Томин Юрий Геннадьевич. Карусели над городом (Происшествие в Кулёминске - 1)

   Мальчик шевельнулся.
   - Что такое "убить"? - спросил он.
   - Это... ну, как тебе объяснить... - сказал Алексей Палыч. - Это так, вроде "отозвать".
   - Отозвать?
   - Да. Когда тебя отзовут, ты ведь с нами больше не будешь.
   - Я с вами, - сказал мальчик. - Кто меня отзовет?
   Алексей Палыч многозначительно посмотрел на Бориса.
   - Никто тебя не отзовет, - сказал он. - Ты будешь с нами. Это была шутка.
   - Что такое шутка?
   На этот раз в затруднении оказался и Алексей Палыч.
   - Боря, - сказал он, - ты у нас специалист по переводу с русского на русский. Может быть, попробуешь?
   - Не могу я, Алексей Палыч [1], - взмолился Борис. - У меня и так в голове как будто каша. Я тебе потом объясню, - сказал он мальчику. - Ведь не горит у тебя? ------[1] Автор тоже затрудняется объяснить, что такое шутка. У одного из племен Южной Америки шуткой считается столкнуть человека в водопад. У некоторых наших ребят шуткой считается подложить своему товарищу на сиденье кнопку. Очевидно, все зависит от местных условий... ------
   - Не горит?
   Борис застонал. Не голосом застонал, а так - внутренне. В школе ему давно уже объяснили, что русский язык богат и разнообразен. Но это был тот случай, про который говорят: "Язык мой - враг мой".
   - Ты можешь обождать? - простонал Борис, на этот раз вслух. - Не обязательно, чтобы я все немедленно объяснял.
   - Я могу обождать, - послушно сказал мальчик. - Ты, Боря, хороший, когда не кричишь.
   - А ты не слишком хороший, - сказал Борис. - Ты все время растешь. А это уже не шутка. Мы не знаем, какую одежду тебе доставать. Долго ты еще будешь расти?
   - Я не знаю, - тихо сказал мальчик.
   - А я знаю, - решительно сказал Борис.
   Взяв мальчика за руку, он подвел его к стене.
   - Алексей Палыч, какой рост ему лучше всего сделать?
   - Я думаю, хорошо, если бы вы были примерно одного роста. Но каким образом...
   - А это пускай он сам соображает. Или они пускай думают. - Борис показал пальцем наверх. - Посылают человека в такую даль без штанов, а мы должны изобретать. Может быть, они нас сейчас слышат? - Борис задрал подбородок и проговорил в потолок: - Эй вы, товарищи, или пришлите одежду, или перестаньте его растить! - Спохватившись, Борис глянул на мальчика, но тот ничего не сказал. Борис поправился: - Или сделайте так, чтобы он не рос выше этой черты.
   Борис прислонил мальчика к стене, встал с ним рядом и карандашом провел на уровне своих глаз черту.
   - Нормально? - спросил он учителя.
   - Это было бы неплохо, - согласился Алексей Палыч.
   - Ну и все, можно покупать на такой размер.
   - Ты уже, кажется, начал распоряжаться в космосе, - усмехнулся Алексей Палыч.
   - Больше я ничего не могу придумать.
   - Да я не в укор, - сказал Алексей Палыч. - Мне, например, это и в голову не пришло. Будем надеяться. Впрочем, у меня завтра свободный день, я с утра зайду сюда на примерку. А теперь давай по домам. Если нас будут домашние разыскивать да заглянут сюда, это может кончиться плохо. Мама ведь не инспектор, ей не докажешь, что он твой брат.
   - А инспектор Серегу знает, - беззаботно сказал Борис. - Серега у пожарки по целым дням крутится. Ему там даже погудеть дают. Я еще удивился, что инспектор ничего не сказал.
   - Да как же ты тогда!.. Зачем же ты так сказал?
   - А вы думаете, он их различает, маленьких? Я и сам-то не всех отличаю.
   - Ну, ну, - только и мог выговорить Алексей Палыч. - Хорошо, если так.
   Наказав мальчику ничего не трогать, не шуметь, не включать света и убедившись, что тот как будто бы все понял, они вышли из подвала и заперли дверь. Всю дорогу до перекрестка, где они должны были расстаться, Алексей Палыч молчал, что-то обдумывая. Борис уже собирался повернуть в свой переулок, когда Алексей Палыч сказал:
   - Боря, ты мне так и не ответил... Мне кажется, эта история не очень тебе нравится. Точнее, тебе неинтересно. Я уже говорил: ты свободен. Тем более что скоро каникулы... Я хочу сказать, что ты никому ничего не обязан. Ни ему, ни мне.
   - А вам интересно?
   - Для меня это слово не подходит. В этом случае я не могу сказать "интересно" или "неинтересно". Слова вроде "должен" или "не должен" тут тоже не годятся. Просто у меня ощущение, что я, как человек, не имею права отослать его обратно. А ты как думаешь?
   - Наверное, вы правильно говорите, - сказал Борис. - Я это понимаю, только сам так не думаю. Я хочу знать: для чего мы стараемся? Может быть, мы от него вообще завтра взорвемся.
   - Ты боишься?
   - Не боюсь, а хочу знать: зачем? - упрямо повторил Борис.
   Эту черту характера - упрямство - Алексей Палыч уже подмечал в Борисе. Правда, до сих пор она проявлялась в деле. Можно ли было назвать историю с мальчиком делом, Алексей Палыч и сам сомневался.
   - Когда-то братья Монгольфье запустили первый воздушный шар, сказал Алексей Палыч. - На запуск собралось много народу. Среди зрителей находился Франклин. Увидев полет, он сказал: "Не вижу, чтобы из этого могла получиться какая-то польза". А ведь он был великий ученый.
   - Намек понял, - сказал Борис. - Только вы тоже не ответили на мой вопрос. Я не боюсь. Не нужно мне никакой свободы. Я вам буду помогать, раз так случилось. Я никому ничего не скажу. Но если мы засыплемся...
   - Ты хочешь сказать: нас разоблачат? - улыбнулся учитель.
   - Я хочу сказать: мы можем влипнуть, - ответил Борис. - За себя я не боюсь. А вот вы - учитель, вам мало не будет.
   Алексей Палыч покачал головой.
   - Нет, Боря, - сказал он, - дальше учителя меня все равно никуда не пошлют.
   На том заговорщики и расстались. И ничего существенного больше не произошло в этот день, если не считать...
   Если не считать того, что как раз в этот момент у дверей подвала стояла Ефросинья Дмитриевна. Заставило ее сюда прийти то смутное подозрение, которое возникло во время разговора с Борисом. Цепочка: Борис - кабинет - Алексей Палыч - пожарный инспектор - не привела ее к какой-то определенной мысли. Мелькали несвязные соображения: Борька Куликов хотел пойти в кабинет, но не пошел, когда ему разрешили; он же просил не рассказывать о чем-то матери; он же интересовался пожарным инспектором; или не интересовался, а она сама рассказала?
   И еще этот учитель... При чем тут Алексей Палыч? Ага, он просил принести к нему домой какой-то прибор. Но насколько Ефросинья Дмитриевна знала, физик перетаскал множество всякого барахла в школу, но чтобы из школы... Алексей Палыч - мужик неплохой, но вот ведро он ей не вернул... Стоп! Цепочка сразу рассыпалась, остальные действующие лица расплылись. Учитель не вернул эмалированное ведро, хотя еще вчера обещал! Это была уже вполне конкретная мысль, и Ефросинья Дмитриевна сразу успокоилась. Зная, что учитель часто по вечерам копошится в подвале, Ефросинья Дмитриевна повернула туда по дороге домой.
   Дверь была заперта на замок. Ефросинья Дмитриевна собиралась уже уйти, как вдруг заметила, что от подвального окна тянется тоненький синий лучик. Наклонно он уходил далеко в небо и там терялся. Конечно, она не могла догадаться, что все было как раз наоборот. Не в небо, а с неба шел этот луч, проникал в самую дырочку и кончался в лаборатории.
   "Забыли выключить прибор, - подумала Ефросинья Дмитриевна. Пожару еще мне тут наделают."
   Она прильнула лицом к стеклу, заглянула в дырочку. Окно изнутри было завешено газетой, но в ней тоже имелась дырочка - маленькая, как укол. Много разглядеть не удалось, но все же Ефросинья Дмитриевна увидела как бы светящийся силуэт, окаймленный как бы синенькими иголочками. Силуэт медленно угасал, пока не растворился в темноте.
   Ефросинья Дмитриевна прижала к дырочке нос: горелым не пахло. В лаборатории было темно и тихо.
   Лучик тоже исчез.
   - Есть кто там? - спросила Ефросинья Дмитриевна, целясь губами в дырочку.
   Тишина. Темнота. Молчание.
   Постояв немного у окна, Ефросинья Дмитриевна направилась к дому.
   Теперь она была уже точно уверена, что в лаборатории творится какое-то безобразие. Правда, на языке Ефросиньи Дмитриевны безобразием считался даже неплотно закрытый кран, из которого капало по капле в час.
   Но тут было что-то похуже.
   На сей раз Ефросинья Дмитриевна ушла с твердым убеждением, что подозрения ее были не напрасны: в лаборатории делались какие-то темные дела.
   День 4-й
   Мелкое разоблачение
   Наступило утро четвертого дня с тех пор, как был установлен контакт.
   На судьбе нашей маленькой планетки это никак не отразилось.
   Не изменилась жизнь и в Кулеминске, который неторопливо вращался вокруг земной оси, подставляя бока восходящему солнцу. Взрослые кулеминцы уже шли на работу. Еще ворочались в постелях школьники, которым теперь все чаще снились каникулы. Вернулась с ночного дежурства вполне выспавшаяся Анна Максимовна. На кухне, брезгливо морщась, намыливала шею Татьяна - ей сегодня предстояло сдавать зачет. Алексей Палыч по случаю свободного дня жарил на плите яичницу.
   - Саша опять не ночевал? - спросила Анна Максимовна, когда сели за стол.
   - У него рано утром полеты, - сказала Татьяна.
   Анна Максимовна временно промолчала. Но Татьяна прекрасно понимала, в чей огород полетел камень. Некоторое время, сдерживая себя, она яростно кромсала вилкой яичницу. Из двух глазков она сделала четыре, потом - восемь, и на этом ее терпение истощилось.
   - Ты, мама, напрасно так беспокоишься. Меня мой муж вполне устраивает.
   - Устраивает?
   - Абсолютно!
   - Ну, ну, - сказала Анна Максимовна. - Тебе виднее.
   В голове Анны Максимовны было столько тихого, но упорного сопротивления, что Татьяна вышла из себя окончательно.
   - И я раз навсегда прошу, - сказала она звенящим голосом, - не будем больше обсуждать эту тему.
   - Можно и не обсуждать, - согласилась Анна Максимовна. - И верно: поздно уже обсуждать.
   Тут бы самое время было Алексею Палычу стукнуть кулаком по столу, чтобы подпрыгнули на нем ложки-тарелки. Но тогда это был бы не Алексей Палыч. Нет, так он не мог поступить. Ему, в его положении, вообще не надо было бы никак поступать. Но он мирно сказал:
   - Аня, давайте не будем ссориться. Всем ведь нелегко: и тебе, и Танюшке. Тем более что у нее сегодня зачет.
   Тут очень хотелось бы написать, что Татьяна посмотрела на отца с благодарностью. Но это было бы неправдой. Правдой было только то, что она посмотрела. А точнее - метнула копье из-под длинных ресниц, которые так нравились летчику Саше. Отец-то уж совсем не имел права вмешиваться в дела взрослой дочери!
   - Можно и не ссориться, - сказала Анна Максимовна. - Это ты верно заметил: женщинам всегда нелегко. Вот мужчинам полегче. У них времени много, они могут лялякать у пивного ларька, а могут продавщиц пугать. Вот, вроде тебя.
   - Я - у ларька? - искренне изумился Алексей Палыч. - Да когда же я?..
   - Я говорю: продавщиц пугать.
   - Каких продавщиц?
   - А Клавдию из овощного. Я у нее вчера была. Она мне селедки баночной оставила... "Прибежал, - говорит, - взлохмаченный весь, не то красный, не то зеленый... Кричит: "Чем ребенка кормить, чем ребенка кормить?!" Я, - говорит, - испугалась: уж не с внуком ли вашим что случилось? А он весь стал бледный, затрясся и кричит: "Имени нет... имени нет три месяца!" Я уж подумала, что у вас пожар или другое что... Вроде как не в себе человек."
   С любопытством поглядев на отца, Татьяна отметила, что тот "весь стал бледный".
   - Почему же - взлохмаченный? - растерянно спросил Алексей Палыч.
   - Да уж не знаю почему.
   - И когда я кричал на кого-нибудь?
   - Ну, Клавдия и соврет - не дорого возьмет. Но ведь не все же она наврала?
   - Мама, - скромно сказала Татьяна, - мне кажется, что папа не может быть красным, взлохмаченным и зеленым. Кричать он тоже не умеет...
   - Умею, - с тихой угрозой сказал Алексей Палыч, начиная понимать, куда клонит настырное чадо.
   - Не умеешь. Но ты, мама, обрати внимание на одну вещь: он интересовался, чем кормить ребенка.
   - Ну и что? - спросила Анна Максимовна, еще не успевшая связать все факты в единый узел.
   - А то, что продукты у нас пропали...
   - Не пойму я, что ты одно к другому лепишь. Продукты Андрюшины. Разве отец не знает, чем мы его кормим?
   - Андрюшу - знает... - многозначительно сказала Татьяна.
   - Татьяна! - повысил голос Алексей Палыч. - У тебя во сколько зачет?
   Татьяна поднялась из-за стола, повесила на плечо сумку и пошла к двери.
   - Интересно, - сказала она, оборачиваясь, - как только я заговариваю о продуктах, ты сразу вспоминаешь о моей электричке.
   Татьяна закрыла за собой дверь, но тут же приоткрыла ее снова.
   - Интересно! - сказала она. - И даже - странно!
   Дверь за Татьяной закрылась.
   В эту минуту Алексей Палыч не возражал бы, чтобы она закрылась навсегда.
   - Алексей, - тихо сказала Анна Максимовна, - это ты взял продукты?
   - Ну, я, - ответил Алексей Палыч.
   - Зачем?
   - Взял, - сказал Алексей Палыч. - Взял - принес. Хотел купить спросил... купил... забыл спросить... забыл купить... забыл принести... забыл отнести... Зеленым я не был. Бледным не был. Желтым не был. Не кричал. Не трясся.
   - Зачем? - настойчиво повторила Анна Максимовна.
   - Не скажу! - строптиво заявил Алексей Палыч.
   Анна Максимовна оперлась локтями о стол, уперлась подбородком в ладони. Алексей Палыч увидел, что из глаз ее катятся слезы.
   - Алексей, - проговорила она, - у тебя есть твой ребенок.
   Алексей Палыч, присев к жене, обнял ее за плечи и поцеловал в ухо.
   - Аннушка, - сказал он, - у меня нет моего ребенка. Клянусь тебе в этом чем ты только хочешь. Во всей Вселенной у меня нет детей, кроме Татьяны, чтоб ей зачет сегодня не сдать. И не плачь, пожалуйста, попусту, иначе я тоже начну реветь. Ты посмотри, там же все на месте, кроме одной банки.
   - Правда? - воскликнула Анна Максимовна, и вопрос этот относился вовсе не к банкам.
   - Честное слово, - сказал Алексей Палыч, и ответ относился не к банкам тоже.
   - Ладно, - сказала Анна Максимовна, - пора Андрюшку будить. Бог с ней, с этой проклятой банкой.
   Когда Алексей Палыч вышел из дома, земля слегка покачивалась под ним. И было это вовсе не от того, что ось земная, как выяснили давно астрономы, немного пошатывается.
   За четыре дня чувство опасности несколько притупилось. У входа в подвал Алексей Палыч уже не озирался по сторонам, но, войдя, дверь все же запер.
   - Палыч, привет, - сказал мальчик, и в тоне его явно слышалось удовольствие. - Я слышал, как ты идешь. А вчера здесь был не ты.
   - А кто же? - встревожился Алексей Палыч.
   - Не знаю. Я слышал, как он уходил. Ты, Палыч, не бойся. Я ничего не трогал, не шумел и не включал свет. Я только посмотрел в эту дырочку, - мальчик показал на окно, завешанное газетой.
   - Как же он выглядел?
   - Не так, как ты.
   - Это ясно. Не сможешь ли ты его нарисовать?
   Алексей Палыч подал мальчику листок бумаги и карандаш. К его удивлению, мальчик очень легко, несколькими штрихами изобразил женскую фигуру. Рисунок оказался настолько верным, что ошибиться было невозможно.
   - Это не он, а она, - вздохнул Алексей Палыч. - Это женщина. Ее зовут Ефросинья Дмитриевна. Что она делала?
   - Ничего. Сказала: "Есть кто там?" Потом сказала: "Господи, господи". Потом ушла.
   - "Господи, господи..." - пробормотал Алексей Палыч. - Этого еще не хватало. Впрочем, все равно пора тебя выводить отсюда. Ты уже не младенец.
   Да, теперь уже нельзя было сказать, что перед Алексеем Палычем стоял младенец. За ночь мальчик подрос еще и теперь стал ростом примерно с Бориса. Алексей Палыч подвел его к стенке, к черте, проведенной карандашом. Все было точно до миллиметра.
   - Значит, у вас слышат, о чем мы говорим? - спросил Алексей Палыч.
   - У нас? - переспросил мальчик, и на лице его было искреннее недоумение.
   - Ладно, - сказал Алексей Палыч, - это неважно. Лучше скажи: ты еще будешь расти?
   - Теперь я знаю, почему Боря вчера говорил громко. Я не должен расти?
   - Нам, вообще-то, не жалко, - пояснил Алексей Палыч. - Но ведь не можешь ты все время ходить в одеяле. А мы не можем менять тебе одежду так часто.
   - Теперь я знаю, - сказал мальчик. - Я не буду расти.
   - Есть хочешь?
   Мальчик засмеялся:
   - Вчера - есть, сегодня - есть. Разве всегда нужно есть?
   - Мы едим каждый день, - осторожно сказал Алексей Палыч.
   - А я не хочу. Но, если ты хочешь, давай, буду есть.
   Алексей Палыч смутился и зачем-то похлопал себя по карманам.
   - А у меня как раз нет еды. Я сейчас принесу.
   - Не нужно, - сказал мальчик. - Я никогда не хочу.
   - Слушай... - Алексей Палыч вдруг запнулся. Безликое это обращение давно уже ему не нравилось. - Как тебя зовут?
   - Не знаю.
   - Как тебя зовут у вас, дома?
   - У нас? - снова удивился мальчик. - Я тебя не понимаю.
   - У каждого человека есть имя. Меня зовут Алексей Палыч...
   - Тебя зовут Палыч, - поправил мальчик.
   - Ну, пускай так. Борю зовут Борей. Тебя тоже надо как-то называть. Выбирай.
   - Называй меня Палыч. Мне так нравится.
   - Двух Палычей будет многовато. Лучше как-то по-другому назовем тебя.
   - Тогда - Боря.
   - Боря у нас уже есть. Еще думай.
   - Сенька-зараза, - сказал мальчик.
   - Что?! - переспросил Алексей Палыч.
   Мальчик кивнул в сторону окна.
   - Там они все время кричат: "Сенька-зараза, отдай мне! Сенька-зараза, не твой аут!" Наверное, Сенька-зараза хорошее имя, раз они все время кричат.
   - Не совсем хорошее, - сказал Алексей Палыч, решив не пускаться в объяснения. - Давай я попробую.
   Алексей Палыч задумался. Может быть, инопланетное происхождение мальчика было тому виной, что в голове учителя всплывали любые имена, кроме русских.
   - Феликс! - воскликнул Алексей Палыч. - На нашем языке это означает "солнечный" [1]. ------[1] Алексей Палыч ошибся: на русский язык имя "Феликс" переводится как "счастливый". ------
   - Тогда и зови на нашем языке, - сказал мальчик. - Сенька-зараза мне нравится больше, но пускай будет Солнечный.
   - Нет, - возразил Алексей Палыч, у которого тоже имелись свои слабости. - Феликс звучит гораздо лучше. У нас в Кулеминске еще нет ни одного Феликса. Ты будешь первым. Согласен?
   Мальчик согласился без особой охоты. Наверное, правду говорят, что первая любовь - самая сильная. Первой любовью Феликса продолжал оставаться Сенька-зараза.
   - А теперь, Феликс, - сказал Алексей Палыч с некоторой торжественностью, - я иду за одеждой. А ты посиди тут тихо. Ладно?
   - Посижу, - согласился Феликс.
   Алексей Палыч направился к двери. Феликс его окликнул:
   - Палыч...
   - Да, Феликс?
   - Они там бегают, кричат... - Феликс показал на окно. - А что они еще делают?
   - Они? Ну, еще они учатся, спят, едят, смотрят телевизор, ездят на велосипедах, ходят в кино, просто бездельничают.
   - Я тоже хочу бегать, кричать и учиться.
   - Послезавтра каникулы, - сказал Алексей Палыч. - Учиться они перестанут.
   - Я тоже хочу смотреть, ездить и просто бездельничать, настойчиво повторил Феликс. - Ведь я такой же, как они. Это ты не такой.
   - Ты прав, - подтвердил Алексей Палыч. - Ты такой, а я не такой. Но я был таким и поэтому тебя хорошо понимаю. Я тебе обещаю: ты будешь бегать, смотреть и все остальное.
   - Правда?
   - Правда.
   - И я увижу Сеньку-заразу?
   - Обязательно.
   - Когда?
   - Скоро, - неопределенно пообещал Алексей Палыч. - Ты меня жди. Я вернусь часа через два.
   Алексей Палыч ушел. Точнее говоря, сбежал. Сбежал от вопросов, на которые ему все равно придется ответить...
   Электричка привезла Алексея Палыча почти к самому магазину, который находился рядом со станцией. Надеясь, что уж здесь-то он знакомых не встретит, Алексей Палыч поднялся во второй этаж. В отделе верхней одежды не было ни одного покупателя.
   - Будьте любезны... - обратился Алексей Палыч к девушке-продавщице, которая стояла за прилавком спиной к нему.
   - Все на стеллажах, - сказала девушка, не оборачиваясь.
   - Я бы хотел спросить... - замялся Алексей Палыч. - Может быть, вы посоветуете? Я, видите ли, полный профан в этих вопросах. - И Алексей Палыч даже слегка хихикнул, как бы показывая, сколь ничтожен он сам и его попытка обеспокоить...
   - Я же сказала: все на стеллажах, - повторила девушка, не меняя позиции.
   Тут следует сразу оговориться. Перед Алексеем Палычем стояла не бездельница и не грубиянка продавщица - из тех, которые видят в покупателях своих личных врагов. И не бездушная это была девушка, и не какая-нибудь уродина со скверным характером. Если разобраться, то виноват был сам Алексей Палыч. Просто зашел он не вовремя. Девушка была занята важным делом: в маленькое зеркальце она рассматривала прыщик, вскочивший у нее на левой брови. Одновременно она решала важный вопрос: сковырнуть или оставить? Поэтому каждому должно быть понятно, что Алексей Палыч со своими делами был ей ни к чему.
   Однако и Алексея Палыча можно понять. Деваться ему было некуда.
   - Простите, но я хотел бы...
   - О господи! - сказала продавщица, оборачиваясь. - Никакой совести у людей нет! Вам же русским языком ска... - И вдруг лицо девушки из скучного и недовольного мгновенно превратилось в приветливое и улыбающееся. - Алексей Палыч, здравствуйте! - сказала она. - Что бы вы хотели, Алексей Палыч?
   Алексей Палыч напрягся, вспоминая, как зовут его бывшую ученицу.
   - Здравствуй, Клава, - осторожно сказал Алексей Палыч и понял, что угадал. - Мне бы комплект одежды для мальчика.
   - На какой возраст?
   - Примерно на такой, - Алексей Палыч отметил рукой высоту на уровне своего плеча.
   - Сорок второй, - определила Клава. Она огляделась и добавила шепотом, хотя в отделе по-прежнему никого не было: - Есть джинсовый костюм...
   - А это хорошо? - спросил Алексей Палыч, тоже невольно понижая голос.
   - Да вы что, Алексей Палыч! - изумилась Клава. - Я последний оставила, для себя.
   - Тогда, может, не надо, если последний?
   - Да ладно уж, берите, - вздохнула Клава. - У меня еще есть. Сорок один рубль.
   - Еще бы рубашку... Нет, две рубашки. И двое трусов. И две майки.
   Клава выложила на прилавок несколько стопок белья.
   - Выбирайте, пожалуйста.
   Не успел Алексей Палыч отложить в сторону нужные вещи, как за спиной его послышался голос:
   - Добрый день, Алексей Палыч. Тоже прогуливаете?
   Алексей Палыч обернулся. Рядом с ним стояла учительница английского, та самая, которую он недавно чуть не сбил с лестницы.
   - Здравствуйте, Елена Сергеевна. "Вас-то какого лешего сюда принесло?" - последнюю фразу Алексей Палыч произнес мысленно.
   Елена Сергеевна опытным женским глазом впилась в незавернутый еще костюм.
   - Ой, и мне нужен точно такой же! Вот повезло!
   - Последний, - сухо сказала Клава, которая у Елены Сергеевны не училась.
   У Алексея Палыча не было ни малейшего желания, чтобы эта встреча осталась в памяти Елены Сергеевны.
   Он умоляюще посмотрел на Клаву и даже чуть шевельнул веком, как бы вроде подмигнул.
   - Последний... остался, - сказала Клава, доставая из-под прилавка точно такой же костюм.
   - Спасибо вам, девушка, - растроганно произнесла Елена Сергеевна и приветливо посмотрела на Алексея Палыча. - А вы, Алексей Палыч, оказывается, не такой уж и нерасторопный. И как это вы пронюхали? Я уже полгода ищу.
   - Ничего не пронюхал, - сказал Алексей Палыч. - И вообще, я тут случайно. И вообще, это я не для себя. Не для себя и вообще...
   Взяв первое попавшееся белье и костюм, Алексей Палыч вылетел из магазина. А чего было вылетать? Нечего было вылетать, потому что в памяти Елены Сергеевны прочно осели и джинсовый костюм, и белье, которое нервно пошвырял в портфель Алексей Палыч.
   Когда Алексей Палыч вернулся в лабораторию, он увидел такую картину: Борис и Феликс сидели за столом, между ними стояла шахматная доска с фигурами. Они спорили. В том, что шахматисты спорят, нет ничего удивительного - в шахматном кружке кулеминского Дворца культуры бывали даже и драки. Но вот о чем они спорили, Алексей Палыч понял не сразу.
   - Разве я неправильно сходил? - спрашивал Феликс. - Ты же сам показывал, что конь ходит так.
   - Правильно, но плохо, - отвечал Борис. - Я его бесплатно возьму.
   - Бери, пожалуйста.
   - Так не играют.
   - Почему? - удивился Феликс. - Ты ведь объяснил: нужно взять как можно больше фигур противника. Я - противник. Вот и бери. Тебе ведь хочется взять?
   - Мало ли, что хочется... Мне, может, хочется десять фигур взять!
   Феликс аккуратно отсчитал десять своих фигур, сгреб их с доски и протянул Борису:
   - Бери десять, пожалуйста.
   - Ну, и с чем ты остался?
   - У меня осталось шесть штук, - дружелюбно ответил Феликс. - Дать тебе еще?
   Борис снова поставил фигуры на прежнее место.
   - Так не играют, - сказал он. - Ты пойми, я должен стараться взять у тебя, а ты у меня.
   - Я стараюсь. Но ведь ты не даешь. Ты дай, тогда я тоже возьму.
   - Я же тебе объяснил! - повысил голос Борис. - Игра в том и заключается, чтобы не отдавать ничего!
   - Ты опять говоришь громко, - сказал Феликс. - Я не понимаю. Хочешь взять - не берешь. Нужно взять больше - нужно не давать ничего. Я хочу взять - нельзя. Ты хочешь взять - нельзя. Никто никому ничего не дает, а взять нужно...
   - Не взять - просто взять, а взять - слопать.
   - Слопать?
   - Ну, съесть.
   - Съесть? Разве это тоже едят?
   - Выиграть, - простонал Борис. - Это называется выиграть фигуру. Вот, смотри. - Борис снял с доски коня, а на его место подвинул свою пешку. - А теперь ты постарайся у меня что-нибудь выиграть.
   - Понимаю, - сказал Феликс. Он убрал с доски белого коня, а на его место переставил свою пешку, которую от коня отделяло пять клеток.
   Борис смахнул с доски фигуру на стол.
   - Вот и поговори с ним, - сказал он, обращаясь к Алексею Палычу.
   Феликс не обиделся. Похоже даже было, что он обрадовался.
   - Теперь ты взял все, - сказал он. - Теперь ты доволен?
   - Все?! - заорал Борис. - Все у меня и дома были. Незачем было их приносить.