— А она как же? Чем тебе отвечает?
— Этого, прямо тебе скажу, тоже не знаю. Вроде нравлюсь я ей… А может быть, только перевоспитать хочет.
— А почему решил, что нравишься?
— Я всем девкам нравлюсь, — самодовольно усмехается Вадим.
— Ну, это, милый мой, не довод. По аналогии, стало быть?
— Другим-то точно знаю, что нравлюсь, а ей по правде сказать — не уверен. Загадочные они, как кошки, эти образованные женщины, — сокрушенно вздыхает Вадим.
— Почему же, как кошки?
— Статью о них, о кошках, в журнале одном прочел.
— Это ты так свой культурный уровень повышаешь?
— Так ведь все остальное в журнале том неинтересно было. Скукота одна… А ты чего про Варю все у меня выпытываешь?
— Будь с ней, Вадим, поделикатнее, — будто не расслышав его вопроса, необычно серьезным голосом произносит Корнелий. — Постарайся действительно ей понравиться. Она племянница одного очень крупного ученого и очень может нам пригодиться. И читай побольше.
— Нет уж, от этого ты меня уволь! Что-нибудь одно: или за Варей ухаживать, или культурный уровень повышать. У меня на оба дела интеллекта не хватит.
— Ох, Вадька, Вадька, — смеется Корнелий, — интеллекта у тебя действительно кот наплакал. Ты и так в нашей корпорации в основном на силовых операциях. Ну, давай еще по рюмке и ступай домой.
— Этого, прямо тебе скажу, тоже не знаю. Вроде нравлюсь я ей… А может быть, только перевоспитать хочет.
— А почему решил, что нравишься?
— Я всем девкам нравлюсь, — самодовольно усмехается Вадим.
— Ну, это, милый мой, не довод. По аналогии, стало быть?
— Другим-то точно знаю, что нравлюсь, а ей по правде сказать — не уверен. Загадочные они, как кошки, эти образованные женщины, — сокрушенно вздыхает Вадим.
— Почему же, как кошки?
— Статью о них, о кошках, в журнале одном прочел.
— Это ты так свой культурный уровень повышаешь?
— Так ведь все остальное в журнале том неинтересно было. Скукота одна… А ты чего про Варю все у меня выпытываешь?
— Будь с ней, Вадим, поделикатнее, — будто не расслышав его вопроса, необычно серьезным голосом произносит Корнелий. — Постарайся действительно ей понравиться. Она племянница одного очень крупного ученого и очень может нам пригодиться. И читай побольше.
— Нет уж, от этого ты меня уволь! Что-нибудь одно: или за Варей ухаживать, или культурный уровень повышать. У меня на оба дела интеллекта не хватит.
— Ох, Вадька, Вадька, — смеется Корнелий, — интеллекта у тебя действительно кот наплакал. Ты и так в нашей корпорации в основном на силовых операциях. Ну, давай еще по рюмке и ступай домой.
«14»
В полдень Алексей собирается поехать в редакцию «Мира приключений», но вдруг раздается телефонный звонок.
— Да, слушаю вас, — говорит Алексей в трубку.
— Мистер Русин? — слышит он незнакомый голос с иностранным акцентом.
— Да, я.
— О, простите меня, мистер Русин! Я очень рад, что застал вас. Я корреспондент американский джорналь «Сайантифик Америкэн» Джордж Диббль и очень хотел бы… как это будет по-русски? Да, встретиться с вами. А чтобы вы не думаль, что я тайный агент наш Центральный разведывательный управлений, я передаю трубка ваш товарищ.
Алексей слышит приглушенный смех Диббля, а затем знакомый ему голос сотрудника комиссии по иностранной литературе Союза писателей:
— Здравствуйте, товарищ Русин! Мистер Диббль очень любит шутить, но встретиться с вами у него действительно есть большое желание. Алексей Александрович просит вас не отказать ему в этом.
— Ну что ж, если нужно, я готов, — не очень охотно соглашается Алексей.
— И хорошо бы сегодня.
— Сегодня?.. Ну ладно, давайте сегодня.
— Тогда мы минут через двадцать — двадцать пять будем у вас.
Алексей кладет трубку и критическим взглядом осматривает свою комнату. Надо бы навести в ней порядок. Он всегда делает это сам, а Анна Павловна лишь генеральную уборку. Но в комнате как будто бы и так достаточно чисто, а наводить «лоск» специально к приходу американца ему не хочется.
Джордж Диббль является в половине первого. Один, без сопровождающих.
— О, добрый день, мистер Русин! Рад с вами познакомиться! Много слышал о вас… как это будет по-русски? Похвалебного? О да, похвального! Простите ради бога за плохой знаний русский язык.
— Ну что вы, совсем неплохо для иностранца.
— Да, правда? Я очен рад. Русский — такой трудный язык! Но я немножко полиглот. Знаю французский, немецкий и итальянский, но русский дается труднее всех. А вы знаете английский?
— Очень плохо. Хуже, чем вы русский. Так что мы, пожалуй, лучше поймем друг друга, если будем разговаривать по-русски.
— А знаете, это симболично… Да, правильно, символично! — смеется Диббль.
— Я не имел никакого иного смысла, кроме прямого, мистер Диббль, — очень серьезно уточняет Алексей.
— О, не обижайтесь, ради бога, я пошутил. И называйте меня, пожалуйста, просто Джорджем.
— Мне удобнее называть вас мистером Дибблем…
— О да, да, понимаю, — снова смеется веселый американец. — Мы еще недостаточно знакомы, да? Но это ничего — мы разопьем с вами как-нибудь бутылочка виски, и вы еще будете называть меня просто Джо. Да, и не удивляйтесь, пожалуйста, что я приехал к вам один — я отпустил того господина из вашего пэн-клуба, который привез меня сюда. Пожалуйста, сигара.
— Нет, нет, благодарю вас, я не курю.
— Тогда, как это у вас говорится?.. Ближе к делу, да?
— Да, правильно, присаживайтесь, пожалуйста. Я к вашим услугам, — говорит Алексей, кивая на кресло.
Диббль сразу же садится и забрасывает ногу на ногу точь-в-точь так, как делают это типичные американцы в типично американских фильмах. Он вообще выглядит (или старается выглядеть) очень простодушным, веселым, разговорчивым парнем. Алексею, однако, кажется почему-то, что русские слова он коверкает нарочито, ибо речь его звучит иногда безо всякого акцента.
— Вы, конейшн, догадывайтесь, что интересуйте меня главным образом как фантаст, — уже более деловым тоном начинает Диббль. — И еще потому, что пишете не о Марс и Венера, а о наш родной планета. Для фантаст — это необычный объект. А у читатель нашего журнала — большой интерес к эта тема. «Терра инкогнита» — так, кажется, называйт ученые наша планета? И действительно, все одна пазл… Да, правильно — загадка. А в ваш роман, как сообщил мне мистер Омегин, раскрывается загадка земного ядра. Это правильно, да?
— Да, в какой-то мере, — уклончиво отвечает Алексей. — Но об этом я ничего пока еще не написал. Собираюсь только…
— В связи с новый попытка осуществить проект «Мохол» это сейчас особенно интересует наш читатель. Вы знайт, конейшн, о наш первый неудача?
— Об этом писал в свое время ваш известный писатель Джон Стейнбек. Он ведь был на той барже, с которой велось бурение. Но тогда удалось просверлить лишь двести метров океанского дна.
— Да, был большой шум, большой реклама, но до верхний мантия остался еще четыре тысяча восемьсот метров, — вздыхает Диббль. — Да и нелегкий это дело. Мы опускаль буровые трубы сквозь четыре километра вода. А ведь это океан! Разве гидролокаторы могли удержать наш буровой установка во время шторма? Один наш бур, армированный алмазами, сломался и погиб. Фирма, финансировавший эта работа, не захотел больше рисковать. Но первый кусочек базальт, составляющий ложе океана, мы все-таки добиль. И ему, этому кусочку базальт, как показали калийаргоновые часы, двести миллионов лет!
Диббль становится очень серьезным. Не замечает даже, что потухла сигара. Кончик ее оброс толстым слоем сизого пепла, вот-вот готового осыпаться на пол. Алексей пододвигает Дибблю пепельницу. Диббль благодарит, стряхивает пепел и встряхивается сам. На лице его снова улыбка.
— Но теперь мы возобновляйт наша попытка добраться до верхней мантия. Будем бурить уже не с корабль, а с подводных лодка, на корпусах которых установим наш буровой машина. А у вас, я знай, совсем грандиозный проект. Вы будит вскрывайт земная кора не под океан, где толщина пять-десять километров, а под континент, и ваши буры должны пройти больше тридцать пять километров гранит и базальт. О, это грэндиоз!
— Да, мы будем бурить сверхглубокие скважины в Прикаспии, на Урале, в Карелии и Закавказье. Вскроем осадочный слой на материковой равнине и у подножья горных хребтов. Узнаем структуру коры там, где она уже постарела, и там, где еще идет рождение гор. Будет и еще одна скважина — на Курильских островах. Там, где до границы Мохо всего двенадцать километров. У нас есть специальные вещества, которые размягчают породы и помогут бурению. А о том, какие препятствия будут преодолевать буры, донесут исследователям электронные приборы. Вместе с ними в буровые скважины будут, видимо, опускаться и телевизионные камеры в специальных пластмассовых футлярах.
— И все это будет в ваш роман? — спрашивает Диббль.
— Нет, зачем же такую прозу в фантастический роман? — удивляется Алексей Русин. — Все это уже есть на самом деле. А в романе я буду изучать тайну ядра нашей планеты из космоса.
— Из космоса? — высоко поднимает брови Диббль и снова пытается разжечь свою сигару. — Каким образом?
— А с помощью спутников. Что мы знаем, например, о форме нашей планеты? То, что она не шар, известно еще из расчетов Ньютона. А какова более точная геометрическая фигура Земли, до сих пор еще окончательно не установлено, хотя теперь эту задачу решают уже не астрономы и геодезисты, а искусственные спутники Земли.
— О да, правильно! Сила тяготения и форма планеты связаны ведь между собой. Значит, тяготение определяет орбиту спутников, да? А по форме орбиты спутников можно высчитать и форму Земли, правильно?
— Да, правильно. И это уже сделано нашими спутниками в содружестве с электронными вычислительными машинами точнее, а главное — гораздо быстрее, чем геодезистами. Но работа еще не завершена. Нужно послать множество спутников в облет экватора, в сторону вращения планеты и в обратном направлении.
Алексею сначала очень не хотелось в разговоре с Дибблем вдаваться в подробности. Он намеревался лишь ответить на его вопросы и расспросить, над чем работают сейчас американские фантасты. Волнует ли их тайна собственной планеты или они все еще витают в иных мирах? Но, заметив, что Диббль внимательно слушает его, захотелось показать американскому журналисту, что советские писатели не только фантазируют, но и достаточно серьезно владеют научными данными, что наука в их произведениях представлена не только терминологией.
Да и сам Диббль не кажется ему теперь таким уж «стандартным американцем», каким представился поначалу. Похоже даже, что он немного играет под таких простачков, какими мы выводим их в некоторых наших фильмах, а иногда и в книгах.
Начинает даже казаться, что весь этот разговор не очень интересует его, что пришел он сюда совсем не за тем, чтобы узнать, над чем работает советский фантаст. Но что же в таком случае привлекло его в дом Русина? Это неясно Алексею. Нужно, однако, как-то поддерживать начатый разговор.
Распахнув окно, так как комната стала заполняться густым дымом от сигары Диббля, Алексей уже без особого энтузиазма продолжает развивать свою мысль:
— Теория дрейфующих материков тоже ведь может быть окончательно доказана либо опровергнута с помощью спутников. Для этого нужно в течение нескольких лет понаблюдать за ними одновременно с разных континентов.
— Да, наши ученые тоже такого мнения, — поддакивает Диббль и, теперь только сообразив, что русский фантаст открыл окно из-за его сигары, восклицает: — О, простите меня ради бога, я устроил вам тут настоящий дымовой завеса!
— Ну что вы, курите, пожалуйста.
— Нет, все — больше я не курю! Я совсем забыл, что у вас нет кондейшн… Как это будет по-русски — вентиляции, да? А под космос вы имейт в виду только спутник?
— Почему же? И в более широком смысле тоже. Я имею в виду изучение нашей Земли и по аналогии ее с другими планетами солнечной системы. Посмотрите-ка на наш глобус. Где на нем океаны? В основном на юге. А материки? На севере. А на Марсе? Там, конечно, нет или уже нет океанов, но впадины, которые могли бы быть морями, размещены тоже ведь в его южном полушарии. Наблюдается нечто подобное и на Меркурии. Нет ли в этом какой-то закономерности?
— О, я вижу, вы серьезно оснащены научными данными, — улыбается Диббль. — Не понимаю только, как с помощью космоса доберетесь вы до тайны ядра наша планета?
— Тут уж придется пофантазировать, — улыбается и Алексей. — Вы ведь знаете, что между Марсом и Юпитером существовала когда-то еще одна планета?
— Теперь, после находка транзистор в метеорите, упавшем в Калифорния, в этом не может быть никакой сомнений! — оживляется Диббль. — И поверьте мне, мистер Русин, это не сенсейшн, а подлинный факт. Я сам видел этот метеорит. Его нашел наш ученый неподалеку от город Чико, на берегу река Сакраменто.
— Ну, тем более! Нам неизвестно, в результате какой катастрофы погиб Фаэтон, но если бы с помощью космических ракет удалось исследовать все его осколки-астероиды, то по химическому анализу их вещества можно было бы установить всю структуру бывшей планеты. В том числе и ее ядро. А по аналогии…
— Простите, мистер Русин, но я в этом не уверен, — энергично качает головой Диббль и даже встает со своего места. — Что нам известно о земном ядре? Что оно, видимо, железное? Но ведь это одно лишь сапазишн, предположение. Зато температура его — три тысячи градусов — не вызывает сомнений. Нет больших расхождений и в оценка давления внутри ядра. Это, кажется, три с половиной миллиона атмосфер. Правильно, да? В каком же тогда состоянии там вещество? Разве вы не знаете, что достаточно одного миллиона атмосфер, чтобы разрушить все электронные оболочки в атомах? Но когда это давление и температура были сняты, а они не могли быть не сняты, раз планета разлетелась на куски… Правильно, да? Что тогда стало с веществом ядра, а? Разве оно могло остаться в том же самом состоянии? Вне всяких сомнений, это уже совсем иной вещество. Наверно, оно такой же, как в железных метеоритах. Правильно, да?
Алексей молчит. Конечно же, Диббль прав.
— А надо ведь как-то узнать, какое же ядро внутри живой планета, — продолжает Диббль. — Да, я не оговорился, именно живой планета!
— Я понимаю вас, мистер Диббль. Конечно, она как живая, а ядро — это, может быть, ее сердце.
— Да, правильно, сердце! Один наш американский фантаст написал жуткий роман — «Реквием». Он описал в нем, как в результате термоядерной война произошел инфаркт такого сердца одной из планет, населенных разумными существами.
— А я не верю, чтобы планета могла разорваться в результате термоядерной войны, — качает головой Алексей. — Скорее она может погибнуть от чрезмерного любопытства разумных существ.
— Вы думаете, что мы можем доковыряться до этого в ее недрах? — смеется Диббль. — А я не верю. Если ей не страшны титанические силы землетрясений и извержений, что тогда для нее наши буровые, пусть даже самые сверхглубокие? Нет, пусть уж лучше разумные существа соревнуются в разгадке тайн космоса и недр своей планета, чем в производстве термоядерный бомба.
— Я тоже за это.
— О, я не сомневался! Наш журнал очень поощряет такой соревнований. И когда вы напишете свой роман, пропагандирующий подобный идея, мы охотно будем напечатать такой советский пропаганда.
Он весело смеется и протягивает Алексею руку.
— Ну, мне пора. Я и так отнял у вас слишком много время. Но я очен рад, что познакомился с вами. Когда будете в Штатах, обязательно заходите ко мне в гости. Вот вам мой визитный карточка с адресом. И я и мой жена будем очен рады. Но прежде чем уйти, я хотел бы задать вам еще один вопрос.
— Да, пожалуйста, мистер Диббль.
— Вы ведь не думаете, что тайна земного ядра можно разгадать одним только сверхглубоким бурением? Я тоже так не думаю. Никаким бурением даже до внешнего ядра нам не добраться. И никакой аппарат типа «подземный крот» тоже туда не доберется, хотя и у вас и у нас много подобных проектов. Правильно, да?
— Я тоже не думаю, чтобы это был тот путь.
— Что же тогда? Может быть, прощупать земное ядро каким-нибудь локатором, как Луну и Венеру, а?
— Но ведь никакой оптический луч, даже луч квантового генератора…
— Да, конечно, — живо перебивает его Диббль. — Им туда не проникнуть. Ну, а если луч нейтрино?
— Нейтрино?
— Да, нейтрино. Сейчас много пишут о нейтринных телескопах. И у вас и у нас тоже. Думали вы об этом?
— Но ведь для нейтрино прозрачна не только наша планета, но и само Солнце. Вы же знаете, что нейтрино почти не взаимодействует ни с каким веществом.
— Да, это так. И все-таки наши ученые предполагают, что именно нейтрино тот инструмент, с помощью которого можно проникнуть в тайну ядра нашей планеты. Ну, извините, когда-нибудь я должен все-таки уйти!
Он простодушно посмеивается и снова крепко жмет руку Алексея.
— И не провожайте меня, пожалуйста, я сам доберусь до свой гостиница. Я хорошо ориентируюсь в чужих городах.
Он уже стоит у самых дверей, когда, будто совсем уже между прочим, задает Алексею еще один вопрос:
— А вы разве не знакомы с работами вашего профессора Кречетова?
— Нет, не знаком.
— Кажется, именно он у вас экспериментирует с нейтрино.
— Крупнейшим специалистом по нейтрино является у нас академик Понтекорво.
— Да, но именно профессор Кречетов с помощью нейтрино пытается разгадать тайну земного ядра. Странно, что именно вы этого не знаете.
— В первый раз слышу об этом.
— Ну, тогда, значит, профессор этот очень у вас засекречен, — посмеивается Диббль.
— Да, слушаю вас, — говорит Алексей в трубку.
— Мистер Русин? — слышит он незнакомый голос с иностранным акцентом.
— Да, я.
— О, простите меня, мистер Русин! Я очень рад, что застал вас. Я корреспондент американский джорналь «Сайантифик Америкэн» Джордж Диббль и очень хотел бы… как это будет по-русски? Да, встретиться с вами. А чтобы вы не думаль, что я тайный агент наш Центральный разведывательный управлений, я передаю трубка ваш товарищ.
Алексей слышит приглушенный смех Диббля, а затем знакомый ему голос сотрудника комиссии по иностранной литературе Союза писателей:
— Здравствуйте, товарищ Русин! Мистер Диббль очень любит шутить, но встретиться с вами у него действительно есть большое желание. Алексей Александрович просит вас не отказать ему в этом.
— Ну что ж, если нужно, я готов, — не очень охотно соглашается Алексей.
— И хорошо бы сегодня.
— Сегодня?.. Ну ладно, давайте сегодня.
— Тогда мы минут через двадцать — двадцать пять будем у вас.
Алексей кладет трубку и критическим взглядом осматривает свою комнату. Надо бы навести в ней порядок. Он всегда делает это сам, а Анна Павловна лишь генеральную уборку. Но в комнате как будто бы и так достаточно чисто, а наводить «лоск» специально к приходу американца ему не хочется.
Джордж Диббль является в половине первого. Один, без сопровождающих.
— О, добрый день, мистер Русин! Рад с вами познакомиться! Много слышал о вас… как это будет по-русски? Похвалебного? О да, похвального! Простите ради бога за плохой знаний русский язык.
— Ну что вы, совсем неплохо для иностранца.
— Да, правда? Я очен рад. Русский — такой трудный язык! Но я немножко полиглот. Знаю французский, немецкий и итальянский, но русский дается труднее всех. А вы знаете английский?
— Очень плохо. Хуже, чем вы русский. Так что мы, пожалуй, лучше поймем друг друга, если будем разговаривать по-русски.
— А знаете, это симболично… Да, правильно, символично! — смеется Диббль.
— Я не имел никакого иного смысла, кроме прямого, мистер Диббль, — очень серьезно уточняет Алексей.
— О, не обижайтесь, ради бога, я пошутил. И называйте меня, пожалуйста, просто Джорджем.
— Мне удобнее называть вас мистером Дибблем…
— О да, да, понимаю, — снова смеется веселый американец. — Мы еще недостаточно знакомы, да? Но это ничего — мы разопьем с вами как-нибудь бутылочка виски, и вы еще будете называть меня просто Джо. Да, и не удивляйтесь, пожалуйста, что я приехал к вам один — я отпустил того господина из вашего пэн-клуба, который привез меня сюда. Пожалуйста, сигара.
— Нет, нет, благодарю вас, я не курю.
— Тогда, как это у вас говорится?.. Ближе к делу, да?
— Да, правильно, присаживайтесь, пожалуйста. Я к вашим услугам, — говорит Алексей, кивая на кресло.
Диббль сразу же садится и забрасывает ногу на ногу точь-в-точь так, как делают это типичные американцы в типично американских фильмах. Он вообще выглядит (или старается выглядеть) очень простодушным, веселым, разговорчивым парнем. Алексею, однако, кажется почему-то, что русские слова он коверкает нарочито, ибо речь его звучит иногда безо всякого акцента.
— Вы, конейшн, догадывайтесь, что интересуйте меня главным образом как фантаст, — уже более деловым тоном начинает Диббль. — И еще потому, что пишете не о Марс и Венера, а о наш родной планета. Для фантаст — это необычный объект. А у читатель нашего журнала — большой интерес к эта тема. «Терра инкогнита» — так, кажется, называйт ученые наша планета? И действительно, все одна пазл… Да, правильно — загадка. А в ваш роман, как сообщил мне мистер Омегин, раскрывается загадка земного ядра. Это правильно, да?
— Да, в какой-то мере, — уклончиво отвечает Алексей. — Но об этом я ничего пока еще не написал. Собираюсь только…
— В связи с новый попытка осуществить проект «Мохол» это сейчас особенно интересует наш читатель. Вы знайт, конейшн, о наш первый неудача?
— Об этом писал в свое время ваш известный писатель Джон Стейнбек. Он ведь был на той барже, с которой велось бурение. Но тогда удалось просверлить лишь двести метров океанского дна.
— Да, был большой шум, большой реклама, но до верхний мантия остался еще четыре тысяча восемьсот метров, — вздыхает Диббль. — Да и нелегкий это дело. Мы опускаль буровые трубы сквозь четыре километра вода. А ведь это океан! Разве гидролокаторы могли удержать наш буровой установка во время шторма? Один наш бур, армированный алмазами, сломался и погиб. Фирма, финансировавший эта работа, не захотел больше рисковать. Но первый кусочек базальт, составляющий ложе океана, мы все-таки добиль. И ему, этому кусочку базальт, как показали калийаргоновые часы, двести миллионов лет!
Диббль становится очень серьезным. Не замечает даже, что потухла сигара. Кончик ее оброс толстым слоем сизого пепла, вот-вот готового осыпаться на пол. Алексей пододвигает Дибблю пепельницу. Диббль благодарит, стряхивает пепел и встряхивается сам. На лице его снова улыбка.
— Но теперь мы возобновляйт наша попытка добраться до верхней мантия. Будем бурить уже не с корабль, а с подводных лодка, на корпусах которых установим наш буровой машина. А у вас, я знай, совсем грандиозный проект. Вы будит вскрывайт земная кора не под океан, где толщина пять-десять километров, а под континент, и ваши буры должны пройти больше тридцать пять километров гранит и базальт. О, это грэндиоз!
— Да, мы будем бурить сверхглубокие скважины в Прикаспии, на Урале, в Карелии и Закавказье. Вскроем осадочный слой на материковой равнине и у подножья горных хребтов. Узнаем структуру коры там, где она уже постарела, и там, где еще идет рождение гор. Будет и еще одна скважина — на Курильских островах. Там, где до границы Мохо всего двенадцать километров. У нас есть специальные вещества, которые размягчают породы и помогут бурению. А о том, какие препятствия будут преодолевать буры, донесут исследователям электронные приборы. Вместе с ними в буровые скважины будут, видимо, опускаться и телевизионные камеры в специальных пластмассовых футлярах.
— И все это будет в ваш роман? — спрашивает Диббль.
— Нет, зачем же такую прозу в фантастический роман? — удивляется Алексей Русин. — Все это уже есть на самом деле. А в романе я буду изучать тайну ядра нашей планеты из космоса.
— Из космоса? — высоко поднимает брови Диббль и снова пытается разжечь свою сигару. — Каким образом?
— А с помощью спутников. Что мы знаем, например, о форме нашей планеты? То, что она не шар, известно еще из расчетов Ньютона. А какова более точная геометрическая фигура Земли, до сих пор еще окончательно не установлено, хотя теперь эту задачу решают уже не астрономы и геодезисты, а искусственные спутники Земли.
— О да, правильно! Сила тяготения и форма планеты связаны ведь между собой. Значит, тяготение определяет орбиту спутников, да? А по форме орбиты спутников можно высчитать и форму Земли, правильно?
— Да, правильно. И это уже сделано нашими спутниками в содружестве с электронными вычислительными машинами точнее, а главное — гораздо быстрее, чем геодезистами. Но работа еще не завершена. Нужно послать множество спутников в облет экватора, в сторону вращения планеты и в обратном направлении.
Алексею сначала очень не хотелось в разговоре с Дибблем вдаваться в подробности. Он намеревался лишь ответить на его вопросы и расспросить, над чем работают сейчас американские фантасты. Волнует ли их тайна собственной планеты или они все еще витают в иных мирах? Но, заметив, что Диббль внимательно слушает его, захотелось показать американскому журналисту, что советские писатели не только фантазируют, но и достаточно серьезно владеют научными данными, что наука в их произведениях представлена не только терминологией.
Да и сам Диббль не кажется ему теперь таким уж «стандартным американцем», каким представился поначалу. Похоже даже, что он немного играет под таких простачков, какими мы выводим их в некоторых наших фильмах, а иногда и в книгах.
Начинает даже казаться, что весь этот разговор не очень интересует его, что пришел он сюда совсем не за тем, чтобы узнать, над чем работает советский фантаст. Но что же в таком случае привлекло его в дом Русина? Это неясно Алексею. Нужно, однако, как-то поддерживать начатый разговор.
Распахнув окно, так как комната стала заполняться густым дымом от сигары Диббля, Алексей уже без особого энтузиазма продолжает развивать свою мысль:
— Теория дрейфующих материков тоже ведь может быть окончательно доказана либо опровергнута с помощью спутников. Для этого нужно в течение нескольких лет понаблюдать за ними одновременно с разных континентов.
— Да, наши ученые тоже такого мнения, — поддакивает Диббль и, теперь только сообразив, что русский фантаст открыл окно из-за его сигары, восклицает: — О, простите меня ради бога, я устроил вам тут настоящий дымовой завеса!
— Ну что вы, курите, пожалуйста.
— Нет, все — больше я не курю! Я совсем забыл, что у вас нет кондейшн… Как это будет по-русски — вентиляции, да? А под космос вы имейт в виду только спутник?
— Почему же? И в более широком смысле тоже. Я имею в виду изучение нашей Земли и по аналогии ее с другими планетами солнечной системы. Посмотрите-ка на наш глобус. Где на нем океаны? В основном на юге. А материки? На севере. А на Марсе? Там, конечно, нет или уже нет океанов, но впадины, которые могли бы быть морями, размещены тоже ведь в его южном полушарии. Наблюдается нечто подобное и на Меркурии. Нет ли в этом какой-то закономерности?
— О, я вижу, вы серьезно оснащены научными данными, — улыбается Диббль. — Не понимаю только, как с помощью космоса доберетесь вы до тайны ядра наша планета?
— Тут уж придется пофантазировать, — улыбается и Алексей. — Вы ведь знаете, что между Марсом и Юпитером существовала когда-то еще одна планета?
— Теперь, после находка транзистор в метеорите, упавшем в Калифорния, в этом не может быть никакой сомнений! — оживляется Диббль. — И поверьте мне, мистер Русин, это не сенсейшн, а подлинный факт. Я сам видел этот метеорит. Его нашел наш ученый неподалеку от город Чико, на берегу река Сакраменто.
— Ну, тем более! Нам неизвестно, в результате какой катастрофы погиб Фаэтон, но если бы с помощью космических ракет удалось исследовать все его осколки-астероиды, то по химическому анализу их вещества можно было бы установить всю структуру бывшей планеты. В том числе и ее ядро. А по аналогии…
— Простите, мистер Русин, но я в этом не уверен, — энергично качает головой Диббль и даже встает со своего места. — Что нам известно о земном ядре? Что оно, видимо, железное? Но ведь это одно лишь сапазишн, предположение. Зато температура его — три тысячи градусов — не вызывает сомнений. Нет больших расхождений и в оценка давления внутри ядра. Это, кажется, три с половиной миллиона атмосфер. Правильно, да? В каком же тогда состоянии там вещество? Разве вы не знаете, что достаточно одного миллиона атмосфер, чтобы разрушить все электронные оболочки в атомах? Но когда это давление и температура были сняты, а они не могли быть не сняты, раз планета разлетелась на куски… Правильно, да? Что тогда стало с веществом ядра, а? Разве оно могло остаться в том же самом состоянии? Вне всяких сомнений, это уже совсем иной вещество. Наверно, оно такой же, как в железных метеоритах. Правильно, да?
Алексей молчит. Конечно же, Диббль прав.
— А надо ведь как-то узнать, какое же ядро внутри живой планета, — продолжает Диббль. — Да, я не оговорился, именно живой планета!
— Я понимаю вас, мистер Диббль. Конечно, она как живая, а ядро — это, может быть, ее сердце.
— Да, правильно, сердце! Один наш американский фантаст написал жуткий роман — «Реквием». Он описал в нем, как в результате термоядерной война произошел инфаркт такого сердца одной из планет, населенных разумными существами.
— А я не верю, чтобы планета могла разорваться в результате термоядерной войны, — качает головой Алексей. — Скорее она может погибнуть от чрезмерного любопытства разумных существ.
— Вы думаете, что мы можем доковыряться до этого в ее недрах? — смеется Диббль. — А я не верю. Если ей не страшны титанические силы землетрясений и извержений, что тогда для нее наши буровые, пусть даже самые сверхглубокие? Нет, пусть уж лучше разумные существа соревнуются в разгадке тайн космоса и недр своей планета, чем в производстве термоядерный бомба.
— Я тоже за это.
— О, я не сомневался! Наш журнал очень поощряет такой соревнований. И когда вы напишете свой роман, пропагандирующий подобный идея, мы охотно будем напечатать такой советский пропаганда.
Он весело смеется и протягивает Алексею руку.
— Ну, мне пора. Я и так отнял у вас слишком много время. Но я очен рад, что познакомился с вами. Когда будете в Штатах, обязательно заходите ко мне в гости. Вот вам мой визитный карточка с адресом. И я и мой жена будем очен рады. Но прежде чем уйти, я хотел бы задать вам еще один вопрос.
— Да, пожалуйста, мистер Диббль.
— Вы ведь не думаете, что тайна земного ядра можно разгадать одним только сверхглубоким бурением? Я тоже так не думаю. Никаким бурением даже до внешнего ядра нам не добраться. И никакой аппарат типа «подземный крот» тоже туда не доберется, хотя и у вас и у нас много подобных проектов. Правильно, да?
— Я тоже не думаю, чтобы это был тот путь.
— Что же тогда? Может быть, прощупать земное ядро каким-нибудь локатором, как Луну и Венеру, а?
— Но ведь никакой оптический луч, даже луч квантового генератора…
— Да, конечно, — живо перебивает его Диббль. — Им туда не проникнуть. Ну, а если луч нейтрино?
— Нейтрино?
— Да, нейтрино. Сейчас много пишут о нейтринных телескопах. И у вас и у нас тоже. Думали вы об этом?
— Но ведь для нейтрино прозрачна не только наша планета, но и само Солнце. Вы же знаете, что нейтрино почти не взаимодействует ни с каким веществом.
— Да, это так. И все-таки наши ученые предполагают, что именно нейтрино тот инструмент, с помощью которого можно проникнуть в тайну ядра нашей планеты. Ну, извините, когда-нибудь я должен все-таки уйти!
Он простодушно посмеивается и снова крепко жмет руку Алексея.
— И не провожайте меня, пожалуйста, я сам доберусь до свой гостиница. Я хорошо ориентируюсь в чужих городах.
Он уже стоит у самых дверей, когда, будто совсем уже между прочим, задает Алексею еще один вопрос:
— А вы разве не знакомы с работами вашего профессора Кречетова?
— Нет, не знаком.
— Кажется, именно он у вас экспериментирует с нейтрино.
— Крупнейшим специалистом по нейтрино является у нас академик Понтекорво.
— Да, но именно профессор Кречетов с помощью нейтрино пытается разгадать тайну земного ядра. Странно, что именно вы этого не знаете.
— В первый раз слышу об этом.
— Ну, тогда, значит, профессор этот очень у вас засекречен, — посмеивается Диббль.
«15»
Алексею, может быть, и не показались бы столь подозрительными последние слова Диббля, если бы он не выглянул в окно сразу же после его ухода. Диббль мог ведь и пошутить, говоря о засекреченности Кречетова. А назвать его фамилию было, видимо, не мудрено, так как на самом-то деле, как уверяет отец, профессор не ведет никаких секретных исследований и, наверно, о его работах писалось что-то в научных журналах. Правда, сам Алексей сделал вид, что ничего о нем не слышал, но это уж под впечатлением рассказов отца о недавних происшествиях с Кречетовым.
Однако что-то все-таки его насторожило. Может быть, слова Диббля о том, что именно ему, Русину, почему-то должна быть известна фамилия Кречетова. Без этой настороженности Алексей не стал бы, конечно, наблюдать за выходом Диббля из своего дома. А теперь он стоит у окна и, укрываясь за гардиной, осторожно выглядывает на улицу.
Диббль выходит из подъезда не торопясь и идет почему-то не вправо, к остановке троллейбусов и такси, а влево. Мало того, он останавливается у дома, в котором живет Варя, слегка задирает голову и долго смотрит на Варино окно. Может быть, правда, смотрел он и не на ее окно, но Алексей почти не сомневается почему-то, что именно на Варино.
Весь день после этого он ни о чем уже не может спокойно думать и безуспешно ломает голову над странным поведением Диббля.
А когда приходит с работы Василий Васильевич, спрашивает его:
— Тебе не известно, папа, такое имя, как Джордж Диббль?
— Нет, впервые слышу. А кто он такой?
— Корреспондент американского научно-популярного журнала. Был у меня сегодня, расспрашивал о моей работе. И вот что меня удивило: ему откуда-то известно, над чем работает профессор Кречетов. Разве об этом публиковалось что-нибудь?
— Что-то, кажется, было в начале года, — припоминает Василий Васильевич. — Какая-то краткая информация в одном из вестников Академии наук. А почему это так тебя встревожило?
Алексей уже собирается рассказать отцу о том, как Диббль смотрел на окно Вари, но раздумывает. Конечно, очень странно, что Диббль смотрел на ее окно, но какая же тут связь с его интересом к профессору Кречетову? Зато связь интимных мыслей Алексея с этим окном может оказаться для отца уже несомненной, И он не решается сообщить Василию Васильевичу о своих подозрениях.
— Мне показалось странным, что Диббль почему-то считает профессора Кречетова засекреченным, — после небольшой заминки отвечает он на вопрос отца.
— Они вообще всех наших ученых считают засекреченными, — усмехается Василий Васильевич.
— Ну, а ты-то знаешь ли, над чем на самом-то деле работает Кречетов?
Русин-старший не сразу отвечает на этот вопрос, хотя еще совсем недавно он ответил бы на него не задумываясь.
— Не знаю, право, как тебе и ответить, — задумчиво произносит он. — До сих пор я твердо был уверен, что он работает над теоретическими проблемами нейтринной астрономии, но теперь… Теперь я уже не знаю, только ли над этим. Теперь вообще многое стало загадочным. Помнишь, я говорил тебе о подозрительном посетителе моей библиотеки?
— Как раз хотел спросить тебя об этом.
— Ну, и кем, ты думаешь, он оказался? Работником государственной безопасности.
— Так что же тогда получается? — недоуменно произносит Алексей. — Детективный роман какой-то… Сам-то Кречетов знает ли об этом?
— Думаю, что не знает. Во всяком случае, товарищ из госбезопасности просил меня ничего не говорить ему об этом. Им нужно, видимо, установить, кто же интересуется Кречетовым.
— Да, пожалуй, — соглашается с отцом Алексей. — Но тогда и этот Диббль тоже, может быть, не случайно интересовался Кречетовым? Не мог он каким-нибудь образом узнать о том, что ты работаешь с Кречетовым в одном институте?
— Ну, это ты уже фантазируешь, Алеша. Откуда ему знать такие вещи? Расскажи-ка лучше, как идут твои дела с повестью, — переводит Василий Васильевич разговор на другую тему. — Не отказался ты еще от идеи разгадать тайну гибели Фаэтона?
— Наоборот, все более убеждаюсь в необходимости такой разгадки, — убежденно произносит Алексей. — Кто знает, может быть, это действительно послужит предостережением ученым нашей планеты. Теперь я все больше убеждаюсь, что погубить Фаэтон могла не только атомная война.
— А я на твоем месте написал бы лучше другую повесть. Повесть о тайнах собственной планеты, и назвал бы ее «Терра инкогнита». А загадок тут хоть отбавляй. Ты уже прочел то, что я тебе порекомендовал?
— Да, спасибо тебе за это. Очень интересно! Но такие же загадки стояли, видимо, и перед учеными Фаэтона, и их планета была для них такой же «терра инкогнита». Они и к разгадке шли, конечно, теми же путями, пока что-то не привело их к катастрофе. Вот я и попробую предугадать причину этой катастрофы.
— Ну, как знаешь…
В этот вечер Анне Павловне каким-то чудом удается уговорить Василия Васильевича пойти в кино, и, как только они уходят, Алексей тотчас же набирает телефон Сидора Омегина.
— Слушай, Омегин, это действительно ты порекомендовал Дибблю встретиться именно со мной?
— Я порекомендовал ему еще троих, но он заинтересовался именно тобой, — уточняет Омегин. — А что? Ты разве этим недоволен?
— Да нет, так просто. Извини за беспокойство.
Однако что-то все-таки его насторожило. Может быть, слова Диббля о том, что именно ему, Русину, почему-то должна быть известна фамилия Кречетова. Без этой настороженности Алексей не стал бы, конечно, наблюдать за выходом Диббля из своего дома. А теперь он стоит у окна и, укрываясь за гардиной, осторожно выглядывает на улицу.
Диббль выходит из подъезда не торопясь и идет почему-то не вправо, к остановке троллейбусов и такси, а влево. Мало того, он останавливается у дома, в котором живет Варя, слегка задирает голову и долго смотрит на Варино окно. Может быть, правда, смотрел он и не на ее окно, но Алексей почти не сомневается почему-то, что именно на Варино.
Весь день после этого он ни о чем уже не может спокойно думать и безуспешно ломает голову над странным поведением Диббля.
А когда приходит с работы Василий Васильевич, спрашивает его:
— Тебе не известно, папа, такое имя, как Джордж Диббль?
— Нет, впервые слышу. А кто он такой?
— Корреспондент американского научно-популярного журнала. Был у меня сегодня, расспрашивал о моей работе. И вот что меня удивило: ему откуда-то известно, над чем работает профессор Кречетов. Разве об этом публиковалось что-нибудь?
— Что-то, кажется, было в начале года, — припоминает Василий Васильевич. — Какая-то краткая информация в одном из вестников Академии наук. А почему это так тебя встревожило?
Алексей уже собирается рассказать отцу о том, как Диббль смотрел на окно Вари, но раздумывает. Конечно, очень странно, что Диббль смотрел на ее окно, но какая же тут связь с его интересом к профессору Кречетову? Зато связь интимных мыслей Алексея с этим окном может оказаться для отца уже несомненной, И он не решается сообщить Василию Васильевичу о своих подозрениях.
— Мне показалось странным, что Диббль почему-то считает профессора Кречетова засекреченным, — после небольшой заминки отвечает он на вопрос отца.
— Они вообще всех наших ученых считают засекреченными, — усмехается Василий Васильевич.
— Ну, а ты-то знаешь ли, над чем на самом-то деле работает Кречетов?
Русин-старший не сразу отвечает на этот вопрос, хотя еще совсем недавно он ответил бы на него не задумываясь.
— Не знаю, право, как тебе и ответить, — задумчиво произносит он. — До сих пор я твердо был уверен, что он работает над теоретическими проблемами нейтринной астрономии, но теперь… Теперь я уже не знаю, только ли над этим. Теперь вообще многое стало загадочным. Помнишь, я говорил тебе о подозрительном посетителе моей библиотеки?
— Как раз хотел спросить тебя об этом.
— Ну, и кем, ты думаешь, он оказался? Работником государственной безопасности.
— Так что же тогда получается? — недоуменно произносит Алексей. — Детективный роман какой-то… Сам-то Кречетов знает ли об этом?
— Думаю, что не знает. Во всяком случае, товарищ из госбезопасности просил меня ничего не говорить ему об этом. Им нужно, видимо, установить, кто же интересуется Кречетовым.
— Да, пожалуй, — соглашается с отцом Алексей. — Но тогда и этот Диббль тоже, может быть, не случайно интересовался Кречетовым? Не мог он каким-нибудь образом узнать о том, что ты работаешь с Кречетовым в одном институте?
— Ну, это ты уже фантазируешь, Алеша. Откуда ему знать такие вещи? Расскажи-ка лучше, как идут твои дела с повестью, — переводит Василий Васильевич разговор на другую тему. — Не отказался ты еще от идеи разгадать тайну гибели Фаэтона?
— Наоборот, все более убеждаюсь в необходимости такой разгадки, — убежденно произносит Алексей. — Кто знает, может быть, это действительно послужит предостережением ученым нашей планеты. Теперь я все больше убеждаюсь, что погубить Фаэтон могла не только атомная война.
— А я на твоем месте написал бы лучше другую повесть. Повесть о тайнах собственной планеты, и назвал бы ее «Терра инкогнита». А загадок тут хоть отбавляй. Ты уже прочел то, что я тебе порекомендовал?
— Да, спасибо тебе за это. Очень интересно! Но такие же загадки стояли, видимо, и перед учеными Фаэтона, и их планета была для них такой же «терра инкогнита». Они и к разгадке шли, конечно, теми же путями, пока что-то не привело их к катастрофе. Вот я и попробую предугадать причину этой катастрофы.
— Ну, как знаешь…
В этот вечер Анне Павловне каким-то чудом удается уговорить Василия Васильевича пойти в кино, и, как только они уходят, Алексей тотчас же набирает телефон Сидора Омегина.
— Слушай, Омегин, это действительно ты порекомендовал Дибблю встретиться именно со мной?
— Я порекомендовал ему еще троих, но он заинтересовался именно тобой, — уточняет Омегин. — А что? Ты разве этим недоволен?
— Да нет, так просто. Извини за беспокойство.
«16»
С Корнелием Телушкиным Джордж Диббль встречается на квартире «подпольного» коммерсанта, по кличке «Каин», через которого велись все предварительные переговоры по операции «Иисус Христос».
— О, вы совсем не такой, как я думал! — удивленно восклицает Диббль, увидев Корнелия. Он говорит теперь почти без акцента. — Симпатичный, интеллигентный, прилично одетый человек.
— А каким же вы меня представляли, мистер Диббль? — интересуется Корнелий, польщенный словами американского журналиста.
— Типичным тунеядцем! — смеется Диббль, предлагая Корнелию сигару. — Стилягой с длинными волосами и в желтой кофте с черными полосками. Сам не знаю почему.
— Вы, наверно, выписываете у себя в Америке наш журнал «Крокодил»? — улыбается Корнелий.
— Зачем выписывать «Крокодил», у нас есть и свои стиляги. Этого добра везде хватает. В Англии тоже их полно. Перед тем как приехать к вам, я насмотрелся на них в кафе «Эйс» у вокзала «Стоун-бридж Парк». Вы тоже слыхали, наверно о «рокерах» и «модернах»?
— Но ведь они не тунеядцы, эти «рокеры»? Они в основном рабочие парни.
— Вы у нас тоже не считались бы тунеядцем. Вы были бы бизнесменом.
— Я и тут не тунеядец, — стараясь скрыть невольную обиду, говорит Корнелий. — Я работаю в государственном учреждении. Бизнес — это моя вторая профессия.
— У вас хорошо заниматься именно таким мелким бизнесом — тут вы вне конкуренции. А у нас вас давно проглотили бы более крупные предприниматели. И я не советовал бы вам…
— А я и не собираюсь. Мне и тут совсем было бы хорошо, если бы не милиция, — усмехается Корнелий.
— У нас тоже есть полиция, но с нею можно… как это будет по-русски? О да, поладить. Но перейдем к делу, мы уже достаточно наговорились на неофициальную тему. Ну-с, а как обстоит дело с заказом?
— Заказ готов.
— Можно посмотреть?
— Да, пожалуйста. Прошу вас, Михаил Ильич, — кивает Корнелий появившемуся из соседней комнаты Лаврентьеву.
Лаврентьев приносит чемодан. Извлекает из него пять икон среднего размера и осторожно кладет их на стол. Со старых, тускло поблескивающих масляными красками, потрескавшихся во многих местах досок, удивленно взирают на бизнесменов Старого и Нового Света скорбные лики святых.
— Это что же? Что за персонажи? — тычет в них пальцем Джордж Диббль.
— «Архангел Гавриил», «Апостол Павел», «Иоанн Предтеча».
— И все это намалевано действительно под знаменитого вашего Рублева?
— Сам Рублев не отличил бы их от своих. Господин Лаврентьев главный реставратор чуть ли не всех православных соборов и крупнейший знаток иконописи Рублева.
— Ну, а как с древностью этих досок? — Диббль стучит ногтем по иконам. — Не окажутся они… как это по-русски? Липой, да?
— Не окажутся, мистер Диббль, — уверяет Корнелий. — Ни в прямом, ни в переносном смысле. Доски добротные, действительно старинные. А за краски мы не несем ответственности. Краски ваши.
— Краски меня не тревожат. У нас тоже есть свои жулики, специалисты по подделкам старинных картин. Целая фирма. Эти краски — их открытие. Через несколько дней они так потрескаются, что их никто не отличит от тех, какими писали Мазаччо, Пизанелло, Андреа дель Кастаньо. Эти итальянские мастера современники вашего Рублева. Ну, а теперь нужно, кажется, рассчитаться?
— Да, не мешало бы, — плотоядно улыбается Корнелий.
— Какой валютой: долларами, фунтами стерлингов или западными марками?
— Лучше долларами.
Диббль отсчитывает сумму, о которой заранее была достигнута договоренность, добавляет несколько лишних долларов и протягивает Корнелию.
— Покорнейше благодарю, — подобострастно произносит Корнелий, сам дивясь лакейскому обороту и интонации своей речи.
— О, вы совсем не такой, как я думал! — удивленно восклицает Диббль, увидев Корнелия. Он говорит теперь почти без акцента. — Симпатичный, интеллигентный, прилично одетый человек.
— А каким же вы меня представляли, мистер Диббль? — интересуется Корнелий, польщенный словами американского журналиста.
— Типичным тунеядцем! — смеется Диббль, предлагая Корнелию сигару. — Стилягой с длинными волосами и в желтой кофте с черными полосками. Сам не знаю почему.
— Вы, наверно, выписываете у себя в Америке наш журнал «Крокодил»? — улыбается Корнелий.
— Зачем выписывать «Крокодил», у нас есть и свои стиляги. Этого добра везде хватает. В Англии тоже их полно. Перед тем как приехать к вам, я насмотрелся на них в кафе «Эйс» у вокзала «Стоун-бридж Парк». Вы тоже слыхали, наверно о «рокерах» и «модернах»?
— Но ведь они не тунеядцы, эти «рокеры»? Они в основном рабочие парни.
— Вы у нас тоже не считались бы тунеядцем. Вы были бы бизнесменом.
— Я и тут не тунеядец, — стараясь скрыть невольную обиду, говорит Корнелий. — Я работаю в государственном учреждении. Бизнес — это моя вторая профессия.
— У вас хорошо заниматься именно таким мелким бизнесом — тут вы вне конкуренции. А у нас вас давно проглотили бы более крупные предприниматели. И я не советовал бы вам…
— А я и не собираюсь. Мне и тут совсем было бы хорошо, если бы не милиция, — усмехается Корнелий.
— У нас тоже есть полиция, но с нею можно… как это будет по-русски? О да, поладить. Но перейдем к делу, мы уже достаточно наговорились на неофициальную тему. Ну-с, а как обстоит дело с заказом?
— Заказ готов.
— Можно посмотреть?
— Да, пожалуйста. Прошу вас, Михаил Ильич, — кивает Корнелий появившемуся из соседней комнаты Лаврентьеву.
Лаврентьев приносит чемодан. Извлекает из него пять икон среднего размера и осторожно кладет их на стол. Со старых, тускло поблескивающих масляными красками, потрескавшихся во многих местах досок, удивленно взирают на бизнесменов Старого и Нового Света скорбные лики святых.
— Это что же? Что за персонажи? — тычет в них пальцем Джордж Диббль.
— «Архангел Гавриил», «Апостол Павел», «Иоанн Предтеча».
— И все это намалевано действительно под знаменитого вашего Рублева?
— Сам Рублев не отличил бы их от своих. Господин Лаврентьев главный реставратор чуть ли не всех православных соборов и крупнейший знаток иконописи Рублева.
— Ну, а как с древностью этих досок? — Диббль стучит ногтем по иконам. — Не окажутся они… как это по-русски? Липой, да?
— Не окажутся, мистер Диббль, — уверяет Корнелий. — Ни в прямом, ни в переносном смысле. Доски добротные, действительно старинные. А за краски мы не несем ответственности. Краски ваши.
— Краски меня не тревожат. У нас тоже есть свои жулики, специалисты по подделкам старинных картин. Целая фирма. Эти краски — их открытие. Через несколько дней они так потрескаются, что их никто не отличит от тех, какими писали Мазаччо, Пизанелло, Андреа дель Кастаньо. Эти итальянские мастера современники вашего Рублева. Ну, а теперь нужно, кажется, рассчитаться?
— Да, не мешало бы, — плотоядно улыбается Корнелий.
— Какой валютой: долларами, фунтами стерлингов или западными марками?
— Лучше долларами.
Диббль отсчитывает сумму, о которой заранее была достигнута договоренность, добавляет несколько лишних долларов и протягивает Корнелию.
— Покорнейше благодарю, — подобострастно произносит Корнелий, сам дивясь лакейскому обороту и интонации своей речи.