Страница:
Тем сильнее было потрясение и разочарование, когда, вернувшись в дом Архиповны, Вера отворила дверь в свою комнату и столкнулась с… Алексеевым. Сердце ее упало, и светлой решимости как не бывало.
– Нуте-с? – Иван Иванович, кажется, с удовольствием наблюдал замешательство бедной жертвы. – Каково вам здесь? Не притесняют ли, не морят голодом?
Он уселся на единственный стул посреди комнаты. Вера принялась растерянно ходить от стены к стене, не замечая, что безжалостно треплет косынку на шее. От безысходности и отчаяния хотелось кричать, казалось, даже воздуха не хватает. И тесно, тесно!
– Да сядьте же, а то в глазах рябит от мельтешенья вашего. Гляньте лучше, что я вам привез.
Только теперь Вера заметила стоящий в углу сундук с ворохом шляпных коробок сверху.
– Что это? – машинально спросила она.
– Ваши платья-с да все остальное: чулочки, подвязочки. – Казалось, с губы сластолюбца сейчас капнет слюна. – Горничная ваша собрала тайком.
– Глаша? – удивилась Вера. – Но что вы ей сказали, почему она послушалась?
Алексеев расплылся в самодовольной улыбке:
– Ей было сказано, что хозяйка бежала из актрис, тайно, чтобы не платить Игнатьевичу неустойку. Ох и наделало переполоху ваше исчезновение! До губернатора дошло, князь всю полицию на ноги поднял. И братец-то ваш сам не свой с тех пор.
Вера снова вскочила с кровати, куда было присела после окрика Алексеева.
– Что, что с ним?
– Пьет-с, втемную.
Девушка сжала голову руками и застонала.
Алексеев с удовольствием сообщил Вере подробности так тонко продуманного и успешно осуществленного похищения. Узнав от Натали, которая шпионила для него за госпожой Кастальской, о появлении Вольского, Иван Иванович решил предпринять увоз девушки куда-нибудь в надежное место. И тут без кумы Архиповны было не обойтись, верное дело. Служебные обязанности вынуждали Алексеева еще месяц торчать в этом дрянном городишке, потому он не спешил. Однако появление в городе князя, с которым у Ивана Ивановича контры, ускорило события. К тому же через Натали Алексеев узнал о решении Веры уехать с князем в Петербург. («Какой ты болтун, Саша!» – прошептала бедная девушка.) Следовало спешно найти исполнителя похищения. Тут Алексеев по делам службы отлучился в соседний городок Слепнев. Там в трактире он составил партию в вист чернявому господчику, у которого выиграл значительную сумму. Проигравшему платить было нечем, и Алексеев дал ему шанс вернуть долг.
– Как же он веселился, когда выяснил суть сделки! – повествовал Иван Иванович, вовсе не замечая дрожи и бледности юной пленницы. – Вы и его зацепили, прыткая козочка, а мне это и на руку. Вашего ухажера – дуэлянта-то – я тоже пристроил, чтобы не мешался под ногами.
Вера с ненавистью смотрела на него, пока Алексеев завершал повествование. Бурковский тайно приехал в Коноплев, дождался бенефиса, прячась у Натали, а дальнейшее известно.
– Зачем? Зачем все это? – спросила Вера, не ожидая ответа.
– Затем, любезная, – ответил Алексеев, теряя благодушие, – что обещания надо держать. Еще у княгини вы дали согласие выйти за меня, извольте выполнять!
Вера опять заметалась от стены к стене, не замечая этого.
– Ну на что я вам? Воспитанница, актриса, бесприданница?
Алексеев непонятно хмыкнул.
– Ведь вы засомневались тогда, помните, когда я ответила на ваше предложение? – как в горячке, твердила девушка.
– Это было тогда. Теперь у меня другие расчеты. Будете паинькой, посвящу и вас.
– Где теперь князь? – тихо спросила Вера.
– Должно быть, ищет вас, – ухмыльнулся старый селадон.
– Это был князь Браницкий, верно? – вновь спросила Вера с замиранием сердца.
Иван Иванович насторожился:
– Тебе-то откуда известно? Кто проболтался? Этот недоросль?
Вера отрицательно качнула головой.
– Тогда кто? – Алексеев, кажется, не на шутку встревожился. – Князь приезжал в Коноплев инкогнито, никто не должен был знать, что это Браницкий. Кто пронюхал?
– Я, – тихо ответила девушка.
Алексеев подошел к ней и, подозрительно вглядываясь ей в лицо, осведомился:
– Что еще ты знаешь?
Вера пожала плечами. Смертельная усталость навалилась на нее.
– Не пытайся бежать! – почему-то рассвирепел Алексеев. – Готовься к венчанию, я не намерен тянуть. Все нужное тебе доставят.
– Никогда! – твердо произнесла Вера. – Вы не можете жениться на мне насильно.
– Да сами-с будете ползать у меня в ногах и просить об этом-с.
Вера с презрением смотрела в глаза Алексееву.
– Никогда, – повторила она.
– Увидим-с, – зловеще произнес Иван Иванович. – Кто тонет, тот и за бритву хватается. – Однако, не выдержав пронзительного взгляда жертвы, он ретировался, скрывшись за дверью.
До вечера девушка трепетала, ожидая какой-нибудь новой подлости от Алексеева. Чтобы развлечься, она открыла сундук и перебрала его содержимое. Это занятие успокоило бедняжку. Должно быть, Алексеев не наведывался в сундук и не знал, какие сокровища он хранит. Вера с радостным биением сердца добыла обернутый в плащ портрет Вольского, со дна достала заветный альбом со стихами Евгения – постоянный спутник в ее скитаниях. На дне сундука, под платьями, она раскопала мешочек с драгоценностями, подарками завсегдатаев кулис. Особливо Вера обрадовалась молитвеннику, подаренному ей Марьей Степановной. Она почувствовала себя вооруженной.
До темноты возилась Вера с нарядами, припоминая, что было связано с тем или иным платьем. Она и не заметила, как наступила ночь, а к ужину ее не позвали. Пришлось лечь натощак, не просить же бабу-ягу о снисхождении. Вера слышала, как за стеной переговаривались Алексеев с кумой. После все стихло. Пленница опасливо поглядывала на дверь, которая не запиралась изнутри. Она решила придвинуть к двери стол, на крайний случай. Собравшись с силами, стараясь не греметь, она с трудом подтащила стол к двери, а сверху водрузила стул.
Немного успокоившись, Вера стала засыпать. Ей уж грезились сны: сцена, Сашка, вредная Натали, которая дразнит Веру лебяжьей пуховкой. Девушка швыряет в подлую шпионку медным канделябром и от грохота просыпается. Она не сразу поняла, что гремел не канделябр, а стул, упавший со стола. Поняв, вскочила без промедления, набросила на себя ночную кофточку поверх сорочки. Вооружившись первым попавшим под руку предметом – а это оказался щербатый кувшин, – она стала ждать. Ночь была светлая, будто и не ночь вовсе, а сумерки, поэтому Вера видела все. Вначале заскрипела дверь и ударилась об стол, после задвигался и стол, медленно отъезжая вместе с дверью. Только теперь показалась лысоватая голова полураздетого Алексеева. Удар тяжелым кувшином пришелся именно на это слабое место. Иван Иванович тоненько охнул и схватился за голову. Подвывая и причитая, он тотчас бежал с поля боя.
Вера облегченно выдохнула и прислушалась: жив ли ее обидчик. Сомнения рассеялись после того, как дом огласился воплями и бранью самого Алексеева, затем Архиповны. Должно быть, баба-яга искала в буфете серебряную ложку, чтобы приложить к шишке, образовавшейся на лысине Алексеева. Вера понимала, сколь опасен мог быть мерзкий сластолюбец, и готовилась к самому худшему. Однако никаких иных действий не последовало более в эту ночь, и она спокойно уснула, восстановив пирамиду у двери.
Проспала Вера долго, а проснувшись, удивилась, что ее не разбудили к завтраку. Вкусный запах пирогов проникал сквозь щели в сиротскую келью затворницы, и Вера почувствовала зверский аппетит. Одевшись, она освободила дверь и попыталась выйти. Дверь оказалась заперта снаружи. Борясь с испугом, девушка стала громко звать Архиповну. Ответа не последовало. Однако спустя некоторое время явилась Матрена. Она безмолвно положила на стол перед опешившей Верой ломоть черствого хлеба и поставила графин с водой. Забрав ночную вазу, кухарка вышла, заперев за собой дверь. Встревоженная девушка еще не успела приступить к скудной трапезе, как Матрена вновь показалась, чтобы вернуть горшок и забрать кувшин для мытья. Спрашивать ее было бесполезно, но несчастная пленница все же попыталась это сделать. Кухарка мотала головой и мычала, испуганно размахивая руками. Когда глухонемая принесла воду для умывания и за ней окончательно закрылась дверь, Вере сделалось страшно.
Она долго прислушивалась к звукам за стеной, но там было тихо, как в склепе. Должно быть, Архиповна ушла по делам, а Иван Иванович съехал. Что же означало все это? Ее посадили на хлеб и воду? Таким способом Алексеев намеревается вынудить Веру согласиться на брак с ним? И зачем все же нужна ему бывшая воспитанница? Нет, неспроста так заинтересован Иван Иванович в этом браке, что-то он задумал. Но что? Что?
Вера в который раз обошла свою комнату, приблизилась к окнам. Стекло можно разбить, но как быть с металлической решеткой, которая почему-то украшает замысловатым узором окна мещанского домика, довершая его сходство с тюрьмой? Она не первая, кто томится здесь, пришло Вере в голову. Архиповна промышляет чем-то беззаконным, это очевидно. Девушка припомнила рассказ княгини, в котором фигурировала кума Алексеева, только вот в какой связи?
Без всякого аппетита Вера сжевала черствый хлеб, попила воды. После она стала обследовать пол, половицу за половицей, в поисках расшатанных или сгнивших досок. Столь же внимательно рассмотрела замок в двери, даже попыталась подобрать отмычку, но ничего подходящего, кроме шпильки, у Веры не нашлось. Однако шпилькой тоже надо уметь действовать. Девушка билась целый час, ковыряясь в замке, но без толку.
Казалось, ничего не изменилось: те же стены, оклеенные жалкими бумажными обоями тусклого узора, та же ветхая мебель, украшенная салфетками и безделушками Веры, – все то же, но пленнице чудилось, что комната превратилась в холодную сырую темницу, из которой нет выхода. Вновь стало нестерпимо душно. Силясь не поддаваться панике, Вера присела у окна. Решение придет, непременно, не надобно впадать в отчаяние. Из острогов люди бегут, с каторги, а уж отсюда-то не сбежать…
Вера призналась себе: она лишь потому до сих пор не решилась на побег, что в глубине души все же надеялась вопреки доводам рассудка в роли похитителя увидеть Вольского. Бежать некуда? Это не беда, Господь не оставит. Можно наняться прислугой, гувернанткой. Актрисой? О нет, только не актрисой. Однако без рекомендательных писем Веру никто не возьмет, к тому же она вовсе не знает Петербурга… Впрочем, что пользы теперь об этом тревожиться: пока что она сидит взаперти.
За стеной послышался шум, это Архиповна вернулась. Девушка даже обрадовалась: должно же все разъясниться. Однако старуха так и не заглянула к пленнице. Вот и время ужина миновало, о Вере не вспомнили. Она все более уверялась в своих предположениях: Алексеев решил принудить ее к браку, поморив голодом и держа взаперти. Так он надеется восторжествовать над бедной пленницей. Однако Вера не доставит ему этого удовольствия. Девушка решительно подошла к двери и забарабанила в нее с криком:
– Откройте, откройте же, иначе я стану кричать!
Рядом раздалось знакомое хриплое покашливание. Вера притихла, слушая, что последует далее. Старуха за дверью, откашлявшись, ворчливо ответила:
– Кричи, кто тебя здесь услышит? А то если надумала покориться, так я за Иваном Ивановичем пошлю. Сказывай, что передать-то.
– Нет, ничего не надобно, – ответила Вера, понимая, что из бунта ее теперь вряд ли что выйдет.
– Ну так и сиди, коли нравится. – И старуха прошаркала в свои покои.
На другой день все повторилось. Вера проснулась от одуряющих запахов булок и другой стряпни, но получила на завтрак хлеб и воду. Ее желудок бунтовал, противясь скудной пище, но девушка мужественно разделила ломоть черствого ситника на три части, зная, что это еда на целый день, и съела один из кусков, запивая водой. Так она могла продержаться долго, несмотря на мучительное желание съесть что-нибудь посущественнее. Матрена появилась еще дважды, словно совершая безмолвный ритуал. Старуха с утра отправилась из дома. Ни разу за весь день Веру не выпустили из комнаты, хотя она слышала, что Архиповна вернулась и ворчит что-то себе под нос. Девушка крикнула:
– Дайте мне метелку и совок, я хочу прибраться!
Ответа не последовало. Старуха будто оглохла, как ее кухарка. Вера вновь побегала из угла в угол, соображая, как ей выбраться из плена, покуда не явился Алексеев с новыми притязаниями. Сложив в сак на всякий случай самые ценные украшения и вещицы, Вера пересмотрела платья и шляпки. Сундук, натурально, она не унесет с собой, надобно выбрать самое необходимое и обиходное. По погоде еще мантильку, перчатки… Оказалось, что самое трудное в побеге – остановиться на одном наряде, который пригодится на все случаи жизни. До вечера бывшая воспитанница и вчерашняя актриса ломала голову, что же ей выбрать: палевое из тафты, розовое шелковое или изумрудное креповое? А еще шляпку! Она должна подойти к любому наряду. Брать ли зонтик, если есть мантилья и шляпка? А как жаль оставлять альбом и портрет, истинные сокровища! «До встречи!» – шепнула Вера, пряча их поглубже в сундук. Надо ли упоминать, что на запястье она повязала нитку бисера, свой талисман.
Сгустились сумерки. Свечей пленнице не подавали, да из-за белых ночей было отменно светло. Сделав наконец свой выбор, Вера еще не знала, как на деле осуществить свой дерзкий план. Она положилась на случай и вдохновение. Случай же представился лишь через два дня, когда Вера изрядно уже ослабела от голода, но решимости не утратила. В тот час на ней было палевое платье из тафты. Не видя со стороны пленницы никаких поползновений на свободу, Матрена оставила в замке ключ. У Веры было мгновение в промежутке между подачей завтрака и переменой воды в умывальном кувшине. Набросив на плечи мантильку и прихватив шляпку и сак, девушка притаилась за дверью. Стоило Матрене внести кувшин в комнату, чтобы поставить его в таз, Вера тихо выскользнула из укрытия и заперла дверь на ключ. Матрена, кажется, не враз поняла, что случилось, она так и не подала ни звука, покуда Вера отодвигала щеколду и выбиралась в сени. Архиповна появится лишь к вечеру, у беглянки есть запас времени, чтобы убежать подальше отсюда.
Однако, оказавшись на солнечной улице, девушка не знала, в какую сторону направиться ей. Тут она вспомнила о Покровской церкви. Завязав ленты шляпки и спрятавшись за ее полями, беглянка почувствовала себя увереннее. Церковь, пожалуй, единственное место, где Вера не рискует столкнуться с Архиповной, да и Алексеевым. Там можно собраться с мыслями и решить, как действовать далее. Господь не оставит. Подумав так, Вера поспешила, насколько хватало ее слабых сил, к Покровской площади.
Глава 2
– Нуте-с? – Иван Иванович, кажется, с удовольствием наблюдал замешательство бедной жертвы. – Каково вам здесь? Не притесняют ли, не морят голодом?
Он уселся на единственный стул посреди комнаты. Вера принялась растерянно ходить от стены к стене, не замечая, что безжалостно треплет косынку на шее. От безысходности и отчаяния хотелось кричать, казалось, даже воздуха не хватает. И тесно, тесно!
– Да сядьте же, а то в глазах рябит от мельтешенья вашего. Гляньте лучше, что я вам привез.
Только теперь Вера заметила стоящий в углу сундук с ворохом шляпных коробок сверху.
– Что это? – машинально спросила она.
– Ваши платья-с да все остальное: чулочки, подвязочки. – Казалось, с губы сластолюбца сейчас капнет слюна. – Горничная ваша собрала тайком.
– Глаша? – удивилась Вера. – Но что вы ей сказали, почему она послушалась?
Алексеев расплылся в самодовольной улыбке:
– Ей было сказано, что хозяйка бежала из актрис, тайно, чтобы не платить Игнатьевичу неустойку. Ох и наделало переполоху ваше исчезновение! До губернатора дошло, князь всю полицию на ноги поднял. И братец-то ваш сам не свой с тех пор.
Вера снова вскочила с кровати, куда было присела после окрика Алексеева.
– Что, что с ним?
– Пьет-с, втемную.
Девушка сжала голову руками и застонала.
Алексеев с удовольствием сообщил Вере подробности так тонко продуманного и успешно осуществленного похищения. Узнав от Натали, которая шпионила для него за госпожой Кастальской, о появлении Вольского, Иван Иванович решил предпринять увоз девушки куда-нибудь в надежное место. И тут без кумы Архиповны было не обойтись, верное дело. Служебные обязанности вынуждали Алексеева еще месяц торчать в этом дрянном городишке, потому он не спешил. Однако появление в городе князя, с которым у Ивана Ивановича контры, ускорило события. К тому же через Натали Алексеев узнал о решении Веры уехать с князем в Петербург. («Какой ты болтун, Саша!» – прошептала бедная девушка.) Следовало спешно найти исполнителя похищения. Тут Алексеев по делам службы отлучился в соседний городок Слепнев. Там в трактире он составил партию в вист чернявому господчику, у которого выиграл значительную сумму. Проигравшему платить было нечем, и Алексеев дал ему шанс вернуть долг.
– Как же он веселился, когда выяснил суть сделки! – повествовал Иван Иванович, вовсе не замечая дрожи и бледности юной пленницы. – Вы и его зацепили, прыткая козочка, а мне это и на руку. Вашего ухажера – дуэлянта-то – я тоже пристроил, чтобы не мешался под ногами.
Вера с ненавистью смотрела на него, пока Алексеев завершал повествование. Бурковский тайно приехал в Коноплев, дождался бенефиса, прячась у Натали, а дальнейшее известно.
– Зачем? Зачем все это? – спросила Вера, не ожидая ответа.
– Затем, любезная, – ответил Алексеев, теряя благодушие, – что обещания надо держать. Еще у княгини вы дали согласие выйти за меня, извольте выполнять!
Вера опять заметалась от стены к стене, не замечая этого.
– Ну на что я вам? Воспитанница, актриса, бесприданница?
Алексеев непонятно хмыкнул.
– Ведь вы засомневались тогда, помните, когда я ответила на ваше предложение? – как в горячке, твердила девушка.
– Это было тогда. Теперь у меня другие расчеты. Будете паинькой, посвящу и вас.
– Где теперь князь? – тихо спросила Вера.
– Должно быть, ищет вас, – ухмыльнулся старый селадон.
– Это был князь Браницкий, верно? – вновь спросила Вера с замиранием сердца.
Иван Иванович насторожился:
– Тебе-то откуда известно? Кто проболтался? Этот недоросль?
Вера отрицательно качнула головой.
– Тогда кто? – Алексеев, кажется, не на шутку встревожился. – Князь приезжал в Коноплев инкогнито, никто не должен был знать, что это Браницкий. Кто пронюхал?
– Я, – тихо ответила девушка.
Алексеев подошел к ней и, подозрительно вглядываясь ей в лицо, осведомился:
– Что еще ты знаешь?
Вера пожала плечами. Смертельная усталость навалилась на нее.
– Не пытайся бежать! – почему-то рассвирепел Алексеев. – Готовься к венчанию, я не намерен тянуть. Все нужное тебе доставят.
– Никогда! – твердо произнесла Вера. – Вы не можете жениться на мне насильно.
– Да сами-с будете ползать у меня в ногах и просить об этом-с.
Вера с презрением смотрела в глаза Алексееву.
– Никогда, – повторила она.
– Увидим-с, – зловеще произнес Иван Иванович. – Кто тонет, тот и за бритву хватается. – Однако, не выдержав пронзительного взгляда жертвы, он ретировался, скрывшись за дверью.
До вечера девушка трепетала, ожидая какой-нибудь новой подлости от Алексеева. Чтобы развлечься, она открыла сундук и перебрала его содержимое. Это занятие успокоило бедняжку. Должно быть, Алексеев не наведывался в сундук и не знал, какие сокровища он хранит. Вера с радостным биением сердца добыла обернутый в плащ портрет Вольского, со дна достала заветный альбом со стихами Евгения – постоянный спутник в ее скитаниях. На дне сундука, под платьями, она раскопала мешочек с драгоценностями, подарками завсегдатаев кулис. Особливо Вера обрадовалась молитвеннику, подаренному ей Марьей Степановной. Она почувствовала себя вооруженной.
До темноты возилась Вера с нарядами, припоминая, что было связано с тем или иным платьем. Она и не заметила, как наступила ночь, а к ужину ее не позвали. Пришлось лечь натощак, не просить же бабу-ягу о снисхождении. Вера слышала, как за стеной переговаривались Алексеев с кумой. После все стихло. Пленница опасливо поглядывала на дверь, которая не запиралась изнутри. Она решила придвинуть к двери стол, на крайний случай. Собравшись с силами, стараясь не греметь, она с трудом подтащила стол к двери, а сверху водрузила стул.
Немного успокоившись, Вера стала засыпать. Ей уж грезились сны: сцена, Сашка, вредная Натали, которая дразнит Веру лебяжьей пуховкой. Девушка швыряет в подлую шпионку медным канделябром и от грохота просыпается. Она не сразу поняла, что гремел не канделябр, а стул, упавший со стола. Поняв, вскочила без промедления, набросила на себя ночную кофточку поверх сорочки. Вооружившись первым попавшим под руку предметом – а это оказался щербатый кувшин, – она стала ждать. Ночь была светлая, будто и не ночь вовсе, а сумерки, поэтому Вера видела все. Вначале заскрипела дверь и ударилась об стол, после задвигался и стол, медленно отъезжая вместе с дверью. Только теперь показалась лысоватая голова полураздетого Алексеева. Удар тяжелым кувшином пришелся именно на это слабое место. Иван Иванович тоненько охнул и схватился за голову. Подвывая и причитая, он тотчас бежал с поля боя.
Вера облегченно выдохнула и прислушалась: жив ли ее обидчик. Сомнения рассеялись после того, как дом огласился воплями и бранью самого Алексеева, затем Архиповны. Должно быть, баба-яга искала в буфете серебряную ложку, чтобы приложить к шишке, образовавшейся на лысине Алексеева. Вера понимала, сколь опасен мог быть мерзкий сластолюбец, и готовилась к самому худшему. Однако никаких иных действий не последовало более в эту ночь, и она спокойно уснула, восстановив пирамиду у двери.
Проспала Вера долго, а проснувшись, удивилась, что ее не разбудили к завтраку. Вкусный запах пирогов проникал сквозь щели в сиротскую келью затворницы, и Вера почувствовала зверский аппетит. Одевшись, она освободила дверь и попыталась выйти. Дверь оказалась заперта снаружи. Борясь с испугом, девушка стала громко звать Архиповну. Ответа не последовало. Однако спустя некоторое время явилась Матрена. Она безмолвно положила на стол перед опешившей Верой ломоть черствого хлеба и поставила графин с водой. Забрав ночную вазу, кухарка вышла, заперев за собой дверь. Встревоженная девушка еще не успела приступить к скудной трапезе, как Матрена вновь показалась, чтобы вернуть горшок и забрать кувшин для мытья. Спрашивать ее было бесполезно, но несчастная пленница все же попыталась это сделать. Кухарка мотала головой и мычала, испуганно размахивая руками. Когда глухонемая принесла воду для умывания и за ней окончательно закрылась дверь, Вере сделалось страшно.
Она долго прислушивалась к звукам за стеной, но там было тихо, как в склепе. Должно быть, Архиповна ушла по делам, а Иван Иванович съехал. Что же означало все это? Ее посадили на хлеб и воду? Таким способом Алексеев намеревается вынудить Веру согласиться на брак с ним? И зачем все же нужна ему бывшая воспитанница? Нет, неспроста так заинтересован Иван Иванович в этом браке, что-то он задумал. Но что? Что?
Вера в который раз обошла свою комнату, приблизилась к окнам. Стекло можно разбить, но как быть с металлической решеткой, которая почему-то украшает замысловатым узором окна мещанского домика, довершая его сходство с тюрьмой? Она не первая, кто томится здесь, пришло Вере в голову. Архиповна промышляет чем-то беззаконным, это очевидно. Девушка припомнила рассказ княгини, в котором фигурировала кума Алексеева, только вот в какой связи?
Без всякого аппетита Вера сжевала черствый хлеб, попила воды. После она стала обследовать пол, половицу за половицей, в поисках расшатанных или сгнивших досок. Столь же внимательно рассмотрела замок в двери, даже попыталась подобрать отмычку, но ничего подходящего, кроме шпильки, у Веры не нашлось. Однако шпилькой тоже надо уметь действовать. Девушка билась целый час, ковыряясь в замке, но без толку.
Казалось, ничего не изменилось: те же стены, оклеенные жалкими бумажными обоями тусклого узора, та же ветхая мебель, украшенная салфетками и безделушками Веры, – все то же, но пленнице чудилось, что комната превратилась в холодную сырую темницу, из которой нет выхода. Вновь стало нестерпимо душно. Силясь не поддаваться панике, Вера присела у окна. Решение придет, непременно, не надобно впадать в отчаяние. Из острогов люди бегут, с каторги, а уж отсюда-то не сбежать…
Вера призналась себе: она лишь потому до сих пор не решилась на побег, что в глубине души все же надеялась вопреки доводам рассудка в роли похитителя увидеть Вольского. Бежать некуда? Это не беда, Господь не оставит. Можно наняться прислугой, гувернанткой. Актрисой? О нет, только не актрисой. Однако без рекомендательных писем Веру никто не возьмет, к тому же она вовсе не знает Петербурга… Впрочем, что пользы теперь об этом тревожиться: пока что она сидит взаперти.
За стеной послышался шум, это Архиповна вернулась. Девушка даже обрадовалась: должно же все разъясниться. Однако старуха так и не заглянула к пленнице. Вот и время ужина миновало, о Вере не вспомнили. Она все более уверялась в своих предположениях: Алексеев решил принудить ее к браку, поморив голодом и держа взаперти. Так он надеется восторжествовать над бедной пленницей. Однако Вера не доставит ему этого удовольствия. Девушка решительно подошла к двери и забарабанила в нее с криком:
– Откройте, откройте же, иначе я стану кричать!
Рядом раздалось знакомое хриплое покашливание. Вера притихла, слушая, что последует далее. Старуха за дверью, откашлявшись, ворчливо ответила:
– Кричи, кто тебя здесь услышит? А то если надумала покориться, так я за Иваном Ивановичем пошлю. Сказывай, что передать-то.
– Нет, ничего не надобно, – ответила Вера, понимая, что из бунта ее теперь вряд ли что выйдет.
– Ну так и сиди, коли нравится. – И старуха прошаркала в свои покои.
На другой день все повторилось. Вера проснулась от одуряющих запахов булок и другой стряпни, но получила на завтрак хлеб и воду. Ее желудок бунтовал, противясь скудной пище, но девушка мужественно разделила ломоть черствого ситника на три части, зная, что это еда на целый день, и съела один из кусков, запивая водой. Так она могла продержаться долго, несмотря на мучительное желание съесть что-нибудь посущественнее. Матрена появилась еще дважды, словно совершая безмолвный ритуал. Старуха с утра отправилась из дома. Ни разу за весь день Веру не выпустили из комнаты, хотя она слышала, что Архиповна вернулась и ворчит что-то себе под нос. Девушка крикнула:
– Дайте мне метелку и совок, я хочу прибраться!
Ответа не последовало. Старуха будто оглохла, как ее кухарка. Вера вновь побегала из угла в угол, соображая, как ей выбраться из плена, покуда не явился Алексеев с новыми притязаниями. Сложив в сак на всякий случай самые ценные украшения и вещицы, Вера пересмотрела платья и шляпки. Сундук, натурально, она не унесет с собой, надобно выбрать самое необходимое и обиходное. По погоде еще мантильку, перчатки… Оказалось, что самое трудное в побеге – остановиться на одном наряде, который пригодится на все случаи жизни. До вечера бывшая воспитанница и вчерашняя актриса ломала голову, что же ей выбрать: палевое из тафты, розовое шелковое или изумрудное креповое? А еще шляпку! Она должна подойти к любому наряду. Брать ли зонтик, если есть мантилья и шляпка? А как жаль оставлять альбом и портрет, истинные сокровища! «До встречи!» – шепнула Вера, пряча их поглубже в сундук. Надо ли упоминать, что на запястье она повязала нитку бисера, свой талисман.
Сгустились сумерки. Свечей пленнице не подавали, да из-за белых ночей было отменно светло. Сделав наконец свой выбор, Вера еще не знала, как на деле осуществить свой дерзкий план. Она положилась на случай и вдохновение. Случай же представился лишь через два дня, когда Вера изрядно уже ослабела от голода, но решимости не утратила. В тот час на ней было палевое платье из тафты. Не видя со стороны пленницы никаких поползновений на свободу, Матрена оставила в замке ключ. У Веры было мгновение в промежутке между подачей завтрака и переменой воды в умывальном кувшине. Набросив на плечи мантильку и прихватив шляпку и сак, девушка притаилась за дверью. Стоило Матрене внести кувшин в комнату, чтобы поставить его в таз, Вера тихо выскользнула из укрытия и заперла дверь на ключ. Матрена, кажется, не враз поняла, что случилось, она так и не подала ни звука, покуда Вера отодвигала щеколду и выбиралась в сени. Архиповна появится лишь к вечеру, у беглянки есть запас времени, чтобы убежать подальше отсюда.
Однако, оказавшись на солнечной улице, девушка не знала, в какую сторону направиться ей. Тут она вспомнила о Покровской церкви. Завязав ленты шляпки и спрятавшись за ее полями, беглянка почувствовала себя увереннее. Церковь, пожалуй, единственное место, где Вера не рискует столкнуться с Архиповной, да и Алексеевым. Там можно собраться с мыслями и решить, как действовать далее. Господь не оставит. Подумав так, Вера поспешила, насколько хватало ее слабых сил, к Покровской площади.
Глава 2
В людях
Голод мешал отдаться молитве, и Вера пожалела, что не купила на толкучем рынке, когда проходила мимо, пирожок или калач. Она осторожно оглянулась вокруг. Под сводами Покровской церкви собрался пестрый люд: ремесленники, отставные унтер-офицеры, замшелые старухи. Кухарки и горничные соседствовали с важными генералами и нарядными гордыми дамами. В голове Веры сложился следующий план: найти ростовщика и заложить бриллиантовые сережки, затем поесть где-нибудь в трактире (хорошенько поесть!), а после… А после как сложится. Как ни силилась Вера, на голодный желудок ничего не придумывалось.
Она стала потихоньку пробираться к выходу, низко опустив голову. Напоследок перекрестившись и отвесив поклон, девушка побрела прочь, опасливо косясь на полицейскую будку, расположенную на краю площади. Хорошо одетая одинокая девушка привлекала внимание прохожих, молодые люди все норовили заглянуть ей под шляпку. Вера знала, что без сопровождения по улицам прогуливаются лишь девицы определенных занятий. Однако что было делать? Вера направилась к толкучему рынку, где наверняка можно было найти лавку ростовщика. Здесь тоже поглядывали на нее с любопытством, совали товары, уговаривали купить. Грязные мальчишки прыгали вокруг, попрошайничали, бабы предлагали купить пряничного или леденцового петушка. Здесь торговали, кажется, всем, что попадало под руку или обнаруживалось лишним в хозяйстве. Подержанные фраки, старые вицмундиры и прочее тряпье, а по соседству гжельские чашки, серебряные самовары и подносы, на лотках – статуэтки Наполеона, купидонов и кошки с подвижными головами и мышью в зубах. А далее – квас, сбитень, пенник и меды в липовых бочонках и берестяных ковшах. Овощные ряды изобиловали роскошью: рядом с обыденными огурцами и помидорами соседствовали ананасы, арбузы, дыни. Здесь оборванные цыганки гадали желающим за копейки. На углу расположились лотки с дешевыми брошюрами – песенниками, сонниками, альманахами.
Вера никак не решалась расстаться с последними монетами, но голод делался нестерпимым при взгляде на окружающее великолепие. Девушка выбрала огромный пирог с вязигой и, мгновенно проглотив его, запила квасом. Торговец, продавший ей квас, пожилой крепкий мужик, с сомнением покачал головой:
– Негоже вам, барышня, по толпе прохаживаться. Не ровен час обворуют. Соблазн-то какой!
Вера невольно прижала к груди свой мешочек с драгоценностями. Мужик, подметив это, усмехнулся и добавил:
– Меня нечего бояться, нешто я разбойник? А вот вижу, промышляют воришки-мальцы, их обучает тутошний атаман. Домой бы вам али мужика дюжего для охраны, так нехорошо.
Вера, краснея, поблагодарила его и побрела прочь, зорко оглядываясь по сторонам и крепко прижимая к груди свой сак. Она не решилась спросить у мужика, где можно найти ломбард или ростовщика: боялась выдать себя и привлечь внимание воришек. Пришлось обойти рынок вдоль и поперек, изучить все вывески в округе. «Парикмахер из Парижа», «Колониальные товары купца Дышлова», «Хлебные изделия Капитонова», «Сапожник Шульц», «Принимаю заклады, скупаю ценные бумаги и драгоценности» и прочая. Последняя небольшая афишка заинтересовала Веру более всего. Она была выставлена у высокого мрачного дома с решетками и высоким забором. Окна, выходящие на улицу, были глухо занавешены, входная дубовая дверь с небольшим порожком глядела на тротуар и была снабжена деревянной колотушкой.
Вера остановилась в раздумье у этого дома. Дважды тянулась ее рука к молоточку, но боязливо опускалась. Девушке было страшно нешуточно. Что кроется за этими неприветливыми стенами? Не попадет ли неопытная девица в руки разбойников почище рыночных воришек? Вдруг дверь сама распахнулась и на улицу выбралась низенькая пухленькая женщина лет пятидесяти в аккуратной, хоть и полинялой шляпке и добротном платье.
– Изверг! Грабитель! – потрясала она кулачком. – За такую вещь всего два рубля да еще двадцать копеек процентов. Разбойник! Варвар!
Продолжая ругаться, женщина пересчитала монеты и спрятала их в нелепом ридикюле такого же почтенного возраста, что и она сама. Вера с любопытством наблюдала за возмущенной особой, та, в свою очередь, тоже заинтересовалась нарядной девушкой.
– Злыдень, нехристь, басурман! – сказала она, адресуясь теперь к Вере. – Неужто вам тоже к Янгелю? Ограбит бесстыжий ростовщик!
Девушка растерянно пожала плечами:
– Я не знаю другого способа добыть денег.
– Да что такое? – живо заинтересовалась особа.
Вера хотела было сразу положить конец любопытству незнакомой дамочки, но что-то в этой женщине располагало к себе – возможно, некоторое сходство с Марьей Степановной. К тому же Вера знала: бывает, что помощь приходит, откуда ее вовсе не ждешь. Она прибегла к простительному обману и рассказала выдуманную историю, которую заготовила на случай поступления в гувернантки. Впрочем, лишь часть этой истории была вымышлена.
– Я воспитывалась в богатом доме, получила недурное домашнее образование. Знаю по-французски совершенно, еще по-английски. Могу учить детей, с этим приехала в Петербург, но по дороге меня ограбили. Пропал сундук с платьем и рекомендательными письмами. Осталось лишь то, что было при мне. Теперь не знаю, что делать. Ведь без бумаг меня никто не возьмет. Да и остановиться негде, у меня никого нет в Петербурге…
Женщина внимательно выслушала и осмотрела Веру. Хорошая одежда, манеры девушки, очевидно, убеждали в правдивости рассказа.
– Вот что, голубушка, пойдем-ка ко мне, – скомандовала дружелюбная особа. – Я еще и кофию не пила, купила вот на пять копеек на рынке. Присмотрела на зиму новый салоп, дешево отдают. Да вот до пенсиона еще далеко, пришлось заложить мужнину табакерку, когда еще случай представится! – Она решительно взяла колебавшуюся Веру под руку: – Идем! Кофию выпьем, закусим, что Бог пошлет. У меня появилась недурная идея насчет тебя, матушка. Кофий пьешь?
– Лучше чаю. – И Вера последовала за ней. – Как мне называть вас? – спросила она по дороге.
– Зови Агафьей Васильевной, – весело подмигнула толстушка. – Коллежская регистраторша. А ты кто будешь?
– Вера Федоровна Сверчкова.
– Вот и славно.
Девушка испугалась, завидев издалека дом Архиповны. Они шли прямо к нему. Однако свернули гораздо ранее и вошли в небольшой деревянный домик, чистенький и уютный, с часами на стене и горшками герани на окнах.
– Кухарку-то нынче я отпустила, сестра у нее больна. Да уж самоварчик вздуть и сами сумеем! – балагурила Агафья Васильевна, выставляя на стол корзину с сухарями, молочник и сахарницу.
Вера вызвалась помочь с самоваром, но хозяйка не позволила, боясь, что девушка испачкает единственное платье. Гостье ничего не оставалось, как наблюдать и слушать. Заправленный умелой рукой, самовар быстро вскипел. На столе появились ватрушки, мед, масло, даже конфеты. Без всяких вопросов со стороны Веры Агафья Васильевна под чаек рассказала свою немудреную повесть. Вот уже десять лет, как она овдовела, получает пенсион, сдает комнаты внаем. Хватает на вполне сносное существование, хотя жильцы все по большей части бедные чиновники да студенты. Деток Бог ей не дал, одна-одинешенька без мужа осталась. Проводит дни в беседах с подругами, такими же вдовами, раскладывании пасьянса да, бывает, сватовством пробавляется, коли подвернется случай. Не дале как месяц назад удачно просватала безнадежную невесту двадцати пяти лет, дочь генерала Будкевича. Бедняжка в восемнадцать лет пережила трагедию: ее жених убился, катаясь на английских горах. Не хотела никого видеть, просилась в монастырь, да отец умолил не покидать их. Дома детей мал мала. Старшая-то заменяла им умершую матушку, и заботилась, и обучала. Послушалась отца, осталась, а он возьми да женись на молоденькой. Та детей невзлюбила, Машеньку, голубушку, со свету сжить взялась, генерала к рукам прибрала. Девица вновь о монастыре вспомнила, да опасалась детей оставить в полной власти мачехи. Тут молодая генеральша нашла способ избавиться от падчерицы. По ее просьбе Агафья Васильевна нашла для Маши жениха, не молодого, не родовитого, но с полной мошной. Отдали волку белую овечку, а дети и затосковали. Нанимать француженку средств нет, к тому же мачеха жадна без меры. Машеньку на порог не пускает, тайком посещает родной дом горемычная.
– Вот я и подумала, – ликовала Агафья Васильевна. – Ты много не возьмешь, ведь верно? Обучишь мальцов тому-сему, что сама учила. Будкевичи-то мне обязаны, возьмут без рекомендации. Скажу, что ты моя родственница из Москвы, и будет с них. Что скажешь, голубушка?
– Я буду вам очень, очень признательна! – пылко ответила Вера, разгоряченная чаем и непривычной едой.
– Ну так и сладим, – заключила весьма довольная Агафья Васильевна, наливая себе еще чаю.
– Когда же? – не терпелось Вере. Она все еще боялась, что на ее след нападут Архиповна и Алексеев.
– Да хоть сейчас!
– Пойдемте сейчас! – умоляюще воскликнула девушка.
– Чай-то допей, ишь растревожилась как! – добродушно проворчала вдова, но все же заторопилась. – Идти-то недалече: возле Калинкина моста их дом.
Вера вздохнула облегченно лишь тогда, когда ветхое обиталище Архиповны вовсе скрылось из глаз. Когда они вышли на Фонтанку, где появились богатые особняки, девушка почувствовала себя в безопасности. Дом Будкевича действительно располагался у моста, оснащенного тяжелыми башнями и цепями. Небольшое строение в пять окон по фасаду и с хорошеньким мезонином было украшено портиком и колоннами. Агафья Васильевна смело дернула за шнурок звонка и ободряюще пожала Вере руку. Дверь открыла горничная. Она провела просителей в небольшую, не без кокетства обставленную гостиную и отправилась докладывать хозяевам. Бывшая воспитанница и актриса почувствовала некоторую робость, даже волнение. Как-то ее примут, приживется ли она в чужом доме (в который уже раз!), сладит ли с детьми? Вера не загадывала далеко вперед, зная по опыту, как легко рушатся любые планы.
В гостиную вошла молодая дама, одетая со щегольским изяществом и по моде. Вера присела в книксене, скромно опустив глаза. Она уже вошла в рол домашней учительницы.
– А, это ты, Васильевна, – небрежно приветствовала хозяйка спутницу Веры. – Что привело тебя в наш дом? Невест на выданье у нас нет.
Пока Агафья Васильевна объясняла суть дела, Вера исподволь разглядывала свою будущую госпожу. Зинаида Семеновна – так обратилась к ней вдова – была красива холодной, высокомерной красотой. Определенно, это была умная, осторожная интриганка с внешне безупречными манерами. Предложение Агафьи Васильевны, видно, не пришлось ей по вкусу. Она поморщила изящный носик и с неприязнью оглядела Веру с головы до ног. Девушке сделалось зябко под этим взглядом.
Она стала потихоньку пробираться к выходу, низко опустив голову. Напоследок перекрестившись и отвесив поклон, девушка побрела прочь, опасливо косясь на полицейскую будку, расположенную на краю площади. Хорошо одетая одинокая девушка привлекала внимание прохожих, молодые люди все норовили заглянуть ей под шляпку. Вера знала, что без сопровождения по улицам прогуливаются лишь девицы определенных занятий. Однако что было делать? Вера направилась к толкучему рынку, где наверняка можно было найти лавку ростовщика. Здесь тоже поглядывали на нее с любопытством, совали товары, уговаривали купить. Грязные мальчишки прыгали вокруг, попрошайничали, бабы предлагали купить пряничного или леденцового петушка. Здесь торговали, кажется, всем, что попадало под руку или обнаруживалось лишним в хозяйстве. Подержанные фраки, старые вицмундиры и прочее тряпье, а по соседству гжельские чашки, серебряные самовары и подносы, на лотках – статуэтки Наполеона, купидонов и кошки с подвижными головами и мышью в зубах. А далее – квас, сбитень, пенник и меды в липовых бочонках и берестяных ковшах. Овощные ряды изобиловали роскошью: рядом с обыденными огурцами и помидорами соседствовали ананасы, арбузы, дыни. Здесь оборванные цыганки гадали желающим за копейки. На углу расположились лотки с дешевыми брошюрами – песенниками, сонниками, альманахами.
Вера никак не решалась расстаться с последними монетами, но голод делался нестерпимым при взгляде на окружающее великолепие. Девушка выбрала огромный пирог с вязигой и, мгновенно проглотив его, запила квасом. Торговец, продавший ей квас, пожилой крепкий мужик, с сомнением покачал головой:
– Негоже вам, барышня, по толпе прохаживаться. Не ровен час обворуют. Соблазн-то какой!
Вера невольно прижала к груди свой мешочек с драгоценностями. Мужик, подметив это, усмехнулся и добавил:
– Меня нечего бояться, нешто я разбойник? А вот вижу, промышляют воришки-мальцы, их обучает тутошний атаман. Домой бы вам али мужика дюжего для охраны, так нехорошо.
Вера, краснея, поблагодарила его и побрела прочь, зорко оглядываясь по сторонам и крепко прижимая к груди свой сак. Она не решилась спросить у мужика, где можно найти ломбард или ростовщика: боялась выдать себя и привлечь внимание воришек. Пришлось обойти рынок вдоль и поперек, изучить все вывески в округе. «Парикмахер из Парижа», «Колониальные товары купца Дышлова», «Хлебные изделия Капитонова», «Сапожник Шульц», «Принимаю заклады, скупаю ценные бумаги и драгоценности» и прочая. Последняя небольшая афишка заинтересовала Веру более всего. Она была выставлена у высокого мрачного дома с решетками и высоким забором. Окна, выходящие на улицу, были глухо занавешены, входная дубовая дверь с небольшим порожком глядела на тротуар и была снабжена деревянной колотушкой.
Вера остановилась в раздумье у этого дома. Дважды тянулась ее рука к молоточку, но боязливо опускалась. Девушке было страшно нешуточно. Что кроется за этими неприветливыми стенами? Не попадет ли неопытная девица в руки разбойников почище рыночных воришек? Вдруг дверь сама распахнулась и на улицу выбралась низенькая пухленькая женщина лет пятидесяти в аккуратной, хоть и полинялой шляпке и добротном платье.
– Изверг! Грабитель! – потрясала она кулачком. – За такую вещь всего два рубля да еще двадцать копеек процентов. Разбойник! Варвар!
Продолжая ругаться, женщина пересчитала монеты и спрятала их в нелепом ридикюле такого же почтенного возраста, что и она сама. Вера с любопытством наблюдала за возмущенной особой, та, в свою очередь, тоже заинтересовалась нарядной девушкой.
– Злыдень, нехристь, басурман! – сказала она, адресуясь теперь к Вере. – Неужто вам тоже к Янгелю? Ограбит бесстыжий ростовщик!
Девушка растерянно пожала плечами:
– Я не знаю другого способа добыть денег.
– Да что такое? – живо заинтересовалась особа.
Вера хотела было сразу положить конец любопытству незнакомой дамочки, но что-то в этой женщине располагало к себе – возможно, некоторое сходство с Марьей Степановной. К тому же Вера знала: бывает, что помощь приходит, откуда ее вовсе не ждешь. Она прибегла к простительному обману и рассказала выдуманную историю, которую заготовила на случай поступления в гувернантки. Впрочем, лишь часть этой истории была вымышлена.
– Я воспитывалась в богатом доме, получила недурное домашнее образование. Знаю по-французски совершенно, еще по-английски. Могу учить детей, с этим приехала в Петербург, но по дороге меня ограбили. Пропал сундук с платьем и рекомендательными письмами. Осталось лишь то, что было при мне. Теперь не знаю, что делать. Ведь без бумаг меня никто не возьмет. Да и остановиться негде, у меня никого нет в Петербурге…
Женщина внимательно выслушала и осмотрела Веру. Хорошая одежда, манеры девушки, очевидно, убеждали в правдивости рассказа.
– Вот что, голубушка, пойдем-ка ко мне, – скомандовала дружелюбная особа. – Я еще и кофию не пила, купила вот на пять копеек на рынке. Присмотрела на зиму новый салоп, дешево отдают. Да вот до пенсиона еще далеко, пришлось заложить мужнину табакерку, когда еще случай представится! – Она решительно взяла колебавшуюся Веру под руку: – Идем! Кофию выпьем, закусим, что Бог пошлет. У меня появилась недурная идея насчет тебя, матушка. Кофий пьешь?
– Лучше чаю. – И Вера последовала за ней. – Как мне называть вас? – спросила она по дороге.
– Зови Агафьей Васильевной, – весело подмигнула толстушка. – Коллежская регистраторша. А ты кто будешь?
– Вера Федоровна Сверчкова.
– Вот и славно.
Девушка испугалась, завидев издалека дом Архиповны. Они шли прямо к нему. Однако свернули гораздо ранее и вошли в небольшой деревянный домик, чистенький и уютный, с часами на стене и горшками герани на окнах.
– Кухарку-то нынче я отпустила, сестра у нее больна. Да уж самоварчик вздуть и сами сумеем! – балагурила Агафья Васильевна, выставляя на стол корзину с сухарями, молочник и сахарницу.
Вера вызвалась помочь с самоваром, но хозяйка не позволила, боясь, что девушка испачкает единственное платье. Гостье ничего не оставалось, как наблюдать и слушать. Заправленный умелой рукой, самовар быстро вскипел. На столе появились ватрушки, мед, масло, даже конфеты. Без всяких вопросов со стороны Веры Агафья Васильевна под чаек рассказала свою немудреную повесть. Вот уже десять лет, как она овдовела, получает пенсион, сдает комнаты внаем. Хватает на вполне сносное существование, хотя жильцы все по большей части бедные чиновники да студенты. Деток Бог ей не дал, одна-одинешенька без мужа осталась. Проводит дни в беседах с подругами, такими же вдовами, раскладывании пасьянса да, бывает, сватовством пробавляется, коли подвернется случай. Не дале как месяц назад удачно просватала безнадежную невесту двадцати пяти лет, дочь генерала Будкевича. Бедняжка в восемнадцать лет пережила трагедию: ее жених убился, катаясь на английских горах. Не хотела никого видеть, просилась в монастырь, да отец умолил не покидать их. Дома детей мал мала. Старшая-то заменяла им умершую матушку, и заботилась, и обучала. Послушалась отца, осталась, а он возьми да женись на молоденькой. Та детей невзлюбила, Машеньку, голубушку, со свету сжить взялась, генерала к рукам прибрала. Девица вновь о монастыре вспомнила, да опасалась детей оставить в полной власти мачехи. Тут молодая генеральша нашла способ избавиться от падчерицы. По ее просьбе Агафья Васильевна нашла для Маши жениха, не молодого, не родовитого, но с полной мошной. Отдали волку белую овечку, а дети и затосковали. Нанимать француженку средств нет, к тому же мачеха жадна без меры. Машеньку на порог не пускает, тайком посещает родной дом горемычная.
– Вот я и подумала, – ликовала Агафья Васильевна. – Ты много не возьмешь, ведь верно? Обучишь мальцов тому-сему, что сама учила. Будкевичи-то мне обязаны, возьмут без рекомендации. Скажу, что ты моя родственница из Москвы, и будет с них. Что скажешь, голубушка?
– Я буду вам очень, очень признательна! – пылко ответила Вера, разгоряченная чаем и непривычной едой.
– Ну так и сладим, – заключила весьма довольная Агафья Васильевна, наливая себе еще чаю.
– Когда же? – не терпелось Вере. Она все еще боялась, что на ее след нападут Архиповна и Алексеев.
– Да хоть сейчас!
– Пойдемте сейчас! – умоляюще воскликнула девушка.
– Чай-то допей, ишь растревожилась как! – добродушно проворчала вдова, но все же заторопилась. – Идти-то недалече: возле Калинкина моста их дом.
Вера вздохнула облегченно лишь тогда, когда ветхое обиталище Архиповны вовсе скрылось из глаз. Когда они вышли на Фонтанку, где появились богатые особняки, девушка почувствовала себя в безопасности. Дом Будкевича действительно располагался у моста, оснащенного тяжелыми башнями и цепями. Небольшое строение в пять окон по фасаду и с хорошеньким мезонином было украшено портиком и колоннами. Агафья Васильевна смело дернула за шнурок звонка и ободряюще пожала Вере руку. Дверь открыла горничная. Она провела просителей в небольшую, не без кокетства обставленную гостиную и отправилась докладывать хозяевам. Бывшая воспитанница и актриса почувствовала некоторую робость, даже волнение. Как-то ее примут, приживется ли она в чужом доме (в который уже раз!), сладит ли с детьми? Вера не загадывала далеко вперед, зная по опыту, как легко рушатся любые планы.
В гостиную вошла молодая дама, одетая со щегольским изяществом и по моде. Вера присела в книксене, скромно опустив глаза. Она уже вошла в рол домашней учительницы.
– А, это ты, Васильевна, – небрежно приветствовала хозяйка спутницу Веры. – Что привело тебя в наш дом? Невест на выданье у нас нет.
Пока Агафья Васильевна объясняла суть дела, Вера исподволь разглядывала свою будущую госпожу. Зинаида Семеновна – так обратилась к ней вдова – была красива холодной, высокомерной красотой. Определенно, это была умная, осторожная интриганка с внешне безупречными манерами. Предложение Агафьи Васильевны, видно, не пришлось ей по вкусу. Она поморщила изящный носик и с неприязнью оглядела Веру с головы до ног. Девушке сделалось зябко под этим взглядом.