Страница:
Шведский лагерь был совершенно пуст. Левенгаупт бежал среди ночи, приказав остаткам своей разбитой армии соблюдать полнейшую тишину. Петр послал в догоню тысячу конных гренадеров и две тысячи драгун. Этот конный отряд изрубил в лесу часть арьергарда поспешно убегавшей шведской армии. Около 3 тыс. их арьергарда капитулировало, но так как уже после согласия на капитуляцию они вдруг открыли стрельбу, то большая их часть была уничтожена.
Шведы потеряли убитыми и пленными около 8-9 тыс. человек (из 16 с лишним, которые вели бой). Большую часть из этого числа шведских потерь должно отнести к павшим на поле боя и при преследовании, потому что пленных было взято лишь 2673 солдата и 703 офицера.
Русские потеряли больше тысячи (1110 человек) убитыми и 2856 ранеными из участвовавших в бою 10 тыс. человек. Самое убийственное для шведов было в потере всего обоза; Петр, уже образовывая свой "корволант" и гоняясь за Левенгауптом, сознавал вполне отчетливо всю необходимость лишить Карла этой великой подмоги, хотя все-таки он не знал, насколько колоссален обоз. Говорили впоследствии (и это проникло и за границу), будто Петр, запретив даже и думать об отступлении вечером 28 сентября, сказал, что он велел стрелять в него самого, если он прикажет отступить. Во всяком случае всю эту бурную снежную ночь{98} с 28 на 29 сентября он провел, как и его солдаты, то сидя, то лежа на снегу, укутавшись в свой плащ. Уже и эта деталь показывает, с каким напряжением он ждал рассвета и как твердо был уверен в окончательной, бесповоротной победе при возобновлении боя. Но Левенгаупт предпочел уйти, бросив обоз и раненых.
Кроме немецкой листовки, признающей поражение Левенгаупта, мы имеем и другой "летучий листок", на шведском языке, имеющий явной и прямой целью извращение действительности.
Вскоре после битвы под Лесной в Стокгольме вышла "с соизволения и с привилегией от его королевского величества" листовка в шесть страниц, специально посвященная описанию этого сражения. Листовка проникнута от начала до конца духом лжи и хвастовства. Оказывается, не Левенгаупт скрылся ночью вместе со своей армией, а русские "отступили". И если казаки действительно не отступали, а наступали, то это они делали затем, чтобы "прикрыть" отступление всей русской армии. И было русских в бою 40 тыс. человек, а шведов всего 11 тыс. О потере всего обоза автор листовки "забыл" сообщить, он довольствуется лишь указанием, что казаки оказались около каких-то телег и т. д. Но сквозь всю эту густую тучу лжи и сознательных перевираний и передергиваний временами пробивается слабый, совсем тусклый луч истины: листовка признает тяжкие потери шведов, утешая читателя тем, что у русских будто бы потери еще больше. Автор ложно утверждает, что часть шведов, которых не досчитался Левенгаупт после сражения, вовсе не убита и не попала в плен, а просто ушла в Литву{99}. Ничего подобного не было. Те солдаты и офицеры Левенгаупта, которые были отрезаны от своих и которые не подали в плен к русским, блуждали некоторое время по лесам и постепенно истреблялись белорусскими крестьянами.
Сосчитать, сколько именно погибло шведов при преследовании их после сражения при Лесной, было в самом деле трудно.
Белорусские крестьяне не щадили попадавших в их руки "бегучих шведов", и Петр сомневается в первые дни после Лесной, чтобы даже и одна тысяча пришла к Карлу XII из всей армии Левентаупта, "понеже и по лесам мужики зело бьют". Но шведы утверждали, что будто уцелело и пришло к Карлу около 8 тыс. Эта цифра несколько преувеличена. Впоследствии и русские останавливались на цифре 6700 человек.
Народный характер войны, начавшейся после вторжения Карла XII на русскую территорию, уже сказывался не только в Белоруссии, но и в Северской Украине, куда вступала главная шведская армия, и агрессору не помогали его воззвания к населению ("прелестные писма"). Петру доносили: "Король стоит еще на границе Черкаской и посылал с прелесными писмами. Но сей народ, за помощию божиею зело твердо стоять и писма приносят, а сами бегут в городы и леса, а деревни все жгут"{100}.
Не следует преувеличивать, как иногда делают, полной будто бы неожиданности для Европы позднейшего разгрома Карла. Те, "то был поближе к Швеции, например двор и правительство Дании, уже после Лесной предвидели для Карла недоброе, потому что они знали, как истощает король свое государство этой бесконечной, далекой, тяжелой войной. Вот что доносил, например, князь В. Л. Долгорукий Меншикову 30 ноября 1708 г. из Копенгагена: "Победу над швецким генералом Левингоуптом здесь приписуют к великой славе и ко упреждениям интересом царского величества, королю же швецкому к крайней худобе, и не чают чтоб он, потеряв такой корпус, до конца сея войны уж поправитца мог". В Дании знали о постоянных требованиях подкреплений, с которыми после Лесной король Карл обращается к своему государству: "Хотя как возможно во всей швецкой земле берут рекорут, и за великую скудостью людей пишут стариков, конечно таких, у коих от старости зубов нет, и робят, которые не без труда поднять мушкет могут, однако ж собрав и таких, не чают чтобы мочь знатного с такими людьми учинить, когда лутчие свои войска разтерял, не учиня с оными ничего..." В Копенгагене даже думали после Лесной, что, "потеряв такой корпус, король шведской вскоре будет просить миру", до такой степени "ту над Левенгоптом победу здесь высоко ставят"{101}.
Понимание великого значения победы при Лесной нескоро распространялось в Европе, но в конце концов русским резидентам при иностранных дворах удавалось многое разъяснить правительствам, при которых они были аккредитованы. О победе, о "высочайшей его царского величества команде", о значении для "всей нашей нации" этой "неизмеримой виктории" восторженно писал русский посол в Гааге А. А. Матвеев еще два с лишком месяца спустя, обращаясь к Меншикову по своему частному делу{102}.
В тот момент было крайне существенно, что необычайно благоприятное для России впечатление произвела битва у Лесной также в Константинополе. В России было известно, какие усилия употребляет шведская дипломатия, чтобы убедить султана и визиря в необходимости скорейшего вторжения турок и их вассалов крымских татар - на Украину. Эта агитация вражеских агентов ("возмутителей") серьезно беспокоила Петра с самого начала вторжения шведов: "... сего дня приехал господин Рагузинской и привес писмо от посла нашего из Константинополя, которой ко мне пишет, хотя и было, не без великого опасения (о чем он наперед сего писал), однакож ныне весьма безопасно с помощию божиею паки утвердилось, и все возмутители отвергнуты, которому деду, пишет, болшую причину к нашей пользе Левенгоуптова баталия"{103}. Было ясно, что новая опасность с юга отсрочена и что турки будут ждать решающих событий на украинском театре военных действий.
17
Неладно для шведов начиналось их вторжение в Северскую Украину. Стародуб был потерян, говорят шведские документы, якобы из-за оплошности генерала Лагеркроны. Но вовсе не в генерале Лагеркроне было дело, а в том, что у шведов уже не хватало сил, чтобы осаждать и брать города, начиная хотя бы с того же Стародуба, где были и продовольствие и артиллерия. Прошли и к Новгороду-Северскому, но и на него не решились напасть и овладеть им.
По дневнику Адлерфельда, все выходит гораздо спокойнее и благообразнее у шведов, чем это было в действительности (а ведь за Адлерфельдом и Нордбергом следует не только шведская, но и вся европейская историография, когда дело идет о походе Карла в Россию). Главная армия Карла, узнав о занятии Стародуба русскими, пошла в Рухово, куда и прибыла 13 октября, и здесь-то к Карлу присоединились жалкие остатки разгромленной за две недели перед тем при Лесной армии Левенгаупта. 6700 человек без обоза, почти без артиллерии, но с массой больных и раненых. Соединившись с Левенгауптом, с которым не так, не там и не тогда мечтал увидеться Карл, королевская армия пошла из Рухова в Сколково, а из Сколкова 16 октября в. Чериков, и "18-го король прошел направо от Стародуба, а остальная армия налево. Неприятель, который был в Стародубе, показался и обеспокоил в этот день обоз". А затем, уже к югу от Стародуба, армия вошла в Пануровку 19 октября{104}.
Так повествует Адлерфельд. Но в этом рассказе есть все, кроме того, что должно было бы явиться главным содержанием. По русским свидетельствам, которые вполне достойны доверия, потому что в них все строго мотивировано и логически согласовано, прохождение шведов "возле" Стародуба рисуется совсем иначе.
Оказывается, что, во-первых, король совсем не ограничился только выговором генералу Лагеркроне и восклицанием: "он совсем сошел с ума!", а велел ему вернуться к Стародубу и взять город. Лагеркрона, вернувшись, пытался это сделать, но был несколько раз с полным успехом отброшен русскими и ушел от города окончательно, потеряв тысячу человек. "... а Стародуб так удовольствован, - пишет Петр, - хотя неприятель ко оному подходил неоднократно, но, потеряв многих своих, паки уступити принужден, и ради того, не дерзнув более атаковать того города отступил". Мало того, царь с особым ликованием констатирует, что настроение народа лишает шведов всякой помощи: "и великой недостаток в фураже и провиянте имеют"{105} , а притом вот как показание Петра расшифровывает мягкий намек королевского камергера и спутника Адлерфельда о том, что неприятель (русские. - Е. Т.) беспокоил (incommoda) шведский обоз: "а партии наши непрестанно к неприятелю подъежжают и многих побивают и в полон привозят".
Говоря о Стародубе, должно отметить одну подробность: необычайно характерно для Мазепы в тот момент, когда и Карл XII и Шереметев разными путями шли к Стародубу, распоряжение, которое он отдал стародубским властям: впустить беспрепятственно в Стародуб тех, кто первый успеет подойти. Шведов так шведов, русских - так русских{106}. Он в эти первые дни октября еще вел игру, делая свою ставку разом на две карты. Ему еще нужно было выждать и узнать окончательное решение Карла XII касательно ближайшего направления похода. Первыми, по всем имевшимся у гетмана данным, в Стародуб должны были бы прийти шведы, но тут им не повезло: командовавший их авангардным отрядом генерал Лагеркрона заблудился или был сбит с толку крестьянами, круто отклонился к западу от Стародуба и прошел мимо него. Тогда русские под начальством Инфланта заняли город и укрепились в нем.
Глава III. От вторжения шведов в Северскую Украину до начала осады Полтавы (Сентябрь 1708 г. - апрель 1709 г.)
1
Шведские историки систематически игнорируют и превосходство русской стратегии в 1708-1709 гг., и доблесть русских регулярных войск, защищавших свое отечество от вторгшегося насильника и захватчика, зверски расправлявшегося с населением. Но, кроме того, западная историография (все равно какая: английская, немецкая, шведская) совсем уже не желает считаться даже в самой малой степени со значением народной войны в Белоруссии и на Украине. Что какие-то "мужики" могли так существенно подготовить неизбежный полный разгром "непобедимого паладина", "льва полуночи", "северного Александра Македонского", что катастрофа под Полтавой и позор у Переволочной были конечным результатом, созданным долгими усилиями не только войск в строю, но и ожесточенным упорством народного сопротивления, - это кажется невозможным для некоторых западных историков и биографов, внутренне всегда от души сожалеющих о неудаче шведского воителя и старающихся свести объяснение его плачевного провала к случайным ошибкам и роковым природным условиям, в которых развертывался поход. Возьмем в виде образчика хотя бы специальное исследование Эрнеста Карлсона, оказавшее большое влияние на Стилле и позднейших историков вообще. Вот его конечный вывод: 1. После трехмесячных "энергичных попыток" Карл должен был отказаться от своего плана идти через Смоленск на Москву. 2. После этого "с досады" (Карлсон даже вставляет в шведское повествование французское выражение "par depit") в сентябре 1708 г. король идет на Украину, где надеется получить "хорошие зимние квартиры". 3. Но и это оказывается невозможным вследствие "неудавшейся попытки восстания Мазепы". 4. Король тогда принужден "в суровейшую зиму" воевать в Восточной Украине и давать там ненужные битвы (onyttiga strider) и истощать свои "превосходные войска"{1}.
После чего - Полтава и гибель.
Шведский историк даже не замечает, что он не дает объяснения тех фактов, которые излагает. Почему Карл должен был отказаться от похода на Смоленск? Потому что уже в Белоруссии его встретило сопротивление населения, убегавшего в леса, не дававшего ни хлеба, ни сена, и дальше, от Старишей к Смоленску, это явно должно было стать еще хуже. Почему не удалось "восстание Мазепы", но зато очень хорошо удалось восстание против Мазепы? Потому что народные массы желали гибели шведского агрессора и украинского изменника. Почему король с армией в свирепую стужу должен был, бросив плохие зимние квартиры в Ромнах и еще худшие в Гадяче (а других не было, так как обещанный Мазепой Батурин был сожжен), толкаться от Веприка к Опошне, от Опошни к Ахтырке, которую взять не было сил, от Ахтырки к Краснокутску, а оттуда к Коломаку и вернуться снова к Опошне, и все на походе, все без квартир? Да потому, что, несмотря на самые неистовые зверства захватчиков именно в "Восточной", т. е. Слободской, Украине, население по-прежнему прятало припасы, сжигало дома и скрывалось в лесах.
Всего этого историки вроде Эрнеста Карлсона не желают замечать. Так и обрел ищущий Карл XII "хорошие квартиры" только в своих холодных шатрах и палатках и на голодной диете под валом города Полтавы, куда его не пустили, как не пустили его ни в Мглин, ни в Стародуб, ни в Новгород-Северский, ни в Ахтырку. И не пустили его не только гарнизоны, но и активно помогавшее им население. Эти последние "квартиры" оказались 27 июня 1709 г. в русских руках, потому что в этот день русское войско пожало плоды не только своих предшествующих побед на поле брани, но и долгой, не прекращавшейся почти целый год, народной войны, так страшно истощившей "превосходные войска" агрессора.
И из Мглина, и из Почепа, и из Стародуба шли хорошие вести о том, как держит себя население в этот труднейший момент первой встречи северских украинцев с неприятельской армией. "А черкасы сбираютца по городкам и в леса вывозят жены и дети и хлеб по ямом хоронят. А я им сказал, что идут наши полки и они тому зело рады и ожидают"{2} , - так доносил Федор Бартенев, "адьютант лейб-гвардии", Меншикову из Почепа 24 сентября 1708 г. Шведы приближались к Стародубу. Впоследствии в большую заслугу стародубскому полковнику Скоропадскому была поставлена царем патриотическая твердость жителей Стародуба и всего стародубского полка. Но население вовсе не нуждалось в одобрении или поощрении своего полковника. Оно без всяких начальственных внушений и колебаний решительно приготовилось к обороне.
Скоропадский был посажен в 1706 г. Мазепой на место полковника, но когда получил от Мазепы предложение примкнуть к изменническому предприятию, то отказался. За это Петр и сделал его гетманом в ноябре 1708 г.
О том, как встретила неприятеля Белоруссия, а за ней Северская Украина в июле - августе - сентябре 1708 г., мы уже говорили. Можно смело сказать, что если, например, в ноябре и декабре 1708 г. и в январе и феврале 1709 г. народная война на Украине совершенно определенно влияла на все военные планы шведского штаба и на его блуждания с полуголодной обмерзающей армией от Ромен к Гадячу, оттуда к Веприку, оттуда мимо Ахтырки к Опошне, к Краснокутску, к Коломаку, опять к Опошне, то хоть и не так явственно народное сопротивление в Белоруссии и Северской Украине оказывало давление на все главные решения Карла уже в конце лета и в начале и середине осени 1708 г.
Обострился вопрос о продовольствии для людей, не хватало сена для лошадей (об овсе забыли давно и думать). Крестьяне разбегались во все стороны, сжигали или закалывали в землю, пли прятали в соседних лесах все, что только могли, и исчезали. Ни расстрелы, ни пытки пойманных не помогали. Хронический полуголод, в котором жила поэтому шведская армия с момента вступления в Белоруссию, во-первых, не дал возможности главной королевской армии спокойно подождать Левенгаупта на Днепре, в Могилеве или хотя бы даже за Днепром, недалеко от реки, но заставил сорваться с места и, круто переменив направление, идти не на Смоленск по "оголоженной" дороге, а на Стародуб. Во-вторых, население не давало никаких сведений о русской армии, а если и давало, то неправильные или неточные. И в то же время шведы чувствовали себя окруженными тучей добровольных шереметевских лазутчиков, доносивших в русский штаб о всяком передвижении неприятеля. Крестьяне не только следили за неприятелем, но и играли главную роль в качестве Дозорщиков на громадной русской западной границе.
В сентябре и октябре 1708 г. в цепи пограничных дозорщиков по всей линии от Днепра до Двины стояли караулы: "у реки Днепра у земляной крепости дворянин, да два человека солдат, двадцать человек крестьян. В урочище Тишине один солдат да десять крестьян. Да в урочище Черной Грязи солдат да десять крестьян... У крепости на Выдерском перевозе дворянин да три человека солдат, да тридцать крестьян... В урочище Есеновиках - солдат да десять крестьян..." У земляной крепости на Витебской дороге та же картина: один дворянин, три солдата и тридцать крестьян. "У земляной крепости возле реки Двины" на двух солдат двадцать крестьян. Все остальные документальные показания в том же роде. На пограничном, участке на Днепре дежурят "попеременно" на самых опасных местах восемь дворян, двадцать четыре солдата и двести сорок пять крестьян{3}.
2
Мы подошли к моменту вторжения шведов в Украину. И раньше, чем продолжать хронологическую линию изложения, необходимо дать представление о том общем фоне, на котором вырисовываются контуры всей картины.
Начнем с общей характеристики. Еще нет пока сколько-нибудь обстоятельной, детальной, специальной истории социальных отношений на Украине во время десятилетия, предшествовавшего Полтаве, не выявлен, например, фактический материал о том, в чем именно выразилось личное и непосредственное участие Мазепы в помощи крепостническим усилиям "державцев", хотя его полное сочувствие им (за что тоже, конечно, его никогда не любила народная масса) совершенно несомненно. Углубляться в эту особую, капитально важную и очень пока недостаточно разработанную тему значило бы написать не главу о народном сопротивлении шведам в год нашествия, а большое исследование, захватывающее последние десятилетия XVII в. и первые - XVIII в., социально-экономической истории Украины.
Народное сопротивление агрессору на Украине в 1708-1709 гг. характеризуется прежде всего теми, не поддающимися никакому кривотолкованию, обобщающими оценками, которые мы находим и в переписке Петра, и в фактах, приводимых в донесениях Меншикова (в драгоценном рукописном фонде Меншикова, хранящемся в архиве Института истории Академии наук, и ЦГАДА, в фонде "Малороссийские дела"), и в отрывочных показаниях, идущих с шведской стороны, и в некоторых уже изданных материалах. Работа, посвященная нашествию 1708-1709 гг., вовсе не должна скрупулезно приводить все случаи, характеризующие враждебное отношение населения Украины к шведам, чтобы доказать, что народное сопротивление было налицо. Эти разрозненные, случайно сохранившиеся факты имеют лишь иллюстрирующее значение.
Сколько бы отдельных известий, касающихся случаев столкновения в том или ином месте крестьян или горожан с шведами, ни привести - все это не имело бы, конечно, значения окончательного, неопровержимого доказательства, если бы у нас не было прежде всего русских и шведских свидетельств обобщающего характера, идущих от Петра, с одной стороны, и от штаба неприятеля, с другой.
Те "историки" Украины, вроде пресловутого Андрусайка (Андрусяка), которые работают ныне в Нью-Йорке и Бостоне, совершенно игнорируют историческое значение материала отдельных дробных фактов народного сопротивления, якобы случайных, недостоверных, недобросовестно изложенных и г. д. Но при этом они игнорируют (конечно, совершенно сознательно, в целях извращения исторической действительности) то основное, решающее обстоятельство, что эти отдельные, дошедшие до нас (часто лишь счастливым случаем сохранившиеся, вроде поврежденных водой или огнем документов драгоценнейшего фонда Меншикова в ЛОИИ**) свидетельства подкрепляют основной яркий факт, который с такой радостью подтверждает неоднократно в своих обобщенных;оценках Петр и который со своей стороны сухо, неприязненно, нехотя приходится признать также шведам.
Эти украинские "историки" из Бостона, Нью-Йорка и Чикаго отрицают народную войну против шведов и мазепинцев только потому, что никто не занимался ни в шведском, ни в русском стане регистрацией и конкретным описанием отдельных проявлений народного сопротивления против агрессоров и изменников. Они прикидываются непонимающими, что означают неоднократные горячие хвалы Петра и представителей высшего, среднего и низшего русского командования патриотической верности и самоотверженности украинского населения. Они не желают также понять постоянных жалоб шведов на то, что белорусские и украинские крестьяне закапывают в землю свои запасы, "оголаживают" территорию, по которой движется неприятель, и убегают в леса, несмотря ни на какие посулы и угрозы, ни на какие пытки и казни. Эти горе-историки притворяются непонимающими, что если, например, шведские летописцы и участники вторжения, вроде Нордберга или Адлерфельда, или позднейшие шведские историки, вроде Лундблада, прямо говорят о непрерывных битвах отступающих от Лесной шведов "с разъяренными жителями", то совершенно незачем предъявлять источникам абсурдное требование, чтобы они подробно расписывали о том, как эти непрерывные партизанские нападения происходили.
Этот факт враждебного отношения населения Украины, прежде всего крестьян и массы городского населения, к шведскому агрессору история установила на самом несокрушимом фундаменте, какой только можно себе представить: на невозможности объяснить ряд явлений, если забыть эти основные, решающие свидетельства вождей и русского и неприятельского лагерей. Петр, Меншиков, Шереметев, ряд начальников отдельных частей, с одной стороны, Адлерфельд, Нордберг, Гилленкрок, не разлучавшиеся в течение всего похода с Карлом XII, с другой стороны, в своих показаниях подтверждают и объясняют многое, и им незачем пускаться в подробности, - за правдивость и реальное значение основных утверждений говорит очевидность. Без враждебного отношения народной массы немыслим был полный и быстрый провал всех планов Мазепы и изменившей части старшины, невозможна гибель Сечи, невозможно было изменникам найти и обеспечить для шведов на сколько-нибудь длительное время спокойные зимние квартиры ни вблизи, ни вдали от Шереметева и Меншикова. Немыслимо л было героическое сопротивление и помощь населения гарнизону в Веприке, в Полтаве, смутившая шведов полная готовность к подобному же сопротивлению в Мглине, в Почепе, в Стародубе, в Новгороде-Северском, в Ахтырке. Немыслимо было бы полное и повсеместное решительное нежелание помогать шведам снабжением, несмотря ни на посулы, ни на страшные пытки и избиения, несмотря на совсем неслыханные зверства шведов в Слободской Украине и других местах.
Шведы потеряли убитыми и пленными около 8-9 тыс. человек (из 16 с лишним, которые вели бой). Большую часть из этого числа шведских потерь должно отнести к павшим на поле боя и при преследовании, потому что пленных было взято лишь 2673 солдата и 703 офицера.
Русские потеряли больше тысячи (1110 человек) убитыми и 2856 ранеными из участвовавших в бою 10 тыс. человек. Самое убийственное для шведов было в потере всего обоза; Петр, уже образовывая свой "корволант" и гоняясь за Левенгауптом, сознавал вполне отчетливо всю необходимость лишить Карла этой великой подмоги, хотя все-таки он не знал, насколько колоссален обоз. Говорили впоследствии (и это проникло и за границу), будто Петр, запретив даже и думать об отступлении вечером 28 сентября, сказал, что он велел стрелять в него самого, если он прикажет отступить. Во всяком случае всю эту бурную снежную ночь{98} с 28 на 29 сентября он провел, как и его солдаты, то сидя, то лежа на снегу, укутавшись в свой плащ. Уже и эта деталь показывает, с каким напряжением он ждал рассвета и как твердо был уверен в окончательной, бесповоротной победе при возобновлении боя. Но Левенгаупт предпочел уйти, бросив обоз и раненых.
Кроме немецкой листовки, признающей поражение Левенгаупта, мы имеем и другой "летучий листок", на шведском языке, имеющий явной и прямой целью извращение действительности.
Вскоре после битвы под Лесной в Стокгольме вышла "с соизволения и с привилегией от его королевского величества" листовка в шесть страниц, специально посвященная описанию этого сражения. Листовка проникнута от начала до конца духом лжи и хвастовства. Оказывается, не Левенгаупт скрылся ночью вместе со своей армией, а русские "отступили". И если казаки действительно не отступали, а наступали, то это они делали затем, чтобы "прикрыть" отступление всей русской армии. И было русских в бою 40 тыс. человек, а шведов всего 11 тыс. О потере всего обоза автор листовки "забыл" сообщить, он довольствуется лишь указанием, что казаки оказались около каких-то телег и т. д. Но сквозь всю эту густую тучу лжи и сознательных перевираний и передергиваний временами пробивается слабый, совсем тусклый луч истины: листовка признает тяжкие потери шведов, утешая читателя тем, что у русских будто бы потери еще больше. Автор ложно утверждает, что часть шведов, которых не досчитался Левенгаупт после сражения, вовсе не убита и не попала в плен, а просто ушла в Литву{99}. Ничего подобного не было. Те солдаты и офицеры Левенгаупта, которые были отрезаны от своих и которые не подали в плен к русским, блуждали некоторое время по лесам и постепенно истреблялись белорусскими крестьянами.
Сосчитать, сколько именно погибло шведов при преследовании их после сражения при Лесной, было в самом деле трудно.
Белорусские крестьяне не щадили попадавших в их руки "бегучих шведов", и Петр сомневается в первые дни после Лесной, чтобы даже и одна тысяча пришла к Карлу XII из всей армии Левентаупта, "понеже и по лесам мужики зело бьют". Но шведы утверждали, что будто уцелело и пришло к Карлу около 8 тыс. Эта цифра несколько преувеличена. Впоследствии и русские останавливались на цифре 6700 человек.
Народный характер войны, начавшейся после вторжения Карла XII на русскую территорию, уже сказывался не только в Белоруссии, но и в Северской Украине, куда вступала главная шведская армия, и агрессору не помогали его воззвания к населению ("прелестные писма"). Петру доносили: "Король стоит еще на границе Черкаской и посылал с прелесными писмами. Но сей народ, за помощию божиею зело твердо стоять и писма приносят, а сами бегут в городы и леса, а деревни все жгут"{100}.
Не следует преувеличивать, как иногда делают, полной будто бы неожиданности для Европы позднейшего разгрома Карла. Те, "то был поближе к Швеции, например двор и правительство Дании, уже после Лесной предвидели для Карла недоброе, потому что они знали, как истощает король свое государство этой бесконечной, далекой, тяжелой войной. Вот что доносил, например, князь В. Л. Долгорукий Меншикову 30 ноября 1708 г. из Копенгагена: "Победу над швецким генералом Левингоуптом здесь приписуют к великой славе и ко упреждениям интересом царского величества, королю же швецкому к крайней худобе, и не чают чтоб он, потеряв такой корпус, до конца сея войны уж поправитца мог". В Дании знали о постоянных требованиях подкреплений, с которыми после Лесной король Карл обращается к своему государству: "Хотя как возможно во всей швецкой земле берут рекорут, и за великую скудостью людей пишут стариков, конечно таких, у коих от старости зубов нет, и робят, которые не без труда поднять мушкет могут, однако ж собрав и таких, не чают чтобы мочь знатного с такими людьми учинить, когда лутчие свои войска разтерял, не учиня с оными ничего..." В Копенгагене даже думали после Лесной, что, "потеряв такой корпус, король шведской вскоре будет просить миру", до такой степени "ту над Левенгоптом победу здесь высоко ставят"{101}.
Понимание великого значения победы при Лесной нескоро распространялось в Европе, но в конце концов русским резидентам при иностранных дворах удавалось многое разъяснить правительствам, при которых они были аккредитованы. О победе, о "высочайшей его царского величества команде", о значении для "всей нашей нации" этой "неизмеримой виктории" восторженно писал русский посол в Гааге А. А. Матвеев еще два с лишком месяца спустя, обращаясь к Меншикову по своему частному делу{102}.
В тот момент было крайне существенно, что необычайно благоприятное для России впечатление произвела битва у Лесной также в Константинополе. В России было известно, какие усилия употребляет шведская дипломатия, чтобы убедить султана и визиря в необходимости скорейшего вторжения турок и их вассалов крымских татар - на Украину. Эта агитация вражеских агентов ("возмутителей") серьезно беспокоила Петра с самого начала вторжения шведов: "... сего дня приехал господин Рагузинской и привес писмо от посла нашего из Константинополя, которой ко мне пишет, хотя и было, не без великого опасения (о чем он наперед сего писал), однакож ныне весьма безопасно с помощию божиею паки утвердилось, и все возмутители отвергнуты, которому деду, пишет, болшую причину к нашей пользе Левенгоуптова баталия"{103}. Было ясно, что новая опасность с юга отсрочена и что турки будут ждать решающих событий на украинском театре военных действий.
17
Неладно для шведов начиналось их вторжение в Северскую Украину. Стародуб был потерян, говорят шведские документы, якобы из-за оплошности генерала Лагеркроны. Но вовсе не в генерале Лагеркроне было дело, а в том, что у шведов уже не хватало сил, чтобы осаждать и брать города, начиная хотя бы с того же Стародуба, где были и продовольствие и артиллерия. Прошли и к Новгороду-Северскому, но и на него не решились напасть и овладеть им.
По дневнику Адлерфельда, все выходит гораздо спокойнее и благообразнее у шведов, чем это было в действительности (а ведь за Адлерфельдом и Нордбергом следует не только шведская, но и вся европейская историография, когда дело идет о походе Карла в Россию). Главная армия Карла, узнав о занятии Стародуба русскими, пошла в Рухово, куда и прибыла 13 октября, и здесь-то к Карлу присоединились жалкие остатки разгромленной за две недели перед тем при Лесной армии Левенгаупта. 6700 человек без обоза, почти без артиллерии, но с массой больных и раненых. Соединившись с Левенгауптом, с которым не так, не там и не тогда мечтал увидеться Карл, королевская армия пошла из Рухова в Сколково, а из Сколкова 16 октября в. Чериков, и "18-го король прошел направо от Стародуба, а остальная армия налево. Неприятель, который был в Стародубе, показался и обеспокоил в этот день обоз". А затем, уже к югу от Стародуба, армия вошла в Пануровку 19 октября{104}.
Так повествует Адлерфельд. Но в этом рассказе есть все, кроме того, что должно было бы явиться главным содержанием. По русским свидетельствам, которые вполне достойны доверия, потому что в них все строго мотивировано и логически согласовано, прохождение шведов "возле" Стародуба рисуется совсем иначе.
Оказывается, что, во-первых, король совсем не ограничился только выговором генералу Лагеркроне и восклицанием: "он совсем сошел с ума!", а велел ему вернуться к Стародубу и взять город. Лагеркрона, вернувшись, пытался это сделать, но был несколько раз с полным успехом отброшен русскими и ушел от города окончательно, потеряв тысячу человек. "... а Стародуб так удовольствован, - пишет Петр, - хотя неприятель ко оному подходил неоднократно, но, потеряв многих своих, паки уступити принужден, и ради того, не дерзнув более атаковать того города отступил". Мало того, царь с особым ликованием констатирует, что настроение народа лишает шведов всякой помощи: "и великой недостаток в фураже и провиянте имеют"{105} , а притом вот как показание Петра расшифровывает мягкий намек королевского камергера и спутника Адлерфельда о том, что неприятель (русские. - Е. Т.) беспокоил (incommoda) шведский обоз: "а партии наши непрестанно к неприятелю подъежжают и многих побивают и в полон привозят".
Говоря о Стародубе, должно отметить одну подробность: необычайно характерно для Мазепы в тот момент, когда и Карл XII и Шереметев разными путями шли к Стародубу, распоряжение, которое он отдал стародубским властям: впустить беспрепятственно в Стародуб тех, кто первый успеет подойти. Шведов так шведов, русских - так русских{106}. Он в эти первые дни октября еще вел игру, делая свою ставку разом на две карты. Ему еще нужно было выждать и узнать окончательное решение Карла XII касательно ближайшего направления похода. Первыми, по всем имевшимся у гетмана данным, в Стародуб должны были бы прийти шведы, но тут им не повезло: командовавший их авангардным отрядом генерал Лагеркрона заблудился или был сбит с толку крестьянами, круто отклонился к западу от Стародуба и прошел мимо него. Тогда русские под начальством Инфланта заняли город и укрепились в нем.
Глава III. От вторжения шведов в Северскую Украину до начала осады Полтавы (Сентябрь 1708 г. - апрель 1709 г.)
1
Шведские историки систематически игнорируют и превосходство русской стратегии в 1708-1709 гг., и доблесть русских регулярных войск, защищавших свое отечество от вторгшегося насильника и захватчика, зверски расправлявшегося с населением. Но, кроме того, западная историография (все равно какая: английская, немецкая, шведская) совсем уже не желает считаться даже в самой малой степени со значением народной войны в Белоруссии и на Украине. Что какие-то "мужики" могли так существенно подготовить неизбежный полный разгром "непобедимого паладина", "льва полуночи", "северного Александра Македонского", что катастрофа под Полтавой и позор у Переволочной были конечным результатом, созданным долгими усилиями не только войск в строю, но и ожесточенным упорством народного сопротивления, - это кажется невозможным для некоторых западных историков и биографов, внутренне всегда от души сожалеющих о неудаче шведского воителя и старающихся свести объяснение его плачевного провала к случайным ошибкам и роковым природным условиям, в которых развертывался поход. Возьмем в виде образчика хотя бы специальное исследование Эрнеста Карлсона, оказавшее большое влияние на Стилле и позднейших историков вообще. Вот его конечный вывод: 1. После трехмесячных "энергичных попыток" Карл должен был отказаться от своего плана идти через Смоленск на Москву. 2. После этого "с досады" (Карлсон даже вставляет в шведское повествование французское выражение "par depit") в сентябре 1708 г. король идет на Украину, где надеется получить "хорошие зимние квартиры". 3. Но и это оказывается невозможным вследствие "неудавшейся попытки восстания Мазепы". 4. Король тогда принужден "в суровейшую зиму" воевать в Восточной Украине и давать там ненужные битвы (onyttiga strider) и истощать свои "превосходные войска"{1}.
После чего - Полтава и гибель.
Шведский историк даже не замечает, что он не дает объяснения тех фактов, которые излагает. Почему Карл должен был отказаться от похода на Смоленск? Потому что уже в Белоруссии его встретило сопротивление населения, убегавшего в леса, не дававшего ни хлеба, ни сена, и дальше, от Старишей к Смоленску, это явно должно было стать еще хуже. Почему не удалось "восстание Мазепы", но зато очень хорошо удалось восстание против Мазепы? Потому что народные массы желали гибели шведского агрессора и украинского изменника. Почему король с армией в свирепую стужу должен был, бросив плохие зимние квартиры в Ромнах и еще худшие в Гадяче (а других не было, так как обещанный Мазепой Батурин был сожжен), толкаться от Веприка к Опошне, от Опошни к Ахтырке, которую взять не было сил, от Ахтырки к Краснокутску, а оттуда к Коломаку и вернуться снова к Опошне, и все на походе, все без квартир? Да потому, что, несмотря на самые неистовые зверства захватчиков именно в "Восточной", т. е. Слободской, Украине, население по-прежнему прятало припасы, сжигало дома и скрывалось в лесах.
Всего этого историки вроде Эрнеста Карлсона не желают замечать. Так и обрел ищущий Карл XII "хорошие квартиры" только в своих холодных шатрах и палатках и на голодной диете под валом города Полтавы, куда его не пустили, как не пустили его ни в Мглин, ни в Стародуб, ни в Новгород-Северский, ни в Ахтырку. И не пустили его не только гарнизоны, но и активно помогавшее им население. Эти последние "квартиры" оказались 27 июня 1709 г. в русских руках, потому что в этот день русское войско пожало плоды не только своих предшествующих побед на поле брани, но и долгой, не прекращавшейся почти целый год, народной войны, так страшно истощившей "превосходные войска" агрессора.
И из Мглина, и из Почепа, и из Стародуба шли хорошие вести о том, как держит себя население в этот труднейший момент первой встречи северских украинцев с неприятельской армией. "А черкасы сбираютца по городкам и в леса вывозят жены и дети и хлеб по ямом хоронят. А я им сказал, что идут наши полки и они тому зело рады и ожидают"{2} , - так доносил Федор Бартенев, "адьютант лейб-гвардии", Меншикову из Почепа 24 сентября 1708 г. Шведы приближались к Стародубу. Впоследствии в большую заслугу стародубскому полковнику Скоропадскому была поставлена царем патриотическая твердость жителей Стародуба и всего стародубского полка. Но население вовсе не нуждалось в одобрении или поощрении своего полковника. Оно без всяких начальственных внушений и колебаний решительно приготовилось к обороне.
Скоропадский был посажен в 1706 г. Мазепой на место полковника, но когда получил от Мазепы предложение примкнуть к изменническому предприятию, то отказался. За это Петр и сделал его гетманом в ноябре 1708 г.
О том, как встретила неприятеля Белоруссия, а за ней Северская Украина в июле - августе - сентябре 1708 г., мы уже говорили. Можно смело сказать, что если, например, в ноябре и декабре 1708 г. и в январе и феврале 1709 г. народная война на Украине совершенно определенно влияла на все военные планы шведского штаба и на его блуждания с полуголодной обмерзающей армией от Ромен к Гадячу, оттуда к Веприку, оттуда мимо Ахтырки к Опошне, к Краснокутску, к Коломаку, опять к Опошне, то хоть и не так явственно народное сопротивление в Белоруссии и Северской Украине оказывало давление на все главные решения Карла уже в конце лета и в начале и середине осени 1708 г.
Обострился вопрос о продовольствии для людей, не хватало сена для лошадей (об овсе забыли давно и думать). Крестьяне разбегались во все стороны, сжигали или закалывали в землю, пли прятали в соседних лесах все, что только могли, и исчезали. Ни расстрелы, ни пытки пойманных не помогали. Хронический полуголод, в котором жила поэтому шведская армия с момента вступления в Белоруссию, во-первых, не дал возможности главной королевской армии спокойно подождать Левенгаупта на Днепре, в Могилеве или хотя бы даже за Днепром, недалеко от реки, но заставил сорваться с места и, круто переменив направление, идти не на Смоленск по "оголоженной" дороге, а на Стародуб. Во-вторых, население не давало никаких сведений о русской армии, а если и давало, то неправильные или неточные. И в то же время шведы чувствовали себя окруженными тучей добровольных шереметевских лазутчиков, доносивших в русский штаб о всяком передвижении неприятеля. Крестьяне не только следили за неприятелем, но и играли главную роль в качестве Дозорщиков на громадной русской западной границе.
В сентябре и октябре 1708 г. в цепи пограничных дозорщиков по всей линии от Днепра до Двины стояли караулы: "у реки Днепра у земляной крепости дворянин, да два человека солдат, двадцать человек крестьян. В урочище Тишине один солдат да десять крестьян. Да в урочище Черной Грязи солдат да десять крестьян... У крепости на Выдерском перевозе дворянин да три человека солдат, да тридцать крестьян... В урочище Есеновиках - солдат да десять крестьян..." У земляной крепости на Витебской дороге та же картина: один дворянин, три солдата и тридцать крестьян. "У земляной крепости возле реки Двины" на двух солдат двадцать крестьян. Все остальные документальные показания в том же роде. На пограничном, участке на Днепре дежурят "попеременно" на самых опасных местах восемь дворян, двадцать четыре солдата и двести сорок пять крестьян{3}.
2
Мы подошли к моменту вторжения шведов в Украину. И раньше, чем продолжать хронологическую линию изложения, необходимо дать представление о том общем фоне, на котором вырисовываются контуры всей картины.
Начнем с общей характеристики. Еще нет пока сколько-нибудь обстоятельной, детальной, специальной истории социальных отношений на Украине во время десятилетия, предшествовавшего Полтаве, не выявлен, например, фактический материал о том, в чем именно выразилось личное и непосредственное участие Мазепы в помощи крепостническим усилиям "державцев", хотя его полное сочувствие им (за что тоже, конечно, его никогда не любила народная масса) совершенно несомненно. Углубляться в эту особую, капитально важную и очень пока недостаточно разработанную тему значило бы написать не главу о народном сопротивлении шведам в год нашествия, а большое исследование, захватывающее последние десятилетия XVII в. и первые - XVIII в., социально-экономической истории Украины.
Народное сопротивление агрессору на Украине в 1708-1709 гг. характеризуется прежде всего теми, не поддающимися никакому кривотолкованию, обобщающими оценками, которые мы находим и в переписке Петра, и в фактах, приводимых в донесениях Меншикова (в драгоценном рукописном фонде Меншикова, хранящемся в архиве Института истории Академии наук, и ЦГАДА, в фонде "Малороссийские дела"), и в отрывочных показаниях, идущих с шведской стороны, и в некоторых уже изданных материалах. Работа, посвященная нашествию 1708-1709 гг., вовсе не должна скрупулезно приводить все случаи, характеризующие враждебное отношение населения Украины к шведам, чтобы доказать, что народное сопротивление было налицо. Эти разрозненные, случайно сохранившиеся факты имеют лишь иллюстрирующее значение.
Сколько бы отдельных известий, касающихся случаев столкновения в том или ином месте крестьян или горожан с шведами, ни привести - все это не имело бы, конечно, значения окончательного, неопровержимого доказательства, если бы у нас не было прежде всего русских и шведских свидетельств обобщающего характера, идущих от Петра, с одной стороны, и от штаба неприятеля, с другой.
Те "историки" Украины, вроде пресловутого Андрусайка (Андрусяка), которые работают ныне в Нью-Йорке и Бостоне, совершенно игнорируют историческое значение материала отдельных дробных фактов народного сопротивления, якобы случайных, недостоверных, недобросовестно изложенных и г. д. Но при этом они игнорируют (конечно, совершенно сознательно, в целях извращения исторической действительности) то основное, решающее обстоятельство, что эти отдельные, дошедшие до нас (часто лишь счастливым случаем сохранившиеся, вроде поврежденных водой или огнем документов драгоценнейшего фонда Меншикова в ЛОИИ**) свидетельства подкрепляют основной яркий факт, который с такой радостью подтверждает неоднократно в своих обобщенных;оценках Петр и который со своей стороны сухо, неприязненно, нехотя приходится признать также шведам.
Эти украинские "историки" из Бостона, Нью-Йорка и Чикаго отрицают народную войну против шведов и мазепинцев только потому, что никто не занимался ни в шведском, ни в русском стане регистрацией и конкретным описанием отдельных проявлений народного сопротивления против агрессоров и изменников. Они прикидываются непонимающими, что означают неоднократные горячие хвалы Петра и представителей высшего, среднего и низшего русского командования патриотической верности и самоотверженности украинского населения. Они не желают также понять постоянных жалоб шведов на то, что белорусские и украинские крестьяне закапывают в землю свои запасы, "оголаживают" территорию, по которой движется неприятель, и убегают в леса, несмотря ни на какие посулы и угрозы, ни на какие пытки и казни. Эти горе-историки притворяются непонимающими, что если, например, шведские летописцы и участники вторжения, вроде Нордберга или Адлерфельда, или позднейшие шведские историки, вроде Лундблада, прямо говорят о непрерывных битвах отступающих от Лесной шведов "с разъяренными жителями", то совершенно незачем предъявлять источникам абсурдное требование, чтобы они подробно расписывали о том, как эти непрерывные партизанские нападения происходили.
Этот факт враждебного отношения населения Украины, прежде всего крестьян и массы городского населения, к шведскому агрессору история установила на самом несокрушимом фундаменте, какой только можно себе представить: на невозможности объяснить ряд явлений, если забыть эти основные, решающие свидетельства вождей и русского и неприятельского лагерей. Петр, Меншиков, Шереметев, ряд начальников отдельных частей, с одной стороны, Адлерфельд, Нордберг, Гилленкрок, не разлучавшиеся в течение всего похода с Карлом XII, с другой стороны, в своих показаниях подтверждают и объясняют многое, и им незачем пускаться в подробности, - за правдивость и реальное значение основных утверждений говорит очевидность. Без враждебного отношения народной массы немыслим был полный и быстрый провал всех планов Мазепы и изменившей части старшины, невозможна гибель Сечи, невозможно было изменникам найти и обеспечить для шведов на сколько-нибудь длительное время спокойные зимние квартиры ни вблизи, ни вдали от Шереметева и Меншикова. Немыслимо л было героическое сопротивление и помощь населения гарнизону в Веприке, в Полтаве, смутившая шведов полная готовность к подобному же сопротивлению в Мглине, в Почепе, в Стародубе, в Новгороде-Северском, в Ахтырке. Немыслимо было бы полное и повсеместное решительное нежелание помогать шведам снабжением, несмотря ни на посулы, ни на страшные пытки и избиения, несмотря на совсем неслыханные зверства шведов в Слободской Украине и других местах.