сдерживаться. -- Что это?
-- Сторожевая башня, -- ответил вместо Горвича Евгений, и
повернулся к нему: -- Так ведь, да?
-- Да, -- кивнул тот. -- С нее начинался этот замок. И не
только замок...
Он имел в виду, что история страны в каком-то смысле тоже
начиналась именно здесь -- но Юлю как-то не приводила в восторг
ни страна, ни ее история! И вообще, что хорошего в войнах... а
для чего еще нужны сторожевые башни?! Но сила, даже уже
ненужная, подчиняет, и Юля с невольной робостью поднималась по
кованым ступеням (интересно, тоже тех времен или
реставрированные?), словно боясь, что древние стены услышат ее
непочтительные мысли...
С верхней площадки отлично просматривался весь замок, и Юля
подумала вдруг: как хорошо, что многое здесь -- уже только
декорация! Подъемный мост никогда больше не отгородит это место
от остального мира, и старинные орудия, украшавшие стену, тоже
не способны быть грозными. Да, но ведь было здесь что-то такое,
от чего убежала Тонечка... И Юле было искренне жаль подругу,
которой приходилось жить в таком мрачном месте!
...Наконец они вернулись на средний ярус. Здесь все
внутреннее пространство башни перекрывал крепкий деревянный
настил, образовывая широкую площадку с двумя выходящими на нее
дверьми. Евгений сообразил, что одна из них вела в южное крыло
замка -- его тянущиеся вдоль стены пристройки доходили до самой
башни, и смотровое окно было расширено и превращено в дверной
проем.
-- Сюда можно было пройти прямо из замка, -- улыбнулся
граф, проследив взгляд Евгения. -- Обычно мы так и делаем. Но
подозреваю, что мой вариант вам понравился больше!
-- А вторая дверь? -- полюбопытствовал Евгений. -- Судя по
направлению, за ней должен быть проход к подъему мосту...
-- Да, -- кивнул граф, -- вдоль стены идет галерея, причем
она ровесница сторожевой башни. Сейчас там висят фамильные
портреты, а когда-то стояли котлы с кипящей смолой и прочие
оборонительные "приспособления". Ничего не поделаешь:
средневековье! -- пожал он плечами, заметив, что Юля невольно
поежилась...
...Они вошли в портретную галерею. Юля подумала, что где бы
портреты ни висели раньше, сейчас место для них было выбрано
идеально. Недостаток естественного освещения компенсировали
искусно замаскированные лампы, создававшие "эффект закатного
солнца". Ну, конечно, именно на закате в мистических романах
начинали твориться всякие безобразия! Впечатляющий прием,
ничего не скажешь...
Граф, подчинившись настойчивой просьбе Евгения, стал
рассказывать о изображенных на портретах предках. Надо сказать,
что делал он это мастерски -- коротко, но с выразительными
деталями, как будто сам был свидетелем того, о чем
рассказывает. "Быть бы этому графу историком или писателем,
цены бы ему не было! -- рассеянно подумала Юля. -- Впрочем, в
университете он изучал именно историю... нереализованное
дарование, так получается? Ох, не очень-то, похоже, счастливый
человек Матиуш Горвич!" Юля опасалась несчастливых людей -- они
увеличивают количество зла в мире, иногда даже сознательно...
И тем не менее она внимательно прислушивалась к эманации
Горвича, ожидая, как он прореагирует на вопросы о Тонечке -- а
что в галерее есть ее портрет, Юля не сомневалась. Да и Евгений
явно не просто так завел разговор о предках графа! И вот все
трое, медленно двигаясь вдоль стены от картины к картине,
оказались наконец...
"Тонечка!" -- едва не вскрикнула Юля: оказывается, она
совсем не была готова вот так _встретиться с ней глазами_. Она
вдруг ощутила внезапную смесь испуга, радости и какого-то
странного успокоения -- словно что-то в мире раз и навсегда
заняло свое место...
Портрет был замечательный. Художнику -- кто он, этот
художник? -- удалось уловить тот самый "взгляд в будущее",
который так потряс когда-то Юлю. Тонечка сидела на низком
диване, глядя прямо перед собой. Всегда бледное лицо казалось
еще бледнее из-за лилового шелка платья.
Фон картины был темным, в духе старых голландцев, но
сумерки были не коричневыми, а -- опять же! -- лиловыми. О
художественных достоинствах картины Юля судить не могла, но
психологом автор был отменным: окружавший Тонечку цвет
удивительно гармонировал с ней, оттенял ее "потусторонний"
взгляд, и вообще... Если бы не строгие каноны, существующие для
фамильных портретов, то, наверное, на спинке дивана возле
Тонечки сидел бы грустный гремлин. Юля готова была поклясться,
что художник так или иначе знал о его существовании!
Она вспомнила, как сама впервые познакомилась с грустными
гремлинами, игрушками тонечкиной магии... Тогда тоже была
полутемная гостиная, тоже казались лиловыми сгущавшиеся сумерки
-- но только выглядела Тонечка неторжественно и неизящно.
Теперь же, на портрете, таинственный и странный образ подруги
обрел наконец завершенность и гармонию. Здесь Тонечка выглядела
не просто красивой -- прекрасной...
Юля ожидала услышать вопросы Евгения, но он молчал --
видимо, боялся выдать себя. Но Горвич оказался тверже их обоих.
-- Моя жена, -- отчетливо сказал он, показывая на портрет.
-- Ее звали Антонина.
-- Звали? -- невольно переспросил Евгений.
-- Она умерла, -- еще более сухо пояснил Горвич. --
Извините, я не хотел бы говорить об этом!
При этих словах Юля уловила в его эманации отчаянный,
просто беспредельный страх... и обиду? Он обижался на Тонечку?!
Ну, знаете ли! Или обида была все-таки не на нее?..
После устроенной в первый день "встречи с прошлым" Горвич
больше не утомлял гостей древностью. Общения и разговоров было
много -- но разговоры эти не были серьезными. Граф беседовал с
Евгением в основном о политике и автомобилях, а в отсутствие
Юли -- о любовницах. Кроме того, он с удовольствием
расспрашивал о полетах на "Алуэтте", интересовался, легко ли
научиться им управлять...
В общем, Горвич казался тривиальным до отвращения -- и
именно это выглядело странным. Юля не знала почему --
выглядело, и все тут! Евгений был согласен с ней:
-- Он как будто играет в "обыкновенного человека". Только
вот зачем? Демократизм показывает?
-- Ну, вот еще! -- фыркнула Юля. -- Демократизма ему и так
хватает, зачем еще что-то демонстрировать? Нет, это другое...
-- Мне показалось, -- осторожно начал Евгений, -- что он...
завидует мне.
-- ??
-- Ну, ты обратила внимание, как он слушает рассказы о
полетах? Между прочим, он же поначалу принял меня за
профессионального пилота, помнишь? И даже огорчился, узнав, что
я любитель...
-- Возможно, -- со странной интонацией сказала Юля. --
Возможно, что и завидует. Не исключено, что он с детства мечтал
стать пилотом, но что-то помешало... И вообще, для зависти
порой находятся такие потрясающие поводы, никакой фантазии не
хватит! Но я тебя вот в чем хотела предостеречь...
-- Опять предостеречь?
-- Именно. Очень уж ты стал симпатизировать этому графу!
Смотри, Тонечка тоже вначале ему симпатизировала...
-- Ну, знаешь ли, -- Евгений не знал, смеяться ему или
сердиться на такое заявление, -- не могу же я общаться с ним,
совсем ему не симпатизируя?..
Юля не ответила, но ее постоянные напоминания о возможной
опасности и без того настораживали Евгения, не позволяли ему
расслабиться. Да, но есть ли смысл в непрерывном ожидании
неизвестно чего?!
-- Пойдем займемся делом, -- меняя тон, сказал Евгений. --
Горвич уехал, любезно оставив мне план своих владений. Мы можем
сами побродить по замку.
-- Да, побродить... А прислуга?
-- А что прислуга? Куда от нее денешься? Старайся только не
очень демонстрировать им перстень!
Юля проворчала что-то насчет умных советов, которые трудно
выполнить. Попробуй сделать что-то незаметно, когда в доме
присутствуют три десятка человек с неизвестным тебе распорядком
дня! А перстень внушал тревогу всем, видевшим его, и не стоило
понапрасну тревожить людей. К тому же, кто знает -- верят или
не верят они в нечистую силу?!
Несмотря на осторожность, Юля часто ловила на себе не
просто любопытные, но и откровенно подозрительные взгляды. Это
беспокоило ее... и Евгений понимал, что месяц, предложенный
Горвичем, им здесь не выдержать -- надо будет придумать предлог
и уехать раньше, пока не произошло чего-нибудь неожиданного.
А пока следовало узнать все, что можно. Например, почему
свечение перстня заметно менялось -- то усиливалось, то
ослабевало, а несколько раз исчезло совсем! -- когда они гуляли
по замку? Юле казалось, что это происходит бессистемно, но
Евгений так не считал. Он сделал копию плана, и нанес на нее
некое подобие изолиний, соответствующих разной яркости
свечения.
Получился продольный срез конуса, в вершине которого
находился... ну, об этом следовало догадаться сразу: портрет в
галлерее. Ось конуса соответствовала направлению взгляда
Тонечки, и дальше по этому направлению были горы, а за ними --
"Лотос", Сент-Меллон и столица. Не прямая, не отрезок --
расходящийся луч. И действительно, с самого начала было
заметно, что в столице перстень светился слабее. Этот эффект
приписали естественной зашумленности: большой город, масса
электромагнитных излучений -- а дело-то, оказывается, было не в
этом...
-- М-да, -- сказал Евгений, закончив, наконец расчеты и
убрав компас и карту, -- это все, конечно, мистика, но какая-то
до умиления логичная. Нам как будто хотят что-то сказать, но мы
не понимаем...
-- Ты веришь в бессмертие души? -- спросила Юля.
-- Верю. В это все верят, так или иначе. Даже самые ярые
материалисты. Я много раз с этим сталкивался.
-- С бессмертием души? -- невинно спросила Юля.
-- Ну что ж ты за вредное создание!
-- Извини. Но если не смеяться, то станет совсем грустно:
поводов достаточно. Кстати, тебе не становилось плохо, когда
перстень гас? Я едва не падала: такое жуткое ощущение пустоты
сразу появляется...
Евгений тщательно проанализировал свои ощущения: нет,
ничего подобного. Конечно, эту реакцию Юли можно было отнести
на счет ее впечатлительности, но с тем же успехом могло быть
наоборот: Евгений ничего не почувствовал, потому что был
слишком увлечен замерами.
Принцип Оккама говорит, что не следует привлекать новые
сущности для объяснения фактов, пусть даже самых непонятных, и
следование ему защищает от пустого фантазирования. Но когда ты
точно знаешь, что новые сущности есть, этот принцип только
сбивает с толку, никак не помогая выяснить, какая же именно
новая сущность портит кровь экспериментатору.
В замке было нечто. В результате него возникли связи между
вещами, никак помимо этого друг от друга не зависящими.
Сбивался с курса вертолет. Изменялось свечение перстня. Без
видимой причины возникали эмоции у Юли. И все это происходило в
явной зависимости от изолиний, расходящихся пучком от места,
где висел портрет. Но интенсивность ЧЕГО обозначали они? Ведь
перстень был только индикатором! Евгению казалось, что еще
минута, и он все поймет, все встанет на свои места, еще
чуть-чуть, и... Он взглянул на перстень, лежащий на столе
совсем близко: тот светился так, что казалось, сейчас
загорится.
-- Что за черт?! -- невольно воскликнул Евгений.
Вопрос был адресован в пространство, но ответила на него
Юля:
-- Тебе казалось, что ты "вот-вот все поймешь". Ощущение
знания.
-- То есть это моя эманация его зажгла?
-- Ну, думаю, да... -- Помедлив, ответила Юля. -- Смотри,
ты отвлекся, и свечение ослабевает. А ты действительно
что-нибудь понял?
-- Да нет, -- вздохнул Евгений, -- так, уяснил для себя
кое-что, не больше...
-- Вообще, согласно некоторым положениям буддизма,
самоубийцы -- если самоубийство было совершено не вовремя -- на
некоторое время становятся призраками.
-- А как буддисты представляют себе призраки?
-- Ну, как обычно, -- пожала плечами Юля, -- сознание без
тела.
-- То есть эти призраки невидимы?
-- Как все астрально-эфирное, они исчезают при прямом
взгляде. -- Юля удивленно посмотрела на Евгения. -- Ты же
должен это знать, ауры так смотрят...
-- Да, конечно... -- Евгений ненадолго задумался. -- А если
оно астральное, то должно хорошо разбираться в снах, так?
-- Разбираться в снах? -- У Юли даже глаза заблестели. --
Ты хочешь сказать, мы можем получить какую-то информацию через
сны? Я правильно понимаю?
-- Не знаю, -- отозвался Евгений и неожиданно добавил: --
Но если эта мистика хоть как-то одушевлена, то сейчас она
должна взять на себя активную роль. Понимаешь? Стать
инициатором нашего с ней общения, а не ждать неизвестно чего.
-- Может, она ждет, пока мы поумнеем, -- усмехнулась Юля.
-- Это трудно сделать без встречных шагов. Мы и так сделали
все, что могли, приблизились на минимально доступное
расстояние, причем и фигурально и буквально.
-- То есть ты готов с ней говорить?
-- Это ты спросила? -- Евгений быстро повернулся к Юле.
-- Да... а что?
-- Да так, ничего...
Думая о Тонечке, Евгений не мог не вспоминать Сэма. Не
могли ли они встретиться еще здесь, до "Лотоса"? Маловероятно,
конечно: слишком большая получалась нестыковка по времени. И
хотя община, где жил Сэм, находилась недалеко от имения
Горвича, возникла она уже после бегства Тонечки... Однако
узнать хоть что-нибудь о погибших друзьях Сэма все же стоило!
Конечно, осторожность не позволяла Евгению завести прямой
разговор об интересующем его предмете, но можно было сделать
по-другому: он ведь знал, где находилась разгромленная община,
и задал какой-то невинный вопрос о владельцах тамошних мест.
Увы, безрезультатно. Горвич рассказал, как показалось
Евгению, решительно обо всем, кроме того, что нужно. Вообще,
это было логично: постыдный эпизод, если разобраться! К тому
же, для местной аристократии хорошим тоном стало полное
непризнание любой мистики, и тому был резон: жить рядом с
мистикой, не понимать ее, но при этом обращать на нее внимание
-- это же с ума сойдешь рано или поздно! Недаром ведь штат
прислуги, как можно было понять из оговорок Горвича, обновлялся
в среднем раз в несколько лет!
Что же заставляет графа жить в этом проклятом месте?
Гордость? От такой гордости с ума можно сойти!
-- Я его не понимаю, -- сказала как-то Юля. -- Провести всю
жизнь в этой дыре с привидениями! Да я бы на его месте наняла
управляющего и носа бы сюда не показывала чаще двух раз в год!
-- Большинство так и делает. Но отнюдь не все, надо
сказать...
-- А как бы ты вел себя на его месте?
-- Мне трудно представить себя графом и землевладельцем...
но, пожалуй, я вел бы себя так же, как Горвич!
-- То-то ты ему понравился! Он поэтому с тобой так и
разговорился...
-- Не сказав при этом ни слова о том, что нас интересует.
-- У нас, согласись, специфические интересы! -- усмехнулась
Юля и неожиданно спросила: -- А как ты думаешь, здесь
действительно есть привидения?
Евгений удивился: что за вопрос!
-- У нас даже начерчены изолинии их интенсивности! --
ответил он.
-- Интенсивность привидений, -- с издевательской важностью
произнесла Юля, -- измеряется... вероятно, в привидунах. Или в
привидиллах. -- Она вздохнула и сказала уже нормальным тоном:
-- Я не об этом! Кто-то кроме нас это замечает?
-- Да, -- твердо ответил Евгений. -- Еще как замечают. Но
похоже, здесь строгое табу на подобные разговоры. И это даже
странно...
-- Действительно странно, -- заметила Юля, -- Ведь в каждом
приличном замке, должны водиться привидения. Или вампиры. Ты
читал "Вампиров" Олшеври?
-- Да.
Юля отскочила к двери, замерла, входя в образ. Евгений
неотрывно смотрел на нее: он понял, кого она собирается играть.
-- Вот представь себе, -- заговорила она, и даже голос ее
неуловимо изменился. -- К тебе входит молодая женщина, лицо ее
прекрасно, правда, зубы чуть острей, чем нужно, но ты не
замечаешь этого... -- теперь Юля сделала несколько медленных
шагов; казалось, лицо ее стало чужим, а зубы действительно
заострились... -- Она смотрит тебе в глаза, ты замечаешь, что
лицо у нее очень бледное, тебе становится жаль ее... Ты хочешь
сказать ей что-то ласковое, но не находишь слов, а только
смотришь в глаза, ища что-то в ее взгляде... -- Глаза Юли
потемнели, стали почти фиолетовыми и манящими, как спираль
бесконечности. -- Там ничего нет, там только пустота и холод,
но поняв это, ты уже не можешь вернуться... -- Евгений не мог
отвести взгляд от лица Юли, действительно, не мог вернуться. --
А она подходит ближе, кладет руки тебе на плечи... -- Евгений
вскрикнул от прикосновения ее рук, казалось, сердце
остановилось... что это? игра? или уже не игра? -- Ты нравишься
мне, -- шептала Юля (или уже не Юля?), -- Я хочу поцеловать
тебя. -- Ее губы вначале нежно, потом все сильней и сильней
прижимались к шее. Что-то почти неосязаемое обволакивало
Евгения, голова кружилась, но несмотря на подступающую
слабость, возбуждение нарастало. Он сам обнял Юлю, почти
вцепился в нее, опрокидывая на постель... Она оторвалась на
секунду от его шеи, и тут же приливом горячей крови вернулись
силы, но только на секунду. Ведьма властным жестом подняла
руки, толкнула ладонями что-то невидимое, словно смыкая вокруг
Евгения кольцо... -- Ты не уйдешь от меня! -- она произнесла
это, как заклинание и Евгений снова упал в ее объятия, будучи
не в силах сопротивляться, да и не желая этого... И снова губы
на шее, высасывающие силы, но дарящие наслаждение...
-- Ну, знаешь, -- сказал Евгений час спустя, -- если все
жертвы вампиров чувствовали то же... я не знаю!
-- Теперь ты меньше их боишься?
-- Гораздо больше: им действительно нельзя сопротивляться.
-- На самом деле, я думаю, можно... -- Юля сладко и уютно
потянулась, ничем не напоминая ту ведьму, которой была недавно.
-- Ага. Чеснок, четки, облатки... Согласно классике.
-- А четки у тебя, между прочим есть! Настоящие! Ты взял их
с собой?
-- А как же. Достать?
Евгений вытащил из чемодана и надел на шею ватиканский
подарок.
-- Все, госпожа Вампирша! Теперь я защищен.
-- Ну, вот еще!
Юля потянулась к его шее и дернула за четки... и тут же с
криком отшатнулась.
-- Ай!
-- Что случилось? -- испугался Евгений.
-- Они меня обожгли, -- медленно сказала Юля. -- Знаешь,
мне это не нравится...
-- Сейчас я их сниму, -- Евгений улыбнулся, но за улыбкой
пряталась тревога. -- Просто ты слишком хорошо перевоплотилась,
завтра пройдет...
-- Не в том дело, -- мотнула головой Юля. -- У этого места
слишком сильная аура! И я боюсь...
Она не договорила. Похоже, игры в привидения, могут быть
небезопасными там, где привидения действительно водятся! Но как
такое могло получиться? Неужели в старых легендах больше
правды, чем обычно принято думать?..
...Горвич вошел в спальню, что-то сказал прибиравшейся там
горничной. Та кивнула и вышла. Через несколько минут в комнату
вбежала молодая жена Горвича, Антонина, Тонечка. Он поднялся ей
навстречу, лицо его осветилось: он любил ее. Он рад был видеть
ее веселой.
-- Мария сейчас принесет кофе, хочешь?
-- Вечером? -- она удивленно подняла брови.
-- Именно вечером. Можно сказать, на ночь.
Тонечка смутилась. Такой вот юной и счастливой не видел ее
никто даже в "Лотосе". Но она была такой!..
Вошла горничная с подносом. Тяжелый серебряный кофейник,
изящные чашки. Тонечка еще не привыкла к окружающей ее роскоши,
и Горвичу это нравилось.
Неожиданно под окном раздался какой-то странный шум.
Спальня была на первом этаже, ветки иногда стучали в стекло, но
этот шум не был шумом веток. Он походил на глухое ворчание...
-- Что это? -- испуганным звенящим голосом спросила
Тонечка.
-- Не знаю, -- ответил Горвич, достал из ящика бюро
пистолет и дернул на всякий случай шнурок звонка.
Ворчание под окном стало громче, и внезапно над
подоконником появилась огромная собачья морда. Собака стояла на
задних лапах, упираясь носом в стекло. Она походила на большого
сенбернара, но морда ее добродушной не казалась. Злобной,
впрочем, тоже -- скорее, изучающей...
Нервы Горвича не выдержали, и он нажал на спуск. И еще раз.
И еще. Посыпались осколки стекла, темная тень метнулась в
комнату. Но не мог же он промахнуться с трех выстрелов!
Тонечка оказалась прижатой в углу возле кровати. Долго ли
этому чудовищу... Насмерть перепуганная женщина сорвала со
стены икону, замахнулась...
На кого? Собака исчезла. Просто -- как выключенное
изображение. Горвич попытался было сделать шаг, но его словно
парализовало. А Тонечка, продолжая держать икону в руках,
оглядывалась, тяжело дыша, как будто видела то, чего не видел
ее муж. Внезапно она снова замахнулась и ударила ребром тяжелой
доски... по пустоте? Но нет -- в момент удара там появилась
собака, но успела увернуться, и удар пришелся вскользь...
И начался кошмар, который Горвич не забудет до конца своих
дней: Тонечка волчком крутилась по комнате, каждый раз
непостижимым образом угадывая невидимые перемещения собаки,
яростно ударяла, иногда задевала, иногда промахивалась...
Горвич отчетливо чувствовал, что жена теряет силы, но не
мог даже сдвинуться с места, чтобы помочь ей. Но собака
обессилела раньше: с тоскливым воем она скакнула на подоконник
и исчезла, на этот раз навсегда. Икона вырвалась из рук
Тонечки, ударилась об пол и раскололась на несколько частей,
как обычно колется дерево, вдоль волокон...
Растрепанная женщина тупо смотрела на обломки, на лужу кофе
из опрокинутого кофейника и темные разводы повсюду. Но на
длинном ворсе ковра нельзя было уверенно различить отпечатки
собачьих лап... У двери в глубоком обмороке лежала прибежавшая
на звонок горничная...
-- Что это было? -- Юля схватила Евгения за плечи, хотела
встряхнуть, но увидела, что он тоже проснулся. -- Что это? Ты
видел?
-- Сон про собаку-призрака?
-- И еще там были Тонечка и Горвич, да?
-- Да.
-- Что это может значить?
-- Может быть, ты просто "протелепала" мой сон?
-- Знаешь, Женя, -- разозлившись на его неуместный
рационализм, закричала Юля, -- чтобы увидеть такой сон, не
хватит даже трех твоих воображений!..
Евгений не обиделся. В глубине души он знал, что эта оценка
недалека от истины. Но вдруг очевидное возражение пришло ему в
голову: они уже хорошо познакомились с замком, и знали, что на
первом этаже спален не было! Все, что имелись, находились здесь
же, на втором этаже южного крыла...
Однако Юля не согласилась с его доводами.
-- Прошло много времени, -- серьезно сказала она, -- ты
уверен, что назначение комнат не менялось с тех пор?
Евгений усмехнулся: разве шесть лет -- это "много" по
сравнению с возрастом замка? Однако Юля была права: чтобы
сменить интерьер, если очень понадобится, нужно не больше
суток...
На всякий случай Евгений решил внимательно осмотреть первый
этаж -- если они найдут спальню, похожую на виденную во сне,
это будет решающим аргументом в пользу реальности "вещего сна".
Поскольку они уже хорошо знали южное крыло, Юля предположила,
что спальня молодоженов могла быть "парадной" и располагаться в
центральной части замка. Если они не найдут ее, можно будет на
худой конец попробовать осмотреть нежилое крыло.
Задача оказалась не очень легкой. На первом этаже оказалось
около десятка запертых комнат, каждая из которых могла в
принципе оказаться искомой... Впрочем, после более тщательной
оценки Евгений отмел комнаты, выходившие к скальному массиву и
потому не имевшие окон. Осталось четыре небольших комнаты, и он
предложил посмотреть их снаружи.
Удача улыбнулась им со второй попытки. Окно находилось в
том месте, где к центральной части замка примыкало южное крыло.
Этот уютный уголок был усажен густо разросшимися кустами
сирени. Евгений решил заглянуть в окно снаружи,
воспользовавшись тем, что в зарослях их вряд ли могут заметить.
Они протиснулись сквозь сирень, приподнялись на карнизе и
увидели освещенный утренним солнцем интерьер комнаты.
Широкая кровать с пологом, украшенным гербом Горвичей,
изящный камин, бюро, низкий столик в углу... Вся обстановка
комнаты точно совпадала с виденной во сне -- только без ковра
на полу. "Ну, правильно, -- сообразил Евгений, -- кофейные
пятна почти невозможно отчистить..."
...Это не могло быть простым сходством -- спальня
несомненно была _той самой. И судя по толстому слою пыли,
покрывавшей каждую вещь, заперли ее достаточно давно! Евгений
вспомнил о разбитом окне, и внимательнее рассмотрел стекла: да,
стекло в левой нижней части немного отличалось от остальных
оттенком, да и вставлено было небрежно, со следами замазки.
Значит, сон не был сном... но Юля почему-то чувствовала
себя подавленно. Слезая с карниза она даже невольно осмотрела
землю под окном -- не прячутся ли в траве собачьи следы?
Конечно, никаких следов она не увидела, но Евгений, проследив
за ее взглядом, серьезно кивнул и начал аккуратно уничтожать
следы их собственного лазанья под окном...
И Евгений, и Юля чувствовали -- в замке что-то есть. Но как
понять это? Тонечка, по-видимому, тоже когда-то задавала себе
этот вопрос. Но и она, и Горвич убежали от ответа -- один
фигурально, другая буквально.
-- Конечно, -- сказала Юля. -- Они же были не вместе.
Первое же несчастье... Ну, если считать, что собака была на
самом деле... Первое же несчастье разлучило их! Надеюсь, с нами
этого не случится?
Она кокетничала, но Евгений не склонен был поддерживать ее
игру. Пусть даже несчастья не разлучат их с Юлей, а наоборот,
сблизят -- ему очень не хотелось никаких несчастий! А сон про
собаку отличался зловещей правдоподобностью...
-- Но что это могло быть? -- в который уже раз спрашивала
-- Сторожевая башня, -- ответил вместо Горвича Евгений, и
повернулся к нему: -- Так ведь, да?
-- Да, -- кивнул тот. -- С нее начинался этот замок. И не
только замок...
Он имел в виду, что история страны в каком-то смысле тоже
начиналась именно здесь -- но Юлю как-то не приводила в восторг
ни страна, ни ее история! И вообще, что хорошего в войнах... а
для чего еще нужны сторожевые башни?! Но сила, даже уже
ненужная, подчиняет, и Юля с невольной робостью поднималась по
кованым ступеням (интересно, тоже тех времен или
реставрированные?), словно боясь, что древние стены услышат ее
непочтительные мысли...
С верхней площадки отлично просматривался весь замок, и Юля
подумала вдруг: как хорошо, что многое здесь -- уже только
декорация! Подъемный мост никогда больше не отгородит это место
от остального мира, и старинные орудия, украшавшие стену, тоже
не способны быть грозными. Да, но ведь было здесь что-то такое,
от чего убежала Тонечка... И Юле было искренне жаль подругу,
которой приходилось жить в таком мрачном месте!
...Наконец они вернулись на средний ярус. Здесь все
внутреннее пространство башни перекрывал крепкий деревянный
настил, образовывая широкую площадку с двумя выходящими на нее
дверьми. Евгений сообразил, что одна из них вела в южное крыло
замка -- его тянущиеся вдоль стены пристройки доходили до самой
башни, и смотровое окно было расширено и превращено в дверной
проем.
-- Сюда можно было пройти прямо из замка, -- улыбнулся
граф, проследив взгляд Евгения. -- Обычно мы так и делаем. Но
подозреваю, что мой вариант вам понравился больше!
-- А вторая дверь? -- полюбопытствовал Евгений. -- Судя по
направлению, за ней должен быть проход к подъему мосту...
-- Да, -- кивнул граф, -- вдоль стены идет галерея, причем
она ровесница сторожевой башни. Сейчас там висят фамильные
портреты, а когда-то стояли котлы с кипящей смолой и прочие
оборонительные "приспособления". Ничего не поделаешь:
средневековье! -- пожал он плечами, заметив, что Юля невольно
поежилась...
...Они вошли в портретную галерею. Юля подумала, что где бы
портреты ни висели раньше, сейчас место для них было выбрано
идеально. Недостаток естественного освещения компенсировали
искусно замаскированные лампы, создававшие "эффект закатного
солнца". Ну, конечно, именно на закате в мистических романах
начинали твориться всякие безобразия! Впечатляющий прием,
ничего не скажешь...
Граф, подчинившись настойчивой просьбе Евгения, стал
рассказывать о изображенных на портретах предках. Надо сказать,
что делал он это мастерски -- коротко, но с выразительными
деталями, как будто сам был свидетелем того, о чем
рассказывает. "Быть бы этому графу историком или писателем,
цены бы ему не было! -- рассеянно подумала Юля. -- Впрочем, в
университете он изучал именно историю... нереализованное
дарование, так получается? Ох, не очень-то, похоже, счастливый
человек Матиуш Горвич!" Юля опасалась несчастливых людей -- они
увеличивают количество зла в мире, иногда даже сознательно...
И тем не менее она внимательно прислушивалась к эманации
Горвича, ожидая, как он прореагирует на вопросы о Тонечке -- а
что в галерее есть ее портрет, Юля не сомневалась. Да и Евгений
явно не просто так завел разговор о предках графа! И вот все
трое, медленно двигаясь вдоль стены от картины к картине,
оказались наконец...
"Тонечка!" -- едва не вскрикнула Юля: оказывается, она
совсем не была готова вот так _встретиться с ней глазами_. Она
вдруг ощутила внезапную смесь испуга, радости и какого-то
странного успокоения -- словно что-то в мире раз и навсегда
заняло свое место...
Портрет был замечательный. Художнику -- кто он, этот
художник? -- удалось уловить тот самый "взгляд в будущее",
который так потряс когда-то Юлю. Тонечка сидела на низком
диване, глядя прямо перед собой. Всегда бледное лицо казалось
еще бледнее из-за лилового шелка платья.
Фон картины был темным, в духе старых голландцев, но
сумерки были не коричневыми, а -- опять же! -- лиловыми. О
художественных достоинствах картины Юля судить не могла, но
психологом автор был отменным: окружавший Тонечку цвет
удивительно гармонировал с ней, оттенял ее "потусторонний"
взгляд, и вообще... Если бы не строгие каноны, существующие для
фамильных портретов, то, наверное, на спинке дивана возле
Тонечки сидел бы грустный гремлин. Юля готова была поклясться,
что художник так или иначе знал о его существовании!
Она вспомнила, как сама впервые познакомилась с грустными
гремлинами, игрушками тонечкиной магии... Тогда тоже была
полутемная гостиная, тоже казались лиловыми сгущавшиеся сумерки
-- но только выглядела Тонечка неторжественно и неизящно.
Теперь же, на портрете, таинственный и странный образ подруги
обрел наконец завершенность и гармонию. Здесь Тонечка выглядела
не просто красивой -- прекрасной...
Юля ожидала услышать вопросы Евгения, но он молчал --
видимо, боялся выдать себя. Но Горвич оказался тверже их обоих.
-- Моя жена, -- отчетливо сказал он, показывая на портрет.
-- Ее звали Антонина.
-- Звали? -- невольно переспросил Евгений.
-- Она умерла, -- еще более сухо пояснил Горвич. --
Извините, я не хотел бы говорить об этом!
При этих словах Юля уловила в его эманации отчаянный,
просто беспредельный страх... и обиду? Он обижался на Тонечку?!
Ну, знаете ли! Или обида была все-таки не на нее?..
После устроенной в первый день "встречи с прошлым" Горвич
больше не утомлял гостей древностью. Общения и разговоров было
много -- но разговоры эти не были серьезными. Граф беседовал с
Евгением в основном о политике и автомобилях, а в отсутствие
Юли -- о любовницах. Кроме того, он с удовольствием
расспрашивал о полетах на "Алуэтте", интересовался, легко ли
научиться им управлять...
В общем, Горвич казался тривиальным до отвращения -- и
именно это выглядело странным. Юля не знала почему --
выглядело, и все тут! Евгений был согласен с ней:
-- Он как будто играет в "обыкновенного человека". Только
вот зачем? Демократизм показывает?
-- Ну, вот еще! -- фыркнула Юля. -- Демократизма ему и так
хватает, зачем еще что-то демонстрировать? Нет, это другое...
-- Мне показалось, -- осторожно начал Евгений, -- что он...
завидует мне.
-- ??
-- Ну, ты обратила внимание, как он слушает рассказы о
полетах? Между прочим, он же поначалу принял меня за
профессионального пилота, помнишь? И даже огорчился, узнав, что
я любитель...
-- Возможно, -- со странной интонацией сказала Юля. --
Возможно, что и завидует. Не исключено, что он с детства мечтал
стать пилотом, но что-то помешало... И вообще, для зависти
порой находятся такие потрясающие поводы, никакой фантазии не
хватит! Но я тебя вот в чем хотела предостеречь...
-- Опять предостеречь?
-- Именно. Очень уж ты стал симпатизировать этому графу!
Смотри, Тонечка тоже вначале ему симпатизировала...
-- Ну, знаешь ли, -- Евгений не знал, смеяться ему или
сердиться на такое заявление, -- не могу же я общаться с ним,
совсем ему не симпатизируя?..
Юля не ответила, но ее постоянные напоминания о возможной
опасности и без того настораживали Евгения, не позволяли ему
расслабиться. Да, но есть ли смысл в непрерывном ожидании
неизвестно чего?!
-- Пойдем займемся делом, -- меняя тон, сказал Евгений. --
Горвич уехал, любезно оставив мне план своих владений. Мы можем
сами побродить по замку.
-- Да, побродить... А прислуга?
-- А что прислуга? Куда от нее денешься? Старайся только не
очень демонстрировать им перстень!
Юля проворчала что-то насчет умных советов, которые трудно
выполнить. Попробуй сделать что-то незаметно, когда в доме
присутствуют три десятка человек с неизвестным тебе распорядком
дня! А перстень внушал тревогу всем, видевшим его, и не стоило
понапрасну тревожить людей. К тому же, кто знает -- верят или
не верят они в нечистую силу?!
Несмотря на осторожность, Юля часто ловила на себе не
просто любопытные, но и откровенно подозрительные взгляды. Это
беспокоило ее... и Евгений понимал, что месяц, предложенный
Горвичем, им здесь не выдержать -- надо будет придумать предлог
и уехать раньше, пока не произошло чего-нибудь неожиданного.
А пока следовало узнать все, что можно. Например, почему
свечение перстня заметно менялось -- то усиливалось, то
ослабевало, а несколько раз исчезло совсем! -- когда они гуляли
по замку? Юле казалось, что это происходит бессистемно, но
Евгений так не считал. Он сделал копию плана, и нанес на нее
некое подобие изолиний, соответствующих разной яркости
свечения.
Получился продольный срез конуса, в вершине которого
находился... ну, об этом следовало догадаться сразу: портрет в
галлерее. Ось конуса соответствовала направлению взгляда
Тонечки, и дальше по этому направлению были горы, а за ними --
"Лотос", Сент-Меллон и столица. Не прямая, не отрезок --
расходящийся луч. И действительно, с самого начала было
заметно, что в столице перстень светился слабее. Этот эффект
приписали естественной зашумленности: большой город, масса
электромагнитных излучений -- а дело-то, оказывается, было не в
этом...
-- М-да, -- сказал Евгений, закончив, наконец расчеты и
убрав компас и карту, -- это все, конечно, мистика, но какая-то
до умиления логичная. Нам как будто хотят что-то сказать, но мы
не понимаем...
-- Ты веришь в бессмертие души? -- спросила Юля.
-- Верю. В это все верят, так или иначе. Даже самые ярые
материалисты. Я много раз с этим сталкивался.
-- С бессмертием души? -- невинно спросила Юля.
-- Ну что ж ты за вредное создание!
-- Извини. Но если не смеяться, то станет совсем грустно:
поводов достаточно. Кстати, тебе не становилось плохо, когда
перстень гас? Я едва не падала: такое жуткое ощущение пустоты
сразу появляется...
Евгений тщательно проанализировал свои ощущения: нет,
ничего подобного. Конечно, эту реакцию Юли можно было отнести
на счет ее впечатлительности, но с тем же успехом могло быть
наоборот: Евгений ничего не почувствовал, потому что был
слишком увлечен замерами.
Принцип Оккама говорит, что не следует привлекать новые
сущности для объяснения фактов, пусть даже самых непонятных, и
следование ему защищает от пустого фантазирования. Но когда ты
точно знаешь, что новые сущности есть, этот принцип только
сбивает с толку, никак не помогая выяснить, какая же именно
новая сущность портит кровь экспериментатору.
В замке было нечто. В результате него возникли связи между
вещами, никак помимо этого друг от друга не зависящими.
Сбивался с курса вертолет. Изменялось свечение перстня. Без
видимой причины возникали эмоции у Юли. И все это происходило в
явной зависимости от изолиний, расходящихся пучком от места,
где висел портрет. Но интенсивность ЧЕГО обозначали они? Ведь
перстень был только индикатором! Евгению казалось, что еще
минута, и он все поймет, все встанет на свои места, еще
чуть-чуть, и... Он взглянул на перстень, лежащий на столе
совсем близко: тот светился так, что казалось, сейчас
загорится.
-- Что за черт?! -- невольно воскликнул Евгений.
Вопрос был адресован в пространство, но ответила на него
Юля:
-- Тебе казалось, что ты "вот-вот все поймешь". Ощущение
знания.
-- То есть это моя эманация его зажгла?
-- Ну, думаю, да... -- Помедлив, ответила Юля. -- Смотри,
ты отвлекся, и свечение ослабевает. А ты действительно
что-нибудь понял?
-- Да нет, -- вздохнул Евгений, -- так, уяснил для себя
кое-что, не больше...
-- Вообще, согласно некоторым положениям буддизма,
самоубийцы -- если самоубийство было совершено не вовремя -- на
некоторое время становятся призраками.
-- А как буддисты представляют себе призраки?
-- Ну, как обычно, -- пожала плечами Юля, -- сознание без
тела.
-- То есть эти призраки невидимы?
-- Как все астрально-эфирное, они исчезают при прямом
взгляде. -- Юля удивленно посмотрела на Евгения. -- Ты же
должен это знать, ауры так смотрят...
-- Да, конечно... -- Евгений ненадолго задумался. -- А если
оно астральное, то должно хорошо разбираться в снах, так?
-- Разбираться в снах? -- У Юли даже глаза заблестели. --
Ты хочешь сказать, мы можем получить какую-то информацию через
сны? Я правильно понимаю?
-- Не знаю, -- отозвался Евгений и неожиданно добавил: --
Но если эта мистика хоть как-то одушевлена, то сейчас она
должна взять на себя активную роль. Понимаешь? Стать
инициатором нашего с ней общения, а не ждать неизвестно чего.
-- Может, она ждет, пока мы поумнеем, -- усмехнулась Юля.
-- Это трудно сделать без встречных шагов. Мы и так сделали
все, что могли, приблизились на минимально доступное
расстояние, причем и фигурально и буквально.
-- То есть ты готов с ней говорить?
-- Это ты спросила? -- Евгений быстро повернулся к Юле.
-- Да... а что?
-- Да так, ничего...
Думая о Тонечке, Евгений не мог не вспоминать Сэма. Не
могли ли они встретиться еще здесь, до "Лотоса"? Маловероятно,
конечно: слишком большая получалась нестыковка по времени. И
хотя община, где жил Сэм, находилась недалеко от имения
Горвича, возникла она уже после бегства Тонечки... Однако
узнать хоть что-нибудь о погибших друзьях Сэма все же стоило!
Конечно, осторожность не позволяла Евгению завести прямой
разговор об интересующем его предмете, но можно было сделать
по-другому: он ведь знал, где находилась разгромленная община,
и задал какой-то невинный вопрос о владельцах тамошних мест.
Увы, безрезультатно. Горвич рассказал, как показалось
Евгению, решительно обо всем, кроме того, что нужно. Вообще,
это было логично: постыдный эпизод, если разобраться! К тому
же, для местной аристократии хорошим тоном стало полное
непризнание любой мистики, и тому был резон: жить рядом с
мистикой, не понимать ее, но при этом обращать на нее внимание
-- это же с ума сойдешь рано или поздно! Недаром ведь штат
прислуги, как можно было понять из оговорок Горвича, обновлялся
в среднем раз в несколько лет!
Что же заставляет графа жить в этом проклятом месте?
Гордость? От такой гордости с ума можно сойти!
-- Я его не понимаю, -- сказала как-то Юля. -- Провести всю
жизнь в этой дыре с привидениями! Да я бы на его месте наняла
управляющего и носа бы сюда не показывала чаще двух раз в год!
-- Большинство так и делает. Но отнюдь не все, надо
сказать...
-- А как бы ты вел себя на его месте?
-- Мне трудно представить себя графом и землевладельцем...
но, пожалуй, я вел бы себя так же, как Горвич!
-- То-то ты ему понравился! Он поэтому с тобой так и
разговорился...
-- Не сказав при этом ни слова о том, что нас интересует.
-- У нас, согласись, специфические интересы! -- усмехнулась
Юля и неожиданно спросила: -- А как ты думаешь, здесь
действительно есть привидения?
Евгений удивился: что за вопрос!
-- У нас даже начерчены изолинии их интенсивности! --
ответил он.
-- Интенсивность привидений, -- с издевательской важностью
произнесла Юля, -- измеряется... вероятно, в привидунах. Или в
привидиллах. -- Она вздохнула и сказала уже нормальным тоном:
-- Я не об этом! Кто-то кроме нас это замечает?
-- Да, -- твердо ответил Евгений. -- Еще как замечают. Но
похоже, здесь строгое табу на подобные разговоры. И это даже
странно...
-- Действительно странно, -- заметила Юля, -- Ведь в каждом
приличном замке, должны водиться привидения. Или вампиры. Ты
читал "Вампиров" Олшеври?
-- Да.
Юля отскочила к двери, замерла, входя в образ. Евгений
неотрывно смотрел на нее: он понял, кого она собирается играть.
-- Вот представь себе, -- заговорила она, и даже голос ее
неуловимо изменился. -- К тебе входит молодая женщина, лицо ее
прекрасно, правда, зубы чуть острей, чем нужно, но ты не
замечаешь этого... -- теперь Юля сделала несколько медленных
шагов; казалось, лицо ее стало чужим, а зубы действительно
заострились... -- Она смотрит тебе в глаза, ты замечаешь, что
лицо у нее очень бледное, тебе становится жаль ее... Ты хочешь
сказать ей что-то ласковое, но не находишь слов, а только
смотришь в глаза, ища что-то в ее взгляде... -- Глаза Юли
потемнели, стали почти фиолетовыми и манящими, как спираль
бесконечности. -- Там ничего нет, там только пустота и холод,
но поняв это, ты уже не можешь вернуться... -- Евгений не мог
отвести взгляд от лица Юли, действительно, не мог вернуться. --
А она подходит ближе, кладет руки тебе на плечи... -- Евгений
вскрикнул от прикосновения ее рук, казалось, сердце
остановилось... что это? игра? или уже не игра? -- Ты нравишься
мне, -- шептала Юля (или уже не Юля?), -- Я хочу поцеловать
тебя. -- Ее губы вначале нежно, потом все сильней и сильней
прижимались к шее. Что-то почти неосязаемое обволакивало
Евгения, голова кружилась, но несмотря на подступающую
слабость, возбуждение нарастало. Он сам обнял Юлю, почти
вцепился в нее, опрокидывая на постель... Она оторвалась на
секунду от его шеи, и тут же приливом горячей крови вернулись
силы, но только на секунду. Ведьма властным жестом подняла
руки, толкнула ладонями что-то невидимое, словно смыкая вокруг
Евгения кольцо... -- Ты не уйдешь от меня! -- она произнесла
это, как заклинание и Евгений снова упал в ее объятия, будучи
не в силах сопротивляться, да и не желая этого... И снова губы
на шее, высасывающие силы, но дарящие наслаждение...
-- Ну, знаешь, -- сказал Евгений час спустя, -- если все
жертвы вампиров чувствовали то же... я не знаю!
-- Теперь ты меньше их боишься?
-- Гораздо больше: им действительно нельзя сопротивляться.
-- На самом деле, я думаю, можно... -- Юля сладко и уютно
потянулась, ничем не напоминая ту ведьму, которой была недавно.
-- Ага. Чеснок, четки, облатки... Согласно классике.
-- А четки у тебя, между прочим есть! Настоящие! Ты взял их
с собой?
-- А как же. Достать?
Евгений вытащил из чемодана и надел на шею ватиканский
подарок.
-- Все, госпожа Вампирша! Теперь я защищен.
-- Ну, вот еще!
Юля потянулась к его шее и дернула за четки... и тут же с
криком отшатнулась.
-- Ай!
-- Что случилось? -- испугался Евгений.
-- Они меня обожгли, -- медленно сказала Юля. -- Знаешь,
мне это не нравится...
-- Сейчас я их сниму, -- Евгений улыбнулся, но за улыбкой
пряталась тревога. -- Просто ты слишком хорошо перевоплотилась,
завтра пройдет...
-- Не в том дело, -- мотнула головой Юля. -- У этого места
слишком сильная аура! И я боюсь...
Она не договорила. Похоже, игры в привидения, могут быть
небезопасными там, где привидения действительно водятся! Но как
такое могло получиться? Неужели в старых легендах больше
правды, чем обычно принято думать?..
...Горвич вошел в спальню, что-то сказал прибиравшейся там
горничной. Та кивнула и вышла. Через несколько минут в комнату
вбежала молодая жена Горвича, Антонина, Тонечка. Он поднялся ей
навстречу, лицо его осветилось: он любил ее. Он рад был видеть
ее веселой.
-- Мария сейчас принесет кофе, хочешь?
-- Вечером? -- она удивленно подняла брови.
-- Именно вечером. Можно сказать, на ночь.
Тонечка смутилась. Такой вот юной и счастливой не видел ее
никто даже в "Лотосе". Но она была такой!..
Вошла горничная с подносом. Тяжелый серебряный кофейник,
изящные чашки. Тонечка еще не привыкла к окружающей ее роскоши,
и Горвичу это нравилось.
Неожиданно под окном раздался какой-то странный шум.
Спальня была на первом этаже, ветки иногда стучали в стекло, но
этот шум не был шумом веток. Он походил на глухое ворчание...
-- Что это? -- испуганным звенящим голосом спросила
Тонечка.
-- Не знаю, -- ответил Горвич, достал из ящика бюро
пистолет и дернул на всякий случай шнурок звонка.
Ворчание под окном стало громче, и внезапно над
подоконником появилась огромная собачья морда. Собака стояла на
задних лапах, упираясь носом в стекло. Она походила на большого
сенбернара, но морда ее добродушной не казалась. Злобной,
впрочем, тоже -- скорее, изучающей...
Нервы Горвича не выдержали, и он нажал на спуск. И еще раз.
И еще. Посыпались осколки стекла, темная тень метнулась в
комнату. Но не мог же он промахнуться с трех выстрелов!
Тонечка оказалась прижатой в углу возле кровати. Долго ли
этому чудовищу... Насмерть перепуганная женщина сорвала со
стены икону, замахнулась...
На кого? Собака исчезла. Просто -- как выключенное
изображение. Горвич попытался было сделать шаг, но его словно
парализовало. А Тонечка, продолжая держать икону в руках,
оглядывалась, тяжело дыша, как будто видела то, чего не видел
ее муж. Внезапно она снова замахнулась и ударила ребром тяжелой
доски... по пустоте? Но нет -- в момент удара там появилась
собака, но успела увернуться, и удар пришелся вскользь...
И начался кошмар, который Горвич не забудет до конца своих
дней: Тонечка волчком крутилась по комнате, каждый раз
непостижимым образом угадывая невидимые перемещения собаки,
яростно ударяла, иногда задевала, иногда промахивалась...
Горвич отчетливо чувствовал, что жена теряет силы, но не
мог даже сдвинуться с места, чтобы помочь ей. Но собака
обессилела раньше: с тоскливым воем она скакнула на подоконник
и исчезла, на этот раз навсегда. Икона вырвалась из рук
Тонечки, ударилась об пол и раскололась на несколько частей,
как обычно колется дерево, вдоль волокон...
Растрепанная женщина тупо смотрела на обломки, на лужу кофе
из опрокинутого кофейника и темные разводы повсюду. Но на
длинном ворсе ковра нельзя было уверенно различить отпечатки
собачьих лап... У двери в глубоком обмороке лежала прибежавшая
на звонок горничная...
-- Что это было? -- Юля схватила Евгения за плечи, хотела
встряхнуть, но увидела, что он тоже проснулся. -- Что это? Ты
видел?
-- Сон про собаку-призрака?
-- И еще там были Тонечка и Горвич, да?
-- Да.
-- Что это может значить?
-- Может быть, ты просто "протелепала" мой сон?
-- Знаешь, Женя, -- разозлившись на его неуместный
рационализм, закричала Юля, -- чтобы увидеть такой сон, не
хватит даже трех твоих воображений!..
Евгений не обиделся. В глубине души он знал, что эта оценка
недалека от истины. Но вдруг очевидное возражение пришло ему в
голову: они уже хорошо познакомились с замком, и знали, что на
первом этаже спален не было! Все, что имелись, находились здесь
же, на втором этаже южного крыла...
Однако Юля не согласилась с его доводами.
-- Прошло много времени, -- серьезно сказала она, -- ты
уверен, что назначение комнат не менялось с тех пор?
Евгений усмехнулся: разве шесть лет -- это "много" по
сравнению с возрастом замка? Однако Юля была права: чтобы
сменить интерьер, если очень понадобится, нужно не больше
суток...
На всякий случай Евгений решил внимательно осмотреть первый
этаж -- если они найдут спальню, похожую на виденную во сне,
это будет решающим аргументом в пользу реальности "вещего сна".
Поскольку они уже хорошо знали южное крыло, Юля предположила,
что спальня молодоженов могла быть "парадной" и располагаться в
центральной части замка. Если они не найдут ее, можно будет на
худой конец попробовать осмотреть нежилое крыло.
Задача оказалась не очень легкой. На первом этаже оказалось
около десятка запертых комнат, каждая из которых могла в
принципе оказаться искомой... Впрочем, после более тщательной
оценки Евгений отмел комнаты, выходившие к скальному массиву и
потому не имевшие окон. Осталось четыре небольших комнаты, и он
предложил посмотреть их снаружи.
Удача улыбнулась им со второй попытки. Окно находилось в
том месте, где к центральной части замка примыкало южное крыло.
Этот уютный уголок был усажен густо разросшимися кустами
сирени. Евгений решил заглянуть в окно снаружи,
воспользовавшись тем, что в зарослях их вряд ли могут заметить.
Они протиснулись сквозь сирень, приподнялись на карнизе и
увидели освещенный утренним солнцем интерьер комнаты.
Широкая кровать с пологом, украшенным гербом Горвичей,
изящный камин, бюро, низкий столик в углу... Вся обстановка
комнаты точно совпадала с виденной во сне -- только без ковра
на полу. "Ну, правильно, -- сообразил Евгений, -- кофейные
пятна почти невозможно отчистить..."
...Это не могло быть простым сходством -- спальня
несомненно была _той самой. И судя по толстому слою пыли,
покрывавшей каждую вещь, заперли ее достаточно давно! Евгений
вспомнил о разбитом окне, и внимательнее рассмотрел стекла: да,
стекло в левой нижней части немного отличалось от остальных
оттенком, да и вставлено было небрежно, со следами замазки.
Значит, сон не был сном... но Юля почему-то чувствовала
себя подавленно. Слезая с карниза она даже невольно осмотрела
землю под окном -- не прячутся ли в траве собачьи следы?
Конечно, никаких следов она не увидела, но Евгений, проследив
за ее взглядом, серьезно кивнул и начал аккуратно уничтожать
следы их собственного лазанья под окном...
И Евгений, и Юля чувствовали -- в замке что-то есть. Но как
понять это? Тонечка, по-видимому, тоже когда-то задавала себе
этот вопрос. Но и она, и Горвич убежали от ответа -- один
фигурально, другая буквально.
-- Конечно, -- сказала Юля. -- Они же были не вместе.
Первое же несчастье... Ну, если считать, что собака была на
самом деле... Первое же несчастье разлучило их! Надеюсь, с нами
этого не случится?
Она кокетничала, но Евгений не склонен был поддерживать ее
игру. Пусть даже несчастья не разлучат их с Юлей, а наоборот,
сблизят -- ему очень не хотелось никаких несчастий! А сон про
собаку отличался зловещей правдоподобностью...
-- Но что это могло быть? -- в который уже раз спрашивала