– А следующие выходные?
– Пожалуйста, не надо следующих!
– Но ты же согласилась. – Арчи не скрывал раздражения. – Я не могу так подвести Нэнси. Я ей дал слово.
– Дал слово! А нас предал!
Арчи вытянул руку и коснулся руки жены.
– Невозможно предать того, кому уже изменил, – произнес он почти ласково. – Какой смысл? Я люблю тебя, но мы прожили вместе… очень долго. Впрочем, я сам о себе весьма низкого мнения.
– А я о тебе – самого высокого!
– Это не правда.
– Ну хорошо, не правда. – Агата улыбнулась. – Но я тебя все равно ужасно люблю!
На мужа это не произвело ни малейшего впечатления.
– Понимаешь, мне просто надоело быть твоим вечно любящим супругом и частью твоих планов и сюжетов.
– Ну хочешь, я уеду! – Она заплакала. – Уйду!
– Мы уходим каждый день, всякий раз, как перешагиваем порог комнаты, – торопливо заговорил он. – Послушай, сначала ты выследила меня. А теперь ты узнала правду и не хочешь смотреть ей в глаза. – Он налил себе вторую чашку кофе и поспешно отхлебнул, словно стараясь проглотить свое невольное раздражение: не надо сейчас ее сердить, нужно, чтобы она пошла ему навстречу.
– Агата, пожалуйста, пойми – мне в самом деле нужен развод.
– Нет, милый, он тебе не нужен. Он понадобился тебе после маминой смерти – потому что тогда я и правда была невыносима. Но теперь я исправляюсь. У нас все будет хорошо. Мы опять поедем в Африку…
– Да не хочу я ни в какую Африку, – оборвал он. – По крайней мере с тобой. Дела у тебя идут прекрасно.
И все можно устроить вполне… вполне пристойно. Я виноват, я сам тебе изменил, а адвокат придумает какую-нибудь женщину…
– Зачем – ведь эта женщина существует на самом деле?
– Ты не должна называть на суде ее имени. Я люблю ее и хочу на ней жениться. Как порядочный человек.
– Но я назову ее.
И тут Арчи Кристи взорвался:
– Хорошо, называй. Пускайся во все тяжкие. Говорю тебе, Агата, ты становишься неуравновешенной и опасной.
Она встала, чтобы обнять мужа – не надо так говорить.
Но он оттолкнул ее с такой силой, что она упала на колени. Тут в столовую как раз вошла горничная Джейн, принеся кофейник со свежим кофе.
– Быстро встань, – торопливо проговорил Арчи, не разжимая губ.
Агата покорно поднялась, а горничная, сообразив, что супруги ссорятся, поспешила ретироваться. Теперь Кристи глядел на жену с откровенной ненавистью.
– Ты нарочно закатываешь сцены на глазах у прислуги!
– Это не правда, – спокойно ответила Агата. Она уже поняла, что все ее усилия бесполезны.
– Ты из всего устраиваешь спектакль. Но больше такой номер не пройдет. – Он откинулся на спинку стула. – Я прошу тебя больше не приходить ко мне на работу. У тебя нет никакого чувства собственного достоинства. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Дай тебе волю, ты сама себя загубишь.
– Ну пожалуйста, не надо, – взмолилась она, – может, есть все-таки какой-то выход…
– Довольно. – Он поднялся. – Между нами все кончено. Отныне и навсегда.
И уже из холла донеслось его «Меня не ждите», брошенное прислуге. А потом хлопнула входная дверь. Агата сидела не шевелясь, оцепенев от ужаса – в точности как в своем недавнем сне.
Зайдя около полудня к хозяйке, Шарлотта Фишер застала ее лежащей в постели в пеньюаре.
– Я позвонила этой мисс Нил якобы по твоему поручению. Сказала, тебе нужны копии счетов на всякие хозяйственные расходы.
– Она сказала, куда едет?
– Сказала еще прежде, чем я попыталась это у нее выведать.
– Ну и на какие же воды, Шарлотта?
– Будто бы в Харрогет. Я в ответ, мол, я хорошо знаю это место и что, мол, интересно, в какую гостиницу. Оказывается, в «Валенсию». На две недели. А теперь, думаю, надо взять и выкинуть все это из головы.
Агата закрыла локтем лицо.
– Я и не сомневалась, что Арчи придумает что-нибудь в этом духе. Нарочно поехать в мертвый сезон, когда там одни старики, чтобы никто его там не узнал. Вот бы умереть и ничего этого не знать!
Мисс Фишер, сев на кровать, гладила хозяйку по волосам.
– Я, пожалуй, побуду с тобой, сегодня ты мне что-то не нравишься!
– Нет-нет, Шарлотта, не нужно! – заверила ее Агата. – Иди домой, со мной все в порядке. Потом поговорим.
Ближе к обеду Агата наконец заставила себя одеться, села в машину, прихватив с собой Питера, и поехала забрать дочку из школы. Слава богу, девочка и пес были так заняты друг другом, что, пожалуй, ничего не заметили. Ни с того ни с сего она решила заехать к свекрови и, войдя в ее гостиную, неподвижно просидела там какое-то время среди собрания диковин и пару раз громко рассмеялась без видимых причин, тиская и целуя дочку. Миссис Хемсли нашла, что невесткино состояние значительно улучшилось.
Псевдотюдоровский коттедж капитана Ренкина находился милях в двадцати от «Стайлз» – удобство такой дислокации состояло в близости как к воинской части, так и к гольф-клубу. Вечером накануне третьего декабря в одной из спален коттеджа Нэнси Нил переодевалась к ужину. В комбинации поверх пояса с резинками, в чулках и туфлях она сидела у зеркала и красилась – подводила бровки, подкрашивала губы – чуть-чуть, чтобы они не казались чересчур большими, и что-то мурлыкала себе под нос. Арчи Кристи постучался и тут же вошел – Нэнси даже не успела накинуть платье. Он явился при полном параде и глядел на Нэнси с застенчивым обожанием.
– Ты позволишь?
Она улыбнулась его отражению.
– Я – да, а вот Филип может и не позволить.
– Не беспокойся. Он – наш человек. Мы знакомы с ним сто лет. Он тебя обожает.
Нэнси пудрила носик. Для Арчи она была как обещание другой жизни, полной ласки, уступок и незатейливых радостей. Он подошел и тихонько отвел бретельки комбинации с ее плеч. Нэнси, положив ногу на ногу, потянулась к нему.
– Встань, – прошептал он.
Она лениво поднялась.
– Сними это.
Нэнси, повернувшись к нему спиной, стащила с себя комбинацию и глянула на Арчи через плечо.
– Ты убийственно красивая, – произнес он пресекающимся от волнения голосом.
– И послушная.
– Пойдем-ка поскорее вниз. – Арчи наконец взял себя в руки. Он вообще был человек благоразумный.
После ужина Филип Ренкин попросил экономку, миссис Стоке, принести бренди и сигар и, наклонившись к Нэнси, продолжал начатый рассказ. Его маленькая подвижная физиономия, в которой и правда было что-то от хорька, разгорелась – вероятно, оттого, что в комнате было жарко.
– Так вот. Арчи сказал мне, что там затевают бал-маскарад. Ну, я и говорю, что буду, мол, во фраке. Приезжаю в Уорик – и что вы думаете? Дворецкий, не моргнув глазом, подает мне фрак и ласты – решил, болван, что я буду пингвином!
Когда миссис Стоке снова наполнила бокалы, Ренкин поднялся.
– За вас! – провозгласил он, – за ваше будущее! Хочется надеяться, что вы наконец будете счастливы – вы это заслужили.
Арчи и Нэнси отвечали благодарной улыбкой. Ренкин потянулся за сигарой.
– Вы не откроете окно, миссис Стоке?
Экономка отдернула гардину и распахнула окно с решетчатым переплетом.
– Прошу вас, продолжайте. – Нэнси кокетливо склонила голову на плечо.
– И вот я спускаюсь к коктейлю при полном пингвинском параде, а все остальные – в смокингах и белых галстуках. Скотина же ты, Арчи, вот что я скажу!
Громкий хохот вырывался через раскрытое окно в промозглый мрак, где всего в нескольких ярдах стояла Агата.
Увидев, как ее муж встал и поцеловал Нэнси в губы, она повернулась и бегом бросилась к машине.
Охваченный отчаянием, ее мозг устремился навстречу единственно верному решению.
Вернувшись в «Стайлз», Агата направилась прямиком к себе в кабинет и написала три письма. Одно, адресованное Шарлотте Фишер, и другое, мужу, она положила на столик в холле. Третье же, на имя деверя, Кемпбелла Кристи, убрала в сумочку. Потом рванулась наверх, в спальню, и принялась лихорадочно швырять в саквояж вещи: юбку, вечернее платье, несколько пар туфель – первое, что попалось под руку. Вытащила из комода несколько банкнот по двадцать пять фунтов и сунула в сумочку, потом надела шубку и подхватила свой саквояж. Затем зашла в спальню Розалинды, где слабый свет ночника озарял лицо безмятежно спящей девочки, нежно поцеловала ее и на цыпочках вышла.
– Я вам завтра позвоню, – бросила она горничной. Та успела заметить, что из незастегнутого саквояжа торчит пола шелкового платья…
Агата устремилась к машине, за руль, – фонарь у дверей особняка смутно высветил ее стиснутый кулак, прижатый к губам. Взревел мотор, и она на бешеной скорости помчалась в сторону Ньюлендс-Корнер, седловины в меловых холмах Норт-Даунс.
Глава 3
– Пожалуйста, не надо следующих!
– Но ты же согласилась. – Арчи не скрывал раздражения. – Я не могу так подвести Нэнси. Я ей дал слово.
– Дал слово! А нас предал!
Арчи вытянул руку и коснулся руки жены.
– Невозможно предать того, кому уже изменил, – произнес он почти ласково. – Какой смысл? Я люблю тебя, но мы прожили вместе… очень долго. Впрочем, я сам о себе весьма низкого мнения.
– А я о тебе – самого высокого!
– Это не правда.
– Ну хорошо, не правда. – Агата улыбнулась. – Но я тебя все равно ужасно люблю!
На мужа это не произвело ни малейшего впечатления.
– Понимаешь, мне просто надоело быть твоим вечно любящим супругом и частью твоих планов и сюжетов.
– Ну хочешь, я уеду! – Она заплакала. – Уйду!
– Мы уходим каждый день, всякий раз, как перешагиваем порог комнаты, – торопливо заговорил он. – Послушай, сначала ты выследила меня. А теперь ты узнала правду и не хочешь смотреть ей в глаза. – Он налил себе вторую чашку кофе и поспешно отхлебнул, словно стараясь проглотить свое невольное раздражение: не надо сейчас ее сердить, нужно, чтобы она пошла ему навстречу.
– Агата, пожалуйста, пойми – мне в самом деле нужен развод.
– Нет, милый, он тебе не нужен. Он понадобился тебе после маминой смерти – потому что тогда я и правда была невыносима. Но теперь я исправляюсь. У нас все будет хорошо. Мы опять поедем в Африку…
– Да не хочу я ни в какую Африку, – оборвал он. – По крайней мере с тобой. Дела у тебя идут прекрасно.
И все можно устроить вполне… вполне пристойно. Я виноват, я сам тебе изменил, а адвокат придумает какую-нибудь женщину…
– Зачем – ведь эта женщина существует на самом деле?
– Ты не должна называть на суде ее имени. Я люблю ее и хочу на ней жениться. Как порядочный человек.
– Но я назову ее.
И тут Арчи Кристи взорвался:
– Хорошо, называй. Пускайся во все тяжкие. Говорю тебе, Агата, ты становишься неуравновешенной и опасной.
Она встала, чтобы обнять мужа – не надо так говорить.
Но он оттолкнул ее с такой силой, что она упала на колени. Тут в столовую как раз вошла горничная Джейн, принеся кофейник со свежим кофе.
– Быстро встань, – торопливо проговорил Арчи, не разжимая губ.
Агата покорно поднялась, а горничная, сообразив, что супруги ссорятся, поспешила ретироваться. Теперь Кристи глядел на жену с откровенной ненавистью.
– Ты нарочно закатываешь сцены на глазах у прислуги!
– Это не правда, – спокойно ответила Агата. Она уже поняла, что все ее усилия бесполезны.
– Ты из всего устраиваешь спектакль. Но больше такой номер не пройдет. – Он откинулся на спинку стула. – Я прошу тебя больше не приходить ко мне на работу. У тебя нет никакого чувства собственного достоинства. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Дай тебе волю, ты сама себя загубишь.
– Ну пожалуйста, не надо, – взмолилась она, – может, есть все-таки какой-то выход…
– Довольно. – Он поднялся. – Между нами все кончено. Отныне и навсегда.
И уже из холла донеслось его «Меня не ждите», брошенное прислуге. А потом хлопнула входная дверь. Агата сидела не шевелясь, оцепенев от ужаса – в точности как в своем недавнем сне.
* * *
Зайдя около полудня к хозяйке, Шарлотта Фишер застала ее лежащей в постели в пеньюаре.
– Я позвонила этой мисс Нил якобы по твоему поручению. Сказала, тебе нужны копии счетов на всякие хозяйственные расходы.
– Она сказала, куда едет?
– Сказала еще прежде, чем я попыталась это у нее выведать.
– Ну и на какие же воды, Шарлотта?
– Будто бы в Харрогет. Я в ответ, мол, я хорошо знаю это место и что, мол, интересно, в какую гостиницу. Оказывается, в «Валенсию». На две недели. А теперь, думаю, надо взять и выкинуть все это из головы.
Агата закрыла локтем лицо.
– Я и не сомневалась, что Арчи придумает что-нибудь в этом духе. Нарочно поехать в мертвый сезон, когда там одни старики, чтобы никто его там не узнал. Вот бы умереть и ничего этого не знать!
Мисс Фишер, сев на кровать, гладила хозяйку по волосам.
– Я, пожалуй, побуду с тобой, сегодня ты мне что-то не нравишься!
– Нет-нет, Шарлотта, не нужно! – заверила ее Агата. – Иди домой, со мной все в порядке. Потом поговорим.
Ближе к обеду Агата наконец заставила себя одеться, села в машину, прихватив с собой Питера, и поехала забрать дочку из школы. Слава богу, девочка и пес были так заняты друг другом, что, пожалуй, ничего не заметили. Ни с того ни с сего она решила заехать к свекрови и, войдя в ее гостиную, неподвижно просидела там какое-то время среди собрания диковин и пару раз громко рассмеялась без видимых причин, тиская и целуя дочку. Миссис Хемсли нашла, что невесткино состояние значительно улучшилось.
* * *
Псевдотюдоровский коттедж капитана Ренкина находился милях в двадцати от «Стайлз» – удобство такой дислокации состояло в близости как к воинской части, так и к гольф-клубу. Вечером накануне третьего декабря в одной из спален коттеджа Нэнси Нил переодевалась к ужину. В комбинации поверх пояса с резинками, в чулках и туфлях она сидела у зеркала и красилась – подводила бровки, подкрашивала губы – чуть-чуть, чтобы они не казались чересчур большими, и что-то мурлыкала себе под нос. Арчи Кристи постучался и тут же вошел – Нэнси даже не успела накинуть платье. Он явился при полном параде и глядел на Нэнси с застенчивым обожанием.
– Ты позволишь?
Она улыбнулась его отражению.
– Я – да, а вот Филип может и не позволить.
– Не беспокойся. Он – наш человек. Мы знакомы с ним сто лет. Он тебя обожает.
Нэнси пудрила носик. Для Арчи она была как обещание другой жизни, полной ласки, уступок и незатейливых радостей. Он подошел и тихонько отвел бретельки комбинации с ее плеч. Нэнси, положив ногу на ногу, потянулась к нему.
– Встань, – прошептал он.
Она лениво поднялась.
– Сними это.
Нэнси, повернувшись к нему спиной, стащила с себя комбинацию и глянула на Арчи через плечо.
– Ты убийственно красивая, – произнес он пресекающимся от волнения голосом.
– И послушная.
– Пойдем-ка поскорее вниз. – Арчи наконец взял себя в руки. Он вообще был человек благоразумный.
После ужина Филип Ренкин попросил экономку, миссис Стоке, принести бренди и сигар и, наклонившись к Нэнси, продолжал начатый рассказ. Его маленькая подвижная физиономия, в которой и правда было что-то от хорька, разгорелась – вероятно, оттого, что в комнате было жарко.
– Так вот. Арчи сказал мне, что там затевают бал-маскарад. Ну, я и говорю, что буду, мол, во фраке. Приезжаю в Уорик – и что вы думаете? Дворецкий, не моргнув глазом, подает мне фрак и ласты – решил, болван, что я буду пингвином!
Когда миссис Стоке снова наполнила бокалы, Ренкин поднялся.
– За вас! – провозгласил он, – за ваше будущее! Хочется надеяться, что вы наконец будете счастливы – вы это заслужили.
Арчи и Нэнси отвечали благодарной улыбкой. Ренкин потянулся за сигарой.
– Вы не откроете окно, миссис Стоке?
Экономка отдернула гардину и распахнула окно с решетчатым переплетом.
– Прошу вас, продолжайте. – Нэнси кокетливо склонила голову на плечо.
– И вот я спускаюсь к коктейлю при полном пингвинском параде, а все остальные – в смокингах и белых галстуках. Скотина же ты, Арчи, вот что я скажу!
Громкий хохот вырывался через раскрытое окно в промозглый мрак, где всего в нескольких ярдах стояла Агата.
Увидев, как ее муж встал и поцеловал Нэнси в губы, она повернулась и бегом бросилась к машине.
Охваченный отчаянием, ее мозг устремился навстречу единственно верному решению.
* * *
Вернувшись в «Стайлз», Агата направилась прямиком к себе в кабинет и написала три письма. Одно, адресованное Шарлотте Фишер, и другое, мужу, она положила на столик в холле. Третье же, на имя деверя, Кемпбелла Кристи, убрала в сумочку. Потом рванулась наверх, в спальню, и принялась лихорадочно швырять в саквояж вещи: юбку, вечернее платье, несколько пар туфель – первое, что попалось под руку. Вытащила из комода несколько банкнот по двадцать пять фунтов и сунула в сумочку, потом надела шубку и подхватила свой саквояж. Затем зашла в спальню Розалинды, где слабый свет ночника озарял лицо безмятежно спящей девочки, нежно поцеловала ее и на цыпочках вышла.
– Я вам завтра позвоню, – бросила она горничной. Та успела заметить, что из незастегнутого саквояжа торчит пола шелкового платья…
Агата устремилась к машине, за руль, – фонарь у дверей особняка смутно высветил ее стиснутый кулак, прижатый к губам. Взревел мотор, и она на бешеной скорости помчалась в сторону Ньюлендс-Корнер, седловины в меловых холмах Норт-Даунс.
Глава 3
Сумрачным утром четвертого декабря, в самом начале девятого, когда земля еще не отошла от ночного мороза, вдоль по шоссе Гилфорд – Доркинг, в том месте, где оно ныряет в лесистую долину близ Пилгрим-Вей, вниз по склону холма брела бедно одетая женщина, толкая перед собой тележку. Рядом с ней понуро шагал шестилетний мальчик.
Единственным напоминанием о человеческом жилье на Ньюлендс-Корнер служило одноэтажное кафе на самой макушке холма. Подойдя к кафе, женщина заметила по другую сторону дороги, ядрах в ста ниже по склону двухместный автомобиль, уткнувшийся капотом в придорожные кусты. Поставив тележку, она велела мальчику постеречь ее, а сама направилась к машине. Снаружи автомобиль был весь покрыт инеем, а внутри, как ей показалось, кто-то сидел, уронив голову на руль.
Едва она открыла дверцу, как шубка, лежавшая на руле, сползла на сиденье. Женщина шарахнулась было в сторону, – что за чертовщина! – но потом принялась проворно обшаривать салон, выкидывая наружу коротенький зонтик, две пары дамских туфель – одни из них оказались покрыты слоем налипшей дорожной глины, – вязаный кардиган и юбку. Из саквояжа она вытащила вечернее платье и водительские права и, отшвырнув их в сторону, продолжала копаться в вещах.
Но не успела она вылезти из машины, как чья-то твердая рука легла ей на плечо.
– Чем это ты тут занимаешься? – рявкнул владелец кафе.
Женщина вздрогнула.
– Да я решила, там кто-то есть, в машине.
– Ты решила, там есть чем поживиться, – уточнил мистер Лаленд, заглядывая в салон, и, подняв с земли водительские права, прочитал:
– Миссис Агата Мэри Кларисса Кристи.
Мистер Лаленд снова глянул на женщину, все еще топтавшуюся возле машины, и, обуреваемый сильнейшими подозрениями, сграбастал ее за локоть и поволок назад – к себе в кафе.
Кафе Лаленда представляло собой обветшавшее строение, схваченное косой решеткой планок поверх облупившейся штукатурки. Владелец, смутно ощущавший, вероятно, бесцветность собственной жизни, залепил кафе изнутри яркими фотографиями гоночных автомобилей. Велев женщине с ребенком дожидаться полиции, он спешно разделывался с собственным завтраком.
– Дело было в самом начале девятого, – спустя несколько минут говорил он местному констеблю Рейнолдсу. – Фары, наверное, горели всю ночь – аккумуляторы разрядились начисто. А корпус вроде не поврежден. Но как машина-то попала на этот откос? Не то сама скатилась с дороги, не то это кто-то съехал на ней вниз. Может, убили его. Вот только следов борьбы не видно, и крови тоже нету. – Он протянул молодому полисмену чашку чаю. – Теперь еще.
Какая женщина бросит в машине дорогую шубку, да еще в такой собачий холод? Чепуха получается. – Лаленд призадумался. – Думаете, она одна была?
Констебль Рейнолдс, внимательно изучив найденные права, позвонил начальству – старшему инспектору Кенуорду, заместителю начальника полиции графства Суррей. Потом записал фамилию бродяжки, дал монетку ее ребенку, а затем пошел осматривать машину. Иней на травяном откосе, с которого она съехала, успел немного оттаять и теперь сверкал на солнце. Стадо коров прошествовало мимо брошенного автомобиля, такого чуждого и неуместного в это мирное утро.
Тем временем старший инспектор Кенуорд дозвонился в «Стайлз». Узнав, что полковника нет дома, он поинтересовался у Шарлотты Фишер, был ли тот дома накануне вечером.
– Полковник уехал на все выходные, старший инспектор.
– А не скажете куда?
– К одному из друзей, сэр. В Доркинг, к некоему капитану Ренкину.
– Я попросил бы вас связаться с полковником и передать, что мне нужно с ним поговорить. Скажите, а у вас самой нет никаких предположений, где сейчас может находиться миссис Кристи?
– Никаких, сэр. Уезжая вчера вечером, она сказала прислуге, что утром позвонит. Она была в неважном состоянии, сэр. Все что угодно могло случиться. Я ее секретарь, Шарлотта Фишер, и вчера вечером, когда она уезжала, меня не было.
– И вы даже примерно не представляете себе, что же могло случиться?
– Она оставила письма, – помолчав, проговорила Шарлотта. – Одно мужу, другое мне. Что до моего письма, то оно явно написано в глубоком горе. Знаете, ведь миссис Кристи недавно потеряла мать и перенесла тяжелейший нервный срыв. А в эти выходные она собиралась в Беверли – это в Йоркшире. Но в письме она просит меня отменить все договоренности насчет этой поездки.
– Она собиралась туда одна, без мужа?
– Одна, сэр.
– Мы располагаем сведениями, что в течение последних месяцев миссис Кристи неоднократно угрожала покончить с собой. Вам об этом что-нибудь известно?
– Ничего, сэр.
– Благодарю вас, мисс Фишер. Если позволите, я вам перезвоню попозже.
Менее чем через час старший инспектор Уильям Кенуорд уже вылезал из своего «армстронга-сидли» посреди Ныоленде-лейн на верхушке злополучного холма – высокий плотный мужчина, добросовестный полицейский, человек в высшей степени порядочный и надежный. В свободное время он подкармливал голубей и безработных из числа бывших заключенных. Кенуорд был в душе истым христианином, и подчиненные знали, что он, что называется, лает, а не кусает.
– Нашли что-нибудь? – спросил он Рейнолдса.
– Вот, – констебль протянул начальнику зеленую велюровую шляпку, – нашли в пятидесяти футах отсюда, и еще клочок ткани. Вон там, сэр. Но следов никаких, сэр, – земля насквозь промерзла. Следов протекторов и тех не видно. Думаете, это несчастный случай – или умышленное…
Конечно, – перебил сам себя молодой полисмен, – остается возможность, что леди похитили.
Кенуорд задумчиво раскуривал трубку. У него имелась собственная версия.
Арчибальд Кристи, предупрежденный Шарлоттой Фишер, поспешил домой и прочел адресованное ему письмо.
– Скажите, как любезно, – бросил он Шарлотте, – она сообщает, что намерена уйти. Куда это, интересно?
– В письме, оставленном для меня, она просит отменить встречу в Беверли, – ответила мисс Фишер, – поскольку в Йоркшир она не поедет.
– Более чем безрассудство. – Полковник задвигал желваками. – Скандал. А что вы сказали этому полицейскому?
– Что недавно у нее был нервный срыв из-за смерти матери. И сказала еще, что она оставила письма.
– Непростительная глупость с вашей стороны.
Мисс Фишер с вызовом посмотрела ему в глаза.
– Он сообщил, что до них дошли сведения, будто Агата угрожала покончить с собой.
– Это от вас они дошли? – Арчи Кристи уже не владел собой.
– Я не имею к подобным слухам ни малейшего отношения. Но в полиции полагают, ваша жена погибла.
– Погибла? Какая чушь! Я должен предупредить мою мать.
– Возможно, погибла, – уточнила мисс Фишер. – Она написала письмо. Так пишут самоубийцы.
– Бред. – Полковник ткнул письмо ей в лицо. – Тут полным-полно очень выразительных угроз – жутких угроз, Шарлотта. Самый раз для романа. Наверное, сочинялось для очередной книжонки. Ничего, со мной такой номер не пройдет. – Он снова глянул на письмо и, скомкав, швырнул в камин. – А что там еще в вашем письме, Шарлотта?
Девушка не отвечала.
– Надеюсь, вы тоже его сожжете?
– Напрасно, полковник. Я его сжигать не собираюсь.
Кабинет Кенуорда был обставлен, что называется, по-спартански: картотечные шкафы, лампа под зеленым абажуром, поднос с птичьим кормом, доска объявлений и два дубовых письменных стола, за одним из которых в это утро восседала мисс Дженнифер Граммит, секретарь-референт Кенуорда, – добродушная полноватая старая дева, помешанная на светской жизни. Она блаженствовала, с головой уйдя в рождественский выпуск «Скетча», когда Джон Фостер из «Эха Санингдейла» просунул голову в дверь.
Кенуорд, как водилось в те времена в полиции, не брезговал услугами местной прессы и поручал Фостеру выманивать сведения у подозреваемых, проверять их алиби и всякую прочую грязную работу, представлявшуюся ему неподобающей для собственных подчиненных.
Мисс Граммит отреагировала на явление Джона тем, что зачитала вслух особенно поразивший ее пассаж из «Скетча»:
– «Голову махараджи Алвара украшал необыкновенный убор из многочисленных рогов, перевитых золотым шнуром». Интересно, с какой это стати герцогу и герцогине Йоркским развлекать дикаря, разукрашенного рогами? – Она посмотрела на Джона, ожидая его реакции.
– Рога – это что, – отозвался журналист. – Рога в Индии – это, может, как у нас шляпы. Слушайте, а мне-то он что припас? Что-нибудь горяченькое?
Мисс Граммит с неохотой оторвалась от светской хроники ради своих непосредственных обязанностей.
– Когда до нас дошли слухи, будто миссис Кристи собирается покончить с собой?
– Месяц назад. – Фостер встрепенулся. – А что, она выполнила свое обещание?
– Или просто исчезла без следа, – пожала плечами мисс Граммит. – Старший инспектор считает, вы могли бы нам помочь. Хотел бы, чтобы вы со слугами потолковали.
– Именно, – подтвердил Кенуорд, входя в кабинет в сопровождении констебля Рейнолдса. – Записывайте, мисс Граммит! «Пропал человек. Из своего дома „Стайлз“, Санингдейл, графство Беркшир, исчезла миссис Агата Мэри Кларисса Кристи; рост пять футов семь дюймов…» – Он навис над столом секретаря. – И незачем читать на работе всякую чепуху!
Мисс Граммит сунула «Скетч» в ящик стола.
– «Волосы рыжие», – Кенуорд сверился с листком, который держал в руке, – «коротко стриженные, с проседью, кожа светлая, телосложение стройное; одета в серую трикотажную юбку, зеленый джемпер, вязаный кардиган из светло-серой и темно-серой шерсти; на голове велюровая шляпка; на пальце платиновое кольцо с жемчужиной; обручального кольца нет; при себе имела черную сумочку, а в ней кошелек, в котором было предположительно от пяти до десяти фунтов». – Кенуорд перевел дух. – Оповестите всех тут у нас и передайте в Лондон.
– Так мне насчет этого разнюхивать? – услужливо предложил Фостер.
Кенуорд, открывший окно и сыпавший в этот момент зерно трем откормленным голубям, тянул с ответом. Ему претили такого рода сделки с прессой, однако они зачастую оказывались полезны.
– Только старайтесь держаться подальше от этого дома, – наконец произнес он.
– Идет, – отозвался Джон Фостер, – а вы мне за это материальчик, лады?
Уолли Стентон сидел в своем крохотном закутке внутри отдела новостей «Глоб инкуайерер». Когда в редакции зазвонил телефон, Уолли ломал голову, чем бы заполнить очередную воскресную колонку. Он проглядел свои заметки, потом раскинул их на четыре рубрики. В «Человеческий фактор» он написал следующее: «Жертвы всеобщей забастовки. Семья уэльских шахтеров умирает от голода». Снова глянул в свои записи – нет, ничего нового. Тогда он принялся кропать другой рассказ. «Лучше поздно, чем никогда. Спустя семь месяцев после начала всеобщей забастовки миссис Джорджина Батт, богатая вдова из Глостершира, вернулась к людям. В мае прошлого года, в первый день забастовки, миссис Батт вместе со своим догом спряталась в близлежащей пещере, прихватив с собой изрядный запас копченого мяса и галет. На прошлой неделе обнаруживший ее местный фермер, мистер Джон Спригг, сумел ей объяснить, что угроза большевизма миновала, англичане спят спокойно и Бог по-прежнему на небесах».
Уолли не был в восторге от творения рук своих. Вот в Штатах история голодающей шахтерской семьи имела бы успех. Там Уолли сумел бы исторгнуть слезы у сердобольных сограждан. Но англичан так просто за душу не взять.
Тут нужна сдержанность оценок и умение элегантно подать светские сплетни.
– Бди! – поучал его старик-редактор в «Денвер пост». – Говори все как есть, прямо и честно, и ты сумеешь сделать этот мир немного лучше.
Но с годами Уолли перестал говорить все как есть, тем более – прямо и честно. Под рубрикой «Одна леди сказала» он, к примеру, сообщил, будто леди Канерд обнаружила леди Сэквилл сидящей в постели и уплетающей pate de fois gras <Паштет из гусиной печенки (фр.).> при помощи рожка для обуви. Кроме того, он рекомендовал светски озабоченным американцам, путешествуя по Англии, брать с собой из дому запас постельного белья и специального повара, чтобы готовил соусы. Именно от Уолли публика узнала, будто известный писатель Скотт Фицджеральд подарил негритенку-лифтеру на Рождество флакон дезодоранта.
Перевернув пресс-папье, он уставился на собственное отражение в хромированной поверхности. В мужественных чертах чисто выбритого лица читалось выражение горького упрека и разочарования. Пошевелив названными чертами, он придал им более подобающее выражение, гласящее: «Я приглашен на праздник жизни, и это – редкая удача». В дверях стояла Полли, его двадцатичетырехлетняя умница секретарша, и внимательно следила за эволюциями физиономии своего босса.
– А он мне нравится, этот тип, на которого вы смотрите, – улыбнулась она.
– Знаешь, Полли, что я тебе скажу, – заговорщически начал Стентон. – У этой страны есть одно очень важное достоинство. Она не обещает тебе чересчур много. В Лавленде, штат Колорадо, человеку внушают, что он наследует землю как минимум. Когда мой братец выяснил, что это не совсем так, он упал и разбился. – За шутовским тоном Уолли попытался спрятать невольную горечь.
– Звонит некий Джон Фостер, – сообщила Полли – Говорит, что встречался с вами на прошлой неделе, на каком-то банкете.
Уолли взял трубку.
– Здорово, Джон. Как оно? Да Бога ради – все мое время к твоим услугам… Хорошая история, Джон. А сам-то что?.. Хм. Это делает тебе честь. Что ж, давай пополам, но тогда, будь добр, от гонорара не отказывайся. – Стентон, прикрыв ладонью трубку, обернулся к Полли – Ты не сядешь ко мне на коленки?
Та немедля подлезла под левый локоть шефа.
– Что, записывать?
– Ага. Давай пиши: «Тихий пруд». – Уолли драматически завел глаза. – Сюжет века, Джон! – заверил он в трубку, одновременно изобразив зевоту для Полли. – Спасибо за ценные сведения! – Он положил трубку и поцеловал Полли.
– А что стряслось?
Он мягким движением спихнул девушку с колен.
– Кажется, есть чем добить колонку. Наклевывается прелестная уголовщинка.
А к трем часам дня в субботу полдюжины журналистов вместе с кучкой местных жителей, предусмотрительно закутавшихся в плащи на случай непогоды, и группой полицейских уже стояли на берегу Тихого пруда, у подножия меловых холмов Норт-Даунс, примерно в миле от седловины Ньюлендс-Корнер, где была обнаружена машина Агаты Кристи.
Под началом старшего инспектора Кенуорда команда в полдюжины полицейских, стоя на противоположных берегах, протягивала по дну длинную толстую веревку с прикрепленными к ней здоровенными крючками вроде рыболовных, только больше.
В толпе зевак обретался и Джон Фостер, а рядом с ним, на складном табурете-трости примостился Уолли Стентон в твидовом пальто и залихватской кепочке.
Кенуорд пытался по возможности совмещать руководство операцией и общение с прессой.
– Она выехала из дому вчера вечером, без четверти десять, – сообщил он журналистам. – Оставила письмо секретарю с просьбой отменить намеченную встречу в Беверли, что в Йоркшире.
– Мы слышали, будто миссис Кристи видели сегодня рано утром, – перебил его один из репортеров.
– К нам обратилось несколько свидетелей, – отвечал на это Кенуорд. – Сторож на станции Милфорд, это милях в пяти от Гилфорда, рассказал нам, что когда он пришел отпирать станционное здание, к нему подошла женщина и спросила, когда ближайший поезд на Портсмут.
По его словам, она была в плаще, а волосы сплошь покрыты инеем. Более достоверное свидетельство представил фермер по имени Эрнест Кросс. Час назад он сообщил нам, что сегодня рано утром, в самом начале седьмого, недалеко от Ньюлендс-Корнер его остановила какая-то женщина, она стонала и прижимала руки к голове. Он помог ей завести машину, и она уехала в сторону Гилфорда. Вся беда в том, что машина-то совсем другая.
– Держу пари, она переоделась мужчиной, – заметил какой-то остряк из «Ньюс оф де уорлд», – и теперь скрывается где-нибудь в Лондоне.
– Да ладно тебе, – перебил его другой журналист, – а все-таки, старший инспектор, где же правда? Вряд ли вы заявились на пруд в такую холодину ловить…
– Головастиков? – предположил Уолли. – О, прошу прощения. Тут у вас их величают корюшкой.
Публика засмеялась, Кенуорд оскорбился, а Джон Фостер поспешил засвидетельствовать прославленному коллеге профессиональную солидарность.
Единственным напоминанием о человеческом жилье на Ньюлендс-Корнер служило одноэтажное кафе на самой макушке холма. Подойдя к кафе, женщина заметила по другую сторону дороги, ядрах в ста ниже по склону двухместный автомобиль, уткнувшийся капотом в придорожные кусты. Поставив тележку, она велела мальчику постеречь ее, а сама направилась к машине. Снаружи автомобиль был весь покрыт инеем, а внутри, как ей показалось, кто-то сидел, уронив голову на руль.
Едва она открыла дверцу, как шубка, лежавшая на руле, сползла на сиденье. Женщина шарахнулась было в сторону, – что за чертовщина! – но потом принялась проворно обшаривать салон, выкидывая наружу коротенький зонтик, две пары дамских туфель – одни из них оказались покрыты слоем налипшей дорожной глины, – вязаный кардиган и юбку. Из саквояжа она вытащила вечернее платье и водительские права и, отшвырнув их в сторону, продолжала копаться в вещах.
Но не успела она вылезти из машины, как чья-то твердая рука легла ей на плечо.
– Чем это ты тут занимаешься? – рявкнул владелец кафе.
Женщина вздрогнула.
– Да я решила, там кто-то есть, в машине.
– Ты решила, там есть чем поживиться, – уточнил мистер Лаленд, заглядывая в салон, и, подняв с земли водительские права, прочитал:
– Миссис Агата Мэри Кларисса Кристи.
Мистер Лаленд снова глянул на женщину, все еще топтавшуюся возле машины, и, обуреваемый сильнейшими подозрениями, сграбастал ее за локоть и поволок назад – к себе в кафе.
Кафе Лаленда представляло собой обветшавшее строение, схваченное косой решеткой планок поверх облупившейся штукатурки. Владелец, смутно ощущавший, вероятно, бесцветность собственной жизни, залепил кафе изнутри яркими фотографиями гоночных автомобилей. Велев женщине с ребенком дожидаться полиции, он спешно разделывался с собственным завтраком.
– Дело было в самом начале девятого, – спустя несколько минут говорил он местному констеблю Рейнолдсу. – Фары, наверное, горели всю ночь – аккумуляторы разрядились начисто. А корпус вроде не поврежден. Но как машина-то попала на этот откос? Не то сама скатилась с дороги, не то это кто-то съехал на ней вниз. Может, убили его. Вот только следов борьбы не видно, и крови тоже нету. – Он протянул молодому полисмену чашку чаю. – Теперь еще.
Какая женщина бросит в машине дорогую шубку, да еще в такой собачий холод? Чепуха получается. – Лаленд призадумался. – Думаете, она одна была?
Констебль Рейнолдс, внимательно изучив найденные права, позвонил начальству – старшему инспектору Кенуорду, заместителю начальника полиции графства Суррей. Потом записал фамилию бродяжки, дал монетку ее ребенку, а затем пошел осматривать машину. Иней на травяном откосе, с которого она съехала, успел немного оттаять и теперь сверкал на солнце. Стадо коров прошествовало мимо брошенного автомобиля, такого чуждого и неуместного в это мирное утро.
Тем временем старший инспектор Кенуорд дозвонился в «Стайлз». Узнав, что полковника нет дома, он поинтересовался у Шарлотты Фишер, был ли тот дома накануне вечером.
– Полковник уехал на все выходные, старший инспектор.
– А не скажете куда?
– К одному из друзей, сэр. В Доркинг, к некоему капитану Ренкину.
– Я попросил бы вас связаться с полковником и передать, что мне нужно с ним поговорить. Скажите, а у вас самой нет никаких предположений, где сейчас может находиться миссис Кристи?
– Никаких, сэр. Уезжая вчера вечером, она сказала прислуге, что утром позвонит. Она была в неважном состоянии, сэр. Все что угодно могло случиться. Я ее секретарь, Шарлотта Фишер, и вчера вечером, когда она уезжала, меня не было.
– И вы даже примерно не представляете себе, что же могло случиться?
– Она оставила письма, – помолчав, проговорила Шарлотта. – Одно мужу, другое мне. Что до моего письма, то оно явно написано в глубоком горе. Знаете, ведь миссис Кристи недавно потеряла мать и перенесла тяжелейший нервный срыв. А в эти выходные она собиралась в Беверли – это в Йоркшире. Но в письме она просит меня отменить все договоренности насчет этой поездки.
– Она собиралась туда одна, без мужа?
– Одна, сэр.
– Мы располагаем сведениями, что в течение последних месяцев миссис Кристи неоднократно угрожала покончить с собой. Вам об этом что-нибудь известно?
– Ничего, сэр.
– Благодарю вас, мисс Фишер. Если позволите, я вам перезвоню попозже.
Менее чем через час старший инспектор Уильям Кенуорд уже вылезал из своего «армстронга-сидли» посреди Ныоленде-лейн на верхушке злополучного холма – высокий плотный мужчина, добросовестный полицейский, человек в высшей степени порядочный и надежный. В свободное время он подкармливал голубей и безработных из числа бывших заключенных. Кенуорд был в душе истым христианином, и подчиненные знали, что он, что называется, лает, а не кусает.
– Нашли что-нибудь? – спросил он Рейнолдса.
– Вот, – констебль протянул начальнику зеленую велюровую шляпку, – нашли в пятидесяти футах отсюда, и еще клочок ткани. Вон там, сэр. Но следов никаких, сэр, – земля насквозь промерзла. Следов протекторов и тех не видно. Думаете, это несчастный случай – или умышленное…
Конечно, – перебил сам себя молодой полисмен, – остается возможность, что леди похитили.
Кенуорд задумчиво раскуривал трубку. У него имелась собственная версия.
* * *
Арчибальд Кристи, предупрежденный Шарлоттой Фишер, поспешил домой и прочел адресованное ему письмо.
– Скажите, как любезно, – бросил он Шарлотте, – она сообщает, что намерена уйти. Куда это, интересно?
– В письме, оставленном для меня, она просит отменить встречу в Беверли, – ответила мисс Фишер, – поскольку в Йоркшир она не поедет.
– Более чем безрассудство. – Полковник задвигал желваками. – Скандал. А что вы сказали этому полицейскому?
– Что недавно у нее был нервный срыв из-за смерти матери. И сказала еще, что она оставила письма.
– Непростительная глупость с вашей стороны.
Мисс Фишер с вызовом посмотрела ему в глаза.
– Он сообщил, что до них дошли сведения, будто Агата угрожала покончить с собой.
– Это от вас они дошли? – Арчи Кристи уже не владел собой.
– Я не имею к подобным слухам ни малейшего отношения. Но в полиции полагают, ваша жена погибла.
– Погибла? Какая чушь! Я должен предупредить мою мать.
– Возможно, погибла, – уточнила мисс Фишер. – Она написала письмо. Так пишут самоубийцы.
– Бред. – Полковник ткнул письмо ей в лицо. – Тут полным-полно очень выразительных угроз – жутких угроз, Шарлотта. Самый раз для романа. Наверное, сочинялось для очередной книжонки. Ничего, со мной такой номер не пройдет. – Он снова глянул на письмо и, скомкав, швырнул в камин. – А что там еще в вашем письме, Шарлотта?
Девушка не отвечала.
– Надеюсь, вы тоже его сожжете?
– Напрасно, полковник. Я его сжигать не собираюсь.
* * *
Кабинет Кенуорда был обставлен, что называется, по-спартански: картотечные шкафы, лампа под зеленым абажуром, поднос с птичьим кормом, доска объявлений и два дубовых письменных стола, за одним из которых в это утро восседала мисс Дженнифер Граммит, секретарь-референт Кенуорда, – добродушная полноватая старая дева, помешанная на светской жизни. Она блаженствовала, с головой уйдя в рождественский выпуск «Скетча», когда Джон Фостер из «Эха Санингдейла» просунул голову в дверь.
Кенуорд, как водилось в те времена в полиции, не брезговал услугами местной прессы и поручал Фостеру выманивать сведения у подозреваемых, проверять их алиби и всякую прочую грязную работу, представлявшуюся ему неподобающей для собственных подчиненных.
Мисс Граммит отреагировала на явление Джона тем, что зачитала вслух особенно поразивший ее пассаж из «Скетча»:
– «Голову махараджи Алвара украшал необыкновенный убор из многочисленных рогов, перевитых золотым шнуром». Интересно, с какой это стати герцогу и герцогине Йоркским развлекать дикаря, разукрашенного рогами? – Она посмотрела на Джона, ожидая его реакции.
– Рога – это что, – отозвался журналист. – Рога в Индии – это, может, как у нас шляпы. Слушайте, а мне-то он что припас? Что-нибудь горяченькое?
Мисс Граммит с неохотой оторвалась от светской хроники ради своих непосредственных обязанностей.
– Когда до нас дошли слухи, будто миссис Кристи собирается покончить с собой?
– Месяц назад. – Фостер встрепенулся. – А что, она выполнила свое обещание?
– Или просто исчезла без следа, – пожала плечами мисс Граммит. – Старший инспектор считает, вы могли бы нам помочь. Хотел бы, чтобы вы со слугами потолковали.
– Именно, – подтвердил Кенуорд, входя в кабинет в сопровождении констебля Рейнолдса. – Записывайте, мисс Граммит! «Пропал человек. Из своего дома „Стайлз“, Санингдейл, графство Беркшир, исчезла миссис Агата Мэри Кларисса Кристи; рост пять футов семь дюймов…» – Он навис над столом секретаря. – И незачем читать на работе всякую чепуху!
Мисс Граммит сунула «Скетч» в ящик стола.
– «Волосы рыжие», – Кенуорд сверился с листком, который держал в руке, – «коротко стриженные, с проседью, кожа светлая, телосложение стройное; одета в серую трикотажную юбку, зеленый джемпер, вязаный кардиган из светло-серой и темно-серой шерсти; на голове велюровая шляпка; на пальце платиновое кольцо с жемчужиной; обручального кольца нет; при себе имела черную сумочку, а в ней кошелек, в котором было предположительно от пяти до десяти фунтов». – Кенуорд перевел дух. – Оповестите всех тут у нас и передайте в Лондон.
– Так мне насчет этого разнюхивать? – услужливо предложил Фостер.
Кенуорд, открывший окно и сыпавший в этот момент зерно трем откормленным голубям, тянул с ответом. Ему претили такого рода сделки с прессой, однако они зачастую оказывались полезны.
– Только старайтесь держаться подальше от этого дома, – наконец произнес он.
– Идет, – отозвался Джон Фостер, – а вы мне за это материальчик, лады?
* * *
Уолли Стентон сидел в своем крохотном закутке внутри отдела новостей «Глоб инкуайерер». Когда в редакции зазвонил телефон, Уолли ломал голову, чем бы заполнить очередную воскресную колонку. Он проглядел свои заметки, потом раскинул их на четыре рубрики. В «Человеческий фактор» он написал следующее: «Жертвы всеобщей забастовки. Семья уэльских шахтеров умирает от голода». Снова глянул в свои записи – нет, ничего нового. Тогда он принялся кропать другой рассказ. «Лучше поздно, чем никогда. Спустя семь месяцев после начала всеобщей забастовки миссис Джорджина Батт, богатая вдова из Глостершира, вернулась к людям. В мае прошлого года, в первый день забастовки, миссис Батт вместе со своим догом спряталась в близлежащей пещере, прихватив с собой изрядный запас копченого мяса и галет. На прошлой неделе обнаруживший ее местный фермер, мистер Джон Спригг, сумел ей объяснить, что угроза большевизма миновала, англичане спят спокойно и Бог по-прежнему на небесах».
Уолли не был в восторге от творения рук своих. Вот в Штатах история голодающей шахтерской семьи имела бы успех. Там Уолли сумел бы исторгнуть слезы у сердобольных сограждан. Но англичан так просто за душу не взять.
Тут нужна сдержанность оценок и умение элегантно подать светские сплетни.
– Бди! – поучал его старик-редактор в «Денвер пост». – Говори все как есть, прямо и честно, и ты сумеешь сделать этот мир немного лучше.
Но с годами Уолли перестал говорить все как есть, тем более – прямо и честно. Под рубрикой «Одна леди сказала» он, к примеру, сообщил, будто леди Канерд обнаружила леди Сэквилл сидящей в постели и уплетающей pate de fois gras <Паштет из гусиной печенки (фр.).> при помощи рожка для обуви. Кроме того, он рекомендовал светски озабоченным американцам, путешествуя по Англии, брать с собой из дому запас постельного белья и специального повара, чтобы готовил соусы. Именно от Уолли публика узнала, будто известный писатель Скотт Фицджеральд подарил негритенку-лифтеру на Рождество флакон дезодоранта.
Перевернув пресс-папье, он уставился на собственное отражение в хромированной поверхности. В мужественных чертах чисто выбритого лица читалось выражение горького упрека и разочарования. Пошевелив названными чертами, он придал им более подобающее выражение, гласящее: «Я приглашен на праздник жизни, и это – редкая удача». В дверях стояла Полли, его двадцатичетырехлетняя умница секретарша, и внимательно следила за эволюциями физиономии своего босса.
– А он мне нравится, этот тип, на которого вы смотрите, – улыбнулась она.
– Знаешь, Полли, что я тебе скажу, – заговорщически начал Стентон. – У этой страны есть одно очень важное достоинство. Она не обещает тебе чересчур много. В Лавленде, штат Колорадо, человеку внушают, что он наследует землю как минимум. Когда мой братец выяснил, что это не совсем так, он упал и разбился. – За шутовским тоном Уолли попытался спрятать невольную горечь.
– Звонит некий Джон Фостер, – сообщила Полли – Говорит, что встречался с вами на прошлой неделе, на каком-то банкете.
Уолли взял трубку.
– Здорово, Джон. Как оно? Да Бога ради – все мое время к твоим услугам… Хорошая история, Джон. А сам-то что?.. Хм. Это делает тебе честь. Что ж, давай пополам, но тогда, будь добр, от гонорара не отказывайся. – Стентон, прикрыв ладонью трубку, обернулся к Полли – Ты не сядешь ко мне на коленки?
Та немедля подлезла под левый локоть шефа.
– Что, записывать?
– Ага. Давай пиши: «Тихий пруд». – Уолли драматически завел глаза. – Сюжет века, Джон! – заверил он в трубку, одновременно изобразив зевоту для Полли. – Спасибо за ценные сведения! – Он положил трубку и поцеловал Полли.
– А что стряслось?
Он мягким движением спихнул девушку с колен.
– Кажется, есть чем добить колонку. Наклевывается прелестная уголовщинка.
* * *
А к трем часам дня в субботу полдюжины журналистов вместе с кучкой местных жителей, предусмотрительно закутавшихся в плащи на случай непогоды, и группой полицейских уже стояли на берегу Тихого пруда, у подножия меловых холмов Норт-Даунс, примерно в миле от седловины Ньюлендс-Корнер, где была обнаружена машина Агаты Кристи.
Под началом старшего инспектора Кенуорда команда в полдюжины полицейских, стоя на противоположных берегах, протягивала по дну длинную толстую веревку с прикрепленными к ней здоровенными крючками вроде рыболовных, только больше.
В толпе зевак обретался и Джон Фостер, а рядом с ним, на складном табурете-трости примостился Уолли Стентон в твидовом пальто и залихватской кепочке.
Кенуорд пытался по возможности совмещать руководство операцией и общение с прессой.
– Она выехала из дому вчера вечером, без четверти десять, – сообщил он журналистам. – Оставила письмо секретарю с просьбой отменить намеченную встречу в Беверли, что в Йоркшире.
– Мы слышали, будто миссис Кристи видели сегодня рано утром, – перебил его один из репортеров.
– К нам обратилось несколько свидетелей, – отвечал на это Кенуорд. – Сторож на станции Милфорд, это милях в пяти от Гилфорда, рассказал нам, что когда он пришел отпирать станционное здание, к нему подошла женщина и спросила, когда ближайший поезд на Портсмут.
По его словам, она была в плаще, а волосы сплошь покрыты инеем. Более достоверное свидетельство представил фермер по имени Эрнест Кросс. Час назад он сообщил нам, что сегодня рано утром, в самом начале седьмого, недалеко от Ньюлендс-Корнер его остановила какая-то женщина, она стонала и прижимала руки к голове. Он помог ей завести машину, и она уехала в сторону Гилфорда. Вся беда в том, что машина-то совсем другая.
– Держу пари, она переоделась мужчиной, – заметил какой-то остряк из «Ньюс оф де уорлд», – и теперь скрывается где-нибудь в Лондоне.
– Да ладно тебе, – перебил его другой журналист, – а все-таки, старший инспектор, где же правда? Вряд ли вы заявились на пруд в такую холодину ловить…
– Головастиков? – предположил Уолли. – О, прошу прощения. Тут у вас их величают корюшкой.
Публика засмеялась, Кенуорд оскорбился, а Джон Фостер поспешил засвидетельствовать прославленному коллеге профессиональную солидарность.