Страница:
Это человек очень талантливый и амбициозный. До появления Путина у него были планы стать президентом страны, и они, как ни странно, могли осуществиться. В 1998 году мы всерьез готовились его раскручивать в России: я написал ему даже концепцию предвыборной программы, придумали слоганы, дизайн, разные шоу. Основной идеей кампании была ставка на молодежь, ведь он же очень молод сам.
«Илюмжинов коллекционирует „Роллс-Ройсы“, и у него есть на это средства». Это сообщение из серии «уток» и сказок, окружающих его имя. Но ему действительно дарят машины люди, которым он помог в жизни, и просто друзья. А сам он, пожалуй, не нуждается в роскоши. ФИДЕ снимает ему люксовские номера, но я прекрасно знаю, что он может переспать в любом месте. Он любит иногда «оторваться»: исчезнуть из поля зрения, пойти в самую простую столовую поесть… У него абсолютно нет алчности и жадности к деньгам.
Кирсан больше вегетарианец, чем мясоед, и сам не может никого убить. Я хотел как-то ему подарить ружье, но вовремя спросил. Он говорит: «Да, я тебя приглашал на охоту, но сам не стреляю».
Он не ест рыбу потому, что боится подавиться косточкой. Не знаю почему – может, очередное предсказание. В казино Кирсан не играет, и его просто невозможно туда затащить! Это при всем его азарте!
Илюмжинов очень часто поступает, руководствуясь исключительно интуицией. Допустим, он говорит что-то, чего нет на самом деле, – и на девяносто процентов это потом случается! Однажды Кирсан заявил по телевидению, и во всех газетах это повторили, что он устанавливает памятник Остапу Бендеру в Рио-де-Жанейро. На этот момент не было ни памятника, ни договоренности с администрацией города – вообще ничего! При этом он всех пригласил приехать на открытие! Потом звонит мне и говорит: «Артем, я тут высказался насчет памятника, съезди, пожалуйста, купи четыре квадратных метра земли в Рио-де-Жанейро!»
Я полетел в Рио. Мы собирались проводить там очередной этап Гран-при по шахматам. Да и вообще, как всякий российский человек, читавший «Золотого теленка», я мечтал туда попасть. Прилетел, встретился с крупным чиновником местной шахматной федерации, рассказал ему об Остапе Бендере. И во время беседы сам понял, насколько нелепая задача стояла передо мной. Представьте, например, что к мэру Москвы приедет бразилец и начнет ему объяснять: знаете, у нас есть такой народный герой Дон Педро Гонзалес, мы хотим установить ему памятник на Тверской улице. Он будет бронзовый, два метра тридцать сантиметров высотой… Человека сочтут просто ненормальным. По выражению лица этого шахматного деятеля мне все было понятно без слов.
Потом разговор перешел на Гран-при – это уже было гораздо легче. Прощаясь, я попросил все же устроить мне встречу в муниципалитете. Мэр Рио-де-Жанейро, конечно, со мной встречаться не захотел, но меня принял его зам, и я ему тоже начал рассказывать про Остапа Бендера. Кстати, я пытался найти Ильфа и Петрова на португальском языке, поскольку их, должно быть, переводили, но во всей Бразилии ни одной книги так и не нашлось. Может, и к лучшему: ведь в принципе Остап Бендер был обыкновенным рэкетиром, особенно в «Золотом теленке», где он просто тряс бедного миллионера Корейко. А такие персонажи в Бразилии популярностью, скорее всего, пользоваться не будут.
И вот мы с замом мэра мирно разговариваем, но я вижу, как и у него меняется выражение лица, когда я ему рассказываю о памятнике. И он так вежливо говорит: знаете, мы подумаем! Идите, мол, сеньор сумасшедший, и подальше!
Я понял, что моя миссия откровенно провалилась. Тогда я решил найти какую-нибудь компанию, у которой есть участок, где стоит офис, чтобы купить или арендовать у них кусочек земли и там установить памятник. Взял свой справочник Клуба молодых миллионеров и набрал телефон первого попавшегося человека по фамилии Ханс Штерн. Он ответил: «Буду очень рад вас видеть, сейчас пришлю машину! Тут же подъехал роскошный лимузин, и мы поехали. Красота вокруг невероятная: пальмы, полуголые женщины, все танцуют, двигаются по улицам в ритме самбы!
Подъезжаем и видим, что вход в дом охраняют два автоматчика, а двери, как сейф, с огромным колесом. Так я попал на гранильную фабрику алмазов и изумрудов! Прошел через цех прямо к ее хозяину. Ханс Штерн оказался самым известным ювелиром Южной Америки – у него магазинов в городе Рио-де-Жанейро было открыто столько же, сколько у нас было сберкасс в советское время! Деду на вид лет восемьдесят с небольшим, и ему уже, наверное, лет двадцать никто из молодых и незнакомых так запросто не звонил. Чему он несказанно обрадовался!
Выяснилось, что пятьдесят лет назад именно он и организовал движение молодых миллионеров в Бразилии и, конечно, всех нас, членов этого движения, очень поддерживал! Штерн говорит:
– Я так рад, что вы меня нашли! Артем, что вы любите?
Я отвечаю:
– Люблю рыбу ловить!
А он в ответ радостно:
– Вот замечательно! У меня как раз на приколе стоит тридцатидвухметровая яхта – берите, сплавайте куда-нибудь, она в полном вашем распоряжении вместе с командой! Ловите рыбу!
Я ему объясняю:
– Вообще-то, Ханс, я приехал ставить памятник Остапу Бендеру.
– А кто это такой?
Начинаю рассказывать, что его чтут все предприниматели России, что он всю жизнь мечтал попасть в Рио-де-Жанейро, но так в итоге не попал…
– И что тебе ответил мэр? – спрашивает вдруг Ханс.
– Да я до него не добрался, говорил только с замом…
– Не волнуйся, поставим мы памятник! – говорит вдруг Штерн. – Я мэру деньги давал на его избирательную кампанию!
При мне просит секретаршу соединить его с мэром и говорит:
– Ты что обижаешь моего друга Артема Тарасова? Мне нужно срочно памятник поставить на самом видном месте, прямо на пляже Копакабана!
Мэр просит:
– Ну, может, не в самом центре города?
– Как это не в центре! Прямо в центре пляжа! – Зажимает трубку руками и спрашивает меня: – Артем, сколько тебе нужно метров?
– Четыре квадратных метра! – отвечаю.
– Двадцать четыре метра! – говорит Штерн мэру. – С садиком, и чтобы оградка была, и чтобы люди ходили – там надо все подготовить.
И мэр согласился! Ай да Штерн! Ай да Кирсан с его чутьем!
Я срочно звоню Илюмжинову, и тот дает указание в Пензе отлить точно такой же памятник Бендеру, какой уже стоит в Элисте. Я возвращаюсь в Россию, отправляю памятник в Бразилию, Штерн принимает его на свой склад. Помимо этого, мы договариваемся, что он изготовит приз шахматного Гран-при. Это должна была быть двухкилограммовая золотая доска, а фигуры из изумрудов и других драгоценных камней. Поскольку ее стоимость составляла более полумиллиона долларов, вручать ее мы решили как переходящий приз, и оставаться она будет у Штерна в музее. Значит, достанется нам бесплатно! И каждый раз в Бразилии будет заключительный этап Гран-при. А победители будут увозить уменьшенную копию. Красиво все это было задумано! И опять же ежегодно я намеревался в сентябре быть в Рио-де-Жанейро! В чудеснейшем городе мира, где все мужчины в белых парусиновых штанах и улыбки не сходят с лиц прекрасных бразилианок!
Эта история, согласитесь, очень характеризует Кирсана. А у него таких сюжетов – масса! Например, в тридцать два года он заявил, что станет президентом Калмыкии. И стал! Или сказал, что возьмет на себя тяжелую ношу и будет финансировать шахматы – и ведь финансирует!
На самом деле это не всегда приятно людям, которые работают с ним, потому что он ставит их в трудные, стрессовые ситуации, из которых надо найти выход.
В этом смысле очень характерна история, когда его калмыцкий футбольный клуб «Уралан» вылетел из высшей лиги. В начале 2001 года Илюмжинов набрал новую команду, пригласил тренера и футболистов к себе и сказал:
– Ребята, я сам становлюсь президентом клуба «Уралан»! Если клуб не попадет в следующем сезоне в высшую лигу, я обязуюсь покинуть пост президента Калмыкии и ФИДЕ, потому что для меня это будет полный провал. Я готов вам дать денег столько, сколько надо. Но теперь мне нужно в ответ получить какие-то ваши гарантии, что вы тоже чем-то рискуете в своей жизни, принимая эти деньги, – говорит Кирсан.
Все были обескуражены, пообещали, что станут работать изо всех сил, стараться…
– Нет, – говорит Илюмжинов, – так дело не пойдет! На весах с разных сторон должны лежать равные обязательства! Если вы не выйдете в высшую лигу, я лишаюсь всего – и президентского кресла, и всей моей карьеры! Вы тоже должны быть готовы к лишениям! – После чего достал несколько десятков пуль и сказал: – Давайте так. Если «Уралан» не выходит в высшую лигу, вы в конце сезона идете в степь и все стреляетесь. И напишите бумаги, что в вашей смерти просите никого не винить! Я рискую всей своей жизнью – и вы рискуйте!
И раздал каждому по пуле.
В итоге «Уралан» вышел в высшую лигу за один сезон, и все футболисты вернули Илюмжинову по пуле, которые хранили год…
Буддийская философия, исповедуемая Кирсаном, накладывает отпечаток на все его действия. За его счет кормится огромное количество людей. Деньги к нему приходят со всех сторон и разлетаются мгновенно. Получая от спонсоров миллион, он тут же тратит 999 тысяч. Он может месяца три-четыре сидеть вообще без денег. Много раз Кирсану приходилось захлопывать все свои счета. А люди его часто надувают, пользуясь странной манерой Кирсана тратить до копейки все, что он получает, и воруют в его окружении просто по-черному!
Причем удивительно то, что люди, которые его обманывают, не попадают в разряд его врагов, он просто этого не замечает. Но, к сожалению, с легкостью отказывается от многих своих друзей.
Илюмжинов живет по наитию. Вокруг него ошивается огромное количество колдунов, астрологов, предсказательниц, они гадают ему на картах и по руке и еще бог знает как! Его ведут несколько женщин, которые придумывают ему – как мне кажется! – экзотические идеи и проекты, но он их все время исполняет.
Безумно интересно отношение Кирсана к женщинам. Илюмжинов напоминает мне Илюшу Медкова: он так же бурно реагирует на женщин, дарит им квартиры и машины и еще множество фантастических подарков. Может быть, в этом тоже есть что-то буддийское: она ему отдает себя, а он ей взамен отдает внимание и организует благополучие. Ему опасно заводить женщин, потому что кончается тем, что они от него без ума. Слухи о его невероятной щедрости приводят к тому, что все мечтают с ним познакомиться…
Впрочем, в общении с дамами он тоже руководствуется напутствием, которое получает 20 февраля каждого года от одного буддийского монаха, по-моему, настоятеля храма в Элисте. Тот задает ему сексуальную установку на год. Весь 2001 год, например, Кирсан провел только с одной женщиной. Поскольку монах сказал: первая женщина, с которой ты переспишь, должна быть с тобой весь год! Попалась девушка, великолепно прожила с ним весь год, он подарил ей автомобиль, бриллианты, возил по экзотическим странам и действительно ни с кем, кроме нее, не имел отношений. Были годы, когда ему вообще запрещалось заниматься сексом, а были и наоборот: трахать все, что движется!
Кирсан постоянно носит в кармане освященный рис. Допустим, он сидит у телевизора, смотрит, как играет «Уралан», и бросает зерна риса, пытаясь таким образом как-то повлиять на результат матча. Людям, далеким от этого, все это кажется смешным и нелепым. Но ведь это работает!
Кирсан реально готовит себя к монашеской жизни. И любой сильный и неожиданный стресс в его жизни приведет к тому, что он действительно уйдет в монахи.
Как бы Илюмжинов ни относился ко мне, но в любое, самое сложное время он может на меня рассчитывать. Если услышит меня Будда или прочтет эту книгу, пусть пошлет он Кирсану терпимость. Все остальное у него уже есть.
Мне всегда было легко общаться с Кирсаном, и я ни разу в жизни его не обманул. Но его окружение, где ошивается масса вороватых прихлебателей, возненавидело меня немедленно при появлении рядом с ним. Они ждали, когда же меня можно будет отстранить от Илюмжинова, чтобы безраздельно обладать его вниманием и жить на его деньги. Поскольку мне приходилось работать на шахматы, не щадя своего времени, сил и денег, я, конечно, сознавал, что поводы для «нашептывания» и фискальства будут появляться все время, чем и пользовались мои недоброжелатели.
Но, знаете, если ваше отношение к человеку искреннее, вы должны быть морально готовы на жертвы. Этим все и проверяется. Я теперь осознаю, что был готов на жертвы ради Кирсана и нашей дружбы. Хотя в наши времена это кажется таким нелепым, морально устаревшим антиквариатом, пахнущим благородством, которое больше не ценится в российском обществе. Времена офицеров и дворянской чести прошли безвозвратно…
История с шахматным Гран-при в Дубае, которая чуть не кончилась для меня полной катастрофой, положила начало концу наших отношений с Кирсаном и моего увлечения шахматами.
В 2001 году Илюмжинова пригласили на «Дубай Опен» – чемпионат, который проводила местная федерация, и я решил полететь с ним. Тем более что в Объединенных Арабских Эмиратах жил мой очень хороший друг, тоже член Клуба молодых миллионеров Омар аль-Аскари, а я очень хотел его повидать.
Дубай поразил сознание мое и Кирсана своим размахом в строительстве и бизнесе. Там был построен мраморный шахматный дворец, которым руководил местный предприниматель. Он встретил нас великолепно, а вскоре я нашел и Омара. Оказалось, что мой друг был правой рукой шейха из правящей семьи Абу-Даби и мог решать любые вопросы в Эмиратах. Я говорю Омару:
– Мы хотим учредить в Дубае огромный ежегодный международный турнир. Можешь нам помочь?
Омар отвечает:
– Прекрасно, я тебя сведу с шейхом, и вы обо всем договоритесь.
Эта новость меня очень сильно обрадовала. Кроме моих шахматных интересов, у меня был грандиозный проект получения дождя в пустыне! Один российский изобретатель придумал, как это сделать, и нуждался в финансировании идеи.
На встречу с шейхом надо было ехать в его загородный дворец в пустыне. Я добрался туда к обеду. Солнце нещадно палило, но сухой воздух пустыни был очень приятным. Мы заехали в оазис, заросший тропической растительностью, где не умолкая пели экзотические птицы – скворцы Майна и где струился аромат райского вида цветов.
Там стоял роскошный дворец с изразцами. В огромном зале сидели люди и ждали. Я тоже нашел себе место и присоединился к ожидающим приема. Наконец вошел шейх, сел на некое подобие трона, обвел присутствующих взглядом, увидел меня и поманил к себе пальцем. Я встал со своего места и подошел к нему. Он пальцем указал сидящему рядом пойти на мое место, а меня усадил у трона по левую руку.
Все это происходило без слов, как будто никто не хотел нарушать звуками звенящую тишину пустыни.
Я интуитивно воспринял правила поведения и тоже сидел молча. Тем временем начался прием. Он проходил достаточно занимательно. Шейх указывал на кого-то из собравшихся перстом, и тот подходил к нему вплотную, опускался на одно колено рядом с троном, и они, в полном смысле этого слова, начинали шептаться! Я сидел рядом, но даже если бы понимал арабский язык, ни за что не расслышал бы ни единого слова из их разговора. Шейх иногда кивал положительно или отрицательно что-то коротко и отрывисто спрашивал, снова кивал, и наконец проситель отходил, пятясь задом, а его место занимал следующий.
Шейх выглядел очень внушительно. Поверх такого же белого балахона, как у всех, на нем была накидка из золотой парчи. Черная борода и усы почти закрывали его лицо, и только глаза блестели из-под бровей, как два угля, вытащенные из печки.
Неожиданно все резко поднялись и пошли к выходу из зала. Я последовал за ними. У входа в другой зал все сняли обувь. Я понял, почему арабы предпочитали носить сабо, – чтобы было всегда легко их снимать и надевать. Пока я расшнуровывал ботинки, вошедшие в новый зал упали там на колени и стали молиться. Пришлось мне пятиться задом на улицу, в одних носках, а там снова зашнуровываться.
После молитвы толпа проследовала в трапезную – огромную комнату, в которой на ковре лежала клеенка, заставленная доверху всякой едой. Тут были и жареное мясо верблюда, и мясо полудиких арабских коз, и рис, и фрукты, и сладости – все вперемешку. Просто горы из разной еды! Все опять сняли обувь и уселись на полу, оперевшись левой рукой, а правой начали есть. Ни вилок, ни ложек не было, только кривые арабские ножи. Ели все очень быстро, забирая полные ладони текущей сквозь пальцы пищи.
Сам шейх ничего не ел, а только ухаживал за посетителями. Я опять сидел рядом с ним, и он накладывал мне огромные куски мяса, рыбы, овощей и поливал все это сверху подобием кефира. Потом перемешивал в моей тарелке своей рукой и, показывая на рот тремя пальцами, предлагал есть. Я с удовольствием ел руками, так как вырос в Сухуми, где в мегрельских семьях также предпочитали есть руками. Мне это не было в новинку.
Весь обед занял едва ли больше десяти-пятнадцати минут. После трапезы все встали, подошли к стене, вдоль которой располагались обыкновенные умывальники с железными раковинами, и помыли руки мылом. Потом, поклонившись шейху, вышли из зала, где он остался один, чтобы спокойно поесть. «Может быть, он испытывал на нас, не отравлена ли еда?» – подумал я, но эти мысли отогнал.
Ждать его отправились в беседку, которая представляла собой круглую ротонду с пирамидальной крышей, похожую на монгольскую юрту. Только стены были не из шкур, а плетенные из прутьев.
Вскоре опять появился шейх, и снова все приподнялись, приветствуя его в беседке. Началась медитация. Многие вытащили четки и стали перебирать черные камушки в руках. Все вдыхали свежий пустынный воздух, молчали, так продолжалось около получаса. В какой-то момент мое внутреннее напряжение от неестественной для меня обстановки прорвалось, и я вдруг громко произнес:
– Вообще-то я приехал обсудить турнир Гран-при!
В тишине мой возглас прозвучал невероятно громко! Мне стало очень неудобно, а шейх просто взглянул на меня и развел руками в стороны.
– Подожди, – прошептал он и кивнул в сторону одного из посетителей.
Часть посетителей, которые, видимо, приезжали только на обед, удалились, и опять начался прием оставшихся, шушуканье и кивки…
Людей становилось все меньше и меньше. Я начинал понимать, что, поскольку я был единственным иностранцем, мне было уделено особое внимание в зале и за обедом, но в то же время шейх перед всем народом демонстрировал, что его подданные имеют необратимый приоритет перед иностранцем. Сначала все они, а потом уже приезжие.
Поэтому вскоре я остался один.
– Что ты хочешь? – спросил шейх шепотом.
– Гран-при по шахматам! – ответил я голосом заговорщика.
– Будет! – сказал шейх.
На этом прием был окончен.
Я-то рассчитывал обсудить с ним детали, подписать какой-нибудь протокол о намерениях или чтобы шейх хотя бы на моем письме расписался. А получил одно короткое слово, которое никак использовать не мог.
На обратном пути в Дубай, расположенный за двести пятьдесят километров от дворца в пустыне, я почувствовал большое разочарование и недовольство проведенными «переговорами». Добрался в отель затемно, завтра в двенадцать часов ночи мне надо было улетать в Москву – рассказывать Кирсану о договоренности насчет Гран-при. Позвонил Омару, а он, как назло, улетел по своим делам в Пакистан.
Утром только встал, как раздался телефонный звонок, и грубый мужской голос говорит по-английски:
– Привет!
Я спрашиваю:
– Это кто?
– Это шейх! Я приглашаю тебя на обед сегодня к восьми часам вечера в Абу-Даби. За тобой придет машина.
А я находился в городе Дубай, что в ста пятидесяти километрах. Как же я мог успеть к самолету обратно после обеда? Я говорю:
– Шейх, я бы с удовольствием, но у меня в двенадцать самолет.
– Знаю, – ответил шейх. И повесил трубку.
За мной приехал «Роллс-Ройс», я положил свой багаж в машину, и мы поехали в Абу-Даби. Трасса между этими городами потрясающая: прямая, как стрела, и дорожное покрытие мягкое и гладкое. Мы выехали в шесть и уже через сорок минут преодолели почти сто восемьдесят километров и были на месте. Меня завезли прямо в «Гранд Отель», где уже ждали и предложили номер.
– Да не могу я вселяться! Я обратно должен через три часа уезжать. У меня самолет из Дубая в двенадцать ночи, а в восемь еще обед с вашим шейхом!
– Ну и хорошо, – сказали мне в ответ. – Сейчас только семь часов вечера. В восемь вас отвезут на обед, а пока вам снят номер, чтобы освежиться и отдохнуть после дороги.
И меня проводили в пентхаус гостиницы «Гранд Отель», в президентский пятикомнатный люкс. Не найдя чем заняться в течение часа, я включил телевизор и принялся смотреть спортивный канал.
Ровно в восемь меня отвезли к небоскребу в центре города. Мы поднялись на лифте на последний этаж, причем кнопки этого этажа в лифте не было, и сопровождающий повернул маленький ключик, чтобы подать сигнал к подъему. Я вышел из лифта. Человек, который меня привез, пожелал мне приятного вечера и подтвердил, что машина будет ждать меня внизу и отвезет в аэропорт города Дубай.
Когда закрылись двери лифта, я почувствовал, что чего-то не хватает! Во-первых, на шахте лифта не было кнопки его вызова. А второе – не было лестничного проема! Место напоминало бункер, в который нельзя было попасть самостоятельно.
Передо мной была одна-единственная массивная дверь, куда я стал звонить, но никто ее не открывал. Времени было двадцать минут девятого, у меня в Дубае самолет, расстояние между городами сто пятьдесят миль, а тут кричи не кричи – никто тебя не услышит…
Через пять минут безуспешных попыток я решил стучать в двери шахты, но тут же понял нелепость этого поступка. Даже если бы кто-то и услышал меня ниже этажом, подняться сюда не имел никаких шансов. И вот в минуту последнего отчаяния вдруг входная дверь отворилась. За ней появился индиец в чалме и жестом пригласил меня войти. Неужели он шел к двери десять минут, чтобы открыть? А почему бы нет? Я стал понимать, что люди здесь жили в абсолютно другом ритме. Зачем торопиться?
Слуга провел меня в зал и предложил сесть на диван. «Телевизор включить?» – спросил он меня жестом. Я согласился и стал смотреть телевизор. Шейха не было и обеда тоже!
Так прошло около часа! Даже мое невероятное терпение, выработанное годами рыбной ловли, не спасало. Я нервничал. Когда стрелки часов перевалили за пятнадцать минут десятого, я вскочил с дивана и решил уехать. И в этот же самый момент, как фокусник, практически ниоткуда, из какой-то потайной двери появился шейх.
Он улыбнулся, снял платок с головы и обратился ко мне на чистейшем английском языке:
– Я прошу у вас извинения за то, что заставил столько ждать! Сейчас лето, и все министры в отпусках. Я тут практически один остался и выполняю их обязанности. Эх! Надоели мне эти обязанности! Что будем пить?
Такой вопрос в мусульманской стране от шейха показался мне странным.
– Воду без газа, – ответил я.
– Нет-нет, ни в коем случае! Давай пить водку! – сказал шейх.
Слуга тут же принес два графина: в одном теплая водка, в другом – апельсиновый сок. Шейх налил одну треть сока и две трети водки в хрустальный стакан и предложил мне.
Я говорю:
– Не могу я это пить, ваше сиятельство. Если уж водка, то мне нужна холодная и закуска, например огурец.
Тогда мне принесли замороженную бутылку «Столичной» и один свежий, порезанный на кусочки огурец. Хоть бы соль дали! Но больше ничего не было. И мы начали пить. Неужели это был такой обед, на который я приехал?! Обстановка становилась непонятной и для меня все более необъяснимой. Я выпил с ним залпом три или четыре дозы водки. Причем шейх наливал мне столько же холодной водки, как себе теплой с соком.
От голода, усталости и неопределенности я захмелел.
Потом шейх говорит:
– Пойдем, я тебе покажу мою квартиру. Это абсолютно секретные апартаменты, здесь бывают только самые мои близкие друзья. Поскольку ты друг Омара, то и мой друг!
Тут, честно говоря, в мою голову полезли разные нехорошие мысли. Думаю: «Может, шейх нестандартной сексуальной ориентации? Может, я ему понравился? Но я же не молодой уже, не мальчик, что он во мне нашел?» И поскольку в этом смысле я девственник, то решил сопротивляться вплоть до рукоприкладства.
А мы как раз начали обход его трехэтажной квартиры с посещения нескольких спален. Потом поднялись на крышу здания, где под прозрачным куполом помещались спортивный зал и бассейн с мозаикой и мраморными скульптурами по краям. Мне приходилось в жизни видеть разные богатые жилища, так что удивления я не испытывал, а продолжал в основном думать, как отсюда срочно уехать. Через два часа у меня был самолет из другого города. А я уже пьяный, меня просто могут в аэропорту задержать и даже посадить за это!
Когда осмотр закончился и мы вернулись в зал, к моему счастью, стол был накрыт. Там были все необходимые приборы, неописуемые яства – от омаров до жареных козлиных яичек, и мы стали есть вместе, что также надо было воспринимать как жест особого доверия со стороны его высочества.
Я решил не смотреть на часы, но, по моим подсчетам, уже было около десяти вечера. Мы быстро поели и еще выпили два или три раза.
По ходу шейх говорит:
«Илюмжинов коллекционирует „Роллс-Ройсы“, и у него есть на это средства». Это сообщение из серии «уток» и сказок, окружающих его имя. Но ему действительно дарят машины люди, которым он помог в жизни, и просто друзья. А сам он, пожалуй, не нуждается в роскоши. ФИДЕ снимает ему люксовские номера, но я прекрасно знаю, что он может переспать в любом месте. Он любит иногда «оторваться»: исчезнуть из поля зрения, пойти в самую простую столовую поесть… У него абсолютно нет алчности и жадности к деньгам.
Кирсан больше вегетарианец, чем мясоед, и сам не может никого убить. Я хотел как-то ему подарить ружье, но вовремя спросил. Он говорит: «Да, я тебя приглашал на охоту, но сам не стреляю».
Он не ест рыбу потому, что боится подавиться косточкой. Не знаю почему – может, очередное предсказание. В казино Кирсан не играет, и его просто невозможно туда затащить! Это при всем его азарте!
* * *
Илюмжинов очень часто поступает, руководствуясь исключительно интуицией. Допустим, он говорит что-то, чего нет на самом деле, – и на девяносто процентов это потом случается! Однажды Кирсан заявил по телевидению, и во всех газетах это повторили, что он устанавливает памятник Остапу Бендеру в Рио-де-Жанейро. На этот момент не было ни памятника, ни договоренности с администрацией города – вообще ничего! При этом он всех пригласил приехать на открытие! Потом звонит мне и говорит: «Артем, я тут высказался насчет памятника, съезди, пожалуйста, купи четыре квадратных метра земли в Рио-де-Жанейро!»
Я полетел в Рио. Мы собирались проводить там очередной этап Гран-при по шахматам. Да и вообще, как всякий российский человек, читавший «Золотого теленка», я мечтал туда попасть. Прилетел, встретился с крупным чиновником местной шахматной федерации, рассказал ему об Остапе Бендере. И во время беседы сам понял, насколько нелепая задача стояла передо мной. Представьте, например, что к мэру Москвы приедет бразилец и начнет ему объяснять: знаете, у нас есть такой народный герой Дон Педро Гонзалес, мы хотим установить ему памятник на Тверской улице. Он будет бронзовый, два метра тридцать сантиметров высотой… Человека сочтут просто ненормальным. По выражению лица этого шахматного деятеля мне все было понятно без слов.
Потом разговор перешел на Гран-при – это уже было гораздо легче. Прощаясь, я попросил все же устроить мне встречу в муниципалитете. Мэр Рио-де-Жанейро, конечно, со мной встречаться не захотел, но меня принял его зам, и я ему тоже начал рассказывать про Остапа Бендера. Кстати, я пытался найти Ильфа и Петрова на португальском языке, поскольку их, должно быть, переводили, но во всей Бразилии ни одной книги так и не нашлось. Может, и к лучшему: ведь в принципе Остап Бендер был обыкновенным рэкетиром, особенно в «Золотом теленке», где он просто тряс бедного миллионера Корейко. А такие персонажи в Бразилии популярностью, скорее всего, пользоваться не будут.
И вот мы с замом мэра мирно разговариваем, но я вижу, как и у него меняется выражение лица, когда я ему рассказываю о памятнике. И он так вежливо говорит: знаете, мы подумаем! Идите, мол, сеньор сумасшедший, и подальше!
Я понял, что моя миссия откровенно провалилась. Тогда я решил найти какую-нибудь компанию, у которой есть участок, где стоит офис, чтобы купить или арендовать у них кусочек земли и там установить памятник. Взял свой справочник Клуба молодых миллионеров и набрал телефон первого попавшегося человека по фамилии Ханс Штерн. Он ответил: «Буду очень рад вас видеть, сейчас пришлю машину! Тут же подъехал роскошный лимузин, и мы поехали. Красота вокруг невероятная: пальмы, полуголые женщины, все танцуют, двигаются по улицам в ритме самбы!
Подъезжаем и видим, что вход в дом охраняют два автоматчика, а двери, как сейф, с огромным колесом. Так я попал на гранильную фабрику алмазов и изумрудов! Прошел через цех прямо к ее хозяину. Ханс Штерн оказался самым известным ювелиром Южной Америки – у него магазинов в городе Рио-де-Жанейро было открыто столько же, сколько у нас было сберкасс в советское время! Деду на вид лет восемьдесят с небольшим, и ему уже, наверное, лет двадцать никто из молодых и незнакомых так запросто не звонил. Чему он несказанно обрадовался!
Выяснилось, что пятьдесят лет назад именно он и организовал движение молодых миллионеров в Бразилии и, конечно, всех нас, членов этого движения, очень поддерживал! Штерн говорит:
– Я так рад, что вы меня нашли! Артем, что вы любите?
Я отвечаю:
– Люблю рыбу ловить!
А он в ответ радостно:
– Вот замечательно! У меня как раз на приколе стоит тридцатидвухметровая яхта – берите, сплавайте куда-нибудь, она в полном вашем распоряжении вместе с командой! Ловите рыбу!
Я ему объясняю:
– Вообще-то, Ханс, я приехал ставить памятник Остапу Бендеру.
– А кто это такой?
Начинаю рассказывать, что его чтут все предприниматели России, что он всю жизнь мечтал попасть в Рио-де-Жанейро, но так в итоге не попал…
– И что тебе ответил мэр? – спрашивает вдруг Ханс.
– Да я до него не добрался, говорил только с замом…
– Не волнуйся, поставим мы памятник! – говорит вдруг Штерн. – Я мэру деньги давал на его избирательную кампанию!
При мне просит секретаршу соединить его с мэром и говорит:
– Ты что обижаешь моего друга Артема Тарасова? Мне нужно срочно памятник поставить на самом видном месте, прямо на пляже Копакабана!
Мэр просит:
– Ну, может, не в самом центре города?
– Как это не в центре! Прямо в центре пляжа! – Зажимает трубку руками и спрашивает меня: – Артем, сколько тебе нужно метров?
– Четыре квадратных метра! – отвечаю.
– Двадцать четыре метра! – говорит Штерн мэру. – С садиком, и чтобы оградка была, и чтобы люди ходили – там надо все подготовить.
И мэр согласился! Ай да Штерн! Ай да Кирсан с его чутьем!
Я срочно звоню Илюмжинову, и тот дает указание в Пензе отлить точно такой же памятник Бендеру, какой уже стоит в Элисте. Я возвращаюсь в Россию, отправляю памятник в Бразилию, Штерн принимает его на свой склад. Помимо этого, мы договариваемся, что он изготовит приз шахматного Гран-при. Это должна была быть двухкилограммовая золотая доска, а фигуры из изумрудов и других драгоценных камней. Поскольку ее стоимость составляла более полумиллиона долларов, вручать ее мы решили как переходящий приз, и оставаться она будет у Штерна в музее. Значит, достанется нам бесплатно! И каждый раз в Бразилии будет заключительный этап Гран-при. А победители будут увозить уменьшенную копию. Красиво все это было задумано! И опять же ежегодно я намеревался в сентябре быть в Рио-де-Жанейро! В чудеснейшем городе мира, где все мужчины в белых парусиновых штанах и улыбки не сходят с лиц прекрасных бразилианок!
Эта история, согласитесь, очень характеризует Кирсана. А у него таких сюжетов – масса! Например, в тридцать два года он заявил, что станет президентом Калмыкии. И стал! Или сказал, что возьмет на себя тяжелую ношу и будет финансировать шахматы – и ведь финансирует!
На самом деле это не всегда приятно людям, которые работают с ним, потому что он ставит их в трудные, стрессовые ситуации, из которых надо найти выход.
В этом смысле очень характерна история, когда его калмыцкий футбольный клуб «Уралан» вылетел из высшей лиги. В начале 2001 года Илюмжинов набрал новую команду, пригласил тренера и футболистов к себе и сказал:
– Ребята, я сам становлюсь президентом клуба «Уралан»! Если клуб не попадет в следующем сезоне в высшую лигу, я обязуюсь покинуть пост президента Калмыкии и ФИДЕ, потому что для меня это будет полный провал. Я готов вам дать денег столько, сколько надо. Но теперь мне нужно в ответ получить какие-то ваши гарантии, что вы тоже чем-то рискуете в своей жизни, принимая эти деньги, – говорит Кирсан.
Все были обескуражены, пообещали, что станут работать изо всех сил, стараться…
– Нет, – говорит Илюмжинов, – так дело не пойдет! На весах с разных сторон должны лежать равные обязательства! Если вы не выйдете в высшую лигу, я лишаюсь всего – и президентского кресла, и всей моей карьеры! Вы тоже должны быть готовы к лишениям! – После чего достал несколько десятков пуль и сказал: – Давайте так. Если «Уралан» не выходит в высшую лигу, вы в конце сезона идете в степь и все стреляетесь. И напишите бумаги, что в вашей смерти просите никого не винить! Я рискую всей своей жизнью – и вы рискуйте!
И раздал каждому по пуле.
В итоге «Уралан» вышел в высшую лигу за один сезон, и все футболисты вернули Илюмжинову по пуле, которые хранили год…
Буддийская философия, исповедуемая Кирсаном, накладывает отпечаток на все его действия. За его счет кормится огромное количество людей. Деньги к нему приходят со всех сторон и разлетаются мгновенно. Получая от спонсоров миллион, он тут же тратит 999 тысяч. Он может месяца три-четыре сидеть вообще без денег. Много раз Кирсану приходилось захлопывать все свои счета. А люди его часто надувают, пользуясь странной манерой Кирсана тратить до копейки все, что он получает, и воруют в его окружении просто по-черному!
Причем удивительно то, что люди, которые его обманывают, не попадают в разряд его врагов, он просто этого не замечает. Но, к сожалению, с легкостью отказывается от многих своих друзей.
Илюмжинов живет по наитию. Вокруг него ошивается огромное количество колдунов, астрологов, предсказательниц, они гадают ему на картах и по руке и еще бог знает как! Его ведут несколько женщин, которые придумывают ему – как мне кажется! – экзотические идеи и проекты, но он их все время исполняет.
Безумно интересно отношение Кирсана к женщинам. Илюмжинов напоминает мне Илюшу Медкова: он так же бурно реагирует на женщин, дарит им квартиры и машины и еще множество фантастических подарков. Может быть, в этом тоже есть что-то буддийское: она ему отдает себя, а он ей взамен отдает внимание и организует благополучие. Ему опасно заводить женщин, потому что кончается тем, что они от него без ума. Слухи о его невероятной щедрости приводят к тому, что все мечтают с ним познакомиться…
Впрочем, в общении с дамами он тоже руководствуется напутствием, которое получает 20 февраля каждого года от одного буддийского монаха, по-моему, настоятеля храма в Элисте. Тот задает ему сексуальную установку на год. Весь 2001 год, например, Кирсан провел только с одной женщиной. Поскольку монах сказал: первая женщина, с которой ты переспишь, должна быть с тобой весь год! Попалась девушка, великолепно прожила с ним весь год, он подарил ей автомобиль, бриллианты, возил по экзотическим странам и действительно ни с кем, кроме нее, не имел отношений. Были годы, когда ему вообще запрещалось заниматься сексом, а были и наоборот: трахать все, что движется!
Кирсан постоянно носит в кармане освященный рис. Допустим, он сидит у телевизора, смотрит, как играет «Уралан», и бросает зерна риса, пытаясь таким образом как-то повлиять на результат матча. Людям, далеким от этого, все это кажется смешным и нелепым. Но ведь это работает!
Кирсан реально готовит себя к монашеской жизни. И любой сильный и неожиданный стресс в его жизни приведет к тому, что он действительно уйдет в монахи.
Как бы Илюмжинов ни относился ко мне, но в любое, самое сложное время он может на меня рассчитывать. Если услышит меня Будда или прочтет эту книгу, пусть пошлет он Кирсану терпимость. Все остальное у него уже есть.
* * *
Мне всегда было легко общаться с Кирсаном, и я ни разу в жизни его не обманул. Но его окружение, где ошивается масса вороватых прихлебателей, возненавидело меня немедленно при появлении рядом с ним. Они ждали, когда же меня можно будет отстранить от Илюмжинова, чтобы безраздельно обладать его вниманием и жить на его деньги. Поскольку мне приходилось работать на шахматы, не щадя своего времени, сил и денег, я, конечно, сознавал, что поводы для «нашептывания» и фискальства будут появляться все время, чем и пользовались мои недоброжелатели.
Но, знаете, если ваше отношение к человеку искреннее, вы должны быть морально готовы на жертвы. Этим все и проверяется. Я теперь осознаю, что был готов на жертвы ради Кирсана и нашей дружбы. Хотя в наши времена это кажется таким нелепым, морально устаревшим антиквариатом, пахнущим благородством, которое больше не ценится в российском обществе. Времена офицеров и дворянской чести прошли безвозвратно…
История с шахматным Гран-при в Дубае, которая чуть не кончилась для меня полной катастрофой, положила начало концу наших отношений с Кирсаном и моего увлечения шахматами.
В 2001 году Илюмжинова пригласили на «Дубай Опен» – чемпионат, который проводила местная федерация, и я решил полететь с ним. Тем более что в Объединенных Арабских Эмиратах жил мой очень хороший друг, тоже член Клуба молодых миллионеров Омар аль-Аскари, а я очень хотел его повидать.
Дубай поразил сознание мое и Кирсана своим размахом в строительстве и бизнесе. Там был построен мраморный шахматный дворец, которым руководил местный предприниматель. Он встретил нас великолепно, а вскоре я нашел и Омара. Оказалось, что мой друг был правой рукой шейха из правящей семьи Абу-Даби и мог решать любые вопросы в Эмиратах. Я говорю Омару:
– Мы хотим учредить в Дубае огромный ежегодный международный турнир. Можешь нам помочь?
Омар отвечает:
– Прекрасно, я тебя сведу с шейхом, и вы обо всем договоритесь.
Эта новость меня очень сильно обрадовала. Кроме моих шахматных интересов, у меня был грандиозный проект получения дождя в пустыне! Один российский изобретатель придумал, как это сделать, и нуждался в финансировании идеи.
На встречу с шейхом надо было ехать в его загородный дворец в пустыне. Я добрался туда к обеду. Солнце нещадно палило, но сухой воздух пустыни был очень приятным. Мы заехали в оазис, заросший тропической растительностью, где не умолкая пели экзотические птицы – скворцы Майна и где струился аромат райского вида цветов.
Там стоял роскошный дворец с изразцами. В огромном зале сидели люди и ждали. Я тоже нашел себе место и присоединился к ожидающим приема. Наконец вошел шейх, сел на некое подобие трона, обвел присутствующих взглядом, увидел меня и поманил к себе пальцем. Я встал со своего места и подошел к нему. Он пальцем указал сидящему рядом пойти на мое место, а меня усадил у трона по левую руку.
Все это происходило без слов, как будто никто не хотел нарушать звуками звенящую тишину пустыни.
Я интуитивно воспринял правила поведения и тоже сидел молча. Тем временем начался прием. Он проходил достаточно занимательно. Шейх указывал на кого-то из собравшихся перстом, и тот подходил к нему вплотную, опускался на одно колено рядом с троном, и они, в полном смысле этого слова, начинали шептаться! Я сидел рядом, но даже если бы понимал арабский язык, ни за что не расслышал бы ни единого слова из их разговора. Шейх иногда кивал положительно или отрицательно что-то коротко и отрывисто спрашивал, снова кивал, и наконец проситель отходил, пятясь задом, а его место занимал следующий.
Шейх выглядел очень внушительно. Поверх такого же белого балахона, как у всех, на нем была накидка из золотой парчи. Черная борода и усы почти закрывали его лицо, и только глаза блестели из-под бровей, как два угля, вытащенные из печки.
Неожиданно все резко поднялись и пошли к выходу из зала. Я последовал за ними. У входа в другой зал все сняли обувь. Я понял, почему арабы предпочитали носить сабо, – чтобы было всегда легко их снимать и надевать. Пока я расшнуровывал ботинки, вошедшие в новый зал упали там на колени и стали молиться. Пришлось мне пятиться задом на улицу, в одних носках, а там снова зашнуровываться.
После молитвы толпа проследовала в трапезную – огромную комнату, в которой на ковре лежала клеенка, заставленная доверху всякой едой. Тут были и жареное мясо верблюда, и мясо полудиких арабских коз, и рис, и фрукты, и сладости – все вперемешку. Просто горы из разной еды! Все опять сняли обувь и уселись на полу, оперевшись левой рукой, а правой начали есть. Ни вилок, ни ложек не было, только кривые арабские ножи. Ели все очень быстро, забирая полные ладони текущей сквозь пальцы пищи.
Сам шейх ничего не ел, а только ухаживал за посетителями. Я опять сидел рядом с ним, и он накладывал мне огромные куски мяса, рыбы, овощей и поливал все это сверху подобием кефира. Потом перемешивал в моей тарелке своей рукой и, показывая на рот тремя пальцами, предлагал есть. Я с удовольствием ел руками, так как вырос в Сухуми, где в мегрельских семьях также предпочитали есть руками. Мне это не было в новинку.
Весь обед занял едва ли больше десяти-пятнадцати минут. После трапезы все встали, подошли к стене, вдоль которой располагались обыкновенные умывальники с железными раковинами, и помыли руки мылом. Потом, поклонившись шейху, вышли из зала, где он остался один, чтобы спокойно поесть. «Может быть, он испытывал на нас, не отравлена ли еда?» – подумал я, но эти мысли отогнал.
Ждать его отправились в беседку, которая представляла собой круглую ротонду с пирамидальной крышей, похожую на монгольскую юрту. Только стены были не из шкур, а плетенные из прутьев.
Вскоре опять появился шейх, и снова все приподнялись, приветствуя его в беседке. Началась медитация. Многие вытащили четки и стали перебирать черные камушки в руках. Все вдыхали свежий пустынный воздух, молчали, так продолжалось около получаса. В какой-то момент мое внутреннее напряжение от неестественной для меня обстановки прорвалось, и я вдруг громко произнес:
– Вообще-то я приехал обсудить турнир Гран-при!
В тишине мой возглас прозвучал невероятно громко! Мне стало очень неудобно, а шейх просто взглянул на меня и развел руками в стороны.
– Подожди, – прошептал он и кивнул в сторону одного из посетителей.
Часть посетителей, которые, видимо, приезжали только на обед, удалились, и опять начался прием оставшихся, шушуканье и кивки…
Людей становилось все меньше и меньше. Я начинал понимать, что, поскольку я был единственным иностранцем, мне было уделено особое внимание в зале и за обедом, но в то же время шейх перед всем народом демонстрировал, что его подданные имеют необратимый приоритет перед иностранцем. Сначала все они, а потом уже приезжие.
Поэтому вскоре я остался один.
– Что ты хочешь? – спросил шейх шепотом.
– Гран-при по шахматам! – ответил я голосом заговорщика.
– Будет! – сказал шейх.
На этом прием был окончен.
Я-то рассчитывал обсудить с ним детали, подписать какой-нибудь протокол о намерениях или чтобы шейх хотя бы на моем письме расписался. А получил одно короткое слово, которое никак использовать не мог.
На обратном пути в Дубай, расположенный за двести пятьдесят километров от дворца в пустыне, я почувствовал большое разочарование и недовольство проведенными «переговорами». Добрался в отель затемно, завтра в двенадцать часов ночи мне надо было улетать в Москву – рассказывать Кирсану о договоренности насчет Гран-при. Позвонил Омару, а он, как назло, улетел по своим делам в Пакистан.
Утром только встал, как раздался телефонный звонок, и грубый мужской голос говорит по-английски:
– Привет!
Я спрашиваю:
– Это кто?
– Это шейх! Я приглашаю тебя на обед сегодня к восьми часам вечера в Абу-Даби. За тобой придет машина.
А я находился в городе Дубай, что в ста пятидесяти километрах. Как же я мог успеть к самолету обратно после обеда? Я говорю:
– Шейх, я бы с удовольствием, но у меня в двенадцать самолет.
– Знаю, – ответил шейх. И повесил трубку.
За мной приехал «Роллс-Ройс», я положил свой багаж в машину, и мы поехали в Абу-Даби. Трасса между этими городами потрясающая: прямая, как стрела, и дорожное покрытие мягкое и гладкое. Мы выехали в шесть и уже через сорок минут преодолели почти сто восемьдесят километров и были на месте. Меня завезли прямо в «Гранд Отель», где уже ждали и предложили номер.
– Да не могу я вселяться! Я обратно должен через три часа уезжать. У меня самолет из Дубая в двенадцать ночи, а в восемь еще обед с вашим шейхом!
– Ну и хорошо, – сказали мне в ответ. – Сейчас только семь часов вечера. В восемь вас отвезут на обед, а пока вам снят номер, чтобы освежиться и отдохнуть после дороги.
И меня проводили в пентхаус гостиницы «Гранд Отель», в президентский пятикомнатный люкс. Не найдя чем заняться в течение часа, я включил телевизор и принялся смотреть спортивный канал.
* * *
Ровно в восемь меня отвезли к небоскребу в центре города. Мы поднялись на лифте на последний этаж, причем кнопки этого этажа в лифте не было, и сопровождающий повернул маленький ключик, чтобы подать сигнал к подъему. Я вышел из лифта. Человек, который меня привез, пожелал мне приятного вечера и подтвердил, что машина будет ждать меня внизу и отвезет в аэропорт города Дубай.
Когда закрылись двери лифта, я почувствовал, что чего-то не хватает! Во-первых, на шахте лифта не было кнопки его вызова. А второе – не было лестничного проема! Место напоминало бункер, в который нельзя было попасть самостоятельно.
Передо мной была одна-единственная массивная дверь, куда я стал звонить, но никто ее не открывал. Времени было двадцать минут девятого, у меня в Дубае самолет, расстояние между городами сто пятьдесят миль, а тут кричи не кричи – никто тебя не услышит…
Через пять минут безуспешных попыток я решил стучать в двери шахты, но тут же понял нелепость этого поступка. Даже если бы кто-то и услышал меня ниже этажом, подняться сюда не имел никаких шансов. И вот в минуту последнего отчаяния вдруг входная дверь отворилась. За ней появился индиец в чалме и жестом пригласил меня войти. Неужели он шел к двери десять минут, чтобы открыть? А почему бы нет? Я стал понимать, что люди здесь жили в абсолютно другом ритме. Зачем торопиться?
Слуга провел меня в зал и предложил сесть на диван. «Телевизор включить?» – спросил он меня жестом. Я согласился и стал смотреть телевизор. Шейха не было и обеда тоже!
Так прошло около часа! Даже мое невероятное терпение, выработанное годами рыбной ловли, не спасало. Я нервничал. Когда стрелки часов перевалили за пятнадцать минут десятого, я вскочил с дивана и решил уехать. И в этот же самый момент, как фокусник, практически ниоткуда, из какой-то потайной двери появился шейх.
Он улыбнулся, снял платок с головы и обратился ко мне на чистейшем английском языке:
– Я прошу у вас извинения за то, что заставил столько ждать! Сейчас лето, и все министры в отпусках. Я тут практически один остался и выполняю их обязанности. Эх! Надоели мне эти обязанности! Что будем пить?
Такой вопрос в мусульманской стране от шейха показался мне странным.
– Воду без газа, – ответил я.
– Нет-нет, ни в коем случае! Давай пить водку! – сказал шейх.
Слуга тут же принес два графина: в одном теплая водка, в другом – апельсиновый сок. Шейх налил одну треть сока и две трети водки в хрустальный стакан и предложил мне.
Я говорю:
– Не могу я это пить, ваше сиятельство. Если уж водка, то мне нужна холодная и закуска, например огурец.
Тогда мне принесли замороженную бутылку «Столичной» и один свежий, порезанный на кусочки огурец. Хоть бы соль дали! Но больше ничего не было. И мы начали пить. Неужели это был такой обед, на который я приехал?! Обстановка становилась непонятной и для меня все более необъяснимой. Я выпил с ним залпом три или четыре дозы водки. Причем шейх наливал мне столько же холодной водки, как себе теплой с соком.
От голода, усталости и неопределенности я захмелел.
Потом шейх говорит:
– Пойдем, я тебе покажу мою квартиру. Это абсолютно секретные апартаменты, здесь бывают только самые мои близкие друзья. Поскольку ты друг Омара, то и мой друг!
Тут, честно говоря, в мою голову полезли разные нехорошие мысли. Думаю: «Может, шейх нестандартной сексуальной ориентации? Может, я ему понравился? Но я же не молодой уже, не мальчик, что он во мне нашел?» И поскольку в этом смысле я девственник, то решил сопротивляться вплоть до рукоприкладства.
А мы как раз начали обход его трехэтажной квартиры с посещения нескольких спален. Потом поднялись на крышу здания, где под прозрачным куполом помещались спортивный зал и бассейн с мозаикой и мраморными скульптурами по краям. Мне приходилось в жизни видеть разные богатые жилища, так что удивления я не испытывал, а продолжал в основном думать, как отсюда срочно уехать. Через два часа у меня был самолет из другого города. А я уже пьяный, меня просто могут в аэропорту задержать и даже посадить за это!
Когда осмотр закончился и мы вернулись в зал, к моему счастью, стол был накрыт. Там были все необходимые приборы, неописуемые яства – от омаров до жареных козлиных яичек, и мы стали есть вместе, что также надо было воспринимать как жест особого доверия со стороны его высочества.
Я решил не смотреть на часы, но, по моим подсчетам, уже было около десяти вечера. Мы быстро поели и еще выпили два или три раза.
По ходу шейх говорит: