Страница:
На мое счастье, рука соскальзывает. В зеркало я вижу, что он подбегает к своей машине.
Болла создана не для участия в гонках. Нечего и пытаться. Спокойно еду к улице Хьельсос. Когда появляется красный автобус, я пристраиваюсь к нему. Получается что-то вроде кортежа. Автобус. Болла. «Рейнджровер».
На стоянке автобусов возле тупика между улицами Хьельсос и Лофтхюс я пристраиваюсь за автобусом в узком месте с односторонним движением. Здесь я внезапно торможу. И с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как шлагбаум отсекает от меня «рейнджровер».
II
1
2
Болла создана не для участия в гонках. Нечего и пытаться. Спокойно еду к улице Хьельсос. Когда появляется красный автобус, я пристраиваюсь к нему. Получается что-то вроде кортежа. Автобус. Болла. «Рейнджровер».
На стоянке автобусов возле тупика между улицами Хьельсос и Лофтхюс я пристраиваюсь за автобусом в узком месте с односторонним движением. Здесь я внезапно торможу. И с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как шлагбаум отсекает от меня «рейнджровер».
II
Святой Ларец
1
– Не может быть! Малыш Бьорн! Это ты?
Постарела. Грета всегда производила впечатление очень немолодой (хотя слово «зрелая», пожалуй, будет более уместным). Но она принимала свой возраст с врожденным достоинством. Когда мы познакомились, она лихо зачесывала посеребренные сединой волосы и носила облегающую юбку и черные ажурные чулки. Сейчас я вижу, что за последнее время она сильно сдала. Глаза по-прежнему горят, но на худом лице отчетливо проступили морщины и пигментные пятна. Дрожащие руки с тонкими пальцами похожи на коготки крохотного воробья. Седые волосы заметно поредели. Она чуть склоняет голову набок. «С тех давних пор прошло немало…» – задумчиво произносит она. Голос надтреснутый, нежный. Когда-то давно я был в нее влюблен.
Улыбка та же, что и раньше, и взгляд тот же, но очарование пропало. Она отступает в сторону и впускает меня.
Квартира ничуть не изменилась: огромная, забитая мебелью, темная, наполненная терпкими ароматами. Комнаты, комнаты, комнаты. Необыкновенно широкие двери. Лепнина на потолке. На комодах и узких полках фигурки библейских персонажей. Моисей на горе Синай. Мария с Иисусом у яслей. Нагорная проповедь. Распятие Христа. В маленьких плетеных креслицах из лыка сидят медвежата и куколки с неподвижными фарфоровыми личиками. Возможно, именно они напоминают Грете Лид-Вэйен о детстве, о котором она отказывается говорить. Кажется, у нее нет родственников. Во всяком случае, она ни с кем не поддерживает близких отношений. Грета заполнила пустоту жизни наукой. И мужчинами. Повсюду книги. Она замуровала себя в своей квартире в престижном районе Фрогнер и наслаждается одиночеством.
Она ведет меня в гостиную. Проходим мимо спальни. Через приоткрытую дверь видна неприбранная постель. Чужие постели смущают меня. Я отвожу взгляд.
Грета изменилась. Теперь она пожилая дама. Даже походка стала шаркающей.
Со стула спрыгивает кошка и исчезает под роялем. Я терпеть не могу кошек. А они не любят меня.
Грета кивает на плюшевый диван:
– Надо бы предложить тебе чего-нибудь выпить… – Она грузно опускается на стул.
Что-то случилось, я это чувствую. И все-таки не осмеливаюсь спросить.
Она смотрит на меня. С грустной улыбкой. Старинные настенные часы громко бьют два.
– Мне нужна помощь. – Я с трудом подавляю чихание. От кошачьей шерсти свербит в носу.
– Я так и подумала. Ты не ходишь по гостям без дела.
В ее словах мне слышится мягкий укор, но, возможно, она лишь констатирует факт или намекает на вечер двенадцатилетней давности, когда я набрался храбрости и признался ей в любви. Мне было двадцать. Ей много за пятьдесят. Я всегда был со странностями.
– Я постарела? – спрашивает она.
Я никогда ей не врал. Поэтому сейчас молчу. Возраст всего лишь точка на хронологической прямой. В восемьдесят шесть лет математик Кэтлин Оллереншоу разрешила древнюю математическую задачу «магический квадрат». В каком направлении ни складывай, получается всегда тридцать:
Не дождавшись ответа, Грета с тоской вздыхает.
– Я больна, – без обиняков сообщает она. – Рак. Уже два года. Благословляю каждый день жизни.
Я беру ее за руку. Впечатление такое, словно я прикасаюсь к холодной руке мертвого ребенка.
– Врач считает, что я терпеливая, – произносит она.
– Очень больно?
Она пожимает плечами, что может означать и «да» и «нет». Потом говорит:
– Душа болит. – Я сжимаю ее пальцы. – Так в чем же проблема? – Она переходит на деловой тон и отнимает руку. В голосе появляются нотки авторитарности, которые были свойственны ей во времена профессорства. Семь лет назад она завершила свою преподавательскую деятельность. – Поговорим о ней.
– Если ты плохо себя чувствуешь, то я не буду…
– Нонсенс!
– Я подумал…
– Малыш Бьорн! – Она направляет на меня пронзительный взгляд.
Я не знаю, как начать. Она помогает:
– Я слышала, ты участвуешь в раскопках в монастыре Вэрне?
Как и в университетские времена, она все обо всех знает.
– Мы кое-что нашли, – неуверенно говорю я. Но опять попадаю в тупик. Ищу нужные слова. Наконец меня прорывает. – И я пытаюсь понять, что произошло!
Смысла в моих словах никакого.
– Что нашли? – спрашивает она.
– Ларец.
Она выжидающе смотрит на меня:
– И что?
– Золотой.
Она наклоняет голову:
– Мир велик!
– Профессор Ллилеворт сбежал с ним.
Она молчит. Ей следовало бы засмеяться. Покачать головой. Но она молчит. Потом начинает кашлять. Сначала осторожно, потом громко, с надрывом. Кажется, что легкие бьются о стенки грудной клетки. Она прижимает ладонь ко рту. Когда припадок кончается, она некоторое время сидит неподвижно, пытаясь отдышаться. Не смотрит на меня. Это хорошо. Так она не может увидеть моих глаз.
Она кашляет и несколько раз отхаркивается. Деликатно вынимает носовой платок и сплевывает в него.
– Извини, – шепчет она.
Я все это время наблюдаю за дремлющей под роялем кошкой. Когда я был самым прилежным студентом Греты и одновременно ее поклонником, я выполнял для нее все поручения по дому. Тогда у нее был кот Люцифер. Вряд ли это тот же самый кот. Хотя он и похож на прежнего кота необыкновенно.
– Ларец подлинный? Старинный? – спрашивает она.
– Совершенно точно.
– Его не подбросили?
Я качаю головой. Иногда мы, археологи, так развлекаемся. Подбрасываем в культурный слой какой-нибудь современный предмет. Например, пульт от телевизора к сокровищам доисторического вождя или французскую булавку к обломкам керамики и наконечникам стрел.
– Грета, ларец древний. А кроме этого, – я смеюсь, – мы ведь говорим о раскопках профессора Грэма Ллилеворта. Кому придет в голову подшучивать над ним!
Грета тоже смеется.
– И он знал, что именно мы ищем, – продолжаю я. – Он знал, что ларец лежит где-то там. Он знал, что мы его найдем. Знал!
Она некоторое время обдумывает мое утверждение.
– Ты считаешь, он хочет украсть ларец? Чтобы продать подороже? – Ее голос дребезжит из-за мокроты в горле.
– Такая мысль тоже приходила мне в голову. Но все не так просто!
– Вот как?
– Здесь замешан отдел древностей.
Она смотрит на меня с неодобрением.
– И похоже, что директор Инспекции по охране памятников тоже, – добавляю я.
Она сощурилась. Наверняка думает, что бедняга Бьорн рехнулся.
– Я уверен, Грета!
– Да-да.
– И не сошел с ума!
Она улыбается:
– Тогда расскажи, зачем им все это.
– Я не знаю, не знаю…
– Ну а почему…
– Может быть, заказная кража? – перебиваю я. Вдруг Ллилеворт входит в международную банду, занимающуюся кражей произведений искусства.
Она холодно смеется:
– Грэм? Он слишком эгоистичен, чтобы стать частью чего бы то ни было! Тем более членом банды. – В восклицании звучит горечь.
– Ты с ним знакома?
– Я… сталкивалась с ним.
– Э-э… В экспедициях?
– В том числе. И еще в Оксфорде. Двадцать пять лет назад. Почему ты его подозреваешь?
– Он собирался тайно вывезти ларец из Норвегии.
– Не может быть! Он наверняка всего лишь…
– Грета! Я знаю его планы!
– Почему ты так уверен?
Я инстинктивно понижаю голос:
– Потому что подслушал. – Выжидаю, пока смысл слов дойдет до нее.
– Я слышал, как он договаривался с профессором Арнтценом.
С потерянным видом она качает головой:
– Это похоже на Грэма. А ты, судя по всему, вообразил себя одним из братьев Харди[20].
– Я всего лишь пробую понять.
– Что именно?
– Откуда Ллилеворту было известно, что ларец запрятан в руинах восьмисотлетнего октагона[21] среди норвежских пахотных полей?
Глаза Греты расширяются, и я чувствую, что тону в их бездонной глубине.
– Боже милосердный!
– Что такое?
– Октагон?
– Да. Мы уже частично вскрыли его.
– Я считала, что его не существует.
– Но ты знала о нем?
У нее начинается новый приступ кашля. Я наклоняюсь вперед и стучу ее по спине. Лишь через несколько минут ее дыхание выравнивается.
– Как ты? – спрашиваю я. – Вызвать врача? Хочешь, я уйду?
– Расскажи про октагон.
– Мне известно совсем мало. Никогда раньше не слышал об октагоне на территории монастыря Вэрне.
– В норвежских источниках об этом, вероятно, ничего нет. Но в зарубежной литературе об иоаннитах и о ранних христианских легендах кое-что есть.
Выходит, в свое время я пропустил важную лекцию. Я спрашиваю:
– Как ты думаешь, профессор Ллилеворт знал об октагоне?
– Похоже на то. – Она произносит это лукаво и даже кокетливо.
– Почему он ничего не сказал? Почему скрыл от нас?
– Это вряд ли было тайной. Или ты спрашивал?
– Он говорил, что мы ищем круглый замок. И ни слова об октагоне.
Она устало кивает, как будто разговор ей надоел. Складывает руки.
– А что профессор Арнтцен?
Я смотрю в сторону.
– Малыш Бьорн?
– Я этого с ним не обсуждал.
– Почему?
– Он один из них.
– Один – из – них? – Она явно сомневается.
Я смеюсь, потому что понимаю абсурдность собственного заявления, и осторожно кладу ладонь на ее руку:
– Я сам все слышал!
– Профессор Арнтцен и профессор Грэм Ллилеворт! Грабители могил? Обыкновенные грабители могил? – Она закрывает глаза с мечтательной улыбкой.
– Чему ты улыбаешься?
– Это самая удивительная часть твоей истории.
– Почему?
– Твой отец и Грэм учились в Оксфорде. В семидесятые годы. Вместе со мной. Грэм и Биргер были закадычными друзьями.
Я откидываюсь на спинку дивана. За окном на провод села ласточка. Сидит, раскачивается. Потом улетает.
– Разве тебе об этом не рассказывал Трюгве Арнтцен? – спрашивает Грета. – Или Ллилеворт?
– Вероятно, забыли. Я помню, что папа учился в Оксфорде. Но не знал, что в одно время с Ллилевортом.
– Именно твой отец познакомил Грэма Ллилеворта и Трюгве Арнтцена.
– Значит, папа и Ллилеворт учились вместе?
– Они вместе написали довольно интересную книгу.
Я замер.
– Она у тебя есть?
Грета показывает на стеллаж.
Я медленно поднимаюсь, подхожу к полкам и провожу пальцем по корешкам книг.
– Третья полка, – подсказывает она. – Рядом с атласом. Черный корешок.
Я вынимаю книгу. Толстенная. Бумага пожелтела и стала ломкой.
На обложке по-английски написано: «Сравнительный социально-археологический анализ интерконтинентальных сокровищ и мифов. Биргер Белтэ, Чарльз де Витт и Грэм Ллилеворт. Оксфордский университет, 1973».
– О чем здесь речь?
– О том, что некоторые клады, обнаруженные археологами, были довольно точно описаны в древних религиозных мифах.
Интересно, почему мне никогда не показывали этого исследования. Ведь после смерти отца в доме должно было остаться хотя бы несколько экземпляров.
Я листаю книгу. На второй странице вижу посвящение, которое залито черной тушью. Подношу бумагу к свету: «Авторы хотели бы выразить глубочайшее уважение и благодарность своим научным консультантам Майклу Мак-Маллину и Грете Лид-Вэйен».
Я с изумлением смотрю на Грету. Она подмигивает мне в ответ.
На странице 54 я читаю раздел о находке свитков Мертвого моря в Кумране. А на странице 466 – это не какая-нибудь брошюра, а огромный научный труд – я обнаруживаю объемную сноску, в которой проводятся параллели между сокровищем Хона, найденным в Верхнем Эйкере в 1834 году, и артефактами из захоронения Аджиа Фотиа на Крите. Ищу в указателе монастырь Вэрне, но там его нет. И вдруг замечаю ссылку: «Варна. С. 296–301».
Глава называется «Октагон Варна: Миф о Ларце Святых Тайн».
Пока я листаю страницы, из книги выпадает закладка. Это визитная карточка. Старомодная, респектабельная. «Чарльз де Витт. Лондонское географическое общество». Машинально засовываю визитку в карман и продолжаю просматривать главу.
Я всегда читал быстро. И в течение нескольких минут я успеваю пробежать глазами текст, пересказывающий легенду о восьмигранном храме – октагоне, который орден иоаннитов построил специально для сохранения одной реликвии. Если я правильно понял, она представляла собой божественное послание, созданное то ли еще при жизни Христа, то ли в эпоху Крестовых походов. Все это очень непросто, – возможно, я что-то перепутал. Я слишком торопился.
– Можно взять ее на некоторое время? – спрашиваю я, держа книгу в руке. – Я хочу прочитать внимательно.
– Да-да, – поспешно соглашается Грета. Как будто рада избавиться от книги.
– Расскажи все, что знаешь, – прошу я.
Грета умиротворенно подмигивает и откашливается. Дрожащим голосом она начинает рассказ о крестоносце, который передал некую реликвию ордену иоаннитов в Иерусалиме в 1186 году. Эта реликвия позже получила название Ларец Святых Тайн. Иоанниты получили от папы Клеменса III приказ не только охранять ларец, но и спрятать его от разбойников, крестоносцев и рыцарей, от епископов, пап и королевских особ. Когда на следующий год Саладин занял Иерусалим, а иоанниты бежали, то следы ларца затерялись. У искателей приключений и охотников за счастьем, пытавшихся разыскать сокровище, была только одна зацепка: Святой Ларец спрятан в октагоне.
– В монастыре Вэрне? – спрашиваю я язвительно.
Она сидит откинувшись и наблюдает за мной. На лице выражение превосходства.
– А почему бы и не в монастыре?
Я не могу удержаться от смеха.
Она хлопает меня по коленке:
– Малыш Бьорн, я знаю, о чем ты думаешь. Ты всегда был нетерпеливым, недоверчивым, скорым на выводы. Чему я учила тебя в университете? Разве я тебя не учила совмещать скепсис с фантазией? Понимание с удивлением? Сомнение с доверчивостью? Надо вслушиваться в мифы, легенды, сказки, предания. Не потому, что они и есть истина, Малыш Бьорн. А потому, что они сложились на основе какой-то другой, более древней истины.
Сила голоса и взгляд пугают меня. Кажется, сейчас она вручит мне ключи от вечной жизни, а затем исчезнет в облаке дыма и искр. Но она не делает ни того ни другого. Она наклоняется вперед и берет леденец из чашки на столе. Кладет в рот. Я слышу, как он перекатывается у нее между зубами.
Склоняет голову набок.
– Монастырь Вэрне – вполне подходящее место для святыни. Он расположен очень далеко от Святой земли. Норвегия была окраиной цивилизации. Историки так и не смогли объяснить, зачем это вдруг иоанниты заложили монастырь в Норвегии в конце двенадцатого века.
Она задумчиво качает головой:
– Если вы действительно нашли октагон, Малыш Бьорн, и если вы действительно нашли ларец…
Конец фразы повисает в воздухе.
– Что было в ларце? – спрашиваю я.
– В том-то и весь вопрос. Что в ларце?
– Ты не знаешь?
– Избави бог, не имею ни малейшего представления. Слухов было много. Договорились даже до того, что Меровинги[22] спрятали там сокровища немыслимой ценности. Золото и драгоценные камни, которые Церковь и королевский род собирали столетиями…
– Ну уж извини, – прерываю я ее глубоким деланым вздохом. – Спрятанные сокровища? Ты когда-нибудь слышала хоть об одном человеке, который нашел сокровища?
– Может, они ждут своего часа?
– Романтика Индианы Джонса!
– Малыш Бьорн, – она презрительно складывает губы, и я сразу догадываюсь, о чем сейчас пойдет речь, – я передаю слухи, которые циркулировали в академических кругах десятки лет. Я не доверяю им. Но и не отвергаю их полностью, как это делает один мой юный знакомый.
– Так что говорят эти слухи? – Я выплевываю это слово, как гнилую черешню.
– Есть какая-то карта. И какая-то генеалогия. Зашифрованные тексты. Я не знаю всех деталей. История началась в прошлом столетии на юге Франции, в деревне Рене-ле-Шато. Один молодой священник стал приводить в порядок церковь, в которую был направлен служить. Во время реставрации он нашел пергаментные свитки и, по слухам, разбогател. Невероятно разбогател. Никому так и не удалось выяснить, что же такое он обнаружил, но говорят, рукописи хранили непостижимую тайну.
– Которая гласит?..
– Если бы я знала ее, Малыш Бьорн, это вряд ли было бы тайной, ведь так? Были разговоры о религиозных мифах. Будто бы он нашел лист Священного договора, и это вполне возможно, поскольку новое здание строилось на руинах древнехристианской церкви шестого века. Некоторые верили, что обнаружены оригиналы библейских текстов. Говорили о генеалогиях, историях древних родов. А кое-кто попросту считал, что священнику достались карты средневековых кладов.
– И при чем же тут монастырь Вэрне?
– Почем я знаю? Вдруг сокровище спрятано на территории монастыря. Или ларец содержит указания для дальнейших поисков.
– Грета, – вздыхаю я и смотрю на нее глазами растерянного медвежонка[23].
– Евангелие Q! – восклицает она вдруг.
– Что-что?
– Евангелие Q! – повторяет Грета.
Я ничего не понял.
Она продолжает:
– Не то чтобы я все знала. Это лишь догадка. Но мне всегда было любопытно, что же такого важного здесь можно найти. Если собрать вместе все фрагменты информации, то моя головоломка превращается в целостную картинку. Возможно, вполне возможно.
– Евангелие Q? – переспрашиваю я.
– Да. Q от слова Quelle. По-немецки это значит «источник».
– Quelle?
– Неужели ты никогда об этом не слышал?
– Нет, пожалуй, никогда. Что это такое?
– Предполагается, что это оригинальная рукопись на греческом языке.
– Которая содержит?..
– Все изречения Иисуса.
– Иисуса? Неужели?
– Его учение в виде цитат. Первоисточник, который Матфей и Лука использовали при создании Евангелия, в дополнение к Евангелию от Марка.
– Я вообще впервые слышу о существовании Евангелия Q.
– Может быть, его и нет. Это только теория.
– А как он мог оказаться в монастыре Вэрне?
– Спроси своего отчима.
– Он знает?
– Во всяком случае, больше меня.
– Но каким же образом…
– Малыш Бьорн! – прерывает она меня добродушным смехом. Затем она задумывается. – Хочешь прокатиться в Лондон?
– В Лондон?
– Ради меня.
Я молчу.
Она добавляет:
– И за мой счет.
– Зачем?
– Чтобы разобраться в одной старой истории.
Я ничего не говорю. Грета тоже. Она с трудом встает, выходит из комнаты, идет в спальню. Вернувшись, протягивает мне конверт. Я открываю его и насчитываю тридцать тысяч крон.
– Вот это да!
– Наверное, хватит? – спрашивает она.
– Даже слишком!
– Возможно, придется совершить и другие поездки…
– Ты с ума сошла! Столько денег хранить дома!
– Я не доверяю банкам.
Я в замешательстве.
– О чем, собственно, речь?
– Вот это тебе и предстоит выяснить.
– Грета, – пытаюсь поймать ее взгляд, но не могу. – Почему это для тебя так важно?
Она смотрит прямо перед собой. Наконец наши глаза встречаются.
– Я могла бы участвовать в этой истории.
– Этой – какой?
– Той, за верхушку которой ты зацепился.
– Но?
– Но тут кое-что случилось…
Она закусывает нижнюю губу. Ей требуется некоторое время, чтобы справиться со своими чувствами.
Я знаю, что ничего больше от нее не услышу. Но ее мотивы не столь важны. Во всяком случае, сейчас. Наступит момент, когда я сам во всем разберусь.
– Поедешь? – спрашивает она.
– Конечно.
– Общество международных наук. СИС. Лондон. Уайтхолл. Ищи президента. Майкла Мак-Маллина. Ответы у него.
Мы смотрим друг на друга.
Она крепко сжимает мою руку:
– Будь осторожен!
– Осторожен? – Я вздрагиваю от испуга и боли.
– У Мак-Маллина много друзей.
Звучит как скрытая угроза.
– Друзей, – повторяю я, – таких как Чарльз де Витт?
Лицо чуть-чуть дрогнуло.
– Чарльз? – В голосе никаких эмоций. – Чарльз де Витт? Что тебе известно о нем?
– Ничего.
Она молчит, словно забыла о моем присутствии, потом произносит:
– Во всяком случае, его ты можешь не бояться.
Голос приобрел оттенок нежности.
– Ты что-нибудь знаешь о несчастном случае? – спрашиваю я.
– Пустяк, – говорит она. – Царапина на руке. В ране началась гангрена.
Я ничего не понимаю.
– Он же разбился насмерть…
Грета с удивлением смотрит на меня, на лбу появляются морщины.
– Ах, твой отец?
Только взгляд выдает скрытое напряжение.
– Абсолютно ничего. – Она с трудом сдерживает себя.
Я продолжаю стоять неподвижно:
– Да, но, Грета…
– Ничего! – выкрикивает она.
Напряжение вызывает кашель. Она долго не может прийти в себя.
– Ничего, – повторяет она тихо, уже более мягко. – Ничего такого, что тебе положено знать.
Постарела. Грета всегда производила впечатление очень немолодой (хотя слово «зрелая», пожалуй, будет более уместным). Но она принимала свой возраст с врожденным достоинством. Когда мы познакомились, она лихо зачесывала посеребренные сединой волосы и носила облегающую юбку и черные ажурные чулки. Сейчас я вижу, что за последнее время она сильно сдала. Глаза по-прежнему горят, но на худом лице отчетливо проступили морщины и пигментные пятна. Дрожащие руки с тонкими пальцами похожи на коготки крохотного воробья. Седые волосы заметно поредели. Она чуть склоняет голову набок. «С тех давних пор прошло немало…» – задумчиво произносит она. Голос надтреснутый, нежный. Когда-то давно я был в нее влюблен.
Улыбка та же, что и раньше, и взгляд тот же, но очарование пропало. Она отступает в сторону и впускает меня.
Квартира ничуть не изменилась: огромная, забитая мебелью, темная, наполненная терпкими ароматами. Комнаты, комнаты, комнаты. Необыкновенно широкие двери. Лепнина на потолке. На комодах и узких полках фигурки библейских персонажей. Моисей на горе Синай. Мария с Иисусом у яслей. Нагорная проповедь. Распятие Христа. В маленьких плетеных креслицах из лыка сидят медвежата и куколки с неподвижными фарфоровыми личиками. Возможно, именно они напоминают Грете Лид-Вэйен о детстве, о котором она отказывается говорить. Кажется, у нее нет родственников. Во всяком случае, она ни с кем не поддерживает близких отношений. Грета заполнила пустоту жизни наукой. И мужчинами. Повсюду книги. Она замуровала себя в своей квартире в престижном районе Фрогнер и наслаждается одиночеством.
Она ведет меня в гостиную. Проходим мимо спальни. Через приоткрытую дверь видна неприбранная постель. Чужие постели смущают меня. Я отвожу взгляд.
Грета изменилась. Теперь она пожилая дама. Даже походка стала шаркающей.
Со стула спрыгивает кошка и исчезает под роялем. Я терпеть не могу кошек. А они не любят меня.
Грета кивает на плюшевый диван:
– Надо бы предложить тебе чего-нибудь выпить… – Она грузно опускается на стул.
Что-то случилось, я это чувствую. И все-таки не осмеливаюсь спросить.
Она смотрит на меня. С грустной улыбкой. Старинные настенные часы громко бьют два.
– Мне нужна помощь. – Я с трудом подавляю чихание. От кошачьей шерсти свербит в носу.
– Я так и подумала. Ты не ходишь по гостям без дела.
В ее словах мне слышится мягкий укор, но, возможно, она лишь констатирует факт или намекает на вечер двенадцатилетней давности, когда я набрался храбрости и признался ей в любви. Мне было двадцать. Ей много за пятьдесят. Я всегда был со странностями.
– Я постарела? – спрашивает она.
Я никогда ей не врал. Поэтому сейчас молчу. Возраст всего лишь точка на хронологической прямой. В восемьдесят шесть лет математик Кэтлин Оллереншоу разрешила древнюю математическую задачу «магический квадрат». В каком направлении ни складывай, получается всегда тридцать:
Не дождавшись ответа, Грета с тоской вздыхает.
– Я больна, – без обиняков сообщает она. – Рак. Уже два года. Благословляю каждый день жизни.
Я беру ее за руку. Впечатление такое, словно я прикасаюсь к холодной руке мертвого ребенка.
– Врач считает, что я терпеливая, – произносит она.
– Очень больно?
Она пожимает плечами, что может означать и «да» и «нет». Потом говорит:
– Душа болит. – Я сжимаю ее пальцы. – Так в чем же проблема? – Она переходит на деловой тон и отнимает руку. В голосе появляются нотки авторитарности, которые были свойственны ей во времена профессорства. Семь лет назад она завершила свою преподавательскую деятельность. – Поговорим о ней.
– Если ты плохо себя чувствуешь, то я не буду…
– Нонсенс!
– Я подумал…
– Малыш Бьорн! – Она направляет на меня пронзительный взгляд.
Я не знаю, как начать. Она помогает:
– Я слышала, ты участвуешь в раскопках в монастыре Вэрне?
Как и в университетские времена, она все обо всех знает.
– Мы кое-что нашли, – неуверенно говорю я. Но опять попадаю в тупик. Ищу нужные слова. Наконец меня прорывает. – И я пытаюсь понять, что произошло!
Смысла в моих словах никакого.
– Что нашли? – спрашивает она.
– Ларец.
Она выжидающе смотрит на меня:
– И что?
– Золотой.
Она наклоняет голову:
– Мир велик!
– Профессор Ллилеворт сбежал с ним.
Она молчит. Ей следовало бы засмеяться. Покачать головой. Но она молчит. Потом начинает кашлять. Сначала осторожно, потом громко, с надрывом. Кажется, что легкие бьются о стенки грудной клетки. Она прижимает ладонь ко рту. Когда припадок кончается, она некоторое время сидит неподвижно, пытаясь отдышаться. Не смотрит на меня. Это хорошо. Так она не может увидеть моих глаз.
Она кашляет и несколько раз отхаркивается. Деликатно вынимает носовой платок и сплевывает в него.
– Извини, – шепчет она.
Я все это время наблюдаю за дремлющей под роялем кошкой. Когда я был самым прилежным студентом Греты и одновременно ее поклонником, я выполнял для нее все поручения по дому. Тогда у нее был кот Люцифер. Вряд ли это тот же самый кот. Хотя он и похож на прежнего кота необыкновенно.
– Ларец подлинный? Старинный? – спрашивает она.
– Совершенно точно.
– Его не подбросили?
Я качаю головой. Иногда мы, археологи, так развлекаемся. Подбрасываем в культурный слой какой-нибудь современный предмет. Например, пульт от телевизора к сокровищам доисторического вождя или французскую булавку к обломкам керамики и наконечникам стрел.
– Грета, ларец древний. А кроме этого, – я смеюсь, – мы ведь говорим о раскопках профессора Грэма Ллилеворта. Кому придет в голову подшучивать над ним!
Грета тоже смеется.
– И он знал, что именно мы ищем, – продолжаю я. – Он знал, что ларец лежит где-то там. Он знал, что мы его найдем. Знал!
Она некоторое время обдумывает мое утверждение.
– Ты считаешь, он хочет украсть ларец? Чтобы продать подороже? – Ее голос дребезжит из-за мокроты в горле.
– Такая мысль тоже приходила мне в голову. Но все не так просто!
– Вот как?
– Здесь замешан отдел древностей.
Она смотрит на меня с неодобрением.
– И похоже, что директор Инспекции по охране памятников тоже, – добавляю я.
Она сощурилась. Наверняка думает, что бедняга Бьорн рехнулся.
– Я уверен, Грета!
– Да-да.
– И не сошел с ума!
Она улыбается:
– Тогда расскажи, зачем им все это.
– Я не знаю, не знаю…
– Ну а почему…
– Может быть, заказная кража? – перебиваю я. Вдруг Ллилеворт входит в международную банду, занимающуюся кражей произведений искусства.
Она холодно смеется:
– Грэм? Он слишком эгоистичен, чтобы стать частью чего бы то ни было! Тем более членом банды. – В восклицании звучит горечь.
– Ты с ним знакома?
– Я… сталкивалась с ним.
– Э-э… В экспедициях?
– В том числе. И еще в Оксфорде. Двадцать пять лет назад. Почему ты его подозреваешь?
– Он собирался тайно вывезти ларец из Норвегии.
– Не может быть! Он наверняка всего лишь…
– Грета! Я знаю его планы!
– Почему ты так уверен?
Я инстинктивно понижаю голос:
– Потому что подслушал. – Выжидаю, пока смысл слов дойдет до нее.
– Я слышал, как он договаривался с профессором Арнтценом.
С потерянным видом она качает головой:
– Это похоже на Грэма. А ты, судя по всему, вообразил себя одним из братьев Харди[20].
– Я всего лишь пробую понять.
– Что именно?
– Откуда Ллилеворту было известно, что ларец запрятан в руинах восьмисотлетнего октагона[21] среди норвежских пахотных полей?
Глаза Греты расширяются, и я чувствую, что тону в их бездонной глубине.
– Боже милосердный!
– Что такое?
– Октагон?
– Да. Мы уже частично вскрыли его.
– Я считала, что его не существует.
– Но ты знала о нем?
У нее начинается новый приступ кашля. Я наклоняюсь вперед и стучу ее по спине. Лишь через несколько минут ее дыхание выравнивается.
– Как ты? – спрашиваю я. – Вызвать врача? Хочешь, я уйду?
– Расскажи про октагон.
– Мне известно совсем мало. Никогда раньше не слышал об октагоне на территории монастыря Вэрне.
– В норвежских источниках об этом, вероятно, ничего нет. Но в зарубежной литературе об иоаннитах и о ранних христианских легендах кое-что есть.
Выходит, в свое время я пропустил важную лекцию. Я спрашиваю:
– Как ты думаешь, профессор Ллилеворт знал об октагоне?
– Похоже на то. – Она произносит это лукаво и даже кокетливо.
– Почему он ничего не сказал? Почему скрыл от нас?
– Это вряд ли было тайной. Или ты спрашивал?
– Он говорил, что мы ищем круглый замок. И ни слова об октагоне.
Она устало кивает, как будто разговор ей надоел. Складывает руки.
– А что профессор Арнтцен?
Я смотрю в сторону.
– Малыш Бьорн?
– Я этого с ним не обсуждал.
– Почему?
– Он один из них.
– Один – из – них? – Она явно сомневается.
Я смеюсь, потому что понимаю абсурдность собственного заявления, и осторожно кладу ладонь на ее руку:
– Я сам все слышал!
– Профессор Арнтцен и профессор Грэм Ллилеворт! Грабители могил? Обыкновенные грабители могил? – Она закрывает глаза с мечтательной улыбкой.
– Чему ты улыбаешься?
– Это самая удивительная часть твоей истории.
– Почему?
– Твой отец и Грэм учились в Оксфорде. В семидесятые годы. Вместе со мной. Грэм и Биргер были закадычными друзьями.
Я откидываюсь на спинку дивана. За окном на провод села ласточка. Сидит, раскачивается. Потом улетает.
– Разве тебе об этом не рассказывал Трюгве Арнтцен? – спрашивает Грета. – Или Ллилеворт?
– Вероятно, забыли. Я помню, что папа учился в Оксфорде. Но не знал, что в одно время с Ллилевортом.
– Именно твой отец познакомил Грэма Ллилеворта и Трюгве Арнтцена.
– Значит, папа и Ллилеворт учились вместе?
– Они вместе написали довольно интересную книгу.
Я замер.
– Она у тебя есть?
Грета показывает на стеллаж.
Я медленно поднимаюсь, подхожу к полкам и провожу пальцем по корешкам книг.
– Третья полка, – подсказывает она. – Рядом с атласом. Черный корешок.
Я вынимаю книгу. Толстенная. Бумага пожелтела и стала ломкой.
На обложке по-английски написано: «Сравнительный социально-археологический анализ интерконтинентальных сокровищ и мифов. Биргер Белтэ, Чарльз де Витт и Грэм Ллилеворт. Оксфордский университет, 1973».
– О чем здесь речь?
– О том, что некоторые клады, обнаруженные археологами, были довольно точно описаны в древних религиозных мифах.
Интересно, почему мне никогда не показывали этого исследования. Ведь после смерти отца в доме должно было остаться хотя бы несколько экземпляров.
Я листаю книгу. На второй странице вижу посвящение, которое залито черной тушью. Подношу бумагу к свету: «Авторы хотели бы выразить глубочайшее уважение и благодарность своим научным консультантам Майклу Мак-Маллину и Грете Лид-Вэйен».
Я с изумлением смотрю на Грету. Она подмигивает мне в ответ.
На странице 54 я читаю раздел о находке свитков Мертвого моря в Кумране. А на странице 466 – это не какая-нибудь брошюра, а огромный научный труд – я обнаруживаю объемную сноску, в которой проводятся параллели между сокровищем Хона, найденным в Верхнем Эйкере в 1834 году, и артефактами из захоронения Аджиа Фотиа на Крите. Ищу в указателе монастырь Вэрне, но там его нет. И вдруг замечаю ссылку: «Варна. С. 296–301».
Глава называется «Октагон Варна: Миф о Ларце Святых Тайн».
Пока я листаю страницы, из книги выпадает закладка. Это визитная карточка. Старомодная, респектабельная. «Чарльз де Витт. Лондонское географическое общество». Машинально засовываю визитку в карман и продолжаю просматривать главу.
Я всегда читал быстро. И в течение нескольких минут я успеваю пробежать глазами текст, пересказывающий легенду о восьмигранном храме – октагоне, который орден иоаннитов построил специально для сохранения одной реликвии. Если я правильно понял, она представляла собой божественное послание, созданное то ли еще при жизни Христа, то ли в эпоху Крестовых походов. Все это очень непросто, – возможно, я что-то перепутал. Я слишком торопился.
– Можно взять ее на некоторое время? – спрашиваю я, держа книгу в руке. – Я хочу прочитать внимательно.
– Да-да, – поспешно соглашается Грета. Как будто рада избавиться от книги.
– Расскажи все, что знаешь, – прошу я.
Грета умиротворенно подмигивает и откашливается. Дрожащим голосом она начинает рассказ о крестоносце, который передал некую реликвию ордену иоаннитов в Иерусалиме в 1186 году. Эта реликвия позже получила название Ларец Святых Тайн. Иоанниты получили от папы Клеменса III приказ не только охранять ларец, но и спрятать его от разбойников, крестоносцев и рыцарей, от епископов, пап и королевских особ. Когда на следующий год Саладин занял Иерусалим, а иоанниты бежали, то следы ларца затерялись. У искателей приключений и охотников за счастьем, пытавшихся разыскать сокровище, была только одна зацепка: Святой Ларец спрятан в октагоне.
– В монастыре Вэрне? – спрашиваю я язвительно.
Она сидит откинувшись и наблюдает за мной. На лице выражение превосходства.
– А почему бы и не в монастыре?
Я не могу удержаться от смеха.
Она хлопает меня по коленке:
– Малыш Бьорн, я знаю, о чем ты думаешь. Ты всегда был нетерпеливым, недоверчивым, скорым на выводы. Чему я учила тебя в университете? Разве я тебя не учила совмещать скепсис с фантазией? Понимание с удивлением? Сомнение с доверчивостью? Надо вслушиваться в мифы, легенды, сказки, предания. Не потому, что они и есть истина, Малыш Бьорн. А потому, что они сложились на основе какой-то другой, более древней истины.
Сила голоса и взгляд пугают меня. Кажется, сейчас она вручит мне ключи от вечной жизни, а затем исчезнет в облаке дыма и искр. Но она не делает ни того ни другого. Она наклоняется вперед и берет леденец из чашки на столе. Кладет в рот. Я слышу, как он перекатывается у нее между зубами.
Склоняет голову набок.
– Монастырь Вэрне – вполне подходящее место для святыни. Он расположен очень далеко от Святой земли. Норвегия была окраиной цивилизации. Историки так и не смогли объяснить, зачем это вдруг иоанниты заложили монастырь в Норвегии в конце двенадцатого века.
Она задумчиво качает головой:
– Если вы действительно нашли октагон, Малыш Бьорн, и если вы действительно нашли ларец…
Конец фразы повисает в воздухе.
– Что было в ларце? – спрашиваю я.
– В том-то и весь вопрос. Что в ларце?
– Ты не знаешь?
– Избави бог, не имею ни малейшего представления. Слухов было много. Договорились даже до того, что Меровинги[22] спрятали там сокровища немыслимой ценности. Золото и драгоценные камни, которые Церковь и королевский род собирали столетиями…
– Ну уж извини, – прерываю я ее глубоким деланым вздохом. – Спрятанные сокровища? Ты когда-нибудь слышала хоть об одном человеке, который нашел сокровища?
– Может, они ждут своего часа?
– Романтика Индианы Джонса!
– Малыш Бьорн, – она презрительно складывает губы, и я сразу догадываюсь, о чем сейчас пойдет речь, – я передаю слухи, которые циркулировали в академических кругах десятки лет. Я не доверяю им. Но и не отвергаю их полностью, как это делает один мой юный знакомый.
– Так что говорят эти слухи? – Я выплевываю это слово, как гнилую черешню.
– Есть какая-то карта. И какая-то генеалогия. Зашифрованные тексты. Я не знаю всех деталей. История началась в прошлом столетии на юге Франции, в деревне Рене-ле-Шато. Один молодой священник стал приводить в порядок церковь, в которую был направлен служить. Во время реставрации он нашел пергаментные свитки и, по слухам, разбогател. Невероятно разбогател. Никому так и не удалось выяснить, что же такое он обнаружил, но говорят, рукописи хранили непостижимую тайну.
– Которая гласит?..
– Если бы я знала ее, Малыш Бьорн, это вряд ли было бы тайной, ведь так? Были разговоры о религиозных мифах. Будто бы он нашел лист Священного договора, и это вполне возможно, поскольку новое здание строилось на руинах древнехристианской церкви шестого века. Некоторые верили, что обнаружены оригиналы библейских текстов. Говорили о генеалогиях, историях древних родов. А кое-кто попросту считал, что священнику достались карты средневековых кладов.
– И при чем же тут монастырь Вэрне?
– Почем я знаю? Вдруг сокровище спрятано на территории монастыря. Или ларец содержит указания для дальнейших поисков.
– Грета, – вздыхаю я и смотрю на нее глазами растерянного медвежонка[23].
– Евангелие Q! – восклицает она вдруг.
– Что-что?
– Евангелие Q! – повторяет Грета.
Я ничего не понял.
Она продолжает:
– Не то чтобы я все знала. Это лишь догадка. Но мне всегда было любопытно, что же такого важного здесь можно найти. Если собрать вместе все фрагменты информации, то моя головоломка превращается в целостную картинку. Возможно, вполне возможно.
– Евангелие Q? – переспрашиваю я.
– Да. Q от слова Quelle. По-немецки это значит «источник».
– Quelle?
– Неужели ты никогда об этом не слышал?
– Нет, пожалуй, никогда. Что это такое?
– Предполагается, что это оригинальная рукопись на греческом языке.
– Которая содержит?..
– Все изречения Иисуса.
– Иисуса? Неужели?
– Его учение в виде цитат. Первоисточник, который Матфей и Лука использовали при создании Евангелия, в дополнение к Евангелию от Марка.
– Я вообще впервые слышу о существовании Евангелия Q.
– Может быть, его и нет. Это только теория.
– А как он мог оказаться в монастыре Вэрне?
– Спроси своего отчима.
– Он знает?
– Во всяком случае, больше меня.
– Но каким же образом…
– Малыш Бьорн! – прерывает она меня добродушным смехом. Затем она задумывается. – Хочешь прокатиться в Лондон?
– В Лондон?
– Ради меня.
Я молчу.
Она добавляет:
– И за мой счет.
– Зачем?
– Чтобы разобраться в одной старой истории.
Я ничего не говорю. Грета тоже. Она с трудом встает, выходит из комнаты, идет в спальню. Вернувшись, протягивает мне конверт. Я открываю его и насчитываю тридцать тысяч крон.
– Вот это да!
– Наверное, хватит? – спрашивает она.
– Даже слишком!
– Возможно, придется совершить и другие поездки…
– Ты с ума сошла! Столько денег хранить дома!
– Я не доверяю банкам.
Я в замешательстве.
– О чем, собственно, речь?
– Вот это тебе и предстоит выяснить.
– Грета, – пытаюсь поймать ее взгляд, но не могу. – Почему это для тебя так важно?
Она смотрит прямо перед собой. Наконец наши глаза встречаются.
– Я могла бы участвовать в этой истории.
– Этой – какой?
– Той, за верхушку которой ты зацепился.
– Но?
– Но тут кое-что случилось…
Она закусывает нижнюю губу. Ей требуется некоторое время, чтобы справиться со своими чувствами.
Я знаю, что ничего больше от нее не услышу. Но ее мотивы не столь важны. Во всяком случае, сейчас. Наступит момент, когда я сам во всем разберусь.
– Поедешь? – спрашивает она.
– Конечно.
– Общество международных наук. СИС. Лондон. Уайтхолл. Ищи президента. Майкла Мак-Маллина. Ответы у него.
Мы смотрим друг на друга.
Она крепко сжимает мою руку:
– Будь осторожен!
– Осторожен? – Я вздрагиваю от испуга и боли.
– У Мак-Маллина много друзей.
Звучит как скрытая угроза.
– Друзей, – повторяю я, – таких как Чарльз де Витт?
Лицо чуть-чуть дрогнуло.
– Чарльз? – В голосе никаких эмоций. – Чарльз де Витт? Что тебе известно о нем?
– Ничего.
Она молчит, словно забыла о моем присутствии, потом произносит:
– Во всяком случае, его ты можешь не бояться.
Голос приобрел оттенок нежности.
– Ты что-нибудь знаешь о несчастном случае? – спрашиваю я.
– Пустяк, – говорит она. – Царапина на руке. В ране началась гангрена.
Я ничего не понимаю.
– Он же разбился насмерть…
Грета с удивлением смотрит на меня, на лбу появляются морщины.
– Ах, твой отец?
Только взгляд выдает скрытое напряжение.
– Абсолютно ничего. – Она с трудом сдерживает себя.
Я продолжаю стоять неподвижно:
– Да, но, Грета…
– Ничего! – выкрикивает она.
Напряжение вызывает кашель. Она долго не может прийти в себя.
– Ничего, – повторяет она тихо, уже более мягко. – Ничего такого, что тебе положено знать.
2
Я добираюсь до Domus Theologica за двенадцать минут. Это здание теологического факультета на улице Блиндернвейен, а вовсе не супермаркет где-нибудь в Южной Европе, хотя название вполне подходящее. У меня есть знакомый старший преподаватель с кафедры иудаистики. Возможно, он сообщит мне что-нибудь полезное.
Герт Викерслоттен ростом под два метра и худ как щепка, поэтому кажется, что он с трудом удерживает равновесие. Он напоминает большую болотную птицу. Кожа нечистая. Борода выглядит так, как будто ее натянули слишком сильно за ушами и под подбородком. Все в нем – пальцы, руки, нос, зубы – кажется чрезмерно длинным.
В течение нескольких минут мы вспоминаем время совместной учебы, болтаем об общих знакомых, кошмарных педагогах и девушках, о которых мы мечтали, но которые достались не нам. Как и я, Герт одинок. Как и я, скрывает свои неврозы под академическим высокомерием.
Он спрашивает, зачем я пришел. Я говорю, что интересуюсь сведениями о Евангелии Q.
В его глазах загорается огонек. Ничто так не радует специалиста, как возможность блеснуть своими познаниями.
– Q? Oh yesss, baby![24] Евангелие, которого нет!
– Но которое, очевидно, когда-то существовало? – добавляю я.
– Во всяком случае, многие именно так и считают.
– И ты?
– Безусловно. – Он во все стороны размахивает длинными руками, так что приходится опасаться, как бы он не порушил стены своего маленького кабинета.
– Но ведь никто не видел ни одной буквы?
– Евангелие Q вроде черной дыры в астрономии. – Он рисует в воздухе круг большим и указательным пальцами. – Ее нельзя увидеть даже в самые мощные телескопы. Но ее можно обнаружить по траектории других небесных тел.
– Так магнит воздействует на металлические стружки через лист бумаги, – подхватываю я. Он кивает, и я продолжаю: – Мне известно, что Евангелие Q написано по-гречески. И что содержит подлинные записи слов Иисуса. И что его считают первоисточником библейских текстов.
– Это и есть самое существенное в нем.
– Но объясни мне, почему так важно знать, существовало ли Евангелие Q?
– Для познания. Для науки. – Он пожимает плечами. – Ну, нашли вы, археологи, Гокстадский корабль[25], и что дальше? Но вы нашли его, и это великолепно.
– Если Евангелие Q обнаружат, это будет иметь практическое значение?
– Конечно.
– Почему? И какое?
– Потому что Евангелие Q даст новые возможности для истолкования текстов Библии. Жизнь современного общества пронизана христианством. Христианской культурой. Христианскими законами. Христианская мораль определяет наши взгляды на человека. Все взаимосвязано.
– Само собой. Но при чем здесь Евангелие Q?
– Евангелие Q может пролить свет на историю создания Нового Завета. И тем самым способствовать истолкованию текстов. Древний богослов Ориген[26] утверждал, что слова Библии нельзя понимать буквально, как это делают сегодня многие. Надо воспринимать их как знаки или картины иной, более значимой сущности. Надо толковать Библию, исходя из целого. Когда Библия рассказывает о горе, с которой можно обозреть весь мир, это не надо понимать дословно. Хотя есть любители истолковывать каждое слово отдельно. Евангелие Q поможет нам многое прояснить.
Герт Викерслоттен ростом под два метра и худ как щепка, поэтому кажется, что он с трудом удерживает равновесие. Он напоминает большую болотную птицу. Кожа нечистая. Борода выглядит так, как будто ее натянули слишком сильно за ушами и под подбородком. Все в нем – пальцы, руки, нос, зубы – кажется чрезмерно длинным.
В течение нескольких минут мы вспоминаем время совместной учебы, болтаем об общих знакомых, кошмарных педагогах и девушках, о которых мы мечтали, но которые достались не нам. Как и я, Герт одинок. Как и я, скрывает свои неврозы под академическим высокомерием.
Он спрашивает, зачем я пришел. Я говорю, что интересуюсь сведениями о Евангелии Q.
В его глазах загорается огонек. Ничто так не радует специалиста, как возможность блеснуть своими познаниями.
– Q? Oh yesss, baby![24] Евангелие, которого нет!
– Но которое, очевидно, когда-то существовало? – добавляю я.
– Во всяком случае, многие именно так и считают.
– И ты?
– Безусловно. – Он во все стороны размахивает длинными руками, так что приходится опасаться, как бы он не порушил стены своего маленького кабинета.
– Но ведь никто не видел ни одной буквы?
– Евангелие Q вроде черной дыры в астрономии. – Он рисует в воздухе круг большим и указательным пальцами. – Ее нельзя увидеть даже в самые мощные телескопы. Но ее можно обнаружить по траектории других небесных тел.
– Так магнит воздействует на металлические стружки через лист бумаги, – подхватываю я. Он кивает, и я продолжаю: – Мне известно, что Евангелие Q написано по-гречески. И что содержит подлинные записи слов Иисуса. И что его считают первоисточником библейских текстов.
– Это и есть самое существенное в нем.
– Но объясни мне, почему так важно знать, существовало ли Евангелие Q?
– Для познания. Для науки. – Он пожимает плечами. – Ну, нашли вы, археологи, Гокстадский корабль[25], и что дальше? Но вы нашли его, и это великолепно.
– Если Евангелие Q обнаружат, это будет иметь практическое значение?
– Конечно.
– Почему? И какое?
– Потому что Евангелие Q даст новые возможности для истолкования текстов Библии. Жизнь современного общества пронизана христианством. Христианской культурой. Христианскими законами. Христианская мораль определяет наши взгляды на человека. Все взаимосвязано.
– Само собой. Но при чем здесь Евангелие Q?
– Евангелие Q может пролить свет на историю создания Нового Завета. И тем самым способствовать истолкованию текстов. Древний богослов Ориген[26] утверждал, что слова Библии нельзя понимать буквально, как это делают сегодня многие. Надо воспринимать их как знаки или картины иной, более значимой сущности. Надо толковать Библию, исходя из целого. Когда Библия рассказывает о горе, с которой можно обозреть весь мир, это не надо понимать дословно. Хотя есть любители истолковывать каждое слово отдельно. Евангелие Q поможет нам многое прояснить.