Торф она тоже умела добывать. Это уж работа такая, каких хуже нет. Целый день в коричневой жиже, корни цепляются за ноги, спина болит, солнце жжет, ветер с дождем, и некуда укрыться.
Раненых с улиц таскала она на спине под огнем - таскала. Чистила город от снега по колени в сугробах - чистила. Раскапывала заваленных в разрушенных домах - раскапывала. Тушила пожары от проклятых зажигалок тушила. Так вот и оказывается, что целый университет самых трудных испытаний она прошла.
Теперь чинит крыши Зимнего дворца. Хорошо знает она его залы. Вот и Эрмитаж рядом. Какие там были картины, какие скульптуры! Все это бережно сохранялось, все это доставляло людям такую радость! Было так чудесно бродить по великолепным залам, отдыхать перед каким-нибудь неведомым портретом или пейзажем, любоваться силой искусства старинных мастеров. А теперь все это увезено далеко, те статуи, что остались, побиты осколками.
Но не может немец уничтожить этот старый дворец. Он его бьет снарядами, а девушки заделывают все пробоины быстро и умело, и, усталым, им снятся опять великолепные залы, уставленные статуями и увешанные картинами, и много народу снова ходит по залам, и все жмут девушкам руки благодарят за то, что они спасли это здание во время осады. А самое главное, что это правда. Так оно и есть. И они просыпаются, веселые от хорошего сна, и снова идут на крышу и видят Неву, простор, небо, молодое, как и они.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Они прибегают на завод на роликах. По асфальту опустелой улицы мчатся их дружные стайки. Со стороны может показаться, что они - ребятишки и больше им нечего делать, как бегать по улице, смеясь и играя.
Но вот они подбегают к воротам старого завода и оставляют свои дощечки на колесах. Это уже рабочие, это уже специалисты.
Когда приехали на один завод делегации с фронта, поблагодарить за прекрасное оружие, сделанное для Красной Армии, то командиры, увидав за станками ребят, воскликнули:
- Ну и рабочий класс пошел нынче!
- А вы не смейтесь, - сказал мастер. - Посмотрите, что они тут наизготовили.
И повел приехавших в другое помещение, где принимали сделанные автоматы, винтовки, пулеметы и другое оружие. Все было сработано чисто, крепко, по-военному.
Девочки с тоненькими косичками, аккуратненькие, как птички, и мальчики с серьезными лицами стали большими помощниками взрослых, защитниками Ленинграда.
Иные из них стали мастерами, и все их уважают и называют уже не Вася, а Василий Васильевич.
Василий Васильевич не уступит старому специалисту. Посмотрите на него, когда он проверяет прицельную линию пулемета. Здесь нельзя ошибиться. Плохо рассчитал - и прицел будет негодный. Пулемет не сможет стрелять правильно - значит, и немца из такого пулемета убить нельзя. Да и не допустят с таким изъяном пулемет в Красную Армию.
Вот почему такой строгий вид у Василия Васильевича, когда перед ним, зажатый в тиски, в точно рассчитанном положении лежит пулеметный прицел.
Я не знал лично Василия Васильевича, но я видел много других мальчиков и девочек. Их звали почетным именем: ремесленник.
До войны оно звучало обыкновенно, но во время ленинградской осады это слово стало наряду со словами: сапер, артиллерист, моряк, железнодорожник. Маленькие ремесленники были очень сознательные работники. Они понимали, в каком городе они работают, они понимали, что их отцы и матери гордятся своими сыновьями и дочками, помогающими в обороне Ленинграда.
Конечно, они не походили на взрослых рабочих. Когда кончалась смена, они высыпали на двор, заваленный старым железом, грудами шлака, кучами разбитого кирпича. Но была на дворе весна. Солнце грело их замазанные смазкой лица, воробьи прыгали у больших серых луж, деревья скромно начинали зеленеть. Весенний ветерок приносил запахи каких-то далеких садов.
И в них просыпалось снова детство, и они начинали громко кричать, как маленькие воробьи, толкаться, бегать взапуски, тузить друг друга, хохотать и смотреть широко раскрытыми глазами, как в город приходит весна.
Их глаза снова смеялись, голос становился звонким, движения свободными. И тут уже и Василий Васильевич мог снова легко и просто превратиться в Васю и в Ваську и, забыв свой авторитет, поставить ногу на дощечку с колесиками и промчаться по асфальту не хуже самого маленького своего товарища. Но он мог и не сделать этого, потому что на груди была медаль на зеленой ленточке - медаль "За оборону Ленинграда", и он солидно отмахивался от приятелей и шел, довольный своей работой, напевая такую же песню, какую поют красноармейцы, уходя на фронт.
ЕЛКА
У маленькой Клавы сестра на фронте. Клава очень гордится Наташей. Она снайпер и очень храбрая. Сегодня Клава идет с ней рядом и весело глядит, как из-под руки Наташи растет большая, красивая, такая вкусная елка. Да, Наташа с фронта привезла Клаве елку.
Так они идут по городу мимо пушек. Едут машины, в которых сидят военные, и Наташа им отдает честь, как полагается солдату.
Город не похож на тот, каким он был зимой сорок второго года. Это совсем другая зима. У всех радостно на душе, потому что Красная Армия всюду громит немца и скоро под Ленинградом его тоже разобьют и погонят.
Это знает даже маленькая Клава. И вот приходит вечер, и зажигаются свечки на елке, и Клаве дают подарки, и она пьет сладкий чай с печеньем. Но это не главное. Главное - сейчас Наташа будет рассказывать.
- Наташа, Наташенька, - просит Клава, - расскажи мне, пожалуйста! Пожалуйста, расскажи мне под елкой, - ты обещала еще тогда, когда с фронта приезжала.
И Наташа соглашается. Вот как хорошо! Даже упрашивать не надо.
- Что же тебе рассказать?
- Расскажи, а звери тоже воюют? Расскажи про зверей.
- Ну, слушай, - говорит Наташа. - Вот был у нас летом бой большой. И стоит в отдельном окопе - ты знаешь, что такое окоп? - ну так вот, стоит наш хороший стрелок, Витя Васильев. А стрельба очень большая. Немцы так сильно стреляют, что носа не высунешь из окопа. Вдруг все видят, как от немцев через поле мчится заяц, изо всех сил бежит, глаза совсем закрыл, уши положил на спину - и прямо в окоп к Вите, прижался к нему и дрожит, сидит и дрожит. Витя ничего не крикнул, не испугал его, только посмотрел, а сам стреляет. А заяц от каждого выстрела вздрагивает и все больше к нему прижимается. Кончилась стрельба. Подошли к Вите солдаты, смеются: "Этот заяц немцам служил, с их стороны прибежал, надо его наказать за это давай мы его зажарим и съедим". Но Витя сказал: "Нет!" Взял он длинноухого на руки, гладит и говорит: "Он наш заяц, русский, он защиты прибежал просить. Он с немцем жить не захотел. Пусть уходит, эвакуируется в тыл". Взял спустил зайца на землю, и побежал косой в лес, только задними ногами поддает. Так и ушел заяц от смерти, больше мы его не видели.
А вот другой раз между нами и немцами, на ничьей земле, такой рев мы услышали, что сразу поняли - это не человек кричит и не машина. Пошли разведчики наши и видят - на минном поле медведь сидит. Подорвался рыжий на мине. Сидит, за ногу держится и орет, бедный, шагу шагнуть не может. Жалко его стало. Хотели наши пойти его вытащить, а немцы тоже его разглядели и давай по нему из пушек палить. Из маленьких. Тут ночь наступила, а утром нет медведя. Наверно, его убили немцы и к себе утащили. Пошли смотреть - медведя нет. А на обратном пути смотрим - кто-то так ловко все минные поля обошел и след интересный, тонкий, острый. Один боец-охотник сказал: "Это лиса наследила. Ишь, все мины обошла, вот какая хитрая, не то что мишка косолапый!"
Но идем-ка на кухню, а то, слышишь, обстрел начался. Там потише, там я тебе еще что-нибудь расскажу.
И они пошли на кухню, потому что обе были обстрелянные и хорошо знали, что такое обстрел их района.
"ОНИ ВОШЛИ В ЛЕНИНГРАД"
Побежали дети на улицу, а там пленных немцев ведут. Немцы худые, небритые, с волчьей щетиной, глаза тусклые, как будто пыль в них набилась. Идут, руки в шинель засунув, как неживые. Шарфами шеи обмотаны. Ни на кого не глядят. И только по сторонам глазами, нет-нет, быстро посмотрят. Еще бы - по ленинградским улицам идут! Они мечтали, что с музыкой и со знаменами пройдут по Ленинграду, а тут автоматчики и девушки с винтовками их ведут, в плен попали разбойники.
Стали одного допрашивать: откуда он, какой части, сколько воюет. Он говорит, что воюет давно. Тогда спросили, нравится ли ему воевать. Он говорит:
- Сначала нравилось. Я пил французское вино в Париже, пил голландский джин в Роттердаме, венское пиво в Австрии, гулял по Софии, курил македонский табак в Югославии, и мне очень нравится русская водка, ваши меха и черная икра. Мы не собирались долго воевать у вас. Я думаю, что мы вас скоро разобьем. Русские будут все уничтожены, как и другие народы, и останется одна Германия. Так нам сказали командиры.
- А почему вам теперь не нравится воевать?
- Потому что у вас так много танков, пушек и самолетов, что я просто не понимаю, откуда вы их берете. И потом, все русские так ненавидят фашистов, что нельзя даже в лес пойти одному. Там партизаны. Я танкист, и то они два раза подбивали мой танк. И потом, так холодно, как на полюсе. И нет ни водки, ни мехов, ни икры - одни пули и снаряды.
- Мы знаем, - сказали ему, - что вы давили своим танком женщин и детей.
Немец сразу испугался, посинел от страха и заерзал на табуретке:
- Я давил только два раза, и то каких-то старика и старуху. И не по своему желанию. Мне приказал офицер. Он сказал, что они не признают Гитлера и верят, что русские победят. Я прошу меня не убивать. Я не виноват. Виноват Гитлер и мой фельдфебель Гофман. Я только слушался их...
А другой был немецкий летчик, ас, он летал только ночью. Он сказал:
- Я бомбы бросал на Лондон, на Варшаву, на Белград, на Ленинград, но я никогда не видел этих городов. Я бросаю ночью, когда темно, а утром я сплю. Мне очень хочется знать, какой знаменитый летчик меня сбил.
- Вас сбил, - ему говорят, - молодой, начинающий летчик.
- Не может быть! - сказал немец. - Я прошу разрешения на него посмотреть.
Пришел наш летчик, взглянул на немца, как на затравленного волка. А немец говорит:
- Мы два знаменитых летчика, будем знакомы.
Наш посмотрел на него так, что немец опустил глаза, и сказал:
- Мы уже знакомы: я тебе две очереди влепил в самолет, так что ты четыре раза вверх ногами перевернулся в воздухе.
Третий немец сказал:
- Нас обманул Гитлер. Сказал, что мы под Ленинградом будем только три дня воевать. И что много хороших вещей в городе и все нам достанутся. Что русские будут на нас работать, а мы будем ездить на машинах и наводить порядок. А вместо этого я весь грязью оброс, похудел, поседел от страха, всех друзей потерял, а теперь и самого в плен взяли. Теперь я вижу, что Ленинграда не только мы не возьмем, а все под Ленинградом останемся, а кто уцелеет, тех в Сибирь, к белым медведям вы отправите жить...
Вот такие были немцы под Ленинградом, и скоро им всем пришел конец.
27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА
Волна артиллерийского грохота прокатилась над Ленинградом. Небо зацвело ракетами - зелеными, красными, желтыми. Прожектор встал, как белый мост в черное вечернее зимнее небо. Багряные вспышки освещали снежные крыши. Залпы раскатывались над Невой.
И никто из ленинградцев не побежал в убежище, в укрытие, никто испуганно не прижался к стене, застигнутый такой канонадой на улице. Нет, улицы, набережные, площади были покрыты толпами радостно шумевших людей. Они смотрели, как гасли, ударяя в невский лед, разноцветные ракеты, как новые ракеты взмывали под самый купол ленинградского неба, как перекрещивались прожектора, впервые не искавшие вражеских самолетов.
Все говорили разом, плакали от радости, обнимались на улицах, пожимали незнакомым людям руки, качали бойцов и командиров. А пушки всё стреляли и стреляли.
Их было много, этих пушек. Их было триста двадцать четыре пушки, и они ударили двадцать четыре раза, потому что это был салют в честь исторической победы Красной Армии под Ленинградом.
Немцы были разбиты на всем фронте и на всем фронте отброшены далеко от великого города.
Осады больше не было! Обстрелов больше не было! Можно было идти куда угодно по Ленинграду, не опасаясь неожиданного разрыва снаряда. Как тяжелый сон, остались позади все испытания: холод и голод, блокада, штурмы города, бомбежки, бомбардировки, всяческие лишения.
Вот почему свет ракет и вспышки орудий салюта освещали лицо ленинградцев над торжествующей Невой. Из мрака выступали громады крепости, кораблей, Исаакиевского собора, дворцов и музеев.
На всех лицах играли улыбки, слышался счастливый смех, громкие крики восторга, "ура". Прославляли героических воинов во главе с командующим Ленинградским фронтом генералом армии Говоровым, великий коллектив трудящихся Ленинграда, его большевиков.
Салют окончился. Наступила блаженная, долгожданная тишина Победы. Тишина! О ней забыли, и вот она вернулась в город. Это было так необыкновенно, так прекрасно, что казалось сном. Но это была правда. Теперь о том, что было, можно будет читать только в книгах или видеть на картинке. Только надписи на стене: "Граждане, эта сторона улицы наиболее опасна во время обстрела" еще напоминали о днях славной обороны.
И все, разойдясь по домам, не могли уснуть в эту ночь. Сидели и вспоминали дни осады, пели боевые песни, веселились и читали - в который раз! - строки исторического приказа:
"Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы..."
27 января 1944 года навсегда вошло в историю Ленинграда, и каждый ленинградец - и маленький школьник и седой ветеран - не забудет этот великий день ПОБЕДЫ!
1942 - 1945
Раненых с улиц таскала она на спине под огнем - таскала. Чистила город от снега по колени в сугробах - чистила. Раскапывала заваленных в разрушенных домах - раскапывала. Тушила пожары от проклятых зажигалок тушила. Так вот и оказывается, что целый университет самых трудных испытаний она прошла.
Теперь чинит крыши Зимнего дворца. Хорошо знает она его залы. Вот и Эрмитаж рядом. Какие там были картины, какие скульптуры! Все это бережно сохранялось, все это доставляло людям такую радость! Было так чудесно бродить по великолепным залам, отдыхать перед каким-нибудь неведомым портретом или пейзажем, любоваться силой искусства старинных мастеров. А теперь все это увезено далеко, те статуи, что остались, побиты осколками.
Но не может немец уничтожить этот старый дворец. Он его бьет снарядами, а девушки заделывают все пробоины быстро и умело, и, усталым, им снятся опять великолепные залы, уставленные статуями и увешанные картинами, и много народу снова ходит по залам, и все жмут девушкам руки благодарят за то, что они спасли это здание во время осады. А самое главное, что это правда. Так оно и есть. И они просыпаются, веселые от хорошего сна, и снова идут на крышу и видят Неву, простор, небо, молодое, как и они.
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Они прибегают на завод на роликах. По асфальту опустелой улицы мчатся их дружные стайки. Со стороны может показаться, что они - ребятишки и больше им нечего делать, как бегать по улице, смеясь и играя.
Но вот они подбегают к воротам старого завода и оставляют свои дощечки на колесах. Это уже рабочие, это уже специалисты.
Когда приехали на один завод делегации с фронта, поблагодарить за прекрасное оружие, сделанное для Красной Армии, то командиры, увидав за станками ребят, воскликнули:
- Ну и рабочий класс пошел нынче!
- А вы не смейтесь, - сказал мастер. - Посмотрите, что они тут наизготовили.
И повел приехавших в другое помещение, где принимали сделанные автоматы, винтовки, пулеметы и другое оружие. Все было сработано чисто, крепко, по-военному.
Девочки с тоненькими косичками, аккуратненькие, как птички, и мальчики с серьезными лицами стали большими помощниками взрослых, защитниками Ленинграда.
Иные из них стали мастерами, и все их уважают и называют уже не Вася, а Василий Васильевич.
Василий Васильевич не уступит старому специалисту. Посмотрите на него, когда он проверяет прицельную линию пулемета. Здесь нельзя ошибиться. Плохо рассчитал - и прицел будет негодный. Пулемет не сможет стрелять правильно - значит, и немца из такого пулемета убить нельзя. Да и не допустят с таким изъяном пулемет в Красную Армию.
Вот почему такой строгий вид у Василия Васильевича, когда перед ним, зажатый в тиски, в точно рассчитанном положении лежит пулеметный прицел.
Я не знал лично Василия Васильевича, но я видел много других мальчиков и девочек. Их звали почетным именем: ремесленник.
До войны оно звучало обыкновенно, но во время ленинградской осады это слово стало наряду со словами: сапер, артиллерист, моряк, железнодорожник. Маленькие ремесленники были очень сознательные работники. Они понимали, в каком городе они работают, они понимали, что их отцы и матери гордятся своими сыновьями и дочками, помогающими в обороне Ленинграда.
Конечно, они не походили на взрослых рабочих. Когда кончалась смена, они высыпали на двор, заваленный старым железом, грудами шлака, кучами разбитого кирпича. Но была на дворе весна. Солнце грело их замазанные смазкой лица, воробьи прыгали у больших серых луж, деревья скромно начинали зеленеть. Весенний ветерок приносил запахи каких-то далеких садов.
И в них просыпалось снова детство, и они начинали громко кричать, как маленькие воробьи, толкаться, бегать взапуски, тузить друг друга, хохотать и смотреть широко раскрытыми глазами, как в город приходит весна.
Их глаза снова смеялись, голос становился звонким, движения свободными. И тут уже и Василий Васильевич мог снова легко и просто превратиться в Васю и в Ваську и, забыв свой авторитет, поставить ногу на дощечку с колесиками и промчаться по асфальту не хуже самого маленького своего товарища. Но он мог и не сделать этого, потому что на груди была медаль на зеленой ленточке - медаль "За оборону Ленинграда", и он солидно отмахивался от приятелей и шел, довольный своей работой, напевая такую же песню, какую поют красноармейцы, уходя на фронт.
ЕЛКА
У маленькой Клавы сестра на фронте. Клава очень гордится Наташей. Она снайпер и очень храбрая. Сегодня Клава идет с ней рядом и весело глядит, как из-под руки Наташи растет большая, красивая, такая вкусная елка. Да, Наташа с фронта привезла Клаве елку.
Так они идут по городу мимо пушек. Едут машины, в которых сидят военные, и Наташа им отдает честь, как полагается солдату.
Город не похож на тот, каким он был зимой сорок второго года. Это совсем другая зима. У всех радостно на душе, потому что Красная Армия всюду громит немца и скоро под Ленинградом его тоже разобьют и погонят.
Это знает даже маленькая Клава. И вот приходит вечер, и зажигаются свечки на елке, и Клаве дают подарки, и она пьет сладкий чай с печеньем. Но это не главное. Главное - сейчас Наташа будет рассказывать.
- Наташа, Наташенька, - просит Клава, - расскажи мне, пожалуйста! Пожалуйста, расскажи мне под елкой, - ты обещала еще тогда, когда с фронта приезжала.
И Наташа соглашается. Вот как хорошо! Даже упрашивать не надо.
- Что же тебе рассказать?
- Расскажи, а звери тоже воюют? Расскажи про зверей.
- Ну, слушай, - говорит Наташа. - Вот был у нас летом бой большой. И стоит в отдельном окопе - ты знаешь, что такое окоп? - ну так вот, стоит наш хороший стрелок, Витя Васильев. А стрельба очень большая. Немцы так сильно стреляют, что носа не высунешь из окопа. Вдруг все видят, как от немцев через поле мчится заяц, изо всех сил бежит, глаза совсем закрыл, уши положил на спину - и прямо в окоп к Вите, прижался к нему и дрожит, сидит и дрожит. Витя ничего не крикнул, не испугал его, только посмотрел, а сам стреляет. А заяц от каждого выстрела вздрагивает и все больше к нему прижимается. Кончилась стрельба. Подошли к Вите солдаты, смеются: "Этот заяц немцам служил, с их стороны прибежал, надо его наказать за это давай мы его зажарим и съедим". Но Витя сказал: "Нет!" Взял он длинноухого на руки, гладит и говорит: "Он наш заяц, русский, он защиты прибежал просить. Он с немцем жить не захотел. Пусть уходит, эвакуируется в тыл". Взял спустил зайца на землю, и побежал косой в лес, только задними ногами поддает. Так и ушел заяц от смерти, больше мы его не видели.
А вот другой раз между нами и немцами, на ничьей земле, такой рев мы услышали, что сразу поняли - это не человек кричит и не машина. Пошли разведчики наши и видят - на минном поле медведь сидит. Подорвался рыжий на мине. Сидит, за ногу держится и орет, бедный, шагу шагнуть не может. Жалко его стало. Хотели наши пойти его вытащить, а немцы тоже его разглядели и давай по нему из пушек палить. Из маленьких. Тут ночь наступила, а утром нет медведя. Наверно, его убили немцы и к себе утащили. Пошли смотреть - медведя нет. А на обратном пути смотрим - кто-то так ловко все минные поля обошел и след интересный, тонкий, острый. Один боец-охотник сказал: "Это лиса наследила. Ишь, все мины обошла, вот какая хитрая, не то что мишка косолапый!"
Но идем-ка на кухню, а то, слышишь, обстрел начался. Там потише, там я тебе еще что-нибудь расскажу.
И они пошли на кухню, потому что обе были обстрелянные и хорошо знали, что такое обстрел их района.
"ОНИ ВОШЛИ В ЛЕНИНГРАД"
Побежали дети на улицу, а там пленных немцев ведут. Немцы худые, небритые, с волчьей щетиной, глаза тусклые, как будто пыль в них набилась. Идут, руки в шинель засунув, как неживые. Шарфами шеи обмотаны. Ни на кого не глядят. И только по сторонам глазами, нет-нет, быстро посмотрят. Еще бы - по ленинградским улицам идут! Они мечтали, что с музыкой и со знаменами пройдут по Ленинграду, а тут автоматчики и девушки с винтовками их ведут, в плен попали разбойники.
Стали одного допрашивать: откуда он, какой части, сколько воюет. Он говорит, что воюет давно. Тогда спросили, нравится ли ему воевать. Он говорит:
- Сначала нравилось. Я пил французское вино в Париже, пил голландский джин в Роттердаме, венское пиво в Австрии, гулял по Софии, курил македонский табак в Югославии, и мне очень нравится русская водка, ваши меха и черная икра. Мы не собирались долго воевать у вас. Я думаю, что мы вас скоро разобьем. Русские будут все уничтожены, как и другие народы, и останется одна Германия. Так нам сказали командиры.
- А почему вам теперь не нравится воевать?
- Потому что у вас так много танков, пушек и самолетов, что я просто не понимаю, откуда вы их берете. И потом, все русские так ненавидят фашистов, что нельзя даже в лес пойти одному. Там партизаны. Я танкист, и то они два раза подбивали мой танк. И потом, так холодно, как на полюсе. И нет ни водки, ни мехов, ни икры - одни пули и снаряды.
- Мы знаем, - сказали ему, - что вы давили своим танком женщин и детей.
Немец сразу испугался, посинел от страха и заерзал на табуретке:
- Я давил только два раза, и то каких-то старика и старуху. И не по своему желанию. Мне приказал офицер. Он сказал, что они не признают Гитлера и верят, что русские победят. Я прошу меня не убивать. Я не виноват. Виноват Гитлер и мой фельдфебель Гофман. Я только слушался их...
А другой был немецкий летчик, ас, он летал только ночью. Он сказал:
- Я бомбы бросал на Лондон, на Варшаву, на Белград, на Ленинград, но я никогда не видел этих городов. Я бросаю ночью, когда темно, а утром я сплю. Мне очень хочется знать, какой знаменитый летчик меня сбил.
- Вас сбил, - ему говорят, - молодой, начинающий летчик.
- Не может быть! - сказал немец. - Я прошу разрешения на него посмотреть.
Пришел наш летчик, взглянул на немца, как на затравленного волка. А немец говорит:
- Мы два знаменитых летчика, будем знакомы.
Наш посмотрел на него так, что немец опустил глаза, и сказал:
- Мы уже знакомы: я тебе две очереди влепил в самолет, так что ты четыре раза вверх ногами перевернулся в воздухе.
Третий немец сказал:
- Нас обманул Гитлер. Сказал, что мы под Ленинградом будем только три дня воевать. И что много хороших вещей в городе и все нам достанутся. Что русские будут на нас работать, а мы будем ездить на машинах и наводить порядок. А вместо этого я весь грязью оброс, похудел, поседел от страха, всех друзей потерял, а теперь и самого в плен взяли. Теперь я вижу, что Ленинграда не только мы не возьмем, а все под Ленинградом останемся, а кто уцелеет, тех в Сибирь, к белым медведям вы отправите жить...
Вот такие были немцы под Ленинградом, и скоро им всем пришел конец.
27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА
Волна артиллерийского грохота прокатилась над Ленинградом. Небо зацвело ракетами - зелеными, красными, желтыми. Прожектор встал, как белый мост в черное вечернее зимнее небо. Багряные вспышки освещали снежные крыши. Залпы раскатывались над Невой.
И никто из ленинградцев не побежал в убежище, в укрытие, никто испуганно не прижался к стене, застигнутый такой канонадой на улице. Нет, улицы, набережные, площади были покрыты толпами радостно шумевших людей. Они смотрели, как гасли, ударяя в невский лед, разноцветные ракеты, как новые ракеты взмывали под самый купол ленинградского неба, как перекрещивались прожектора, впервые не искавшие вражеских самолетов.
Все говорили разом, плакали от радости, обнимались на улицах, пожимали незнакомым людям руки, качали бойцов и командиров. А пушки всё стреляли и стреляли.
Их было много, этих пушек. Их было триста двадцать четыре пушки, и они ударили двадцать четыре раза, потому что это был салют в честь исторической победы Красной Армии под Ленинградом.
Немцы были разбиты на всем фронте и на всем фронте отброшены далеко от великого города.
Осады больше не было! Обстрелов больше не было! Можно было идти куда угодно по Ленинграду, не опасаясь неожиданного разрыва снаряда. Как тяжелый сон, остались позади все испытания: холод и голод, блокада, штурмы города, бомбежки, бомбардировки, всяческие лишения.
Вот почему свет ракет и вспышки орудий салюта освещали лицо ленинградцев над торжествующей Невой. Из мрака выступали громады крепости, кораблей, Исаакиевского собора, дворцов и музеев.
На всех лицах играли улыбки, слышался счастливый смех, громкие крики восторга, "ура". Прославляли героических воинов во главе с командующим Ленинградским фронтом генералом армии Говоровым, великий коллектив трудящихся Ленинграда, его большевиков.
Салют окончился. Наступила блаженная, долгожданная тишина Победы. Тишина! О ней забыли, и вот она вернулась в город. Это было так необыкновенно, так прекрасно, что казалось сном. Но это была правда. Теперь о том, что было, можно будет читать только в книгах или видеть на картинке. Только надписи на стене: "Граждане, эта сторона улицы наиболее опасна во время обстрела" еще напоминали о днях славной обороны.
И все, разойдясь по домам, не могли уснуть в эту ночь. Сидели и вспоминали дни осады, пели боевые песни, веселились и читали - в который раз! - строки исторического приказа:
"Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы..."
27 января 1944 года навсегда вошло в историю Ленинграда, и каждый ленинградец - и маленький школьник и седой ветеран - не забудет этот великий день ПОБЕДЫ!
1942 - 1945