Теккерей Уильям Мейкпис. Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

   Роза флоры
   Послание, обращенное юным высокородным
   джентльменом к мисс Бр-ди, из замка Бр-ди
   У Брейдской башни, средь всех невзрачных
   Один завидный мне мил цвиток,
   Есть в замке Брейди красотка леди,
   (Но как люблю я - вам невдомек);
   Ей имя Нора. Богиня Флора
   Дарит ей розу, любви залог.
   И молвит Флора: "О леди Нора,
   У Брейдской башни цвиточков тьма,
   Семь дев я знаю, но ты, восьмая,
   Мужчин в округе свела с ума.
   Ирландский остров, на зависть сестрам,
   Твою взлилеял красу весьма!
   Сравню ль с ЦВиТОЧКОМ? Столь алым щечкам,
   Должно быть, роза ссудила свой
   Румянец нежный и безмятежный,
   А взор - фиалки синей с лехвой!
   И нету спора, что эта Нора
   Затмит лилею красой живой!
   "Пойдем-ка, Нора, - взывает Флора,
   Туда, где бедный грустит юнец,
   То некий местный поэт безвестный,
   Но вам известный младой певец;
   То Редмонд Барри, с ним, юным, в паре,
   Пойти б вам стоило под винец!"
   {Перевод А. Голембы.}
   В воскресенье, едва матушка ушла в церковь, я кликнул камердинера Фила, со всей строгостью велел принести мое лучшее платье, в каковое и облачился (убедившись при этом, что все стало мне за время болезни до смешного коротко и узко), и, прихватив заветный листок со стихами, понесся во всю прыть в замок Брейди, мечтая увидеть мою богиню. Воздух был свеж и чист, птицы звонко распевали в зеленых ветвях, я испытывал давно незнакомую мне радость и бежал по широкой просеке (дядюшка, конечно, постарался свести весь лес в своих владениях) вприпрыжку, точно проворный молодой фавн. Сердце мое отчаянно колотилось, когда я поднимался по заросшим травой ступеням и распахнул покосившуюся дверь сеней. Господа ушли в церковь, сообщил мне мистер Скру, дворецкий (с удивлением разглядывая мое осунувшееся лицо и тощую долговязую фигуру), и с ними шесть барышень.
   - И мисс Нора в том числе? - осведомился я.
   - Нет, мисс Нора не с ними, - ответил мистер Скру с непроницаемым, загадочным видом.
   - Где же она?
   На этот вопрос он ответил - или сделал вид, что ответил, - с обычной для ирландца уклончивостью, предоставив мне гадать, поехала ли Нора с братом в Килванген, пристроившись за его седлом, отправилась ли на прогулку с одной из сестер или лежит в своей комнате больная. А пока я пытался решить этот вопрос, мистер Скру незаметно скрылся.
   Я бросился на задний двор, к конюшням, и здесь увидел драгуна, насвистывавшего на мотив "Да здравствует английский ростбиф!" и чистившего скребницей кавалерийского коня.
   - Чья это лошадь, малый? - спросил я.
   - Какой я тебе малый! - заворчал англичанин. - Это капитапова лошадь, он тебе покажет малого!
   Я не стал задерживаться, дабы намять ему шею, что непременно сделал бы во всякое другое время, - у меня мелькнуло ужасное подозрение, и я со всех ног кинулся в сад.
   То, что я увидел, почему-то нисколько меня не удивило. По аллее прогуливалась Нора с капитаном Квином. Негодяй вел Нору под руку, поглаживая и нежно сжимая ей пальчики, доверчиво прильнувшие к его распроклятой жилетке. За первой парой, немного отступя, шествовала вторая, - капитан Килвангенского полка Фэган, по-видимому, усердно волочился за Нориной сестрицей Майзи.
   Вообще-то я не робкого десятка, но это зрелище меня подкосило; колени у меня дрожали и такая вдруг нашла слабость, что я чуть не рухнул в траву под дерево, к которому прислонился, и минуты две почти ничего не сознавал; однако, взяв себя в руки, я шагнул навстречу милой парочке и выхватил из ножен серебряный кортик, бывший при мне неотлучно, ибо собирался расправиться с вероломными злодеями, насадив их на клинок, словно двух голубей. Умолчу о том, какие чувства, помимо гнева, раздирали мою душу, какое горькое разочарование, какое безрассудное, неистовое отчаяние, ощущение, будто подо мною проваливается земля; не сомневаюсь, что и ты, читатель, не раз бывал обманут женским коварством, вспомни же, что ты чувствовал под тяжестью первого удара.
   - О нет, Норилия, - говорил капитан, - (в то время в обычае у любовников было награждать друг друга выспренними именами из романов), клянусь богами, в сердце моем только вы да еще четверо других зажгли божественный огонь.
   - О мужчины, мужчины, все вы таковы, Евгенио! - проворковала Нора (негодяя звали, кстати, Джон). - Вашу любовь не сравнить с нашей. Мы подобно... гм... одному растению, о котором я читала, цветем лишь однажды и умираем!
   - Так, значит, вы ни к кому до меня не испытывали сердечной склонности? - осведомился капитан Квин.
   - Ни к кому, кроме тебя, мой Евгенио! Как можешь ты смущать стыдливую нимфу таким вопросом?
   - Голубка моя, Норилия! - просюсюкал он, поднося ее пальцы к губам.
   Я хранил на груди пунцовый бант, - Нора как-то подарила его мне, отколов от лифа, - и я с ним не расставался. И вот, достав из-за пазухи бант, я швырнул его в лицо капитану и бросился вперед с занесенным клинком, восклицая:
   - Не верьте ей, она обманщица, капитан Квин! Обнажите меч, сэр, и защищайтесь как мужчина! - С этими словами я подскочил к нему и схватил негодяя за шиворот, меж тем как Нора оглашала воздух пронзительными воплями. Услышав их, к нам поспешила Майзи с другим капитаном.
   Хоть за время болезни я вытянулся, как сорная трава, и почти достиг полного своего роста в шесть футов, однако по сравнению с огромным капитаном казался хрупкой тростинкой, ибо он обладал икрами и плечами, которым позавидовал бы носильщик портшезов в Бате. Когда я напал на него, он сначала побагровел, а потом сделался мертвенно-бледен; отпрянув, он схватился за эфес шпаги, но тут Нора в ужасе повисла на нем с криком:
   - Нет, нет, Евгенио! Ради бога, пощадите его, капитан Квин! Ведь он еще ребенок!
   - И заслуживает порки за свою наглость, - отпарировал капитан. - Но успокойтесь, мисс Брейди, я его пальцем не трону. Вашему любимцу ничто не угрожает. - Говоря это, он наклонился, поднял ленту, упавшую к Нориным ногам, подал ей и добавил язвительно: - Когда молодые леди дарят джентльменам такие сувениры, другим джентльменам остается только убраться восвояси.
   - Господи, Квин! - вскричала девушка. - Да ведь он еще мальчик!
   - Не мальчик, а мужчина! - взревел я. - И я докажу это.
   - Все равно что ручной попугай или комнатная собачка. Неужто нельзя подарить кузену несчастный клочок ленты?
   - Сколько угодно, мисс, хоть целый аршин! - продолжал язвить капитан.
   - Чудовище! - возопила эта славная девушка. - Вот и видно, что папенька у вас аршинник, вы мерите все на аршин. Но не думайте, что ваша низость сойдет вам с рук! И ты потерпишь, Редди, чтобы меня оскорбляли?
   - Не сомневайтесь, мисс Нора! - вскричал я. - Он за все заплатит кровью. Это так же верно, как то, что меня зовут Редмонд!
   - Я прикажу конюху высечь тебя, мальчишка! - пригрозил капитан, к которому вернулось самообладание. - А что до вас, мисс, честь имею кланяться!
   Он церемонно снял шляпу и, помахав ею у самых ног, хотел уже ретироваться, но тут подоспел мой кузен Мик, очевидно, тоже привлеченный криками Норы.
   - Вот так так! Что случилось, Джек Квин? Что здесь происходит? спросил Мик. - Я вижу Нору в слезах, дух Редмонда грозится обнаженным мечом, а вы куда-то спешите?
   - Я скажу вам, что здесь происходит, мистер Брейди, - ответствовал англичанин. - Я сыт по горло вашей мисс Норой и вашими ирландскими порядками. Я иначе воспитан, сэр!
   - Ну, ну, ничего не значит, - добродушно заметил Мик (как выяснилось, он задолжал Квину много денег), - либо мы вас приучим к ирландским порядкам, либо у вас переймем английские.
   - У нас, англичан, не положено, чтобы дамы заводили себе по двое обожателей. Вы меня крайне обяжете, мистер Брейди, уплатив должок, а я отказываюсь от притязаний на эту молодую особу. Если опа предпочитает школьников, я ей не помеха.
   - Полно вам, Квин, вы, кажется, шутить изволите? - спросил Мик.
   - Я никогда не был настроен серьезнее, - возразил Квин.
   - А тогда берегитесь, сэр, черт возьми! - вскипел Мик. - Бессовестный обманщик, подлый обольститель! Вы завлекли в сети этого ангела, эту страдалицу, вы завладели ее сердцем, а теперь намерены ее покинуть? Уж не думаете ли вы, что некому за нее заступиться? Обнажите вашу шпагу, лакей, холоп! Или я вырежу из тела ваше подлое сердце.
   - Да это форменное убийство! - воскликнул Квин, пятясь назад. - Двое против одного! Надеюсь, Фэган, вы не допустите, чтобы меня зарезали!
   - Вот еще! - сказал Фэган, которого, видимо, забавляла эта сцена. Заварили кашу, капитан Квин, сами и расхлебывайте! - И, подойдя ко мне, шепнул: - Всыпь ему как следует, малыш!
   - Раз мистер Квин отказывается от своих притязаний, - возразил я, - мое дело сторона.
   - А я и отказываюсь, - подхватил Квин, все более теряясь.
   - Защищайтесь же как мужчина, черт бы вас побрал! - снова взревел Мик. - Майзи, уведи несчастную жертву! Редмонд и Фэган последят, чтоб это был честный поединок.
   - Да я... дайте мне подумать... я еще сам не решил, - запутался тут между вами.
   - Как осел между двумя вязанками сена, - сухо заметил мистер Фэган. Не знает, куда и кинуться.
   Глава II,
   в которой я выказываю незаурядную отвагу
   Во время этих споров кузина Нора поспешила сделать то, что сделала бы на ее месте всякая молодая особа, а именно - хлопнулась по всем правилам в обморок. Я пререкался с Миком, что и помешало мне броситься к ней на помощь, к тому же капитан Фэган (удивительно черствая натура этот Фэган!) удержал меня, говоря:
   - Оставьте молодую леди в покое, мастер Редмонд, тем скорее она очнется.
   Так оно и случилось - вернейшее доказательство того, что Фэган был дока в житейских делах; с тех пор я не раз видел, как быстро приходят в себя дамы в подобных обстоятельствах. Квин тоже, конечно, не кинулся ее спасать, бесчестный хвастунишка воспользовался переполохом, чтобы обратиться в бегство.
   - Кто же из нас вызовет капитана Квина? - спросил я Мика, ибо это было мое первое дело на поле чести, и я радовался ему, как радовался бы новой бархатной паре, обшитой позументом. - Кто из нас - я или ты, кузен Мик, удостоится чести проучить наглеца англичанина? - Говоря это, я протянул кузену руку, ибо растаял под впечатлением победы и уже готов был его обнять.
   Однако он отверг столь искреннее предложение дружбы.
   - Ты, ты, - повторял он, задыхаясь от бешенства, - повесить тебя мало, негодный мальчишка! Вечно ты не в свое дело суешься! Болван, молокосос, а туда же лезет! Да как ты посмел завести ссору с человеком, у которого тысяча пятьсот фунтов годового дохода?
   _ Ох! - простонала Нора, лежавшая пластом на каменной скамье. - Я умру! Я знаю, что умру! Мне уже не подняться с этого места!
   - Капитан здесь, никуда он не делся, - шепнул ей Фэган, и Нора, смерив его негодующим взглядом, вскочила и убежала в дом.
   - И что тебе взбрело, ублюдок, волочиться за девушкой из порядочного дома? - продолжал Мик меня отчитывать.
   - Сам ты ублюдок! - вскинулся я. - Посмей еще раз, Мик Брейди, так меня назвать, и я всажу тебе в горло этот клинок! Вспомни, как ты не справился с одиннадцатилетним мальчишкой! А теперь я ни в чем тебе не уступаю и, богом клянусь, так измолочу тебя, как - как всегда колачивал твой младший брат.
   Удар пришелся по больному месту, и Мик позеленел от злости.
   - Не слишком удачное начало, чтобы понравиться семье невесты, примирительно пошутил Фэган.
   - Девушка в матери ему годится, - буркнул Мик.
   - Годится или не годится, - отрезал я, - но вот что я тебе скажу, Мик Брейди (и я разразился чудовищным проклятием, которое не стану здесь повторять): человек, который женится на Норе Брейди, должен сперва убить меня, - заруби себе на носу!
   - Вздор, сударь, - бросил мне Мик, отворотясь, - не убить, а высечь, хочешь ты сказать. Я поручу это егерю Нику. - С этими словами он удалился.
   Тут ко мне подошел капитан Фэган и, ласково взяв за руку, сказал, что я храбрый малый и что он уважает мою отвагу.
   - Но Брейди прав, - продолжал он, - конечно, трудно советовать человеку, который так далеко зашел в своих чувствах, однако поверьте, я кое-что повидал в жизни, и, если вы меня послушаете, вам не придется об этом пожалеть. За Норой Брейди нет ни пенни приданого, да и вы ничуть не богаче. К тому же вам всего пятнадцать, а ей все двадцать четыре. Лет через десять, когда вам придет пора жениться, она уже будет старухой. А главное, бедный мой мальчик, разве вы не видите, как это ни тяжело и больно, что она бездушная кокетка и так же мало интересуется вами, как и капитаном Квином?
   Но какой же влюбленный (да и не только влюбленный, если на то пошло) станет слушать мудрых советов? Я, по крайней мере, никогда их не слушал. И я сказал Фэгану, что любит меня Нора или нет, на то ее святая воля, но, прежде чем на ней жениться, клянусь честью, Квин будет иметь дело со мной!
   - Верю, верю, - сказал Фэган, - с вас, пожалуй, станется, мой мальчик. - Поглядев на меня пристально секунды две, он повернулся и пошел, насвистывая себе что-то под нос, но прежде чем выйти в старую садовую калитку, снова на меня оглянулся. Когда он ушел, оставив меня одного, я бросился на скамью, где только что лежала в притворном обмороке Нора и где она забыла свой платок, и, зарывшись в него лицом, оросил его обильными слезами, которых в ту пору моей жизни стыдился до крайности и которых никто не должен был видеть.
   Лента, брошенная мной в лицо капитану Квину, лежала смятая у моих ног, я сидел много, много часов, глядя на нее, чувствуя себя несчастнейшим человеком во всей Ирландии. Но до чего же непостоянен мир! Ведь, кажется, как велики наши печали, а сколь они ничтожны на деле! Нам представляется, будто мы умираем с горя, а до чего же мы, в сущности, легко забываем! Как же нам не стыдиться такого непостоянства! И почему у Времени ищем мы утешения! Но, очевидно, мне, среди многообразных моих испытаний и мытарств, так и не пришлось напасть на единственно желанную: вот почему через короткое время я забывал каждое существо, которому поклонялся; доведись мне встретить ту, единственно желанную, я, надо думать, любил бы ее вечно.
   Должно быть, я не один час просидел на садовой скамье, оплакивая себя; рано поутру явился я в замок Брейди, и только колокольчик, как всегда в три часа зазвонивший к обеду, вывел меня из задумчивости. Я взял платок и подобрал с земли ленту. Проходя мимо служб, я заметил, что капитаново седло по-прежнему висит у дверей конюшни, и увидел его нахала денщика: щеголяя красным мундиром, он зубоскалил с судомойками и прочей кухонной челядью.
   - Англичанин еще здесь, мастер Редмонд! - шепнула мне одна из горничных (восторженная душа, черноглазая девушка, она прислуживала молодым хозяйкам). - Он в столовой, с нашей прелестной Девой долины; не давайте себя в обиду, мастер Редмонд!
   Я решительно вошел в столовую и занял свое место в конце стола; мой друг дворецкий тут же поставил мне прибор.
   - Алло, Редди, малыш! - приветствовал меня дядюшка. - Поправился и уже на ногах? Вот и отлично!
   - Сидел бы лучше дома с маменькой, - проворчала тетка.
   - Не слушай ее, - вступился за меня дядюшка. - Это она за завтраком объелась холодной гусятины, и теперь ей свет не мил. Выпей-ка лучше стаканчик горячительного, миссис Брейди, за здоровье Редмонда!
   Видно, от него держали в секрете, что здесь произошло; зато Мик, Улик и девицы глядели тучей, а у капитана Квина был преглупый вид. Нора, сидевшая с ним рядом, казалось, вот-вот разревется. Капитан Фэган улыбался, а я наблюдал всех с каменным лицом. Каждый кусок застревал у меня в горле, но я и виду не подавал, а когда убрали скатерть, наполнил свой кубок вместе с другими. Мы выпили, как и положено джентльменам, за Короля и Церковь. Дядюшка был в наилучшем расположении духа и все время подшучивал над Норой и капитаном. Шутки его были примерно такого свойства: "Спроси-ка, Нора, мистера Квина, у кого из вас первого мы будем пировать на свадьбе?" Или: "Джек Квин, мой мальчик, не ждите чистого бокала для кларета, в замке Брейди не хватает хрусталя. Возьмите Норин бокал, вино от этого не покажется вам хуже". Сегодня он был особенно в ударе, - я не мог понять почему. Уж не состоялось ли примирение между вероломной красоткой и ее вздыхателем, с тех пор как они вернулись в дом?
   Впрочем, я недолго оставался в неведении. В доме дядюшки третью чару выпивали уже обычно без дам; но на сей раз дядюшка задержал их, невзирая на протесты Норы, взывавшей:
   - Папочка, пожалуйста, дозволь нам уйти!
   - Нет, нет, миссис Брейди и прочие дамы, - воскликнул он, - прошу вас! Я собираюсь провозгласить тост, который мы, к сожалению, слишком редко слышим в этом доме, и прошу поддержать его как можно дружнее. Итак, пью здоровье капитана и миссис Джон Квин и желаю им счастья на многие лета! Поцелуй ее, Джек, шельма ты этакая, у тебя будет не жена, а чистый клад!
   - Он уже сегодня заработал... - взвизгнул я, вскакивая с места.
   - Придержи язык, болван, придержи язык! - остановил меня Улик, сидевший рядом. Но я уже ничего не соображал.
   - Он уже сегодня заработал оплеуху, ваш капитан Джон Квин! - надрывался я. - Он уже сегодня съел "труса". Вот как я согласен выпить за его здоровье! Ваше здоровье, капитан Джон Квин! - И я швырнул ему в лицо полный бокал кларета. Не знаю, как он это принял, ибо в следующую секунду я уже лежал под столом, сбитый с ног Уликом, который еще вдобавок дал мне подзатыльника. Я только смутно слышал визг, суматоху и беготню над головой, так как все мое внимание было поглощено тумаками, зуботычинами и проклятьями, которыми продолжал угощать меня Улик.
   - Дуралей, - честил он меня, - этакий балбес и дубина, путается у всех под ногами, нищее отродье (каждый лестный эпитет сопровождался новым подзатыльником), придержи язык!
   Я, разумеется, не сердился на такое обращение, так как Улик всегда стоял за меня - и постоянно избивал без пощады.
   Когда я вылез из-под стола, дам уже не было, и я с удовольствием увидел, что у капитана Квина, как и у меня, идет носом кровь, у него вдобавок была рассечена переносица, отчего красота его пострадала безвозвратно. Улик между тем встряхнулся, сел поудобнее, налил себе бокал и передал бутылку мне.
   - Пей, не жалей, молодой осел, - сказал он, - и чтобы нам больше не слышать ослиного рева!
   - Господи боже, что за свалка, - недоумевал дядюшка. - Уж не горячка ли опять у малыша?
   - Это ваших рук дело, - сумрачно отозвался Мик. - Ваших да тех, кто его приваживает.
   - Не скули, Мик, - остановил его Улик. - Выражайся острожнее, когда говоришь обо мне и об отце, а то как бы не пришлось поучить тебя вежливости.
   - Ты-то и виноват во всем, - не унимался Мик. - Что этому прощелыге здесь нужно? Моя бы воля, я бы давно его вздул и выгнал.
   - Самое милое дело, - отозвался капитан Квин.
   - Не советую вам и пробовать, Квин, - пригрозил мой заступник и, повернувшись к отцу, пояснил: - Дело в том, сэр, что наш молодой повеса втрескался в Нору; сегодня он застал их с капитаном в саду за нежным объяснением и теперь жаждет крови!
   - Черт возьми, рано же он начинает! - умилился дядя. - Ей-богу, Фэган, этот мальчик настоящий Брейди, со всеми потрохами.
   - А я вот что вам скажу, мистер Брейди, - вскричал Квин, обозлившись, меня оскорбили в этом доме! И вообще не нравятся мне здешние порядки! Я англичанин и человек состоятельный... я... я...
   - Если вам нанесли оскорбление, Квин, требуйте сатисфакции, - оборвал его Улик. - И помните, что нас с малышом здесь двое.
   В ответ на что Квин промолчал и стал усердно промывать себе нос.
   - Мистер Квин может во всякое время получить удовлетворение, - заявил я со всем возможным достоинством. - Редмонд Барри, эсквайр, из Барривилля, в любое время к вашим услугам, сэр!
   Услышав это, дядюшка разразился громким смехом (что он делал при всяком удобном случае), и капитан Фэган, к великому моему огорчению, к нему присоединился. Повернувшись к Фэгану, я заносчиво попросил его помнить, что если от моего кузена Улика, который всегда был моим лучшим другом, я и терпел такое обхождение, то впредь терпеть не намерен; что же касается других лиц, которые позволят себе в отношении меня малейшее неуважение, пусть пеняют на себя.
   - Мистер Квин, - добавил я, - узнал на собственном опыте, чем это грозит, и если он считает себя мужчиной, ему известно, где меня искать.
   Дядюшка спохватился, что час поздний и матушка, должно быть, обо мне тревожится.
   - Пусть кто-нибудь доставит его домой, - обратился он к сыновьям, - не то он еще что-нибудь выкинет! На что Улик, переглянувшись с братом, сказал:
   - Мы оба едем провожать Квина.
   - Мне не страшны никакие бандиты, - возразил Квин с кривой усмешкой, мой денщик вооружен, как и я.
   - Вы отлично владеете оружием, - сказал Улик, - и никто не сомневается в вашей храбрости. Тем не менее мы с Миком вас проводим.
   - Этак вы и к утру не вернетесь, - возразил дядюшка. - До Килвангена, поди, миль десять.
   - А мы заночуем у Квина. Да и вообще поживем у него с недельку.
   - Премного благодарен, - слабым голосом отозвался Квин. - Очень любезно с вашей стороны.
   - Вы без нас соскучитесь, Квин, сами понимаете!
   - Ясно, соскучусь, - поддакнул Квин.
   - А через недельку, мой мальчик, - продолжал наседать Улик и, пригнувшись к капитану, что-то зашептал ему на ухо, - мне послышались слова "свадьба" и "пастор", и я почувствовал, что кровь опять вскипает в моих жилах.
   - Как вам угодно, - промямлил капитан.
   Тем временем к крыльцу подвели лошадей, и трое джентльменов ускакали.
   Мистер Фэган никуда не уезжал и по дядюшкиной просьбе пошел проводить меня через старый вырубленный парк. Он высказал предположение, что после давешнего скандала я вряд ли захочу встретиться с девицами, с чем я полностью согласился, и мы ушли, ни с кем не простясь.
   - Ну и натворили же вы бед, мастер Редмонд, - сказал мне Фэган по дороге. - Вы считаете себя другом семейства Брейди и, зная, как ваш дядюшка стеснен в средствах, стараетесь расстроить брак, который принесет его семейству полторы тысячи годового дохода! Не говоря уж о том, что Квин обещал выплатить долг в четыре тысячи фунтов, особенно беспокоящий вашего дядю. Он берет бесприданницу, да еще с наружностью не лучше, чем вон у той коровы, - ну-ну, не сердитесь, я готов признать ее красавицей, на вкус и цвет товарищей нет, - девицу, известную тем, что за последние десять лет она кому только не вешалась на шею и никого не сумела подцепить. И вы, такой же бедняк, как она, да притом еще пятнадца... ладно-ладно, раз вы настаиваете, - пусть шестнадцатилетний мальчик, - вы, который должны любить дядюшку, как родного отца...
   - А я и люблю его, - буркнул я.
   - ...вот как вы благодарите его за доброту! Разве он не приютил вас, когда вы остались сиротой, и разве не отдал вам без, всякой арендной платы ваш превосходный особняк Барривилль? А теперь, чуть дела его пошли в гору и он может под старость вздохнуть от забот, вы становитесь между ним и его благополучием! И это вы, который особенно ему обязан! Такая черствость и неблагодарность поистине противоречат естеству. От юноши вашей отваги я ожидал больше настоящего мужества.
   - Я не боюсь никого на свете, - воскликнул я (сосредоточивая огонь на последнем доводе и выбивая его из капитановых рук, как мы всегда делаем, чувствуя превосходство противника). - И не забывайте, что я здесь пострадавшее лицо. С тех пор как существует мир, не было человека, так обманутого. Видите вы эту ленту? Шесть месяцев я носил ее на сердце, не расставался с ней даже во время болезни. Ибо разве Нора не сняла ее с груди и не отдала мне?! И разве не запечатлела она на моих губах поцелуй и не назвала меня своим милым, милым Редмондом!
   - Да она же практиковалась на вас, - отвечал мистер Фэган с сардонической усмешкой. - Я знаю женщин, сэр! Подержите женщину под запором, не пускайте к ней никого, и она заведет роман с трубочистом. В Фермойе я знавал молодую особу...
   - Молодую особу в любовной горячке, - перебил я (на самом деле я употребил более крепкое выражение). - Попомните мое слово, капитан: к чему бы это ни привело, клянусь, я буду драться с каждым искателем руки Норы Брейди, кто бы он ни был. Я схвачусь с ним в церкви, если придется! Либо я упьюсь его кровью, либо он упьется моей, и тогда эта лента обагрится кровью. Если же я убью его, я приколю этот бант к его груди, и пусть Нора заберет свой талисман. - Я говорил это, не помня себя от волнения, а кроме того, не зря я начитался романов и любовных пьес.
   - Что ж, - сказал Фэган, помолчав, - видно, чему быть, того не миновать. Для вашего возраста вы, молодой человек, на редкость кровожадны. Но и Квин шутить с собой не позволит.
   - Так вы согласны отправиться к нему от моего имени? - загорелся я.
   - Тише! - остановил меня Фэган. - Ваша матушка, верно, все глаза проглядела, высматривая вас. Вот мы и у цели - у Барривилля.
   - Ради бога, ни слова матушке, - предупредил я и вошел в дом, распираемый гордостью и возбуждением, в надежде скоро переведаться с ненавистным англичанином.
   Вернувшись из церкви, матушка послала за мной слугу Тима; добрая женщина была крайне обеспокоена моим уходом и с нетерпением ждала меня домой. Тим видел, как я направился в столовую по приглашению восторженной горничной; и когда он угостился на кухне всякими разносолами, каких и не видывал у нас дома, то тут же поспешил в Барривилль доложить госпоже, где я нахожусь, и, конечно, поведал ей по-своему о новейших происшествиях в замке Брейди. Напрасно я намеревался сохранить все в тайне; уже по тому, как матушка обняла меня при моем возвращении и как приняла нашего гостя капитана Фэгана, можно было предположить, что ей все известно.
   У бедняжки был крайне взволнованный и встревоженный вид; она испытующе поглядывала на капитана, но ни словом не помянула про размолвку, так как в груди ее билось благородное сердце и она скорее предпочла бы увидеть своего кровного на виселице, нежели бегущим с поля чести. Увы, что стало ныне с этими возвышенными чувствами! Шестьдесят лет назад мужчина в старой Ирландии был мужчиной, и шпага, которую он носил на боку, при первом же возникшем недоразумении угрожала жизни любого подвернувшегося ему джентльмена. Но старые добрые времена миновали, а с ними забыты и добрые обычаи. Вы уже не услышите о честном поединке: трусливые пистолеты, сменившие более достойное и мужественное оружие джентльменов, внесли жульничество в благородное искусство дуэли, о каковом падении нравов можно только сокрушаться.