Тертлдав Гарри. Император для легиона

   — Не совсем так, — хмыкнул Марк. Туризин мог быть прост, но он вряд ли был наивен. Геннадиосу будет не так одиноко в монастыре на далекой границе. И несомненно, он найдет о чем поговорить с братом Ортайясом.

10

   — То есть как это — нет денег? — спросил Туризин устрашающе спокойным голосом и устремил на логофета суровый взор, как будто чиновник был врагом, которого лучше всего немедленно проткнуть мечом.
   Палата Девятнадцати Диванов замерла. Марк слышал, как трещат смолистые факелы и воет снаружи ветер. Если бы он повернул голову, то увидел бы, как медленно падают снежинки за широкими окнами. Зима в столице была не такой суровой, как на плато в западных провинциях, но достаточно холодной. Трибун поплотнее закутался в шерстяной плащ.
   Логофет, всхлипнув, втянул в себя воздух. Ему было около тридцати лет, и выглядел он худым и бледным. Адайос Ворцез — Скаурус с трудом вспомнил его имя — был дальним родственником губернатора города Имброса, расположенного на северо-востоке Империи. Ему пришлось собраться с духом, чтобы продолжить доклад перед лицом разгневанного владыки, и начал он запинаясь, но потом постепенно оживился, ободренный тем, что Император слушает его не прерывая.
   — Ваше величество слишком многого ожидает от сборщиков налогов. То, что сейчас вообще могут быть собраны хоть какие-то налоги, уже является одним из чудес Фоса. Недавние неприятности… — Ага, подумал трибун, это смягченное бюрократами определение гражданской войны. -…и, что хуже всего, присутствие большого количества незваных пришельцев на наших землях… — Это он, похоже, о войсках каздов. -…Все это вместе взятое сделало сбор налогов практически невозможным на западных территориях.
   О чем это он говорит? — раздраженно подумал трибун. Его видессианский язык был уже довольно беглым, но этот бюрократический жаргон совершенно затуманил ему голову.
   «Перевод», сделанный Баанесом Ономагулосом, был грубым, но понятным и пришелся очень кстати:
   — То есть, ты хочешь сказать, что твои драгоценные сборщики налогов испачкали штаны, завидев кочевников, и удрали, даже не убедившись, враги перед ними или друзья? — И Баанес хрипло рассмеялся.
   — Похоже на то. — Барон Дракс внимательно посмотрел На Ворцеза. — Вы, я вижу, пускаете в ход любую уловку, любое оправдание, лишь бы не сдавать налоги в казну. Клянусь Игроком, вам, наверное, кажется, что деньги текут из ваших личных кошельков, а не из крестьянских карманов.
   — Хорошо сказано! — воскликнул Туризин. Недоверие Императора к островитянам притуплялось, когда их мнения совпадали с его собственным.
   Ворцез развернул длинный пергаментный свиток.
   — Цифры, приведенные здесь, подтверждают мою правоту…
   Но для солдат цифры ничего не значили, а он разговаривал с солдатами. Туризин смял свиток и отбросил его в сторону, зарычав:
   — К дьяволу всю эту чушь! Мне нужно золото, а не ваши оправдания!
   — Эти вшивые чернильницы думают, что бумага может залатать все прорехи, — заметил Элизайос Бурафос. — Я уже давно говорил Вашему величеству, что вместо денег и рабочих получал от них одни доклады и устал от этого.
   Ворцез в отчаянии произнес:
   — Проверив документы, которые я вам принес, вы придете к безусловному выводу, что…
   — …бюрократы обирают честных людей, — закончил за Ворцеза Ономагулос. — Это известно еще со времен моего деда. Все, чего вы хотите, — это удержать власть в своих скользких лапах. А когда на троне, несмотря на ваши фокусы, оказался солдат, вы морите его голодом и устраиваете всякие пакости, как вот сейчас.
   Марк не испытывал сострадания к несчастному логофету, но в тоне чиновника чувствовалась убежденность в своей правоте, и трибун понял это.
   — Мне кажется, в том, что говорит этот человек, есть доля правды.
   Туризин и его генералы в изумлении уставились на Марка.
   — Это как же надо понимать? Уж не перешел ли ты на сторону этих чернильниц? — грозно нахмурился Император.
   В благодарном взгляде, брошенном Адайосом Ворцезом на трибуна, сквозила нерешительность Чиновник, казалось, предчувствовал ловушку, сулящую ему в будущем большие неприятности. Лицо Алипии Гавры, внимательно наблюдавшей за трибуном, было, как обычно, невозмутимо, но в глазах ее Скаурус не прочел неодобрения. В отличие от большинства присутствующих здесь видессиан, трибун обладал опытом ведения не только военных, но и гражданских дел и прекрасно понимал, как легко потратить и как трудно собрать деньги.
   Не обращая внимания на полуобвинение Туризина, Скаурус настойчиво продолжал:
   — Сборщики налогов и чиновники Ортайяса соскребли все, что могли, с западных провинций, но не получили необходимых денег. Это и не удивительно — когда вокруг рыщут орды каздов, большая часть Империи становится недоступной. Кроме того, земли, сожженные и выпотрошенные каздами, вряд ли смогут помочь Империи деньгами — нельзя получить шерсть с остриженной овцы.
   — Наемник, разбирающийся в проблемах финансов, — это просто невероятно, — пробормотал Ворцез. И чуть громче добавил: — Благодарю вас.
   Император задумался, а Баанес Ономагулос помрачнел. Увидев, как побагровела лысина генерала, Скаурус пожалел о сорвавшемся с его языка сравнении, в котором упоминалась остриженная овца.
   Алипия тоже кольнула генерала.
   — Не во всех неудачах виноваты сборщики налогов. Если бы крупные землевладельцы своевременно вносили установленный налог, казна была бы в лучшем состоянии, — заметила Алипия.
   — Совершенно справедливо, — поддержал принцессу Ворцез. — Многие финансовые чиновники подвергались нападениям, а кое-кто был убит при попытке собрать просроченные налоги с больших поместий; часть этих усадеб принадлежит знатным семействам, проживающим здесь, в столице.
   Хотя имя Ономагулоса не было названо, прозвучавшие намеки поняли все присутствующие, а яростного взгляда Баанеса оказалось недостаточно, чтобы испепелить Алипию, Марка и чиновника. Увидев, как брови принцессы сошлись в прямую линию, трибун кивнул, подтверждая, что сознает надвигающуюся опасность.
   Как и в библиотеке Бальзамона, Элизайос Бурафос попытался смягчить гнев Ономагулоса, положив руку на его плечо и заговорив с ним мягким приглушенным голосом. Однако адмирал и сам был владельцем обширного поместья, так что намеки, принятые Баанесом на свой счет, в не меньшей степени касались и его.
   — Ты знаешь, почему мы удерживаем налоги, — обратился он к Туризину. — Ты ведь и сам делал то же самое до того, как твой брат скинул Стробилоса. Зачем же давать бюрократам в руки веревку, на которой они нас повесят?
   — Не скажу, что ты неправ, — хмыкнул Император. — Но так как я не принадлежу к племени «чернильных душ», Элизайос, то, разумеется, мнеты выплатишь налоги без стона?
   — Разумеется, — сказал Бурафос, после чего застонал так натурально, что сидящие за столом прыснули. Даже Адайос Ворцез скривил рот в улыбке. Марк добавил к характеристике адмирала чувство юмора.
   Аптранд, сын Дагобера, заговорил, и суровое предупреждение, прозвучавшее в его голосе, погасило всеобщее веселье:
   — Ты можешь спорить сколько угодно о том, кто и сколько должен платить тебе. Меня, однако, интересует, кто и когда заплатит мне.
   — Не беспокойся, — отозвался Туризин. — Полагаю, мне не придется увидеть твоих парней, выпрашивающих гроши на улице.
   — Надеюсь, — кивнул Аптранд. — Надеюсь также, что и тебе не придется этого делать.
   Это было не предупреждение, а, скорее, прямая угроза.
   Барон Дракс был явно раздражен резким разговором, который затеял соплеменник, но Аптранд не обратил на него внимания. Они не слишком любили друг друга, и Скаурус подозревал, что намдалени не меньше видессиан страдали от внутренних раздоров.
   — Ты получишь деньги, чужеземец, — пообещал Гаврас, оценив прямоту Аптранда. Увидев, что Адайос Ворцез сжал губы в знак протеста, Император повернулся к логофету. — Позволь предположить кое-что. Сейчас ты заявишь, что денег нет, правда?
   — Как я уже объяснял, ситуация сложилась так, что…
   Туризин прервал его тем же жестом, который несколько раньше заставил умолкнуть в Амфитеатре Ортайяса Сфранцеза.
   — Сможешь ли ты добыть достаточно денег, чтобы у меня все было в порядке до следующей весны?
   Столкнувшись с вопросом, ответ на который в драгоценном свитке не содержался, Ворцез стал очень осторожен.
   — Это зависит от целого ряда факторов, которые не входят в компетенцию моего ведомства: состояния дорог, качества и количества урожая, способности агентов проникнуть в районы, охваченные беспокойством…
   То, как старательно бюрократ избегал слова «казды», навело Марка на мысль о том, что, вероятно, даже воспоминание о них страшило его.
   — Есть еще кое-что, о чем, мне кажется, он забыл, — сказал Баанес Ономагулос. — А именно: проклятые чиновники один из трех идущих в казну золотых кладут себе в карман, чтобы оплатить собственные грязные должки. После этого они, разумеется, могут показать нам целую кучу дерьма. — Он презрительно ткнул пальцем в документ Ворцеза. — Но кто сумеет проверить, что в нем правда, а что ложь? Именно так они и удерживали свою власть все эти годы, поскольку, поднаторев в жульничестве, любого владыку могли легко утопить в куче бесполезных слов.
   Ворцез пытался отрицать обвинение, но Туризин смотрел на него оценивающе и строго. Даже Алипия Гавра кивнула, хотя и очень неохотно: она терпеть не могла Ономагулоса, но идиотом его не считала.
   — Необходимо сделать так, чтобы кто-то присматривал за этими деятелями и проверял их, — сказал Марк.
   — Великолепно придумано, тебе бы в Академии заседать, — язвительно заметил Элизайос Бурафос. — Ну и кто же этим займется, а? Кто может проверить этих чернильниц — кто из тех людей, которым можно доверять? Все мы — солдаты, что нам известно о фокусах чиновников? Я имел дела с бумагами больше, чем все находящиеся здесь, в этой комнате, проверяя количество кораблей, припасов и оружия, но и я через неделю сойду с ума, если займусь этим делом всерьез, не говоря уж о том, что надоест мне это все до смерти.
   — Ты прав, — согласился Император. — никто из нас, черт побери, ничего не знает об этой работе. — Голос его стал задумчивым, а оценивающие глаза остановились на трибуне. — Но так ли уж никто? Когда римляне оказались в Видессосе, попав сюда из другого мира, ты, Скаурус, помнится, говорил, что у тебя, наряду с военной, была какая-то гражданская должность?
   — Я был претором в Медиолане, — слово это ничего не говорило Гаврасу, и Марк пояснил: — У меня была должность в моем родном городе, в магистрате. В мои обязанности входило опубликование эдиктов и указов, рассмотрение дел и жалоб, сбор налогов, которые мы отсылали в Рим — нашу столицу.
   — Ага, значит, ты кое-что все-таки знаешь о работе чиновников? — настойчиво продолжал Туризин.
   — Да, немного знаю.
   Император переводил взгляд с одного советника на другого. Судя по ухмылкам, мысли их совпадали с его собственными. Многие из присутствующих были в восторге от того, что ненавистная работа будет поручена другому — тому, кто тоже терпеть не может возню с бумажками. Туризин снова повернулся к Скаурусу.
   — Считай, что ты получил новое назначение. — И обращаясь к Ворцезу, добавил: — Ну, чернильная душа, что ты на это скажешь? Попробуй теперь валять дурака со своими цифрами и увидишь, что из этого выйдет.
   — Если это доставит удовольствие Вашему Императорскому Величеству, — пробормотал логофет без всякого энтузиазма.
   — Я не смогу заниматься только этим, мне нужно командовать моим отрядом, — заметил Скаурус.
   — Да, конечно, — кивнул Император. Дракс, Аптранд и Ономагулос тоже склонили головы в знак согласия. — Ты умный человек и вполне можешь справиться с обычными делами, — продолжал Туризин. — Потрать на бумаги столько времени, сколько сочтешь нужным, а я постараюсь найти для тебя какую-нибудь подобающую случаю пышную должность с соответствующей оплатой. Думаю, ты честно отработаешь свои деньги.
   — Этого вполне достаточно, — признал трибун.
   Генералы Туризина поторопились выразить Скаурусу свои соболезнования. Марк принял их утешения и сдержанно ответил на поток ядовитых шуточек. В действительности он вовсе не был расстроен так, как расстроился бы любой из них, получив такой пост. Он давно уже понял, что для командира наемных солдат существует определенный предел, выше которого ему не подняться. Планы на будущее, которые он строил в Риме, были больше связаны с политикой, чем с войной. Трибунат являлся шагом вперед для молодого человека, поднимающегося по служебной лестнице, но Марк не намеревался посвятить военной карьере всю жизнь.
   Он внес предложение и натолкнул Туризина на мысль использовать его на гражданском поприще. Теперь только от него зависит, сумеет ли он на нем чего-нибудь добиться. Ожидание перемен наполнило душу Скауруса. Несмотря на неприязнь, испытываемую знатью и солдатами к чиновникам Видессоса, они значили для Империи не меньше, чем армия.
   Подняв голову, Марк обнаружил, что принцесса наблюдает за ним с выражением иронии и легкого удивления на лице. Похоже, Алипия считает, что он зря принял новую должность. Ну что ж, будущее покажет.
   — Мне очень жаль, господин, — сказал секретарь Пандхелис кому-то, стоящему у двери кабинета, принадлежавшего теперь Марку. — Но у меня совершенно четкие инструкции — эпаптэса нельзя тревожить ни в какое время.
   Как и было обещано, Скаурус получил солидное звание — обозначавшее нечто вроде «инспектора».
   — Чтоб тебя чума взяла вместе с твоими инструкциями.
   Дверь широко распахнулась, и в маленькую комнату быстро вошел Виридовикс. Следом за ним появилась Хелвис. Увидев Скауруса, кельт хлопнул себя по лбу.
   — Где-то я уже видел этого человека, где-то я его встречал. Подожди, не говори мне, его имя уже крутится на кончике моего языка.. Через минуту я вспомню… так-так… — Он сморщил лоб и нахмурился, изображал глубокую задумчивость.
   — Простите, господин, но они не слушали меня… — ломая руки, обратился Пандхелис к трибуну.
   — Неважно. Я рад их видеть.
   Марк со вздохом облегчения бросил перо на стол. На пальце у него уже появилась привычная для писцов мозоль. Отодвинув в сторону многочисленные свитки, он оглядел своих гостей.
   — Что-нибудь серьезное?
   — Ничего. Мы пришли, чтобы забрать тебя отсюда, — твердо сказала Хелвис. — Сегодня День Зимы, время веселиться, объясняю на тот случай, если ты забыл. Веселиться, а не приковывать себя цепями к столу, словно ты какой-то раб.
   — Но… — начал было Марк. Почесал подбородок, потер красные глаза, уставшие от бесконечного ряда цифр, проходящих перед ним за день. Хватит на сегодня, подумал он, и решительно встал. — Хорошо, я твой.
   — Надеюсь, что так, — сказала Хелвис, и ее глаза засветились. — А то я уж стала сомневаться, помнишь ли ты об этом.
   — Хо-хо! — загрохотал Виридовикс и подмигнул трибуну. Его могучая рука схватила Скауруса за плечо и одним движением вытащила из-за стола. Не дав ему опомниться и переменить решение, кельт поволок его в коридор.
   — Идем, дорогой мой римлянин. Нас ждет такая добрая компания, что даже сухарь, вроде тебя, развеселится.
   Как обычно, первый глоток холодного воздуха заставил трибуна закашляться. Он выдохнул густое облако пара, радуясь тому, что решился покинуть осточертевший кабинет и заваленный свитками стол. Никто из чиновников не посмел остановить Марка.
   Левое крыло Тронного зала хорошо отапливалось, но от этого зима казалась потом вдвое холодней, и трибун поплотнее закутался в плащ. Лед сверкал на голых ветвях деревьев; газоны, такие зеленые и красивые летом, безжизненно серели вокруг. Где-то наверху послышался крик чаек, которые, в отличие от большинства других птиц, не улетели на зимовку в теплые края. Воры и собиратели объедков, они прекрасно вписывались в жизнь большого города.
   — Как твой малыш? — спросил Виридовикс, пока они шли к римской казарме.
   — Дости? Как нельзя лучше, — с гордостью ответил Марк. — У него уже прорезалось четыре зуба, два сверху и два снизу. Недавно он здорово тяпнул меня за палец.
   — Подумаешь, палец, — сказала Хелвис. — Не жалуйся, милый. Меня он кусает и побольнее.
   — Ужас! — посочувствовал Виридовикс и, поравнявшись с казармой, махнул кому-то в окне.
   — В какую ловушку ты меня завел? — поинтересовался Скаурус.
   — Скоро сам узнаешь, — ответил Виридовикс. Через минуту он крикнул, входя в казарму: — Плати золотой, Сотэрик, я привел его, как и обещал!
   Намдалени подбросил в воздух золотую монету:
   — Такое пари и проиграть не жаль. Я думал, он слишком влюблен в свои пергаменты и чернила, чтобы помнить, как простые ребята празднуют День Зимы.
   — А, убирайся к воронам, — сказал Марк тому, кто звался его шурином, и шутливо ткнул Сотэрика в живот.
   Виридовикс попробовал золотой на зуб.
   — Не самый лучший, но и не самый плохой, — заметил он философски и сунул монету в кошелек.
   Трибун не слишком много внимания уделял кельту, вместо этого он переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое.
   — Это и есть та компания, которую ты собрал, чтобы пить и веселиться? — спросил он Виридовикса.
   Кельт кивнул и ухмыльнулся.
   — Тогда пусть боги охраняют сегодня Видессос! — воскликнул Марк, чем вызвал радостные вопли со всех сторон.
   Тут был Тасо Ванес рука об руку с полногрудой видессианкой, возвышавшейся над ним как минимум на полголовы. Гавтруз из Татагуша стоял позади него, усердно потягивая вино из бурдюка.
   — Если ты пустишь этот бурдюк по рукам, остальные не будут в обиде, — прямо сообщил Гай Филипп послу.
   — Что такое бурдюк вина для одного человека? — пробормотал Гавтруз и вновь припал к горлышку. Через минуту он оторвался от бурдюка, но только для того, чтобы рыгнуть.
   Сотэрик привел Файярда и Тургота из Сотевага. Турготу уже не требовалось ни глотка, он и так не слишком твердо стоял на ногах. Его подругой была намдалени, блондинка по имени Гравия, на вид ей нельзя было дать больше пятнадцати лет. В земле, где у большинства людей волосы были темные, ее светлая копна блестела, как золотая монета в куче старых медяков.
   Файярд приветствовал Хелвис на островном диалекте; ее покойный муж был некогда его командиром. Она улыбнулась, отвечая ему на том же языке.
   Ариг, сын Аргуна, как раз дошел до середины неприличной истории, которую он рассказывал трем подругам Виридовикса. Марк в который раз удивился, каким образом кельту удавалось удерживать своих красоток от потасовок. Возможно, этому способствовало то, что сам Виридовикс совершенно не был ревнив. Рассказ Арига подошел к концу, и все три девицы взорвались хохотом. Квинт Глабрио что-то тихо сказал Горгидасу, тот улыбнулся и кивнул в ответ. Рядом с ними нетерпеливо задвигался Катаколон Кекаменос из Агдера.
   — Кажется, все уже собрались? — спросил он. — Тогда приступим.
   Его акцент был столь же архаичным, как старинная литургия. Агдер, являвшийся когда-то частицей Империи, был отрезан от нее много лет назад, и с тех пор старовидессианский язык, на котором продолжали говорить его жители, почти не изменился. Кекаменос был крепко сложенный человек с сухим жестким лицом. Куртка его была сшита из белого меха снежного барса, и в столице стоила небольшого состояния. Марк подозревал, что владелец ее заносчив, скучен и педантичен.
   Когда компания вышла из казармы, Скаурус спросил Тасо Ванеса:
   — Кто пригласил собаку в стадо овец?
   Цитата из Эзопа ничего не сказала катришу, и Скаурус должен был бы знать об этом. В такие минуты он чувствовал, что все его старания тщетны, ему никогда не стать своим в этом мире. Марк разъяснил собеседнику смысл метафоры.
   — Если уж на то пошло, его пригласил я, — ответил Ванес. Замешательство римлянина, похоже, забавляло его; он, как и Бальзамон, имел вкус к подобным шуткам и испытывал наслаждение, ставя людей в неловкое положение. — У меня есть на то свои причины. Агдер — далекая северная страна, и когда солнце начинает прибивать в середине зимы, для них это значит куда больше, чем для видессиан или для меня. Они всегда немного боятся, что солнце не вернется назад, и, видя, что оно возвращается, всегда поднимают за это тост, можешь мне поверить.
   Видессиане не сомневались, что солнце вернется, и тем не менее праздновали этот день тоже очень весело. Два зимних карнавала, на которых Марк уже присутствовал, происходили в провинциальных городках. Праздник в столице был не столь непосредственным и развеселым, зато отличался утонченностью и поражал размахом. Большой город, охваченный радостью, дал трибуну возможность ощутить себя в центре развлечений.
   Дни все еще были короткими, темнота быстро сгущалась, но факелы и свечи освещали все вокруг. На уличных перекрестках пылали костры, и горожане прыгали через них — удачный прыжок считался хорошим предзнаменованием. Хелвис высвободилась из рук Марка, обнимавшего ее за талию, подбежала к одному из костров и прыгнула через него. Волосы взвились, как темное облако, и, несмотря на то что Хелвис придерживала юбку, та, взлетев высоко, обнажила ее ноги. Кто-то невдалеке от костра присвистнул. Сердце трибуна забилось чаще. Хелвис вернулась к нему, раскрасневшаяся от прыжка и от мороза, глаза ее сияли. Когда он снова обнял ее, она крепко прижала его ладонь к своему бедру.
   Ничто не ускользнуло от орлиного взора Тасо Ванеса. Посмотрев с улыбкой на свою даму, которую звали Плакидия Телетце, он спросил у Скауруса:
   — Это, пожалуй, будет получше, чем рыться в бумажках?
   — Несравнимо, — ответил трибун и взял Хелвис за подбородок, чтобы поцеловать. Губы у нее были теплые.
   — На это просто невозможно смотреть спокойно! — пожаловался Виридовикс и, в подтверждение этого, нежно и страстно перецеловал трех своих подруг. Похоже, они остались довольны его грубоватой галантностью, Марку же все это показалось работой опытного мага, который в тысячный раз из ничего создавал золотое кольцо и подбрасывал его в воздух.
   Из Амфитеатра доносился громоподобный хохот, словно там веселились боги, — мимы Видессоса были, разумеется, самыми лучшими здесь, в столице. Наблюдая за тем, как угасает день и закатный свет быстро сменяется мраком, Горгидас сказал:
   — Становится уже слишком темно, чтобы начать следующую пантомиму. Как вы отнесетесь к тому, чтобы найти харчевню, где мы могли бы закусить, прежде чем толпа забьет их все до отказа?
   — Еда — всегда хорошая идея, — с жестким каморским акцентом произнес Гавтруз и хлопнул себя по большому животу. Возможно, он и на самом деле испытывал сейчас голод, но Скаурус знал, что его непосредственность и простота предназначаются в основном для тех, кто плохо знает посла из Татагуша. За грубоватой шутовской маской скрывался умный и хитрый дипломат.
   Здравый смысл Горгидаса привел друзей в небольшую полупустую харчевню, расположенную в нескольких кварталах от площади Паламас. Хозяин и служанка очистили и сдвинули для них два стола, но прежде чем перед ними появились первые кружки вина и пива, любителями которого были Сотэрик, Файярд и Катаколон Кекаменос, харчевня оказалась уже до предела набита посетителями. Хозяин выставил несколько столов на улицу и поставил на них толстые сальные свечи, чтобы у пирующих было хоть какое-то освещение.
   — К утру они разнесут мое заведение, — услышал Марк жалобу хозяина, который бегал взад и вперед, помогая служанке обслуживать гостей. Приятные запахи неслись из кухни. Скаурус и его друзья ели засахаренные фрукты и беседовали, потягивая вино и пиво в ожидании обеда. Наконец служанка, сгибаясь под тяжестью своей ноши, поставила на стол большого жареного гуся. В свете факела блеснула сталь, когда она с большим искусством разрезала жирную птицу на куски.
   Трибуну нравилась видессианская кухня, и он с одобрением отнесся к обещанию хозяина подать им жаркое под собственным фирменным соусом, подобного которому уважаемым посетителям пробовать еще не доводилось. Однако, вонзив зубы в крыло гуся, он раскаялся в своей доверчивости. Птица была пропитана густым острым соусом, содержащим сыр, корицу и какую-то удивительно едкую приправу, от которой у Марка потекли слезы из глаз. Иногда случалось, что видессианские пристрастия к необычным соусам оказывались слишком сильными для трибуна. Гая Филиппа жаркое тоже разочаровало, зато остальные ели с большим энтузиазмом. Подавив вздох, трибун взял с блюда, где еще оставалась половина гуся, горсть миндальных орехов. Жалобный стон сорвался с уст Марка — орехи были посыпаны чесночным порошком!
   — Ты слишком мало ешь, — заметила Хелвис.
   — Угу, — пробормотал он. Впрочем, это и к лучшему — все дни он просиживал теперь в своем кабинете и прибавил в весе. Кроме того, так останется больше места для вина.
   — Сюда, красотка, присядь рядом! — приветствовал Гай Филипп девицу, одетую в платье, сшитое из множества желтых ленточек. Центурион придвинул к себе стул от соседнего стола. Владелец стула в этот момент вышел облегчиться, и друзья пьянчуги злобно заворчали, но открыто протестовать не решились — долгие годы службы и привычка командовать людьми придавали Гаю Филиппу несравненную уверенность в себе.
   Женщина присела на предложенный стул. На ее лице читалось явное желание как следует повеселиться в обществе этого бравого мужчины, а не просто заработать деньги, прыгнув в койку к кому попало. Она положила себе в тарелку кусок гуся и налила вина в кружку. Красивая девчонка, подумал Марк и порадовался за Гая Филиппа, вкус которого в подобных делах обычно был очень плохим. Цвет ее легкого, тонкого платья напомнил Марку прозрачный шелк рубашки, которую Варданес Сфранцез силой надел на Алипию Гавру. Мысль эта возбудила воображение трибуна и одновременно разозлила его. Он сидел сейчас рядом с Хелвис, шаловливо щекотавшей пальчиком его шею, и не должен был думать в ее присутствии о других женщинах.