— Например?
   Шекспир наклонил голову и ненадолго задумался:
   — Самый поразительный край — на севере. Бурлящие грязевые ямы, гейзеры, бьющие на сотню футов в воздух, природные источники горячей воды, в которых можно свариться.
   — Бурлящая грязь? — с сомнением в голосе повторил Нат. — Гейзеры?
   — Ты не веришь мне?
   — Хотелось бы верить, ты не из тех, кто рассказывает сказки, но согласись, бурлящая грязь — звучит немного странно. Надеюсь, однажды увижу это.
   Шекспир усмехнулся и кивнул:
   — Да. Если бы я не видел все собственными глазами, скорее всего сказал бы то же самое. Надеюсь, ты побываешь там. — Он указал на далекий горизонт. — Этот край знает, как понравиться мужчине. Те, кто приезжает на Запад, чтобы поохотиться, на год или два, остаются здесь на четыре-пять. Некоторые и дольше. В один прекрасный день и тебе захочется увидеть все здешние чудеса, ты поймешь, что люди в Штатах живут как в клетке, и не сможешь уехать отсюда. — Он засмеялся. — Когда ты почувствуешь вкус истинной свободы, тебе будет уже трудно согласиться на меньшее.
   — Опять это слово, — заметил Нат.
   — Какое слово?
   — Свобода. Дядя Зик сказал мне перед смертью то же самое.
   — Он знал, что говорит. В здешних краях, где тебе не надо ни перед кем отчитываться, платить налоги, где правительство не дышит тебе в спину, а политики не указывают, как жить, ты сможешь обрести свободу, за которую сражались и умирали наши предки.
   — Я и не знал, что ты так интересуешься политикой, — сказал Нат.
   Глаза Шекспира сузились:
   — Никогда больше не оскорбляй меня подобным образом. Назвать человека политиканом — хуже, чем обозвать лжецом и вором. Редкий случай, когда политик достоин своего высокого положения, и почти исключение, когда он знает истинное значение слова «честь». — Он замолчал, а потом продолжил: — Наперекор судьбе, во имя чести пойду я. Жизнь всем людям, дорога, но лучшим людям — честь дороже жизни[4].
   — Это опять из твоего Уильяма?
   Шекспир кивнул:
   — Мне наплевать на них, Нат, за исключением тех, кто, пытаясь получить голоса, хочет отнять у меня свободу. Тогда я могу выйти из себя.
   — Я никогда особо не интересовался политикой, — вставил юноша.
   — И не надо. Чем больше ты будешь думать об этом, тем большее влияние эти политики будут иметь на тебя, — сказал Шекспир, оттолкнувшись от земли руками и поднявшись на ноги.
   — Куда ты?
   — Природа зовет. Скоро вернусь.
   Он дошел до большой груды валунов и исчез за ними. Нат прищурился от ярких лучей солнца, встал и потянулся. После такой дороги хотелось немного размяться. Юноша повернулся и побрел вдоль источника, лениво глядя на кристально-чистую воду и доедая оленину.
   Странный поворот судьбы… Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день он будет гулять вот так, у какого-то источника, в неведомом диком краю, что путешествовать он будет со стариком, который часами может цитировать Шекспира…
   Нат усмехнулся.
   А кто знал, что у него вообще хватит мужества покинуть Нью-Йорк и отправиться на Дикий Запад? Разве можно было догадаться, что в груди начинающего бухгалтера бьется сердце путешественника? Юношу мучил еще один вопрос. Сколько времени он проведет в этих краях? А как же прекрасная Аделина, ожидающая его возвращения? Как долго она сможет ждать? Нат написал ей из Сент-Луиса, что будет отсутствовать год. Хватит ли у нее терпения выдержать этот год? Или она почувствует себя одинокой, заскучает и найдет себе новых поклонников?
   Эта мысль несколько отрезвила его.
   Он должен смотреть правде в глаза. Аделина вполне может выбрать другого. Вправе ли Нат ее винить, если она найдет нового жениха, после того как он сорвался с места и бросил ее через день после помолвки?
   Что же он наделал?
   Расстроенный, молодой Кинг остановился и облизал пересохшие губы. После вяленого мяса ужасно хотелось пить. Нат опустился на колени и в нетерпении припал губами к роднику.
   Странный шипящий звук раздался совсем рядом.
   Не догадываясь, что это за шипение, Нат взглянул на груду камней справа и похолодел от ужаса.
   На большом плоском валуне, свернувшись тугим кольцом, приготовилась к прыжку гремучая змея. Ее большая голова замерла в воздухе, а жуткие глаза с вертикальными зрачками уставились на Натаниэля.
   Охваченный ужасом, не в силах пошевелиться, Нат едва дышал, его глаза смотрели прямо в эти чужие, злые зрачки. Что делать? Подняться и убежать? А может, змея уползет, если он останется на месте?
   Шипение стало громче, змея оставалась в той же позе, ее длинный, раздвоенный язык мелькал туда-сюда.
   Первоначальный страх прошел. Нат постарался успокоиться. Рано или поздно змея уползет. Он где-то слышал, наверное в школе, что гремучие змеи не нападают, если нет прямой угрозы их жизни, а у него не было ни малейшего желания связываться с.«ней.
   Прошла минута. Вторая.
   Пот выступил у Ната на лбу, взмокла спина. «Не двигайся! Не шевелись!» — повторял он себе.
   Шипение внезапно прекратилось, и юноша вздохнул было с облегчением. Должно быть, змея сейчас уползет восвояси. Но, к крайнему ужасу Ната, она приближалась! Юношу охватила паника. Лишь усилием воли он заставил себя не дрожать. Вот змея прикоснулась к его голове, затем поползла по шее…
   Боже мой!
   Нату захотелось кричать, он до боли стиснул зубы и сжал кулаки, надеясь, что змея все-таки уберется прочь.
   Но она неожиданно замерла.
   «Нет! Нет! — кричал Нат про себя. — Ползи дальше!»
   Он чувствовал змею на своей шее. Нервы были на пределе. Что она делает? Почему остановилась? Не поворачивая головы, юноша скосил глаза и понял, что происходит.
   Голова змеи почти касалась воды, язык ходил по воде туда-сюда.
   Секунды тянулись медленно. Струйки пота залили лицо, закапали с подбородка. Пистолеты давили на живот. Если бы только Нат мог добраться до них!
   Секунду спустя змея поползла обратно, раскачивая головой из стороны в сторону.
   Она уползает!
   Внезапно в носу защекотало, и Нату ужасно захотелось чихнуть. Он морщил нос, пытаясь справиться с этим желанием, но тщетно. Нат уже собрался поднять руку, чтобы зажать нос, но слишком поздно! Он все-таки чихнул, и его воспаленному воображению показалось, будто грохнул выстрел.
   Он рискнул взглянуть на змею. Кровь взметнулась по жилам, когда он увидел, что гадина повернулась и теперь с удивлением смотрит на него, поигрывая раздвоенным языком.
   Что теперь?
   Змея догадалась, что он не бревно и не камень? Способна ли она ужалить его неожиданно? Быстрый кувырок налево — и он сумел бы убежать, но змея может напасть на него как раз в этот момент. Лучше всего оставаться на месте и не двигаться.
   Змея опять ползла к голове.
   Сердце бешено колотилось, стало трудно дышать. Если змея вонзит зубы в лицо, Нат умрет в считанные секунды.
   Мурашки пробежали по его телу. Змея приблизилась к лицу, посмотрела Нату прямо в глаза. Она все поняла! Поняла, что он живой! Возможно, рептилия была сбита с толку его неподвижностью. В голову пришла другая мысль. Может, змея хотела выяснить размеры его тела, прежде чем напасть.
   Нат решил, что не может больше спокойно лежать. Змея еще не успела принять позу для нападения, и у него в запасе оставалось несколько секунд. Но, если змее не обязательно принимать специальную позу перед нападением, он погибнет, и Шекспир похоронит его так же, как и его дядю.
   Шекспир!
   Где же он?
   Змея двинулась вперед.
   Нат почувствовал, как живая тяжесть поползла по его шее. Больше он не мог выносить этого, нервы были натянуты до предела. Нат издал нечленораздельное мычание и вскочил на ноги!
   В одно мгновение змея приняла угрожающую позу.
   Действуя инстинктивно, Нат схватился было за пистолеты, но, поскользнувшись, начал падать на те же камни, где совсем недавно лежала змея.
   Погремушки на ядовитом хвосте начали громко трещать.
   Юноша упал на спину и сморщился от боли, когда острые края гальки вонзились в тело, но все же вытащил пистолеты и поднял их в тот момент, когда змея напала.
   Она метнулась к правой ноге Ната.
   Он видел, как змея открыла пасть, как ее длинные изогнутые зубы уже готовы были вонзиться в кожу. Нат отдернул ногу и нажал на курки — оба пистолета выстрелили, поднялось облако дыма. Несколько тревожных секунд юноша не мог ничего разглядеть.
   Попал ли он?
   Нат прислушался, шипения не было слышно. Опираясь локтями на камни, он сел и теперь смотрел туда, где секунду назад была змея.
   Дым рассеялся.
   Змея лежала на том же месте, голова была оторвана, язык так и торчал из пасти, и глаза все еще смотрели прямо на него.
   Нат медленно встал, еле держась на ногах. Он победил! Юноша перевел дух и тут же вздрогнул, почуяв, что кто-то стоит позади него. В ужасе он обернулся.
   — Неплохо, — похвалил Шекспир, стоя со сложенными на груди руками. — Я бы сам лучше не справился.
   — И как долго ты здесь стоишь?
   — Несколько минут.
   — Уже несколько минут! — зло набросился на него Нат. — И не помог мне?
   — А что я мог сделать? Змея была к тебе слишком близко, я не хотел рисковать попасть в тебя.
   — Ты мог бы хоть попытаться! — возмутился юноша.
   — И лишить тебя такого ценного опыта? Я бы никогда так не поступил, — сказал траппер, прищелкнув языком. Он подошел к змее.
   Нат не был уверен, что правильно понял.
   — Опыта? Я же был почти трупом…
   Шекспир бросил на парня добрый взгляд:
   — Тебе предстоит еще многое узнать о здешней жизни, Кинг. Лучший учитель, которого я знаю, — это опыт. — Он кивком указал на змею. — Теперь ты знаешь, как обращаться с гремучими змеями.
   — Но она же могла убить меня!
   — Никто и не говорит, что учиться будет легко.
   Нат посмотрел на голову змеи и вздрогнул от отвращения, злость, однако, начала понемногу проходить.
   — Успокоился?
   — Похоже, да…
   — Хорошо.
   — Я думаю, что сказался опыт общения с гризли…

ГЛАВА 4

   В течение нескольких дней они продвигались на северо-запад. Пустынные каньоны остались позади, теперь на склонах гор росли сосны, в долинах зеленела трава. Было много дичи. В воздухе парили орлы и ястребы.
   Нат простил Шекспиру случай с гремучей змеей, но пообещал себе в будущем держать с ним ухо востро. Если старик решил так преподавать ему уроки, неизвестно, что еще он может выкинуть.
   Они поднимались на невысокий холм, когда Шекспир внезапно объявил:
   — Мы доберемся до места встречи уже послезавтра.
   — С нетерпением жду этого.
   — Правда?
   Нат прищурился, голос Шекспира звучал подозрительно.
   — А что, не должен?
   — Будь начеку.
   — Почему? Что может со мной случиться?
   — Если ты не будешь достаточно осторожен, вернусь я уже один.
   — Разыгрываешь?.. — усомнился Кинг.
   — Я?
   — Прекрати говорить загадками.
   — Справедливое замечание, — согласился траппер, наблюдая за полетом ворона. — Любой на встрече распознает в тебе новичка, как только увидит. Большинство примет тебя и оставит в покое, но некоторым смутьянам может прийти в голову испытать новенького.
   — Испытать?
   — Проверить твой характер. Посмотреть, смогут ли они положиться на тебя. Если эти смутьяны поймут, что тебя можно вывести из себя, не будешь знать ни минуты покоя.
   — Что за детские шалости? — удивился Нат. Шекспир усмехнулся:
   — Если ты собираешься участвовать во встрече, хочу предупредить тебя, чего следует ожидать. — Он помедлил. — Чтобы понимать происходящее, тебе придется побольше узнать о жизни охотников. Целый год эти люди бродят по Дикому Западу от одной реки к другой, стараясь поймать как можно больше бобров, заготовить их мех для ежегодной встречи. За исключением тех немногих, кто женился на индианках, они все ведут уединенную жизнь. Трапперы трудятся от заката до рассвета, пока позволяет погода. Ты еще не знаешь, что привычная их работа — проводить большую часть дня в ледяной воде, расставляя капканы и вытаскивая бобров, которые могут весить до шестидесяти фунтов.
   Нат внимательно слушал.
   — Трапперу приходится быть недоверчивым к чужакам. Если он попадет к индейцам, его подвергнут жестоким пыткам. Могут отрезать, например, уши, нос, гениталии. Или снимут скальп. Если индейцы не захотят себя утруждать, всегда есть гризли. Они разорвали на части многих охотников — их тела невозможно даже опознать. К тому же существует опасность попасть под лавину или утонуть во время наводнения.
   — Да-а… не соскучишься… — вздохнул Нат. Шекспир фыркнул:
   — Теперь ты наконец понял. Между прочим, пару лет назад сотня охотников покинула Санта-Фе, чтобы провести год в горах, а назад вернулись только шестнадцать.
   — Всего шестнадцать? — переспросил Нат.
   — Теперь у тебя есть некоторое представление о том, какую жизнь ведут здешние охотники, и ты понимаешь, почему они так ждут встречи. Эти люди провели целый год в трудах и заслужили наконец праздник. По правде говоря, многие из нас живут ради этих нескольких недель, когда можно пить, ссориться и хвастаться сколько душе угодно, — рассказывал старый траппер.
   — И на скольких встречах ты был?
   — На трех.
   — Так мало?
   — Их всего-то и было три.
   — Понятно.
   — Человек, по имени Эшли, начал их проводить в двадцать пятом году. Первая состоялась на развилке у Грин-Ривер. В двадцать шестом встреча происходила в Долине тайн. А в прошлом году, как и в этом, собираются у Медвежьего озера.
   — Сколько охотников бывает на встрече?
   — По-разному. Одна, может, две сотни.
   — Сотни?
   — И это не считая метисов…
   — Метисов?
   — Ну, детей, рожденных от белого мужчины и индейской женщины. Мне всегда жаль их. И белые, и индейцы презирают полукровок. Метисы прекрасно понимают, что им не попасть в общество белых, но и в большинстве индейских племен их не особенно жалуют.
   — Это же несправедливо.
   — Как ум твой юн, — совсем, как кровь твоя![5] — процитировал Шекспир. — К кому жизнь справедлива? Разве это честно, что молодого оленя разрывает на части стая голодных волков? Справедливо, что черноногие ловят и уродуют трапперов? Что владельцы компаний, торгующих мехом, наживаются на поте и крови честных людей?
   Нат ничего не ответил.
   — Жизнь вообще редко бывает справедливой, — подытожил старый траппер. — На чем я остановился? Ах да. На встречу могут явиться помимо белых охотников еще и полукровки. И конечно, индейцы. Снейки, гладкоголовые, не-персэ, кроу, бэнноки могут прийти. Возможно, будет пара тысяч человек.
   — Я и понятия не имел.
   — А чего ты ожидал? Дюжина стариков сядут кружком и станут рассказывать истории о своих приключениях в Скалистых горах?
   — Нет, конечно, — попытался оправдаться юноша.
   — Держи свои глаза и уши открытыми, и ты узнаешь за пару недель больше, чем я смог бы научить тебя за месяц.
   — Хорошо.
   Они проехали в молчании еще миль пять, ветер дул в спину.
   — Могу я задать вопрос? — поинтересовался Нат.
   — Давай.
   — Он может оказаться слишком личным.
   — Не волнуйся, я не пристрелю тебя за то, что ты суешь нос в мою жизнь, — усмехнулся Шекспир.
   — Тебе когда-нибудь приходилось покупать индейскую женщину?
   Охотник взглянул на юношу, удивленно подняв брови:
   — Это тебя беспокоит?
   — Немного, — признался Нат.
   — Почему?
   — Я отношусь к покупке индейской женщины так же, как к покупке чернокожего раба. Возможно, ты слышал, что Нью-Йорк отменил рабство в прошлом году. Многие люди на Востоке считают рабство отвратительным. Священник нашей церкви назвал это нравственным и духовным злом. И я считаю, что недостойно относиться к другому человеку как к собственности.
   — Поправь меня, если я ошибаюсь, но большинство этих чернокожих привезены в Штаты на кораблях откуда-то из Африки?
   — Да, это верно, — согласился юноша.
   — Их привезли сюда, не спрашивая, хотят они этого или нет?
   — Так они все и говорят.
   Шекспир кивнул:
   — Может, это и правда, но существует большая разница между покупкой индейской женщины и чернокожего раба.
   — В чем же эта разница?
   — В большинстве случаев индейские женщины хотят быть проданными.
   — Неужели? — усомнился Нат.
   — Цель любой индианки — выйти замуж, и для индейца купить женщину — то же самое, что жениться на ней. Ты расстроишься, увидев, что белый мужчина торгуется из-за индейской девушки, но держу пари, ты даже не знаешь, что индейцы поступают так же.
   — Я и не знал.
   — Вот видишь? Незнание — это худшее из зол. Индейцы покупают своих жен. Обычное дело. Воины предлагают хороших лошадей или что-нибудь другое за них. Например, воину сиу понравилась какая-нибудь девушка. Он посылает друга или родственника с лошадьми к ее жилищу, предлагая жениться на ней. Если она принимает лошадей, через день устраивают праздник, и брак считается заключенным, — объяснил Шекспир.
   — И все индейские мужчины платят за своих невест?
   — Почти все. Чему удивляться, если белые делают то же самое? Если белый уведет девушку, не заплатив за нее, ее отец посчитает это оскорблением и племя захочет проучить незадачливого жениха. Если ты когда-нибудь влюбишься в индианку, убедись, что у тебя достаточно денег.
   Нат усмехнулся:
   — Такого никогда не произойдет.
   Шекспир промолчал.
   — Расскажи мне еще что-нибудь, — попросил Кинг.
   — Могу рассказать об индейских женщинах. Я видел настоящих красавиц. Некоторые охотники полагают, что самые хорошенькие женщины в племени гладкоголовых, другие считают самыми красивыми девушек не-персэ, знаю хоть и немногих, кому нравятся женщины из племени манданов.
   — А как насчет шайенов?
   — Женщины шайенов милы по-своему, и их уважают за целомудрие. Незамужняя девушка из племени шайенов носит кожаный пояс целомудрия.
   — Правда?
   — Да. Они считают, что нельзя вступать в любовную связь с мужчиной до брака. Если девушка ошибается и позволяет ласкать себя раньше времени, она зарабатывает плохую репутацию. Женщины шайенов не хотят этого, — сказал Шекспир.
   — Пояс целомудрия. Это же Средневековье!
   — Держу пари, многие женщины в Штатах хотели бы надеть пояс целомудрия разок-другой.
   Нат изумленно покачал головой. Кто бы мог подумать — индейские женщины носят пояс целомудрия. И в то же время они позволяют выставлять себя на торги.
   — Я был женат на скво[6] из племени гладкоголовых двадцать лет назад, — вспоминал между тем Шекспир. — Считал ее самым прекрасным созданием на земле.
   — И что случилось? Ты развелся?
   — Проклятые черноногие убили ее.
   — Надо же, — посочувствовал Нат.
   Старик пожал плечами:
   — Это было очень давно. Конечно, я никогда не прощу этого черноногим и убиваю их при каждой возможности. — И, помолчав, продолжил: — Насчет разводов. У индейцев другое к ним отношение, чем у белых.
   — Они признают развод?
   — Да. Индейцам легче развестись, чем парням в Штатах. В случае развода муж публично заявляет, что не хочет больше жить с этой женщиной. И возвращает жену в дом родителей.
   — А индианки могут оставить мужа?
   — Если захотят. Некоторые так и делают. — Шекспир почесал бороду. — Есть даже глупые жены, которые сходятся с другими мужчинами.
   — У них, должно быть, невысокое представление о морали, — заметил Нат.
   — Дело в том, что если женщину застают в объятиях другого воина, ей отрезают нос.
   — Разве это не чересчур?
   — По мнению индейцев, нет. Понимаешь, они придают много значения общественному мнению. Большинство из них до смерти боится заработать плохую репутацию. Каждый воин и каждая девушка знают, что, если они переступят черту, нарушат законы племени, им придется провести остаток жизни в позоре.
   — И так у всех?
   — В каждом племени, конечно, свои законы, более или менее жестокие, чем в остальных. Юты, например, не отрезают женщине нос за измену.
   — Слава богу.
   — Они наказывают ее кнутом.
   Натаниэль начал подозревать, что Шекспир намеренно рассказывает о таких обычаях, чтобы запугать его.
   — Ты изображаешь индейцев слишком жестокими, — сказал он, чтобы проверить свое предположение.
   — Разве? У меня и в мыслях не было. Некоторые их поступки жестоки, но лишь по нашим меркам. Индейцы ведь не кровожадны по природе. На самом деле, я ими глубоко восхищаюсь. Если бы это было не так, я бы не провел большую часть своей жизни среди них. — Шекспир говорил это, глядя на горный выступ справа от него. — Например, индейцы редко бьют своих детей.
   Воспоминания о телесных наказаниях, полученных в юности, чередой промелькнули в голове Ната.
   — Как же они тогда воспитывают их?
   — Взрослые просто объясняют детям, как следует поступать в том или ином случае. В то время как белый отец шлепает ребенка за непослушание, индеец терпеливо объясняет, что нужно было сделать не так и насколько это важно.
   — Должны же быть какие-то случаи, когда они все-таки наказывают своих детей.
   — Они наказывают детей, когда те плачут.
   — Почему? Им не разрешается плакать? — удивился Нат.
   — Нет.
   — Какой же от этого вред?
   — Из-за плача может погибнуть все племя. В этих краях звуки разносятся на большие расстояния. Враги могут услышать плач ребенка и определить, где находится лагерь племени. Поэтому индейские женщины жестоко наказывают детей за крик, учат малышей не плакать с самого раннего возраста.
   Нат усомнился:
   — Как они могут заставить ребенка не плакать? Это так же естественно, как сон и прием пищи.
   — Очень просто. Когда малыш начинает реветь без причины, мать уносит его из лагеря и вешает колыбельку в кустах или на дереве, оставляет и не возвращается, пока ребенок не перестанет плакать.
   Нат вспомнил встречу с гризли.
   — Это же бессердечно! А что если дикие звери наткнутся на ребенка?
   — Такое редко случается, но зато, проведя два или три дня в кустах, малыш отучается плакать.
   — Я бы никогда не поступил так со своим ребенком, — заявил молодой человек.
   Шекспир внезапно остановился:
   — Нам определенно не везет на этой тропе.
   — Что ты имеешь в виду?
   Старый охотник указал на горную гряду:
   — Черноногие.

ГЛАВА 5

   Нат повернулся и тотчас заметил большую группу индейцев, которые пересекали горную гряду, держа путь на восток.
   — Они же едут в противоположном направлении, — облегченно вздохнул Нат, — я думаю, они не увидели нас.
   — Я тоже так думаю, — согласился Шекспир. — Молись, чтобы ни один из дикарей не обернулся.
   Нат следил за черноногими, затаив дыхание, надеясь, что на этот раз не повторится случай с ютами, и обрадовался, когда последний индеец исчез по ту сторону гряды.
   — Они ушли!
   — Похоже, что так, — отозвался траппер, — хотя я мог бы добавить несколько скальпов черноногих к моей коллекции.
   Он засмеялся и продолжил путь.
   Довольный тем, что они избежали опасной встречи, Нат последовал за своим спутником. Он принялся размышлять над тем, почему многие белые остаются на Диком Западе, хотя здесь их постоянно подстерегает столько опасностей. Настолько ли важна полная свобода? Да, ему понравился вкус быстротечной жизни в горах, и Нат был вынужден согласиться, что находит ее более привлекательной, чем скучное прозябание бухгалтера в Нью-Йорке. Юноша посмотрел на летящего орла и удивился самой мысли, что еще недавно мечтал об успешной карьере счетовода.
   Они проехали еще ярдов пятьсот и уже сворачивали в густую лесную чащу, когда по ту сторону гряды загрохотали выстрелы.
   Шекспир придержал поводья и поднял голову:
   — Дьявол, эти черноногие, должно быть, встретили кого-то.
   — Может, какого-нибудь зверя, — предположил Нат. Мгновение спустя до них донеслись едва различимые крики, и юноша понял, что ошибся.
   — Там охотятся не на дичь, — сказал старый охотник, разворачивая лошадь.
   — Что ты собираешься делать?
   — Надо посмотреть.
   Нат хотел было возразить, но следующие слова друга заставили его прикусить язык.
   — Эти подонки, должно быть, напали на охотников, направляющихся на встречу. Поехали?
   — Да, едем! — воскликнул Кинг. Если напали на белых, его долг попытаться помочь им.
   Пока они перебирались через каменную гряду, Нат, удивлялся искусной езде своего друга и старался держать своего коня поближе к его белой лошади. Вьючная лошадь тащилась позади.
   Шекспир держался верхом, как индеец, его скакун с ходу брал любое препятствие. На западном склоне горы след черноногих был еле заметен. В десяти ярдах от вершины Шекспир придержал лошадь и стал медленно приближаться к горному выступу.
   Нат с «хоукеном» в правой руке нервно озирался по сторонам. Что если черноногие оставили наблюдателей? Тяжесть пистолетов, давивших на живот, немного успокаивала. Увидев, что Шекспир остановился и спрыгнул на землю, Нат сделал то же самое.
   Старый охотник осторожно подошел к краю.
   Нат последовал за ним и посмотрел вниз.
   У подножия располагалась зеленая равнина. Деревьев почти не было — вся она была покрыта сочной травой. Приблизительно в четверти мили к западу виднелся индейский лагерь, состоящий из десятка жилищ, обитатели которых отчаянно сопротивлялись черноногим, с криками налетевшим на деревню.