Тельпугов Виктор. Парашютисты

   - Шибко идет. На колесах.
   - Нам бы с вашими поговорить, с деревенскими.
   Старуха помолчала, потом, как бы рассуждая сама с собой, спросила:
   - Свои, значит?
   - Ну конечно, свои, бабушка, - шагнула вперед Инна.
   - Пойдемте со мной. Только я тихо пойду, ноги не мои совсем.
   - Да и мы тихоходы, бабуся, - сказал Слободкин.
   Инна взяла старуху под руку. Они пошли в самую чащу. Через каждые несколько шагов старуха останавливалась, хрипло и тяжело вздыхая. Парни тоже пользовались остановками, чтоб передохнуть.
   - К старику хотела сходить, проведать, как он там, да уж ладно, к ночи схожу,- сказала старуха.
   - А старик где? В деревне?
   - Вот и горе-то. Инна остановилась.
   - Вы уж, бабушка, ступайте тогда в деревню, а хотите - мы вас проводим.
   - Ишь чего удумали! Он, - она подняла над собой палец, - нас живо проводит!
   Проводил уже немало. Схоронить не успели еще...
   - Старика вашего мы видели, бабушка, - не выдержал Кузя. - Он в крайней хате, на печке сидит?
   - На печке, на печке, - широко раскрыв глаза, запричитала старуха. Наши были у него намедни. Живой вроде. Живой? А?
   - Живой, живой, бабушка. Его бы надо в лес переправить,
   - Он с печки никуда. "Хочу, говорит, помереть в своем доме".
   - Ну вот что, бабушка, - подумав, сказал Кузя. - Мы еще к нему сходим. Вот с вашими повидаемся, поговорим обо всем, потом проведаем вашего мужа.
   - Какого мужа? Сосед это наш.
   - Сосед?
   - Сосед.
   - И что же? Так вовсе один и живет?
   - Один.
   Кузя, Слободкин и Инна переглянулись. В такую минуту чужие люди друг о друге пекутся. Хотелось сказать старухе что-нибудь очень хорошее, доброе. Но слов таких не было у них в ту минуту. Все куда-то исчезли вдруг. Только Инна молча обняла старую и поглядела вверх: на самом краю неба шевельнулся тревожный звук.
   - Самолет? - Нечистая сила, - перекрестилась старуха.
   - Он самый, - сказал Кузя. - Высоко.
   - Высоко, высоко! - засуетилась старуха. - К своим надо, к своим!
   Самолет действительно шел на большой высоте. Шум его уже доносился настойчиво накатывающимися волнами, но через несколько минут, оказавшись в плотном кольце баб и стариков, Кузя, Слободкин и Инна забыли о самолете.
   Их провожатая стояла с гордым видом рядом, продолжая что-то говорить, но слабый голосок ее совсем уже не был слышен. Вопросы сыпались со всех сторон. Кто такие? Откуда? Куда? Что на фронте? И где он, фронт?..
   О себе Кузя, Слободкин и Инна рассказали, конечно. А вот фронт? Что там сейчас? И где он, в самом деле? Им вдруг стало мучительно стыдно за то, что не могут дать ответа. Деревенские поняли это и попробовали, как могли, успокоить:
   - Там знают, наверно.
   - Где?
   - В Москве. Там все знают.
   Мало утешительного было в тех словах. На душе еще горше стало, еще обиднее. У Кузи вырвалось:
   - Не бежим мы, не думайте...
   - Христос с вами! Нешто мы попрекаем? Насмотрелись на всякое. Израненные скрозь, избитые, больные, в чем душа держится, а идут, свою часть догоняют. Да нешто ее догонишь? На одних грибах-то? Много в лесу развелось грибников вроде вас, горемычных.
   - Грибников?!
   - Ну да, голодные идут, огня не разжигают, едят все сырое - грибы, коренья, ягоды. Ах, сыночки, сыночки, что же делать с вами? Чем подсобить? Куда девать?
   - Никуда нас не надо девать, - мрачно сказал Кузя. - Нам бы табачку на дорожку, а еще...
   - А еще?
   - А еще расскажите, где мы. - Кузя почему-то покраснел и уставился в землю. - Шоссейка рядом какая?
   - Варшавка.
   - Варшавка? Так вот нас куда занесло!.. Кузя поглядел на Слободкина и Инну.
   - А мы думали...
   - Точно, Варшавка. Он по ней днем и ночью.
   - Ну, ночью-то не особо, днем, это верно, густо идет. Значит, Варшавка? Так, так, так... Ну что ж, это лучше даже. А деревня?
   - Карпиловские мы.
   - Не слыхал что-то. А ты, Слобода? - наморщил лоб Кузя.
   - И я тоже.
   - А Песковичи знаете?
   - Это где же будет?
   - Там, - неопределенно махнул рукой Кузя. - Так как же насчет табачку? Нам нынче в дорогу.
   Но не так-то легко было внушить старикам и бабам, что солдаты есть солдаты. Знай свое - сыночки, и все тут. И еще - доченька.
   - А эта-то куда?
   - С нами она.
   - Девочка ведь совсем. Это что же творится на белом свете? К мамке надо бы, не на войну.
   Инна молчала-молчала и вдруг разобиделась:
   - Мне медсанбат догонять надо.
   Незнакомое слово "медсанбат" произвело впечатление. Очевидно, деревенские подумали, что медсанбат - это какое-нибудь учреждение, находящееся далеко от линии фронта. Сколько таких медсанбатов встретили потом Слободкин, Кузя и Инна на дорогах войны. Именно далеко от линии огня, в глубоком тылу, но не в том тылу, где спокойно и тихо, а во вражеском, где от тебя до смерти рукой подать.
   Глава 6
   Вечером того же дня перед тем, как расстаться, деревенские собрали солдатам в дорогу целую корзину всякой еды. Две чистые простыни пожертвовали "медицине" на бинты. И про табак не забыли.
   В ту минуту казалось, что продуктов хватит на неделю. Но слова баб и стариков о "грибниках" подтвердились. Уже на следующее утро повстречали двух пограничников, изможденных и ослабевших.
   Они тут же, за один присест, съели все, что было в корзине. Как поели, так и свалились, впав в глубокое забытье. Разморило ребят. Лес огласился таким храпом, что стало страшно: все же Варшавка, от которой Кузя, Слободкин и Инна старались теперь не отходить, была не дальше как в двухстах метрах. Чтобы восстановить тишину, пришлось разбудить новых знакомых. Это оказалось не таким простым делом.
   Кое-как растолкав пограничников, получили заверение, что шума больше не будет. Не прошло и нескольких минут, как те снова захрапели. Всю ночь только и делали, что будили храпунов, а под утро, выбившись из сил, сами заскули. Но не все. Позднее Кузя и Слободкин узнали, и то совершенно случайно, что Инна совсем не ложилась в ту ночь.
   После этого авторитет "медицины" в глазах Кузи и Слободкина возрос еще больше. Когда знакомили Инну с пограничниками, Кузя так и сказал:
   - Она у нас молодец в отряде.
   - Точно, - поддержал его Слободкин.- Подписываюсь,
   - Насчет Инны?
   - И насчет отряда тоже. Как это мне раньше в голову не пришло? Мы ведь и вправду отряд, а теперь тем более. Сила!
   Рассказали друг другу о своих мытарствах. Подсчитали "штыки" и решили действовать сообща. Даже название отряду придумали. Так пограничники Кастерин и Васин стали бойцами лесного отряда "Победа".
   Очень понравилась им затея с тросом. Они все время поторапливали парашютистов:
   - Ну, показывайте, показывайте ваш трос! Давайте вместе попробуем.
   Трос лежал недалеко от шоссе, замаскированный, как самое совершенное оружие. Кузя показал его новому пополнению, объяснил, как вязать, как натягивать. Стали вести усиленное наблюдение за Варшавкой, выбирать место, где и когда лучше устроить засаду.
   Обстановка между тем усложнялась. Немцы с каждым днем становились все осторожнее, и застать их врасплох было трудно.
   А листовки отряда "Победа" и подавно насторожили пришельцев. Идея эта пришла на ум Кузе.
   - Я бы сам сочинил, да нет у меня таланта такого. Вот, может быть, Инна?
   Думали, что откажется, но Инке даже польстило доверие. Скоро был готов текст первой листовки. В ней было сказано: "Уходите, фашисты, с Варшавки! Не уйдете - будем бить вас тут днем и ночью. Отряд "Победа".
   - Я ж говорю, - подбодрил засмущавшуюся Инну Кузя, - не девочка, а целое управление пропаганды и агитации!
   Теперь надо было во что бы то ни стало достать бумаги и приступить к делу.
   Тут уж проявился Кузин талант. Быстро и аккуратно нарезал березовой коры. Из-под его ножа так и сыпались ровные белые прямоугольники, мало чем отличавшиеся от настоящей бумаги. А карандаш отыскался у Васина.
   За один день было изготовлено несколько десятков листовок. Их разбросали по шоссе на участке длиной километров в пять. Васин, которому на другой день было поручено проверить, в каком состоянии находится "засеянный" листовками участок, вернулся с задания загадочно улыбающийся.
   - Ну как? - кинулись к нему все с. расспросами. - Клюнуло? Или нет?
   - Еще как!
   - Все в цель попали? Вот это работа! Ни одной листовки на всех пяти километрах?
   - Не то чтобы ни одной, но наши почти все в яблочко.
   - Толком говори, Васин!
   - Какие все стали нервные! Война только-только начинается, а мы уже нервишки поразмотали. Что с нами дальше будет?
   Васин запустил руку за пазуху, вытащил оттуда чуть покоробившийся кусок бересты.
   - Читайте!
   - Так, значит, лежат? Зачем же ты поднял, чудило? Кто тебя просил?
   - Читайте, вам говорят! - гаркнул Васин. Кузя взял листовку из рук пограничника и медленно, по складам, прочитал вслух:
   - "Смерть фашистским захватчикам! Партизанский отряд "Удар по врагу".
   Вот ведь что, оказывается, происходит! Люди не выпустили оружия из рук - собираются в лесу по двое, по трое, становятся отрядами...
   Воодушевленные этим, решили во что бы то ни стало сегодня же повторить операцию с тросом.
   На шоссе от зари до зари несли патрульную службу немецкие бронемашины. Пришлось действовать со всеми предосторожностями. В темноте натянули трос, стали дожидаться рассвета. Как только немного рассвело, вышли из засады проверить, хорошо ли все сделано. Тут же последовал мощный пулеметный удар: на обочине, тщательно замаскированный ветками, всю ночь стоял броневик.
   Пули зацокали по асфальту. Ребята кинулись прочь с дороги, но не врассыпную, что было бы самым правильным, а все скопом, па крутой песчаный взгорок, будто их никогда ничему не учили... А пули, конечно, за ними - по тому же взгорку. Добежали бойцы до гребня, повалились наземь. Оглянулись из-за укрытия, видят - распят Васин на песке, как на кресте. Руки в стороны, из зажатых кулаков песок струйками льется. Гимнастерка уже черная от крови, а немецкий пулемет все надрывается.
   Потом все стихло. Броневик бесшумно тронулся с места. Кузя, Слободкин и Кастерин из всех автоматов открыли огонь по колесам быстро удалявшейся машины. Но она так и ушла невредимой.
   Оттащили Васина в лес. Думали, ранен только, придет в себя. Но как ни хлопотали над ним, Васин не подавал никаких признаков жизни.
   - Глупо все как получилось! - сокрушенно развел руками Кастерин. - С того света вроде выбрались, своих повстречали - и вот поди ж ты... Сами, конечно, виноваты - подставились.
   - Сами, - согласился Кузя. - Простить себе не могу.
   - А ты-то тут при чем? - спросил Кастерин.
   - Он у нас за старшего, - пояснил Слободкин.
   - А... Тут все хороши. Раззявы, - в сердцах махнул рукой Кузя.
   Целый день они были под впечатлением тяжелой утраты. Что бы ни делали, о чем бы ни говорили, мысль все время возвращалась к Васину, к тому, как нелепо он погиб.
   Даже еще одно новое пополнение, с которым наутро вернулся Кузя из разведки, не сразу подняло сникшее настроение. А привел с собой Кузя не кого-нибудь - двух бойцов с голубыми петлицами! И не откуда-нибудь - из родной парашютной бригады!
   Они рассказали Кузе и Слободкину, что произошло после того первого ночного боя в лесу, как развивались дальше события. Сражение с немецким десантом было выиграно. Вражеские парашютисты были рассеяны, перебиты, взяты в плен. От пленных узнали планы немецкого командования. Эти ценнейшие сведения передали в округ. Получили приказ: всем выходить на излучину Днепра.
   Эти двое, которых привел Кузя, "подметали", как они выразились, последние крохи: прочесывали леса, извещая парашютистов о месте сбора.
   - На ловца, как говорится, и зверь бежит, - сказал один из них. - Ну, вам все ясно? Мы дальше потопали.
   - Зверь, говоришь? - переспросил Слободкин, оглядев товарищей, и впервые заметил, что вид у всех действительно был самый что ни на есть зверский: обросли, обтрепались, исхудали. Особенно нелепо выглядел Кузя. Борода у него вообще росла не по дням, по часам, а тут вдруг поперла невероятными клочьями.
   - Фотографа не хватает, - сказала Инна. - Остался бы на память поясной портрет.
   Что-то было грустное в этой шутке. Или Инна немного влюбилась в Кузю и чувствовала, что надвигается расставанье, или просто обстановка действовала?
   А расставанье в самом деле приближалось. Вот выйдут к излучине Днепра, предстанут пред светлые очи начальства, получат благодарность за то, что в лесу времени зря не теряли, а еще скорей нагоняй за то, что так медленно собирались,- и айда на переформировку, переэкипировку и прочее "пере" куда-нибудь за тридевять земель от этих уже ставших родными мест.
   Инну тоже где-то поджидали перемены. Вот-вот отыщется ее медсанбат или объявится новый, которому она позарез необходима будет, который без нее и в войну вступить по-настоящему еще не решился.
   Но все-таки, что бы ни случилось, они все вместе долго еще будут вспоминать свою лесную жизнь, полную невзгод и лишений, но в то же время и прекрасную: ведь именно здесь, в белорусском дремучем лесу, в белорусских болотах, учились они бить врага, презирать опасность и смерть, подстерегавшую на каждом шагу.
   - Верно я говорю, Кузя? - спросил Слободкин.
   - Про что?
   - Про лес, про болото.
   - Верно. И все-таки обидно. В своем краю, в своей стране идем по лесам, крадемся, как воры, хоронимся света белого, с голоду подыхаем, собственный ремень изжевать готовы. Не обидно разве?
   - Обидно. И все же смерть идет по пятам за ним, не за нами.
   - Смерть - она дура, потаскуха, можно сказать, за кем угодно увяжется.
   - Это тоже верно, И все-таки - УМХН.
   - УМХН? Что за штука?
   - Штука простая очень, но ценная, без нее мы накроемся быстро. УМХН У Меня Хорошее Настроение. Это когда мы еще ребятами были, в игру такую играли - зашифровывали интересные мысли. Кто кого перехитрит.
   - А зачем? - спросил Кузя. - Если мысли хорошие, для чего их зашифровывать? Глупость какая-то.
   - Нет, не глупость. Бывают вещи хорошие, например любовь, а говорить про нее не принято как-то. Мало ли кто что подумает! Вот мы ребусами и шпарили.
   - Не знаю, не знаю. К нашему положению это, во всяком случае, не подходит. Детство есть детство, война есть война.
   Кузя не склонен был сегодня шутить. Он вдруг начал терять вкус к улыбке. Это что-нибудь да значило. Слободкин посмотрел на него внимательно и поразился: глаза выцвели, стали из голубых серыми, холодными, злыми.
   - Кузя, что с тобой? Ты не рад, что ли? Мы же скоро к своим выходим.
   - Что к своим выходим, хорошо. А все остальное...
   - Что остальное?
   - Далеко слишком немец пропер.
   - Насколько пропер, столько ему и обратно топать.
   - Это точно. Но до той поры мы еще нахлебаемся. Я не о себе, ты не думай. Мне маму жалко. Я когда в Москву ездил, мало с ней побыл. А ведь старенькая, плохая совсем.
   - Моя тоже, как ты знаешь, не моложе твоей, но я ведь молчу.
   Как ни старался Слободкин отвлечь Кузю от мрачных мыслей, тот твердил свое: "Старенькая..."
   Что мог сказать Слободкин ему на это? Люди вообще быстро старятся, особенно матери, особенно на войне. Слободкин вспомнил, как увидел мать после первой в жизни полугодовой разлуки и обмер - десятки новых, незнакомых ему раньше морщинок разветвились по ее лицу, "Мама, - хотел крикнуть он, - что с тобой? Ты болела?" Но сказал другое: "А ты не изменилась совсем. Молодчина..."
   Долго проговорили они в тот раз с Кузей. Мрачные, приунывшие, они не смогли уснуть почти всю ночь, хотя решено было спать перед дальней нелегкой дорогой.
   Слободкин дал себе слово больше не приставать к Кузе с нелепыми ребусами и сокращениями. В самом деле, детство прошло, кануло в вечность, зачем все это?
   А утром Кузя подошел к Слободкину, наклонился к самому уху, сказал тихо, заговорщически, но совершенно отчетливо:
   - А все-таки УМХН! Ты прав, Слобода. Слободкин обрадованно переспросил:
   - УМХН?..
   - Ну конечно. К своим же идем! Скоро крылышки у нас опять отрастут. Совсем другое дело будет.
   Никогда еще они не рвались так к прыжкам с парашютом, как сейчас. Там, в самолете, с парашютом за спиной, они чувствовали себя сильными, непобедимыми, грозными для любого врага.
   "Скорей, скорей к излучине Днепра, к своим, к самолетам!" поторапливали они самих себя и Кастерина. "Медицину" торопить не надо было - и без того ходко шагала.
   Плохо было только то, что наступила пора оторваться от Варшавки. Но напоследок они решили еще раз оставить немцу память о себе.
   Кузя начал развивать возникший у него план:
   - Заляжем у самой дороги и будем ждать...
   - Мотоциклы опять, что ли? - перебил Слободкин. В тоне его послышалось разочарование.
   - Я твои мысли все наперед знаю, - сказал Кузя. - Про обоз размечтался? Скажи, угадал?
   - Хотя бы и про обоз.
   - Ну и я же о нем! Чтобы и хлеба, и зрелищ. Так вот, значит, заляжем и будем лежать, пока обоз не появится.
   - Долго ждать придется. А курсак-то пустой. Кузя рассердился:
   - Курсак пустой не у тебя одного.
   - Правильно! - вмешалась Инна. - Не будем хныкать. Не будем, мальчики?
   - Дальше давай, Кузнецов, - решительно сказал Кастерин и строго поглядел на Слободкина.- Кузнецов у нас старший?
   - Допустим.
   - Не допустим, а старший. Слушай!- Кастерин слегка толкнул Слободкина в плечо. - А ты говори, - глянул он на Кузю.
   - Я сказал уже: выберем место, заляжем, будем караулить обоз.
   - Насчет места ты не сказал, - буркнул Слободкин.
   - Вот это совсем другой разговор! - опять хотел толкнуть его Кастерин.
   Слободкин инстинктивно отшатнулся.
   - Тише ты его, - остановил руку Кастерина Кузя, - он ведь все равно не скажет, что у него чугун в боку. Конспиратор великий. Как себя чувствуешь, Слобода?
   - Идите вы все к лешему! Про обоз давай... Кузя объяснил, как представляет себе налет на немецких обозников. План был разумный, продуманный.
   - Я ж говорю - старший, - резюмировал Кастерин,
   - Подходит, - согласился Слободкин. Общими силами кое-что уточнили.
   - Тут самое главное - не зарваться, - сказал Кузя. - Как говорится, вовремя приплыть, вовремя отчалить.
   Когда начало темнеть и Инна закончила ежедневную перевязку, вышли из леса, подошли вплотную к шоссе, залегли в кустах. Договорились спать по очереди. Бесконечно тянулись часы ожидания.
   - Ты почему не спишь? - шепотом спросил Слободкин Кузю. - Твой черед ведь.
   - А ты почему?
   - Мое время вышло уже. Я по звезде слежу.
   - По звезде? Ты что, сквозь облака видишь?
   - Вон там, на горизонте, светится одна.
   Кузя на локтях подтянулся поближе к приятелю,
   - Где?
   Слободкин взял Кузину руку, показал ею на звезду, которая действительно еле теплилась на самом краешке неба.
   - От меня тоже видно,- подал голос Кастерин.
   - Значит, так-то вы спите? - сказал Кузя. - А договорились еще. Только "медицина" отдыхает, так получается? Ну, ей при всех графиках положено. Отбой!
   Полежали несколько минут молча.
   - А звезды уже нет,- послышался девичий шепот.
   - "Медицина"?!
   - Не зовите меня больше так. Я такой же человек, как все.
   - Ты прелесть у нас, Инкин,- как-то очень задумчиво и мечтательно сказал Слободкин.- Ты мне напоминаешь...
   - Отставить! - на этот раз совсем решительно и властно рявкнул Кузя.
   Впрочем, и без его команды так на так бы и получилось - проснулась Варшавка. Загудела, залязгала - сначала вдалеке, потом ближе, ближе и скоро вся налилась железным громом...
   Опять потерян был счет часам и минутам. Скоро солнце со всех сторон начало обшаривать жидкие кустики, в которых спрятались четверо. Пекло нещадно, без перерыва, без жалости. А на кебе, как назло, ни единого облачка. Только комариная ряска между землей и солнцем. Все опухли опять до чертиков. Пожалели даже, что так близко к дороге легли, но в лесок перебраться уже не было никакой возможности, хоть и недалече он был и все время манил своей тенью.
   - А какие у немцев обозы? - наклонившись над самым ухом Кузи, спросил вдруг Слободкин.
   Кузя наморщил лоб. "В самом деле, какие? Конные? Вряд ли".
   - На машинах, ясное дело,- видишь, танки как шпарят. На конях разве угонишься?
   - Но разведчики у них ведь верхом, ты же знаешь.
   - Да-а... Ну, не будем гадать, посмотрим.
   Когда солнце было совсем высоко, на шоссе вдруг неожиданно стихло. Наверное, добрых полчаса стояла полнейшая тишина, даже комары куда-то исчезли.
   - Может, зря стараемся? - неожиданно громко спросил Кузю Слободкин.
   - Тише ты, чертушка! - цыкнул на него Кузя. - Молчи и слушай.
   - Я молчу.
   - И слушай, тебе говорят.
   - Ну, слушаю.
   - Я слышу уже,- встрепенулась Инна. Все насторожились. Кузя привстал на корточки и тут же снова резко припал к земле.
   - Обоз!..
   Из-за поворота дороги прямо на них двигались крытые фургоны, в которые были впряжены гигантские рыжие лошади.
   "Опять рыжие",- подумал Кузя и почему-то глянул на Слободкина. Тот неотрывно смотрел на фургоны и беззвучно шевелил губами.
   "Неужели опять считает? - пронеслось в голове у Кузи.- Совсем забыл тогда у него спросить, помогает ли это, когда мурашки по коже. А ну-ка попробую... одна, две, три..."
   Слободкин больно саданул его в бок:
   - Соображаешь?
   - Веселей так! - огрызнулся Кузя. - Десять, одиннадцать...
   - Тише, чудик, умоляю тебя!
   Он рявкнул это так, что передняя лошадь, которая была уже близко, нервно прижала уши.
   - Раз, два, три...- Это Кузя уже не лошадей считал, секунды отсчитывал: пронесет или нет? - Сейчас будем хвост рубить,- сказал Кузя опять слишком громко.
   Правда, этого уже никто не заметил: высокие кованые колеса высекали из выщербленного асфальта такой гром, что можно было чуть ли не кричать. Об этом Кузя уже не успел подумать: кто-то из четверых не выдержал, дал первую очередь, хотя конец обоза еще не появился. Ну, а раз начал один, значит, все должны...
   - Слушай мою команду!
   На какую-то долю секунды Кузе вдруг показалось - все пропало, бездарно и непоправимо. Все смешалось, спуталось. Но очередь вспыхивала за очередью, граната летела за гранатой, обоз сперва разорвался надвое, потом обе его половины рванулись в разные стороны.
   Рядом с засадой остались стоять два фургона. Ездовые, прошитые десятками пуль, не успели покинуть своих мест и сидели в тех позах, в каких их застала смерть.
   - Страшно...- когда все стихло, сказала Инна.
   - Слушай мою команду! - крикнул Кузя. - Взять только самое необходимое. И живо, живо, живенько!..
   Далеко в лесу, когда пришли в себя и отдышались, Кузя спросил:
   - Кто все-таки первый поднял эту заваруху?
   - Паника не у нас была, а у них, слава богу,- сказала Инна.
   - Значит, ты?
   - Во-первых, не я...
   - Во-вторых? - не дал ей договорить Кузя. Слободкин заступился за Инну:
   - Победителей не судят.
   - Вы зря всполошились, я, может, благодарность хотел вынести тому, кто первый начал.
   - Ну ладно, сочтемся еще славою. Давайте барыши подсчитывать,деловито вставил слово Кастерин.
   Кузя присел на корточки, извлек из своих карманов и торжественно положил перед собой, как величайшую драгоценность, две банки консервов.
   - А у вас что? Выкладывайте.
   Оказалось, все, не сговариваясь, взяли одно и то же.
   Кузя развел руками:
   - Или действительно голод не тетка, или мы самые настоящие дурни... Хоть бы пару автоматов еще на развод догадались...
   Все смущенно переглянулись, но Кузе не ответил никто. Голод в самом деле брал свое. Несколько банок было тут же открыто, и содержимое их уничтожено. Только после этого обнаружили, что консервы были необычные, таких еще ни разу никто из них не видывал.
   - Тут чего-то хитро придумано, - покрутил перед собой пустую банку Кастерин. - Кузнецов, глянь-ка.
   Тот внимательно осмотрел банку. На донышке ее был укреплен небольшой граненый ключ, рядом имелось отверстие - точно по форме ключа. Кузя осторожно ввел ключ в скважину, повернул. Внутри что-то хрустнуло, зашипело, через минуту Кузя резко отдернул руку. Банка упала на траву и зашипела еще больше.
   - Что такое?
   - Горячая, дьявол, совсем огонь.
   Кастерин недоверчиво поднял банку и тут же отбросил:
   - Ну и немец, ну и хитер! Заводная!..
   Все сгрудились над банкой. Когда она немного остыла, Кузя вспорол ножом ее дно. На траву вылилась белая, молочного цвета, кашица, а за одним дном показалось другое.
   - Все просто в общем-то, - сказал Слободкин. - Между одним и другим дном запаяли негашеную известь и обычную воду. Разделили их переборкой. Поворот ключа, вода соединилась с известью - получай, солдат, горячее блюдо. - Он протянул Кузе новую банку. - Испробуй.
   Кузя отсоединил ключ, повернул его на пол-оборота в отверстии, консервы быстро разогрелись.
   Спать легли сытые, довольные удачным налетом на немцев. Только Кузя, зарываясь в еловые ветки, проворчал свое командирское:
   - По консервам-то мы спецы...
   - Спи, спи, - успокоил его Кастерин. - Без жратвы тоже чего навоюешь!
   Под утро пошел сильный дождь. Кузя проснулся первым, стал расталкивать лежавшего подле него Кастерина:
   - Простудишься, все простудимся так. Буди ребят! Кастерин вскочил, похлопал себя по промокшим бокам.
   - Теплый дождик, пусть дрыхнут пока. А вот с этим что делать будем?
   Он положил перед Кузей пачку картонных мокрых коробок.
   - Что это? Галеты?
   - Какие галеты! Ослеп, что ли?
   Кузя взял в руки одну из коробок, повертел перед заспанными глазами и вдруг вскрикнул:
   - Неужели?
   - Наконец-то сообразил! Тол, самый настоящий. Ты думал, солдат Кастерин ничего, кроме консервов, не узрел в фургоне?
   - Я сам в суматохе одну тушенку хватал.
   - Я тоже спешил, и темно еще там было, как у негра в сапоге. Но вот видишь...- продолжал он бережно прижимать к груди мокрые коробки с толом. Кузя готов был уже извиниться перед Кастериным, но тот вдруг испуганно засуетился:
   - Огонь разводи! Живо!