Страница:
Сведения о численности и о состоянии шведской армии, поступавшие к Петру в течение всей весны и начала лета 1709 г., были довольно разнообразны, тем более что иногда шпионы и взятые "многие языки" при своих подсчетах имели в виду только основную регулярную шведскую армию, основное ядро, уцелевшее от воинства, с которым Карл XII вторгся в русские пределы, а другие присчитывали также и нерегулярные силы, вроде волохов и мазепинцев.
23 марта 1709 г. Григорий Скорняков-Писарев предвидит скорое и счастливое окончание войны, потому что неприятеля "уже немного видеть можно, понеже по единогласному оказыванию многих языков, также и шпионов, войск неприятельских обретается только с 16 000 или 17 000"{40}. Скорняков-Писарев имеет в виду именно регулярную армию исключительно: тридцать полков, в каждом из которых числится от пятисот до шестисот человек, "кроме гвардии", в которой численный состав каждого полка несколько выше. У Карла 19 с небольшим тысяч человек прекрасной шведской армии и отряд казаков-запорожцев, затем казаков, пришедших с Мазепой, и небольшой польский отряд Понятовского - в общей сложности около 12 тыс. человек, а по другим подсчетам, и 10 тыс. не было. Но вполне полагаться ему можно было только на 19 тыс. шведов. Пушек у него очень мало, а пороху еще меньше. Русская армия не в 1 раза, как полагали шведы, а, считая с уже приближавшейся с востока нерегулярной конницей, точная численность которой не была известна, в 2 раза больше шведской и очень легко может стать еще больше{41}. Пороха у русских очень много, артиллерия у них лучше, чем была во всю войну. А они и раньше доказали, что умеют ею пользоваться. Провианта у шведов мало, он плох и быстро истощается. У русских - теперь сколько угодно. Оставаться на месте, осаждая Полтаву, которая не желает сдаваться и ведет отчаянную оборону, просто непосредственно опасно, потому что сами осаждающие в осаде: Карл осаждает Полтаву, а Шереметев "осаждает" Карла, и если русские нападут, то шведская армия окажется между двух огней: между пушками коменданта Полтавы Келина и конницей, пехотой и артиллерией Шереметева. Но если не оставаться на месте, то что же делать? Гилленкрок и Пипер имели готовый ответ: уходить за Днепр.
Многие среди русского командного состава, подобно Алларту, боялись в течение июня не сражения, в исходе которого сомнения у них почти не было, но только как бы "короля шведского за Днепр не перепустить". Покончить с шведами полным их уничтожением и "славолюбивому королю шведскому мир предписывати" вот уже о чем шла речь в ставке Петра тотчас по приезде царя под Полтаву{42}. Но мы, зная положение несравненно полнее, чем тогда мог знать и знал шведский король, видим ясно, что и уйти-то было уже крайне затруднительно. Куда именно, т. е. к какому месту Днепра, уходить и где переправляться? Идти на юг и переправляться у полувыжженной Переволочиой и трудно, так как сожжены или угнаны прочь все перевозочные средства, да и нет смысла оказаться затем в голодной и безводной пустыне. Значит, нужно идти на запад, к Киеву. Но весь большой район между Полтавой и Киевом укреплен. У русских есть там опорные пункты - и Нежин, и Прилуки, и Липовцы, и Пирятин, и Лубны, и Лукомье, и армия Скоропадского, опирающаяся на эти пункты и защищающая их. Да еще нужно сначала добраться до этой линии, пройти мимо таких пунктов, как Хорол, Миргород, Сорочинцы, и пройти при преследовании со стороны главных сил Шереметева, стоящих на Ворскле у самого шведского расположения, нужно переправляться при подобных условиях через Псел, через Сулу, через мелкие безымянные украинские речонки и совершать весь этот долгий путь, теряя людей и лошадей, падающих от усталости и недостатка корма, и подвергаясь постоянным налетам русской регулярной и нерегулярной конницы. А добравшись до отрядов Скоропадского, шведское войско опять-таки очутилось бы между двух огней: между Скоропадским впереди себя и Петром и Шереметевым с флангов и с тыла. Все было плохо, но хуже всего было оставаться на месте, продолжая осаду Полтавы. "Я боюсь, сказал Гилленкрок, обращаясь к Гермелину, Нироту и Хорду, - что если только какое-нибудь чудо нас не спасет, то никто из вас не вернется из Украины, и король погубит свое государство и землю и станет несчастнейшим из всех государей". Но Карл не желал ничего и слышать. Гилленкрок считал осаду Полтавы лишенной всякого смысла. Он так и поставил вопрос перед фельдмаршалом Реншильдом: не может ли Реншильд ему объяснить, зачем шведам осаждать Полтаву? На это фельдмаршал дал классический по-своему ответ, ярко характеризующий положение в ставке Карла XII, и как смотрел король и его ближайший помощник на осаду Полтавы: "Король хочет до той поры, пока придут поляки, иметь развлечение" (в свою шведскую речь Реншильд тут вставил французское слово, обозначающее развлечение, забаву: amusement). "Это дорогое препровождение времени, которое требует большого количества человеческих жизней. Король поистине мог бы доставить себе лучшее занятие", - возразил Гилленкрок. "Но если такова воля его величества, то мы должны быть довольны", - ответил фельдмаршал Реншильд, прекращая разговор.
Все-таки граф Пипер отважился опять заговорить с Карлом об уходе от Полтавы. На это он получил такой ответ: "Если бы даже господь бог послал с неба своего ангела с повелением отступить от Полтавы, то все равно я останусь тут". А когда генерал-квартирмейстер Гилленкрок в последний раз заявил, что он не желает, чтобы потом ответственность за грядущую неудачу свалили на него, то король ответил: "Нет, вы не виновны в этом. Мы берем ответственность на нас (Карл говорил о себе, как тогда было принято при дворе, во множественном числе - Е. Т.). Но вы можете быть уверены, что дело будет выполнено быстро и счастливо".
"Чудо", от которого Гилленкрок единственно ждал спасения, казалось, явилось. Это посланное предложение об обмене пленными от Головкина было получено 2 апреля в шведском лагере, тут же Головкин предлагал также условия для прекращения войны. Петр согласен был мириться, если Карл признает за Россией окончательное владение всеми городами и областями у Балтийского моря, какие до сих пор завоеваны русскими и которые встарь, уже принадлежали русским. Другим условием царя было: обе стороны не должны вмешиваться в польские дела.
В сущности это было поистине совсем неожиданным спасением для шведов в положении, в какое они попали. Но Карл дал ответ нижеследующего содержания: "Его величество король шведский не отказывается принять выгодный для себя мир и справедливое вознаграждение за ущерб, который он, король, понес. Но всякий беспристрастный человек легко рассудит, что те условия, которые предложены теперь, скорее способны еще более разжечь пожар войны, чем способствовать его погашению"{43}. С этим ответом и был отправлен офицер на русские аванпосты.
Не только Карл и его штаб усматривали в Полтаве место, где можно создать временный центр управления шведской армией, но, по-видимому, так на этот город смотрел и Петр. 27 ноября 1708 г. он пишет полтавскому полковнику Ивану Левенцу, что к ним в подмогу идет бригадир князь Волконский, и царь выражает убеждение, что Полтава так же не допустят к себе шведов, как это сделали Стародуб и Новгород-Северский{44}. Петр упоминает именно те два города, которые намечались шведами как их главная квартира на зимние месяцы. Когда он писал этот указ, шведы занимали еще Ромны и Гадяч, но, конечно, эти города не могли равняться по своему военному и политическому значению ни со Стародубом, ни с Новгородом-Северским, ни с Полтавой.
4
Комендантом Полтавы был назначен А. С. Келин.
В шведской историографии передается неверный факт, будто в Полтаве перед назначением Келина комендантом был имевший связи с Мазепой Герцык. Это неверно: Герцык, бывший полковник Полтавского полка, умер лет за 20 до войны, а тот Герцык, который был в Полтаве и бежал к Мазепе в 1708 г., вовсе не был ни полковником, ни комендантом Полтавы.
Назначив полковника А. С. Келина, Петр сделал в высшей степени удачный выбор. Алексей Степанович Келин был представителем типа, очень часто встречающегося в русской военной истории: геройски мужественный, стойкий, простой, терпеливый человек, заслуживший полное доверие солдат и населения, готовый без громких фраз, но и без малейших колебаний положить за родину свою голову в любой момент, когда это потребуется. Отрезанный от русской армии, он обнаружил в страшные месяцы осады большую распорядительность, неослабную энергию, уменье вдохнуть бодрость в своих людей, способность максимально использовать боевую готовность и патриотический дух всего полтавского населения. На предложение сдать город он ответил категорическим отказом.
Генералы шведского штаба очень обеспокоились, зная, что при упрямстве короля он ни за что не пожелает отступить от дела. Пипер и Реншильд (а до сих пор фельдмаршал Реншильд поддакивал своему повелителю) согласны были с Гилленкроком, что осада Полтавы, затеянная королем, дело очень тяжелое, внушающее тревогу. Решающий разговор с королем имел генерал-квартирмейстер Гилленкрок. "Вы должны приготовить все для нападения на Полтаву", - так начал эту беседу король. "Намерены ли ваше величество осаждать город?" - "Да, и вы должны руководить осадой и сказать нам, в какой день мы возьмем крепость. Ведь так делал Вобан во Франции, а вы наш маленький Вобан". - "Помоги нам бог с таким Вобаном. Но как бы велик он ни был, все-таки, я думаю, что он имел бы сомнения, если бы он видел здешний недостаток во всем, что необходимо для такой осады". На это король возразил: "У нас достаточно материала, чтобы взять такую жалкую крепость, как Полтава". - "Хотя крепость и не сильна, - ответил Гилленкрок, - но гарнизон там сильнее, в нем 4 тыс. человек, не считая казаков". На это у короля оказался его вечный аргумент: "Когда русские увидят, что мы серьезно хотим напасть, они сдадутся при первом же выстреле по городу". Гилленкрок знал эти раз навсегда попавшие в упрямую голову Карла на его несчастье "нарвские" иллюзии уже восьмилетней давности. "Мне то кажется невероятным,- сказал он.- Я скорей думаю, что русские будут защищаться до крайности, и затем трудные осадные работы истощат вашу пехоту".- "Я вовсе не имею в виду употреблять для этих работ мою пехоту, а запорожцев Мазепы"."Ради бога, прошу ваше величество подумать, возможно ли, чтобы осадные работы выполняли люди, которые никогда такими вещами не занимались, с которыми можно объясняться только при помощи переводчика и которые убегут прочь, как только работа будет для них обременительна и как только они увидят, что их товарищи падают под пулями осажденных?" Король не согласился и не стал уверять, что запорожцы не разбегутся, потому что им будут хорошо платить. Тогда Гилленкрок решил коснуться больного места шведской армии в тот момент: "Если даже запорожцы дадут запречь себя в работу, то ведь ваше величество не имеет пушек, которые было бы возможно пустить в ход с успехом против валов, обнесенных палисадами". Но у Карла всегда был готов ответ на любое возражение, если ему чего-нибудь очень хотелось: "Но ведь вы сами видели, что наши пушки уже разбивали бревна, которые были толще, чем палисады". - "Конечно, то есть тогда, когда снаряды попадали. Но здесь должно прострелить несколько сотен столбов". - "Если можно пробить один, то можно и сотни". Здесь опять Гилленкрок решил напомнить о тревожном обстоятельстве: "Я тоже того мнения, но когда падет последний палисад, то одновременно окончатся и наши боевые запасы". - "Вы не должны представлять нам дело таким трудным. Вы привыкли к осадам за границей и все-таки считаете подобное предприятие невозможным, если у нас для этого нет всего, что есть у французов. Но мы должны выполнить при наших незначительных средствах то, что другие совершают при больших". Гилленкрок не уступал: "Я бы действовал предосудительно, если бы я делал ненужные затруднения. Но я знаю, что нашими пушками ничего достигнуть нельзя, вследствие чего в конце концов задача взять крепость будет возложена на пехоту, и при этом она целиком погибнет". - "Я вас уверяю, что не потребуется никакого штурма". Гилленкрок недоумевал: "Но тогда я не понимаю, каким способом будет взят город, если только нам не повезет необычайное счастье". Король и на это имел ответ: "Да, вот именно мы должны совершить то, что необыкновенно. От этого мы получим честь и славу". - "Да, - сказал Гилленкрок, - бог знает, какое это необыкновенное предприятие, но боюсь я, что оно и конец будет иметь необыкновенный". - "Только примите все необходимые меры и вы увидете, что вскоре все будет сделано хорошо".
На этом знаменательная беседа окончилась.
В Полтаве повторилось то, что было в осажденном Веприке: все гражданское население не только пожелало принять самое деятельное участие в обороне, но и реально принесло существенную помощь. Регулярных войск в городе было 4182 человека, с обученными артиллеристами 4270, а вооруженных горожан - 2600 человек. Пушек было мало, пороха и того меньше, укреплен город был довольно примитивно{45}.
Но и в данном случае, как часто бывало в русской истории, русский героизм уравновесил русские силы и силы неприятеля, "и равен был неравный спор".
А спор в самом деле вплоть до появления русской армии казался не только неравным, но почти безнадежным для полтавского гарнизона.
Карл XII счел в начале апреля, когда лично появился под городом, совершенно излишним тратить на такую легкую (как ему показалось с первого взгляда) задачу артиллерийские снаряды, которых становилось у шведов все меньше и меньше. Левенгаупт под Лесной потерял все свои боезапасы, которые он вез Карлу в своем колоссальном обозе, а Станислав Лещинский из Польши не приходил, и не очень похоже было, что он придет, а еще менее было похоже, что если даже придет, то много от него проку будет. Значит, следовало поберечь снаряды, а Полтаву взять с налету, молодецким штурмом, без подготовки. Но тут Карла постигло первое разочарование.
Если не начало "правильной" осады, то начало неприятельских действий под Полтавою должно считать от 1 апреля 1709 г. В этот день впервые "партия неприятельская приходила до Полтавы против которой выходила партия. По сражении неприятельская партия збита и прогнана. На боевом месте мертвых тел неприятель оставил 32, в плен взято 6 (русских - Е. Т.)... убито 6, да ранено 2"{46}. Собственно с тех пор в том или ином виде военные действия под городом Полтавой уже не прекращались. На другой день после первой стычки последовала вторая: по неприятелю был дан залп, и было убито 8 человек, но двое перед смертью показали, что скоро Полтава будет атакована самим королем. А 3 апреля на самом рассвете приступило к Полтавской крепости неприятельское войско, из которого 1500 человек в тот же час пошли на штурм{47} . Но штурм был отбит, а пленные показали, что "они надеялись оную крепость взять, потому что оная без обороны и валы во многих местах низки". 4 апреля к Полтавской крепости подошли довольно крупные силы{48}. Из крепости были высланы две партии, по 700 человек в каждой. Шведы были отбиты с потерей 100 человек, трупы которых были сосчитаны на валах крепости. 5 апреля в час ночи шведы уже пошли на настоящий штурм, который продолжался всю ночь. Штурм был отбит. Неприятель потерял убитыми 427 человек, русские потеряли 62 убитыми и 91 ранеными.
2-3 апреля сам король произвел первую рекогносцировку полтавских укреплений. Адлерфельд, для которого не было в это время секретов в шведской главной квартире, положительно утверждает, что именно Мазепа дал Карлу XII совет овладеть Полтавой, во-первых, чтобы создать себе из нее базу (une place d'armes) для обеспечения успеха при дальнейшем проникновении в Россию, а во-вторых, чтобы иметь нужную точку опоры для поляков Лещинского, когда они из Польши пойдут на помощь Карлу XII. Конечно, от Мазепы же шведы узнали, что в Полтаву под защиту русских сбежались многие при приближении шведов, и в городе поэтому накопилось "много богатств, хлеба и всяких запасов"{49}.
Начиная с 6 апреля, идет ежедневная борьба у валов Полтавы: неприятель строит "апроши", а русские постоянными вылазками то днем, то ночью разоряют эти работы. Происходят очень часто "прежестокие баталии": 7-го числа Келин: выслал 1500 мушкетеров, и неприятельские потери были равны: 200 убитыми, а русские - 82 убитыми и 150 ранеными. 10 апреля шведы втащили в свои шанцы при Полтаве пушки, а русские выслали 1200 человек, и "шанец неприятеля отбили", но, когда "вылазка возвратилась в город", шведы снова принялись за возведение шанцев "близь валу". 13-го снова из Полтавы была вылазка 400 мушкетеров. Осажденные уже 9 апреля из допроса пленного, взятого на шанцах, узнали, что "король, не взяв Полтавы, бою с войсками царского величества дать не хочет". А 14 апреля Карл XII лично осмотрел валы Полтавской крепости и,, найдя один вал низким, велел в тот же день взять Полтаву штурмом. 3 тыс. шведских мушкетеров бросились на штурм, но Келин вывел на валы до 4 тыс. человек, и приступ был отбит. Русских было при этом убито 142, а ранено 182 человека, шведов же "до 500 трупами положили".
На другой же день после этой неудавшейся попытки покончить с Полтавой штурмом шведы стали располагаться для долговременной осады. Король стал в Будищах, другая часть армии - в Опошне, в Новых Сенжарах, в Старых Сенжарах (Сенжарах), и у самых валов неприятель начал строить "ретраншемент", т. е. укрепленный лагерь. Уже с 15-го осада стала очень "крепкой", и русская армия, "хотя и видела Полтавскую крепость от неприятеля весьма утесняему,-токмо помощи учинить не могли, потому что берега реки Ворсклы весьма топки и болотны". А 16. апреля шведы стали обстреливать крепость из трех мортир. Положение делалось острым. 18 апреля генералитет, командовавший армией, стоявшей за Ворсклой, собрался на военный совет: "как бы. Полтавской крепости учинить помощь". Решено было за милю от Полтавы через Ворсклу "сильный отряд конницы и пехоты переправитца и идти к Опошне", а также пытаться частью кавалерии атаковать главную квартиру ("гаубтквартиру") шведскую. Шведские саперы 21 и 22 апреля делали подкоп: "вал по ночам проходили сапами". Русские мушкетеры своими вылазками тревожили работающих шведов. Им удалось обнаружить подкоп и "из камор подкопных порох вынули"{50}.
Взрыв предполагали произвести во время приступа, потому что "желателный пролития крови король Карл того же числа (23 апреля. - Е. Т.) приуготовя 3000 человек к приступу, повелел подкопа рукав зажечь" и тотчас после взрыва "вбежать в крепость". Король не знал, что порох русскими вынут. Никакого взрыва не последовало, и штурм даже не был и начат. Но на следующий день король все-таки велел повести приступ в другом месте, где вал показался ему "безоборонным". Однако и здесь шведы были отбиты, потеряв 400 человек. Это было 24 апреля. А на другой день, 25-го, русские попробовали очень удачно "сделанной машиной с крюком" вести борьбу против шведских саперов: "вынуто из сапов 11 человек без потеряния от войск царского величества ни одного человека, да в сапах вала найдено тем же инструментом побитых до 24-х, а протчие убежали". Это событие, читаем в нашем документе, произвело на шведов сильное впечатление: "Таким образом неприятель сапами доставать крепости отменил и только единым метанием бомб приводил в несостояние, а артиллерию при оной атаке имел малою".
Но, заметим тут, что записавший это в дневник под 25 апреля оказался слишком большим оптимистом, и почти спустя месяц (22 мая) русским войскам пришлось обнаружить "веденные неприятелем мины под вал" Полтавской крепости. Русские эти мины "перерыли и до исполнения действа не допустили"{51}.
24-25 апреля несколько полков из дивизии Спарре, а за ними на следующий день и другие полки этой дивизии, в общем семь полков, пошли к Полтаве из Лютеньки, где они стояли. За ними последовал и выведенный окончательно из Гадяча гарнизон. Эти полки шли с артиллерией и всем своим багажом. 27-28-го к Полтаве подошел и отборный Дарлекарлийский полк, а 28-29-го прибыл к Полтаве из Будищ и сам король с кавалерией и несколькими кавалерийскими и пехотными полками{52}. Шведы 1 мая отрыли первую траншею перед русскими укреплениями. Работа над этой траншеей длилась непрерывно от 2 до 6 мая. Русские постоянно обстреливали работавших.
28 апреля 1709 г. было почти закончено сосредоточение шведской армии у Полтавы, в Малых Будищах, в Жуках. Сначала питали надежду взять Полтаву немедленно штурмом. Но два штурма один за другим были отбиты 29 и 30 апреля. Затем немедленно последовали русская вылазка в ночь на 1 мая и другая - 2 мая, а 3 мая - третья вылазка. Потери были большие и у шведов и у русских, но комендант Келин решил сделать все возможное, чтобы помешать инженерным работам шведов по устройству апрошей вблизи от палисадов полтавских укреплений. Вылазки поменьше первоначальных следовали одна за другой. 14 мая бригадиру Головину удалось, обманув бдительность часовых, напасть на ближайшие к городу апроши и, перебив находившихся там солдат, благополучно ввести в осажденный город подмогу в 900 человек (по позднейшим показаниям - 1200 человек).
Попытки шведов подложить мины оказались неуспешными. Во-первых, шведы не очень умели производить такие сложные инженерные работы, саперная часть у них была довольно примитивна. Во-вторых, русские наловчились находить и обезвреживать эти мины. Новый большой штурм Полтавы 23 мая был отбит с тяжелыми для шведов потерями, причем он был скомбинирован со взрывом второй большой мины. Но мина по обыкновению не взорвалась. А когда 24 мая шведы, уже не полагаясь на мины, повели новый штурм, то он тоже был отбит.
Приступы, бывшие в конце апреля (29 апреля) и в мае (15, 23 и 24 мая), прерывавшиеся время от времени вылазками осажденных, инженерные работы, производившиеся шведами, рывшими подкопы и подкладывавшими мины, а также русскими, стремившимися обезвредить эти мины,- все это не приводило к решающему результату. Ни город не был взят, ни шведское командование не снимало осады.
После канонады 1 июня шведы пошли на штурм, который снова был отбит, хотя штурмующих было около 3 тыс. человек.
У шведов не было уже ни достаточно пороха, ни снарядов, чтобы вести успешную бомбардировку Полтавы. Гилленкрок говорил министру Пиперу, осматривавшему осадные работы: "Выстрелы, которые вы слышите, это выстрелы русских, а не наши". Даже отчаянные кровопролитные штурмы, которые один за другим устраивал Карл и которые неизменно отбивались геройским гарнизоном и не менее геройским населением Полтавы, объясняются сознанием шведов, что бомбардировки, последовательные и эффективные, решительно уже невозможны. Солдаты шведской армии должны были заниматься в своем лагере разнообразными работами. "Припасы добывать было трудно, немного зерна, которое выдавалось, приходилось молоть ручным способом, другие (солдаты. - Е. Т.) принуждены были изготовлять порох, третьи охранять траншеи, все эти трудности замедляли осаду, и постоянное утомление приводило в уныние самых стойких",- свидетельствует Понятовский в уже цитированных нами записках. Лошади без достаточного корма падали десятками, а выпускать их на пастбища было делом рискованным, русские их угоняли.
Население и более близких и даже далеких от Полтавы деревень предпринимало упорные партизанские вылазки по ночам на аванпосты у шведского лагеря. Убивали постовых, угоняли лошадей и скот. Попадавших в плен крестьян и казаков шведы убивали после долгих, жестоких истязаний.
Больше 4 тыс. человек (4182) гарнизона с комендантом Алексеем Степановичем Келиным во главе защищали Полтаву. Позднейший блеск русской победы в открытом бою 27 июня несколько затмил заслугу защитников города. Их храбрость и стойкость отмечали с хвалой. Петр, как увидим, торжественно их благодарил за подвиг, и все-таки эта, по-своему, поразительная защита как-то отодвинута была и в глазах современников, и в оценке потомства на второй план.
А между тем оборона Полтавы достойна быть высоко отмеченной в летописях славы русского народа. Эта оборона велась общей дружной работой гарнизона и жителей так же точно, как в Веприке и в других местах, которыми желали овладеть шведы на Украине. Разница между Полтавой и Веприком была лишь та, что здесь, в Полтаве, оказалось возможным вооружить около 2600 жителей города. Пушек у них было 28, пороху было мало, и они его экономили. Правда, к счастью, и у шведов тоже пороху было мало. Но укрепления города были не очень надежны, и Карла нельзя упрекнуть в слишком большой самонадеянности, когда, поездив вокруг Полтавы почти в течение двух суток, король и его свита пришли к заключению, что город можно будет взять с налета, первым же приступом.. Слишком уж большое было неравенство в численности вооруженных сил между осажденными и осаждающими. Ведь Полтаву осадила армия, восемь лет почти без перерыва бившая врагов на полях Северной и Центральной Европы, и осадой лично руководил любимый солдатами их прославленный вождь. Но, как всегда, Карл не имел правильного представления о русском народе вообще и о русском солдате в частности и о том, как безнадежно и как нелепо мечтать о "трусости" гарнизона и его сдаче "при первом выстреле". Карл продолжал в это время жить в каком-то путавшем его приближенных сне наяву, упрямо решив раз навсегда презрительно не считаться с народом, землю которого он пришел разорять и завоевывать. Довольно чувствительный урок он получил вскоре после разговора с Гилленкроком. "Жалкая крепость" оказалась под защитой нисколько не "жалких" гарнизона, населения и коменданта.
23 марта 1709 г. Григорий Скорняков-Писарев предвидит скорое и счастливое окончание войны, потому что неприятеля "уже немного видеть можно, понеже по единогласному оказыванию многих языков, также и шпионов, войск неприятельских обретается только с 16 000 или 17 000"{40}. Скорняков-Писарев имеет в виду именно регулярную армию исключительно: тридцать полков, в каждом из которых числится от пятисот до шестисот человек, "кроме гвардии", в которой численный состав каждого полка несколько выше. У Карла 19 с небольшим тысяч человек прекрасной шведской армии и отряд казаков-запорожцев, затем казаков, пришедших с Мазепой, и небольшой польский отряд Понятовского - в общей сложности около 12 тыс. человек, а по другим подсчетам, и 10 тыс. не было. Но вполне полагаться ему можно было только на 19 тыс. шведов. Пушек у него очень мало, а пороху еще меньше. Русская армия не в 1 раза, как полагали шведы, а, считая с уже приближавшейся с востока нерегулярной конницей, точная численность которой не была известна, в 2 раза больше шведской и очень легко может стать еще больше{41}. Пороха у русских очень много, артиллерия у них лучше, чем была во всю войну. А они и раньше доказали, что умеют ею пользоваться. Провианта у шведов мало, он плох и быстро истощается. У русских - теперь сколько угодно. Оставаться на месте, осаждая Полтаву, которая не желает сдаваться и ведет отчаянную оборону, просто непосредственно опасно, потому что сами осаждающие в осаде: Карл осаждает Полтаву, а Шереметев "осаждает" Карла, и если русские нападут, то шведская армия окажется между двух огней: между пушками коменданта Полтавы Келина и конницей, пехотой и артиллерией Шереметева. Но если не оставаться на месте, то что же делать? Гилленкрок и Пипер имели готовый ответ: уходить за Днепр.
Многие среди русского командного состава, подобно Алларту, боялись в течение июня не сражения, в исходе которого сомнения у них почти не было, но только как бы "короля шведского за Днепр не перепустить". Покончить с шведами полным их уничтожением и "славолюбивому королю шведскому мир предписывати" вот уже о чем шла речь в ставке Петра тотчас по приезде царя под Полтаву{42}. Но мы, зная положение несравненно полнее, чем тогда мог знать и знал шведский король, видим ясно, что и уйти-то было уже крайне затруднительно. Куда именно, т. е. к какому месту Днепра, уходить и где переправляться? Идти на юг и переправляться у полувыжженной Переволочиой и трудно, так как сожжены или угнаны прочь все перевозочные средства, да и нет смысла оказаться затем в голодной и безводной пустыне. Значит, нужно идти на запад, к Киеву. Но весь большой район между Полтавой и Киевом укреплен. У русских есть там опорные пункты - и Нежин, и Прилуки, и Липовцы, и Пирятин, и Лубны, и Лукомье, и армия Скоропадского, опирающаяся на эти пункты и защищающая их. Да еще нужно сначала добраться до этой линии, пройти мимо таких пунктов, как Хорол, Миргород, Сорочинцы, и пройти при преследовании со стороны главных сил Шереметева, стоящих на Ворскле у самого шведского расположения, нужно переправляться при подобных условиях через Псел, через Сулу, через мелкие безымянные украинские речонки и совершать весь этот долгий путь, теряя людей и лошадей, падающих от усталости и недостатка корма, и подвергаясь постоянным налетам русской регулярной и нерегулярной конницы. А добравшись до отрядов Скоропадского, шведское войско опять-таки очутилось бы между двух огней: между Скоропадским впереди себя и Петром и Шереметевым с флангов и с тыла. Все было плохо, но хуже всего было оставаться на месте, продолжая осаду Полтавы. "Я боюсь, сказал Гилленкрок, обращаясь к Гермелину, Нироту и Хорду, - что если только какое-нибудь чудо нас не спасет, то никто из вас не вернется из Украины, и король погубит свое государство и землю и станет несчастнейшим из всех государей". Но Карл не желал ничего и слышать. Гилленкрок считал осаду Полтавы лишенной всякого смысла. Он так и поставил вопрос перед фельдмаршалом Реншильдом: не может ли Реншильд ему объяснить, зачем шведам осаждать Полтаву? На это фельдмаршал дал классический по-своему ответ, ярко характеризующий положение в ставке Карла XII, и как смотрел король и его ближайший помощник на осаду Полтавы: "Король хочет до той поры, пока придут поляки, иметь развлечение" (в свою шведскую речь Реншильд тут вставил французское слово, обозначающее развлечение, забаву: amusement). "Это дорогое препровождение времени, которое требует большого количества человеческих жизней. Король поистине мог бы доставить себе лучшее занятие", - возразил Гилленкрок. "Но если такова воля его величества, то мы должны быть довольны", - ответил фельдмаршал Реншильд, прекращая разговор.
Все-таки граф Пипер отважился опять заговорить с Карлом об уходе от Полтавы. На это он получил такой ответ: "Если бы даже господь бог послал с неба своего ангела с повелением отступить от Полтавы, то все равно я останусь тут". А когда генерал-квартирмейстер Гилленкрок в последний раз заявил, что он не желает, чтобы потом ответственность за грядущую неудачу свалили на него, то король ответил: "Нет, вы не виновны в этом. Мы берем ответственность на нас (Карл говорил о себе, как тогда было принято при дворе, во множественном числе - Е. Т.). Но вы можете быть уверены, что дело будет выполнено быстро и счастливо".
"Чудо", от которого Гилленкрок единственно ждал спасения, казалось, явилось. Это посланное предложение об обмене пленными от Головкина было получено 2 апреля в шведском лагере, тут же Головкин предлагал также условия для прекращения войны. Петр согласен был мириться, если Карл признает за Россией окончательное владение всеми городами и областями у Балтийского моря, какие до сих пор завоеваны русскими и которые встарь, уже принадлежали русским. Другим условием царя было: обе стороны не должны вмешиваться в польские дела.
В сущности это было поистине совсем неожиданным спасением для шведов в положении, в какое они попали. Но Карл дал ответ нижеследующего содержания: "Его величество король шведский не отказывается принять выгодный для себя мир и справедливое вознаграждение за ущерб, который он, король, понес. Но всякий беспристрастный человек легко рассудит, что те условия, которые предложены теперь, скорее способны еще более разжечь пожар войны, чем способствовать его погашению"{43}. С этим ответом и был отправлен офицер на русские аванпосты.
Не только Карл и его штаб усматривали в Полтаве место, где можно создать временный центр управления шведской армией, но, по-видимому, так на этот город смотрел и Петр. 27 ноября 1708 г. он пишет полтавскому полковнику Ивану Левенцу, что к ним в подмогу идет бригадир князь Волконский, и царь выражает убеждение, что Полтава так же не допустят к себе шведов, как это сделали Стародуб и Новгород-Северский{44}. Петр упоминает именно те два города, которые намечались шведами как их главная квартира на зимние месяцы. Когда он писал этот указ, шведы занимали еще Ромны и Гадяч, но, конечно, эти города не могли равняться по своему военному и политическому значению ни со Стародубом, ни с Новгородом-Северским, ни с Полтавой.
4
Комендантом Полтавы был назначен А. С. Келин.
В шведской историографии передается неверный факт, будто в Полтаве перед назначением Келина комендантом был имевший связи с Мазепой Герцык. Это неверно: Герцык, бывший полковник Полтавского полка, умер лет за 20 до войны, а тот Герцык, который был в Полтаве и бежал к Мазепе в 1708 г., вовсе не был ни полковником, ни комендантом Полтавы.
Назначив полковника А. С. Келина, Петр сделал в высшей степени удачный выбор. Алексей Степанович Келин был представителем типа, очень часто встречающегося в русской военной истории: геройски мужественный, стойкий, простой, терпеливый человек, заслуживший полное доверие солдат и населения, готовый без громких фраз, но и без малейших колебаний положить за родину свою голову в любой момент, когда это потребуется. Отрезанный от русской армии, он обнаружил в страшные месяцы осады большую распорядительность, неослабную энергию, уменье вдохнуть бодрость в своих людей, способность максимально использовать боевую готовность и патриотический дух всего полтавского населения. На предложение сдать город он ответил категорическим отказом.
Генералы шведского штаба очень обеспокоились, зная, что при упрямстве короля он ни за что не пожелает отступить от дела. Пипер и Реншильд (а до сих пор фельдмаршал Реншильд поддакивал своему повелителю) согласны были с Гилленкроком, что осада Полтавы, затеянная королем, дело очень тяжелое, внушающее тревогу. Решающий разговор с королем имел генерал-квартирмейстер Гилленкрок. "Вы должны приготовить все для нападения на Полтаву", - так начал эту беседу король. "Намерены ли ваше величество осаждать город?" - "Да, и вы должны руководить осадой и сказать нам, в какой день мы возьмем крепость. Ведь так делал Вобан во Франции, а вы наш маленький Вобан". - "Помоги нам бог с таким Вобаном. Но как бы велик он ни был, все-таки, я думаю, что он имел бы сомнения, если бы он видел здешний недостаток во всем, что необходимо для такой осады". На это король возразил: "У нас достаточно материала, чтобы взять такую жалкую крепость, как Полтава". - "Хотя крепость и не сильна, - ответил Гилленкрок, - но гарнизон там сильнее, в нем 4 тыс. человек, не считая казаков". На это у короля оказался его вечный аргумент: "Когда русские увидят, что мы серьезно хотим напасть, они сдадутся при первом же выстреле по городу". Гилленкрок знал эти раз навсегда попавшие в упрямую голову Карла на его несчастье "нарвские" иллюзии уже восьмилетней давности. "Мне то кажется невероятным,- сказал он.- Я скорей думаю, что русские будут защищаться до крайности, и затем трудные осадные работы истощат вашу пехоту".- "Я вовсе не имею в виду употреблять для этих работ мою пехоту, а запорожцев Мазепы"."Ради бога, прошу ваше величество подумать, возможно ли, чтобы осадные работы выполняли люди, которые никогда такими вещами не занимались, с которыми можно объясняться только при помощи переводчика и которые убегут прочь, как только работа будет для них обременительна и как только они увидят, что их товарищи падают под пулями осажденных?" Король не согласился и не стал уверять, что запорожцы не разбегутся, потому что им будут хорошо платить. Тогда Гилленкрок решил коснуться больного места шведской армии в тот момент: "Если даже запорожцы дадут запречь себя в работу, то ведь ваше величество не имеет пушек, которые было бы возможно пустить в ход с успехом против валов, обнесенных палисадами". Но у Карла всегда был готов ответ на любое возражение, если ему чего-нибудь очень хотелось: "Но ведь вы сами видели, что наши пушки уже разбивали бревна, которые были толще, чем палисады". - "Конечно, то есть тогда, когда снаряды попадали. Но здесь должно прострелить несколько сотен столбов". - "Если можно пробить один, то можно и сотни". Здесь опять Гилленкрок решил напомнить о тревожном обстоятельстве: "Я тоже того мнения, но когда падет последний палисад, то одновременно окончатся и наши боевые запасы". - "Вы не должны представлять нам дело таким трудным. Вы привыкли к осадам за границей и все-таки считаете подобное предприятие невозможным, если у нас для этого нет всего, что есть у французов. Но мы должны выполнить при наших незначительных средствах то, что другие совершают при больших". Гилленкрок не уступал: "Я бы действовал предосудительно, если бы я делал ненужные затруднения. Но я знаю, что нашими пушками ничего достигнуть нельзя, вследствие чего в конце концов задача взять крепость будет возложена на пехоту, и при этом она целиком погибнет". - "Я вас уверяю, что не потребуется никакого штурма". Гилленкрок недоумевал: "Но тогда я не понимаю, каким способом будет взят город, если только нам не повезет необычайное счастье". Король и на это имел ответ: "Да, вот именно мы должны совершить то, что необыкновенно. От этого мы получим честь и славу". - "Да, - сказал Гилленкрок, - бог знает, какое это необыкновенное предприятие, но боюсь я, что оно и конец будет иметь необыкновенный". - "Только примите все необходимые меры и вы увидете, что вскоре все будет сделано хорошо".
На этом знаменательная беседа окончилась.
В Полтаве повторилось то, что было в осажденном Веприке: все гражданское население не только пожелало принять самое деятельное участие в обороне, но и реально принесло существенную помощь. Регулярных войск в городе было 4182 человека, с обученными артиллеристами 4270, а вооруженных горожан - 2600 человек. Пушек было мало, пороха и того меньше, укреплен город был довольно примитивно{45}.
Но и в данном случае, как часто бывало в русской истории, русский героизм уравновесил русские силы и силы неприятеля, "и равен был неравный спор".
А спор в самом деле вплоть до появления русской армии казался не только неравным, но почти безнадежным для полтавского гарнизона.
Карл XII счел в начале апреля, когда лично появился под городом, совершенно излишним тратить на такую легкую (как ему показалось с первого взгляда) задачу артиллерийские снаряды, которых становилось у шведов все меньше и меньше. Левенгаупт под Лесной потерял все свои боезапасы, которые он вез Карлу в своем колоссальном обозе, а Станислав Лещинский из Польши не приходил, и не очень похоже было, что он придет, а еще менее было похоже, что если даже придет, то много от него проку будет. Значит, следовало поберечь снаряды, а Полтаву взять с налету, молодецким штурмом, без подготовки. Но тут Карла постигло первое разочарование.
Если не начало "правильной" осады, то начало неприятельских действий под Полтавою должно считать от 1 апреля 1709 г. В этот день впервые "партия неприятельская приходила до Полтавы против которой выходила партия. По сражении неприятельская партия збита и прогнана. На боевом месте мертвых тел неприятель оставил 32, в плен взято 6 (русских - Е. Т.)... убито 6, да ранено 2"{46}. Собственно с тех пор в том или ином виде военные действия под городом Полтавой уже не прекращались. На другой день после первой стычки последовала вторая: по неприятелю был дан залп, и было убито 8 человек, но двое перед смертью показали, что скоро Полтава будет атакована самим королем. А 3 апреля на самом рассвете приступило к Полтавской крепости неприятельское войско, из которого 1500 человек в тот же час пошли на штурм{47} . Но штурм был отбит, а пленные показали, что "они надеялись оную крепость взять, потому что оная без обороны и валы во многих местах низки". 4 апреля к Полтавской крепости подошли довольно крупные силы{48}. Из крепости были высланы две партии, по 700 человек в каждой. Шведы были отбиты с потерей 100 человек, трупы которых были сосчитаны на валах крепости. 5 апреля в час ночи шведы уже пошли на настоящий штурм, который продолжался всю ночь. Штурм был отбит. Неприятель потерял убитыми 427 человек, русские потеряли 62 убитыми и 91 ранеными.
2-3 апреля сам король произвел первую рекогносцировку полтавских укреплений. Адлерфельд, для которого не было в это время секретов в шведской главной квартире, положительно утверждает, что именно Мазепа дал Карлу XII совет овладеть Полтавой, во-первых, чтобы создать себе из нее базу (une place d'armes) для обеспечения успеха при дальнейшем проникновении в Россию, а во-вторых, чтобы иметь нужную точку опоры для поляков Лещинского, когда они из Польши пойдут на помощь Карлу XII. Конечно, от Мазепы же шведы узнали, что в Полтаву под защиту русских сбежались многие при приближении шведов, и в городе поэтому накопилось "много богатств, хлеба и всяких запасов"{49}.
Начиная с 6 апреля, идет ежедневная борьба у валов Полтавы: неприятель строит "апроши", а русские постоянными вылазками то днем, то ночью разоряют эти работы. Происходят очень часто "прежестокие баталии": 7-го числа Келин: выслал 1500 мушкетеров, и неприятельские потери были равны: 200 убитыми, а русские - 82 убитыми и 150 ранеными. 10 апреля шведы втащили в свои шанцы при Полтаве пушки, а русские выслали 1200 человек, и "шанец неприятеля отбили", но, когда "вылазка возвратилась в город", шведы снова принялись за возведение шанцев "близь валу". 13-го снова из Полтавы была вылазка 400 мушкетеров. Осажденные уже 9 апреля из допроса пленного, взятого на шанцах, узнали, что "король, не взяв Полтавы, бою с войсками царского величества дать не хочет". А 14 апреля Карл XII лично осмотрел валы Полтавской крепости и,, найдя один вал низким, велел в тот же день взять Полтаву штурмом. 3 тыс. шведских мушкетеров бросились на штурм, но Келин вывел на валы до 4 тыс. человек, и приступ был отбит. Русских было при этом убито 142, а ранено 182 человека, шведов же "до 500 трупами положили".
На другой же день после этой неудавшейся попытки покончить с Полтавой штурмом шведы стали располагаться для долговременной осады. Король стал в Будищах, другая часть армии - в Опошне, в Новых Сенжарах, в Старых Сенжарах (Сенжарах), и у самых валов неприятель начал строить "ретраншемент", т. е. укрепленный лагерь. Уже с 15-го осада стала очень "крепкой", и русская армия, "хотя и видела Полтавскую крепость от неприятеля весьма утесняему,-токмо помощи учинить не могли, потому что берега реки Ворсклы весьма топки и болотны". А 16. апреля шведы стали обстреливать крепость из трех мортир. Положение делалось острым. 18 апреля генералитет, командовавший армией, стоявшей за Ворсклой, собрался на военный совет: "как бы. Полтавской крепости учинить помощь". Решено было за милю от Полтавы через Ворсклу "сильный отряд конницы и пехоты переправитца и идти к Опошне", а также пытаться частью кавалерии атаковать главную квартиру ("гаубтквартиру") шведскую. Шведские саперы 21 и 22 апреля делали подкоп: "вал по ночам проходили сапами". Русские мушкетеры своими вылазками тревожили работающих шведов. Им удалось обнаружить подкоп и "из камор подкопных порох вынули"{50}.
Взрыв предполагали произвести во время приступа, потому что "желателный пролития крови король Карл того же числа (23 апреля. - Е. Т.) приуготовя 3000 человек к приступу, повелел подкопа рукав зажечь" и тотчас после взрыва "вбежать в крепость". Король не знал, что порох русскими вынут. Никакого взрыва не последовало, и штурм даже не был и начат. Но на следующий день король все-таки велел повести приступ в другом месте, где вал показался ему "безоборонным". Однако и здесь шведы были отбиты, потеряв 400 человек. Это было 24 апреля. А на другой день, 25-го, русские попробовали очень удачно "сделанной машиной с крюком" вести борьбу против шведских саперов: "вынуто из сапов 11 человек без потеряния от войск царского величества ни одного человека, да в сапах вала найдено тем же инструментом побитых до 24-х, а протчие убежали". Это событие, читаем в нашем документе, произвело на шведов сильное впечатление: "Таким образом неприятель сапами доставать крепости отменил и только единым метанием бомб приводил в несостояние, а артиллерию при оной атаке имел малою".
Но, заметим тут, что записавший это в дневник под 25 апреля оказался слишком большим оптимистом, и почти спустя месяц (22 мая) русским войскам пришлось обнаружить "веденные неприятелем мины под вал" Полтавской крепости. Русские эти мины "перерыли и до исполнения действа не допустили"{51}.
24-25 апреля несколько полков из дивизии Спарре, а за ними на следующий день и другие полки этой дивизии, в общем семь полков, пошли к Полтаве из Лютеньки, где они стояли. За ними последовал и выведенный окончательно из Гадяча гарнизон. Эти полки шли с артиллерией и всем своим багажом. 27-28-го к Полтаве подошел и отборный Дарлекарлийский полк, а 28-29-го прибыл к Полтаве из Будищ и сам король с кавалерией и несколькими кавалерийскими и пехотными полками{52}. Шведы 1 мая отрыли первую траншею перед русскими укреплениями. Работа над этой траншеей длилась непрерывно от 2 до 6 мая. Русские постоянно обстреливали работавших.
28 апреля 1709 г. было почти закончено сосредоточение шведской армии у Полтавы, в Малых Будищах, в Жуках. Сначала питали надежду взять Полтаву немедленно штурмом. Но два штурма один за другим были отбиты 29 и 30 апреля. Затем немедленно последовали русская вылазка в ночь на 1 мая и другая - 2 мая, а 3 мая - третья вылазка. Потери были большие и у шведов и у русских, но комендант Келин решил сделать все возможное, чтобы помешать инженерным работам шведов по устройству апрошей вблизи от палисадов полтавских укреплений. Вылазки поменьше первоначальных следовали одна за другой. 14 мая бригадиру Головину удалось, обманув бдительность часовых, напасть на ближайшие к городу апроши и, перебив находившихся там солдат, благополучно ввести в осажденный город подмогу в 900 человек (по позднейшим показаниям - 1200 человек).
Попытки шведов подложить мины оказались неуспешными. Во-первых, шведы не очень умели производить такие сложные инженерные работы, саперная часть у них была довольно примитивна. Во-вторых, русские наловчились находить и обезвреживать эти мины. Новый большой штурм Полтавы 23 мая был отбит с тяжелыми для шведов потерями, причем он был скомбинирован со взрывом второй большой мины. Но мина по обыкновению не взорвалась. А когда 24 мая шведы, уже не полагаясь на мины, повели новый штурм, то он тоже был отбит.
Приступы, бывшие в конце апреля (29 апреля) и в мае (15, 23 и 24 мая), прерывавшиеся время от времени вылазками осажденных, инженерные работы, производившиеся шведами, рывшими подкопы и подкладывавшими мины, а также русскими, стремившимися обезвредить эти мины,- все это не приводило к решающему результату. Ни город не был взят, ни шведское командование не снимало осады.
После канонады 1 июня шведы пошли на штурм, который снова был отбит, хотя штурмующих было около 3 тыс. человек.
У шведов не было уже ни достаточно пороха, ни снарядов, чтобы вести успешную бомбардировку Полтавы. Гилленкрок говорил министру Пиперу, осматривавшему осадные работы: "Выстрелы, которые вы слышите, это выстрелы русских, а не наши". Даже отчаянные кровопролитные штурмы, которые один за другим устраивал Карл и которые неизменно отбивались геройским гарнизоном и не менее геройским населением Полтавы, объясняются сознанием шведов, что бомбардировки, последовательные и эффективные, решительно уже невозможны. Солдаты шведской армии должны были заниматься в своем лагере разнообразными работами. "Припасы добывать было трудно, немного зерна, которое выдавалось, приходилось молоть ручным способом, другие (солдаты. - Е. Т.) принуждены были изготовлять порох, третьи охранять траншеи, все эти трудности замедляли осаду, и постоянное утомление приводило в уныние самых стойких",- свидетельствует Понятовский в уже цитированных нами записках. Лошади без достаточного корма падали десятками, а выпускать их на пастбища было делом рискованным, русские их угоняли.
Население и более близких и даже далеких от Полтавы деревень предпринимало упорные партизанские вылазки по ночам на аванпосты у шведского лагеря. Убивали постовых, угоняли лошадей и скот. Попадавших в плен крестьян и казаков шведы убивали после долгих, жестоких истязаний.
Больше 4 тыс. человек (4182) гарнизона с комендантом Алексеем Степановичем Келиным во главе защищали Полтаву. Позднейший блеск русской победы в открытом бою 27 июня несколько затмил заслугу защитников города. Их храбрость и стойкость отмечали с хвалой. Петр, как увидим, торжественно их благодарил за подвиг, и все-таки эта, по-своему, поразительная защита как-то отодвинута была и в глазах современников, и в оценке потомства на второй план.
А между тем оборона Полтавы достойна быть высоко отмеченной в летописях славы русского народа. Эта оборона велась общей дружной работой гарнизона и жителей так же точно, как в Веприке и в других местах, которыми желали овладеть шведы на Украине. Разница между Полтавой и Веприком была лишь та, что здесь, в Полтаве, оказалось возможным вооружить около 2600 жителей города. Пушек у них было 28, пороху было мало, и они его экономили. Правда, к счастью, и у шведов тоже пороху было мало. Но укрепления города были не очень надежны, и Карла нельзя упрекнуть в слишком большой самонадеянности, когда, поездив вокруг Полтавы почти в течение двух суток, король и его свита пришли к заключению, что город можно будет взять с налета, первым же приступом.. Слишком уж большое было неравенство в численности вооруженных сил между осажденными и осаждающими. Ведь Полтаву осадила армия, восемь лет почти без перерыва бившая врагов на полях Северной и Центральной Европы, и осадой лично руководил любимый солдатами их прославленный вождь. Но, как всегда, Карл не имел правильного представления о русском народе вообще и о русском солдате в частности и о том, как безнадежно и как нелепо мечтать о "трусости" гарнизона и его сдаче "при первом выстреле". Карл продолжал в это время жить в каком-то путавшем его приближенных сне наяву, упрямо решив раз навсегда презрительно не считаться с народом, землю которого он пришел разорять и завоевывать. Довольно чувствительный урок он получил вскоре после разговора с Гилленкроком. "Жалкая крепость" оказалась под защитой нисколько не "жалких" гарнизона, населения и коменданта.