Страница:
Пройдя через Кричев, шведская армия вступает в Северскую Украину (15 сентября-середина октября). Ближайшей (очень настоятельной) целью шведского верховного командования стали поиски, подходящего города для устройства главной квартиры и для временного расположения армии. Эти поиски долго не могли увенчаться успехом: ни Стародуба, ни Новгорода-Северского они взять не могли и не решились даже совершить нападение на эти важные пункты. Оставалось, после прибытия к шведам Мазепы (24 октября), идти в его столицу, богатый Батурин. Но 2 ноября 1708 г. Меншиков разгромил и сжег Батурин дотла, вывезя большое количество орудий и не очень много припасов, уцелевших при разгроме города. От развалин Батурина, мимо которых прошла шведская армия, Карл по совету Мазепы пошел в Ромны (середина ноября), а затем, спустя несколько недель (18 декабря), в Гадяч. Отсюда Карл XII имел в конце декабря намерение возобновить движение на восток по направлению к тогдашней ставке Петра в Лебедине. Но отчаянное сопротивление в лежавшем по дороге Веприке (6 января 1709 г.) заставило изменить план и пойти в Зенков, а оттуда в Опошню. Из Опошни и было предпринято. опустошение городов и местечек Слободской Украины по линии: Опошня, Ахтырка (которую ни взять, ни даже осадить. уже не было сил), от Ахтырки - на Краснокутск и Коломак и возвращение в Опошню (январь-февраль 1709 г.). Ближним намерением становится овладение Полтавой. Из Опошни король с армией постепенно продвигается к югу: сначала в Будищи и Жуки (середина марта-конец апреля) и, наконец, под полтавские валы, где с конца апреля и располагается лагерем для долгой и безуспешной осады города.
Три месяца (начало апреля-конец июня) Карл стоит под Полтавой - и 27 июня 1709 г. терпит в открытом бою с близко придвинувшейся к его лагерю русской армией страшное, уничтожающее поражение. Затем - двое с половиной суток бегства остатков армии с королем во главе в Переволочную, и 30 июня 1709 г. бегство Карла XII за Днепр, в турецкие степи, и безусловная сдача брошенных им остатков шведской армии отряду Меншикова.
Таков маршрут шведской армии от начала ее нашествия до ее печального конца.
2
Богатая документация, изданная и отчасти обработанная А. З. Мышлаевским, хотя она относится больше всего не к тому театру военных действий и не к тому периоду, которым мы тут занимаемся, дает ряд ценных указаний, оставленных, к сожалению, без внимания подавляющим большинством историков, писавших о Полтаве. Их явно отпугивало самое название сборника этой документации, уводящее мысль от Полтавы к Выборгу и Петербургу{4}. Но нельзя понять успеха под Полтавой, игнорируя тот грозный для России факт, что враг, желавший ее уничтожить в Москве, одновременно готов был броситься на нее не только с запада, но и с севера. Петр, выигравший Полтавское сражение как стратег и тактик, выиграл его задолго до 27 июня 1709 г. именно как большой стратег.
В начале 1708 г. русское командование должно было считаться с тремя вариантами нападения шведов на Россию, и каждый из этих вариантов мог выразиться в виде одновременной двойной атаки: на Москву и на Петербург. В распоряжении русского командования была налицо армия, состоявшая из двух группировок: полевая армия в 83 тыс. человек и ингерманландский корпус (Апраксина) у Петербурга в 24 тыс. человек. В общем - 107 тыс. человек. Войска были распределены так, чтобы в любом варианте и в любом из двух направлений каждого варианта быть численно сильнее неприятеля. Петр знал, что хотя численно войска шведов в 1708 г. уступают русским (считалось, что у Карла для начала похода было в общем для обоих ударов вместе - с запада и с севера - 63 тыс. человек), но шведская армия была прекрасно обучена, обладала многочисленным, очень тренированным в долгих походах составом нижних чинов и офицеров, была одурманена долгими победами, которые ей удавалось одерживать, верой в таланты, энергию, неустрашимость, вечную удачу Карла XII.
Основных направлений, по которым можно было предполагать движение неприятеля, было два: на Москву и на Петербург. Первое направление защищалось главной полевой армией (фельдмаршала Б. П. Шереметева), второе ингерманландским корпусом Апраксина. Но в полевой главной армии был корпус генерала Боура (16 тыс. человек), который стоял в Дерпте с таким расчетом, что в случае нужды он должен присоединиться либо к остальной (шереметевской) армии, либо к адмиралу Апраксину и, поступив под его начальство, помогать Апраксину на ингерманландском фронте{5}.
Таким образом, если Карл XII из Польши с Левенгауптом, стоявшим в Риге, соединясь, пойдут на Псков и, значит, на Петербург, то против 51 тыс. шведских войск у Шереметева будут все 83 тыс. русской главной полевой армии, а так как в таком случае одновременно против Петербурга двинется и Любекер от Выборга со своими 12 тыс. шведов, то против него выйдет адмирал Апраксин со всем своим ингерманландским корпусом (24 тыс. человек), и у русских, таким образом, будут все 107 тыс. против 63 тыс. шведов.
Если Карл XII выберет другой вариант и, соединяясь с Левенгауптом, пойдет на Могилев (к верхнему Днепру) со своими 51 тыс., то против него будут все те же 83 тыс. Шереметева, а если Любекер пойдет в это время против Петербурга, то его нападение будет встречено Апраксиным с тем же ингерманландским корпусом в 24 тыс. Наконец, можно было предвидеть и третий вариант шведского комбинированного наступления: Карл XII наступает к Могилеву, но одновременно король приказывает Любекеру и Левенгаупту, стоящему в Риге, соединенными силами ударить на Петербург и Ингерманландию. Тогда меняются все цифровые расчеты: 16 тыс. Левенгаупта в соединении с 12 тыс. Любекера дадут шведам силу в 28 тыс., и Апраксин со своими 24 тыс. окажется в меньшинстве. Поэтому при таком варианте стоящий в Дерпте корпус Боура (16 тыс.) немедленно присоединяется к Апраксину (24 тыс.), и у русских окажется для обороны Петербурга и Ингерманландии 40 тыс. против шведских 28 тыс. Правда, без корпуса Боура, который уйдет к Апраксину и станет под его командование, главная полевая армия Шереметева уже будет равна не 83 тыс. человек, а всего 67 тыс., но зато и основная армия Карла, лишившись поддержки Левенгаупта, который уведет на северо-восток свои 16 тыс., будет равна уже не 51 тыс., а всего 35 тыс.{6}
Мы видим, как зрело и всесторонне была обдумана дислокация русских войск. Конечно, как и всегда в таких случаях, игра отчасти была втемную, потому что ни математической точности при исчислении неприятельской армии, ни уверенности в том, что к Карлу не перебросят из Швеции подкреплений, быть не могло. Точно так же нельзя было никак предвидеть, не придет ли Станислав с поляками на помощь Карлу и можно ли русским очень крепко верить в "дружественного" литовского коронного гетмана Синявского и в нерушимость его преданности русским интересам. Словом, много было невесомостей и непредвиденных опасностей и волчьих ям на русском пути. Но все, что можно было сделать при этих трудных условиях, было сделано.
Долгое время никто не мог знать, и не было для того никаких прочных данных, чтобы понять, на каком из трех вариантов двойного нападения на русские границы остановится шведский король. "Зело, государь, имеем печаль, что не имеем ведомости о неприятеле, где обретается, и в какую сторону наклонен"{7} , - жаловался царю адмирал Апраксин. Но это беспокойство обуревало тогда, в начале 1708 г., не только его, но и Шереметева и особенно Боура, который должен был всегда быть в полной готовности идти из Дерпта, куда прикажут, по двум совсем разным направлениям: к Апраксину на северо-восток или к Десне и Днепру на юго-запад. Апраксин чувствовал себя в эти первые месяцы 1708 г. не вполне уверенно и нередко "приходил в великую конфузию"{8}. Очень уж далеко был он заброшен от царя и Шереметева. Но Петр не забывал, в какой опасности его "парадиз" на Неве, и его стратегическая мысль работала неустанно.
Петр знал, что у Карла XII войска ни в каком случае не хватит, чтобы сколько-нибудь обеспечить свои сообщения. Он внимательно изучал походы и "военную манеру" и навыки шведского полководца. Еще в начале июля 1708 г., когда Петр считал уже, что "по протчим всем видам намерение ево (Карла. - Е. Т.) на Украину", он предписывает Мазепе послать нею конницу в тыл к неприятелю: "Мы всегда у оного (неприятеля. - Е. Т.) потщимся перед брать, а ваша конница всегда б с зади на неприятеля была и все последующие люди ы обозы разоряли, чем неприятелю великую диверзию можете учинить"{9}.
3
Раньше чем мы приступим к систематическому изложению периода нашествия 1708-1709 гг., коснемся событий, происходивших в самом начале шведского вторжения и развивавшихся независимо от действий главной королевской армии в Литве, в Белоруссии и на Украине. Мы имеем в виду, во-первых, шведское нападение на русское Поморье на далеком севере, и во-вторых, затеянный с определенно диверсионной целью поход генерала Любекера на Петербург.
У нас есть ряд документов, сообщающих о нападениях шведов на русские селения далекого севера в самом начале 1708 г. Было ли это началом осуществления крупной диверсии, мы не знаем. Во всяком случае дело ограничилось жестокостями, грабительством и издевательством над беззащитным населением разбросанных по пустынному далекому краю русских деревень. Кольский край, Соловецкий монастырь были под прямым ударом.
В ночь на 23 января 1708 г. "неприятельские шведские люди" числом 300 ворвались, уничтожив караулы, в Лендерскую четь, "многие дворы выжгли, а людей замучили и посекли, а иных в полон с пожитками их поймали и разорили". Шведам тем удобнее было это сделать, что крестьяне там "живут одиночеством, от деревни до деревни верст по сорок и пятьдесят". Под ударом были и "всякой шкоды и разорения" себе ждали все вотчины Соловецкого монастыря. О самом монастыре беспокоиться не приходилось, шведы его взять никак не могли, но окрестные деревни были в такой же опасности, как и весь Кольский край в своих поморских частях{10}.
Шведы совершенно правильно расценивали серьезнейшее значение Архангельска для всей русской экономики вообще и для финансового хозяйства России в частности. Сначала речь шла о завоевании Архангельска нападением с суши, через северо-восточную часть Финляндии. Затем некоторое время носились (в 1701 г.) с планом генерал-майора Стюарта: он предлагал посадить отряд в 12 тыс. человек на суда и провезти их по Неве и Ладоге, а оттуда по Свири и Онежскому озеру в Повенец. Из Повенца отряд должен был пройти к Архангельску и, расположившись лагерем недалеко от города, подождать прибытия шведской эскадры с десантом, после чего и предпринять штурм города. Очень характерны и вполне подтверждают только что высказанное выше мнение о сравнительно большей осторожности Карла в первые годы войны те причины, которые заставили тогда короля отказаться от плана Стюарта: решено было, что слишком опасно вести шведский отряд от Повенца до Архангельска вследствие неминуемых "нападений со стороны русских крестьян"{11}. Русских крестьян шведы пока видели только между Псковом и южным берегом Чудского озера и все-таки уже начали их остерегаться. Карл на свою беду забыл эту осторожность в 1708 и 1709 гг. Но, отвергнув план Стюарта, Карл вовсе не отказался от нападения на Архангельск. Решено было действовать исключительно морскими силами и, следовательно, не завоевывать город, а разорить и сжечь его. В марте 1701 г. Карл подписал приказ о снаряжении экспедиции из восьми военных судов против Архангельска. Эскадра должна была отплыть из Швеции, и ей повелевалось: "Сжечь город, суда, верфи и склады припасов, после того как высаженное войско, согласно военному обычаю, все ограбит, возьмет пленных, уничтожит или разрушит все, что может быть способно к сопротивлению. Эта задача, надо надеяться, с божьей помощью будет выполнена". "Без бога - ни до порога" - всегда было лозунгом благочестивого короля Карла, особенно когда он отдавал подобные распоряжения.
Но на сей раз божья помощь сильно запоздала. И затеянная таким образом серьезная диверсия потерпела полную неудачу.
Вторая диверсия в 1708 г. оказалась столь же неудачной.
Англичане продолжали и в 1708 г. вести торговлю с Архангельском, но, конечно, им приходилось избегать встречи с шведскими судами. Так, 15 июля 1708 г. в Архангельск пришли английские суда, сообщившие архангельскому воеводе князю П. А. Голицыну, что за ними гнались два военных корабля из эскадры в шесть судов, которые они усмотрели в море. Торговля, по-видимому, была по-прежнему очень оживленной, потому что воевода Голицын даже вел переговоры с "корабельщиками" разных государств относительно того, не могут ли их люди (т. е. матросы и служащие) включиться в подготовку обороны города Архангельска. Эта просьба не могла показаться странной представителям торгового мореплавания стран, наживавшихся на сношениях с Архангельском. И они представили только одно возражение (очевидно, речь шла об англичанах): их государство с шведом в войне не состоит, и поэтому они не могут принять участие в военных действиях, но если с шведами будут и французы (союзники шведов), тогда, "ежели с ними, шведами, будут в приходе французы, (то) они над ними военного случая искать готовы".
Весь Поморский край ждал шведского нападения и усиленно готовился: строилась в Архангельске новая крепость, к защите призывались в Холмогорах, у Пудожского устья, в Двинском уезде посадские люди и крестьяне; бурмистрам велено было вооружать людей, чтобы у них были: "у всякого ружье, копья, и рогатины, и бердыши, и пищали, и фузеи, и пистолеты или у кого какое есть". Гражданское население играло громадную роль в этом крае, где войск было ничтожное количество: "Холмогорцы посацкие люди в службе по Холмогорскому городу вместо солдатов в воротах стоят по караулам, а архангелогородцы посацкие люди и уездные крестьяне в работе на судах возят землю и засыпают и крепят устья, а из уезду стрелцы, которые стреляют птицу и зверя охотники взяты к Архангельскому городу, а достальным посацким людям и уездным крестьянам сказано, чтоб они имели всякое опасение и осторожность и были бы во всякой готовности и никуды без указу из домов своих не разбежались"{12}.
По указу Петра от 28 июля 1708 г., присланному архангельскому воеводе князю Голицыну, велено крепить оборону и ждать шведов, укреплять Архангельск и "новопостроенные крепости". На Пудожском устье, "где чаяно неприятельского приходу", поставлены были при реке, на берегу батареи и заготовлены брандеры, а на Двине устроен мост (плавучий) "с железной толстой цепью". Но "малолюдство" делало оборону трудной, люди разбросаны по необъятной территории малыми кучками, нет солдат, нет рабочих, нужно строить укрепления и по устьям рек, и на Мурмане, и в Архангельске, и в Холмогорах, а "за малолюдством рабочих людей чинится великая мешкота".
На взморье выезжали русские суда высматривать шведский флот, о прибытии которого носились упорные слухи. За границей тоже считали, что нападение на Архангельск и на все Поморье очень возможно.
28 ноября 1708 г. шведский отряд в 200 человек конницы в пехоты вторично напал на Ребальские погосты в Лендерской чети и разорил дотла, а потом сжег пять деревень, жителей же, которые не успели бежать, шведы перебили всех. Сообщая об этом, жители Ребальских погостов предупреждали, что шведы собираются напасть на Кольский острог, на Кемский городок и другие места.
Любопытно, что один крестьянин с Ребальских погостов совершил опаснейшее дело: "ходил За Свойский рубеж для проведывания вестей", узнал и высмотрел много. Он видел обучение шведских солдат "с ружьем триста человек", и из собранных им сведений можно было извлечь полезные данные о ближайших неприятельских намерениях{13}. О том, что шведы сделали бы с русским лазутчиком, пробравшимся в Швецию, если бы он попался, об утонченных и долгих пытках, ожидавших его перед казнью, ему, конечно, было хорошо известно, когда он шел на свой добровольный опасный подвиг...
С большой заботой ждали на Поморье открытия навигации и наступления лета. Но 27-го числа первого летнего месяца 1709 г. под Полтавой произошло великое событие, крайне снизившее военную предприимчивость шведов, и навигационный сезон этого года прошел для поморян вполне благополучно.
4
Второе активное выступление шведов, имевшее несравненно более серьезный диверсионный характер, чем нападения на Поморье, произошло в Ингрии. Генералу Любекеру было приказано напасть на Петербург, взять его и разрушить. Любекер покончит с новой столицей, а король Карл - со старой столицей.
Поход Любекера был решен Карлом явственно под влиянием двух главных мотивов. С одной стороны, угроза Петербургу, конечно, отвлечет часть русских войск от защиты линии Смоленск-Можайск-Москва, с другой стороны, одним ударом будет уничтожен и возникающий флот.
Сам Карл с высоты своего полного высокомерия и непонимания игнорировал русский флот, но он знал, как этим флотом и Петербургом заняты умы кое-кого из его верноподданных, начинавших беспокоиться и, правда, пока почтительнейше и совсем втихомолку роптать в Стокгольме по поводу возникающего вражеского порта и флота на Финском заливе.
С первых же лет Северной войны постройка флота, проходившая в неимоверно трудных условиях, не переставала оставаться в центре внимания русского правительства. Создавая армию, вводя первые необходимейшие государственные преобразования, Петр и его сотрудники прекрасно понимали, что без морской силы нельзя и шагу ступить на Балтике.
Правда, с трудом, но быстро строился флот, и хоть много лет прошло, пока он начал, наконец, играть сначала заметную, а потом и решающую роль в войне, но уже с 1703-1705 гг. его существование никак нельзя было игнорировать.
Конечно, одно дело только "не игнорировать" новое явление, а совсем другое дело - оценить по достоинству его роль в настоящем и учесть его возможное значение в будущем. Ни такой оценки русского флота, ни подобного предвидения в эти годы между Нарвой и Полтавой мы в Западной Европе еще не встречаем.
На самом деле ложно было представление, будто Карл и его генералы так-таки нисколько не тревожились по поводу русских успехов на Неве, на Ладоге, у Копорья. Карл приказал дать серьезнейшую острастку русским в 1708 г. Шведы решили напасть на захваченные русскими территории с двух сторон: с юго-запада - из Эстляндии, и с северо-запада - из Финляндии. Первым двинулся из Эстляндии отряд генерала Штромберга, но его два полка потерпели от войск Апраксина тяжкое поражение.
И тогда-то была совершена попытка нанести очень серьезный удар на устья Невы из Финляндии и со стороны моря, скомбинировав это предприятие с вторжением Карла в Россию. Из Финляндии шел генерал Любекер, в распоряжении которого было около 12 тыс. человек; со стороны моря наступал флот в числе 22 шведских судов.
8 августа войска Любекера, перейдя реку Сестру, подошли к Неве выше Тосны. Одновременно на виду у Кроншлота показались 22 шведских корабля. 29 августа Любекер после очень оживленной артиллерийской перестрелки, продолжавшейся почти три часа, переправился через Неву и пошел искать запасы, собранные в Ингерманландии. Около двух с половиной недель продолжались эти тщетные поиски: русские уничтожили все запасы (кроме тех, которые забрали в Петербург). У Апраксина не было достаточно сил, чтобы напасть с полной уверенностью в победе на Любекера, а у Любекера не хватало сил, чтобы взять Петербург. Шведы занимали берег (ораниенбаумский, как он позже стал называться) и очень долго не знали, что им делать дальше.
Апраксину не очень легко сначала было организовать сопротивление вторгнувшимся шведам. Провианта, правда, у шведов было с самого начала экспедиции очень мало, яо и у русских его было совсем немного. А затем и начальник кавалерии иностранец бригадир Фразер вел себя сомнительно: то двинулся к Ямбургу, куда его вовсе не посылали, то вдруг, захватив у шведов провиант, по непонятной причине сжег его. Словом, Апраксин делает вывод: "Для того прошу ваше величество прислать к конницу доброго командира, ежели не противно вашему величеству известного из русских" (курсив мой. - Е. Т.).
Но голод в отряде Любекера все усиливался в самой угрожающей степени, и уже 14 сентября Апраксин доносил Петру, что, по словам военнопленного квартирмейстера Врико, "Любекер намерен уйти из Ингерманландии"{14}.
У Любекера была сильно потрепанная походом и самым настоящим образом голодавшая армия, перед ним стоял пришедший уже в конце августа шведский флот под командованием Анкерштерна, который так же точно был бессилен взять Кроншлотское укрепление и занять о. Котлин, как сам Любекер был бессилен взять Петербург. Колебания Любекера и Анкерштерна окончились довольно неожиданно. Случилось это так. У Апраксина не было сил покончить с Любекером, но была возможность беспокоить его, нападая малыми отрядами на отдалившиеся от главного шведского лагеря части. При одной из таких стычек у Копорья, где шведам удалось одержать верх, они на беду свою нашли среди попавшей в их руки добычи письмо графа Апраксина к начальнику этого небольшого русского отряда генералу Фразеру. Апраксин сообщал Фразеру, что он спешит к нему с большой армией на помощь. Это письмо именно затем и было написано Апраксиным, чтобы каким-нибудь путем оно попало к Любекеру и сбило его с толку, потому что в тот момент никакой большой армии у Апраксина не было и в помине, никаких подкреплений он сам не получал и другим послать их не мог. Затея Апраксина увенчалась самым блестящим успехом. Любекер и Анкерштерн поверили в реальное значение попавшего в их руки письма. Все колебания кончились, шведам представилось, что им грозит неминуемая катастрофа, если они замешкаются. Решено было поскорее посадить армию на суда Анкерштерна и отплыть подобру-поздорову, не теряя золотого времени. Но это решение и привело их к катастрофе. Любекер покинул свой прежний лагерь и перевел свое войско к самому берегу моря. Сюда, в Копорский залив, к деревне Кривые Ручьи, подошли суда Анкерштерна. Началась трудная посадка войск. Чем больше войск оказывалось на судах и чем малочисленное становился шведский лагерь у Кривых Ручьев, тем смелее русские, находившиеся все время в некотором отдалении, производили свои внезапные нападения. Наконец, когда у неприятеля осталось на берегу лишь около пяти батальонов, Апраксин напал на шведский лагерь и перебил 900, а в плен взял 209 человек. Последние часы посадки имели вид и характер панического бегства. Любекер велел перебить почти всех лошадей, еще оставшихся у шведов после тяжких потерь в этом голодном ингерманландском походе. Шведы впоследствии признавали, что Любекер потерял в провалившейся экспедиции от 4 до 5 тыс. человек и несколько тыс. лошадей.
Провал наступления шведов на Петербург в 1708 г. стал известен в Европе и по логике вещей должен был бы произвести серьезное впечатление. Большая (по тем временам), прекрасно вооруженная шведская армия с обильной кавалерией, поддерживавшаяся большим флотом, полтора месяца воевала против слабых русских сухопутных сил и едва лишь начавшего строиться флота, потерпела без малейших компенсаций тяжелый урон и убралась прочь, боязливо убегая от русских. Однако впечатление от старой победы Карла XII над русскими при Нарве в 1700 г. и новой его же победы над поляками все еще держалось.
Только в Англии начинали подозревать, что какие-то существенные перемены произошли в России со времен Нарвы. И только в Англии внимательно отнеслись к поражению Любекера. Посол Витворт писал в своем донесении в Лондон: "...шведы с боем перешли через реку Неву (had forced a passage) и остановились в Ингрии, вблизи Ямбурга, откуда они установили ежедневные сообщения со своим флотом и после почти шестинедельной остановки, не предприняв ничего, решились переправиться обратно на кораблях, но при этом случае их арьергард был разбит адмиралом Апраксиным". Дальше, со ссылкой на донесение Апраксина, посланное адмиралом из Ямбурга 22 октября, Витворт сообщает, что кроме 900 шведов, перебитых при последнем нападении, и кроме взятых в плен, оставшиеся разбежались по лесам и были там тоже перебиты или взяты в плен{15}. Витворт узнал и об истории с дезориентирующим письмом от Апраксина Фразеру. Но Витворт дает другую версию: "очень странное письмо" (very odd letter), сбившее с толку Любекера, было написано будто бы не Апраксиным, а вице-адмиралом Крюйсом, причем Крюйс извещал, что в Нарве у русских 6 тыс. человек, в Новгороде - 5 тыс. пехоты и 12 тыс. драгун, в Ладоге - 3 тыс. или 4 тыс. человек и что все эти войска вполне снабжены провиантом. Об этом якобы сам Крюйс рассказывал Витворту{16}. Обе версии могли быть правильными: русскому командованию могло показаться более надежным послать не одно, а два таких письма, чтобы быть более уверенным в удаче своей хитрости.
Три месяца (начало апреля-конец июня) Карл стоит под Полтавой - и 27 июня 1709 г. терпит в открытом бою с близко придвинувшейся к его лагерю русской армией страшное, уничтожающее поражение. Затем - двое с половиной суток бегства остатков армии с королем во главе в Переволочную, и 30 июня 1709 г. бегство Карла XII за Днепр, в турецкие степи, и безусловная сдача брошенных им остатков шведской армии отряду Меншикова.
Таков маршрут шведской армии от начала ее нашествия до ее печального конца.
2
Богатая документация, изданная и отчасти обработанная А. З. Мышлаевским, хотя она относится больше всего не к тому театру военных действий и не к тому периоду, которым мы тут занимаемся, дает ряд ценных указаний, оставленных, к сожалению, без внимания подавляющим большинством историков, писавших о Полтаве. Их явно отпугивало самое название сборника этой документации, уводящее мысль от Полтавы к Выборгу и Петербургу{4}. Но нельзя понять успеха под Полтавой, игнорируя тот грозный для России факт, что враг, желавший ее уничтожить в Москве, одновременно готов был броситься на нее не только с запада, но и с севера. Петр, выигравший Полтавское сражение как стратег и тактик, выиграл его задолго до 27 июня 1709 г. именно как большой стратег.
В начале 1708 г. русское командование должно было считаться с тремя вариантами нападения шведов на Россию, и каждый из этих вариантов мог выразиться в виде одновременной двойной атаки: на Москву и на Петербург. В распоряжении русского командования была налицо армия, состоявшая из двух группировок: полевая армия в 83 тыс. человек и ингерманландский корпус (Апраксина) у Петербурга в 24 тыс. человек. В общем - 107 тыс. человек. Войска были распределены так, чтобы в любом варианте и в любом из двух направлений каждого варианта быть численно сильнее неприятеля. Петр знал, что хотя численно войска шведов в 1708 г. уступают русским (считалось, что у Карла для начала похода было в общем для обоих ударов вместе - с запада и с севера - 63 тыс. человек), но шведская армия была прекрасно обучена, обладала многочисленным, очень тренированным в долгих походах составом нижних чинов и офицеров, была одурманена долгими победами, которые ей удавалось одерживать, верой в таланты, энергию, неустрашимость, вечную удачу Карла XII.
Основных направлений, по которым можно было предполагать движение неприятеля, было два: на Москву и на Петербург. Первое направление защищалось главной полевой армией (фельдмаршала Б. П. Шереметева), второе ингерманландским корпусом Апраксина. Но в полевой главной армии был корпус генерала Боура (16 тыс. человек), который стоял в Дерпте с таким расчетом, что в случае нужды он должен присоединиться либо к остальной (шереметевской) армии, либо к адмиралу Апраксину и, поступив под его начальство, помогать Апраксину на ингерманландском фронте{5}.
Таким образом, если Карл XII из Польши с Левенгауптом, стоявшим в Риге, соединясь, пойдут на Псков и, значит, на Петербург, то против 51 тыс. шведских войск у Шереметева будут все 83 тыс. русской главной полевой армии, а так как в таком случае одновременно против Петербурга двинется и Любекер от Выборга со своими 12 тыс. шведов, то против него выйдет адмирал Апраксин со всем своим ингерманландским корпусом (24 тыс. человек), и у русских, таким образом, будут все 107 тыс. против 63 тыс. шведов.
Если Карл XII выберет другой вариант и, соединяясь с Левенгауптом, пойдет на Могилев (к верхнему Днепру) со своими 51 тыс., то против него будут все те же 83 тыс. Шереметева, а если Любекер пойдет в это время против Петербурга, то его нападение будет встречено Апраксиным с тем же ингерманландским корпусом в 24 тыс. Наконец, можно было предвидеть и третий вариант шведского комбинированного наступления: Карл XII наступает к Могилеву, но одновременно король приказывает Любекеру и Левенгаупту, стоящему в Риге, соединенными силами ударить на Петербург и Ингерманландию. Тогда меняются все цифровые расчеты: 16 тыс. Левенгаупта в соединении с 12 тыс. Любекера дадут шведам силу в 28 тыс., и Апраксин со своими 24 тыс. окажется в меньшинстве. Поэтому при таком варианте стоящий в Дерпте корпус Боура (16 тыс.) немедленно присоединяется к Апраксину (24 тыс.), и у русских окажется для обороны Петербурга и Ингерманландии 40 тыс. против шведских 28 тыс. Правда, без корпуса Боура, который уйдет к Апраксину и станет под его командование, главная полевая армия Шереметева уже будет равна не 83 тыс. человек, а всего 67 тыс., но зато и основная армия Карла, лишившись поддержки Левенгаупта, который уведет на северо-восток свои 16 тыс., будет равна уже не 51 тыс., а всего 35 тыс.{6}
Мы видим, как зрело и всесторонне была обдумана дислокация русских войск. Конечно, как и всегда в таких случаях, игра отчасти была втемную, потому что ни математической точности при исчислении неприятельской армии, ни уверенности в том, что к Карлу не перебросят из Швеции подкреплений, быть не могло. Точно так же нельзя было никак предвидеть, не придет ли Станислав с поляками на помощь Карлу и можно ли русским очень крепко верить в "дружественного" литовского коронного гетмана Синявского и в нерушимость его преданности русским интересам. Словом, много было невесомостей и непредвиденных опасностей и волчьих ям на русском пути. Но все, что можно было сделать при этих трудных условиях, было сделано.
Долгое время никто не мог знать, и не было для того никаких прочных данных, чтобы понять, на каком из трех вариантов двойного нападения на русские границы остановится шведский король. "Зело, государь, имеем печаль, что не имеем ведомости о неприятеле, где обретается, и в какую сторону наклонен"{7} , - жаловался царю адмирал Апраксин. Но это беспокойство обуревало тогда, в начале 1708 г., не только его, но и Шереметева и особенно Боура, который должен был всегда быть в полной готовности идти из Дерпта, куда прикажут, по двум совсем разным направлениям: к Апраксину на северо-восток или к Десне и Днепру на юго-запад. Апраксин чувствовал себя в эти первые месяцы 1708 г. не вполне уверенно и нередко "приходил в великую конфузию"{8}. Очень уж далеко был он заброшен от царя и Шереметева. Но Петр не забывал, в какой опасности его "парадиз" на Неве, и его стратегическая мысль работала неустанно.
Петр знал, что у Карла XII войска ни в каком случае не хватит, чтобы сколько-нибудь обеспечить свои сообщения. Он внимательно изучал походы и "военную манеру" и навыки шведского полководца. Еще в начале июля 1708 г., когда Петр считал уже, что "по протчим всем видам намерение ево (Карла. - Е. Т.) на Украину", он предписывает Мазепе послать нею конницу в тыл к неприятелю: "Мы всегда у оного (неприятеля. - Е. Т.) потщимся перед брать, а ваша конница всегда б с зади на неприятеля была и все последующие люди ы обозы разоряли, чем неприятелю великую диверзию можете учинить"{9}.
3
Раньше чем мы приступим к систематическому изложению периода нашествия 1708-1709 гг., коснемся событий, происходивших в самом начале шведского вторжения и развивавшихся независимо от действий главной королевской армии в Литве, в Белоруссии и на Украине. Мы имеем в виду, во-первых, шведское нападение на русское Поморье на далеком севере, и во-вторых, затеянный с определенно диверсионной целью поход генерала Любекера на Петербург.
У нас есть ряд документов, сообщающих о нападениях шведов на русские селения далекого севера в самом начале 1708 г. Было ли это началом осуществления крупной диверсии, мы не знаем. Во всяком случае дело ограничилось жестокостями, грабительством и издевательством над беззащитным населением разбросанных по пустынному далекому краю русских деревень. Кольский край, Соловецкий монастырь были под прямым ударом.
В ночь на 23 января 1708 г. "неприятельские шведские люди" числом 300 ворвались, уничтожив караулы, в Лендерскую четь, "многие дворы выжгли, а людей замучили и посекли, а иных в полон с пожитками их поймали и разорили". Шведам тем удобнее было это сделать, что крестьяне там "живут одиночеством, от деревни до деревни верст по сорок и пятьдесят". Под ударом были и "всякой шкоды и разорения" себе ждали все вотчины Соловецкого монастыря. О самом монастыре беспокоиться не приходилось, шведы его взять никак не могли, но окрестные деревни были в такой же опасности, как и весь Кольский край в своих поморских частях{10}.
Шведы совершенно правильно расценивали серьезнейшее значение Архангельска для всей русской экономики вообще и для финансового хозяйства России в частности. Сначала речь шла о завоевании Архангельска нападением с суши, через северо-восточную часть Финляндии. Затем некоторое время носились (в 1701 г.) с планом генерал-майора Стюарта: он предлагал посадить отряд в 12 тыс. человек на суда и провезти их по Неве и Ладоге, а оттуда по Свири и Онежскому озеру в Повенец. Из Повенца отряд должен был пройти к Архангельску и, расположившись лагерем недалеко от города, подождать прибытия шведской эскадры с десантом, после чего и предпринять штурм города. Очень характерны и вполне подтверждают только что высказанное выше мнение о сравнительно большей осторожности Карла в первые годы войны те причины, которые заставили тогда короля отказаться от плана Стюарта: решено было, что слишком опасно вести шведский отряд от Повенца до Архангельска вследствие неминуемых "нападений со стороны русских крестьян"{11}. Русских крестьян шведы пока видели только между Псковом и южным берегом Чудского озера и все-таки уже начали их остерегаться. Карл на свою беду забыл эту осторожность в 1708 и 1709 гг. Но, отвергнув план Стюарта, Карл вовсе не отказался от нападения на Архангельск. Решено было действовать исключительно морскими силами и, следовательно, не завоевывать город, а разорить и сжечь его. В марте 1701 г. Карл подписал приказ о снаряжении экспедиции из восьми военных судов против Архангельска. Эскадра должна была отплыть из Швеции, и ей повелевалось: "Сжечь город, суда, верфи и склады припасов, после того как высаженное войско, согласно военному обычаю, все ограбит, возьмет пленных, уничтожит или разрушит все, что может быть способно к сопротивлению. Эта задача, надо надеяться, с божьей помощью будет выполнена". "Без бога - ни до порога" - всегда было лозунгом благочестивого короля Карла, особенно когда он отдавал подобные распоряжения.
Но на сей раз божья помощь сильно запоздала. И затеянная таким образом серьезная диверсия потерпела полную неудачу.
Вторая диверсия в 1708 г. оказалась столь же неудачной.
Англичане продолжали и в 1708 г. вести торговлю с Архангельском, но, конечно, им приходилось избегать встречи с шведскими судами. Так, 15 июля 1708 г. в Архангельск пришли английские суда, сообщившие архангельскому воеводе князю П. А. Голицыну, что за ними гнались два военных корабля из эскадры в шесть судов, которые они усмотрели в море. Торговля, по-видимому, была по-прежнему очень оживленной, потому что воевода Голицын даже вел переговоры с "корабельщиками" разных государств относительно того, не могут ли их люди (т. е. матросы и служащие) включиться в подготовку обороны города Архангельска. Эта просьба не могла показаться странной представителям торгового мореплавания стран, наживавшихся на сношениях с Архангельском. И они представили только одно возражение (очевидно, речь шла об англичанах): их государство с шведом в войне не состоит, и поэтому они не могут принять участие в военных действиях, но если с шведами будут и французы (союзники шведов), тогда, "ежели с ними, шведами, будут в приходе французы, (то) они над ними военного случая искать готовы".
Весь Поморский край ждал шведского нападения и усиленно готовился: строилась в Архангельске новая крепость, к защите призывались в Холмогорах, у Пудожского устья, в Двинском уезде посадские люди и крестьяне; бурмистрам велено было вооружать людей, чтобы у них были: "у всякого ружье, копья, и рогатины, и бердыши, и пищали, и фузеи, и пистолеты или у кого какое есть". Гражданское население играло громадную роль в этом крае, где войск было ничтожное количество: "Холмогорцы посацкие люди в службе по Холмогорскому городу вместо солдатов в воротах стоят по караулам, а архангелогородцы посацкие люди и уездные крестьяне в работе на судах возят землю и засыпают и крепят устья, а из уезду стрелцы, которые стреляют птицу и зверя охотники взяты к Архангельскому городу, а достальным посацким людям и уездным крестьянам сказано, чтоб они имели всякое опасение и осторожность и были бы во всякой готовности и никуды без указу из домов своих не разбежались"{12}.
По указу Петра от 28 июля 1708 г., присланному архангельскому воеводе князю Голицыну, велено крепить оборону и ждать шведов, укреплять Архангельск и "новопостроенные крепости". На Пудожском устье, "где чаяно неприятельского приходу", поставлены были при реке, на берегу батареи и заготовлены брандеры, а на Двине устроен мост (плавучий) "с железной толстой цепью". Но "малолюдство" делало оборону трудной, люди разбросаны по необъятной территории малыми кучками, нет солдат, нет рабочих, нужно строить укрепления и по устьям рек, и на Мурмане, и в Архангельске, и в Холмогорах, а "за малолюдством рабочих людей чинится великая мешкота".
На взморье выезжали русские суда высматривать шведский флот, о прибытии которого носились упорные слухи. За границей тоже считали, что нападение на Архангельск и на все Поморье очень возможно.
28 ноября 1708 г. шведский отряд в 200 человек конницы в пехоты вторично напал на Ребальские погосты в Лендерской чети и разорил дотла, а потом сжег пять деревень, жителей же, которые не успели бежать, шведы перебили всех. Сообщая об этом, жители Ребальских погостов предупреждали, что шведы собираются напасть на Кольский острог, на Кемский городок и другие места.
Любопытно, что один крестьянин с Ребальских погостов совершил опаснейшее дело: "ходил За Свойский рубеж для проведывания вестей", узнал и высмотрел много. Он видел обучение шведских солдат "с ружьем триста человек", и из собранных им сведений можно было извлечь полезные данные о ближайших неприятельских намерениях{13}. О том, что шведы сделали бы с русским лазутчиком, пробравшимся в Швецию, если бы он попался, об утонченных и долгих пытках, ожидавших его перед казнью, ему, конечно, было хорошо известно, когда он шел на свой добровольный опасный подвиг...
С большой заботой ждали на Поморье открытия навигации и наступления лета. Но 27-го числа первого летнего месяца 1709 г. под Полтавой произошло великое событие, крайне снизившее военную предприимчивость шведов, и навигационный сезон этого года прошел для поморян вполне благополучно.
4
Второе активное выступление шведов, имевшее несравненно более серьезный диверсионный характер, чем нападения на Поморье, произошло в Ингрии. Генералу Любекеру было приказано напасть на Петербург, взять его и разрушить. Любекер покончит с новой столицей, а король Карл - со старой столицей.
Поход Любекера был решен Карлом явственно под влиянием двух главных мотивов. С одной стороны, угроза Петербургу, конечно, отвлечет часть русских войск от защиты линии Смоленск-Можайск-Москва, с другой стороны, одним ударом будет уничтожен и возникающий флот.
Сам Карл с высоты своего полного высокомерия и непонимания игнорировал русский флот, но он знал, как этим флотом и Петербургом заняты умы кое-кого из его верноподданных, начинавших беспокоиться и, правда, пока почтительнейше и совсем втихомолку роптать в Стокгольме по поводу возникающего вражеского порта и флота на Финском заливе.
С первых же лет Северной войны постройка флота, проходившая в неимоверно трудных условиях, не переставала оставаться в центре внимания русского правительства. Создавая армию, вводя первые необходимейшие государственные преобразования, Петр и его сотрудники прекрасно понимали, что без морской силы нельзя и шагу ступить на Балтике.
Правда, с трудом, но быстро строился флот, и хоть много лет прошло, пока он начал, наконец, играть сначала заметную, а потом и решающую роль в войне, но уже с 1703-1705 гг. его существование никак нельзя было игнорировать.
Конечно, одно дело только "не игнорировать" новое явление, а совсем другое дело - оценить по достоинству его роль в настоящем и учесть его возможное значение в будущем. Ни такой оценки русского флота, ни подобного предвидения в эти годы между Нарвой и Полтавой мы в Западной Европе еще не встречаем.
На самом деле ложно было представление, будто Карл и его генералы так-таки нисколько не тревожились по поводу русских успехов на Неве, на Ладоге, у Копорья. Карл приказал дать серьезнейшую острастку русским в 1708 г. Шведы решили напасть на захваченные русскими территории с двух сторон: с юго-запада - из Эстляндии, и с северо-запада - из Финляндии. Первым двинулся из Эстляндии отряд генерала Штромберга, но его два полка потерпели от войск Апраксина тяжкое поражение.
И тогда-то была совершена попытка нанести очень серьезный удар на устья Невы из Финляндии и со стороны моря, скомбинировав это предприятие с вторжением Карла в Россию. Из Финляндии шел генерал Любекер, в распоряжении которого было около 12 тыс. человек; со стороны моря наступал флот в числе 22 шведских судов.
8 августа войска Любекера, перейдя реку Сестру, подошли к Неве выше Тосны. Одновременно на виду у Кроншлота показались 22 шведских корабля. 29 августа Любекер после очень оживленной артиллерийской перестрелки, продолжавшейся почти три часа, переправился через Неву и пошел искать запасы, собранные в Ингерманландии. Около двух с половиной недель продолжались эти тщетные поиски: русские уничтожили все запасы (кроме тех, которые забрали в Петербург). У Апраксина не было достаточно сил, чтобы напасть с полной уверенностью в победе на Любекера, а у Любекера не хватало сил, чтобы взять Петербург. Шведы занимали берег (ораниенбаумский, как он позже стал называться) и очень долго не знали, что им делать дальше.
Апраксину не очень легко сначала было организовать сопротивление вторгнувшимся шведам. Провианта, правда, у шведов было с самого начала экспедиции очень мало, яо и у русских его было совсем немного. А затем и начальник кавалерии иностранец бригадир Фразер вел себя сомнительно: то двинулся к Ямбургу, куда его вовсе не посылали, то вдруг, захватив у шведов провиант, по непонятной причине сжег его. Словом, Апраксин делает вывод: "Для того прошу ваше величество прислать к конницу доброго командира, ежели не противно вашему величеству известного из русских" (курсив мой. - Е. Т.).
Но голод в отряде Любекера все усиливался в самой угрожающей степени, и уже 14 сентября Апраксин доносил Петру, что, по словам военнопленного квартирмейстера Врико, "Любекер намерен уйти из Ингерманландии"{14}.
У Любекера была сильно потрепанная походом и самым настоящим образом голодавшая армия, перед ним стоял пришедший уже в конце августа шведский флот под командованием Анкерштерна, который так же точно был бессилен взять Кроншлотское укрепление и занять о. Котлин, как сам Любекер был бессилен взять Петербург. Колебания Любекера и Анкерштерна окончились довольно неожиданно. Случилось это так. У Апраксина не было сил покончить с Любекером, но была возможность беспокоить его, нападая малыми отрядами на отдалившиеся от главного шведского лагеря части. При одной из таких стычек у Копорья, где шведам удалось одержать верх, они на беду свою нашли среди попавшей в их руки добычи письмо графа Апраксина к начальнику этого небольшого русского отряда генералу Фразеру. Апраксин сообщал Фразеру, что он спешит к нему с большой армией на помощь. Это письмо именно затем и было написано Апраксиным, чтобы каким-нибудь путем оно попало к Любекеру и сбило его с толку, потому что в тот момент никакой большой армии у Апраксина не было и в помине, никаких подкреплений он сам не получал и другим послать их не мог. Затея Апраксина увенчалась самым блестящим успехом. Любекер и Анкерштерн поверили в реальное значение попавшего в их руки письма. Все колебания кончились, шведам представилось, что им грозит неминуемая катастрофа, если они замешкаются. Решено было поскорее посадить армию на суда Анкерштерна и отплыть подобру-поздорову, не теряя золотого времени. Но это решение и привело их к катастрофе. Любекер покинул свой прежний лагерь и перевел свое войско к самому берегу моря. Сюда, в Копорский залив, к деревне Кривые Ручьи, подошли суда Анкерштерна. Началась трудная посадка войск. Чем больше войск оказывалось на судах и чем малочисленное становился шведский лагерь у Кривых Ручьев, тем смелее русские, находившиеся все время в некотором отдалении, производили свои внезапные нападения. Наконец, когда у неприятеля осталось на берегу лишь около пяти батальонов, Апраксин напал на шведский лагерь и перебил 900, а в плен взял 209 человек. Последние часы посадки имели вид и характер панического бегства. Любекер велел перебить почти всех лошадей, еще оставшихся у шведов после тяжких потерь в этом голодном ингерманландском походе. Шведы впоследствии признавали, что Любекер потерял в провалившейся экспедиции от 4 до 5 тыс. человек и несколько тыс. лошадей.
Провал наступления шведов на Петербург в 1708 г. стал известен в Европе и по логике вещей должен был бы произвести серьезное впечатление. Большая (по тем временам), прекрасно вооруженная шведская армия с обильной кавалерией, поддерживавшаяся большим флотом, полтора месяца воевала против слабых русских сухопутных сил и едва лишь начавшего строиться флота, потерпела без малейших компенсаций тяжелый урон и убралась прочь, боязливо убегая от русских. Однако впечатление от старой победы Карла XII над русскими при Нарве в 1700 г. и новой его же победы над поляками все еще держалось.
Только в Англии начинали подозревать, что какие-то существенные перемены произошли в России со времен Нарвы. И только в Англии внимательно отнеслись к поражению Любекера. Посол Витворт писал в своем донесении в Лондон: "...шведы с боем перешли через реку Неву (had forced a passage) и остановились в Ингрии, вблизи Ямбурга, откуда они установили ежедневные сообщения со своим флотом и после почти шестинедельной остановки, не предприняв ничего, решились переправиться обратно на кораблях, но при этом случае их арьергард был разбит адмиралом Апраксиным". Дальше, со ссылкой на донесение Апраксина, посланное адмиралом из Ямбурга 22 октября, Витворт сообщает, что кроме 900 шведов, перебитых при последнем нападении, и кроме взятых в плен, оставшиеся разбежались по лесам и были там тоже перебиты или взяты в плен{15}. Витворт узнал и об истории с дезориентирующим письмом от Апраксина Фразеру. Но Витворт дает другую версию: "очень странное письмо" (very odd letter), сбившее с толку Любекера, было написано будто бы не Апраксиным, а вице-адмиралом Крюйсом, причем Крюйс извещал, что в Нарве у русских 6 тыс. человек, в Новгороде - 5 тыс. пехоты и 12 тыс. драгун, в Ладоге - 3 тыс. или 4 тыс. человек и что все эти войска вполне снабжены провиантом. Об этом якобы сам Крюйс рассказывал Витворту{16}. Обе версии могли быть правильными: русскому командованию могло показаться более надежным послать не одно, а два таких письма, чтобы быть более уверенным в удаче своей хитрости.