- Кто это мы? Вы что, тоже, хотите сказать, воевали всею своею нечистою ратью?
- А как же-с? Мы своему народу завсегда помогаем, хотя народ наш нас и не любит.
- Это что? Черти-патриоты?
- Как вам сказать? Следим мы за тем, чтобы никакой народ не зарывался. А немцы - те зарвались. Посчитали себя не только выше вас, но и выше нас. Вот мы совместно с вами их и наказали-с. А откуда это вы, кстати, про сорок пятый год знаете, ежели лишь с утра, как из девятьсот четвертого?
- Да тот извозчик мне вчера говорил, который меня сюда и отправил.
- А-а! Вот кто вам ключ-то всучил. Рыжий, да?
- Рыжий и бородатый.
- Знавал я его до революции. Его за эту бороду так и зовут Агенобарб - Огнебород по-нашему.
- Что за имя такое ветхоримское?
- Да он и есть древний римлянин. Во втором веке до вашей эры родился, если не врет, конечно.
- А сам-то ты кто будешь? Асмодей что ли, или еще какой черт?
- Куда уж мне до Асмодея? Я - кот-баюн. Не слышали про такого?
- Что-то не припоминаю.
- Ну, как же-с? "У лукоморья дуб зеленый"...
- Я, признаться, думал, что Пушкин все это выдумал.
- Пушкин и вдруг выдумал? Аллегория, конечно, но в основе лежит реальный факт. Думаете, кто ему "Руслана и Людмилу" надиктовал?
- Может, ты еще и "Войну и мир" сочинил?
- Нет, это ныне покойный граф Лев Николаевич сам состряпал. А графиня Софья Андреевна переводила его с французского.
- Не знаю. Я в семье графов Толстых не гостил. Да что мне Толстой? Мне-то самому как теперь быть? Тот человек, которому я должен телефонировать, еще находится в двухлетнем возрасте.
- А куда спешить-то? До 2004 года всего 18 лет.
- Долго-то как.
- А вам сейчас сколько годов?
- Тридцать два. Или, черт его знает, можно сказать и сто четырнадцать.
- Молодой вы еще. Вот поживете с мое - время будет быстрее идти.
- Как же я с твое поживу? Я ж живой человек православного вероисповедания, а ты - нечисть окаянная.
- А зачем вам вероисповедание? Что, в рай попасть надеетесь? Черта лысого вы туда попадете. Как сказано в Четырнадцатой Главе Откровения Иоанна Богослова, после проведения суда над человечеством в живых останутся лишь 144 тысячи праведников. Это из 96 миллиардов людей, живших во все времена на Земле, включая живущих ныне, вероятность попасть в число спасенных составляет пятнадцать десятимиллионных. Иными словами, из десятимиллионной Москвы спасутся лишь 15 человек. Это и понятно - размеры ада больше размеров Эдема в 5184 раза. Сам же рай занимает лишь одну семьдесят вторую часть местности Эдем. Если вы надеетесь попасть в число этих 144 тысяч, то должен вас огорчить: для этого нужно хотя бы для начала стать девственником. Не получится? А жаль, ибо сказано в Откровении: "Это те, которые не осквернили себя с женами".
- Вот придет Христос - видно будет.
- Скажу я вам сейчас, что будут видно, - проговорил Граммофон и начал даже не говорить, а декламировать нечто странное:
Как говорили когда-то пророки,
Сделай прямыми Господни дороги.
Слово Исайи сбывается ныне.
Глас вопиющего снова в пустыне.
Глас из-под толщи болотного ила.
Глас из заросшей травою могилы.
Глас из потухшего жерла вулкана.
Глас из руин позабытого храма.
Что вам несет долгожданный спаситель
Всем вам обещанный царь и учитель,
Тот, для кого вы мостили дорогу
Долгой молитвой библейскому Богу?
Богу, который когда-то в начале
Вверг человека в нужду и печали.
Бог, что от Африки и до Европы
Смыть вас пытался в пучине потопа.
Богу, который капризу в угоду
Перемешал языки и народы.
Право, какого же вы херувима
В храмах его повторяете имя?
- То, что бывают говорящие коты, я еще могу поверить. Вон, Митька Братцев, как напьется, так то с лошадью, то с собакой разговаривает. Утверждает даже, что это пес евойный ему все похабные анекдоты про поручика Кувшинникова и рассказывает, а уж он их потом где надо и где не надо пересказывает. Но чтобы коты стихи сочиняли?
- Это не я сочинил. Это один знакомый кот рассказывал. У того кота, правда, руки человеческого фасона и лапы потолще будут, словно надутые. Так вот, кот этот, приятель мой, в Москве с поэтом одним был знаком в тридцатые годы. Иван Бездомный, может, слышали?
- Где бы я слышал?
- Ах, да! Вы ж это время, к счастью, пропустили. А, кстати, человек вы православного вероисповедания, а имя у вас не больно-то православное, сделал неожиданное замечание Граммофон.
- Крестили, конечно, Владимиром. Вольдемаром меня маменька в детстве называла на иностранный манер. У тебя имя не лучше.
- Граммофоном это меня Пахомыч обозвал, царство ему небесное. Внук-то его профессор теперь.
- Так это он в докторской квартире обитает?
- Он, собственной персоной. Там ему целых две комнаты выделили.
- А что стало с Феофилактом Тихоновичем?
- Да то же, что и с остальными. После революции за ним поначалу всю квартиру оставили. Еще бы. Жены всех работников Смольного у него лечились. Но в тридцать шестом, когда аборты постановлением от 27 июля запретили, стал он, говорят, их подпольно производить. Вот за это его и замели. Не посмотрели, что ему уже под восемьдесят было. А квартиру уплотнили. Там, где смотровая была и кабинет, там теперь профессор Сивочалов обитает. У него даже туалет есть отдельный, ну, в смысле, уборная.
- А что значит уплотнили?
- А это значит, что в каждую комнату по семье вселили, исходя из нормы 20 квадратных аршин на человека. Питерцам еще повезло. В Москве норма 16 аршин была. А если комната большая, то ее надвое стенкой кирпичной перегораживали, или фанерной, иногда. Конечно, начальству всякому больше площади давали. Да, вон, и внуку Пахомыча целых две комнаты оставили, так как профессор.
- Профессор он там или кто, мне-то какая разница? В 2004 мне пятьдесят будет. Вернусь в прошлое, кому я тогда нужен-то буду? Все сослуживцы к пятидесяти годам надворными да коллежскими советниками станут, а я в пятьдесят все еще титулярным буду. Да и на службу могут не принять обратно скажут, в субботу Пчелкин со службы молодой уезжал, а в понедельник старым пришел. Подумают, недуг неизлечимый какой-нибудь.
- И то верно. А зачем вам туда возвращаться? Здесь поживите. Женитесь, обживетесь. Глядишь - понравится.
- Чем же я жить-то буду? На службу здесь меня никто не примет. В полк, может, какой определиться, так ведь в кавалерии теперь, небось, вместо лошадей одни мотоциклы. А шашки, наверняка, теперь механические - головы сами рубят.
Сказав это, Вольдемар живо представил батальную картину, где несметное полчище мото-кавалеристов с шашками наголо несется в атаку по полю битвы на грозно грохочущих драндулетах.
- Как чем жить? - вывел его из размышлений Граммофон. А золотишко-то вам на что? Вы какое жалование получали?
- Шестьдесят три рубля с полтиной, согласно табели.
- Золотом?
- Ну, можно было брать и ассигнациями. Но я всегда золотом брал. Мелочь - только серебром да казначейскими билетами.
- Да за те деньги, что вы за полгода скопили, "Волгу" таперича купить можно.
- А зачем мне она с пристанями, с пароходами?
- Эх, темный вы человек. "Волга" - это машина такая, автомобиль то бишь.
- Паровой или газолиновый?
- Бензиновый. На котором ездят. Это теперь престижно. Подъедешь к какой-нибудь барышне: "Не изволите ли мадемуазель покататься?".
- А она в ответ: "Хам! Грубиян!"
- А вы ей скажите сперва что-нибудь острое, потом - что-нибудь скользкое, потом - что-нибудь неприличное...
- Ага. Шило, мыло, и... Слушай, кот, - спохватился вдруг Вольдемар, тот извозчик рыжебородый про какой-то телеграф говорил, который фильмы азбукой Морзе передает. Может, мне к нему по такому телеграфу депешу послать?
- Это он, видно, компьютер имел в виду. Но нет у нас в стране пока такой техники. В Америке есть, в Японии есть, но не у нас.
- Совсем худо дело мое, - поник Вольдемар.
- Эй, православный! Уныние - смертный грех, - подбодрил его Граммофон.
- Но ежели мне какое-то дело поручено, то я же его справить должен. Сидит, поди, этот рыжий Огнебород, стучит Севе ключом своего бесовского телеграфа, как, мол, там дела продвигаются, а я тут в парадном с тобой лясы точу.
- Ох, до чего вы, люди, сложные существа! Так уж и быть. Помогу я вам. Есть у меня один тайный ход. Я по нему иной раз в прошлое за икрой паюсной бегаю. В нынешнем времени она - дефицит. Идите-ка, сперва, деньги свои заберите, да револьвер не забудьте. Мы через несколько времен пробираться будем. Есть такие времена, где без револьвера не обойтись. Жду вас в подвале.
Через час, переодевшись в повседневный костюм, и собрав кое-какие вещи. Вольдемар спустился в вонючий подвал, где его ждал Граммофон. Опасения Вольдемара на счет того, что в темном подвале черного кота найти ему не удастся, не подтвердились. Кот сидел на трубе горячего водоснабжения и своим противным скрипучим голосом распевал песню:
Не в лесу я живу и не в поле.
Нор не рою в пустынном песке.
Такова уж кошачая доля
Жить в подвале иль на чердаке.
Вот медведь. Он - хозяин берлоги.
Ну а белка - хозяйка в дупле.
Об меня ж вытирают все ноги
Лишь за то, что хочу жить в тепле.
Вы поверьте. Я врать вам не буду.
Был когда-то и я молодой.
Жил в ветвях я зеленого дуба
И ходил по цепи золотой.
Верю я, что настанет то время,
Когда сбросим мы иго людей.
И кошачее гордое племя
Станет родом природы царей.
- Что за песня такая? - спросил Пчелкин.
- Лукомористская, - ответил кот.
- Какая-какая? - переспросил Вольдемар.
- Ну, среди котов черной масти, особенно ученых, есть такие, которые называются лукомористами. Они выступают за то, чтобы всех котов черной масти собрать у Лукоморья - на их исторической родине.
- Это что, кошачьи сионисты что ли?
- Я попрошу такими сравнениями богоизбранных животных не обижать. Мы и без того столько мук претерпели. Особенно от людей. Да и от собак - их ближайших пособников. А черные коты на протяжении последних тысячелетий являются еще и объектом глупых суеверий и предрассудков. Нам даже дорогу спокойно перейти не дают. Плюются и бормочут что-то себе под нос. А уж не относитесь ли вы к числу антифелитов?
- Анти кого?
- Антифелитов.
- Что, от слова "felis"?
- Да, кот по-латыни.
- Да ладно тебе. Я ничего против кошек не имею.
- И против черных?
- А черных я, можно сказать, даже люблю, - слукавил Вольдемар, отметив про себя, что кончики лап и нижняя часть морды у него все-таки белые.
- Ну, тогда следуйте за мной! - скомандовал Граммофон и шмыгнул в какую-то нору. Преодолевая отвращение, Вольдемар последовал за ним. Нора оказалась шире, чем мог предположить Вольдемар. Вопреки его ожиданиям, с потолка не свисала паутина, а стены были чисты, и ничто ничуть не испачкало его костюм. Кот шел быстро, почти бежал, и Пчелкин с трудом мог поспевать за ним. Коридор то сужался, то расширялся. То слева, то справа от него ответвлялись другие коридоры. Некоторые из них путники пропускали, а в некоторые кот резко сворачивал и Вольдемар едва успевал заметить, за каким поворотом скрылся в очередной раз его хвост. Два раза слышал Вольдемар где-то в глубине коридоров чьи-то шаги, и оба раза они пропадали так же внезапно, как появлялись. Наконец, в конце коридора обозначился тупик, заканчивающийся той же норой, в которую только что влезал Вольдемар.
Однако нора была заложена кирпичом.
- Может, ты заклинание какое-нибудь знаешь, чтобы эту дырку открыть, спросил Вольдемар.
- Здесь не заклинание, а расклинание надо. Да и вообще, дырку раскупоривать - плохая идея, - ответил кот, - Там может быть засада.
- Зачем было делать кладку, если собирались устраивать засаду?
- Для порядка. Если в этом времени закладывают все дыры, значит там порядок. А там, где порядок, таким, как мы с вами, места не найдется. Давайте попробуем другой коридор поблизости, предложил Граммофон и помчался в другую сторону.
- А кто может устраивать на нас засады? Не та ли охранка, о которой говорил извозчик?
- Если бы. Та охранка, которую в разные времена называют то НКВД, то КГБ, то ФСБ, не знает, с кем имеет дело. А есть те, которые знают, чаще всего они проникают в ту же самую охранку. Дослуживаются до больших чинов, а потом используют втемную своих подчиненных для борьбы с нами.
- Ты говоришь с нами. Меня ты тоже имеешь в виду?
- А куда вы теперь от нас денетесь?
Слушай, пока мы идем, расскажи хоть что-нибудь о том, что было до 2004. Например, кто были правителями все эти времена.
- Ладно, слушайте, - сказал Граммофон и начал рассказ. Рассказывал он про Ленина и Сталина, Гитлера и другого Рузвельта, неизвестного Вольдемару, бывшего президентом целых двенадцать лет, Черчилля и Хрущева, Брежнева и Никсона, Горбачева и Рейгана. Все, что должно было произойти до 2004 года. Пока он рассказывал, путники двигались по коридорам. Вскоре они вышли к другой такой же норе и выбрались на поверхность.
Ни Граммофон, ни тем более Вольдемар не могли знать, что на самом деле происходило с обратной стороны кирпичной кладки. А происходило там следующее. Почти сутки в подвале пятиэтажного дома по Среднему проспекту Васильевского острова сидели три человека. Первый из них, одетый в поношенный светло-серый костюм, был уже довольно пожилым, но еще недостаточно пузатым человеком, цепкий колючий взгляд которого выдавал в нем опытного оперативника. Второй, несмотря на молодость лет и нахождение в пыльном подвале, был облачен в дорогой черный костюм, пиджак которого был напялен на черную же водолазку. Рожу этот персонаж имел наглую, пузо округлое, а характерная форма стрижки могла говорить о том, что, вероятнее всего, этот молодой человек входит в состав организованного преступного сообщества. Третьим же членом этой кампании был не кто иной, как облаченный в черные джинсы и желтую водолазку коллежский секретарь Никодим Фирсович Ротов, который еще вчера разговаривал при помощи карманных часов с невидимым собеседником. Нынче же цепочка брегета, прицепленная к джинсовой заклепке, тянулась в карман джинсов коллежского секретаря, в котором угадывался силуэт самого брегета.
- Толян, че ты здесь просто так сидишь, за пивом бы, что ли, сбегал, обратился "оперативник" к "бандюгану" и протянул ему вынутую из кармана брюк мятую сотенную купюру.
- Я тебе че, Колян, шестерка что ли? - огрызнулся Толян.
- Сходите, Анатоль, прошу вас, и мне тоже возьмите, - произнес Ротов. При этом он отстранил руку Коляна и дал Толяну свежую пятисотку из своего кармана.
- Слушаюсь, Никодим Фирсович, - проговорил Толян и пулей вылетел из подвала.
- Вот видите, Николай, - продолжил Ротов, - с людьми надо повежливее.
- Да как можно вежливо разговаривать с этим рас..., рас...
- Вы, вероятно, хотели сказать разгильдяем?
- Вот именно, - согласился Колян.
- А знаете, откуда пошло слово "разгильдяй"? Так называли купцов, бывшей третьей гильдии. В 1863 третью гильдию упразднили и те купцы, которые не купили свидетельство второй гильдии стали официально мещанами, а неофициально - разгильдяями.
- Откуда вы, Никодим Фирсович, столько всего знаете? Прямо как будто жили в те времена.
- Нет, я родился позже - в семьдесят четвертом, - ответил Ротов, не уточнив, правда, в каком веке. - Надеюсь, этот ферт догадается подняться на третий этаж, тамошнюю кладку проверить, - перевел Ротов разговор на другую тему.
- Как это вы его назвали?
- Фертом. Это буква "эф" по-старому.
- Тогда уж его лучше было называть другой буквой, которая за "эф" следом стоит.
- "Балтику" будете? - прокричал на весь подвал вернувшийся Толян.
- Не откажусь, - ответил Ротов.
- Надеюсь не б/у, - прокомментировал Колян, принимая из рук Толяна приоткрытую бутылку с синей фольгой у горлышка. - Наверху был?
- Был. Ни хрена. Даже штукатурка целая.
- А, может, он не закрыл, или ключи перепутал? - предположил Колян.
- Тогда наша задача усложняется. Хорошо, если позже, тогда дождемся. А если раньше... В прошлое опять придется отправиться, хотя, говорят, Теория Относительности этого не позволяет, - криво улыбнувшись, подытожил Ротов.
Сказав это, коллежский секретарь вышел из подвала и, вынув брегет, набрал номер:
- Его нет, Глеб Иванович... Везде, где угодно, точнее, всегда, где угодно... Нет, ждать не имеет смысла... Я бы попробовал через подвал, но с этими уродами... Я понимаю, что нельзя рисковать посвященными... Хорошо, но тогда придется вскрывать кладку.
Захлопнув крышку брегета, Ротов вернулся в подвал:
- Достаньте-ка, Анатолий, из машины монтировку. Будете в своем костюмчике кладку вскрывать.
***
- Так, - произнес Вольдемар, обращаясь к Граммофону, - и куда ты меня завел?
- Точно пока не знаю, - ответил кот, - сейчас осмотримся и сообразим.
- Пока что я вижу все тот же подвал.
- Подвал с течением лет мало меняется. До революции здесь, правда, было чисто.
Пригибаясь под ржавыми трубами, Вольдемар, следуя за котом, выбрался из подвала. Двор был также замусорен, как и в восемьдесят шестом, а ворота в подворотне все также отсутствовали. Кот и Вольдемар направились к подворотне и через нее вышли на улицу.
На противоположном здании висел огромный красный плакат, призывающий претворить в жизнь исторические решения Тридцать Четвертого съезда КПСС. Напротив этого плаката на соседнем доме красовался еще один щит. На этом щите был изображен рабочий в каске сталевара, откинувший вверх руку с растопыренными пальцами, как будто он только что этой самой рукой метнул в противника боевую гранату. Надпись в верхней части этого плаката призывала достойно встретить столетнюю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Об этой годовщине напоминал и соседствующий с первым плакатом световой короб, на котором сияли цифры 1917-2017. А из висящего на столбе громкоговорителя лилась звонкая песня:
Будет людям счастье
Счастье на века
У Советской власти
Сила велика
Теперь перелет, - произнес Вольдемар, с досадой взглянув на Граммофона. - На тринадцать лет перелет. А ты еще говорил, что большевики только до девяноста первого продержатся.
- Это хуже, чем перелет, - уточнил Граммофон. - Это, кажись, альтернативная реальность.
- Как это понимать?
- Да так, что мы попали не в то ответвление времени. Понимаете, история может идти по разным путям. Допустим, победил бы Гитлер, или Наполеон. Тогда все бы здесь было по-другому. Я вот в оккупированной фашистами России однажды побывал. Жуть. Кругом трехцветные флаги со свастикой. Двуглавый орел держит ту же свастику, увитую венком из дубовых листьев. И крылья у этого орла как-то по-немецки распущены. А на всех домах портреты висят: Адольф Алоизович Гитлер и Андрей Андреевич Власов. Но, правда, порядок, чистота кругом. Однако из-за этого порядка пожрать ничего на помойке не найдешь. Только выкинет кто, сразу мусор увозят. Будку Пахомыча восстановили. Ворота заново повесили. Дом наш внучатой племяннице Эммы Францевны возвратили. Но полицаи уж вредные больно. Начальник ихний меня даже ногой пнул. Откуда, говорит, бродячие животные? Увидит, мол, гауляйтер, что коты по улицам бродят, всех переведет концлагеря охранять. А Петроградскую и Выборгскую стороны, так немцы финнам подарили. Демаркационная линия прямо по Малой Неве прошла.
- Эх, ты, путеводитель! - с укором вымолвил Вольдемар. - А Ивану Сусанину не ты, случайно, помогал?
- Нет. Он сам заблудился.
Вдруг музыка замолчала, и из репродуктора послышалось: "Московское время десять часов. Дорогие товарищи! Передаем обзор центральных газет на сегодня, понедельник, первое августа 2016 года".
- Значит, только на двенадцать, - проговорил Граммофон, - плакаты к юбилею, стало быть, заблаговременно заготовили.
"Сегодня весь советский народ отмечает скорбную дату - тридцатилетнюю годовщину со дня трагической гибели Михаила Сергеевича Горбачева, продолжал репродуктор. - Этой теме посвящена передовая статья центрального органа нашей партии газеты "Правда".
- Как же так?! - недоуменно воскликнул Граммофон, - в два тысячи четвертом Горбачев был еще жив.
"... в этот день тридцать лет назад, - продолжал голос из репродуктора, - копье противника линии партии на борьбу с пьянством и алкоголизмом оборвало жизнь видному деятелю Коммунистической партии и Советского государства".
- Так я и думал. Это, наверняка, то самое копье, за которым тебя извозчик посылал.
- А что это за копье?
- О, это очень длинная история.
Случилось это в те давние годы, когда Римом еще правил Тарквиний Гордый. Царем Персии в то время был Камбис. Решил он преумножить завоевания своего отца Кира и отправился с походом в Египет, оставив на престоле своего брата Бардию. Пока Камбис завоевывал царство за царством, появился в его столице Пасаргадах некий маг по имени Гаумата.
- Знаю я эту историю. Читал ее у Геродота, когда учился в гимназии. Маг выдал себя за Бардию и несколько месяцев правил от его имени, пока не был разоблачен и свергнут Дарием.
- Но ты не знаешь то, каким именно образом удалось Гаумате выдать себя за Бардию. А было это вот как.
Сначала дела Камбиса в Египте шли неплохо. Войско египтян было быстро разбито, а флот сдался без боя. Когда Камбисово войско подошло к столице, Египетский царь Псамметих попал к нему в плен.
Так быстро расправиться с армией египтян Камбис смог еще и потому, что совершил одно из самых позорных злодеяний в истории человечества. Перед началом решающей битвы воины-персы взяли в руки вместо щитов кошек, которые в Египте почитались как неприкосновенные животные. Египтяне не решились вступить в битву, боясь нанести вред кошкам.
Поскольку матерью Камбиса была египетская царевна Нитетис - дочь фараона Априя - египтяне согласились признать его своим царем. Камбис же, со своей стороны, делал все, чтобы египтяне любили его как доброго и справедливого правителя. Он стал почитать египетских богов наравне с богами своей страны, принося им щедрые жертвы, и даже начал носить египетскую одежду.
Но вот собрался Камбис завоевать Эфиопию. Однако едва он вторгся в ее пределы, началось необъяснимое. Войско Камбиса вдруг обезумело. Воины стали воевать между собой, а победители стали съедать побежденных. Пришлось царю срочно вернуться в Египет. И тут безумие напало на самого Камбиса. В Мемфисе он убил священного быка бога Аписа, чем тут же вызвал восстание египтян.
В это-то время и появился в столице Персии Пасаргадах упомянутый мной Гаумата.
Надо сказать, что маги издавна обитали при дворе сперва вавилонских, а потом и персидских царей. В давние времена маги были просто мидийским племенем, все представители которого в той или иной степени владели колдовством. Позднее в число соплеменников они стали принимать знатных или богатых персов, ассирийцев и вавилонян, проникая, таким образом, в окружение царей и сатрапов. Будучи искусными звездочетами, маги довольно точно предсказывали судьбы правителей и давали верные советы в государственных делах, а главное, потом они могли достоверно объяснить, почему предсказанное событие так и не произошло. Платили же магам не только те, кто пользовался их предсказаниями, но и те, кто по тем или иным причинам был заинтересован в том, чтобы маги давали правителям нужные советы. Поэтому влияние магов год от года росло, а их богатства год от года увеличивались. Лишь шаг отделял магов от царской власти.
Однако несмотря на то, что их предсказания почти всегда были ложью, а советы правителям были продиктованы теми, кто больше заплатит - армянские купцы, финикийские судовладельцы или арабские проводники караванов, - маги, тем не менее, обладали такими способностями, что расскажи об этом тогда где-нибудь в Греции, никто в это просто бы не поверил. Они, например, благодаря помощи одним только им ведомых богов или духов, могли находиться в двух местах одновременно, мгновенно перемещаться за тысячи стадий или принимать облик другого человека или даже животного.
Последней способностью и воспользовался Гаумата. Сначала, наслав безумие на Камбиса и его войско, он сообщил об этом Бардии и добился того, что Бардия объявил своего брата низложенным. Но этого Гаумате показалось мало. Вскоре Камбис был убит по пути на родину. Гаумата же был приглашен жить во дворец, где стал для Бардии ближайшим советником. Но некоторое время спустя Гаумата сам превратился в Бардию и, убив своего двойника, стал править от его имени.
Наверное, ты знаешь, что персы не сжигали своих покойников, как это делали римляне, и не закапывали их, как это делали этруски или египтяне. По их вере, завещанной им мудрецом Зороастром, они не смеют осквернять мертвым телом ни землю, ни огонь. Поэтому они кладут своего мертвеца на вершину "башни печали" и ждут, когда грифы склюют его плоть. Затем они помещают кости в сосуд-оссуарий, крышке которого придается форма головы мертвеца, и в этом виде хранят их у себя дома. Так сделал и Гаумата с телом убитого им Бардии. Вылепил он такой оссуарий и сверху накрыл его крышкой в виде своей головы, будто на самом деле умер не Бардия, а сам Гаумата. Сосуд этот Гаумата держал в царском дворце, якобы скорбя по умершему другу и советнику.
Но как известно, тени умерших, не похороненных должным образом, а поруганных по варварским обычаям, не попадают в Элизий и не проваливаются в Тартар. Они обитают поблизости от места нахождения своих останков. И люди, имеющие способности магов, могут увидеть их и даже разговаривать с ними.
Такою способностью в некоторой степени обладал и Дарий - один из приближенных персидских царей и потомок знатного рода, представители которого неоднократно занимали в прошлом персидский престол. Вернувшись из Египта с теми остатками войска Камбиса, которые сохранили еще человеческий облик, он был удивлен тем, как за эти пять лет, прошедших с начала египетского похода, переменился тот Бардия, которого он знал с детства и которому приходился родственником. Все, вроде бы, было в нем, как у Бардии: и гордая царская осанка, и наводящий ужас на слуг горящий взгляд его обсидианово-черных глаз, и покрывающая половину лица короткая курчавая борода, и густые черные брови, соединенные единой дугой над его горбатым носом. Но что-то заставляло Дария думать, что Бардия уже не тот, а какой-то другой.
- А как же-с? Мы своему народу завсегда помогаем, хотя народ наш нас и не любит.
- Это что? Черти-патриоты?
- Как вам сказать? Следим мы за тем, чтобы никакой народ не зарывался. А немцы - те зарвались. Посчитали себя не только выше вас, но и выше нас. Вот мы совместно с вами их и наказали-с. А откуда это вы, кстати, про сорок пятый год знаете, ежели лишь с утра, как из девятьсот четвертого?
- Да тот извозчик мне вчера говорил, который меня сюда и отправил.
- А-а! Вот кто вам ключ-то всучил. Рыжий, да?
- Рыжий и бородатый.
- Знавал я его до революции. Его за эту бороду так и зовут Агенобарб - Огнебород по-нашему.
- Что за имя такое ветхоримское?
- Да он и есть древний римлянин. Во втором веке до вашей эры родился, если не врет, конечно.
- А сам-то ты кто будешь? Асмодей что ли, или еще какой черт?
- Куда уж мне до Асмодея? Я - кот-баюн. Не слышали про такого?
- Что-то не припоминаю.
- Ну, как же-с? "У лукоморья дуб зеленый"...
- Я, признаться, думал, что Пушкин все это выдумал.
- Пушкин и вдруг выдумал? Аллегория, конечно, но в основе лежит реальный факт. Думаете, кто ему "Руслана и Людмилу" надиктовал?
- Может, ты еще и "Войну и мир" сочинил?
- Нет, это ныне покойный граф Лев Николаевич сам состряпал. А графиня Софья Андреевна переводила его с французского.
- Не знаю. Я в семье графов Толстых не гостил. Да что мне Толстой? Мне-то самому как теперь быть? Тот человек, которому я должен телефонировать, еще находится в двухлетнем возрасте.
- А куда спешить-то? До 2004 года всего 18 лет.
- Долго-то как.
- А вам сейчас сколько годов?
- Тридцать два. Или, черт его знает, можно сказать и сто четырнадцать.
- Молодой вы еще. Вот поживете с мое - время будет быстрее идти.
- Как же я с твое поживу? Я ж живой человек православного вероисповедания, а ты - нечисть окаянная.
- А зачем вам вероисповедание? Что, в рай попасть надеетесь? Черта лысого вы туда попадете. Как сказано в Четырнадцатой Главе Откровения Иоанна Богослова, после проведения суда над человечеством в живых останутся лишь 144 тысячи праведников. Это из 96 миллиардов людей, живших во все времена на Земле, включая живущих ныне, вероятность попасть в число спасенных составляет пятнадцать десятимиллионных. Иными словами, из десятимиллионной Москвы спасутся лишь 15 человек. Это и понятно - размеры ада больше размеров Эдема в 5184 раза. Сам же рай занимает лишь одну семьдесят вторую часть местности Эдем. Если вы надеетесь попасть в число этих 144 тысяч, то должен вас огорчить: для этого нужно хотя бы для начала стать девственником. Не получится? А жаль, ибо сказано в Откровении: "Это те, которые не осквернили себя с женами".
- Вот придет Христос - видно будет.
- Скажу я вам сейчас, что будут видно, - проговорил Граммофон и начал даже не говорить, а декламировать нечто странное:
Как говорили когда-то пророки,
Сделай прямыми Господни дороги.
Слово Исайи сбывается ныне.
Глас вопиющего снова в пустыне.
Глас из-под толщи болотного ила.
Глас из заросшей травою могилы.
Глас из потухшего жерла вулкана.
Глас из руин позабытого храма.
Что вам несет долгожданный спаситель
Всем вам обещанный царь и учитель,
Тот, для кого вы мостили дорогу
Долгой молитвой библейскому Богу?
Богу, который когда-то в начале
Вверг человека в нужду и печали.
Бог, что от Африки и до Европы
Смыть вас пытался в пучине потопа.
Богу, который капризу в угоду
Перемешал языки и народы.
Право, какого же вы херувима
В храмах его повторяете имя?
- То, что бывают говорящие коты, я еще могу поверить. Вон, Митька Братцев, как напьется, так то с лошадью, то с собакой разговаривает. Утверждает даже, что это пес евойный ему все похабные анекдоты про поручика Кувшинникова и рассказывает, а уж он их потом где надо и где не надо пересказывает. Но чтобы коты стихи сочиняли?
- Это не я сочинил. Это один знакомый кот рассказывал. У того кота, правда, руки человеческого фасона и лапы потолще будут, словно надутые. Так вот, кот этот, приятель мой, в Москве с поэтом одним был знаком в тридцатые годы. Иван Бездомный, может, слышали?
- Где бы я слышал?
- Ах, да! Вы ж это время, к счастью, пропустили. А, кстати, человек вы православного вероисповедания, а имя у вас не больно-то православное, сделал неожиданное замечание Граммофон.
- Крестили, конечно, Владимиром. Вольдемаром меня маменька в детстве называла на иностранный манер. У тебя имя не лучше.
- Граммофоном это меня Пахомыч обозвал, царство ему небесное. Внук-то его профессор теперь.
- Так это он в докторской квартире обитает?
- Он, собственной персоной. Там ему целых две комнаты выделили.
- А что стало с Феофилактом Тихоновичем?
- Да то же, что и с остальными. После революции за ним поначалу всю квартиру оставили. Еще бы. Жены всех работников Смольного у него лечились. Но в тридцать шестом, когда аборты постановлением от 27 июля запретили, стал он, говорят, их подпольно производить. Вот за это его и замели. Не посмотрели, что ему уже под восемьдесят было. А квартиру уплотнили. Там, где смотровая была и кабинет, там теперь профессор Сивочалов обитает. У него даже туалет есть отдельный, ну, в смысле, уборная.
- А что значит уплотнили?
- А это значит, что в каждую комнату по семье вселили, исходя из нормы 20 квадратных аршин на человека. Питерцам еще повезло. В Москве норма 16 аршин была. А если комната большая, то ее надвое стенкой кирпичной перегораживали, или фанерной, иногда. Конечно, начальству всякому больше площади давали. Да, вон, и внуку Пахомыча целых две комнаты оставили, так как профессор.
- Профессор он там или кто, мне-то какая разница? В 2004 мне пятьдесят будет. Вернусь в прошлое, кому я тогда нужен-то буду? Все сослуживцы к пятидесяти годам надворными да коллежскими советниками станут, а я в пятьдесят все еще титулярным буду. Да и на службу могут не принять обратно скажут, в субботу Пчелкин со службы молодой уезжал, а в понедельник старым пришел. Подумают, недуг неизлечимый какой-нибудь.
- И то верно. А зачем вам туда возвращаться? Здесь поживите. Женитесь, обживетесь. Глядишь - понравится.
- Чем же я жить-то буду? На службу здесь меня никто не примет. В полк, может, какой определиться, так ведь в кавалерии теперь, небось, вместо лошадей одни мотоциклы. А шашки, наверняка, теперь механические - головы сами рубят.
Сказав это, Вольдемар живо представил батальную картину, где несметное полчище мото-кавалеристов с шашками наголо несется в атаку по полю битвы на грозно грохочущих драндулетах.
- Как чем жить? - вывел его из размышлений Граммофон. А золотишко-то вам на что? Вы какое жалование получали?
- Шестьдесят три рубля с полтиной, согласно табели.
- Золотом?
- Ну, можно было брать и ассигнациями. Но я всегда золотом брал. Мелочь - только серебром да казначейскими билетами.
- Да за те деньги, что вы за полгода скопили, "Волгу" таперича купить можно.
- А зачем мне она с пристанями, с пароходами?
- Эх, темный вы человек. "Волга" - это машина такая, автомобиль то бишь.
- Паровой или газолиновый?
- Бензиновый. На котором ездят. Это теперь престижно. Подъедешь к какой-нибудь барышне: "Не изволите ли мадемуазель покататься?".
- А она в ответ: "Хам! Грубиян!"
- А вы ей скажите сперва что-нибудь острое, потом - что-нибудь скользкое, потом - что-нибудь неприличное...
- Ага. Шило, мыло, и... Слушай, кот, - спохватился вдруг Вольдемар, тот извозчик рыжебородый про какой-то телеграф говорил, который фильмы азбукой Морзе передает. Может, мне к нему по такому телеграфу депешу послать?
- Это он, видно, компьютер имел в виду. Но нет у нас в стране пока такой техники. В Америке есть, в Японии есть, но не у нас.
- Совсем худо дело мое, - поник Вольдемар.
- Эй, православный! Уныние - смертный грех, - подбодрил его Граммофон.
- Но ежели мне какое-то дело поручено, то я же его справить должен. Сидит, поди, этот рыжий Огнебород, стучит Севе ключом своего бесовского телеграфа, как, мол, там дела продвигаются, а я тут в парадном с тобой лясы точу.
- Ох, до чего вы, люди, сложные существа! Так уж и быть. Помогу я вам. Есть у меня один тайный ход. Я по нему иной раз в прошлое за икрой паюсной бегаю. В нынешнем времени она - дефицит. Идите-ка, сперва, деньги свои заберите, да револьвер не забудьте. Мы через несколько времен пробираться будем. Есть такие времена, где без револьвера не обойтись. Жду вас в подвале.
Через час, переодевшись в повседневный костюм, и собрав кое-какие вещи. Вольдемар спустился в вонючий подвал, где его ждал Граммофон. Опасения Вольдемара на счет того, что в темном подвале черного кота найти ему не удастся, не подтвердились. Кот сидел на трубе горячего водоснабжения и своим противным скрипучим голосом распевал песню:
Не в лесу я живу и не в поле.
Нор не рою в пустынном песке.
Такова уж кошачая доля
Жить в подвале иль на чердаке.
Вот медведь. Он - хозяин берлоги.
Ну а белка - хозяйка в дупле.
Об меня ж вытирают все ноги
Лишь за то, что хочу жить в тепле.
Вы поверьте. Я врать вам не буду.
Был когда-то и я молодой.
Жил в ветвях я зеленого дуба
И ходил по цепи золотой.
Верю я, что настанет то время,
Когда сбросим мы иго людей.
И кошачее гордое племя
Станет родом природы царей.
- Что за песня такая? - спросил Пчелкин.
- Лукомористская, - ответил кот.
- Какая-какая? - переспросил Вольдемар.
- Ну, среди котов черной масти, особенно ученых, есть такие, которые называются лукомористами. Они выступают за то, чтобы всех котов черной масти собрать у Лукоморья - на их исторической родине.
- Это что, кошачьи сионисты что ли?
- Я попрошу такими сравнениями богоизбранных животных не обижать. Мы и без того столько мук претерпели. Особенно от людей. Да и от собак - их ближайших пособников. А черные коты на протяжении последних тысячелетий являются еще и объектом глупых суеверий и предрассудков. Нам даже дорогу спокойно перейти не дают. Плюются и бормочут что-то себе под нос. А уж не относитесь ли вы к числу антифелитов?
- Анти кого?
- Антифелитов.
- Что, от слова "felis"?
- Да, кот по-латыни.
- Да ладно тебе. Я ничего против кошек не имею.
- И против черных?
- А черных я, можно сказать, даже люблю, - слукавил Вольдемар, отметив про себя, что кончики лап и нижняя часть морды у него все-таки белые.
- Ну, тогда следуйте за мной! - скомандовал Граммофон и шмыгнул в какую-то нору. Преодолевая отвращение, Вольдемар последовал за ним. Нора оказалась шире, чем мог предположить Вольдемар. Вопреки его ожиданиям, с потолка не свисала паутина, а стены были чисты, и ничто ничуть не испачкало его костюм. Кот шел быстро, почти бежал, и Пчелкин с трудом мог поспевать за ним. Коридор то сужался, то расширялся. То слева, то справа от него ответвлялись другие коридоры. Некоторые из них путники пропускали, а в некоторые кот резко сворачивал и Вольдемар едва успевал заметить, за каким поворотом скрылся в очередной раз его хвост. Два раза слышал Вольдемар где-то в глубине коридоров чьи-то шаги, и оба раза они пропадали так же внезапно, как появлялись. Наконец, в конце коридора обозначился тупик, заканчивающийся той же норой, в которую только что влезал Вольдемар.
Однако нора была заложена кирпичом.
- Может, ты заклинание какое-нибудь знаешь, чтобы эту дырку открыть, спросил Вольдемар.
- Здесь не заклинание, а расклинание надо. Да и вообще, дырку раскупоривать - плохая идея, - ответил кот, - Там может быть засада.
- Зачем было делать кладку, если собирались устраивать засаду?
- Для порядка. Если в этом времени закладывают все дыры, значит там порядок. А там, где порядок, таким, как мы с вами, места не найдется. Давайте попробуем другой коридор поблизости, предложил Граммофон и помчался в другую сторону.
- А кто может устраивать на нас засады? Не та ли охранка, о которой говорил извозчик?
- Если бы. Та охранка, которую в разные времена называют то НКВД, то КГБ, то ФСБ, не знает, с кем имеет дело. А есть те, которые знают, чаще всего они проникают в ту же самую охранку. Дослуживаются до больших чинов, а потом используют втемную своих подчиненных для борьбы с нами.
- Ты говоришь с нами. Меня ты тоже имеешь в виду?
- А куда вы теперь от нас денетесь?
Слушай, пока мы идем, расскажи хоть что-нибудь о том, что было до 2004. Например, кто были правителями все эти времена.
- Ладно, слушайте, - сказал Граммофон и начал рассказ. Рассказывал он про Ленина и Сталина, Гитлера и другого Рузвельта, неизвестного Вольдемару, бывшего президентом целых двенадцать лет, Черчилля и Хрущева, Брежнева и Никсона, Горбачева и Рейгана. Все, что должно было произойти до 2004 года. Пока он рассказывал, путники двигались по коридорам. Вскоре они вышли к другой такой же норе и выбрались на поверхность.
Ни Граммофон, ни тем более Вольдемар не могли знать, что на самом деле происходило с обратной стороны кирпичной кладки. А происходило там следующее. Почти сутки в подвале пятиэтажного дома по Среднему проспекту Васильевского острова сидели три человека. Первый из них, одетый в поношенный светло-серый костюм, был уже довольно пожилым, но еще недостаточно пузатым человеком, цепкий колючий взгляд которого выдавал в нем опытного оперативника. Второй, несмотря на молодость лет и нахождение в пыльном подвале, был облачен в дорогой черный костюм, пиджак которого был напялен на черную же водолазку. Рожу этот персонаж имел наглую, пузо округлое, а характерная форма стрижки могла говорить о том, что, вероятнее всего, этот молодой человек входит в состав организованного преступного сообщества. Третьим же членом этой кампании был не кто иной, как облаченный в черные джинсы и желтую водолазку коллежский секретарь Никодим Фирсович Ротов, который еще вчера разговаривал при помощи карманных часов с невидимым собеседником. Нынче же цепочка брегета, прицепленная к джинсовой заклепке, тянулась в карман джинсов коллежского секретаря, в котором угадывался силуэт самого брегета.
- Толян, че ты здесь просто так сидишь, за пивом бы, что ли, сбегал, обратился "оперативник" к "бандюгану" и протянул ему вынутую из кармана брюк мятую сотенную купюру.
- Я тебе че, Колян, шестерка что ли? - огрызнулся Толян.
- Сходите, Анатоль, прошу вас, и мне тоже возьмите, - произнес Ротов. При этом он отстранил руку Коляна и дал Толяну свежую пятисотку из своего кармана.
- Слушаюсь, Никодим Фирсович, - проговорил Толян и пулей вылетел из подвала.
- Вот видите, Николай, - продолжил Ротов, - с людьми надо повежливее.
- Да как можно вежливо разговаривать с этим рас..., рас...
- Вы, вероятно, хотели сказать разгильдяем?
- Вот именно, - согласился Колян.
- А знаете, откуда пошло слово "разгильдяй"? Так называли купцов, бывшей третьей гильдии. В 1863 третью гильдию упразднили и те купцы, которые не купили свидетельство второй гильдии стали официально мещанами, а неофициально - разгильдяями.
- Откуда вы, Никодим Фирсович, столько всего знаете? Прямо как будто жили в те времена.
- Нет, я родился позже - в семьдесят четвертом, - ответил Ротов, не уточнив, правда, в каком веке. - Надеюсь, этот ферт догадается подняться на третий этаж, тамошнюю кладку проверить, - перевел Ротов разговор на другую тему.
- Как это вы его назвали?
- Фертом. Это буква "эф" по-старому.
- Тогда уж его лучше было называть другой буквой, которая за "эф" следом стоит.
- "Балтику" будете? - прокричал на весь подвал вернувшийся Толян.
- Не откажусь, - ответил Ротов.
- Надеюсь не б/у, - прокомментировал Колян, принимая из рук Толяна приоткрытую бутылку с синей фольгой у горлышка. - Наверху был?
- Был. Ни хрена. Даже штукатурка целая.
- А, может, он не закрыл, или ключи перепутал? - предположил Колян.
- Тогда наша задача усложняется. Хорошо, если позже, тогда дождемся. А если раньше... В прошлое опять придется отправиться, хотя, говорят, Теория Относительности этого не позволяет, - криво улыбнувшись, подытожил Ротов.
Сказав это, коллежский секретарь вышел из подвала и, вынув брегет, набрал номер:
- Его нет, Глеб Иванович... Везде, где угодно, точнее, всегда, где угодно... Нет, ждать не имеет смысла... Я бы попробовал через подвал, но с этими уродами... Я понимаю, что нельзя рисковать посвященными... Хорошо, но тогда придется вскрывать кладку.
Захлопнув крышку брегета, Ротов вернулся в подвал:
- Достаньте-ка, Анатолий, из машины монтировку. Будете в своем костюмчике кладку вскрывать.
***
- Так, - произнес Вольдемар, обращаясь к Граммофону, - и куда ты меня завел?
- Точно пока не знаю, - ответил кот, - сейчас осмотримся и сообразим.
- Пока что я вижу все тот же подвал.
- Подвал с течением лет мало меняется. До революции здесь, правда, было чисто.
Пригибаясь под ржавыми трубами, Вольдемар, следуя за котом, выбрался из подвала. Двор был также замусорен, как и в восемьдесят шестом, а ворота в подворотне все также отсутствовали. Кот и Вольдемар направились к подворотне и через нее вышли на улицу.
На противоположном здании висел огромный красный плакат, призывающий претворить в жизнь исторические решения Тридцать Четвертого съезда КПСС. Напротив этого плаката на соседнем доме красовался еще один щит. На этом щите был изображен рабочий в каске сталевара, откинувший вверх руку с растопыренными пальцами, как будто он только что этой самой рукой метнул в противника боевую гранату. Надпись в верхней части этого плаката призывала достойно встретить столетнюю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Об этой годовщине напоминал и соседствующий с первым плакатом световой короб, на котором сияли цифры 1917-2017. А из висящего на столбе громкоговорителя лилась звонкая песня:
Будет людям счастье
Счастье на века
У Советской власти
Сила велика
Теперь перелет, - произнес Вольдемар, с досадой взглянув на Граммофона. - На тринадцать лет перелет. А ты еще говорил, что большевики только до девяноста первого продержатся.
- Это хуже, чем перелет, - уточнил Граммофон. - Это, кажись, альтернативная реальность.
- Как это понимать?
- Да так, что мы попали не в то ответвление времени. Понимаете, история может идти по разным путям. Допустим, победил бы Гитлер, или Наполеон. Тогда все бы здесь было по-другому. Я вот в оккупированной фашистами России однажды побывал. Жуть. Кругом трехцветные флаги со свастикой. Двуглавый орел держит ту же свастику, увитую венком из дубовых листьев. И крылья у этого орла как-то по-немецки распущены. А на всех домах портреты висят: Адольф Алоизович Гитлер и Андрей Андреевич Власов. Но, правда, порядок, чистота кругом. Однако из-за этого порядка пожрать ничего на помойке не найдешь. Только выкинет кто, сразу мусор увозят. Будку Пахомыча восстановили. Ворота заново повесили. Дом наш внучатой племяннице Эммы Францевны возвратили. Но полицаи уж вредные больно. Начальник ихний меня даже ногой пнул. Откуда, говорит, бродячие животные? Увидит, мол, гауляйтер, что коты по улицам бродят, всех переведет концлагеря охранять. А Петроградскую и Выборгскую стороны, так немцы финнам подарили. Демаркационная линия прямо по Малой Неве прошла.
- Эх, ты, путеводитель! - с укором вымолвил Вольдемар. - А Ивану Сусанину не ты, случайно, помогал?
- Нет. Он сам заблудился.
Вдруг музыка замолчала, и из репродуктора послышалось: "Московское время десять часов. Дорогие товарищи! Передаем обзор центральных газет на сегодня, понедельник, первое августа 2016 года".
- Значит, только на двенадцать, - проговорил Граммофон, - плакаты к юбилею, стало быть, заблаговременно заготовили.
"Сегодня весь советский народ отмечает скорбную дату - тридцатилетнюю годовщину со дня трагической гибели Михаила Сергеевича Горбачева, продолжал репродуктор. - Этой теме посвящена передовая статья центрального органа нашей партии газеты "Правда".
- Как же так?! - недоуменно воскликнул Граммофон, - в два тысячи четвертом Горбачев был еще жив.
"... в этот день тридцать лет назад, - продолжал голос из репродуктора, - копье противника линии партии на борьбу с пьянством и алкоголизмом оборвало жизнь видному деятелю Коммунистической партии и Советского государства".
- Так я и думал. Это, наверняка, то самое копье, за которым тебя извозчик посылал.
- А что это за копье?
- О, это очень длинная история.
Случилось это в те давние годы, когда Римом еще правил Тарквиний Гордый. Царем Персии в то время был Камбис. Решил он преумножить завоевания своего отца Кира и отправился с походом в Египет, оставив на престоле своего брата Бардию. Пока Камбис завоевывал царство за царством, появился в его столице Пасаргадах некий маг по имени Гаумата.
- Знаю я эту историю. Читал ее у Геродота, когда учился в гимназии. Маг выдал себя за Бардию и несколько месяцев правил от его имени, пока не был разоблачен и свергнут Дарием.
- Но ты не знаешь то, каким именно образом удалось Гаумате выдать себя за Бардию. А было это вот как.
Сначала дела Камбиса в Египте шли неплохо. Войско египтян было быстро разбито, а флот сдался без боя. Когда Камбисово войско подошло к столице, Египетский царь Псамметих попал к нему в плен.
Так быстро расправиться с армией египтян Камбис смог еще и потому, что совершил одно из самых позорных злодеяний в истории человечества. Перед началом решающей битвы воины-персы взяли в руки вместо щитов кошек, которые в Египте почитались как неприкосновенные животные. Египтяне не решились вступить в битву, боясь нанести вред кошкам.
Поскольку матерью Камбиса была египетская царевна Нитетис - дочь фараона Априя - египтяне согласились признать его своим царем. Камбис же, со своей стороны, делал все, чтобы египтяне любили его как доброго и справедливого правителя. Он стал почитать египетских богов наравне с богами своей страны, принося им щедрые жертвы, и даже начал носить египетскую одежду.
Но вот собрался Камбис завоевать Эфиопию. Однако едва он вторгся в ее пределы, началось необъяснимое. Войско Камбиса вдруг обезумело. Воины стали воевать между собой, а победители стали съедать побежденных. Пришлось царю срочно вернуться в Египет. И тут безумие напало на самого Камбиса. В Мемфисе он убил священного быка бога Аписа, чем тут же вызвал восстание египтян.
В это-то время и появился в столице Персии Пасаргадах упомянутый мной Гаумата.
Надо сказать, что маги издавна обитали при дворе сперва вавилонских, а потом и персидских царей. В давние времена маги были просто мидийским племенем, все представители которого в той или иной степени владели колдовством. Позднее в число соплеменников они стали принимать знатных или богатых персов, ассирийцев и вавилонян, проникая, таким образом, в окружение царей и сатрапов. Будучи искусными звездочетами, маги довольно точно предсказывали судьбы правителей и давали верные советы в государственных делах, а главное, потом они могли достоверно объяснить, почему предсказанное событие так и не произошло. Платили же магам не только те, кто пользовался их предсказаниями, но и те, кто по тем или иным причинам был заинтересован в том, чтобы маги давали правителям нужные советы. Поэтому влияние магов год от года росло, а их богатства год от года увеличивались. Лишь шаг отделял магов от царской власти.
Однако несмотря на то, что их предсказания почти всегда были ложью, а советы правителям были продиктованы теми, кто больше заплатит - армянские купцы, финикийские судовладельцы или арабские проводники караванов, - маги, тем не менее, обладали такими способностями, что расскажи об этом тогда где-нибудь в Греции, никто в это просто бы не поверил. Они, например, благодаря помощи одним только им ведомых богов или духов, могли находиться в двух местах одновременно, мгновенно перемещаться за тысячи стадий или принимать облик другого человека или даже животного.
Последней способностью и воспользовался Гаумата. Сначала, наслав безумие на Камбиса и его войско, он сообщил об этом Бардии и добился того, что Бардия объявил своего брата низложенным. Но этого Гаумате показалось мало. Вскоре Камбис был убит по пути на родину. Гаумата же был приглашен жить во дворец, где стал для Бардии ближайшим советником. Но некоторое время спустя Гаумата сам превратился в Бардию и, убив своего двойника, стал править от его имени.
Наверное, ты знаешь, что персы не сжигали своих покойников, как это делали римляне, и не закапывали их, как это делали этруски или египтяне. По их вере, завещанной им мудрецом Зороастром, они не смеют осквернять мертвым телом ни землю, ни огонь. Поэтому они кладут своего мертвеца на вершину "башни печали" и ждут, когда грифы склюют его плоть. Затем они помещают кости в сосуд-оссуарий, крышке которого придается форма головы мертвеца, и в этом виде хранят их у себя дома. Так сделал и Гаумата с телом убитого им Бардии. Вылепил он такой оссуарий и сверху накрыл его крышкой в виде своей головы, будто на самом деле умер не Бардия, а сам Гаумата. Сосуд этот Гаумата держал в царском дворце, якобы скорбя по умершему другу и советнику.
Но как известно, тени умерших, не похороненных должным образом, а поруганных по варварским обычаям, не попадают в Элизий и не проваливаются в Тартар. Они обитают поблизости от места нахождения своих останков. И люди, имеющие способности магов, могут увидеть их и даже разговаривать с ними.
Такою способностью в некоторой степени обладал и Дарий - один из приближенных персидских царей и потомок знатного рода, представители которого неоднократно занимали в прошлом персидский престол. Вернувшись из Египта с теми остатками войска Камбиса, которые сохранили еще человеческий облик, он был удивлен тем, как за эти пять лет, прошедших с начала египетского похода, переменился тот Бардия, которого он знал с детства и которому приходился родственником. Все, вроде бы, было в нем, как у Бардии: и гордая царская осанка, и наводящий ужас на слуг горящий взгляд его обсидианово-черных глаз, и покрывающая половину лица короткая курчавая борода, и густые черные брови, соединенные единой дугой над его горбатым носом. Но что-то заставляло Дария думать, что Бардия уже не тот, а какой-то другой.