Имя Мариуса Моншана ещё не сверкало на незаконченной яркой вывеске, но у Артура возникло предчувствие, что он, наконец-то, нашел то, что искал. Он вошел в пустую залу, которую только что оставили рабочие, и услышал глухие голоса, доносившиеся из небольшого помещения в глубине коридора.
Он направился туда и остановился перед дверью с матовыми стеклами. Он услышал голос, от которого буквально прирос к месту: то был голос мадам Гароди!
- Эти деньги для вас, Моншан, но скажите мне всю правду! Ваше заведение располагалось два года на углу Ла Рош. Вы должны знать Теодору Фарнезе, которая не раз появлялась у старинной виллы. Так вот: женщиной, которая приходила к вам после злодеяния на этой вилле в злополучный вторник (не отрицайте: ваш помощник подслушал ваш с нею разговор), этой женщиной была Теодора Фарнезе. Сколько она вам дала? Я дам вам ещё больше! Но вы должны мне за это обо всем рассказать! Вам известно, кто я? Я жена того несчастного, который был убит там.
- Мариус Моншан будет говорить!
Последнюю фразу произнес Артур. При его неожиданном появлении в комнате, где шла беседа, мадам Гароди встала, узнав друга Сержа. А Мариус, быстро убрав деньги в средний ящик стола, за которым сидел, на все корки обругал незваного "гостя".
Не обращая никакого внимания, на резкий выговор, тот тщательно закрыл за собою дверь, вынул из кармана деньги и положил их на то самое место, где только что находились деньги, полученные от Терезы.
- Еще! - вскричал, не скрывая радости цирюльник.
Что касается мадам Гароди, то она слегка побледнела от неожиданного появления Артура. Она его, конечно, узнала, ведь он бывал на её вилле вместе с Сержем.
Обратившись к Моншану, Артур ему сказал:
- Да! Вот вам еще, но при определенных условиях.
- Каких же? - спросил Моншан.
- Вы видели, как Теодора Фарнезе вышла с виллы у тупика Ла Рош?
- Нет, я этого не видел.
- А видели ли вы, как она входила на виллу?
- И этого я не видел.
- Моншан! - угрожающим тоном произнес Артур. - Вы попали в скверное положение, и малейшая ложь вас погубит.
Тот побледнел и прерывающимся голосом молвил:
- Но, извините, я вам говорю чистейшую правду. В те моменты я не выходил из своей парикмахерской. Из-за редких клиентов я даже частенько подремывал у себя в цирюльне. Так было, должно быть, и в тот проклятый вторник... Но вдруг в мое заведение, разбудив меня, ворвалась какая-то молодая красивая женщина в роскошном одеянии. Признаю, что то была Теодора Фарнезе.
- Когда это произошло?
- Что-то около половины шестого, как показывали мои настенные часы, на которые я взглянул машинально. Бесцеремонная посетительница мне тихо сказала: "Через час вы получите тысячу франков, но поклянитесь, что вы никогда и никому не скажете, что видели меня выходящей из виллы в это время!"
- Мне, - продолжал Моншан, было очень легко поклясться, поскольку, как я уже вам сказал, я не видел её в тот день выходящей и даже входящей на эту виллу.
- А выстрелов из револьвера вы не слышали?
- Нет, так как плотно закусив и кое-что выпив, я до появления этой дамы довольно крепко заснул... Спустя час ко мне зашел невысокого роста мужчина-незнакомец и шепнул мне на ухо: "Я от Теодоры Фарнезе... Вы немедля закроете ваше заведение и покинете Париж, уехав подальше от него". И он протянул мне деньги.
- А вот сейчас случилась ещё одна неожиданность: ко мне пришла мадам Гароди, - рассказывал далее Моншан, - как-то разыскавшая меня в Марселе, и тоже предложившая деньги!
- И вот теперь в свою очередь заявился я, - вставил реплику Артур.
- Еще с деньгами!.. Это меня приятнейшим образом радует, но и начинает несколько пугать: не попал ли я в какую-нибудь передрягу?
В ответ Артур дал понять парикмахеру, что тот будет в полном выигрыше, то есть сохранит все приобретенное, если сумеет держать свой язычок на привязи вплоть до того момента, когда полиция разрешит ему говорить во всеуслышание, что он знает в связи со злодеянием в Пасси. Его тогда попросят повторить на судебном процессе присяжным и главному судье в тех же самых выражениях, которые он только что употребил, что он не видел Теодору Фарнезе, входящей или выходящей в день трагедии с виллы, ибо он, Моншан, спал, когда Теодора Фарнезе внезапно ворвалась в полшестого в его заведение в Пасси, разбудив его и умолив ничего не рассказывать никому и никогда, что она здесь побывала и за умалчивание о её пребывании в парикмахерской обещала щедро вознаградить. Такое вознаграждение он получил через посредство какого-то незнакомца, и решил продать свою парикмахерскую и перебраться в Марсель.
НОЧЬ В ПОЕЗДЕ
Рассказывает Артур
Выйдя с Терезой от Моншана, я предложил ей вернуться в Париж вместе полуночным экспрессом.
Она сразу же согласилась, молча кивнув своей золотистой головкой - без всякого замешательства, только мило покраснев. Я специально пригласил Терезу ехать вместе, потому что знал: один горячий мужчина всегда может заменить другого. Когда женщина согласна. А Тереза была согласна, ей нужен был "утешитель", ибо Серж был далеко.
Около половины двенадцатого ночи мы встретились с Терезой на вокзале. Она была элегантна, при том одета во все черное, как знак траура. Под плащом на мне был коричневый костюм с красным шелковым галстуком, на котором зеленело изображение ящерицы с высунутым язычком - символ счастья и удачи.
Войдя в двухместное купе с узкими белоснежными постелями, расположенными друг против друга, и заперев за собою дверь, мы постояли немного друг против друга молча, потом Тереза сказала:
- Не будем говорить ничего!
Я кивнул и начал её целовать и ласкать тело. У Терезы задрожала её высокая полная грудь. Но мы оба, как говорится, "взяли себя в руки", и, сняв верхнюю одежду, отправились на поздний ужин в соседний вагон-ресторан, открытый, по словам проводника, до часу ночи.
В вагоне-ресторане почти не было клиентов. Мы же с Терезой, слегка и быстро перекусив и выпив, чтоб немного взбодриться, по чашечке крепкого черного кофе и по паре рюмочек приятного, жгущего рот и горло забористого коньячка, вернулись в свое купе.
Когда его дверь за нами закрылась, мило покрасневшая Тереза сказала мне тихо:
- Милый мой! Выйди пока в коридор, чтоб я могла привести себя в должный вид со всей своей косметикой.
Действительно, через пять-семь минут она трижды слегка постучала в дверь из купе.
Ночной экспресс мчался, в Париж почти без промежуточных остановок. Вернувшись в наше купе, я увидел Терезу, стоящую лицом к двери, в полупрозрачной ночной сорочке длиной до пят (тоже черного цвета). Своими небесно-васильковыми очами она глядела мне прямо в глаза. Легкие темные круги у её глаз теперь исчезли. В купе ещё горел верхний свет; к нему же Тереза зажгла ночничок у постели слева. Обернувшись к двери купе, я запер её двойным поворотом ключа. Тут же сбросил с себя всю одежду на постель справа с не зажженным ночничком.
Прильнув ко мне всем своим телом, она прошептала: "Делай со мной, что хочешь, но не грубо!" И, словно кусаясь, впилась в мои губы пылким поцелуем. И в каком-то исступлении прижала меня к своей груди. От желания я задыхался. Ласково обнимая и расцеловывая её трепещущее от желания тело, я поднял её на руки и нежно растянул на постели с горящим ночничком.
Ничто не могло бы сравниться с белизной и пышностью её форм. От её пылающего лица, от рассыпавшихся золотистых волос, от округлостей её грудей, от бедер и колен, розовевших сквозь сорочку, веяло величием нагой женщины (сорочку она тут же сбросила). Поласкав, руками и губами её чувственное тело, я раздвинул её ножки.
Мы оба изнемогали от избытка блаженства, от которого, как от опьяняющего аромата цветов, сладостно кружилась голова...
...Ночь в купе дышала покоем, несмотря на стук вагона по рельсам. Я присел на постели, держа в объятиях Терезу. Мы что-то говорили, обменивались восклицаниями, шептались. Бессвязный, взволнованный диалог. Как описать тебя, о радость от такой женщины!
ПРЕДМЕТ, БЛЕСТЕВШИЙ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ
Рассказывает Тессон
Вернувшись из своей поездки в Марсель, Артур подробно рассказал обо всем Сержу. И тот решил его послать ещё раз, на пустовавшую виллу в Пасси... По его просьбе поехал туда опять и я, прихватив с собою своего старшего клерка, который мог бы, в случае необходимости, послужить нам дополнительным свидетелем. Со своей стороны, мадам Гароди привезла профессора Виару, одного из немногих друзей Ролана Гароди.
В два часа ночи, при ярком полнолунии, мы все собрались в гостиной на втором этаже "Павильона Свиданий". Мы поднялись туда по "парадной" лестнице, на нижних ступеньках которой, следовавший впереди Артур с электрическим фонариком, внезапно остановившийся, нагнулся и что-то вроде бы подобрал.
Потом мы побывали и в подвальном помещении, служившем кухней, а также буфетной. Я уловил взгляд Артура уставившийся на какую-то секунду на ряде стаканчиков для коньяка, выстроившихся на полке буфета, дверцу которого он при мне открыл.
Мое внимание вдруг привлек один из этих стаканчиков, находившийся на полке. Но в отличие от них, стоявших донышком на полке, он был повернут краями вниз. Возможно, кто-то из него пил коньяк, и чисто машинально поставил его так.
Я раздумывал недолго, но Артур уже ушел из подвала. Через минут десять мы всей нашей компанией вновь очутились в гостиной. И тут-то Артур поразил всех своей находкой. Он вынул из кармана так называемое "кольцо рабства", которое, по его словам, поднял из промежутка между разошедшимися плитками в низу "парадной" лестницы, когда мы только вошли в дверь виллы. То была драгоценность, которую некоторые дамы носят на лодыжке.
Находка Артура представляла собой двойной круг в форме змеи, пружинистый и вполне могущий растянуться и оторваться, если только им хоть чуть-чуть зацепить за какую-то неровность лестницы "из-за резкого движения ног его владелицы, быстро спускавшейся, и спешащей", - объяснил нам Артур спокойно, тогда как все остальные из нашей компании опешили, ибо в этом "кольце рабства" в форме змеи мы углядели бриллиантовую головку и рубиновые глаза!
При этом мадам Гароди почему-то побледнела, а я буквально ликовал в душе: ведь подобное кольцо я видел на лодыжке Теодоры Фарнезе в злополучном казино летом в Довилле.
- Хорошо, - произнес Артур, адресуясь к мадам Гароди, - что мы пришли сюда в эту лунную ночь. Едва открыв дверь передней, я заметил что-то блестевшее в тени. А теперь двинемся отсюда, нам, по-моему, здесь больше нечего делать.
- С подобной драгоценностью тебе остается ныне передать её Сержу, а ему только явиться к следователю, - воскликнул, не удержавшись, я, - так как все теперь достаточно прояснилось! Тем более после твоей поездки в Марсель.
Однако на следующий день я не смог с ним встретиться: Артур вновь куда-то исчез...
МИСТРАЛЬ
Рассказывает Серж
Поскольку следствие затягивалось, мой адвокат Тессон испросил для меня разрешение покинуть Париж, но не выезжать за пределы Франции, за исключением Швейцарии. Сумму залога пришлось удвоить. Я знал, что произошло между Терезой и Артуром и не возражал против этого, но и не хотел, чтобы Тереза совсем отдалилась от меня по разным причинам. В поездку я пригласил её с собой.
И вот я в пути, в пути вместе с Терезой.
Нескрываемая радость сверкнула искоркой в её глазах, когда я предложил ей место в своей "Мегано", новейшей марки этой машины.
Моя машина подъехала к дому Терезы около трех с половиной ночи. Весь дом, естественно, давно спал. Она своим ключом отперла входную дверь, и вот Тереза и я - в её спальне. Прежде всего, мы обнялись и расцеловались. Затем, выпив по паре рюмочек коньяка (Тереза принесла его вместе с рюмочками из расположенной на том же втором этаже буфетной), чтоб "взбодриться" до августовского парижского рассвета, мы быстро разделись донага и бросились в объятия друг друга. Утолив вместе первый порыв страсти, я тихо сказал своей подруге:
- Я возьму тебя с собой, если ты можешь и хочешь, когда на рассвете сяду в свой "Мегано". Ведь нам надо во что бы то ни стало разыскать эту проклятую Теодору Фарнезе. Я еду пока что на юг Франции. Ты сможешь поехать со мной до Арля. Там мы проведем с тобою одну-две ночи, а потом ты поездом вернешься в столицу. Согласна?
- Конечно! - ответила она, без малейшего колебания.
До рассвета ещё оставалось три часа, и мы вновь и вновь исторгали из себя страстные ласки, стараясь, чтоб не пропадало даром время, и подремывая в их перерывах.
- Да, темперамент у тебя, как кипяток! - шепнул я на ушко Терезе.
Нас разбудил будильник в половине седьмого. Над августовским Парижем поднимался в дымке тумана рассвет. Тереза быстро собрала и уложила в чемодан все необходимые ей в путешествии вещи. Мои с вечера лежали в багажнике машины.
Естественно, уставшей и не выспавшейся Терезе я сказал, что отъехав на полсотни километров от столицы, мы остановимся в какой-нибудь приличной гостинице, там как следует позавтракаем и поспим. И в том и другом я, безусловно, тоже нуждался.
Почему мы с Терезой едем именно в Арль, хотя должны бы были отправиться сразу в Марсель?
Я решил въехать в Марсель из близкого от прованской столицы Арля. Я никогда ещё не бывал в этом городке, где сохранилось множество свидетельств древнеримского владычества - арены, руины античного театра и т. п. Любопытно было в том краю и то, что в Х-ХII веках существовало Арльское королевство. Невдалеке от Арля родился замечательный французский писатель Альфонс Доде - автор знаменитой сатирической трилогии о Тартарене из Тараскона. Доде воспел родной ему Прованс во многих своих произведениях, в том числе "В письмах с мельницы". В этот сборник рассказов вошла и трагическая "Арлезианка", рисующая провансальских крестьян людьми больших чувств, носителями подлинно человеческой морали. Читая "Письма с мельницы", физически ощущаешь дыхание мистраля, раскаленный воздух, звенящий тысячами стрекоз, слышишь, как трещит парусина на крыльях ветряных мельниц, видишь белые от пыли вязы, склонившиеся над залитой солнцем дорогой.
Я объяснял все это в дороге Терезе, и она тут же вспомнила свое случайное любовное свидание в одном из отелей Арля с каким-то молодым ухажером. В Арль мы добрались через пару ночей, проведенных в попутных отелях. Этот древний городок стоял на пути мистраля, очень сильного холодного северо-восточного ветра, дующего по долине Роны с заснеженных Альп до средиземноморского побережья Прованса и Лангедока. Сила мистраля была такова, что в том же Арле деревья так и дрожали в согбенном виде в направлении дующего дальше на юг ветра.
И мы рады были поскорее укрыться в каком-либо "теплом" отеле, въехав в Арль к самому вечеру. Вполне приличный отель очень быстро нашелся, но и его стены содрогались от мистраля. Мы с Терезой плотно поужинали, выпили крепкого черного кофе и несколько рюмочек коньяка. В нашем уютном номере окна были закрыты ставнями, но и здесь слышался вой мистраля.
Нетрудно представить себе, какою сладостной была эта ночь. Несмотря на завывания ветра, согретые коньяком, мы улеглись в постель нагими, не закрывшись даже пуховым одеялом, а лишь отбросив его на ближайшее кресло. Наши взаимные ласки казались ещё более жгучими среди бушевавшей за стенами гостиницы настоящей бури.
Я проснулся утром около девяти часов. Тихонько встал с постели, на которой мы укрылись пуховым одеялом по завершении наших любовных "игр". Я старался не разбудить Терезу, спавшую на правом боку, с разметавшимися на верху подушки своими золотистыми кудрями, с высунувшейся из-под одеяла левой рукой.
На цыпочках, естественно, в халате я вышел из нашего номера. Заказал в номер из ресторана традиционный французский завтрак. Прошло 10-15 минут, и в нашу комнату постучал официант, катя на тележке все необходимое с добавкой в виде бутылки сухого красного вина.
От этого стука Тереза и пробудилась, нырнув головой под одеяло. Когда официант ушел, пожелав нам приятного аппетита, нагая Тереза буквально выскочила из постели и надела пижаму, сладко позевывая.
- Подожди минутку! Я - мигом! - молвила она и пошла в ванную.
Появилась она оттуда с посвежевшим лицом, ярко сияющими небесно-васильковыми глазами, с по-прежнему разметавшимися - теперь уже до бедер - золотистыми волосами, с бурно вздымающимися грудями на сверкающем белизной роскошном теле. Все в ней так и звало к сладостным объятиям.
Так же нагой, как и наш прародитель Адам, я на пороге распахнутой двери ванной жадно схватил Терезу в свои объятия и повалил на наше ложе, остывающее от продолжающего завывать свирепого мистраля. Она вся дрожала от нетерпения, когда я расцеловывал её груди, гладил её девичий животик, чарующие ножки, зарывался головой в копну её ароматных волос. Она вся отдалась адовому пламени желания. Словно "закусив удила", как мчащийся галопом конь, учащенно дышащая, открывающая отдохнувшее лоно, пронзаемая и затопляемая мужской плотью. Мгновениями мы оба впадали в сладостное забвение, проваливались в какую-то темень, исторгая друг у друга наслаждение.
Около полудня, я сделал по телефону заказ в ресторане приютившей нас гостиницы, и в скоре нам подали в номер второй завтрак, а также два виски. Терезе, до сей поры не пробовавшей шотландское виски, оно так пришлось ей по вкусу, что потребовалось "повторить".
Лежа в моих объятиях на нашем ночном ложе, захмелевшая от непривычного виски, но совершенно ясно мыслящая, Тереза шепнула:
- Открою тебе два своих женских секрета... Во-первых, как это и не странно, у меня есть взрослая дочь, зачатая мною (когда Ролан меня совсем забросил) от своего второго любовника, известного американского писателя. Зовут её Анна. Росла, жила и воспитывалась в одном из пансионов на берегу Женевского озера в Швейцарии. Сейчас ей девятнадцать лет, и она успела выскочить замуж, там же - в Женеве, - с год тому назад, за вполне достойного тридцатилетнего преуспевающего дельца. Его отец - крупный банкир, и, вообще говоря, это очень приятное семейство. Моя дочь счастлива. А на их свадьбе я, конечно, присутствовала.
Тут Тереза остановилась, и, выскользнув из моих объятий, подошла к столу и прямо из горлышка допила оставшегося от первого завтрака сухого красного вина. Мгновенно вернувшись в постель, она смущенно рассмеялась:
- Это для храбрости, чтоб спокойнее рассказать, какой у меня для тебя второй сюрприз!
С минуту помолчав, продолжила:
- Я консультировалась в Париже у опытного гинеколога. Так вот: я с месяц забеременела от тебя, должно быть, в первую же "нашу ночь"! Рожать мне сейчас - увы! - поздновато. Буду делать аборт. Во Франции он опять вне закона. Зато в той же Швейцарии это плевое дело, например, в Цюрихе. Были бы только деньги, а их у меня предостаточно... Жаль, до слез жаль, что я не смогу родить тебе нашего ребенка... Но постой: закажи-ка целую бутылку шотландского... Мне с горя хочется - впервые - отчаянно напиться!.. А пока его принесут, возьми меня ещё разок.
И Тереза с ещё большим желанием отдалась вся мне, постанывая от наслаждения.
- Милая моя! - сказал я ей после того, как, не вылезая из постели, мы вновь хлебнули шотландского виски. - Мне тоже очень жаль, что у нас с тобою не будет ребенка. Но твое решение правильно. Я сам отвезу тебя на машине в Цюрих...
Не одну, а три упоительных ночи провели мы с Терезой в Арле.
Утром мы отправились в столицу Швейцарии, Цюрих. Там Тереза легла в клинику известного и весьма опытного специалиста по абортам. У неё все, как и следовало ожидать, прошло как надо, и уже через несколько дней Тереза выписалась из клиники.
Я привез Терезу из клиники прямо в тот отель, где снял номер сразу же после нашего прибытия в Цюрих. Она позволила себе передохнуть от наших любовных утех и после удачно осуществленного аборта ещё несколько ночей.
Спала она ночью, как убитая. Также спал и я, но проснулся раньше нее. Я заказал в номер завтрак, попросив приготовить не на немецкий манер (Цюрих входил в германоязычную "зону" трехъязычной Швейцарии), а на традиционный французский, подав его к часу дня.
...И вот мы в Женеве, у самой французской границы. Без какого-либо труда разыскали виллу Анны и её мужа Альбера Дюбрей. Высадил Терезу за несколько сот метров от роскошного обиталища супругов Дюбрей. Распрощались мы с Терезой в машине.
Моя девочка ещё раз поцеловала и обняла меня. Приведя в порядок свое одеяние, она вновь прижалась ко мне своей высокой, бурно дышащей грудью:
- Только зря не задерживайся в Марселе, милый! Как только найдешь Теодору, замани её в Париж любым способом, чтоб она предстала перед судом за свое злодеяние... Я с тоскою буду считать дни нашей - увы! - неизбежной разлуки.
Слезинки потекли из её небесно-васильковых глаз на побледневшие щеки:
- Я буду с нетерпением тебя ждать!
Она, наконец, оторвалась от меня, вышла на тротуар. Обернувшись и пытаясь улыбнуться, помахала мне рукой.
Я самым тщательнейшим образом обследовал не только франкоязычную, но и итало-язычную области Швейцарии. Нигде и не намека на нужный мне след, ни единой зацепки... А, может, все-таки Теодора в Марселе?
И вот я уже в Марселе.
Когда я вечерами бродил по городу, прекрасному своими зелеными бульварами, то установил, что он изобилует проститутками. Одна из них, роскошная двадцатипятилетняя красотка, выходила вечерком на "промысел" почти что в полном, хоть и не домашнем, "дезабилье": у неё из выреза блузки торчали обнаженные до основания и многообещающие высокие пышные груди, да под её юбкой не было даже фигового листка Евы, не говоря уж о каких-то трусиках. Так сказать, в "боеготовности № 1"! Всегда и при любых обстоятельствах готовая отдаться мужчине на ещё зеленой травке, вместо банальной кровати, где-нибудь за кустами парка.
Видя меня не раз прогуливающимся по бульвару и не клюющим на все её соблазнительные уловки и прямые призывы к соитию, она как-то спросила: "Кого ты ищешь? Скажи. Может, я смогу тебе помочь?! Ты только заплатишь мне за ночь, будто бы проведенную со мной в постели".
Я реагировал немедля:
- Просплю в твоих объятиях всю ночь и заплачу за неё сколько скажешь. Узнай только, где я могу увидеть Теодору Фарнезе! Она мне очень нужна по важному делу.
Красотка кивнула головой:
- Приходи сюда же завтра в это же время, и я все тебе объясню!
И она, действительно, мне "все объяснила". И в любовной усладе она оказалась очень опытной женщиной. И не отказалась от денег. И сказала, где и когда я сумею увидеть наедине Теодору Фарнезе.
- А завтра ты не захочешь опять меня? - спросила перед рассветом Евангелина.
- Еще как захочу! Если мои дела мне не помешают, встретимся ещё раз в тот же час!
Я потратил ещё не один день, а целых три, пока не добрался непосредственно до Теодоры Фарнезе и застал её наедине.
Пылкая, как извергающийся лавой вулкан, Евангелина заставила меня невольно отклониться от основной нити моего повествования... Больше отклоняться мне уже было нельзя, хотя и сама Теодора Фарнезе совершенно прозрачно намекала на такую возможность. Но благодаря моей Евангелине я кое-как сумел устоять перед Теодорой - определенно хотевшей разделить со мною ложе. Но нужные мне сведения я от неё получил.
Вскоре я снова был в Париже, собрав в результате своей поездки все необходимые данные, чтобы разоблачить убийцу моей Иваны.
СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО
Рассказывает Тессон
...Когда в день суда я приехал во Дворец Правосудия, перед ним собралась небольшая толпа любопытных парижан.
После выполнения формальностей председатель суда произнес:
- Введите обвиняемого!
Среди собравшейся в зале публики произошло движение любопытства.
Меня же, по непонятной для меня самого причине, охватило чувство тревоги... Он вошел... Его обычно приветливая физиономия сейчас была бледна и сурова... Серж же взглянул на меня. Не обращая внимания на полицейских, сопровождавших обвиняемого и, впрочем, ничем не проявивших своего недовольства, я протянул Сержу обе свои руки, и он порывисто их схватил.
- Ты подготовил для меня свое досье? - спросил я его. - Если "да", попроси разрешения у председателя суда, чтобы мне его передали.
Он отрицательно качнул головой.
- Но для моей речи, как твоего адвоката?
- О, Тессон! Надеюсь, тебе не придется произносить такой речи!
Ответив на требуемые законом формальные вопросы о собственной личности, которые в самом начале заседания суда задал его председатель, Серж заявил, что ему "пока нечего добавить" по существу рассматриваемого дела.
Он отказался отвечать на вопросы прокурора. А на все высказывания, на все обвинения, на все требования объяснить то или иное он "отвечал" абсолютнейшим молчанием.
Свидетели со стороны обвинения долго не задерживались у барьера, лицевой стороной обращенного к судейскому столу.
Появление у этого барьера Терезы Гароди явно взволновало публику. Немалое число присутствующих бросало при этом в сторону обвиняемого взгляды, полные презрения. Прекрасное лицо мадам Гароди было достаточно знакомо публике из множества газетных публикаций. Все знали, что она оказывала серьезное содействие трудам Ролана Гароди, и что он получал от неё решающую поддержку в труднейшие периоды своей карьеры ученого. Все в достаточной мере знали и об её самоотверженном поведении и терпимости при жизни мужа.
Он направился туда и остановился перед дверью с матовыми стеклами. Он услышал голос, от которого буквально прирос к месту: то был голос мадам Гароди!
- Эти деньги для вас, Моншан, но скажите мне всю правду! Ваше заведение располагалось два года на углу Ла Рош. Вы должны знать Теодору Фарнезе, которая не раз появлялась у старинной виллы. Так вот: женщиной, которая приходила к вам после злодеяния на этой вилле в злополучный вторник (не отрицайте: ваш помощник подслушал ваш с нею разговор), этой женщиной была Теодора Фарнезе. Сколько она вам дала? Я дам вам ещё больше! Но вы должны мне за это обо всем рассказать! Вам известно, кто я? Я жена того несчастного, который был убит там.
- Мариус Моншан будет говорить!
Последнюю фразу произнес Артур. При его неожиданном появлении в комнате, где шла беседа, мадам Гароди встала, узнав друга Сержа. А Мариус, быстро убрав деньги в средний ящик стола, за которым сидел, на все корки обругал незваного "гостя".
Не обращая никакого внимания, на резкий выговор, тот тщательно закрыл за собою дверь, вынул из кармана деньги и положил их на то самое место, где только что находились деньги, полученные от Терезы.
- Еще! - вскричал, не скрывая радости цирюльник.
Что касается мадам Гароди, то она слегка побледнела от неожиданного появления Артура. Она его, конечно, узнала, ведь он бывал на её вилле вместе с Сержем.
Обратившись к Моншану, Артур ему сказал:
- Да! Вот вам еще, но при определенных условиях.
- Каких же? - спросил Моншан.
- Вы видели, как Теодора Фарнезе вышла с виллы у тупика Ла Рош?
- Нет, я этого не видел.
- А видели ли вы, как она входила на виллу?
- И этого я не видел.
- Моншан! - угрожающим тоном произнес Артур. - Вы попали в скверное положение, и малейшая ложь вас погубит.
Тот побледнел и прерывающимся голосом молвил:
- Но, извините, я вам говорю чистейшую правду. В те моменты я не выходил из своей парикмахерской. Из-за редких клиентов я даже частенько подремывал у себя в цирюльне. Так было, должно быть, и в тот проклятый вторник... Но вдруг в мое заведение, разбудив меня, ворвалась какая-то молодая красивая женщина в роскошном одеянии. Признаю, что то была Теодора Фарнезе.
- Когда это произошло?
- Что-то около половины шестого, как показывали мои настенные часы, на которые я взглянул машинально. Бесцеремонная посетительница мне тихо сказала: "Через час вы получите тысячу франков, но поклянитесь, что вы никогда и никому не скажете, что видели меня выходящей из виллы в это время!"
- Мне, - продолжал Моншан, было очень легко поклясться, поскольку, как я уже вам сказал, я не видел её в тот день выходящей и даже входящей на эту виллу.
- А выстрелов из револьвера вы не слышали?
- Нет, так как плотно закусив и кое-что выпив, я до появления этой дамы довольно крепко заснул... Спустя час ко мне зашел невысокого роста мужчина-незнакомец и шепнул мне на ухо: "Я от Теодоры Фарнезе... Вы немедля закроете ваше заведение и покинете Париж, уехав подальше от него". И он протянул мне деньги.
- А вот сейчас случилась ещё одна неожиданность: ко мне пришла мадам Гароди, - рассказывал далее Моншан, - как-то разыскавшая меня в Марселе, и тоже предложившая деньги!
- И вот теперь в свою очередь заявился я, - вставил реплику Артур.
- Еще с деньгами!.. Это меня приятнейшим образом радует, но и начинает несколько пугать: не попал ли я в какую-нибудь передрягу?
В ответ Артур дал понять парикмахеру, что тот будет в полном выигрыше, то есть сохранит все приобретенное, если сумеет держать свой язычок на привязи вплоть до того момента, когда полиция разрешит ему говорить во всеуслышание, что он знает в связи со злодеянием в Пасси. Его тогда попросят повторить на судебном процессе присяжным и главному судье в тех же самых выражениях, которые он только что употребил, что он не видел Теодору Фарнезе, входящей или выходящей в день трагедии с виллы, ибо он, Моншан, спал, когда Теодора Фарнезе внезапно ворвалась в полшестого в его заведение в Пасси, разбудив его и умолив ничего не рассказывать никому и никогда, что она здесь побывала и за умалчивание о её пребывании в парикмахерской обещала щедро вознаградить. Такое вознаграждение он получил через посредство какого-то незнакомца, и решил продать свою парикмахерскую и перебраться в Марсель.
НОЧЬ В ПОЕЗДЕ
Рассказывает Артур
Выйдя с Терезой от Моншана, я предложил ей вернуться в Париж вместе полуночным экспрессом.
Она сразу же согласилась, молча кивнув своей золотистой головкой - без всякого замешательства, только мило покраснев. Я специально пригласил Терезу ехать вместе, потому что знал: один горячий мужчина всегда может заменить другого. Когда женщина согласна. А Тереза была согласна, ей нужен был "утешитель", ибо Серж был далеко.
Около половины двенадцатого ночи мы встретились с Терезой на вокзале. Она была элегантна, при том одета во все черное, как знак траура. Под плащом на мне был коричневый костюм с красным шелковым галстуком, на котором зеленело изображение ящерицы с высунутым язычком - символ счастья и удачи.
Войдя в двухместное купе с узкими белоснежными постелями, расположенными друг против друга, и заперев за собою дверь, мы постояли немного друг против друга молча, потом Тереза сказала:
- Не будем говорить ничего!
Я кивнул и начал её целовать и ласкать тело. У Терезы задрожала её высокая полная грудь. Но мы оба, как говорится, "взяли себя в руки", и, сняв верхнюю одежду, отправились на поздний ужин в соседний вагон-ресторан, открытый, по словам проводника, до часу ночи.
В вагоне-ресторане почти не было клиентов. Мы же с Терезой, слегка и быстро перекусив и выпив, чтоб немного взбодриться, по чашечке крепкого черного кофе и по паре рюмочек приятного, жгущего рот и горло забористого коньячка, вернулись в свое купе.
Когда его дверь за нами закрылась, мило покрасневшая Тереза сказала мне тихо:
- Милый мой! Выйди пока в коридор, чтоб я могла привести себя в должный вид со всей своей косметикой.
Действительно, через пять-семь минут она трижды слегка постучала в дверь из купе.
Ночной экспресс мчался, в Париж почти без промежуточных остановок. Вернувшись в наше купе, я увидел Терезу, стоящую лицом к двери, в полупрозрачной ночной сорочке длиной до пят (тоже черного цвета). Своими небесно-васильковыми очами она глядела мне прямо в глаза. Легкие темные круги у её глаз теперь исчезли. В купе ещё горел верхний свет; к нему же Тереза зажгла ночничок у постели слева. Обернувшись к двери купе, я запер её двойным поворотом ключа. Тут же сбросил с себя всю одежду на постель справа с не зажженным ночничком.
Прильнув ко мне всем своим телом, она прошептала: "Делай со мной, что хочешь, но не грубо!" И, словно кусаясь, впилась в мои губы пылким поцелуем. И в каком-то исступлении прижала меня к своей груди. От желания я задыхался. Ласково обнимая и расцеловывая её трепещущее от желания тело, я поднял её на руки и нежно растянул на постели с горящим ночничком.
Ничто не могло бы сравниться с белизной и пышностью её форм. От её пылающего лица, от рассыпавшихся золотистых волос, от округлостей её грудей, от бедер и колен, розовевших сквозь сорочку, веяло величием нагой женщины (сорочку она тут же сбросила). Поласкав, руками и губами её чувственное тело, я раздвинул её ножки.
Мы оба изнемогали от избытка блаженства, от которого, как от опьяняющего аромата цветов, сладостно кружилась голова...
...Ночь в купе дышала покоем, несмотря на стук вагона по рельсам. Я присел на постели, держа в объятиях Терезу. Мы что-то говорили, обменивались восклицаниями, шептались. Бессвязный, взволнованный диалог. Как описать тебя, о радость от такой женщины!
ПРЕДМЕТ, БЛЕСТЕВШИЙ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ
Рассказывает Тессон
Вернувшись из своей поездки в Марсель, Артур подробно рассказал обо всем Сержу. И тот решил его послать ещё раз, на пустовавшую виллу в Пасси... По его просьбе поехал туда опять и я, прихватив с собою своего старшего клерка, который мог бы, в случае необходимости, послужить нам дополнительным свидетелем. Со своей стороны, мадам Гароди привезла профессора Виару, одного из немногих друзей Ролана Гароди.
В два часа ночи, при ярком полнолунии, мы все собрались в гостиной на втором этаже "Павильона Свиданий". Мы поднялись туда по "парадной" лестнице, на нижних ступеньках которой, следовавший впереди Артур с электрическим фонариком, внезапно остановившийся, нагнулся и что-то вроде бы подобрал.
Потом мы побывали и в подвальном помещении, служившем кухней, а также буфетной. Я уловил взгляд Артура уставившийся на какую-то секунду на ряде стаканчиков для коньяка, выстроившихся на полке буфета, дверцу которого он при мне открыл.
Мое внимание вдруг привлек один из этих стаканчиков, находившийся на полке. Но в отличие от них, стоявших донышком на полке, он был повернут краями вниз. Возможно, кто-то из него пил коньяк, и чисто машинально поставил его так.
Я раздумывал недолго, но Артур уже ушел из подвала. Через минут десять мы всей нашей компанией вновь очутились в гостиной. И тут-то Артур поразил всех своей находкой. Он вынул из кармана так называемое "кольцо рабства", которое, по его словам, поднял из промежутка между разошедшимися плитками в низу "парадной" лестницы, когда мы только вошли в дверь виллы. То была драгоценность, которую некоторые дамы носят на лодыжке.
Находка Артура представляла собой двойной круг в форме змеи, пружинистый и вполне могущий растянуться и оторваться, если только им хоть чуть-чуть зацепить за какую-то неровность лестницы "из-за резкого движения ног его владелицы, быстро спускавшейся, и спешащей", - объяснил нам Артур спокойно, тогда как все остальные из нашей компании опешили, ибо в этом "кольце рабства" в форме змеи мы углядели бриллиантовую головку и рубиновые глаза!
При этом мадам Гароди почему-то побледнела, а я буквально ликовал в душе: ведь подобное кольцо я видел на лодыжке Теодоры Фарнезе в злополучном казино летом в Довилле.
- Хорошо, - произнес Артур, адресуясь к мадам Гароди, - что мы пришли сюда в эту лунную ночь. Едва открыв дверь передней, я заметил что-то блестевшее в тени. А теперь двинемся отсюда, нам, по-моему, здесь больше нечего делать.
- С подобной драгоценностью тебе остается ныне передать её Сержу, а ему только явиться к следователю, - воскликнул, не удержавшись, я, - так как все теперь достаточно прояснилось! Тем более после твоей поездки в Марсель.
Однако на следующий день я не смог с ним встретиться: Артур вновь куда-то исчез...
МИСТРАЛЬ
Рассказывает Серж
Поскольку следствие затягивалось, мой адвокат Тессон испросил для меня разрешение покинуть Париж, но не выезжать за пределы Франции, за исключением Швейцарии. Сумму залога пришлось удвоить. Я знал, что произошло между Терезой и Артуром и не возражал против этого, но и не хотел, чтобы Тереза совсем отдалилась от меня по разным причинам. В поездку я пригласил её с собой.
И вот я в пути, в пути вместе с Терезой.
Нескрываемая радость сверкнула искоркой в её глазах, когда я предложил ей место в своей "Мегано", новейшей марки этой машины.
Моя машина подъехала к дому Терезы около трех с половиной ночи. Весь дом, естественно, давно спал. Она своим ключом отперла входную дверь, и вот Тереза и я - в её спальне. Прежде всего, мы обнялись и расцеловались. Затем, выпив по паре рюмочек коньяка (Тереза принесла его вместе с рюмочками из расположенной на том же втором этаже буфетной), чтоб "взбодриться" до августовского парижского рассвета, мы быстро разделись донага и бросились в объятия друг друга. Утолив вместе первый порыв страсти, я тихо сказал своей подруге:
- Я возьму тебя с собой, если ты можешь и хочешь, когда на рассвете сяду в свой "Мегано". Ведь нам надо во что бы то ни стало разыскать эту проклятую Теодору Фарнезе. Я еду пока что на юг Франции. Ты сможешь поехать со мной до Арля. Там мы проведем с тобою одну-две ночи, а потом ты поездом вернешься в столицу. Согласна?
- Конечно! - ответила она, без малейшего колебания.
До рассвета ещё оставалось три часа, и мы вновь и вновь исторгали из себя страстные ласки, стараясь, чтоб не пропадало даром время, и подремывая в их перерывах.
- Да, темперамент у тебя, как кипяток! - шепнул я на ушко Терезе.
Нас разбудил будильник в половине седьмого. Над августовским Парижем поднимался в дымке тумана рассвет. Тереза быстро собрала и уложила в чемодан все необходимые ей в путешествии вещи. Мои с вечера лежали в багажнике машины.
Естественно, уставшей и не выспавшейся Терезе я сказал, что отъехав на полсотни километров от столицы, мы остановимся в какой-нибудь приличной гостинице, там как следует позавтракаем и поспим. И в том и другом я, безусловно, тоже нуждался.
Почему мы с Терезой едем именно в Арль, хотя должны бы были отправиться сразу в Марсель?
Я решил въехать в Марсель из близкого от прованской столицы Арля. Я никогда ещё не бывал в этом городке, где сохранилось множество свидетельств древнеримского владычества - арены, руины античного театра и т. п. Любопытно было в том краю и то, что в Х-ХII веках существовало Арльское королевство. Невдалеке от Арля родился замечательный французский писатель Альфонс Доде - автор знаменитой сатирической трилогии о Тартарене из Тараскона. Доде воспел родной ему Прованс во многих своих произведениях, в том числе "В письмах с мельницы". В этот сборник рассказов вошла и трагическая "Арлезианка", рисующая провансальских крестьян людьми больших чувств, носителями подлинно человеческой морали. Читая "Письма с мельницы", физически ощущаешь дыхание мистраля, раскаленный воздух, звенящий тысячами стрекоз, слышишь, как трещит парусина на крыльях ветряных мельниц, видишь белые от пыли вязы, склонившиеся над залитой солнцем дорогой.
Я объяснял все это в дороге Терезе, и она тут же вспомнила свое случайное любовное свидание в одном из отелей Арля с каким-то молодым ухажером. В Арль мы добрались через пару ночей, проведенных в попутных отелях. Этот древний городок стоял на пути мистраля, очень сильного холодного северо-восточного ветра, дующего по долине Роны с заснеженных Альп до средиземноморского побережья Прованса и Лангедока. Сила мистраля была такова, что в том же Арле деревья так и дрожали в согбенном виде в направлении дующего дальше на юг ветра.
И мы рады были поскорее укрыться в каком-либо "теплом" отеле, въехав в Арль к самому вечеру. Вполне приличный отель очень быстро нашелся, но и его стены содрогались от мистраля. Мы с Терезой плотно поужинали, выпили крепкого черного кофе и несколько рюмочек коньяка. В нашем уютном номере окна были закрыты ставнями, но и здесь слышался вой мистраля.
Нетрудно представить себе, какою сладостной была эта ночь. Несмотря на завывания ветра, согретые коньяком, мы улеглись в постель нагими, не закрывшись даже пуховым одеялом, а лишь отбросив его на ближайшее кресло. Наши взаимные ласки казались ещё более жгучими среди бушевавшей за стенами гостиницы настоящей бури.
Я проснулся утром около девяти часов. Тихонько встал с постели, на которой мы укрылись пуховым одеялом по завершении наших любовных "игр". Я старался не разбудить Терезу, спавшую на правом боку, с разметавшимися на верху подушки своими золотистыми кудрями, с высунувшейся из-под одеяла левой рукой.
На цыпочках, естественно, в халате я вышел из нашего номера. Заказал в номер из ресторана традиционный французский завтрак. Прошло 10-15 минут, и в нашу комнату постучал официант, катя на тележке все необходимое с добавкой в виде бутылки сухого красного вина.
От этого стука Тереза и пробудилась, нырнув головой под одеяло. Когда официант ушел, пожелав нам приятного аппетита, нагая Тереза буквально выскочила из постели и надела пижаму, сладко позевывая.
- Подожди минутку! Я - мигом! - молвила она и пошла в ванную.
Появилась она оттуда с посвежевшим лицом, ярко сияющими небесно-васильковыми глазами, с по-прежнему разметавшимися - теперь уже до бедер - золотистыми волосами, с бурно вздымающимися грудями на сверкающем белизной роскошном теле. Все в ней так и звало к сладостным объятиям.
Так же нагой, как и наш прародитель Адам, я на пороге распахнутой двери ванной жадно схватил Терезу в свои объятия и повалил на наше ложе, остывающее от продолжающего завывать свирепого мистраля. Она вся дрожала от нетерпения, когда я расцеловывал её груди, гладил её девичий животик, чарующие ножки, зарывался головой в копну её ароматных волос. Она вся отдалась адовому пламени желания. Словно "закусив удила", как мчащийся галопом конь, учащенно дышащая, открывающая отдохнувшее лоно, пронзаемая и затопляемая мужской плотью. Мгновениями мы оба впадали в сладостное забвение, проваливались в какую-то темень, исторгая друг у друга наслаждение.
Около полудня, я сделал по телефону заказ в ресторане приютившей нас гостиницы, и в скоре нам подали в номер второй завтрак, а также два виски. Терезе, до сей поры не пробовавшей шотландское виски, оно так пришлось ей по вкусу, что потребовалось "повторить".
Лежа в моих объятиях на нашем ночном ложе, захмелевшая от непривычного виски, но совершенно ясно мыслящая, Тереза шепнула:
- Открою тебе два своих женских секрета... Во-первых, как это и не странно, у меня есть взрослая дочь, зачатая мною (когда Ролан меня совсем забросил) от своего второго любовника, известного американского писателя. Зовут её Анна. Росла, жила и воспитывалась в одном из пансионов на берегу Женевского озера в Швейцарии. Сейчас ей девятнадцать лет, и она успела выскочить замуж, там же - в Женеве, - с год тому назад, за вполне достойного тридцатилетнего преуспевающего дельца. Его отец - крупный банкир, и, вообще говоря, это очень приятное семейство. Моя дочь счастлива. А на их свадьбе я, конечно, присутствовала.
Тут Тереза остановилась, и, выскользнув из моих объятий, подошла к столу и прямо из горлышка допила оставшегося от первого завтрака сухого красного вина. Мгновенно вернувшись в постель, она смущенно рассмеялась:
- Это для храбрости, чтоб спокойнее рассказать, какой у меня для тебя второй сюрприз!
С минуту помолчав, продолжила:
- Я консультировалась в Париже у опытного гинеколога. Так вот: я с месяц забеременела от тебя, должно быть, в первую же "нашу ночь"! Рожать мне сейчас - увы! - поздновато. Буду делать аборт. Во Франции он опять вне закона. Зато в той же Швейцарии это плевое дело, например, в Цюрихе. Были бы только деньги, а их у меня предостаточно... Жаль, до слез жаль, что я не смогу родить тебе нашего ребенка... Но постой: закажи-ка целую бутылку шотландского... Мне с горя хочется - впервые - отчаянно напиться!.. А пока его принесут, возьми меня ещё разок.
И Тереза с ещё большим желанием отдалась вся мне, постанывая от наслаждения.
- Милая моя! - сказал я ей после того, как, не вылезая из постели, мы вновь хлебнули шотландского виски. - Мне тоже очень жаль, что у нас с тобою не будет ребенка. Но твое решение правильно. Я сам отвезу тебя на машине в Цюрих...
Не одну, а три упоительных ночи провели мы с Терезой в Арле.
Утром мы отправились в столицу Швейцарии, Цюрих. Там Тереза легла в клинику известного и весьма опытного специалиста по абортам. У неё все, как и следовало ожидать, прошло как надо, и уже через несколько дней Тереза выписалась из клиники.
Я привез Терезу из клиники прямо в тот отель, где снял номер сразу же после нашего прибытия в Цюрих. Она позволила себе передохнуть от наших любовных утех и после удачно осуществленного аборта ещё несколько ночей.
Спала она ночью, как убитая. Также спал и я, но проснулся раньше нее. Я заказал в номер завтрак, попросив приготовить не на немецкий манер (Цюрих входил в германоязычную "зону" трехъязычной Швейцарии), а на традиционный французский, подав его к часу дня.
...И вот мы в Женеве, у самой французской границы. Без какого-либо труда разыскали виллу Анны и её мужа Альбера Дюбрей. Высадил Терезу за несколько сот метров от роскошного обиталища супругов Дюбрей. Распрощались мы с Терезой в машине.
Моя девочка ещё раз поцеловала и обняла меня. Приведя в порядок свое одеяние, она вновь прижалась ко мне своей высокой, бурно дышащей грудью:
- Только зря не задерживайся в Марселе, милый! Как только найдешь Теодору, замани её в Париж любым способом, чтоб она предстала перед судом за свое злодеяние... Я с тоскою буду считать дни нашей - увы! - неизбежной разлуки.
Слезинки потекли из её небесно-васильковых глаз на побледневшие щеки:
- Я буду с нетерпением тебя ждать!
Она, наконец, оторвалась от меня, вышла на тротуар. Обернувшись и пытаясь улыбнуться, помахала мне рукой.
Я самым тщательнейшим образом обследовал не только франкоязычную, но и итало-язычную области Швейцарии. Нигде и не намека на нужный мне след, ни единой зацепки... А, может, все-таки Теодора в Марселе?
И вот я уже в Марселе.
Когда я вечерами бродил по городу, прекрасному своими зелеными бульварами, то установил, что он изобилует проститутками. Одна из них, роскошная двадцатипятилетняя красотка, выходила вечерком на "промысел" почти что в полном, хоть и не домашнем, "дезабилье": у неё из выреза блузки торчали обнаженные до основания и многообещающие высокие пышные груди, да под её юбкой не было даже фигового листка Евы, не говоря уж о каких-то трусиках. Так сказать, в "боеготовности № 1"! Всегда и при любых обстоятельствах готовая отдаться мужчине на ещё зеленой травке, вместо банальной кровати, где-нибудь за кустами парка.
Видя меня не раз прогуливающимся по бульвару и не клюющим на все её соблазнительные уловки и прямые призывы к соитию, она как-то спросила: "Кого ты ищешь? Скажи. Может, я смогу тебе помочь?! Ты только заплатишь мне за ночь, будто бы проведенную со мной в постели".
Я реагировал немедля:
- Просплю в твоих объятиях всю ночь и заплачу за неё сколько скажешь. Узнай только, где я могу увидеть Теодору Фарнезе! Она мне очень нужна по важному делу.
Красотка кивнула головой:
- Приходи сюда же завтра в это же время, и я все тебе объясню!
И она, действительно, мне "все объяснила". И в любовной усладе она оказалась очень опытной женщиной. И не отказалась от денег. И сказала, где и когда я сумею увидеть наедине Теодору Фарнезе.
- А завтра ты не захочешь опять меня? - спросила перед рассветом Евангелина.
- Еще как захочу! Если мои дела мне не помешают, встретимся ещё раз в тот же час!
Я потратил ещё не один день, а целых три, пока не добрался непосредственно до Теодоры Фарнезе и застал её наедине.
Пылкая, как извергающийся лавой вулкан, Евангелина заставила меня невольно отклониться от основной нити моего повествования... Больше отклоняться мне уже было нельзя, хотя и сама Теодора Фарнезе совершенно прозрачно намекала на такую возможность. Но благодаря моей Евангелине я кое-как сумел устоять перед Теодорой - определенно хотевшей разделить со мною ложе. Но нужные мне сведения я от неё получил.
Вскоре я снова был в Париже, собрав в результате своей поездки все необходимые данные, чтобы разоблачить убийцу моей Иваны.
СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО
Рассказывает Тессон
...Когда в день суда я приехал во Дворец Правосудия, перед ним собралась небольшая толпа любопытных парижан.
После выполнения формальностей председатель суда произнес:
- Введите обвиняемого!
Среди собравшейся в зале публики произошло движение любопытства.
Меня же, по непонятной для меня самого причине, охватило чувство тревоги... Он вошел... Его обычно приветливая физиономия сейчас была бледна и сурова... Серж же взглянул на меня. Не обращая внимания на полицейских, сопровождавших обвиняемого и, впрочем, ничем не проявивших своего недовольства, я протянул Сержу обе свои руки, и он порывисто их схватил.
- Ты подготовил для меня свое досье? - спросил я его. - Если "да", попроси разрешения у председателя суда, чтобы мне его передали.
Он отрицательно качнул головой.
- Но для моей речи, как твоего адвоката?
- О, Тессон! Надеюсь, тебе не придется произносить такой речи!
Ответив на требуемые законом формальные вопросы о собственной личности, которые в самом начале заседания суда задал его председатель, Серж заявил, что ему "пока нечего добавить" по существу рассматриваемого дела.
Он отказался отвечать на вопросы прокурора. А на все высказывания, на все обвинения, на все требования объяснить то или иное он "отвечал" абсолютнейшим молчанием.
Свидетели со стороны обвинения долго не задерживались у барьера, лицевой стороной обращенного к судейскому столу.
Появление у этого барьера Терезы Гароди явно взволновало публику. Немалое число присутствующих бросало при этом в сторону обвиняемого взгляды, полные презрения. Прекрасное лицо мадам Гароди было достаточно знакомо публике из множества газетных публикаций. Все знали, что она оказывала серьезное содействие трудам Ролана Гароди, и что он получал от неё решающую поддержку в труднейшие периоды своей карьеры ученого. Все в достаточной мере знали и об её самоотверженном поведении и терпимости при жизни мужа.