Страница:
— Хорошо, — сказал я. — А что бы вы посоветовали, если бы мы к вам обратились?
— Языка выдержать надо. Денька два в темной. Жрать не давать. Можно пару раз спуститься к нему и навалять. И не говорить ему ничего. Потом еще раз навалять — и на допрос.
— Отлично. Но здесь его держать два дня негде. Сюда могли из ЖЭКа наведаться. Да и хватятся его.
— Опять же меня не спросили. Сарай под балконом нашим с Лариской видели? Знаете, какая там дверь? Сам ставил! Окон там нет. Связать, кляп, и вылежит там на полу земляном сколько надо.
— Хорошо. А потом мы его отпустим, а он догадается, где его держали. Ну, например, по звукам, голосам, доносящимся со двора. Или по размерам и форме сарая?
— Так языков разве же отпускают? — изумился Дед. — Если это в нашем тылу, то в плен они идут, а если в их — то в расход.
— Николай Иванович, — одернул его Док. — Сейчас не война.
— Как так не война! Целая армия стоит в горах, того и гляди, на Россию попрут, а ты говоришь — не война.
Однако пора было возвращаться Боцману, а его все не было. Ввалился он только минут через сорок.
— Здравствуйте, дедушка! Что ж вы прятались, не заходили?
— Это он меня фарами присветил, когда выезжал, — пояснил Дед. — Хороший глаз у парня. Узнал.
— В этом чертовом городе ночью светофоры не мигают! — возмущался Боцман. — Мигают желтеньким в дежурном режиме. И вообще, мертвый город. Ни машин, ни пешеходов, ни ментов. Я хотел его у светофора поставить, пересадить, и будто его там и прихватило. Только ни одного перекрестка, где бы ему нужно было притормозить, не оказалось. Остановил просто так, якобы он себя плохо почувствовал и успел остановиться. Руку на сердце еле пристроил, коченеть, зараза, начал.
На этой жизнерадостной ноте я дал отбой личному составу, не задействованному в следующей операции. У меня, Дока и Бороды еще была работа на эту ночь.
— Языка выдержать надо. Денька два в темной. Жрать не давать. Можно пару раз спуститься к нему и навалять. И не говорить ему ничего. Потом еще раз навалять — и на допрос.
— Отлично. Но здесь его держать два дня негде. Сюда могли из ЖЭКа наведаться. Да и хватятся его.
— Опять же меня не спросили. Сарай под балконом нашим с Лариской видели? Знаете, какая там дверь? Сам ставил! Окон там нет. Связать, кляп, и вылежит там на полу земляном сколько надо.
— Хорошо. А потом мы его отпустим, а он догадается, где его держали. Ну, например, по звукам, голосам, доносящимся со двора. Или по размерам и форме сарая?
— Так языков разве же отпускают? — изумился Дед. — Если это в нашем тылу, то в плен они идут, а если в их — то в расход.
— Николай Иванович, — одернул его Док. — Сейчас не война.
— Как так не война! Целая армия стоит в горах, того и гляди, на Россию попрут, а ты говоришь — не война.
Однако пора было возвращаться Боцману, а его все не было. Ввалился он только минут через сорок.
— Здравствуйте, дедушка! Что ж вы прятались, не заходили?
— Это он меня фарами присветил, когда выезжал, — пояснил Дед. — Хороший глаз у парня. Узнал.
— В этом чертовом городе ночью светофоры не мигают! — возмущался Боцман. — Мигают желтеньким в дежурном режиме. И вообще, мертвый город. Ни машин, ни пешеходов, ни ментов. Я хотел его у светофора поставить, пересадить, и будто его там и прихватило. Только ни одного перекрестка, где бы ему нужно было притормозить, не оказалось. Остановил просто так, якобы он себя плохо почувствовал и успел остановиться. Руку на сердце еле пристроил, коченеть, зараза, начал.
На этой жизнерадостной ноте я дал отбой личному составу, не задействованному в следующей операции. У меня, Дока и Бороды еще была работа на эту ночь.
Взлом
К центральному комитету СНПУ шли пешком по ночному городу. В ночной палатке взяли по бутылке пива и даже сделали по глотку, потому что город ночью пустел начисто и надо было как-то оправдать эту прогулку. В сумке, болтавшейся на плече у Дока, еще три бутылки пива прикрывали веревки, карабины и крюки. Милиции, правда, тоже видно не было, так что не перед кем было и оправдываться. Фонари здесь работали только в центре, остальной город был предоставлен луне — благо она висела полная, отражалась голубым светом в брусчатке и трамвайных рельсах. От Сверчинского до центра быстрым шагом было минут тридцать, но мы шли не торопясь, изображая праздных гуляк, возвращающихся с посиделок. Так что на проспект Шевченко вышли ближе к рассвету.
Борода провел нас в переулок, мы свернули под арку, прошли один дворик-колодец, другой и ткнулись в ветхую дверь, едва висевшую на ржавых петлях. Без чудовищного скрипа, усиленного эхом колодца, открыть ее не представлялось возможным. Но на высоте в полтора человеческих роста на лестницу, что начиналась за дверью, вело окно с выбитыми стеклами. Через него мы и проникли на это железное винтовое сооружение, ведущее, как казалось в темноте, по крайней мере, до ближайшей галактики. Поднявшись один за другим на шесть высоких этажей, мы очутились перед еще одной дверью, массивной, обитой жестью. Борода извлек из-за пазухи старинный ключ со стержнем толщиной в палец и с удивительной легкостью открыл замок. За дверью была мастерская художника.
— Витькина, — объяснил Борода. — Друга детства, вместе чертей на уроках рисовали. Я ему сказал, что с бабой сюда приду, у него тут поприличнее, чем у меня. Ну и романтика — центр, мансарда, а не подвал на окраине. Он эти дела понимает, дал ключ.
На соседнюю крышу, она была на два этажа ниже, спускались по веревке. Обойдя по крышам периметр квартала, дважды используя свое альпинистское снаряжение, мы вышли на крышу СНПУ. Я заглянул вниз и убедился, что мы на месте. Под нами были проспект и крыльцо, у которого мыкался одетый с головы до ног в черное секьюрити.
Через слуховое окно попасть на чердак было нетрудно. Но чердак был пуст и заперт с другой стороны. Надо было штурмовать одно из окон. Лучше всего было бы десантироваться сразу в какой-нибудь кабинет, но я подозревал, что окно важного кабинета может стоять на сигнализации. Вычислив положение лестничной клетки и укрепив веревку на дымоходной трубе, мы начали спуск. Первым шел я, замыкающим Док. Оставлять человека на крыше не имело смысла. Разве что сторожить веревку, чтоб не сперли. Но спереть ее было решительно некому, а силуэт мужика, торчащего на крыше в неурочное время, — превосходный повод для подозрений.
Осматривать все кабинеты было немыслимо, слишком их было много, и мы спустились на второй этаж, рассчитав, что именно там обычно располагаются апартаменты самых крутых боссов. И не ошиблись, потому что почти сразу нашли кожаную дверь с табличкой генерального секретаря пана Непийводы. Разумеется, дверь была заперта, но Док умел вскрывать не только ампулы. С помощью трех кусков проволоки и листика фольги он одолел английский замок за неполных три минуты. Дверь, ведущая из приемной в кабинет сдалась также быстро. Исследование орехового бюро не дало результата. В нем не было ни одной исписанной бумажки. Враг был начеку, и это не радовало. Но сейф, встроенный в стену, обшитую дубом, был цифровой, а Борода с вечера грозился попытать счастья с таким шкафчиком, используя способ, поведанный ему Дедом.
Впрочем, по его виду похоже было, что Бороду больше устроил бы сейф, против которого у Деда методов не было. Он нехотя полез в карман и вынул надфиль. Торжественно поплевал на ноготь левого мизинца и принялся прорезать в нем напильником паз. Через полминуты он начал потеть и покряхтывать, но довел дело до конца — пропилил ноготь до мяса. Потом подумал несколько секунд и принялся за следующий ноготь. Таким образом он вскоре изуродовал себе все пальцы на левой руке. Когда пилил большой, чуть не вскрикнул, но сдержался. И вот этой резаной рукой он принялся поворачивать маховик с шифром, вздрагивая на каждом щелчке. Дважды пройдя весь круг, он выматерился шепотом, но так страшно, что, казалось, задрожали стены, и сообщил:
— Пять, пять, восемнадцать, семьдесят девять. Сука, матерь, через гроб!!! Можно было не уродоваться, дата рождения Петлюры.
И потерял сознание.
Док немедленно занялся поверженным Бородой, а я расшифрованным сейфом. Карт, да и вообще каких-нибудь военных документов в сейфе не оказалось. Но то, что я нашел, тоже представляло значительный интерес. Я перебрался в приемную, где в моем распоряжении оказался довольно мощный ксерокс. Я копировал не выбирая, и было ясно, что работы здесь минимум на полчаса. Док привел Бороду в чувство и укорил его:
— Андрей, надо предупреждать заранее о таких изуверских методах. Я бы прихватил аптечку.
— Я не думал, что окажусь таким слабаком, — отшутился Борода.
— На кончиках пальцев, — спокойно объяснял Док, — множество крайне чувствительных нервных окончаний. Я видел, как очень здоровые мужики оказывались сомлевшими от обычного анализа крови. Наш козырь не геройство, а расчет и выдержка. Запомнил?
— Запомнил...
— Ну, тогда пойдем, попробуем еще одну дверцу... Док потащил синюшно-белого, полумертвого Бороду в соседний кабинет, на двери которого красовалась табличка Тараса Зайшлого, раскрывающая, кстати, и его партийную функцию: начальник особого отдела. Док снова взял на себя дверь, а Борода сейф. На этот раз, к счастью, у него обошлось без обморока. Через десять минут они пришли ко мне. Теперь одной рукой я подкармливал ксерокс, а другой листал их новую добычу. Материалы были интересные, но скопировать их мы не успевали, уже рассвело. Были там личные дела всей верхушки партии, папка с доносами и, кстати, карта Карпатского региона, на которой было отмечено несколько лагерей. Но находились они не в горах, а восточнее города. Видимо, именно эти значки и стер Лэсык, когда распечатывал карту для нас.
— Нет, это не те, — покачал головой Борода. — Эти лагеря всем известны, в них сейчас тишь да гладь.
Рискуя нарваться на ранних эсэнпэушных пташек, я откопировал еще три личных дела. На генерального, на самого Зайшлого и на Сэнькива, начальника связи. Док подбирал скопированные документы и складывал их точно такими же стопками, как они лежали до нашего вмешательства. Папки тут же отправлялись каждая в свой сейф, так что единственной уликой, которую мы оставляли, был явный перерасход офисной бумаги. Секретарь (или секретарша) будет удивлен, но вряд ли станет беспокоить шефа по таким пустякам.
Вскрыть дверь отмычкой проще, чем закрыть, так что с этим делом Док провозился долго. Слишком долго. Ожидая его, я отправил Бороду к нашей веревке, а сам стал на лестнице. Вдаль по коридору мне был виден Док, ковыряющий замок, и было слышно все, что делалось в фойе.
Я тихонько свистнул, как только услышал, что в здание входят. Док бросил замок и полетел ко мне. Вдвоем мы рванули вверх по лестнице, но нас то ли услышали, то ли заметили Судя по грохоту, за нами в погоню бросилось человек, по крайней мере, пять, и, судя по тому, что они не отставали, было ясно, что это вполне здоровые ребята. А нам еще нужно было транспортировать на крышу покалеченного Бороду.
Я развернулся на предпоследней площадке. Если преследователи не вооружены, я их удержу, сколько бы их ни было. Но кто сказал, что они не вооружены? И все же я остался.
Доку пришлось теперь нелегко — он поднимал на себе и Бороду, и сумку с ксерокопиями. Но как бы то ни было, он все же успел. Едва веревка за окном ушла в сторону так, чтобы ее и видно не было, и я мог ею воспользоваться, на площадку шестого этажа вылетели фашисты. Было их пятеро, но пистолет оказался только у одного. Мне ничего не оставалось, как поднять руки вверх. По их представлениям, я был загнан в тупик. Если, конечно, они не разглядели, сколько нас было.
Видимо, не разглядели, потому что остановились, и тот, который был вооружен, приказал мне спускаться. О том, чтобы уйти через окно, не могло быть и речи. Слишком хорошая из меня получалась мишень. Я начал спускаться, но, не доходя трех ступенек до площадки, ласточкой нырнул через перила и покатился по лестнице. Теперь погоня шла сверху вниз, но тут у меня было преимущество — моя спецназовская подготовка. Я прыгал через пять ступенек и, не долетая до следующего поворота, перемахивал через перила. Черноформенные бежали очень быстро, но это им не помогало, я отрывался.
В фойе меня ждала засада, но я предполагал ее существование, поэтому не стал спускаться в самый низ, а свернул в коридор, где Док, как я надеялся, еще не успел привести дверь приемной в исходное состояние.
Док не оправдал моих надежд. Недолго думая, швырнул в окно монитор от секретарского компьютера и, выпрыгнув в разбитое окно, оказался во дворе-колодце, которых уже за сегодня насмотрелся. Ворота арки были, конечно, заперты, но в этот же двор выходили подсобки ресторана. Я взлетел на крышу ресторанной пристройки, взобрался по решетке окна на уровень третьего этажа и попал на карниз, который шел под окнами через всю тыльную часть какого-то дома. Что это был за дом, я не знал, а выяснять это у меня уже не было времени — по мне стреляли, летела штукатурка. Ввалиться в закрытое окно снаружи, имея для разгона карниз двадцати сантиметров ширины, — дело рискованное. И в первую очередь потому, что долгое. Пока от пули меня спасало только движение. Пришлось пробежаться по карнизу до третьего окна, которое было приоткрыто. Уже на бегу я изготовился и легко распахнул наружную раму. Внутренняя была закрыта, но я бросился на нее плечом, с хрустом вылетели шпингалеты, посыпалось стекло, шторы за мной сомкнулись, и я упал на пол в полутемной комнате. Стрельба тут же прекратилась — черные не хотели жертв среди мирного населения. А население — во всяком случае, там, где я оказался, — не замедлило заявить о себе сдавленными воплями. Комната оказалась спальней супружеской четы преклонных лет.
Я извинился — галантно, но, боюсь, несколько скомканно — и ломанул через анфиладу комнат на поиски выхода. Парадная дверь оказалась подлой — чтобы открыть ее даже изнутри, требовался ключ. При этом она была слишком прочной, чтоб высадить ее в один-два приема. Умели раньше делать! Одна радость — окно кухни выходило на улицу. Его я не стал высаживать, надеялся, что мне достанет времени открыть его по-человечески. Да и вылетать с рамой на шее с третьего этажа старого дома как-то не очень хотелось.
Я аккуратно спрыгнул на тротуар и дернул в ту сторону, откуда не ожидал преследования. Но я просчитался. Меня брали в клещи — черные появились почти одновременно и сзади и спереди. На всем прогоне от задних до передних не было ни одного переулка, куда бы я мог свернуть. А арками и дворами-колодцами я уже был сыт по горло. Пришлось идти на преступление, именуемое в Уголовном кодексе «угон транспортного средства». Какой-то местный лихач припарковал свою «шкоду» как раз так, чтобы я успел выдавить стекло, втиснуться в салон и завестись, пока наци преодолевают расстояние до меня. Они не стреляли, но их было много, и это значило, что сейчас появятся их машины с подкреплением и они попробуют взять меня живым. Ну что ж, попробуйте.
Устраивать ралли в незнакомом городе не такая уж простая штука. Здесь к тому же улицы были как ущелья, а пешеходы как слепые — для них что тротуар, что мостовая, все едино. Я не успел набрать скорость, как в зеркальце показались два джипа. Это за мной. Предстояла гонка по утренним улицам, и результат этой гонки можно было считать предрешенным. У них движки мощнее моего раза в три, и они знают город. К тому же через несколько минут к ним подключится ГАИ.
Я не обращал внимания на знаки и пренебрегал переулками — там ничего не стоило застрять. По относительно широким и свободным улицам я прокатил мимо старинной крепостной стены и вывернул... Вывернул так вывернул. Метров триста улица шла сравнительно горизонтально, но потом за поворотом начинался подъем, и чем далее, тем круче. Еще сотня метров, мне придется переключиться со второй на третью, и тогда джипы меня сделают. Все левые повороты исключались — там улицы шли вверх чуть ли не вертикально. Правые тоже меня не устраивали, поэтому из-за трамваев я шел по встречной полосе. Эти колымаги делали остановки через каждые двести метров, и мостовая наполнялась пассажирами. Однако движок у ограбленного мной лихача оказался неплохо отрегулирован, так что я забрался довольно высоко, сохраняя сносный отрыв.
И тут мне открылся правый поворот с длинным спуском. То, что надо и вовремя — на перекрестке уже занимала позицию гаишная тачка. Пока менты придумывали, как бы им попижонистей развернуться, чтобы эдак по-ковбойски выскочить из своего железного скакуна, я беспрепятственно объехал их и полетел вниз. Брусчатка — незаменимая штука для дорог с большим уклоном, потому что асфальт течет. Но резко тормозить по такому покрытию — значит играть в орлянку с реанимацией: куда понесет машину, предугадать невозможно. Но мне нужно было отрываться, и я летел, слабо надеясь, что за ближайшим поворотом не окажется препятствия. Препятствия не оказалось, зато по левой стороне пошел забор, над которым нависали раскидистые кроны каштанов. Похоже, что там был какой-то парк. А поскольку мне давно пора было спешиваться, я решил, что прогулка по парку, пусть даже весьма скоростная, мне не повредит.
Я бросил машину у парковых ворот и положился на свою пространственную ориентацию и на удачу. Парк оказался кладбищем, старинным, со склепами и памятниками. Я пересек его по диагонали и обнаружил, что попал в оцепление. У черных была связь, они вызвали подкрепление, гаишники кликнули ментов, и вся эта толпа подъехала с четырех углов и рассыпалась цепью. Теперь все зависело от того, насколько хорошо у них отработана техника облавы. Но что-то мне не верилось, что мне сейчас покажут согласованные действия по задержанию. Я стал уходить в глубь кладбища, не теряя из виду цепь, но так, чтобы меня-то и не видели. Слишком долго ждать своего шанса было нельзя — цепь потихоньку стягивалась. Но на кладбище были и посетители. Их приходилось осматривать, отсеивать. Это создавало задержки, а так как согласованности у загонщиков действительно не было, то сразу возникли и разрывы в цепочке. Я воспользовался первым же из них. Пока мент досматривал парня в джинсовой куртке, который, видимо, просто шел куда-то по своим делам, сокращая путь кладбищем, я двинулся в его обход. Мусорка подвела вредная привычка при первой возможности шарить по карманам и нудно лупиться в документы. Он этого задержанного парня только что не положил мордой на могилу, а так и руки заставил поднять, и ноги расставить. Так он и зевнул меня, чем и загубил свою ментовскую карьеру.
Я давно уже чувствовал, что моя рука так и просит пистолета, пусть даже розыскного. Слишком много было вокруг врагов и слишком много у них оружия. Я проскользнул между склепами и, когда задержанный парень опустил руки, сдвинул ноги и начал ими поспешно перебирать куда подальше, воспользовался тем, что до ближайших коллег глупого мента было метров по двадцать, да и то за густыми деревьями их почти не было видно.
Ментовский галстук словно специально у них привешен, чтобы удобно было делать кляп. Связанный своей же портупеей и без табельного оружия старший сержант львовской милиции остался дожидаться, когда его найдут.
Дав хороший крюк, я вернулся на нашу базу. За то время, что я отсутствовал, Док успешно увел Бороду, и теперь наш инвалид сидел с перевязанной рукой, держа ее выше головы. При любых попытках опустить руку он морщился и в голос ругался матом.
— Кровь приливает и пульсирует в ранах, — пояснил Док.
За столом сидел Дед и внимательно изучал наши ксерокопии. Когда я вошел, он поднялся и сказал:
— Здравия желаю!
— Здравствуйте, Николай Иванович.
— Что ж вы под утро на дело-то пошли?
— Утром охрана спит.
— Вот и неверно вы поступили! Охрана, когда спит, она чует, что устав нарушает, и спит — ушки на макушке. А когда не спит, то думает, что на объекте все в порядке. Самое время проникать!
— Спасибо, учтем.
— Что ж вы говорили, что данных по «генералу» мало? Я тут с Иваном Георгиевичем поговорил, так полный вагон данных! Вот сижу, дело изучаю. Завтра-послезавтра можно брать!
— Берите, только тихо, — пошутил я. — И труп потом получше спрячьте.
— Есть!
Я кивнул ребятам, и мы вышли в мастерскую. Я доложил обстановку. Боцман чесал репу, Артист насвистывал, Док хмурился. Вместе с дорогой операция продолжалась почти неделю, а никаких положительных сдвигов пока не наблюдалось. Были зато отрицательные. Труп Шкрабьюка, который еще неизвестно как аукнется, и сегодняшняя засветка по полной программе. Кроме того, совершенно неясной оставалась судьба Олега Мухина. Я мог предположить только худшее — Муха где-то на что-то нарвался. Иначе давно бы дал о себе знать.
Док, клятвенно обещавший бросить курить, обнаружил вдруг на треножнике сигареты Бороды, тут же прикурил и жадно затянулся. Заговорил после нескольких затяжек:
— Сережа, мне кажется, что мы действуем очень неэффективно, работая фактически одной большой группой. Там, где может справиться один, мы работаем втроем. Например, зачем сегодня было брать с собой Андрея? Он мог просто объяснить нам дорогу.
— Мне надо было его проверить. А потом, он же сейфы открыл...
— Я ничего против него не имею, но есть ли у нас право брать на операцию человека, не имеющего специальной подготовки? Ты же сам видел, чем это все чуть не кончилось...
— Без Бороды и его людей нам все равно не обойтись.
— Надо в горы идти, — сказал Боцман. — Здесь мы еще неизвестно сколько провозимся. А на месте всегда все проще.
— Надо, — ответил Артист. — Только там столько места, что можно и месяц провести в горных прогулках. А у нас времени в обрез. Командир, а ты сам-то не читал еще бумаги, которые вы добыли?
— Нет, не успел.
— Хорошие бумаги. Если я все понял правильно — это полковые списки, служебные инструкции, кое-какие планы операций. Много шифровок. Ты как собираешься их переправить?
— Сегодня решим.
— Там есть еще кое-что любопытное. Денежные переводы, оформленные как пожертвования.
— Я специально их копировал.
— Так вот, у СНПУ богатые жертвователи. Суммы доходят до полутора миллионов долларов. Я разложил по месяцам — получается, что партия получала пожертвований по пять-шесть лимонов в месяц. Разумеется, все жертвователи — иностранцы. И еще не факт, что у нас есть все документы.
— Хорошо. Я сегодня же займусь этими бумагами. — В этот момент я услышал какое-то движение у Бороды. — А ну проверьте, кто там приперся?
Артист выглянул из мастерской и доложил:
— Света с Гришей. А Дед умотал.
— Зови всех сюда.
Я решил, что достаточно играть в кошки-мышки с Бородой и его друзьями. Силы противника велики, и нам нужен каждый человек. Главное — правильно использовать возможности того личного состава, который у нас есть. Я расспросил Гришу и Свету, чем они в данный момент занимаются. Оказалось, оба студенты, Гриша уже сдал сессию, Света сдает в июле. Сейчас оба не у дел. Оба рвутся в бой. Мне оставалось направить это рвение в нужное русло. В словах Боцмана о том, что часть группы стоит отправить в горы, я все же разглядел рациональное зерно. Наш противник соблюдал все меры секретности, общепринятые в лучших спецслужбах мира. Разумеется, лучше выезжать на место операции, располагая максимумом сведений. Но поскольку данных о тренировочных лагерях не было даже в сейфах больших фашистских начальников, следовало сделать вывод, что особым отделом в СНПУ заведует профессионал высокого класса. Скорее всего, не местный. Приглашенный иностранный дядя. Борода не нашел лагерей. Но кто сказал, что он умеет искать? Мне подумалось, что такие асы, как Док и Артист, вполне смогут сориентироваться на месте, сделать рекогносцировку и дождаться прибытия остальной части группы. А мы с Боцманом постараемся добыть недостающую информацию в городе. Распределение обязанностей и разделение труда всегда дает хороший результат.
— Я отправляю группу в Карпаты, — сказал я. — Пойдут Артист и Док. Гриша — проводник.
— Нет, — возразил Борода, — Гриша не годится. Ты извиняй, Гриш. Он гор не знает. Лучше я пойду.
— Сиди уж, инвалид...
— У меня до завтра все пройдет.
— Больной, — строго сказал Док, — вам для восстановления функций левой руки понадобится минимум неделя.
— Ты мне здесь понадобишься, — сказал я Бороде, и он успокоился.
— Света может в горы пойти. Она опытная туристка, ходит хорошо, не то что Гришу, меня на подъемах обставляет. Не ноет, рюкзак килограммов на пятнадцать спокойно тащит. И диалект местный знает лучше Гриши.
Света сидела и краснела. Румянец так ей шел, что я даже загляделся. А ведь очень и очень хорошенькое личико. Вот только фигурка подкачала.
— Решено. Пойдет Света. Но отныне. Ни в какие. Боевые. Действия. Никто из вас. Ни Света. Ни Гриша. Ни ты, Борода. Не ввязываетесь! Все приказы старшего группы выполняются неукоснительно. Ясно?
Ребята согласно закивали.
— Не слышу!
— Так точно!
— Света, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться в горы?
— Часа два. — Она все краснела, а я любовался.
— Значит, выехать сможете сегодня вечером. Старший группы — Док. Иван Перегудов. Когда вечерняя электричка?
— В девятнадцать тридцать.
— Ждешь Дока и Артиста на вокзале. Можешь идти.
Света была настолько смущена, что встала и, не попрощавшись, вышла. Я посмотрел ей вслед. Интересно, куда я смотрел раньше? И фигурка у нее оказалась вполне на уровне. Надежная девичья грудь, попка стульчиком, круглая-, выпуклая, очень соблазнительная. И вся стройная, ладная. Может, это одежда ее так портила? Джинсы, хламида какая-то бесформенная. Нет, пожалуй, этот стиль ей к лицу. Я-то ладно, а куда наш бабник Артист смотрел? Ах да, Артист смотрел на Ларису. Вот и ответ! Лариса ее портила! Забивала своими выставленными на поражение противника прелестями.
— Переходим к следующему вопросу. Есть документы, которые необходимо доставить в Москву. Это очень важное задание. Гриша, этим придется заняться тебе.
Гриша просиял:
— Я конечно. Я поеду. Я все доставлю.
— Борода, нам нужно оружие. В Карпаты. Есть идеи? Деньги тоже нужны. Подумай и скажи. Оружие — прямо сейчас.
Озадачив всех, я полез копаться в свежих разведданных.
Открыла нам древняя и глухая старуха, вокруг которой вился выводок детишек в возрасте от года до пяти. Борода попытался втолковать что-то бабке, но скоро махнул рукой и повел переговоры с девочкой, которая казалась постарше.
— Дядя Алеша, — объяснял Борода. — Такой большой и одноглазый.
Но девочка поняла его только тогда, когда он показал рукой, что значит одноглазый.
— А, Бармалей! — воскликнула девочка и без страха перед этим страшным персонажем поскакала в глубь исполинского коридора.
Через минуту из своего логова выполз сам Бармалей — одутловатый, большой, с повязкой на глазу, в халате. Морда у него была вполне нормальная, только единственный глаз был обращен куда-то внутрь. Он равнодушно поздоровался и повел нас к себе.
Борода провел нас в переулок, мы свернули под арку, прошли один дворик-колодец, другой и ткнулись в ветхую дверь, едва висевшую на ржавых петлях. Без чудовищного скрипа, усиленного эхом колодца, открыть ее не представлялось возможным. Но на высоте в полтора человеческих роста на лестницу, что начиналась за дверью, вело окно с выбитыми стеклами. Через него мы и проникли на это железное винтовое сооружение, ведущее, как казалось в темноте, по крайней мере, до ближайшей галактики. Поднявшись один за другим на шесть высоких этажей, мы очутились перед еще одной дверью, массивной, обитой жестью. Борода извлек из-за пазухи старинный ключ со стержнем толщиной в палец и с удивительной легкостью открыл замок. За дверью была мастерская художника.
— Витькина, — объяснил Борода. — Друга детства, вместе чертей на уроках рисовали. Я ему сказал, что с бабой сюда приду, у него тут поприличнее, чем у меня. Ну и романтика — центр, мансарда, а не подвал на окраине. Он эти дела понимает, дал ключ.
На соседнюю крышу, она была на два этажа ниже, спускались по веревке. Обойдя по крышам периметр квартала, дважды используя свое альпинистское снаряжение, мы вышли на крышу СНПУ. Я заглянул вниз и убедился, что мы на месте. Под нами были проспект и крыльцо, у которого мыкался одетый с головы до ног в черное секьюрити.
Через слуховое окно попасть на чердак было нетрудно. Но чердак был пуст и заперт с другой стороны. Надо было штурмовать одно из окон. Лучше всего было бы десантироваться сразу в какой-нибудь кабинет, но я подозревал, что окно важного кабинета может стоять на сигнализации. Вычислив положение лестничной клетки и укрепив веревку на дымоходной трубе, мы начали спуск. Первым шел я, замыкающим Док. Оставлять человека на крыше не имело смысла. Разве что сторожить веревку, чтоб не сперли. Но спереть ее было решительно некому, а силуэт мужика, торчащего на крыше в неурочное время, — превосходный повод для подозрений.
Осматривать все кабинеты было немыслимо, слишком их было много, и мы спустились на второй этаж, рассчитав, что именно там обычно располагаются апартаменты самых крутых боссов. И не ошиблись, потому что почти сразу нашли кожаную дверь с табличкой генерального секретаря пана Непийводы. Разумеется, дверь была заперта, но Док умел вскрывать не только ампулы. С помощью трех кусков проволоки и листика фольги он одолел английский замок за неполных три минуты. Дверь, ведущая из приемной в кабинет сдалась также быстро. Исследование орехового бюро не дало результата. В нем не было ни одной исписанной бумажки. Враг был начеку, и это не радовало. Но сейф, встроенный в стену, обшитую дубом, был цифровой, а Борода с вечера грозился попытать счастья с таким шкафчиком, используя способ, поведанный ему Дедом.
Впрочем, по его виду похоже было, что Бороду больше устроил бы сейф, против которого у Деда методов не было. Он нехотя полез в карман и вынул надфиль. Торжественно поплевал на ноготь левого мизинца и принялся прорезать в нем напильником паз. Через полминуты он начал потеть и покряхтывать, но довел дело до конца — пропилил ноготь до мяса. Потом подумал несколько секунд и принялся за следующий ноготь. Таким образом он вскоре изуродовал себе все пальцы на левой руке. Когда пилил большой, чуть не вскрикнул, но сдержался. И вот этой резаной рукой он принялся поворачивать маховик с шифром, вздрагивая на каждом щелчке. Дважды пройдя весь круг, он выматерился шепотом, но так страшно, что, казалось, задрожали стены, и сообщил:
— Пять, пять, восемнадцать, семьдесят девять. Сука, матерь, через гроб!!! Можно было не уродоваться, дата рождения Петлюры.
И потерял сознание.
Док немедленно занялся поверженным Бородой, а я расшифрованным сейфом. Карт, да и вообще каких-нибудь военных документов в сейфе не оказалось. Но то, что я нашел, тоже представляло значительный интерес. Я перебрался в приемную, где в моем распоряжении оказался довольно мощный ксерокс. Я копировал не выбирая, и было ясно, что работы здесь минимум на полчаса. Док привел Бороду в чувство и укорил его:
— Андрей, надо предупреждать заранее о таких изуверских методах. Я бы прихватил аптечку.
— Я не думал, что окажусь таким слабаком, — отшутился Борода.
— На кончиках пальцев, — спокойно объяснял Док, — множество крайне чувствительных нервных окончаний. Я видел, как очень здоровые мужики оказывались сомлевшими от обычного анализа крови. Наш козырь не геройство, а расчет и выдержка. Запомнил?
— Запомнил...
— Ну, тогда пойдем, попробуем еще одну дверцу... Док потащил синюшно-белого, полумертвого Бороду в соседний кабинет, на двери которого красовалась табличка Тараса Зайшлого, раскрывающая, кстати, и его партийную функцию: начальник особого отдела. Док снова взял на себя дверь, а Борода сейф. На этот раз, к счастью, у него обошлось без обморока. Через десять минут они пришли ко мне. Теперь одной рукой я подкармливал ксерокс, а другой листал их новую добычу. Материалы были интересные, но скопировать их мы не успевали, уже рассвело. Были там личные дела всей верхушки партии, папка с доносами и, кстати, карта Карпатского региона, на которой было отмечено несколько лагерей. Но находились они не в горах, а восточнее города. Видимо, именно эти значки и стер Лэсык, когда распечатывал карту для нас.
— Нет, это не те, — покачал головой Борода. — Эти лагеря всем известны, в них сейчас тишь да гладь.
Рискуя нарваться на ранних эсэнпэушных пташек, я откопировал еще три личных дела. На генерального, на самого Зайшлого и на Сэнькива, начальника связи. Док подбирал скопированные документы и складывал их точно такими же стопками, как они лежали до нашего вмешательства. Папки тут же отправлялись каждая в свой сейф, так что единственной уликой, которую мы оставляли, был явный перерасход офисной бумаги. Секретарь (или секретарша) будет удивлен, но вряд ли станет беспокоить шефа по таким пустякам.
Вскрыть дверь отмычкой проще, чем закрыть, так что с этим делом Док провозился долго. Слишком долго. Ожидая его, я отправил Бороду к нашей веревке, а сам стал на лестнице. Вдаль по коридору мне был виден Док, ковыряющий замок, и было слышно все, что делалось в фойе.
Я тихонько свистнул, как только услышал, что в здание входят. Док бросил замок и полетел ко мне. Вдвоем мы рванули вверх по лестнице, но нас то ли услышали, то ли заметили Судя по грохоту, за нами в погоню бросилось человек, по крайней мере, пять, и, судя по тому, что они не отставали, было ясно, что это вполне здоровые ребята. А нам еще нужно было транспортировать на крышу покалеченного Бороду.
Я развернулся на предпоследней площадке. Если преследователи не вооружены, я их удержу, сколько бы их ни было. Но кто сказал, что они не вооружены? И все же я остался.
Доку пришлось теперь нелегко — он поднимал на себе и Бороду, и сумку с ксерокопиями. Но как бы то ни было, он все же успел. Едва веревка за окном ушла в сторону так, чтобы ее и видно не было, и я мог ею воспользоваться, на площадку шестого этажа вылетели фашисты. Было их пятеро, но пистолет оказался только у одного. Мне ничего не оставалось, как поднять руки вверх. По их представлениям, я был загнан в тупик. Если, конечно, они не разглядели, сколько нас было.
Видимо, не разглядели, потому что остановились, и тот, который был вооружен, приказал мне спускаться. О том, чтобы уйти через окно, не могло быть и речи. Слишком хорошая из меня получалась мишень. Я начал спускаться, но, не доходя трех ступенек до площадки, ласточкой нырнул через перила и покатился по лестнице. Теперь погоня шла сверху вниз, но тут у меня было преимущество — моя спецназовская подготовка. Я прыгал через пять ступенек и, не долетая до следующего поворота, перемахивал через перила. Черноформенные бежали очень быстро, но это им не помогало, я отрывался.
В фойе меня ждала засада, но я предполагал ее существование, поэтому не стал спускаться в самый низ, а свернул в коридор, где Док, как я надеялся, еще не успел привести дверь приемной в исходное состояние.
Док не оправдал моих надежд. Недолго думая, швырнул в окно монитор от секретарского компьютера и, выпрыгнув в разбитое окно, оказался во дворе-колодце, которых уже за сегодня насмотрелся. Ворота арки были, конечно, заперты, но в этот же двор выходили подсобки ресторана. Я взлетел на крышу ресторанной пристройки, взобрался по решетке окна на уровень третьего этажа и попал на карниз, который шел под окнами через всю тыльную часть какого-то дома. Что это был за дом, я не знал, а выяснять это у меня уже не было времени — по мне стреляли, летела штукатурка. Ввалиться в закрытое окно снаружи, имея для разгона карниз двадцати сантиметров ширины, — дело рискованное. И в первую очередь потому, что долгое. Пока от пули меня спасало только движение. Пришлось пробежаться по карнизу до третьего окна, которое было приоткрыто. Уже на бегу я изготовился и легко распахнул наружную раму. Внутренняя была закрыта, но я бросился на нее плечом, с хрустом вылетели шпингалеты, посыпалось стекло, шторы за мной сомкнулись, и я упал на пол в полутемной комнате. Стрельба тут же прекратилась — черные не хотели жертв среди мирного населения. А население — во всяком случае, там, где я оказался, — не замедлило заявить о себе сдавленными воплями. Комната оказалась спальней супружеской четы преклонных лет.
Я извинился — галантно, но, боюсь, несколько скомканно — и ломанул через анфиладу комнат на поиски выхода. Парадная дверь оказалась подлой — чтобы открыть ее даже изнутри, требовался ключ. При этом она была слишком прочной, чтоб высадить ее в один-два приема. Умели раньше делать! Одна радость — окно кухни выходило на улицу. Его я не стал высаживать, надеялся, что мне достанет времени открыть его по-человечески. Да и вылетать с рамой на шее с третьего этажа старого дома как-то не очень хотелось.
Я аккуратно спрыгнул на тротуар и дернул в ту сторону, откуда не ожидал преследования. Но я просчитался. Меня брали в клещи — черные появились почти одновременно и сзади и спереди. На всем прогоне от задних до передних не было ни одного переулка, куда бы я мог свернуть. А арками и дворами-колодцами я уже был сыт по горло. Пришлось идти на преступление, именуемое в Уголовном кодексе «угон транспортного средства». Какой-то местный лихач припарковал свою «шкоду» как раз так, чтобы я успел выдавить стекло, втиснуться в салон и завестись, пока наци преодолевают расстояние до меня. Они не стреляли, но их было много, и это значило, что сейчас появятся их машины с подкреплением и они попробуют взять меня живым. Ну что ж, попробуйте.
Устраивать ралли в незнакомом городе не такая уж простая штука. Здесь к тому же улицы были как ущелья, а пешеходы как слепые — для них что тротуар, что мостовая, все едино. Я не успел набрать скорость, как в зеркальце показались два джипа. Это за мной. Предстояла гонка по утренним улицам, и результат этой гонки можно было считать предрешенным. У них движки мощнее моего раза в три, и они знают город. К тому же через несколько минут к ним подключится ГАИ.
Я не обращал внимания на знаки и пренебрегал переулками — там ничего не стоило застрять. По относительно широким и свободным улицам я прокатил мимо старинной крепостной стены и вывернул... Вывернул так вывернул. Метров триста улица шла сравнительно горизонтально, но потом за поворотом начинался подъем, и чем далее, тем круче. Еще сотня метров, мне придется переключиться со второй на третью, и тогда джипы меня сделают. Все левые повороты исключались — там улицы шли вверх чуть ли не вертикально. Правые тоже меня не устраивали, поэтому из-за трамваев я шел по встречной полосе. Эти колымаги делали остановки через каждые двести метров, и мостовая наполнялась пассажирами. Однако движок у ограбленного мной лихача оказался неплохо отрегулирован, так что я забрался довольно высоко, сохраняя сносный отрыв.
И тут мне открылся правый поворот с длинным спуском. То, что надо и вовремя — на перекрестке уже занимала позицию гаишная тачка. Пока менты придумывали, как бы им попижонистей развернуться, чтобы эдак по-ковбойски выскочить из своего железного скакуна, я беспрепятственно объехал их и полетел вниз. Брусчатка — незаменимая штука для дорог с большим уклоном, потому что асфальт течет. Но резко тормозить по такому покрытию — значит играть в орлянку с реанимацией: куда понесет машину, предугадать невозможно. Но мне нужно было отрываться, и я летел, слабо надеясь, что за ближайшим поворотом не окажется препятствия. Препятствия не оказалось, зато по левой стороне пошел забор, над которым нависали раскидистые кроны каштанов. Похоже, что там был какой-то парк. А поскольку мне давно пора было спешиваться, я решил, что прогулка по парку, пусть даже весьма скоростная, мне не повредит.
Я бросил машину у парковых ворот и положился на свою пространственную ориентацию и на удачу. Парк оказался кладбищем, старинным, со склепами и памятниками. Я пересек его по диагонали и обнаружил, что попал в оцепление. У черных была связь, они вызвали подкрепление, гаишники кликнули ментов, и вся эта толпа подъехала с четырех углов и рассыпалась цепью. Теперь все зависело от того, насколько хорошо у них отработана техника облавы. Но что-то мне не верилось, что мне сейчас покажут согласованные действия по задержанию. Я стал уходить в глубь кладбища, не теряя из виду цепь, но так, чтобы меня-то и не видели. Слишком долго ждать своего шанса было нельзя — цепь потихоньку стягивалась. Но на кладбище были и посетители. Их приходилось осматривать, отсеивать. Это создавало задержки, а так как согласованности у загонщиков действительно не было, то сразу возникли и разрывы в цепочке. Я воспользовался первым же из них. Пока мент досматривал парня в джинсовой куртке, который, видимо, просто шел куда-то по своим делам, сокращая путь кладбищем, я двинулся в его обход. Мусорка подвела вредная привычка при первой возможности шарить по карманам и нудно лупиться в документы. Он этого задержанного парня только что не положил мордой на могилу, а так и руки заставил поднять, и ноги расставить. Так он и зевнул меня, чем и загубил свою ментовскую карьеру.
Я давно уже чувствовал, что моя рука так и просит пистолета, пусть даже розыскного. Слишком много было вокруг врагов и слишком много у них оружия. Я проскользнул между склепами и, когда задержанный парень опустил руки, сдвинул ноги и начал ими поспешно перебирать куда подальше, воспользовался тем, что до ближайших коллег глупого мента было метров по двадцать, да и то за густыми деревьями их почти не было видно.
Ментовский галстук словно специально у них привешен, чтобы удобно было делать кляп. Связанный своей же портупеей и без табельного оружия старший сержант львовской милиции остался дожидаться, когда его найдут.
Дав хороший крюк, я вернулся на нашу базу. За то время, что я отсутствовал, Док успешно увел Бороду, и теперь наш инвалид сидел с перевязанной рукой, держа ее выше головы. При любых попытках опустить руку он морщился и в голос ругался матом.
— Кровь приливает и пульсирует в ранах, — пояснил Док.
За столом сидел Дед и внимательно изучал наши ксерокопии. Когда я вошел, он поднялся и сказал:
— Здравия желаю!
— Здравствуйте, Николай Иванович.
— Что ж вы под утро на дело-то пошли?
— Утром охрана спит.
— Вот и неверно вы поступили! Охрана, когда спит, она чует, что устав нарушает, и спит — ушки на макушке. А когда не спит, то думает, что на объекте все в порядке. Самое время проникать!
— Спасибо, учтем.
— Что ж вы говорили, что данных по «генералу» мало? Я тут с Иваном Георгиевичем поговорил, так полный вагон данных! Вот сижу, дело изучаю. Завтра-послезавтра можно брать!
— Берите, только тихо, — пошутил я. — И труп потом получше спрячьте.
— Есть!
Я кивнул ребятам, и мы вышли в мастерскую. Я доложил обстановку. Боцман чесал репу, Артист насвистывал, Док хмурился. Вместе с дорогой операция продолжалась почти неделю, а никаких положительных сдвигов пока не наблюдалось. Были зато отрицательные. Труп Шкрабьюка, который еще неизвестно как аукнется, и сегодняшняя засветка по полной программе. Кроме того, совершенно неясной оставалась судьба Олега Мухина. Я мог предположить только худшее — Муха где-то на что-то нарвался. Иначе давно бы дал о себе знать.
Док, клятвенно обещавший бросить курить, обнаружил вдруг на треножнике сигареты Бороды, тут же прикурил и жадно затянулся. Заговорил после нескольких затяжек:
— Сережа, мне кажется, что мы действуем очень неэффективно, работая фактически одной большой группой. Там, где может справиться один, мы работаем втроем. Например, зачем сегодня было брать с собой Андрея? Он мог просто объяснить нам дорогу.
— Мне надо было его проверить. А потом, он же сейфы открыл...
— Я ничего против него не имею, но есть ли у нас право брать на операцию человека, не имеющего специальной подготовки? Ты же сам видел, чем это все чуть не кончилось...
— Без Бороды и его людей нам все равно не обойтись.
— Надо в горы идти, — сказал Боцман. — Здесь мы еще неизвестно сколько провозимся. А на месте всегда все проще.
— Надо, — ответил Артист. — Только там столько места, что можно и месяц провести в горных прогулках. А у нас времени в обрез. Командир, а ты сам-то не читал еще бумаги, которые вы добыли?
— Нет, не успел.
— Хорошие бумаги. Если я все понял правильно — это полковые списки, служебные инструкции, кое-какие планы операций. Много шифровок. Ты как собираешься их переправить?
— Сегодня решим.
— Там есть еще кое-что любопытное. Денежные переводы, оформленные как пожертвования.
— Я специально их копировал.
— Так вот, у СНПУ богатые жертвователи. Суммы доходят до полутора миллионов долларов. Я разложил по месяцам — получается, что партия получала пожертвований по пять-шесть лимонов в месяц. Разумеется, все жертвователи — иностранцы. И еще не факт, что у нас есть все документы.
— Хорошо. Я сегодня же займусь этими бумагами. — В этот момент я услышал какое-то движение у Бороды. — А ну проверьте, кто там приперся?
Артист выглянул из мастерской и доложил:
— Света с Гришей. А Дед умотал.
— Зови всех сюда.
Я решил, что достаточно играть в кошки-мышки с Бородой и его друзьями. Силы противника велики, и нам нужен каждый человек. Главное — правильно использовать возможности того личного состава, который у нас есть. Я расспросил Гришу и Свету, чем они в данный момент занимаются. Оказалось, оба студенты, Гриша уже сдал сессию, Света сдает в июле. Сейчас оба не у дел. Оба рвутся в бой. Мне оставалось направить это рвение в нужное русло. В словах Боцмана о том, что часть группы стоит отправить в горы, я все же разглядел рациональное зерно. Наш противник соблюдал все меры секретности, общепринятые в лучших спецслужбах мира. Разумеется, лучше выезжать на место операции, располагая максимумом сведений. Но поскольку данных о тренировочных лагерях не было даже в сейфах больших фашистских начальников, следовало сделать вывод, что особым отделом в СНПУ заведует профессионал высокого класса. Скорее всего, не местный. Приглашенный иностранный дядя. Борода не нашел лагерей. Но кто сказал, что он умеет искать? Мне подумалось, что такие асы, как Док и Артист, вполне смогут сориентироваться на месте, сделать рекогносцировку и дождаться прибытия остальной части группы. А мы с Боцманом постараемся добыть недостающую информацию в городе. Распределение обязанностей и разделение труда всегда дает хороший результат.
— Я отправляю группу в Карпаты, — сказал я. — Пойдут Артист и Док. Гриша — проводник.
— Нет, — возразил Борода, — Гриша не годится. Ты извиняй, Гриш. Он гор не знает. Лучше я пойду.
— Сиди уж, инвалид...
— У меня до завтра все пройдет.
— Больной, — строго сказал Док, — вам для восстановления функций левой руки понадобится минимум неделя.
— Ты мне здесь понадобишься, — сказал я Бороде, и он успокоился.
— Света может в горы пойти. Она опытная туристка, ходит хорошо, не то что Гришу, меня на подъемах обставляет. Не ноет, рюкзак килограммов на пятнадцать спокойно тащит. И диалект местный знает лучше Гриши.
Света сидела и краснела. Румянец так ей шел, что я даже загляделся. А ведь очень и очень хорошенькое личико. Вот только фигурка подкачала.
— Решено. Пойдет Света. Но отныне. Ни в какие. Боевые. Действия. Никто из вас. Ни Света. Ни Гриша. Ни ты, Борода. Не ввязываетесь! Все приказы старшего группы выполняются неукоснительно. Ясно?
Ребята согласно закивали.
— Не слышу!
— Так точно!
— Света, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться в горы?
— Часа два. — Она все краснела, а я любовался.
— Значит, выехать сможете сегодня вечером. Старший группы — Док. Иван Перегудов. Когда вечерняя электричка?
— В девятнадцать тридцать.
— Ждешь Дока и Артиста на вокзале. Можешь идти.
Света была настолько смущена, что встала и, не попрощавшись, вышла. Я посмотрел ей вслед. Интересно, куда я смотрел раньше? И фигурка у нее оказалась вполне на уровне. Надежная девичья грудь, попка стульчиком, круглая-, выпуклая, очень соблазнительная. И вся стройная, ладная. Может, это одежда ее так портила? Джинсы, хламида какая-то бесформенная. Нет, пожалуй, этот стиль ей к лицу. Я-то ладно, а куда наш бабник Артист смотрел? Ах да, Артист смотрел на Ларису. Вот и ответ! Лариса ее портила! Забивала своими выставленными на поражение противника прелестями.
— Переходим к следующему вопросу. Есть документы, которые необходимо доставить в Москву. Это очень важное задание. Гриша, этим придется заняться тебе.
Гриша просиял:
— Я конечно. Я поеду. Я все доставлю.
— Борода, нам нужно оружие. В Карпаты. Есть идеи? Деньги тоже нужны. Подумай и скажи. Оружие — прямо сейчас.
Озадачив всех, я полез копаться в свежих разведданных.
* * *
У Бороды родилась идея по поводу оружия, и вот мы с ним поднимались по мраморной, но крайне запущенной лестнице старинного дома. Долго звонили во все звонки, хаотично разбросанные на наличниках колоссальной двери. Когда-то она могла вести в покои местного банкира или не слишком разорившегося аристократа.Открыла нам древняя и глухая старуха, вокруг которой вился выводок детишек в возрасте от года до пяти. Борода попытался втолковать что-то бабке, но скоро махнул рукой и повел переговоры с девочкой, которая казалась постарше.
— Дядя Алеша, — объяснял Борода. — Такой большой и одноглазый.
Но девочка поняла его только тогда, когда он показал рукой, что значит одноглазый.
— А, Бармалей! — воскликнула девочка и без страха перед этим страшным персонажем поскакала в глубь исполинского коридора.
Через минуту из своего логова выполз сам Бармалей — одутловатый, большой, с повязкой на глазу, в халате. Морда у него была вполне нормальная, только единственный глаз был обращен куда-то внутрь. Он равнодушно поздоровался и повел нас к себе.