Страница:
— Он, должно быть, выкрал документ, как только узнал, что я собираюсь искать его, — решил трибун.
— Великолепно, — с иронией произнес Гаврас и похлопал в ладоши.
Краска на лице Марка стала еще более густой. Не так уж редко случалось, что хитрые видессиане находили его римскую прямоту чрезвычайно забавной. Даже такие, казалось бы, прямолинейные люди, как Туризин и Ономагулос, доказали, что умеют вести двойную игру. Он вздохнул и выложил все, что думал.
— Клерк, даже логофет, решил бы, что он просто набивает свои карманы золотом, а это не слишком бы их обеспокоило. Но Ономагулос знал, что я был на песчаном пляже, и решил, что я сумею объединить эти два факта и пойму, что произошло. Помню, он здорово суетился тогда, показывая монеты Ортайяса, но не буду врать и не скажу, что несколько фраз в скучном налоговом свитке наверняка освежили бы мою память. Он мог поступить умнее и оставить все как есть.
На этот раз Туризин хмыкнул уже не столь весело.
— Душа подлецов теряет поддержку Фоса, — процитировал он фразу из священной книги Видессоса, как грек процитировал бы из Гомера. — Он знал о своей вине, независимо от того, известна тебе она или нет.
— Но если предатель он, означает ли это, что Тарон Леймокер ни в чем не виноват? — спросил Марк. Уверенность охватила все его существо, и он едва мог скрыть торжествующий блеск в глазах. После того, что стало известно Туризину о Баанесе, невиновность Леймокера правдоподобнейшим образом объясняла его поведение и, разумеется, теперь это было ясно каждому.
Но Туризин только язвительно фыркнул.
— Почему ты так привязан к этому беловолосому предателю? Какое имеет значение, с кем он строил козни — с Ономагулосом или с Ортайясом? — сказал он жестко.
Поняв, что Гаврас не уступит, Скаурус воздержался от продолжения спора Потребуется нечто большее, чем просто логика, чтобы изменить мнение Императора. Туризин был как восковая табличка, на которой стилос, выдавливая слова, процарапывал воск до самой деревянной основы.
— Встряхнись, мой дорогой римлянин, ты сегодня герой, а не страшный труп, который уже нельзя пригласить на обед, — сказал Виридовикс, когда они с Марком шли к Палате Девятнадцати Диванов. Кельт специально шутил несколько грубовато, надеясь таким образом подбодрить Марка. Он говорил по-видессиански, чтобы Хелвис и трое других спутников могли его понять.
— Прошу прощения, я не знал, что мои чувства так заметны, — пробормотал трибун; он все еще думал о Глабрио.
Хелвис крепко сжала его левую руку. Правая была на перевязи и болела так, что Скаурус совсем спал с лица. Вымученная улыбка далась ему с огромным трудом, но, похоже, его друзьям и этого было достаточно.
Церемониймейстер, дородный мужчина (это был не евнух, поскольку он мог похвастаться густой бородой), несколько раз склонился перед римлянами, когда те подошли к большой бронзовой двери Палаты.
— Видессос навсегда в неоплатном долгу перед вами, — сказал он, слабо пожав руку Марка. Ладонь церемониймейстера была бледной и влажной. Произнеся эти слова, он снова поклонился. Затем повернулся и крикнул, обращаясь к тем, кто был уже в зале:
— Дамы и господа! У дверей — мужественные римляне!
Марк моргнул и простил ему вялое рукопожатие.
— Капитан и эпаптэс Скаурус и леди Хелвис из Намдалена!
Эти имена произносить было просто, трудности ожидали церемониймейстера впереди.
— Виридовикс, сын Д-дропа и м-м… его дамы!
Имя кельта было для видессиан почти непроизносимым; пауза же возникла из-за необычного количества подруг Виридовикса. Марк тихо застонал: этим вечером на пиру ожидалась Комитта Рангаве. Церемониймейстер с важностью продолжал:
— Старший центурион Гай Филипп! Младший центурион Юний Блезус!
Блезус долгое время был одним из младших офицеров и показал себя неплохим воином, но Скаурус знал, что он не сможет заменить ему Квинта Глабрио.
— Младший командир Муниций и леди Ирэна!
Муниций, гордый своим повышением, отполировал свой доспех так, что он нестерпимо сверкал в свете факелов. Что до Ирэн, подумал Марк, то она уж никак не «леди».
— Накхарар Гагик Багратони, командир римского подразделения! Зеприн Красный, халога на службе римского отряда!
Горгидас предпочел остаться в казарме наедине со своим горем. Багратони тоже был еще в трауре, но время притупило его боль. Львиной походкой шел васпураканский князь мимо худощавых видессиан к столу, похожий на большой корабль, проплывающий мимо рыбачьих лодок. Глаза его перебегали с одного лица на другое; Багратони отлично понимал, какое впечатление производит его внушительная фигура на присутствующих в зале. И на женщин тоже, подумал Марк, и слабо улыбнулся.
Трибун с Хелвис подошли к столу с подносами, на которых среди колотого льда лежали разные деликатесы, в основном дары моря.
— Это лакомство вы увидите не каждый день; — пожилой слуга указал на ломтик бледного мяса. — Завитый осьминог, у него всего один ряд присосок. Восхитителен на вкус!
Из любопытства Скаурус попробовал кусочек. На вкус он не отличался от любого другого осьминожьего мяса. Интересно, что бы сказал местный гурман о таком римском экзотическом блюде, как мясо бегемота в маковых зернах и в меду?
Тихо играл маленький оркестр: флейты, смычковые инструменты, названия которых Марк до сих пор путал, и клавикорд. Хелвис хлопнула в ладоши от удовольствия.
— Это самое рондо они играли, когда мы впервые встретились в этом зале, — сказала она. — Помнишь?
— Помню ли я ту ночь? Конечно. Но это… как ты там его назвала?.. Если бы я сказал, что помню, то солгал бы. Многое тогда случилось.
Он не только встретил в тот вечер Хелвис (Хемонд был тогда еще жив), но и познакомился с Алипией Гаврой. И тогда же он встретил Авшара, если уж на то пошло. Как всегда, при одной только мысли о князе-колдуне, трибун ощутил беспокойство.
Они проходили мимо разбившихся на небольшие группы гостей: чиновников, солдат, послов — и с каждой обменивались парой фраз. Скаурус был не совсем обычным офицером-наемником, так как везде находил друзей. Он имел их среди державшихся несколько обособленно послов, среди чиновников, не любивших солдат, и среди солдат, дружно не терпевших «чернильных душ».
Тасо Ванес, державший под руку невероятно высокую видессианку, на этот раз не Плакидию Телетце, поклонился трибуну.
— Откуда ты взялся, мой друг? — спросил он с веселым огоньком в глазах. — Почему ты не обсуждаешь, как лучше подковать тяжелую кавалерийскую лошадь и как лучше составить меморандум о какой-нибудь ерунде?
— Стоит ли говорить об этом сейчас? — поморщилась Хелвис.
— Святотатство, моя дорогая, чернильные души сожгут людей, высказывающих такие мысли. Хотя, с другой стороны, я не нахожу кавалерийских лошадей предметом более занимательным, чем бумажные дела.
С таким отношением к чиновникам и офицерам Тасо Ванес, разумеется, обречен был держаться в стороне как от тех, так и от других.
— Его Преосвященство Патриарх Бальзамон! — провозгласил церемониймейстер, и гости замерли, отдавая дань уважения вошедшему в Палату полному пожилому человеку. Несмотря на неуклюжую походку, он держался уверенно и с достоинством. Патриарх осмотрелся вокруг и произнес с улыбкой и насмешливо-печальным вздохом:
— Ах, если бы вы были со мной так же вежливы в Великом Храме!
Он взял из наполненной льдом чаши хрустальный бокал с вином и выпил его с видимым наслаждением.
— Этот человек ни к чему не относится серьезно, — неодобрительно заметил Сотэрик.
Хотя брат Хелвис и не выбривал затылок, как делали это обычно островитяне, по длинным темным штанам и короткой меховой куртке любой сразу же узнавал в нем намдалени.
— Это так не похоже на тебя — беспокоиться по поводу чьих-то чудачеств, — сказал Марк. — В конце концов, он ведь просто еретик, не так ли?
Трибун улыбнулся своему шурину, в замешательстве придумывавшему, что бы ему ответить. Настоящая правда, подумал Марк, заключается в том, что патриарх слишком интересный человек, чтобы его игнорировать.
Слуги начали выносить столики с холодными закусками на кухню, заменяя их большими столами, к которым полагались золоченые стулья. По предыдущим приемам в Палате Девятнадцати Диванов Марк знал, что это было знаком скорого появления Императора. Понял он также, что ему нужно поговорить с Бальзамоном прежде, чем придет Туризин.
— О, вот и мой друг, разметавший полчища воронов, — приветствовал патриарх Скауруса. — Когда ты приближаешься ко мне с таким мрачным выражением лица, я имею все основания предположить, что ты снова попал в какую-то передрягу.
Бальзамон, как и Алипия Гавра, был наделен большой проницательностью и читал в душах людей, как в книге. Марк почувствовал себя как бы стеклянным. Еще более раздраженный и смущенный этим, он начал рассказывать историю Леймокера.
— Леймокер? — повторил Бальзамон, выслушав Марка. — Да, Тарон — честный человек.
Насколько было известно Скаурусу, это был первый случай, когда патриарх дал кому-то столь высокую оценку.
— Почему ты думаешь, что мое вмешательство может что-либо изменить, а мое мнение будет стоить больше гнилого яблока? — продолжал Бальзамон.
— Но… — Марк запнулся. — Если Гаврас не выслушает вас, то…
— Скорее всего, он никого не будет слушать. Он очень упрямый юноша, — патриарх сделал ударение на последнем слове, вкладывая в него, по-видимому, особый смысл. Его небольшие темные глаза, казалось, заглянули в душу трибуна. — Ты, вероятно, знаешь это не хуже меня, зачем же стегать дохлого мула?
— Я обещал, — медленно сказал Марк, не в состоянии найти лучший ответ.
Однако прежде чем Бальзамон смог ответить, снова раздался голос церемониймейстера, провозгласившего:
— Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Высокородная леди Комитта Рангаве! Его Императорское Величество, Автократор видессиан Туризин Гаврас!
Мужчины низко склонились перед Императором; поскольку причиной для пира послужило событие достаточно светское, церемониального простирания перед владыкой в данном случае не требовалось. Женщины сделали реверансы.
Туризин весело кивнул и прогудел:
— Где же наши почетные гости?
Слуги окружили римлян и их дам и подвели их к Императору, который еще раз представил их аплодирующим гостям. Глаза Комитты Рангаве опасно сузились, когда взгляд ее обежал всех трех возлюбленных Виридовикса. Она была очень красива в своей длинной юбке из затканного цветами льняного полотна, но Марк скорее лег бы в постель с ядовитой змеей, чем с этой женщиной. Виридовикс не заметил ее яростного взгляда, он давно уже был не в своей тарелке, но отнюдь не из-за Комитты.
— Что-нибудь случилось? — спросил кельта трибун, когда они подходили к столу.
— Ариг сказал мне, что видессиане посылают посольство к его клану. Они хотят нанять побольше солдат, и он собирается поехать с посольством, чтобы убедить своих людей пойти на службу Империи. Это займет полгода, а ведь он лучший в мире собутыльник — по крайней мере, лучшего в этом городе мне не найти. Клянусь, мне будет не хватать этого маленького лопуха…
Слуги рассадили легионеров в соответствии с их высоким положением почетных гостей вечера. Марк оказался по правую руку Туризина, рядом с Алипией Гаврой. Император сидел между ней и Комиттой Рангаве. Будь Комитта его женой, а не возлюбленной, ей досталось бы место справа и она оказалась бы в опасной близости от Виридовикса. Не подозревавшие ни о чем три подруги кельта весело болтали, возбужденные присутствием самых знатных людей Видессоса.
Первое блюдо было супом из картофеля, жареной свинины и лука. Бульон оказался очень вкусным, и Марк быстро опустошил свою тарелку, не переставая ожидать взрыва со стороны Комитты. Но та, к его удивлению, вела себя вполне тактично. Марк полагал, что это качество отсутствует у нее начисто. Пока трибун размышлял, не съесть ли ему еще одну порцию супа, расторопный слуга, снова и снова наполнявший его бокал вином из блестящего серебряного кувшина, принес очередное блюдо — маленьких жареных перепелок, фаршированных грибами. Трибун много пил. Хотя он не очень любил густое сладковатое видессианское вино, оно слегка приглушило боль в раненой руке. Сидевший рядом с Хелвис Бальзамон уничтожил свою порцию с аппетитом, сделавшим бы честь молодому человеку, и, погладив себя по объемистому брюшку, обратился к Скаурусу:
— Как видите, я честно его заработал.
— Без него вы бы не были самим собой, и вам это хорошо известно, — сказала Алипия Гавра, наклонившись к патриарху. Она разговаривала с ним ласково, как с любимым дядюшкой или дедом.
— Такому старому олуху, как я, трудно заработать уважение, — шутливо признался он Хелвис. — Я должен быть всемогущим, как древние патриархи, и уметь устрашать еретиков. Вы устрашены, я надеюсь? — подмигнул он ей.
— Ни капельки, — быстро ответила она. — Не больше, чем теми клоунадами, которыми вы потчуете свой народ.
Глаза Бальзамона все еще блестели — его забавляла словесная игра, — но в них уже не было беззаботного веселья.
— У вас есть что-то от ужасной прямоты вашего брата, — ответил он, и Скаурус подумал, что это весьма мало похоже на комплимент.
Смены блюд следовали одна за другой: хвосты омаров в масле под острым соусом, козлятина с перцем и чесноком, завернутая в виноградные листья, жареный гусь — уловив знакомый запах сыра и корицы, Марк отказался от него, — капустный суп, тушеные голуби с луком и бараньими колбасками. А ко всему этому пышные сдобные булочки, выпеченные в форме куриных яиц, изюм, фиги, сладкие груши, простые и острые сыры и, разумеется, вина к каждому новому блюду.
Раненая рука стала казаться Скаурусу чужой и словно отделилась от его тела. Кончик носа онемел — верный признак того, что трибун начал пьянеть. Остальные гости тоже заметно расслабились. Барон Дракс, одетый, в отличие от Сотэрика и Аптранда, в видессианскую одежду, уже напевал солдатскую песенку, состоящую из пятидесяти двух фривольных куплетов. Марк вспомнил — ее пели в имперской армии на марше. Зеприн Красный и Метрикес Зигабенос подтягивали ему неверными голосами, а Виридовикс заканчивал рассказывать историю о похождениях мужчины, у которого было четыре жены. Скаурус даже почесал ухо, сомневаясь в услышанном и не веря, что в своей браваде кельт мог зайти так далеко. Туризин громко захохотал вместе с остальными, вытирая слезы, выступившие от смеха.
— Благодарю Вас, Ваше Величество, — шутливо поклонился Императору кельт.
Не смеялась одна Комитта Рангаве. Ее длинные тонкие пальцы с ногтями, выкрашенными в цвет крови, были похожи на когти тигрицы и угрожающе шевелились.
Вскоре принесли десерт, весьма легкий после такого обильного пиршества, — колотый лед из императорских подвалов, политый сладким сиропом. Любимое лакомство видессиан. Раздобыть его летом было не так-то просто.
Император поднялся, и это послужило сигналом к окончанию пиршества. Слуги принялись убирать горы грязной посуды, но даже когда исчезла еда, вино продолжало литься рекой, а разговоры стали еще более оживленными.
Бальзамон отозвал Туризина Гавраса в сторону и принялся что-то горячо ему доказывать. Марк не мог слышать слов патриарха, но злой ответ Туризина был достаточно громким, чтобы все повернулись в его сторону.
— И ты тоже? Нет! Я сказал уже сто раз и говорю в сто первый: нет!
Смущенный трибун готов был провалиться сквозь землю. Похоже, Тарону Леймокеру предстояло пробыть в темнице еще долгое время. Как только гости поняли, что внезапная вспышка Туризина не будет иметь продолжения, разговоры снова стали громкими. Сотэрик подошел к Хелвис, желая сообщить ей новости из Намдалена, полученные от офицеров барона Дракса.
— Неужели Бедард Деревянный Зуб стал князем Нустада? Я просто не могу в это поверить, — воскликнула она. — Прости, дорогой, мне нужно услышать это из первых уст, — обратилась она к трибуну и, возбужденно заговорив на островном диалекте, двинулась за своим братом в глубь зала.
Оставшись без собеседников, Марк осушил еще один бокал и решил, что принятое в должном количестве видессианское вино кажется не таким уж терпким. А вот стены Палаты Девятнадцати Диванов почему-то начали покачиваться, словно собирались пуститься в пляс.
— Ночной горшок!!! — дико взвизгнула Комитта Рангаве. — Сын осла! Ублюдок! Навозный червь! Чтоб Скотос лишил тебя мужской силы!
Она выплеснула остатки вина в лицо кельту и швырнула хрустальный бокал об пол. Затем повернулась на каблуках и выбежала из зала. Каждый ее шаг был отчетливо слышен в наступившей тишине.
— Что это тут происходит? — спросил Император, поглядев ей вслед. Он разговаривал с Драксом и Зигабеносом и, как и Скаурус, пропустил начало ссоры. Красное вино капало с усов Виридовикса, но смущенным он себя явно не чувствовал.
— Эту леди оскорбил совершенно невинный анекдот, один из тех, над которыми мы все так весело смеялись, — ответил он, не моргнув глазом.
Слуга принес ему влажное полотенце, и он вытер лицо.
— Увы, теперь я сам буду напоминать героев моих же историй.
Туризин фыркнул, удовлетворившись объяснением Виридовикса. Он знал о вспыльчивом характере Комитты, готовой затеять скандал по любому поводу.
— Будем надеяться, это придется тебе больше по вкусу. — Он подозвал слугу и передал через него Виридовиксу свой собственный бокал с вином, наказав оставить себе бокал на память. Гости, ставшие свидетелями оказанной кельту чести, зашептались.
Гай Филипп уловил взгляд Марка через весь зал и пожал плечами. На миг трибун даже протрезвел от страха за кельта. Он подумал о том, что много выпил сегодня; слишком много, судя по тому, что в голове у него начали стучать молотки.
Хелвис все еще беседовала с двумя намдаленскими офицерами. Палата вдруг стала чересчур шумной, душной и переполненной людьми, и Марк направился к дверям. Может быть, свежий воздух приведет его в чувство… Церемониймейстер поклонился ему, когда он выходил наружу. Трибун кивнул в ответ и тут же пожалел об этом — каждое движение болью отзывалось в голове.
Он с наслаждением вдохнул свежий воздух, который показался ему слаще самого сладкого вина, и начал спускаться по лестнице, тщательно контролируя каждый свой шаг, как это обычно делают пьяные. Музыка и гул голосов остались позади, но Марк не жалел об этом. Он вздохнул, представив себе завтрашнее похмелье, и посмотрел на звезды, надеясь, что их вечное спокойствие принесет ему хоть каплю облегчения. Ночь была прозрачной и тихой, но дымки, поднимаясь из бесчисленных печных и каминных труб, местами заволакивали звезды. Скаурус брел вперед без определенной цели, подбитые гвоздями сапоги то цокали по камням, то затихали, когда он ступал на траву.
Неожиданно трибун уловил чье-то приглушенное дыхание и, хватаясь за рукоять меча, спросил:
— Кто тут?
Видение наемных убийц мелькнуло перед его мысленным взором. Возможно, это десант с кораблей Бурафоса крадется к Палате Девятнадцати Диванов…
— Я — не банда наемных убийц, — отозвалась из темноты Алипия Гавра, и Скаурус, уловив ехидную нотку в ее голосе, отдернул руку от ножен так быстро, словно они были раскалены добела.
— Прошу прощения, Ваше Высочество, — начал он запинаясь. — Вы появились так неожиданно… Я вышел на минутку подышать свежим воздухом.
— Я тоже неожиданно поняла, что тишина эта куда приятнее столпотворения, царящего в Палате. Ты можешь побыть со мной, если хочешь.
Все еще чувствуя себя дураком, трибун подошел к девушке. Шум, доносившийся из зала, долетал и сюда, но на таком расстоянии был вполне терпимым. Бледный свет струился через широкие окна, и Марк мог видеть в нем только тонкий силуэт принцессы.
Постояв несколько минут в молчании, она повернулась к нему и заговорила, словно размышляя вслух:
— Ты странный человек, Марк Амелий Скаурус, — ее видессианское произношение придало римскому имени музыкальность. — Я никогда не могу сказать наверняка, о чем ты думаешь.
— Неужели? — удивился Скаурус. — А мне всегда казалось, что вам не составляет труда читать мои мысли, как будто они написаны на школьной доске.
— Тебе напрасно так кажется. Ты не похож на тех, с кем я сталкиваюсь ежедневно. Ни на заносчивого дворянина из провинции, закованного в железо и пропахшего конским потом, ни на чиновника, ни на придворного всезнайку, который скорее умрет, чем назовет вещи своими именами. Не похож ты и на наемника — в тебе недостаточно хитрости и коварства. Так кто же ты, чужеземец? — Она пристально всматривалась в лицо трибуна, будто пыталась прочитать ответ в его глазах.
Он знал, что Алипия заслуживает честного ответа, но как можно ответить на такой вопрос?
— Я — тот, кто выживает при любых обстоятельствах, — сказал он наконец.
— А-а, — произнесла она глубоким голосом, — тогда не удивительно, что мы понимаем друг друга.
— Так ли это? — спросил трибун, и руки его сами собой легли на ее плечи, когда она подняла к нему лицо. Тело Алипии было худеньким, почти угловатым, как у подростка — особенно по сравнению со зрелыми формами Хелвис. Губы ее неожиданно оказались совсем близко и на мгновение коснулись его губ, но тут же она вздрогнула и отшатнулась.
Встревоженный, Марк хотел уже найти подходящее извинение, однако принцесса усталым движением руки остановила его, прежде чем он успел открыть рот.
— Это не твоя вина. Виновато время, которое, к счастью, ушло, но которого я не могу забыть, — попыталась она объяснить свои чувства в нескольких словах. — Я не хочу, чтобы ко мне возвращались эти воспоминания.
Трибун сжал кулаки так, что ногти впились в кожу, подумав, что к числу преступлений Авшара надо добавить легкую смерть, дарованную им Варданесу Сфранцезу. Марк протянул руку и пальцами коснулся щеки Алипии. Лицо девушки было мокрым от слез. Она не отшатнулась, почувствовав в его жесте нежность и понимание. Ее раненая душа притягивала к себе трибуна, но единственное, что он мог сделать для нее сейчас, — это не двигаться. Он хотел бы сжать девушку в своих объятиях, но был уверен, что только испугал бы ее этим. Она тихо сказала:
— Когда я была размалеванной девкой, ты дал мне силы выдержать испытание. Но я ничего не могу дать тебе — именно потому, что я была тем, кем была. До чего же запутанная штука — жизнь, не так ли? — Она коротко, горько засмеялась.
— То, что вы здесь и ваша рана начинает заживать, — достаточный подарок для меня, — ответил Скаурус, подумав, что слишком пьян сейчас и едва ли может оказаться полезным для женщины.
Подобные мысли, разумеется, не приходили в голову Алипии. Ее лицо смягчилось, она нежно поцеловала трибуна.
— Тебе лучше вернуться к гостям, ведь ты, как-никак, почетный гость.
— Да, пожалуй, — согласился трибун, успевший уже позабыть о пире, устроенном Императором в честь легиона.
— Тебе пора идти, — повторила принцесса, чуть помедлив.
Марк нехотя направился к Палате Девятнадцати Диванов. Когда он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на Алипию, она уже исчезла.
Голова Скауруса кружилась от вина и от мыслей. Трибун знал, что большинство наемников порвали бы все узы, соединяющие их с близкими, если бы им представилась возможность войти в императорскую семью. Дракс, например, сделал бы это не колеблясь ни минуты — по своей натуре человек этот был идеальным приспособленцем. Марк усмехнулся, вспомнив прозвище, заработанное афинянами во время Пелопонесской войны — «котурны», театральные туфли, одинаково годившиеся на правую и на левую ногу. Но Скаурус не в состоянии был подражать намдаленскому барону. Несмотря на теплое чувство, почти влечение, к Алипии Гавре, он все же не был готов к тому, чтобы расстаться с Хелвис. Разумеется, они иногда ссорились, случалось и весьма серьезно, но несмотря на ссоры и расхождения во взглядах до окончательного разрыва дело не доходило. Да и кроме того, у них был сын, Дости…
— Мы скучаем без вас, мой господин, — церемониймейстер приветствовал Марка таким низким поклоном, что тот чуть не споткнулся об него. Но римлянин почти не слушал. Для человека, который называет себя «выживающим в любых обстоятельствах», у него был необыкновенный дар усложнять свою жизнь.
13
— Великолепно, — с иронией произнес Гаврас и похлопал в ладоши.
Краска на лице Марка стала еще более густой. Не так уж редко случалось, что хитрые видессиане находили его римскую прямоту чрезвычайно забавной. Даже такие, казалось бы, прямолинейные люди, как Туризин и Ономагулос, доказали, что умеют вести двойную игру. Он вздохнул и выложил все, что думал.
— Клерк, даже логофет, решил бы, что он просто набивает свои карманы золотом, а это не слишком бы их обеспокоило. Но Ономагулос знал, что я был на песчаном пляже, и решил, что я сумею объединить эти два факта и пойму, что произошло. Помню, он здорово суетился тогда, показывая монеты Ортайяса, но не буду врать и не скажу, что несколько фраз в скучном налоговом свитке наверняка освежили бы мою память. Он мог поступить умнее и оставить все как есть.
На этот раз Туризин хмыкнул уже не столь весело.
— Душа подлецов теряет поддержку Фоса, — процитировал он фразу из священной книги Видессоса, как грек процитировал бы из Гомера. — Он знал о своей вине, независимо от того, известна тебе она или нет.
— Но если предатель он, означает ли это, что Тарон Леймокер ни в чем не виноват? — спросил Марк. Уверенность охватила все его существо, и он едва мог скрыть торжествующий блеск в глазах. После того, что стало известно Туризину о Баанесе, невиновность Леймокера правдоподобнейшим образом объясняла его поведение и, разумеется, теперь это было ясно каждому.
Но Туризин только язвительно фыркнул.
— Почему ты так привязан к этому беловолосому предателю? Какое имеет значение, с кем он строил козни — с Ономагулосом или с Ортайясом? — сказал он жестко.
Поняв, что Гаврас не уступит, Скаурус воздержался от продолжения спора Потребуется нечто большее, чем просто логика, чтобы изменить мнение Императора. Туризин был как восковая табличка, на которой стилос, выдавливая слова, процарапывал воск до самой деревянной основы.
— Встряхнись, мой дорогой римлянин, ты сегодня герой, а не страшный труп, который уже нельзя пригласить на обед, — сказал Виридовикс, когда они с Марком шли к Палате Девятнадцати Диванов. Кельт специально шутил несколько грубовато, надеясь таким образом подбодрить Марка. Он говорил по-видессиански, чтобы Хелвис и трое других спутников могли его понять.
— Прошу прощения, я не знал, что мои чувства так заметны, — пробормотал трибун; он все еще думал о Глабрио.
Хелвис крепко сжала его левую руку. Правая была на перевязи и болела так, что Скаурус совсем спал с лица. Вымученная улыбка далась ему с огромным трудом, но, похоже, его друзьям и этого было достаточно.
Церемониймейстер, дородный мужчина (это был не евнух, поскольку он мог похвастаться густой бородой), несколько раз склонился перед римлянами, когда те подошли к большой бронзовой двери Палаты.
— Видессос навсегда в неоплатном долгу перед вами, — сказал он, слабо пожав руку Марка. Ладонь церемониймейстера была бледной и влажной. Произнеся эти слова, он снова поклонился. Затем повернулся и крикнул, обращаясь к тем, кто был уже в зале:
— Дамы и господа! У дверей — мужественные римляне!
Марк моргнул и простил ему вялое рукопожатие.
— Капитан и эпаптэс Скаурус и леди Хелвис из Намдалена!
Эти имена произносить было просто, трудности ожидали церемониймейстера впереди.
— Виридовикс, сын Д-дропа и м-м… его дамы!
Имя кельта было для видессиан почти непроизносимым; пауза же возникла из-за необычного количества подруг Виридовикса. Марк тихо застонал: этим вечером на пиру ожидалась Комитта Рангаве. Церемониймейстер с важностью продолжал:
— Старший центурион Гай Филипп! Младший центурион Юний Блезус!
Блезус долгое время был одним из младших офицеров и показал себя неплохим воином, но Скаурус знал, что он не сможет заменить ему Квинта Глабрио.
— Младший командир Муниций и леди Ирэна!
Муниций, гордый своим повышением, отполировал свой доспех так, что он нестерпимо сверкал в свете факелов. Что до Ирэн, подумал Марк, то она уж никак не «леди».
— Накхарар Гагик Багратони, командир римского подразделения! Зеприн Красный, халога на службе римского отряда!
Горгидас предпочел остаться в казарме наедине со своим горем. Багратони тоже был еще в трауре, но время притупило его боль. Львиной походкой шел васпураканский князь мимо худощавых видессиан к столу, похожий на большой корабль, проплывающий мимо рыбачьих лодок. Глаза его перебегали с одного лица на другое; Багратони отлично понимал, какое впечатление производит его внушительная фигура на присутствующих в зале. И на женщин тоже, подумал Марк, и слабо улыбнулся.
Трибун с Хелвис подошли к столу с подносами, на которых среди колотого льда лежали разные деликатесы, в основном дары моря.
— Это лакомство вы увидите не каждый день; — пожилой слуга указал на ломтик бледного мяса. — Завитый осьминог, у него всего один ряд присосок. Восхитителен на вкус!
Из любопытства Скаурус попробовал кусочек. На вкус он не отличался от любого другого осьминожьего мяса. Интересно, что бы сказал местный гурман о таком римском экзотическом блюде, как мясо бегемота в маковых зернах и в меду?
Тихо играл маленький оркестр: флейты, смычковые инструменты, названия которых Марк до сих пор путал, и клавикорд. Хелвис хлопнула в ладоши от удовольствия.
— Это самое рондо они играли, когда мы впервые встретились в этом зале, — сказала она. — Помнишь?
— Помню ли я ту ночь? Конечно. Но это… как ты там его назвала?.. Если бы я сказал, что помню, то солгал бы. Многое тогда случилось.
Он не только встретил в тот вечер Хелвис (Хемонд был тогда еще жив), но и познакомился с Алипией Гаврой. И тогда же он встретил Авшара, если уж на то пошло. Как всегда, при одной только мысли о князе-колдуне, трибун ощутил беспокойство.
Они проходили мимо разбившихся на небольшие группы гостей: чиновников, солдат, послов — и с каждой обменивались парой фраз. Скаурус был не совсем обычным офицером-наемником, так как везде находил друзей. Он имел их среди державшихся несколько обособленно послов, среди чиновников, не любивших солдат, и среди солдат, дружно не терпевших «чернильных душ».
Тасо Ванес, державший под руку невероятно высокую видессианку, на этот раз не Плакидию Телетце, поклонился трибуну.
— Откуда ты взялся, мой друг? — спросил он с веселым огоньком в глазах. — Почему ты не обсуждаешь, как лучше подковать тяжелую кавалерийскую лошадь и как лучше составить меморандум о какой-нибудь ерунде?
— Стоит ли говорить об этом сейчас? — поморщилась Хелвис.
— Святотатство, моя дорогая, чернильные души сожгут людей, высказывающих такие мысли. Хотя, с другой стороны, я не нахожу кавалерийских лошадей предметом более занимательным, чем бумажные дела.
С таким отношением к чиновникам и офицерам Тасо Ванес, разумеется, обречен был держаться в стороне как от тех, так и от других.
— Его Преосвященство Патриарх Бальзамон! — провозгласил церемониймейстер, и гости замерли, отдавая дань уважения вошедшему в Палату полному пожилому человеку. Несмотря на неуклюжую походку, он держался уверенно и с достоинством. Патриарх осмотрелся вокруг и произнес с улыбкой и насмешливо-печальным вздохом:
— Ах, если бы вы были со мной так же вежливы в Великом Храме!
Он взял из наполненной льдом чаши хрустальный бокал с вином и выпил его с видимым наслаждением.
— Этот человек ни к чему не относится серьезно, — неодобрительно заметил Сотэрик.
Хотя брат Хелвис и не выбривал затылок, как делали это обычно островитяне, по длинным темным штанам и короткой меховой куртке любой сразу же узнавал в нем намдалени.
— Это так не похоже на тебя — беспокоиться по поводу чьих-то чудачеств, — сказал Марк. — В конце концов, он ведь просто еретик, не так ли?
Трибун улыбнулся своему шурину, в замешательстве придумывавшему, что бы ему ответить. Настоящая правда, подумал Марк, заключается в том, что патриарх слишком интересный человек, чтобы его игнорировать.
Слуги начали выносить столики с холодными закусками на кухню, заменяя их большими столами, к которым полагались золоченые стулья. По предыдущим приемам в Палате Девятнадцати Диванов Марк знал, что это было знаком скорого появления Императора. Понял он также, что ему нужно поговорить с Бальзамоном прежде, чем придет Туризин.
— О, вот и мой друг, разметавший полчища воронов, — приветствовал патриарх Скауруса. — Когда ты приближаешься ко мне с таким мрачным выражением лица, я имею все основания предположить, что ты снова попал в какую-то передрягу.
Бальзамон, как и Алипия Гавра, был наделен большой проницательностью и читал в душах людей, как в книге. Марк почувствовал себя как бы стеклянным. Еще более раздраженный и смущенный этим, он начал рассказывать историю Леймокера.
— Леймокер? — повторил Бальзамон, выслушав Марка. — Да, Тарон — честный человек.
Насколько было известно Скаурусу, это был первый случай, когда патриарх дал кому-то столь высокую оценку.
— Почему ты думаешь, что мое вмешательство может что-либо изменить, а мое мнение будет стоить больше гнилого яблока? — продолжал Бальзамон.
— Но… — Марк запнулся. — Если Гаврас не выслушает вас, то…
— Скорее всего, он никого не будет слушать. Он очень упрямый юноша, — патриарх сделал ударение на последнем слове, вкладывая в него, по-видимому, особый смысл. Его небольшие темные глаза, казалось, заглянули в душу трибуна. — Ты, вероятно, знаешь это не хуже меня, зачем же стегать дохлого мула?
— Я обещал, — медленно сказал Марк, не в состоянии найти лучший ответ.
Однако прежде чем Бальзамон смог ответить, снова раздался голос церемониймейстера, провозгласившего:
— Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Высокородная леди Комитта Рангаве! Его Императорское Величество, Автократор видессиан Туризин Гаврас!
Мужчины низко склонились перед Императором; поскольку причиной для пира послужило событие достаточно светское, церемониального простирания перед владыкой в данном случае не требовалось. Женщины сделали реверансы.
Туризин весело кивнул и прогудел:
— Где же наши почетные гости?
Слуги окружили римлян и их дам и подвели их к Императору, который еще раз представил их аплодирующим гостям. Глаза Комитты Рангаве опасно сузились, когда взгляд ее обежал всех трех возлюбленных Виридовикса. Она была очень красива в своей длинной юбке из затканного цветами льняного полотна, но Марк скорее лег бы в постель с ядовитой змеей, чем с этой женщиной. Виридовикс не заметил ее яростного взгляда, он давно уже был не в своей тарелке, но отнюдь не из-за Комитты.
— Что-нибудь случилось? — спросил кельта трибун, когда они подходили к столу.
— Ариг сказал мне, что видессиане посылают посольство к его клану. Они хотят нанять побольше солдат, и он собирается поехать с посольством, чтобы убедить своих людей пойти на службу Империи. Это займет полгода, а ведь он лучший в мире собутыльник — по крайней мере, лучшего в этом городе мне не найти. Клянусь, мне будет не хватать этого маленького лопуха…
Слуги рассадили легионеров в соответствии с их высоким положением почетных гостей вечера. Марк оказался по правую руку Туризина, рядом с Алипией Гаврой. Император сидел между ней и Комиттой Рангаве. Будь Комитта его женой, а не возлюбленной, ей досталось бы место справа и она оказалась бы в опасной близости от Виридовикса. Не подозревавшие ни о чем три подруги кельта весело болтали, возбужденные присутствием самых знатных людей Видессоса.
Первое блюдо было супом из картофеля, жареной свинины и лука. Бульон оказался очень вкусным, и Марк быстро опустошил свою тарелку, не переставая ожидать взрыва со стороны Комитты. Но та, к его удивлению, вела себя вполне тактично. Марк полагал, что это качество отсутствует у нее начисто. Пока трибун размышлял, не съесть ли ему еще одну порцию супа, расторопный слуга, снова и снова наполнявший его бокал вином из блестящего серебряного кувшина, принес очередное блюдо — маленьких жареных перепелок, фаршированных грибами. Трибун много пил. Хотя он не очень любил густое сладковатое видессианское вино, оно слегка приглушило боль в раненой руке. Сидевший рядом с Хелвис Бальзамон уничтожил свою порцию с аппетитом, сделавшим бы честь молодому человеку, и, погладив себя по объемистому брюшку, обратился к Скаурусу:
— Как видите, я честно его заработал.
— Без него вы бы не были самим собой, и вам это хорошо известно, — сказала Алипия Гавра, наклонившись к патриарху. Она разговаривала с ним ласково, как с любимым дядюшкой или дедом.
— Такому старому олуху, как я, трудно заработать уважение, — шутливо признался он Хелвис. — Я должен быть всемогущим, как древние патриархи, и уметь устрашать еретиков. Вы устрашены, я надеюсь? — подмигнул он ей.
— Ни капельки, — быстро ответила она. — Не больше, чем теми клоунадами, которыми вы потчуете свой народ.
Глаза Бальзамона все еще блестели — его забавляла словесная игра, — но в них уже не было беззаботного веселья.
— У вас есть что-то от ужасной прямоты вашего брата, — ответил он, и Скаурус подумал, что это весьма мало похоже на комплимент.
Смены блюд следовали одна за другой: хвосты омаров в масле под острым соусом, козлятина с перцем и чесноком, завернутая в виноградные листья, жареный гусь — уловив знакомый запах сыра и корицы, Марк отказался от него, — капустный суп, тушеные голуби с луком и бараньими колбасками. А ко всему этому пышные сдобные булочки, выпеченные в форме куриных яиц, изюм, фиги, сладкие груши, простые и острые сыры и, разумеется, вина к каждому новому блюду.
Раненая рука стала казаться Скаурусу чужой и словно отделилась от его тела. Кончик носа онемел — верный признак того, что трибун начал пьянеть. Остальные гости тоже заметно расслабились. Барон Дракс, одетый, в отличие от Сотэрика и Аптранда, в видессианскую одежду, уже напевал солдатскую песенку, состоящую из пятидесяти двух фривольных куплетов. Марк вспомнил — ее пели в имперской армии на марше. Зеприн Красный и Метрикес Зигабенос подтягивали ему неверными голосами, а Виридовикс заканчивал рассказывать историю о похождениях мужчины, у которого было четыре жены. Скаурус даже почесал ухо, сомневаясь в услышанном и не веря, что в своей браваде кельт мог зайти так далеко. Туризин громко захохотал вместе с остальными, вытирая слезы, выступившие от смеха.
— Благодарю Вас, Ваше Величество, — шутливо поклонился Императору кельт.
Не смеялась одна Комитта Рангаве. Ее длинные тонкие пальцы с ногтями, выкрашенными в цвет крови, были похожи на когти тигрицы и угрожающе шевелились.
Вскоре принесли десерт, весьма легкий после такого обильного пиршества, — колотый лед из императорских подвалов, политый сладким сиропом. Любимое лакомство видессиан. Раздобыть его летом было не так-то просто.
Император поднялся, и это послужило сигналом к окончанию пиршества. Слуги принялись убирать горы грязной посуды, но даже когда исчезла еда, вино продолжало литься рекой, а разговоры стали еще более оживленными.
Бальзамон отозвал Туризина Гавраса в сторону и принялся что-то горячо ему доказывать. Марк не мог слышать слов патриарха, но злой ответ Туризина был достаточно громким, чтобы все повернулись в его сторону.
— И ты тоже? Нет! Я сказал уже сто раз и говорю в сто первый: нет!
Смущенный трибун готов был провалиться сквозь землю. Похоже, Тарону Леймокеру предстояло пробыть в темнице еще долгое время. Как только гости поняли, что внезапная вспышка Туризина не будет иметь продолжения, разговоры снова стали громкими. Сотэрик подошел к Хелвис, желая сообщить ей новости из Намдалена, полученные от офицеров барона Дракса.
— Неужели Бедард Деревянный Зуб стал князем Нустада? Я просто не могу в это поверить, — воскликнула она. — Прости, дорогой, мне нужно услышать это из первых уст, — обратилась она к трибуну и, возбужденно заговорив на островном диалекте, двинулась за своим братом в глубь зала.
Оставшись без собеседников, Марк осушил еще один бокал и решил, что принятое в должном количестве видессианское вино кажется не таким уж терпким. А вот стены Палаты Девятнадцати Диванов почему-то начали покачиваться, словно собирались пуститься в пляс.
— Ночной горшок!!! — дико взвизгнула Комитта Рангаве. — Сын осла! Ублюдок! Навозный червь! Чтоб Скотос лишил тебя мужской силы!
Она выплеснула остатки вина в лицо кельту и швырнула хрустальный бокал об пол. Затем повернулась на каблуках и выбежала из зала. Каждый ее шаг был отчетливо слышен в наступившей тишине.
— Что это тут происходит? — спросил Император, поглядев ей вслед. Он разговаривал с Драксом и Зигабеносом и, как и Скаурус, пропустил начало ссоры. Красное вино капало с усов Виридовикса, но смущенным он себя явно не чувствовал.
— Эту леди оскорбил совершенно невинный анекдот, один из тех, над которыми мы все так весело смеялись, — ответил он, не моргнув глазом.
Слуга принес ему влажное полотенце, и он вытер лицо.
— Увы, теперь я сам буду напоминать героев моих же историй.
Туризин фыркнул, удовлетворившись объяснением Виридовикса. Он знал о вспыльчивом характере Комитты, готовой затеять скандал по любому поводу.
— Будем надеяться, это придется тебе больше по вкусу. — Он подозвал слугу и передал через него Виридовиксу свой собственный бокал с вином, наказав оставить себе бокал на память. Гости, ставшие свидетелями оказанной кельту чести, зашептались.
Гай Филипп уловил взгляд Марка через весь зал и пожал плечами. На миг трибун даже протрезвел от страха за кельта. Он подумал о том, что много выпил сегодня; слишком много, судя по тому, что в голове у него начали стучать молотки.
Хелвис все еще беседовала с двумя намдаленскими офицерами. Палата вдруг стала чересчур шумной, душной и переполненной людьми, и Марк направился к дверям. Может быть, свежий воздух приведет его в чувство… Церемониймейстер поклонился ему, когда он выходил наружу. Трибун кивнул в ответ и тут же пожалел об этом — каждое движение болью отзывалось в голове.
Он с наслаждением вдохнул свежий воздух, который показался ему слаще самого сладкого вина, и начал спускаться по лестнице, тщательно контролируя каждый свой шаг, как это обычно делают пьяные. Музыка и гул голосов остались позади, но Марк не жалел об этом. Он вздохнул, представив себе завтрашнее похмелье, и посмотрел на звезды, надеясь, что их вечное спокойствие принесет ему хоть каплю облегчения. Ночь была прозрачной и тихой, но дымки, поднимаясь из бесчисленных печных и каминных труб, местами заволакивали звезды. Скаурус брел вперед без определенной цели, подбитые гвоздями сапоги то цокали по камням, то затихали, когда он ступал на траву.
Неожиданно трибун уловил чье-то приглушенное дыхание и, хватаясь за рукоять меча, спросил:
— Кто тут?
Видение наемных убийц мелькнуло перед его мысленным взором. Возможно, это десант с кораблей Бурафоса крадется к Палате Девятнадцати Диванов…
— Я — не банда наемных убийц, — отозвалась из темноты Алипия Гавра, и Скаурус, уловив ехидную нотку в ее голосе, отдернул руку от ножен так быстро, словно они были раскалены добела.
— Прошу прощения, Ваше Высочество, — начал он запинаясь. — Вы появились так неожиданно… Я вышел на минутку подышать свежим воздухом.
— Я тоже неожиданно поняла, что тишина эта куда приятнее столпотворения, царящего в Палате. Ты можешь побыть со мной, если хочешь.
Все еще чувствуя себя дураком, трибун подошел к девушке. Шум, доносившийся из зала, долетал и сюда, но на таком расстоянии был вполне терпимым. Бледный свет струился через широкие окна, и Марк мог видеть в нем только тонкий силуэт принцессы.
Постояв несколько минут в молчании, она повернулась к нему и заговорила, словно размышляя вслух:
— Ты странный человек, Марк Амелий Скаурус, — ее видессианское произношение придало римскому имени музыкальность. — Я никогда не могу сказать наверняка, о чем ты думаешь.
— Неужели? — удивился Скаурус. — А мне всегда казалось, что вам не составляет труда читать мои мысли, как будто они написаны на школьной доске.
— Тебе напрасно так кажется. Ты не похож на тех, с кем я сталкиваюсь ежедневно. Ни на заносчивого дворянина из провинции, закованного в железо и пропахшего конским потом, ни на чиновника, ни на придворного всезнайку, который скорее умрет, чем назовет вещи своими именами. Не похож ты и на наемника — в тебе недостаточно хитрости и коварства. Так кто же ты, чужеземец? — Она пристально всматривалась в лицо трибуна, будто пыталась прочитать ответ в его глазах.
Он знал, что Алипия заслуживает честного ответа, но как можно ответить на такой вопрос?
— Я — тот, кто выживает при любых обстоятельствах, — сказал он наконец.
— А-а, — произнесла она глубоким голосом, — тогда не удивительно, что мы понимаем друг друга.
— Так ли это? — спросил трибун, и руки его сами собой легли на ее плечи, когда она подняла к нему лицо. Тело Алипии было худеньким, почти угловатым, как у подростка — особенно по сравнению со зрелыми формами Хелвис. Губы ее неожиданно оказались совсем близко и на мгновение коснулись его губ, но тут же она вздрогнула и отшатнулась.
Встревоженный, Марк хотел уже найти подходящее извинение, однако принцесса усталым движением руки остановила его, прежде чем он успел открыть рот.
— Это не твоя вина. Виновато время, которое, к счастью, ушло, но которого я не могу забыть, — попыталась она объяснить свои чувства в нескольких словах. — Я не хочу, чтобы ко мне возвращались эти воспоминания.
Трибун сжал кулаки так, что ногти впились в кожу, подумав, что к числу преступлений Авшара надо добавить легкую смерть, дарованную им Варданесу Сфранцезу. Марк протянул руку и пальцами коснулся щеки Алипии. Лицо девушки было мокрым от слез. Она не отшатнулась, почувствовав в его жесте нежность и понимание. Ее раненая душа притягивала к себе трибуна, но единственное, что он мог сделать для нее сейчас, — это не двигаться. Он хотел бы сжать девушку в своих объятиях, но был уверен, что только испугал бы ее этим. Она тихо сказала:
— Когда я была размалеванной девкой, ты дал мне силы выдержать испытание. Но я ничего не могу дать тебе — именно потому, что я была тем, кем была. До чего же запутанная штука — жизнь, не так ли? — Она коротко, горько засмеялась.
— То, что вы здесь и ваша рана начинает заживать, — достаточный подарок для меня, — ответил Скаурус, подумав, что слишком пьян сейчас и едва ли может оказаться полезным для женщины.
Подобные мысли, разумеется, не приходили в голову Алипии. Ее лицо смягчилось, она нежно поцеловала трибуна.
— Тебе лучше вернуться к гостям, ведь ты, как-никак, почетный гость.
— Да, пожалуй, — согласился трибун, успевший уже позабыть о пире, устроенном Императором в честь легиона.
— Тебе пора идти, — повторила принцесса, чуть помедлив.
Марк нехотя направился к Палате Девятнадцати Диванов. Когда он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на Алипию, она уже исчезла.
Голова Скауруса кружилась от вина и от мыслей. Трибун знал, что большинство наемников порвали бы все узы, соединяющие их с близкими, если бы им представилась возможность войти в императорскую семью. Дракс, например, сделал бы это не колеблясь ни минуты — по своей натуре человек этот был идеальным приспособленцем. Марк усмехнулся, вспомнив прозвище, заработанное афинянами во время Пелопонесской войны — «котурны», театральные туфли, одинаково годившиеся на правую и на левую ногу. Но Скаурус не в состоянии был подражать намдаленскому барону. Несмотря на теплое чувство, почти влечение, к Алипии Гавре, он все же не был готов к тому, чтобы расстаться с Хелвис. Разумеется, они иногда ссорились, случалось и весьма серьезно, но несмотря на ссоры и расхождения во взглядах до окончательного разрыва дело не доходило. Да и кроме того, у них был сын, Дости…
— Мы скучаем без вас, мой господин, — церемониймейстер приветствовал Марка таким низким поклоном, что тот чуть не споткнулся об него. Но римлянин почти не слушал. Для человека, который называет себя «выживающим в любых обстоятельствах», у него был необыкновенный дар усложнять свою жизнь.
13
— Пусть Фос испепелит этого дерзкого изменника Бурафоса, превратит его в тысячи обрубков и поджарит каждый из них на костре из сушеного дерьма! — взорвался Туризин Гаврас.
Император стоял на выходящей к Видессианскому морю крепостной стене и наблюдал, как тонула одна из его галер. Еще две жались к берегу, а за ними по пятам следовали корабли мятежного дрангариоса. В воде виднелись головы моряков, которые прыгали с тонущего корабля и цеплялись за доски и обломки судна. Не всем суждено было доплыть до берега: черные плавники акул уже развернулись в их сторону.
— Ну почему у меня нет достаточно умных адмиралов, чтобы они не плавали против ветра? — Гаврас раздраженно рубанул рукой воздух. — Двухлетний пацан управляет своими корабликами лучше, чем эти олухи!
Вместе с другими офицерами, стоящими рядом с Императором, Скаурус наблюдал за морским сражением, стараясь сохранять невозмутимый вид. Он понимал ярость Туризина. Ономагулос на западном берегу Бычьего Брода командовал куда более слабой армией, чем та, что была у Гавраса. Но какое это имело значение, если Император не мог пересечь пролив и схватиться со своим противником?
Император стоял на выходящей к Видессианскому морю крепостной стене и наблюдал, как тонула одна из его галер. Еще две жались к берегу, а за ними по пятам следовали корабли мятежного дрангариоса. В воде виднелись головы моряков, которые прыгали с тонущего корабля и цеплялись за доски и обломки судна. Не всем суждено было доплыть до берега: черные плавники акул уже развернулись в их сторону.
— Ну почему у меня нет достаточно умных адмиралов, чтобы они не плавали против ветра? — Гаврас раздраженно рубанул рукой воздух. — Двухлетний пацан управляет своими корабликами лучше, чем эти олухи!
Вместе с другими офицерами, стоящими рядом с Императором, Скаурус наблюдал за морским сражением, стараясь сохранять невозмутимый вид. Он понимал ярость Туризина. Ономагулос на западном берегу Бычьего Брода командовал куда более слабой армией, чем та, что была у Гавраса. Но какое это имело значение, если Император не мог пересечь пролив и схватиться со своим противником?