Тимофеева-Егорова Анна. Я Береза, как слышите меня

   - У меня, собственно, один вопрос. Личный, - громко, силясь перекрыть шум, проговорила я.
   Полковник развел руками:
   - Да время ли сейчас личным заниматься?
   - Прошу прощения, я неправильно выразилась, - смутилась я.
   - Просто прошу послать меня на фронт.
   - Ишь ты - "просто"...
   Хозяин кабинета расстегнул воротничок гимнастерки.
   - Все вы твердите одно и тоже - на фронт, на фронт. Сделай по-вашему, так осоавиахимовскую работу совсем надо сворачивать. А кто же, я вас спрашиваю, по тому, как полковник обвел сердитым взглядом всю комнату, можно было понять, что он отвечал не только мне. - Кто, я вас спрашиваю, будет готовить кадры для фронта?.. Нет, дорогуша, возвращайтесь в Калинин и занимайтесь, чем вам положено. Кто ко мне следующий?..
   Но я не думала уступать место. Наоборот, я еще ближе придвинулась к столу.
   - Наш аэроклуб эвакуируется в тыл. Я в тыл не поеду. Прошу откомандировать меня на фронт. Поймите же, наконец, у меня большой летный опыт. В данный момент он важнее там, над полями сражений...
   - Ну, знаешь, Егорова, позволь нам решать, что и где сейчас важнее... проворчал полковник, однако он понял, что от моего напора так просто не отделаешься. Задумался на минутку, повертел в руках какую-то бумагу и, искоса взглянув на меня, сказал: Ладно, так и быть, пошлем тебя поближе к огню, в аэроклуб города Сталино. В Донбассе это...
   - Как в Сталино? Там же брата в 1938 году арес... - запнулась я и потом твердо сказала : - Пишите предписание...
   По пути на вокзал я зашла на Арбат к своим. Катя была где-то на оборонительных работах, а Юрка, придя из школы, обрадовался, засуетился, желая, чем-либо угостить меня, но в буфете, кроме хлеба да куска сахару, ничего не осталось. Он стал мне рассказывать о том, что у них в 6"А" классе учитель географии ушел добровольно на фронт, а вот директора школы никак не отпускают.
   - Я на его месте давно бы сам удрал бить фашистов, а он все разрешения ждет, чудак.
   - А что слышно об отце? - спросила я племянника.
   Он как-то сразу сник, а потом встал, взял с письменного стола какие-то листки и подал мне.
   - Вот читай. Вчера заходил полковник, сказал, что он недавно был вместе с папой где-то далеко, далеко на севере. Там зимой ночь круглые сутки, а летом солнце не заходит. Там папа строит красивый город, похожий на Ленинград, и большой горно-металургический комбинат, - без передышки, как бы я его не остановила, рассказывал Юрка. - Полковника и еще многих бывших военных направили на фронт. Он сумел заехать к себе домой и вот еще к нам забежал и очень сожалел, что маму не застал.
   Читаю поданные Юркой листки, исписанные братом. На одном письмо жене и сыну, на другом - прошение с просьбой послать на фронт защищать Родину от фашистских захватчиков.
   - Вот папа поедет на фронт, - доверительно говорит Юра, - и я с ним попрошусь. Если не возьмет - самостоятельно двинусь. Мы ведь с Витькой Тимохиным давно решили пойти на фронт, только вот Витька ростом мал, а меня ведь запросто пропустят, я выше всех в классе. Жаль, что ты, тетя Аня, не на фронт едешь, а то бы я с тобой с удовольствием поехал. А учиться никогда не поздно. Разобьем фашистов - и учись себе, сколько хочешь...
   Ночью в городе была воздушная тревога, но мы в бомбоубежище решили не ходить - так до утра и проговорили. Утром, отправляя Юрку в школу, а сама собираясь на вокзал, я взяла с него слово без моего ведома никаких шагов в сторону фронта не предпринимать. Юрка обещал, но с условием, что если я сумею попасть на фронт, то обязательно выпишу его к себе, а пока он будет учиться в школе и постарается изучить винтовку и пулемет. С тем мы и расстались.
   Так и не дождался племянник моего вызова на фронт и приезда отца.
   С отцом Юрка встретился спустя много лет после войны, когда брату, после десятилетнего заключения, назначили ссылку. Вася да и многие другие "политические" заключенные выжили благодаря милосердию начальника строительства, а затем директора Норильского горно-металлургического комбината Завенягина. Он привлек к работе "спецов" из политических заключенных, смягчив их режим, а стойку обеспечил специалистами высокого класса. Брата самолетом под конвоем неоднократно привозили в Москву на утверждение каких-то планов. Домой, на Арбат, его, конечно, не отпускали и не разрешали даже позвонить. Жил он тогда в гостинице КГБ на площади Маяковского. Катю, жену брата, я часто называла декабристкой. Она на свой страх и риск, когда мужу дали ссылку, забрала Юрку и отправилась в далекий Норильск водным путем - подешевле. Три месяца добирались - еле выжили. Но вот радость встречи, которая вселила в семью веру и надежду...
   В 1953 году Василия реабилитировали, но он продолжал жить с семьей в Норильске. Работал он теперь заместителем директора Норильского горно-металлургического комбината имени Завенягина. Катя - в пошивочной мастерской, а Юрка учился. В семьдесят пять лет брат ушел на пенсиюперсональную. А в Норильске долгие годы работал энергетиком на ТЭЦ-1 его сын Юрий Васильевич. Теперь там трудится уже третье поколение Егоровых - внуки Виктор и Андрей, подрастают правнуки - Антошка и Данилка. Жизнь продолжается...
    
   Ближе к фронту
   В вагоне не продохнуть. Люди сидят, прижавшись друг к другу. Долго молчать в таком "тесном единении" не будешь, и я разговорилась с соседом- пожилым, по всему видно, кадровым командиром. Разговор, естественно, велся вокруг фронтовых событий- других тем тогда не было. Я больше спрашивала - интересно было все разузнать у сведущего человека - и военный отвечал. Лишь единственный вопрос задал он. Зачем, собственно, девушка ты едешь в сторону фронта. Я показала ему свое направление.
   - Вот чудаки, - удивился командир, - какой же сейчас в Сталино аэроклуб. Ведь эвакуировался город...
   - Не может быть! - воскликнула я.
   Сосед мой тяжело вздохнул:
   - Однако может, девочка...
   Действительно, в аэроклубе никого не оказалось: все эвакуировались. Командир оказался прав. В пустых помещениях аэроклуба гулял вольный степной воздух. Никого не пугая, он гулко хлопал дверями и окнами, озорно бил стекла. Я растерялась: что же делать, к кому обратиться?.. Вышла на улицу, сориентировалась и поспешила к центру, надеясь там найти какое-нибудь нужное учреждение или просто встретить людей, способных дать толковый совет.
   Идти одной долго не пришлось. Квартал не миновала, как сзади кто-то ухватился за рукав гимнастерки.
   - Ну и легка ты на ноги! - произнес над ухом молодой задорный голос. Едва догнал...
   - А стоило ли ? - грубо ответила я и резко повернулась к незнакомцу. Ненавидела я вот таких уличных приставал, особенно неуместных во фронтовом городе.
   - Да ты не подумай чего дурного, - голос человека, оказавшегося совсем юным, звучал успокаивающе. - Я видел, что ты заходила в аэроклуб. Подумал - не случайно, стало быть, дело какое привело. Будем знакомы, - парень протянул руку, - здешний учлет Петр Нечипоренко. Не особенно охотно, я все же ответила на приветствие. Настороженность моя еще не прошла, и это не осталось не замеченным.
   - Не веришь, что ли? Так вот документы. Сейчас в военкомат иду, а там - на фронт...
   - На фронт? - уже с почтением переспросила я.
   - А то куда же. Но это тебя мало касается, дело мужское. А догонял тебя, увидя гимнастерку с птичками в петлицах, вот зачем: слышал, завтра с утра кое - кто из начальства приедет. Так что не прозевай...
   - За-а-втра. А куда сегодня податься?
   Парень улыбнулся:
   - Да хоть в театр. Оперный. Последний спектакль идет, - "Кармен", а затем театр эвакуируется. Он здесь в центре, совсем рядом.
   Проводила я парня до горвоенкомата. Пожелала ему с возвратиться домой с победой и немножко позавидовала тому, что он уже идет на войну защищать Отчизну. В театр я тогда сходила. Помню на сцену смотрела, словно через матовое стекло. Все виделось расплывчатым, туманным, а ведь сидела в пятом ряду партера полупустого зала. Да, не до спектакля было - мысли уносились куда-то далеко - далеко. Испания, тореодоры, страсть и любовь... Не доходило это тогда, не волновало. И то, что красавица Кармен начала свою знаменитую хабанеру, я отметила как-то полусознательно. Но вот на самой высокой ноте вдруг сорвался оркестр. Певица застыла с раскрытым в недоумении ртом. Внезапная тишина опустилась в зал. Затем маленький сухопарый мужчина прошел по сцене, остановился у самой оркестровой ямы и загремел в тишину:
   - Товарищи, воздушная тревога! Просьба ко всем - спуститься в бомбоубежище. Только соблюдайте, пожалуйста, порядок.
   Финал спектакля получился непредусмотренным программой...
   Из бомбоубежища я вернулась в помещение аэроклуба и обосновалась на ночлег в одном из кабинетов на диване, обтянутом холодным дермантином.
   Утром раздался стук в дверь, и тут же на пороге появился широкоплечий ладный человек в форме военного летчика. В петлицах три кубика. Старший лейтенант, стало быть. "Старлей" заметил меня не сразу, так как я лежала на диване забаррикадированная столами.
   - Вы что здесь делаете? - спросил он строго.
   - Я из Москвы, получила назначение в местный аэроклуб. И вот жду начальство.
   Лицо военного просветлело:
   - Считайте что мы по одному делу. Мне тоже нужно начальство. За летчиками приехал, - тут старший лейтенант сделал выразительный жест рукой - по всему было видно, что дворец авиации его хозяева покинули и надолго...
   - А как же быть?.. - с тревогой спросила я, но вдруг внезапная идея пришла мне в голову. - Так вы за летчиками? Возьмите меня! Вот документы. Они в полном порядке.
   "Старлей" внимательно прочел мое предписание из Центрального аэроклуба.
   - Что ж, характеристика подходящая. Я беру вас, Егорова. Только все по закону нужно оформить. Поедем в военкомат.
   Потрепанный пикап доставил нас к месту. Пробившись через плотную толпу мобилизованных, мы предстали перед комиссаром. Но тот, узнав в чем дело, лишь головой замотал: "Какое отношение она к нам имеет? Из Москвы приехала, пусть туда и возвращается."
   - Да не тяни волынку, майор! Нам летчики позарез нужны, наступал старший лейтенант.
   - Не могу, не имею права анархию разводить, - упорствовал комиссар.
   Спор ни к чему не привел. Пришлось давать задний ход. Листаревич (старший лейтенант успел представиться) успокаивал меня:
   - Да бог с ними, с этими бюрократами. Поедем прямо к нам в часть, на месте все и решим.
   По пути заезжаем в госпиталь, лейтенант прихватывает двух летчиков, после ранения, механика, отбившегося от части, и осоавиахимовского летчика. Листаревич повеселел - не с пустыми руками ехал в часть.
   И вот мы несемся на пикапе в какую-то 130-ю отдельную авиаэскадрилью связи Южного фронта (ОАЭС). Лейтенант в прошлом сам летчик и старается это доказать, управляя пикапом. Скорость держит, как на У-2 -почти сто километров, не очень-то задумываясь о сидящих в кузове...
   Наконец аэродром, вернее, площадка неподалеку от станции Чаплино, в хуторке Тихом. Пропыленные и изрядно измотанные тряской ездой, мы сразу же явились пред ясны очи начальства.
   - Маловато войска...
   - Эвакуировался аэроклуб, товарищ майор, - оправдывался старший лейтенант, - но ведь орлов привез!
   - Орлов? - переспросил майор, - и как-то подозрительно, искоса посмотрел на меня.
   Только сейчас я заметила на груди командира орден Красного Знамени и обрадовалась: значит, боевой, значит, никак нельзя упустить случая, и тут же бодро отрапортовала:
   - Бывший инструктор-летчик Калининского аэроклуба Анна Егорова прибыла в ваше распоряжение...
   - Так ведь нет еще приказа женщин на фронт брать.
   - А разве для того, чтобы сражаться за Родину, обязательно нужен приказ?
   - И то верно... - майор пристально посмотрел на меня.
   - Документы, Егорова, при вас? - голос майора звучал обнадеживающе.
   - Так точно!
   Я быстро выложила на стол летную книжку, паспорт, комсомольский билет и направление в Сталинский аэроклуб. Внимательно познакомившись с документами, майор обратился к находящемуся здесь же капитану:
   - Грищенко! Завтра проверьте у Егоровой технику пилотирования.
   Я перехватила взгляд Листаревича. Довольный "вербовщик" подмигнул мне, дескать, все в порядке - считай себя пилотом 130-й отдельной авиаэскадрильи связи Южного фронта.
   Заместитель командира 130-й ОАЭС Грищенко для проверки моей техники пилотирования избрал маршрут: хутор Тихий - Симферополь. Полет прошел благополучно и я получила "добро". Позже, когда я уже прижилась в эскадрильи связи, мне рассказали, что Петр Игнатович Грищенко, в прошлом летчик истребитель, после аварии был списан с летной работы, но началась война, и он добился назначения летчиком в 130-ю ОАЭС. Летал замкомэск смело, ему поручались самые ответственные задания.
   Как-то в 1942 году под Лисичанском самолет Грищенко перехватили четыре "мессершмитта". Петр так умело и отчаянно маневрировал на своем беззащитном "кукурузнике", что фашисты ничего не могли с ним сделать и убрались восвояси. Правда, лейтенант на изрешеченном самолете не долетел до аэродрома - сел на болото и скапотировал. Наши бойцы помогли вытащить машину, летчик сам отремонтировал, выполнил задание и вернулся в эскадрилью. Докладывая о случившемся, бывший летчик - истребитель признал: "Оказывается, и У-2 самолет! Правда, стрелять не из чего, однако на таран идет запросто... "
   Вот такую машину и получила я на третий день пребывания моего на фронте. Не скоростной истребитель, не пикирующий бомбардировщик, а просто У-2. Самолет, с которым связывала меня уже долголетняя служба, самолет, который в годы войны пережил свое второе рождение, и стал называться ПО-2 по имени своего конструктора - Поликарпова. Самолет, который заслужил славу и восхищение им фронтовиками и ненависть врага.
   Природное чутье или все от бога?
   Фронтовики помнят, как этот нехитрый биплан получал самые неожиданные, порой слишком громкие, порой иронические, но всегда добрые названия. Для пехоты он был старшиной фронта, партизаны за его невероятную способность совершать посадки на "пяточках" прозвали У-2 "огородником" или "кукурузником", а опытные пилоты почтительно именовали юркий самолет "уточкой". Но суть не в названиях. У-2 честным ратным трудом добывал себе славу: перевозил раненых, доставлял почту, летал на разведку, бомбил гитлеровцев по ночам. Его считали лучшим видом фронтового транспорта генералы и маршалы, военные корреспонденты и врачи. Необычная маневренность, неприхотливость в эксплуатации и простота в управлении позволяли проводить на "кукурузнике" такие операции, которые быстроходным и тяжелым самолетам были попросту недоступны.
   Казалось бы, не хлопотно было летать на У-2 с приказами, на розыски частей, разведку дорог, с фельдъегерями да офицерами связи. Но какие неожиданности и опасности таила в себе эта будничная работа! Пишу вот "будничная", а сама думаю: какая же она будничная, если все полеты к фронту на оперативную связь, с секретной почтой, полеты в тыл врага по справедливости считались боевыми вылетами. Нашу эскадрилью не случайно дважды представляли к званию "гвардейская", но слишком уж мало было подразделение. Только в 1944 году 130 ОАЭС было присвоено почетное наименование Севастопольской.
   Однако вернемся к сорок первому.
   Фронт отступил на восток... Наращивал с каждым боем сопротивление врагу, наши части все же оставляли позиции. В условиях отступления порой терялась связь между соединениями. А нет ничего хуже потери управления. Чтобы восстановить его, чтобы получить необходимые сведения или отдать нужный приказ вот и поднимались в воздух летчики эскадрильи. Вылетали и в дождь, и в туман в любую погоду.
   ... 21 августа я получила задание лететь в штаб 18-й армии. Мне назвали примерный наследный пункт, где должен был находиться этот штаб, а там уже предстояло уточнить его месторасположение. По маршруту полета было много гитлеровских истребителей. Зазеваешься - тут же срежут. Командир эскадрильи предупредил меня об этом.
   Помню погода была преотличной, самой августовской, и в другое время я бы радовалась такому обстоятельству, но сейчас... В ясном небе "кукурузник" беззащитен перед фашистскими ястребами. Не уйдешь от них скорости. Да и фанера - не броня, от пуль не защита. Одно спасение - нырнуть к земле, распластать крылья над самой пожухлой травой и лететь так низко, чтобы слышать, как шасси косит степной ковыль.
   И вот лечу на бреющем. Часто поглядываю на компас, часы, карту, слежу за землей - она совсем рядом, под крылом. Радуюсь, что опознаю мелькающие внизу хутора - время их пролета точно совпадает с расчетным. Хорошая, конечно, штука компас, но я не очень-то с ним дружу, мне больше нравится сличать пролетаемую местность с картой, да и работая инструктором - летчиком, редко приходилось летать по маршруту, мало было "слепых" полетов - в облаках ночью, где всецело доверяешься приборам. Когда под крылом самолета перестали мелькать хутора, балочки и потянулась обнаженная степь, в голову полезли тревожные мысли: а вдруг этот компас врет?.. Может быть, девиация на нем не устранена? Вот уже, кажется, меня сносит с курса вправо, нет, похоже, влево. "Верь компасу, верь... Он приведет, куда нужно... - твержу себе, - он не подведет". Вижу две приближающиеся точки. "Мессершмитты", мелькнула догадка. Точно - они. Уже пронеслись над головой, нагло выставив на показ пауки свастики. Дали очередь и унеслись куда-то. Но тут же вернулись. Видимо жаль было упускать беззащитную добычу. Помню, перекрыли мой У-2 своими тенями, а большего сделать не смогли. Так и ушли... Вздохнула я с облегчением: теперь опять можно все внимание обратить на быстро мелькавшую под машиной землю: как бы ориентировку восстановить. Вот оно село, где находится штаб 18-й армии. Увидела и маленькую площадку с тремя самолетами У-2 - звено связи штаба армии, там и села. Пассажир мой - капитан Днепровской флотилии ушел в штаб, я должна была его ждать. Тем временем летчики из звена связи армии заправили мой самолет горючим, угостили арбузом и рассказали обстановку на этом участке фронта.
   На обратном пути я ослабила внимание, за что тотчас же была наказана: все вдруг перепуталось, все перемешалось в голове. Начала я беспорядочно метаться в разные стороны в поисках какого-либо заметного ориентира, но внизу молчаливо лежала только безлюдная степь... Немного успокоившись, взяла курс на восток и полетела по компасу. Вижу - железнодорожная станция. Хочу прочитать название, но мне это не удается. Тогда принимаю решение приземлится и уточнить. Был такой метод восстановления ориентировки - опросом местного населения. Оказалось, станция Поровка. Хутор Тихий от нее находился совсем недалеко, и я благополучно вернулась на аэродром.
   На аэродроме комэск Булкин, хмуря брови, спросил:
   - Почему так долго летали?
   - Задержалась с вылетом в армии, - слукавила я.
   О встрече с "мессершмиттами" и о том, как я отчаянно маневрировала самолетом - рассказал майору офицер связи.
   - Отдыхайте! - сказал Булкин. - Завтра полетите туда опять.
   Брошенная
   Но на следующий день лететь пришлось в Каларовку, под Мелитополь. Там стоял штаб 9-й армии, куда и предстояло мне доставить офицера связи с оперативным приказом. Погода в этот день была отличная, видимость бесконечная. Чтобы не встретится опять с фашистскими ястребами, летела бреющим. Впереди показалось утопающее в зелени село. Я чуть подняла машину: при низком полете недолго и зацепить за дерево, столб или там трубку какую. А как поднялась, улучшила обзор и сразу заметила невдалеке белые хатки, обступившие с двух сторон широкую балку. Обернулась к подполковнику, махнула рукой вниз: дескать, все, приехали, дорогой товарищ. Пока совершала заход на посадку, заметила необычное, какое-то судорожное движение на дорогах, уходящих из Каларовки. Войска двигались вперемежку со скотом, повозки, груженные скарбом, путались под колесами военных грузовиков. По обочине неслись полупустые полуторки, пехота шла не колоннами, а отдельными немногочисленными группами. Тревожный беспорядок ощущался во всем. Посадила я самолет около ветряной мельницы на пригорке, подрулила вплотную к мельнице и выключила мотор.
   - Неладно что-то, пробурчал прилетевший со мной офицер связи.
   - Оставайтесь здесь, ждите моего прихода. - И бегом пустился по тропинке в село.
   Я стала искать, чем бы замаскировать самолет и, ничего не найдя, уселась под крыло, стала ждать. Жду час, еще двадцать минут, тридцать... А подполковника все нет и нет. Какая-то тревога овладела мной. Со стороны балки доносились трескучие звуки выстрелов. Сомнений быть не могло: там разгорался бой.
   Я вылезла из-под крыла, прошла несколько вперед, чтобы лучше ориентироваться. В селе суета: ревет скот, шумят машины, бегут люди... С пригорка село виднелось как на ладони: балка рассекала его на двое. И если улицы восточной половины были забиты войсками, то на правой господствовала пустота. Но именно за этой пустотой лежала линия фронта. Оттуда, с запада, доносились звуки боя. Я понимала: вот-вот они прорвутся к тихим, задумчивым хатам, пристроившимся за балкой в полукилометре от нее. Так и случилось.
   На безлюдной улице вдруг тяжело ухнул взрыв, затем другой, третий. Занялась огнем крыша одного из домиков. Согнулся под злым ветром пополам стройный пирамидальный тополь. Взметнулись в небо напуганные птицы. И передо мной, как на экране, совсем близко вдруг показались тупые рыла танков. Они скрежетали гусеницами, отплевывались огнем. Жерла пушек, казалось, были направлены прямо на пригорок, где отличной мишенью застыл самолет. К несчастью, это непросто казалось: снаряд, разорвавшийся возле мельницы, заставил меня побежать к машине. Прошло уже добрых два часа, а офицера связи все не было. Видно забыл про меня. "Что же делать? Гитлеровцы вот-вот будут здесь. Надо спасать машину... "Мысли путались в голове. Второй снаряд разорвался рядом с моим самолетом и прорвал осколками обшивку фюзеляжа и крыльев. Я быстро - в кабину, пытаюсь запустить мотор, но ничего не получается: надо, чтобы кто-то прокрутил винт. Вижу по дороге на большой скорости мчится полуторка. Виляет - на одном колесе ската нет. Сбежав вниз, пытаюсь остановить ее. Шофер по виду мальчишка совсем, хочет объехать меня. Не долго думая, я выхватила наган из кобуры и стала бешено стрелять по уцелевшим скатам. Остановился. Матерясь, вытаскивает винтовку...
   - Брось-ка эту штуку, - киваю на оружие. - Помоги лучше запустить мотор.
   Шофер опешил, услышав женский голос.
   - Стой, говорю! - я убрала наган.
   - Чего тебе? Не видишь, что-ль: фашист прет, фронт прорвал. Мне своих догнать надо.
   - Догонишь еще! Тут вот самолет пропадает.
   - Черт с ним, садись ко мне, пока не поздно.
   Новый взрыв заставил меня повернуть голову в сторону У-2. Я увидела, как осколки рвут перкаль моего самолета и весь он зябко вздрогнул. "Пропадет машина"...
   Я рванула дверцу полуторки:
   - А ну, вылезай! На минуту всего.
   - Как есть - сумасшедшая! - парень подчинился. - Где самолет? - крикнул наконец.
   Показала наверх, в сторону мельницы.
   - Да ты с ума сошла!.. Не видишь, что ли, как стреляют? Твоя птаха вов-вот вспыхнет. Давай ко мне в кабину!
   Я возразила. Тогда он быстро огляделся, схватил меня за руку и потащил наверх. Где ползком, где перебежками добрались до мельницы. Мельница была уже наполовину разворочена снарядами, подбитые крылья ее повисли. Плоскости моего самолета тоже продырявило.
   Забравшись на крыло, я испугалась не на шутку: взрывной волной сорвало сиденье второй кабины и отбросило его на приборную доску первой кабины. А ну как все разбито? Забралась в кабину, проверила что надо. Вроде особых повреждений нет.
   - Берись за винт.
   Но парень и без приглашения уже ухватился за него.
   - Поверни винт несколько раз и дерни за лопасть, а сам отбегай, чтобы не стукнуло!
   Р-раз! И закрутило винт. Шофера словно воздушным потоком унесло. Пропал. Я заметила лишь как юркнула за пригорок полуторка. Немцы же усилили огонь по самолету. Пришлось вылезать из кабины и самой развернуть ее в сторону взлета. И откуда только сила взялась? Наверно от страха, да и желание во что бы то ни стало уйти от врага, спасти машину тоже свою роль сыграло. В общем взлетела я под самым носом фашистов... Однако, где приборы? Приборная доска разбита, но мотор тянет и я жива...
   Лечу на восток. Солнце уже скрылось, и сумерки затянули землю. Как же садиться в темноте? Кружусь, ищу свой аэродром, а внизу терриконы, провода, железные дороги к каждой шахте. Наконец вдали вижу маленький огонек. Уж не для меня ли костер разожгли? Так оно и было.
   Когда все сроки моего возвращения прошли, в эскадрилье решили, что я уже не вернусь. Да еще летчики из звена связи 6-й армии, отступая, сели на нашей площадке и доложили майору Булкину, что якобы видели мой самолет летящим в сторону села, занятого врагами. Словом, в эскадрилье меня перестали ждать. Один только механик моего самолета упорно ждал и верил, что я прилечу. Он-то и разжег маленький костер на посадочной полосе. После посадки долго не покидала кабины самолета: все не верилось, что вырвалась из лап вражеских. Сняла шлем, вытерла рукавом комбинезона взмокшее лицо да так и осталась сидеть в каком-то оцепенении. Закончился обычный фронтовой день...
   Механик Дронов, осмотрев самолет, заметил:
   - На самолюбии прилетели, товарищ командир. Ну ничего, исправим...
   Утром механик доложил о готовности машины к полетам. Мой "кукурузник" стоял как новенький.