Правда, компанию ему составлял один из двоих замкнутых молодых мужчин с восточным типом лица, появившихся рядом с ними в последние дни. Их Амир оставлял, когда сам исчезал по делам. Они не говорили по-русски, поэтому приходилось объясняться знаками. И если они не хотели чего-то, то не было никакой возможности добиться от них ответа почему.
— Ахмад, ты почему не купаешься? — с добродушной издевкой спросил Виталий Петрович.
Мельком оглянувшись на звук голоса, произносящего его собственное имя, Ахмад снова уставился перед собой.
— Наверное, тебе пистолет мешает, — продолжал развлекать себя Дудчик. — Если ты снимешь рубаху, все увидят, что у тебя за поясом торчит здоровенный пистолет, и захотят его потрогать руками. И что тогда тебе делать?
Ахмад не реагировал и на это.
— Знал бы ты, как по-идиотски выглядит на пляже, где все люди радуются солнцу, твоя хмурая рожа!
Быстрым взглядом Ахмад проверил, не слушает ли кто-нибудь слов его подопечного, — ведь неизвестно еще, что он говорит.
— Пойдем посидим в кабачке, я бы выпил что-нибудь холодное, — Виталий Петрович указал пальцем на одно из многочисленных заведений, созданных для тенистого отдыха.
Ахмад не стал возражать. Они прошли на веранду, увитую лозами винограда, и, придвинув легкие плетеные стулья, сели за круглый столик. Тут же подскочил юный официант, скорее всего школьник, зарабатывающий себе на какие-нибудь ролики, а может быть, и на хлеб своей семье. Жили тут, похоже, небогато, настолько явным было почтение и приветливость к клиентам.
— Добрый день, — сказал Виталий.
Юноша тут же сориентировался в национальности посетителя и выдал по-русски соответствующий ответ, которому его научил кто-то из туристов:
— Привет. Пиво?
Дудчик улыбнулся:
— Пиво и креветки. Что ты будешь, Ахмад? Тот еле-еле понял, что хочет услышать от него подопечный, буркнул:
— Кола.
Виталию с трудом верилось в этом наполненном солнцем и радостью мире, что его жизни грозит опасность, что его напряженно ищут разведки нескольких стран, что и у этого парня, сидящего с ним за столиком, приготовлена для него пуля и он, не задумываясь, выпустит ее, потому что так приказал Амир, потому что так требует его священная война газават. Или джихад? Виталий Петрович не знал, в чем разница. Скорее всего, просто языковой вариант названия одного и того же убийства.
Дудчик с наслаждением пил свежее пиво, лущил огромные поджаренные в масле креветки. Ахмад, потягивая свою вонючую колу, поглядывал на небольшую компанию немцев, завтракавших неподалеку. Вдруг один из немцев поднялся и, оглянувшись, направился к их столику:
— Foer? — спросил он, показывая пальцем вращение колесика зажигалки.
Дудчик полез было в карман за зажигалкой, но Ахмад всполошился и замахал руками:
— No, no!
Понятно: поскольку кабачок выбрал его подопечный, у Ахмада первым делом возникло подозрение, не привел ли его Дудчик на место встречи, которое изменить нельзя.
Немец, пожав плечами, ушел в бар покупать зажигалку, а Ахмад продолжал волноваться и торопить Дудчика, всячески выказывая недовольство и желание поскорее покинуть «опасное» место.
— Да подожди ты, придурок, дай креветки-то доесть.
Ахмад поднял крик, требуя официанта. Подбежал юноша. Виталий со вздохом оторвался от пива и, пошарив в шортах, достал комок смятых долларов. Хватило двух, причем мальчик порывался выдать сдачу местной монетой. Дудчик небрежно отказался от этого, осчастливив юношу щедрыми чаевыми, и с сожалением посмотрел на половину порции креветок, которых пришлось оставить на тарелке.
Они прошли по тропинке вверх к своему двухэтажному домику, где дежурил в их отсутствие второй его охранник — Джамал. Амира все не было. Дудчик прошел в свою комнату на втором этаже. Джамал уселся в кресло в комнате напротив, включив приемник на какую-то восточную волну. Двери в комнату закрывать не разрешалось.
Впрочем, в остальном охранники его не беспокоили.
Дудчик подошел к компьютеру, который уже успели установить и наладить специалисты из местной фирмы. У них, естественно, не нашлось русской версии программного обеспечения, и Дудчик пользовался компьютером несколько неуверенно.
Предполагалось, что именно здесь он и осуществит полную дешифровку своей информации. Оставалось окончательно договориться о системе поэтапной пропорциональной оплаты: пять процентов дешифровано — пять процентов переведено на его счет. По-видимому, Амир куда-то уехал, чтобы решить именно этот вопрос.
Ну что ж, дело теперь за тем, чтобы использовать это время по-своему. Дудчик дважды «кликнул» по панельке Интернет и вошел в соединение с сетью. Стуча двумя пальцами по клавишам, он набрал затверженный еще на квартире в Кунцеве электронный адрес аналитического центра МИ-6 в Лондоне.
Соединившись, он написал всего два слова:
«Здравствуйте! Дудчик».
В течение пятнадцати минут, пока дежурный офицер вызывала переводчика и полковника Диксона, на экране висело слово: «Wait» — «Ожидайте».
«Здравствуйте, Виталий Петрович. Мы слушаем вас. Где вы?»
«В Чехии».
«Информация находится при вас?»
«У меня есть единственный расшифрованный документ, который я подготовил сегодня для Али Амира. ZIP-дискета с остальной информацией находится у него. Я перешлю вам этот документ в качестве жеста сотрудничества». — И Дудчик отправил расшифрованный файл по электронной почте.
«Благодарим вас. Мы проверим достоверность этих сведений. Где вас содержат?»
"Местечко Домбровица на берегу Иизеры. Двухэтажный зеленый дом на холме. Адрес не знаю, имени хозяина не знаю. Во дворе спиленное дерево с гнездом аиста.
Флюгер в виде черной кошки".
«Каково количество охраны?»
«Два охранника — Ахмад и Джамал. Сам Амир».
«Не предпринимайте самостоятельных действий. Можно ли связаться с вами по нашей инициативе? Ваша охрана не заглядывает в „почтовый ящик“?»
«Посылайте письмо свободно, они еще ни разу не заглядывали в компьютер без меня».
«Где хранит дискету Амир?»
«Носит ее в левом нагрудном кармане. Не забывайте, что вся информация зашифрована».
«Нам это известно».
Практически ему было дано понять, и не намеками, а с употреблением самых что ни на есть армейских выражений, что он будет разжалован и отдан под суд военного трибунала, если сведения о боевом управлении ракетными войсками попадут на Запад.
Степан Андреевич подозревал, что вся эта история закончится не судом, а больничной палатой, на которую его свалит инфаркт или инсульт. Однако кондрашка пока его не хватал, и он метал громы и молнии, требуя от своих подчиненных изобрести какое-нибудь чудо, которое спасет положение. Страх и трепет царили в штабе.
Ситуация же никак не прояснялась. Дудчик не находился, сведения нигде в мире не всплывали, «чуда» подчиненные создать пока могли. Эта неопределенная и нервозная ситуация тянулась день за днем, разряжаясь только регулярными вызовами на ковер и последующими репрессиями по отношению к нижестоящим.
В субботу по правительственной связи позвонил старинный знакомый по службе в Узбекистане Закирджан. Когда Союз распался, он быстро сделал стремительную карьеру в национальной армии и догнал по званию старшего приятеля. Закирджан теперь тоже был генерал-полковником у себя в Узбекистане. Степану Андреевичу было не до приятелей, но тонкий намек на некую помощь заставил его ухватиться за соломинку и пригласить Закирджана назавтра к себе.
Беседа между ними предполагалась в сауне, причем привезенный Закирджаном специалист, обильно потея, сначала проверил баньку на наличие «жучков» и, к удивлению и возмущению начальника Главштаба, нашел их целых два. Генералам пришлось уйти в желтеющий понемногу лес, потому что доверять собственной бане Прохоров уже, оказывается, не мог.
— Послушай, дорогой, — сказал Закирджан, придерживая его за локоть. — Не падай духом, твоей вины здесь нет. Подлец-полковник оказался предателем, ну и пусть его ловят контрразведчики.
— Что толку, что не виноват. Был бы человек, а статья для него найдется, — буркнул Прохоров, который не раз замечал в своей жизни, что рок предпочитает выбирать жертвы именно среди невинных. — Есть для меня статья — «Преступная халатность», под которую подпадает и все, что сделал, и все, что не сделал.
— Ты ведь знаешь, что эта информация ушла к одному из исламских лидеров?
— У тебя что — есть сведения? — встрепенулся Прохоров.
Закирджан не торопился выкладывать все, что знает, он спросил:
— Ты пошел бы на какие-то уступки, если бы с предложением уладить эти дела негласно обратились именно к тебе?
— А разве у меня есть выбор?
— Выбор всегда есть. Ты можешь пойти к своему начальству и переложить решение на него. Оно пойдет к еще более высокому человеку, а тот связан по рукам и ногам и не обладает оперативными сведениями, а главное — реальной властью на местах, чтобы решить нужный вопрос. Ты же знаешь, что не все вопросы можно решить наверху.
Прохоров понял, что ему бросают спасательный круг, но и платить за этот круг придется будь здоров.
— Где информация и Дудчик? С кем надо иметь дело? — Это был главный его вопрос.
Вместо ответа Закирджан протянул ему несколько листков и фотографию. Прохоров увидел на ней Дудчика, сидящего за компьютером и вдохновенно работающего перед монитором, на котором находилось изображение карты. Внизу на фотографии стояла автоматическая календарная отметка: полдень позавчерашнего дня. На листиках были распечатки оперативных карт из «списка Дудчика».
— Тебя что — послали посредником? Так Дудчик у вас?
— Нет, Степан Андреевич. Узбекистан не похищал твоего человека. Это сделал знакомый одного моего знакомого из-за границы, а теперь этот знакомый попросил меня поговорить с тобой.
Вмешался в затянувшуюся паузу Пастухов:
— Заняты вы, Егор Кузьмич, изготовлением фальшивых документов. В частности, для Тимура Хабибуллаева. На нем, кстати, и засветились. Записи и съемки ваших деловых контактов у нас есть, в ходе следствия вам их предъявят. А здесь у вас нам придется поискать вещественные доказательства. Думаю, кое-что мы найдем без особых усилий. А заодно досконально проверим всю эту вашу шарашку. Уж больно много здесь техники, которая позволяет изготовить практически все, что угодно.
Старичок вздохнул:
— Интересно, во что же я такое вляпался, раз потребовалось на меня такие средства и силы привлекать? Ума не приложу... Пропала спокойная старость, — подытожил он сокрушенно.
Под окном взвизгнули тормоза.
— Сергей, иди встреть там ребят, — попросил Голубков.
Пастухов ушел.
— Давайте начистоту, — предложил Голубков.
— Давайте, — с подчеркнутой готовностью согласился Егор Кузьмин.
— Да не ерничайте вы, Егор Кузьмич, — с усмешкой сказал Голубков. — Вы же видите, что с вами не шутят. Назовете две фамилии — и я с вами попрощаюсь. Да и оперативники поедут по своим делам...
— Сделайте любезность, Вячеслав Валерьевич, — вспомнил старичок имя-отчество из документа, — отошлите ваши машины, а то коллеги начнут волноваться. А фамилии я вам скажу, если они через меня проходили.
Голубков положил на стол фотографию старшего Дудчика:
— Вы делали новые паспорта для двух мужчин, остановившихся в Кунцеве. Вот один из них. Старичок покопался в столе:
— Вот второй. — Он сам выложил фото Амира. — Он теперь Бикмурзин Ералы Рагимович. А тот, что у вас, называется Степан Гаврилович Поспелов. На суде и следствии я, естественно, показаний не дам.
Голубков поднялся и раскланялся.
— Вопрос из чистого любопытства: вы с ними виделись?
— Отдавал заказ.
— Странно, что этот «Бикмурзин» отпустил вас живым...
* * *
В розыск по всей территории страны были поданы новые паспортные данные Дудчика и Амира, в ориентировке появилась наконец и свежая фотография этого международного террориста. Шло напряженное ожидание результатов.Голубков использовал Пастухова как заурядного оперативного работника, чего никогда не бывало прежде. Причиной тому была и нештатность ситуации, когда не хватало профессионально подготовленных людей, и то, что Пастухов владел ситуацией во всех нюансах и подробностях, а значит, мог и мысль подать, и самостоятельно в обстановке сориентироваться. Это было против правил управления, где каждый знал только свой участок работы и свою конкретную задачу, однако сегодня три человека — генерал Нифонтов, полковник Голубков и рядовой запаса Пастухов — владели оперативной информацией почти в равной мере.
Искусственно отсекать Пастухова от работы по анализу и планированию не имело на данном этапе никакого смысла. Операция с каждым часом имела все меньше шансов на успех, приходилось использовать каждую возможность. Безусловно, Пастухова ставили в известность далеко не о каждом шаге следствия — у него был свой предел компетенции. Но в рамках известной ему части операции Пастухов имел возможность участвовать в действиях и получать сведения.
Поэтому и в палату к Алексею Дудчику, который наконец вышел из коматозного состояния, Голубков и Пастух пришли вместе.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — ровно сказал Голубков. — Рад, что вам удалось выкарабкаться.
Алексей лежал в отдельном боксе Центрального госпиталя Министерства обороны под серьезной охраной устрашающе снаряженных омоновцев. Антураж мало походил на больничные покои из американских фильмов, где какой-нибудь гангстерами раненный главный свидетель обвинения был бы опутан датчиками и шлангами, как космонавт.
Однако работала искусственная почка, змеилась на энцефалографе кардиограмма, стояла неизбежная капельница. Вторую койку в двухместном боксе занимал охранник, который мог, по мере надобности, быть подменен одним из двоих, дежуривших снаружи.
— Вы в состоянии с нами поговорить? — спросил Голубков.
— Говорю же, — ответил Алексей, останавливаясь глазами на второй появившейся в его поле зрения фигуре. — Вот оно что... Стало быть, ты, Пастух, тоже из ментов...
— Я солдат, — ответил Пастухов. — И ты еще совсем недавно тоже им был.
Напоминаю.
— Завидую тебе, — сказал Алексей с кривой усмешкой. — Я-то думал, тебя давно выгнали со службы... Ну что ж, допрашивайте.
Пастухов помрачнел.
— Допрашивать вас практически не о чем, все, о чем вы можете нам поведать в связи с интересующим нас делом, известно нам в деталях, — спокойным тоном продолжал Голубков. — С вами же мы пришли поговорить о вашем брате Виталии. Он сейчас захвачен Али Амиром, и они скрываются вместе. Нам необходимо возможно глубже понять психологический склад Виталия Петровича, предугадать его поступки.
Это важно.
— Психология человека, который попал в лапы к Амиру, уже не имеет значения. Амир будет использовать его, как ему нужно, а потом пристрелит.
— Амир тоже допускает ошибки, и даже очень грубые. Ваш брат прямо у него под носом сумел связаться с англичанами. И это, заметьте, уже после того, как он попал под контроль Амира. Не знаете, почему он пытается выйти на Запад? Ему что, не все равно, кому продавать информацию?
Алексей несколько удивился тому, что сообщил Голубков.
— Как он сумел? Наверное, какие-нибудь технические фокусы?
— Да, примерно так.
— Почему его тянет на Запад? Да просто он еще не понял, что и те, и другие — одинаковые враги. Он кадровый офицер, который не видел войны. Штабист. И поэтому верит в «войну по правилам», надеется стать новым Гордиевским, или Розенбергом, или Филби... Так сказать, идейным борцом невидимого фронта. Хочет получить на Западе определенный статус. Без статуса, без своего места в «штатном расписании» он себя полноценным человеком не сможет чувствовать.
— А Бен Ладен?..
— Это террорист, преступник. Если вас интересует мое мнение, я считаю, что Виталий может сдаться на почетных условиях, может перейти на сторону «вероятного противника», но к «лесным братьям», бандитам, сторонникам джихада — не пойдет никогда. Вот и все.
— Вы придерживаетесь такой же позиции?
— У меня нет позиции. Я попал в отходы войны. Вы, — он оглядел обоих офицеров, — можете сражаться, потому что чувствуете свою правоту. А я оказался слаб в коленках. Война оказалась не для меня.
Голубков, которого не слишком интересовали в этот момент психологические переживания офицера, нарушившего свой долг, плавно перевел разговор к основной теме оперативной разработки:
— А что, Виталий Петрович в какой-то мере чувствует себя участником «войны» или преследует исключительно личные цели? Он находится на чьей-нибудь стороне?
"Алексей помолчал, прежде чем ответить.
— И то, и другое. Он не отделял себя, свои цели от службы и офицерской карьеры.
— Он карьерист?
— Он службист. А когда начался развал, перестал чувствовать себя нужным винтиком.
— То есть он хочет снова занять какое-то определенное место, чтобы уважать себя?
Так?
— Н-не совсем... Он ведь не сможет стать офицером НАТО. Этот путь для него уже закрыт, Виталий понимает это. — Младший Дудчик сейчас то ли пытался объяснить что-то посетителям, то ли пробовал во всем разобраться сам.
— Тогда в чем он видит свое удовлетворение?
— Это тоже своего рода шаг отчаяния. Он ненавидит людей, которые развалили армию. Причем, как я понимаю, совершенно определенных людей, которых он видел перед собой. Он мстит этим людям, которые полетят со своих постов, если дело дойдет до скандала.
— А заодно мстит стране, которая не оправдала его ожиданий? Я правильно понимаю?
— продолжил мысль Голубков.
— Примерно так... — согласился утомленный тяжелым разговором Алексей.
— Деньги играют для него существенную роль?
— Как для всякого нормального человека.
— Он пойдет на финансовые жертвы ради того, чтобы удовлетворить свою месть?
— Я думаю, да. Он же обратился опять к англичанам. Хотя тут играет роль и его недоверие к Амиру. Не может же он не понять, что Амир — террорист, который использует его и уничтожит.
— Почему вы сказали, что он еще не понял, что и те и другие — одинаковые враги?
Он в состоянии сам сделать такой вывод? Можно ли ожидать, что он попытается вернуться, прийти с повинной, содействовать хоть в какой-то мере нам, если обстоятельства сложатся так, что у него появится выбор?
Алексей снова задумался или просто собирался с силами для продолжения разговора.
— Если у него будет выбор между арестом и смертью от руки Амира, он все же предпочтет арест. Но он упорный человек, даже упрямый, поэтому, пока у него есть хоть какая-то надежда выпутаться и завершить задуманное, он будет пытаться осуществить идею.
— Он сильно привязан к семье?
— К дочке. Причем больше, чем стремится показать.
Голубков взглянул на Пастухова:
— У вас есть вопросы, Сергей Сергеевич?
— Да, — ответил Пастух. — Скажите, Алексей Петрович, в крайней ситуации он может решиться на самоубийство?
— Нет.
— Под угрозой ареста он попытается отправить секретные сведения врагу, чтобы осуществить месть? Снова размышление над непростым вопросом.
— Нет.
— Почему?
— Получится, что кто-то попользовался им на даровщинку. Поэтому — нет.
Пастухов покивал головой:
— Меня выгнали из армии, Алексей Петрович, вы были правы, — ровным голосом проговорил Пастухов. — Я рядовой запаса.
У младшего Дудчика достало сил на иронию:
— Золотого запаса страны, — криво улыбнувшись, произнес он. — Тем более завидую тебе.
* * *
В машине по дороге к управлению Голубков спросил у Пастухова:— Что с тобой, Сергей? Сдается, что-то не дает тебе покоя, нет?
Пастухов рассудительно ответил:
— После этого разговора у меня крутится мысль: не попытается ли Дудчик связаться с дочкой через тот же компьютер, как только ему представится случай?
Голубков, который спрашивал, в общем-то, совсем о другом, хмыкнул, получив этот неожиданный ответ.
— А что, хорошая мысль. Я поставлю на контроль.
На самом же деле, особенно после перестрелки в Кунцеве, в Пастухове все сильнее звучал голос отца Андрея: «Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей».
Сергей думал о людях, которые не убоялись сойти с пути своего служения, и теперь только страх перед лающими псами господними — перед ним и его ребятами — может заставить их отказаться от задуманного воровства.
«Вразуми меня, Господи, если судьба моя быть псом Твоим...»
* * *
В управлении Голубкова ожидала плохая новость: с погранперехода Чоп на Украине сообщили, что гражданин Казахстана Бикмурзин Ералы Рагимович пересек венгерскую границу сутки назад. Никакого второго человека с ним в машине не было.Бикмурзина хорошо запомнили, потому что он пытался провезти незадекларированные четыре тысячи долларов. Деньги были изъяты, составлен акт. Бикмурзин вел себя шумно, истерично: сначала предлагал взятку, потом шумел, доказывал что-то, потом хотел отказаться от поездки, утверждая, что теперь езда потеряла смысл, раз у него нет денег.
— Будьте уверены, что Степан Гаврилович Поспелов спокойненько проехал вслед за ним и даже вывез в какой-нибудь скромной машинешке почти миллион долларов — своих и Амира, — сказал Нифонтов. — Амир в отличие от нас с тобой действует очень нагло, но — главное — результативно.
— Значит, можно предположить, что Дудчик едет добровольно... — отозвался Голубков.
— Интересно, на что он рассчитывает?
— Он вырвался за пределы страны — и это для него главное. А рассчитывает он на новую связь с англичанами, — жестко ответил Нифонтов. — Что будем делать?
— Ожидать, не поступит ли новый сигнал из Лондона. На этот раз он придет к нам.
И еще, Пастухов высказал идею, что Дудчик может попробовать дать тем же способом весточку семье. Он привязан к своей дочери.
— Хорошо. Отдай приказание, пусть следят.
— Уже. Есть и еще одно соображение. Разговор с младшим братом Дудчика навел и меня на некоторые мысли. Что собираются делать Амир и Бен Ладен с полученной информацией? Ведь лично ему эти стратегические сведения никак пригодиться не могут. Американцам он тоже не станет их продавать. Да те и не купят.
— Я бы не обольщался. Нельзя вычеркивать и такой вариант. Бен Ладен может потребовать в обмен на информацию некие политические уступки, освобождение осужденных террористов или что-то подобное, и американцы вполне могут принять такого рода условия.
— И все-таки, по всему судя, сам Дудчик главный удар нацеливал на собственный генералитет. А что, если предположить целью попытку шантажировать именно этих людей?
— Почему их? Скорее уж следует ожидать попытки политического шантажа на самом высоком уровне...
— Вы считаете, что Бен Ладен попытается через кого-то из лидеров исламских стран выставить свои условия непосредственно президенту?
— Скорее, он огласит эти условия на весь мир через открытую печать. Гласно. Ведь это какое паблисити.
— Но это может касаться только политических требований. А что, если он попробует получить что-нибудь материальное? В конце концов, не следует воспринимать Бен Ладена и ему подобных как реальных ответственных политиков. Это же террористы, с их уровнем мышления. Кроме того, Дудчик находится в руках Амира Захира, а это не одно и то же, что Бен Ладен.
— Гм. Что-то в этом есть. Через кого они могут выставить свои требования?
— Именно через генералитет, через людей, на которых прямо укажет ему Дудчик. К тому же для государственного шантажа нужен полный расшифрованный пакет сведений — чтобы иметь возможность выполнить свою угрозу. А расшифровка займет определенное время. А Дудчик пока что находится в дороге, где-то в Венгрии.
— Что ты предлагаешь?
— Установить слежку за верхушкой генералитета РВСН, — четко сказал Голубков.
Нифонтов поднял на него взгляд:
— М-да... Ты представляешь себе, Константин Дмитриевич, чья санкция для этого нужна?
Голубков молчал, показывая всем своим видом, что вот это как раз не его забота, на то есть начальник Управления по планированию специальных мероприятий генерал Нифонтов. Молчание закончилось ничем.
— Хорошо, Константин Дмитриевич, давайте рассмотрим наши возможности на территории Венгрии и сопредельных стран. Хотя какие уж там возможности, если здесь проморгали...
* * *
Виталий Петрович вернулся с утреннего купания. Солнце, чудесный песочный пляж, кристально чистая вода. Девушки в купальных костюмах из одного-единственного миниатюрного предмета, разноязыкий, но одинаково веселый и беззаботный говор.Уже много лет Дудчик-старший не отдыхал на курорте и совсем забыл, какими бывают люди, не обремененные заботами, — мокрые, загорелые, играющие на пляже в мяч.
Правда, компанию ему составлял один из двоих замкнутых молодых мужчин с восточным типом лица, появившихся рядом с ними в последние дни. Их Амир оставлял, когда сам исчезал по делам. Они не говорили по-русски, поэтому приходилось объясняться знаками. И если они не хотели чего-то, то не было никакой возможности добиться от них ответа почему.
— Ахмад, ты почему не купаешься? — с добродушной издевкой спросил Виталий Петрович.
Мельком оглянувшись на звук голоса, произносящего его собственное имя, Ахмад снова уставился перед собой.
— Наверное, тебе пистолет мешает, — продолжал развлекать себя Дудчик. — Если ты снимешь рубаху, все увидят, что у тебя за поясом торчит здоровенный пистолет, и захотят его потрогать руками. И что тогда тебе делать?
Ахмад не реагировал и на это.
— Знал бы ты, как по-идиотски выглядит на пляже, где все люди радуются солнцу, твоя хмурая рожа!
Быстрым взглядом Ахмад проверил, не слушает ли кто-нибудь слов его подопечного, — ведь неизвестно еще, что он говорит.
— Пойдем посидим в кабачке, я бы выпил что-нибудь холодное, — Виталий Петрович указал пальцем на одно из многочисленных заведений, созданных для тенистого отдыха.
Ахмад не стал возражать. Они прошли на веранду, увитую лозами винограда, и, придвинув легкие плетеные стулья, сели за круглый столик. Тут же подскочил юный официант, скорее всего школьник, зарабатывающий себе на какие-нибудь ролики, а может быть, и на хлеб своей семье. Жили тут, похоже, небогато, настолько явным было почтение и приветливость к клиентам.
— Добрый день, — сказал Виталий.
Юноша тут же сориентировался в национальности посетителя и выдал по-русски соответствующий ответ, которому его научил кто-то из туристов:
— Привет. Пиво?
Дудчик улыбнулся:
— Пиво и креветки. Что ты будешь, Ахмад? Тот еле-еле понял, что хочет услышать от него подопечный, буркнул:
— Кола.
Виталию с трудом верилось в этом наполненном солнцем и радостью мире, что его жизни грозит опасность, что его напряженно ищут разведки нескольких стран, что и у этого парня, сидящего с ним за столиком, приготовлена для него пуля и он, не задумываясь, выпустит ее, потому что так приказал Амир, потому что так требует его священная война газават. Или джихад? Виталий Петрович не знал, в чем разница. Скорее всего, просто языковой вариант названия одного и того же убийства.
Дудчик с наслаждением пил свежее пиво, лущил огромные поджаренные в масле креветки. Ахмад, потягивая свою вонючую колу, поглядывал на небольшую компанию немцев, завтракавших неподалеку. Вдруг один из немцев поднялся и, оглянувшись, направился к их столику:
— Foer? — спросил он, показывая пальцем вращение колесика зажигалки.
Дудчик полез было в карман за зажигалкой, но Ахмад всполошился и замахал руками:
— No, no!
Понятно: поскольку кабачок выбрал его подопечный, у Ахмада первым делом возникло подозрение, не привел ли его Дудчик на место встречи, которое изменить нельзя.
Немец, пожав плечами, ушел в бар покупать зажигалку, а Ахмад продолжал волноваться и торопить Дудчика, всячески выказывая недовольство и желание поскорее покинуть «опасное» место.
— Да подожди ты, придурок, дай креветки-то доесть.
Ахмад поднял крик, требуя официанта. Подбежал юноша. Виталий со вздохом оторвался от пива и, пошарив в шортах, достал комок смятых долларов. Хватило двух, причем мальчик порывался выдать сдачу местной монетой. Дудчик небрежно отказался от этого, осчастливив юношу щедрыми чаевыми, и с сожалением посмотрел на половину порции креветок, которых пришлось оставить на тарелке.
Они прошли по тропинке вверх к своему двухэтажному домику, где дежурил в их отсутствие второй его охранник — Джамал. Амира все не было. Дудчик прошел в свою комнату на втором этаже. Джамал уселся в кресло в комнате напротив, включив приемник на какую-то восточную волну. Двери в комнату закрывать не разрешалось.
Впрочем, в остальном охранники его не беспокоили.
Дудчик подошел к компьютеру, который уже успели установить и наладить специалисты из местной фирмы. У них, естественно, не нашлось русской версии программного обеспечения, и Дудчик пользовался компьютером несколько неуверенно.
Предполагалось, что именно здесь он и осуществит полную дешифровку своей информации. Оставалось окончательно договориться о системе поэтапной пропорциональной оплаты: пять процентов дешифровано — пять процентов переведено на его счет. По-видимому, Амир куда-то уехал, чтобы решить именно этот вопрос.
Ну что ж, дело теперь за тем, чтобы использовать это время по-своему. Дудчик дважды «кликнул» по панельке Интернет и вошел в соединение с сетью. Стуча двумя пальцами по клавишам, он набрал затверженный еще на квартире в Кунцеве электронный адрес аналитического центра МИ-6 в Лондоне.
Соединившись, он написал всего два слова:
«Здравствуйте! Дудчик».
В течение пятнадцати минут, пока дежурный офицер вызывала переводчика и полковника Диксона, на экране висело слово: «Wait» — «Ожидайте».
«Здравствуйте, Виталий Петрович. Мы слушаем вас. Где вы?»
«В Чехии».
«Информация находится при вас?»
«У меня есть единственный расшифрованный документ, который я подготовил сегодня для Али Амира. ZIP-дискета с остальной информацией находится у него. Я перешлю вам этот документ в качестве жеста сотрудничества». — И Дудчик отправил расшифрованный файл по электронной почте.
«Благодарим вас. Мы проверим достоверность этих сведений. Где вас содержат?»
"Местечко Домбровица на берегу Иизеры. Двухэтажный зеленый дом на холме. Адрес не знаю, имени хозяина не знаю. Во дворе спиленное дерево с гнездом аиста.
Флюгер в виде черной кошки".
«Каково количество охраны?»
«Два охранника — Ахмад и Джамал. Сам Амир».
«Не предпринимайте самостоятельных действий. Можно ли связаться с вами по нашей инициативе? Ваша охрана не заглядывает в „почтовый ящик“?»
«Посылайте письмо свободно, они еще ни разу не заглядывали в компьютер без меня».
«Где хранит дискету Амир?»
«Носит ее в левом нагрудном кармане. Не забывайте, что вся информация зашифрована».
«Нам это известно».
* * *
Под начальником Главного штаба РВСН генерал-полковником Степаном Андреевичем Прохоровым качалось не кресло, а сам мир. В отставку он, пожалуй, подал бы и сам, чтобы не расхлебывать всю эту кашу, но его сейчас никто бы и не отпустил.Практически ему было дано понять, и не намеками, а с употреблением самых что ни на есть армейских выражений, что он будет разжалован и отдан под суд военного трибунала, если сведения о боевом управлении ракетными войсками попадут на Запад.
Степан Андреевич подозревал, что вся эта история закончится не судом, а больничной палатой, на которую его свалит инфаркт или инсульт. Однако кондрашка пока его не хватал, и он метал громы и молнии, требуя от своих подчиненных изобрести какое-нибудь чудо, которое спасет положение. Страх и трепет царили в штабе.
Ситуация же никак не прояснялась. Дудчик не находился, сведения нигде в мире не всплывали, «чуда» подчиненные создать пока могли. Эта неопределенная и нервозная ситуация тянулась день за днем, разряжаясь только регулярными вызовами на ковер и последующими репрессиями по отношению к нижестоящим.
В субботу по правительственной связи позвонил старинный знакомый по службе в Узбекистане Закирджан. Когда Союз распался, он быстро сделал стремительную карьеру в национальной армии и догнал по званию старшего приятеля. Закирджан теперь тоже был генерал-полковником у себя в Узбекистане. Степану Андреевичу было не до приятелей, но тонкий намек на некую помощь заставил его ухватиться за соломинку и пригласить Закирджана назавтра к себе.
Беседа между ними предполагалась в сауне, причем привезенный Закирджаном специалист, обильно потея, сначала проверил баньку на наличие «жучков» и, к удивлению и возмущению начальника Главштаба, нашел их целых два. Генералам пришлось уйти в желтеющий понемногу лес, потому что доверять собственной бане Прохоров уже, оказывается, не мог.
— Послушай, дорогой, — сказал Закирджан, придерживая его за локоть. — Не падай духом, твоей вины здесь нет. Подлец-полковник оказался предателем, ну и пусть его ловят контрразведчики.
— Что толку, что не виноват. Был бы человек, а статья для него найдется, — буркнул Прохоров, который не раз замечал в своей жизни, что рок предпочитает выбирать жертвы именно среди невинных. — Есть для меня статья — «Преступная халатность», под которую подпадает и все, что сделал, и все, что не сделал.
— Ты ведь знаешь, что эта информация ушла к одному из исламских лидеров?
— У тебя что — есть сведения? — встрепенулся Прохоров.
Закирджан не торопился выкладывать все, что знает, он спросил:
— Ты пошел бы на какие-то уступки, если бы с предложением уладить эти дела негласно обратились именно к тебе?
— А разве у меня есть выбор?
— Выбор всегда есть. Ты можешь пойти к своему начальству и переложить решение на него. Оно пойдет к еще более высокому человеку, а тот связан по рукам и ногам и не обладает оперативными сведениями, а главное — реальной властью на местах, чтобы решить нужный вопрос. Ты же знаешь, что не все вопросы можно решить наверху.
Прохоров понял, что ему бросают спасательный круг, но и платить за этот круг придется будь здоров.
— Где информация и Дудчик? С кем надо иметь дело? — Это был главный его вопрос.
Вместо ответа Закирджан протянул ему несколько листков и фотографию. Прохоров увидел на ней Дудчика, сидящего за компьютером и вдохновенно работающего перед монитором, на котором находилось изображение карты. Внизу на фотографии стояла автоматическая календарная отметка: полдень позавчерашнего дня. На листиках были распечатки оперативных карт из «списка Дудчика».
— Тебя что — послали посредником? Так Дудчик у вас?
— Нет, Степан Андреевич. Узбекистан не похищал твоего человека. Это сделал знакомый одного моего знакомого из-за границы, а теперь этот знакомый попросил меня поговорить с тобой.