Тишина.
– Круто.
– Как семейка поживает?
В трубке какие-то щелчки. Ларри, играя, нажимает кнопки на своем iPod, Xbox или еще какой-нибудь штуке, в которых я ни черта не смыслю.
– Гарри хочет уйти из футбольной команды. Папа осатанел и заставляет его тренироваться каждый день. Бетани всё время ко мне лезет. Как она мне надоела! Спит с прищепкой на носу, потому что считает, что он слишком большой.
– Жуть.
– Не говори. Хочет атласную наволочку, как у мамы, потому что, когда спишь на атласе, меньше морщин.
– Когда я просыпаюсь, у меня лицо, как у сфинкса.
Ларри прыскает. Я ее рассмешила.
– Я так давно тебя не стригла. В прошлый раз хорошо получилось, правда?
– 10 сантиметров, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.
Ларри – одна из немногих, кому я доверяю свои волосы. Что, если какая-нибудь рассеянная парикмахерша отвлечется и отрежет 9,5?
– Наверное, уже сильно отросли. Ты когда приедешь?
Хотела бы я сказать: скоро, дорогая, – но я чувствую себя планетой, большой планетой вроде Юпитера или Сатурна. В последнее время мне нелегко сойти с орбиты.
– На следующей неделе мама затевает какой-то обед. Наверняка будет скукотища, но она сказала, что ты можешь прийти.
Представляю, как Ларри тянет Джил за рукав: «Мам, мам, можно Грейс придет?» Надоедает ей до тех пор, пока та не скажет: «Ладно, только зови ее тетя Грейс». Уверена, ради меня Ларри пришлось постараться.
– Я хочу, Ларри, но тогда мне придется накачать ботоксом мозги, как маминым подругам.
Хихикает. Наверное, не стоит мне говорить такие вещи.
– Погоди. – Вышла на минутку или закрыла трубку рукой. – Мама хочет с тобой поговорить.
– Увидимся, Дефацио.
– До встречи, Фини[5].
Явно пересмотрела телек. Ох уж это кабельное!
Проходит минута, и Джил снова берет трубку. Идет в тихое место.
– Во вторник я устраиваю обед для подруг.
– Во вторник, говоришь? Посмотрим… Какая жалость. У меня во вторник пересадка почки.
– Грейси. Они же классные девчонки. Могу за тобой заехать.
– Джил…
– Ладно. Хотела поговорить еще кое о чем. Меня беспокоит Хилли.
– Угу.
Джил из тех людей, кого беспокоит, не упадет ли ей на голову мусор из космоса. Кладу ногу на ногу и болтаю стопой. И тут замечаю какой-то прыщик на ноге. Откуда у меня может быть прыщик? Я же не контактирую с человеческими существами. По почте, что ли, прислали?
– На прошлой неделе директриса звонила. Жалуется, что она матерится.
Сочувственно щелкаю языком:
– Ну надо же, вроде такая хорошая школа! А директриса матерится.
Уверена, я подцепила какой-то вирус.
Джил вздыхает. Наверное, считает до десяти.
– Это Хилли матерится. Дома мы так не разговариваем. Гарри бы удар хватил, если б он ее услышал. Понимаю, она подросток, и у нее сейчас такой период, но ей всего лишь десять… С Гарри-младшим никогда таких проблем не возникало.
Еще бы, ведь он полное ничтожество. Наверняка есть способ избавиться от этого прыщика… Может, раскалить булавочную головку на газу и прижечь?
– Пожалуйста, не обижайся, но… это ты?
– Что я?
Или так клещей вынимают?
Джил опять вздыхает, глубже:
– Ты выражалась при Хилли матерными словами?
– Бл… Да как ты могла подумать?
Вспомнила: надо привязать к прыщу кусочек банановой шкурки.
– Грейс, хватит! – Ее голос опускается до шепота. – Ты и понятия не имеешь, что значит быть матерью.
Задумываюсь на минуту.
– Ты права, – отвечаю я. – Не имею.
5
– Круто.
– Как семейка поживает?
В трубке какие-то щелчки. Ларри, играя, нажимает кнопки на своем iPod, Xbox или еще какой-нибудь штуке, в которых я ни черта не смыслю.
– Гарри хочет уйти из футбольной команды. Папа осатанел и заставляет его тренироваться каждый день. Бетани всё время ко мне лезет. Как она мне надоела! Спит с прищепкой на носу, потому что считает, что он слишком большой.
– Жуть.
– Не говори. Хочет атласную наволочку, как у мамы, потому что, когда спишь на атласе, меньше морщин.
– Когда я просыпаюсь, у меня лицо, как у сфинкса.
Ларри прыскает. Я ее рассмешила.
– Я так давно тебя не стригла. В прошлый раз хорошо получилось, правда?
– 10 сантиметров, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.
Ларри – одна из немногих, кому я доверяю свои волосы. Что, если какая-нибудь рассеянная парикмахерша отвлечется и отрежет 9,5?
– Наверное, уже сильно отросли. Ты когда приедешь?
Хотела бы я сказать: скоро, дорогая, – но я чувствую себя планетой, большой планетой вроде Юпитера или Сатурна. В последнее время мне нелегко сойти с орбиты.
– На следующей неделе мама затевает какой-то обед. Наверняка будет скукотища, но она сказала, что ты можешь прийти.
Представляю, как Ларри тянет Джил за рукав: «Мам, мам, можно Грейс придет?» Надоедает ей до тех пор, пока та не скажет: «Ладно, только зови ее тетя Грейс». Уверена, ради меня Ларри пришлось постараться.
– Я хочу, Ларри, но тогда мне придется накачать ботоксом мозги, как маминым подругам.
Хихикает. Наверное, не стоит мне говорить такие вещи.
– Погоди. – Вышла на минутку или закрыла трубку рукой. – Мама хочет с тобой поговорить.
– Увидимся, Дефацио.
– До встречи, Фини[5].
Явно пересмотрела телек. Ох уж это кабельное!
Проходит минута, и Джил снова берет трубку. Идет в тихое место.
– Во вторник я устраиваю обед для подруг.
– Во вторник, говоришь? Посмотрим… Какая жалость. У меня во вторник пересадка почки.
– Грейси. Они же классные девчонки. Могу за тобой заехать.
– Джил…
– Ладно. Хотела поговорить еще кое о чем. Меня беспокоит Хилли.
– Угу.
Джил из тех людей, кого беспокоит, не упадет ли ей на голову мусор из космоса. Кладу ногу на ногу и болтаю стопой. И тут замечаю какой-то прыщик на ноге. Откуда у меня может быть прыщик? Я же не контактирую с человеческими существами. По почте, что ли, прислали?
– На прошлой неделе директриса звонила. Жалуется, что она матерится.
Сочувственно щелкаю языком:
– Ну надо же, вроде такая хорошая школа! А директриса матерится.
Уверена, я подцепила какой-то вирус.
Джил вздыхает. Наверное, считает до десяти.
– Это Хилли матерится. Дома мы так не разговариваем. Гарри бы удар хватил, если б он ее услышал. Понимаю, она подросток, и у нее сейчас такой период, но ей всего лишь десять… С Гарри-младшим никогда таких проблем не возникало.
Еще бы, ведь он полное ничтожество. Наверняка есть способ избавиться от этого прыщика… Может, раскалить булавочную головку на газу и прижечь?
– Пожалуйста, не обижайся, но… это ты?
– Что я?
Или так клещей вынимают?
Джил опять вздыхает, глубже:
– Ты выражалась при Хилли матерными словами?
– Бл… Да как ты могла подумать?
Вспомнила: надо привязать к прыщу кусочек банановой шкурки.
– Грейс, хватит! – Ее голос опускается до шепота. – Ты и понятия не имеешь, что значит быть матерью.
Задумываюсь на минуту.
– Ты права, – отвечаю я. – Не имею.
5
Обед в понедельник обернулся катастрофой. По плану я должна была съесть сэндвич с яйцом и салатом, но застряла, считая проростки. Проростки альфа-альфы – худшие в мире, еще хуже тертой морковки. У меня есть щипчики для бровей с плоскими концами, расположенными под углом, но спина и глаза начинают болеть, и легко ошибиться. Обычно у меня хорошо получается, но на этот раз всё вышло по-другому. Когда я наконец насчитала 100, было уже 14.30 – час обеда давно прошел, и есть я уже не могла. Сэндвич отправился в помойку, а потом я разбила пустую тарелку о край холодильника, и осколки разлетелись по всей кухне. Их было 87.
В понедельник было 36 градусов, во вторник 25. Я попыталась сделать кое-какую работу по дому, хотя обычно занимаюсь этим в воскресенье вечером. Отсчитала 10 вещей, чтобы загрузить их в стирку (трусы, лифчики, носки и носовые платки не считаются, их можно класть сколько угодно), но не смогла идеально ровно наполнить порошком мерный стаканчик. Раньше таких проблем не возникало.
Лишь одно из обычных дел я не делаю. Не разбираю сумку. Там, на дне, лежит сложенная салфетка. Если бы я решила вытряхнуть сумку, пришлось бы взять салфетку в руки, и я могла бы ненароком ее развернуть. И увидеть написанный на ней номер телефона. И никогда не забыть эти цифры.
В среду у меня разыгралась мигрень или что-то вроде этого, и вместо того, чтобы идти в кафе, я целый день провалялась на диване. На улице было 14 градусов. Видите? Так просто невозможно.
Я слегка изменила распорядок. Теперь всегда останавливаюсь в 5 шагах от входа в кафе, смотрю в окно и лишь потом захожу внутрь. Я не могу ни на что повлиять. Но мне нравится чувствовать себя подготовленной.
Четверг, 22 градуса. В 19.00 звоню Ларри. Обычно я так не делаю. Если мы и говорим посреди недели, так это потому, что она звонит мне. (И это нормально: ведь нельзя ожидать от детей соблюдения расписания. Как только ей исполнится 18, всё изменится.) Но я должна с ней поговорить. Поэтому отныне в 19.00 накануне первого свидания я всегда буду звонить Ларри.
– Что новенького?
– Ничего. – Ее голос звучит угрюмо, напряженно. Раньше она никогда не была угрюмой и напряженной.
– Что такое?
– Ненавижу Стефани.
Радости женской дружбы. Помню, Джил уверяла одну девчонку, что они вечно будут как сестры, а потом в тот же день клялась ненавидеть ее до конца своих дней.
– А я думала, Стефани – твоя лучшая подруга.
– Нет. Терпеть ее не могу. Теперь я дружу с Кортни.
– И какая она, эта Кортни?
– Классная. У нее черные волосы. Вот закончим школу и вместе пойдем в университет. Будем снимать квартиру на двоих и делать всё что заблагорассудится. Даже спать не ложиться, если захотим. И на завтрак есть батончики.
– Весело же вам будет. Батончики содержат три из пяти основных пищевых групп: шоколад, сахар и шоколад.
– Думаешь, у нас правда получится? Снимать квартиру, я имею в виду.
– Почему бы и нет?
– А мама говорит, до восемнадцати лет у меня будет еще сто лучших подруг.
Очень умно со стороны Джил.
– Твоя мама ничего не понимает. Порой достаточно встретить одного человека, и жизнь меняется навсегда. Помнишь, как Никола познакомился с Вестингаузом?
– Конечно, помню, Грейс. Да я наизусть эту историю знаю.
Ларри обожает, когда я рассказываю ей про Николу. Представляю, как она устроилась на своей кровати в спальне с обоями в цветочек, выбранными Джил.
Сажусь на диван и подтягиваю ноги:
– Допустим, мисс Всезнайка. И как же это было?
– Когда Никола приехал в Нью-Йорк, у него почти не было денег и не было работы. Он был… ну вроде бедного студента. С одной запиской от бывшего начальника-француза в руках.
– И кому была адресована записка? – спрашиваю я.
– Томасу Эдисону. Тому парню, что усовершенствовал телефон.
– И что там было написано?
– Ну что-то типа: «Никола круче всех».
– Почти. В ней было написано: «Я знаю двух великих людей, и один из них вы, а второй стоит перед вами». На тот момент Николе было всего двадцать восемь.
– Не такой уж и молодой.
– Пропущу это мимо ушей. По-твоему, я сама, видимо, ездила в школу на бронтозавре.
Хихикает:
– Твоя очередь.
– Эдисон обманул Николу, – рассказываю я. – Пообещал ему премию в пятьдесят тысяч долларов, если тот сможет переделать его генераторы, чтобы они лучше работали. Никола несколько месяцев почти не спал, трудился не покладая рук.
– Жалко его, но что ж он наивный такой? Папа говорит, все договоренности должны быть в письменном виде.
Это потому, что ее папа сам кого угодно без штанов оставит, дай ему шанс.
– Никола доверял людям. А потом, вместо премии, Эдисон предложил платить ему двадцать восемь долларов в неделю.
– В неделю? Что-то я такого не помню. Это же копейки. Должно быть, он очень разозлился.
– Ага, – отвечаю я.
– И послал Эдисона куда подальше?
– И послал Эдисона куда подальше, – киваю я. – А потом Никола познакомился с Вестингаузом.
– Тот тоже был изобретателем?
– Да. В двадцать лет Вестингауз чуть не попал в железнодорожную аварию. У всех поездов в то время были несовершенные тормоза. Вестингауз изобрел пневматический тормоз и заработал миллиарды. В то время у него уже была своя электрическая компания. Он был хорошим человеком. Первым, кто предоставил своим рабочим короткий день в субботу.
– И как Никола понял, что они станут лучшими друзьями?
– Интуиция, наверное. Они были совсем разные, но сразу понравились друг другу. Никола – застенчивый смуглый иностранец. И Вестингауз – грубый здоровяк с причесанными усами, всегда в хорошем расположении духа. Иногда стоит нырнуть в омут с головой, Ларри. Порой, если открыться, рискнуть, можно достигнуть большего – больше узнать, почувствовать – рядом с другим человеком. С тем, кому ты можешь доверять, кому способна открыть свое сердце. Иногда вместе двое людей могут достигнуть удивительных высот.
– Как мы с Кортни.
– Да. Да, как вы с Кортни.
Повесив трубку, иду в парк, ложусь на крикетном поле и смотрю в небо, ощущая спиной прохладную землю. Звезды висят прямо над головой. В стороне в кустах стрекочут цикады. Судя по громкости, их там не меньше 100, а может, и 120. А может, 2 или 3. Откуда мне знать? Как можно сосчитать то, что не видишь? Над полем витает запах травы и кожи. Мне бы хотелось всю ночь пролежать здесь в тишине, но в 21.30 у меня по плану приготовления ко сну, а сейчас уже 20.17.
Шеймусу Джозефу О’Рейлли 38 лет. На 3 года старше меня. Джорджу Вестингаузу было 42 – на 10 лет старше Николы.
Уже много лет я не считала звезды. В старших классах я потратила немало ночей, глядя на небо и пытаясь их сосчитать. Мне необходимо было знать их число. Помню, я ждала, когда весь дом окутает тишина и смолкнут тихие голоса родителей в соседней комнате. Тогда я вылезала в окно в ночной рубашке, без тапочек, и ложилась в центре лужайки. Было холодно, но мне было всё равно. Я смотрела на небо, но дело в том, что эти чертовы звезды ползают. Я пыталась разделить небо на клеточки, привязывая линии к наземным объектам. Пыталась смотреть на отдельные участки через трубочку из фольги. Я всё перепробовала. Безуспешно.
Мой любимый отрывок из Библии – в самом начале. Генезис. И вывел Господь Авраама из дома и велел взглянуть на звезды и сосчитать их, если сможет, и сказал: умножу потомство твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли сии. В Библии вообще много подсчетов. Ни мама, ни Джил этого не понимают. Они вообще не знают Библии, несмотря на то (или потому) что кучу времени просиживают в церкви. Ведь, между прочим, в Левите говорится, что Закон Божий запрещает носить одежду из материала, произведенного из двух видов волокон, а мама всю жизнь любила костюмчики из смесовых тканей. А Исход строго запрещает взимать процент за займ, что стало бы большим откровением для набожного Гарри. Ведь он считает, что налоговые вычеты – Божий дар королям трущоб.
Ну почему я согласилась пойти на свидание с этим ирландским оборванцем? Следующей в шкафу – темно-розовая юбка с черной оторочкой лентами. И черные сабо. И простая черная футболка. Слишком романтично. Всё равно что надеть майку с надписью: «Хочу целоваться». Лучше уж джинсы со свободной блузкой, но джинсы можно носить только зимой. И хотя у меня есть свободная блузка с короткими рукавами, вполне подпадающая под определение весенне-летнего гардероба, я надевала ее вчера, и потому в следующий раз ее черед настанет через 4–9 дней.
В последний раз я ходила на свидание 2 года 6 месяцев назад с придурком Саймоном, каким-то приятелем Гарри. Всё устроила Джил. Мне послышалось, что Джил сказала, будто он работает в швейцарской пекарне.
Любопытно, подумала я. И представила буханки с 17 разновидностями семечек. Изящные маленькие пирожньица с начинкой из шоколада. Секретные рецепты, передаваемые из поколения в поколение от отца-швейцарца к сыну. Всю ночь я волновалась по поводу того, как можно столько пить, если на следующий день подниматься в 3 утра, чтобы поставить опару. Когда до меня наконец дошло, что приятель Гарри работает в швейцарском банке, он успел наскучить мне до такой степени, что жить не хотелось.
Но на этот раз всё будет иначе. Я закажу салат и один бокал чего-нибудь. А потом пойду домой. И всё это, чтобы доказать себе, что я могу – могу изменить распорядок, если захочу. Просто обычно я не хочу. К счастью, ресторан, куда он меня пригласил, недалеко, поэтому я смогу дойти пешком, а потом вернуться обратно. Мы встречаемся в 19.00, и, если уйти ровно в 21.05, я как раз успею вернуться домой и начать приготовления ко сну ровно в 21.30. Выйти можно в 18.40. Отсчитываем время назад: 5 минут, чтобы собрать маленькую сумочку, 5 минут на одевание, 5 – чтобы накрасить губы и ресницы, 5 – на прическу, 5 – на душ, 5 – на зубы (успеваю почистить и щеткой, и зубной нитью). Нужно начать собираться в 18.10.
В понедельник было 36 градусов, во вторник 25. Я попыталась сделать кое-какую работу по дому, хотя обычно занимаюсь этим в воскресенье вечером. Отсчитала 10 вещей, чтобы загрузить их в стирку (трусы, лифчики, носки и носовые платки не считаются, их можно класть сколько угодно), но не смогла идеально ровно наполнить порошком мерный стаканчик. Раньше таких проблем не возникало.
Лишь одно из обычных дел я не делаю. Не разбираю сумку. Там, на дне, лежит сложенная салфетка. Если бы я решила вытряхнуть сумку, пришлось бы взять салфетку в руки, и я могла бы ненароком ее развернуть. И увидеть написанный на ней номер телефона. И никогда не забыть эти цифры.
В среду у меня разыгралась мигрень или что-то вроде этого, и вместо того, чтобы идти в кафе, я целый день провалялась на диване. На улице было 14 градусов. Видите? Так просто невозможно.
Я слегка изменила распорядок. Теперь всегда останавливаюсь в 5 шагах от входа в кафе, смотрю в окно и лишь потом захожу внутрь. Я не могу ни на что повлиять. Но мне нравится чувствовать себя подготовленной.
Четверг, 22 градуса. В 19.00 звоню Ларри. Обычно я так не делаю. Если мы и говорим посреди недели, так это потому, что она звонит мне. (И это нормально: ведь нельзя ожидать от детей соблюдения расписания. Как только ей исполнится 18, всё изменится.) Но я должна с ней поговорить. Поэтому отныне в 19.00 накануне первого свидания я всегда буду звонить Ларри.
– Что новенького?
– Ничего. – Ее голос звучит угрюмо, напряженно. Раньше она никогда не была угрюмой и напряженной.
– Что такое?
– Ненавижу Стефани.
Радости женской дружбы. Помню, Джил уверяла одну девчонку, что они вечно будут как сестры, а потом в тот же день клялась ненавидеть ее до конца своих дней.
– А я думала, Стефани – твоя лучшая подруга.
– Нет. Терпеть ее не могу. Теперь я дружу с Кортни.
– И какая она, эта Кортни?
– Классная. У нее черные волосы. Вот закончим школу и вместе пойдем в университет. Будем снимать квартиру на двоих и делать всё что заблагорассудится. Даже спать не ложиться, если захотим. И на завтрак есть батончики.
– Весело же вам будет. Батончики содержат три из пяти основных пищевых групп: шоколад, сахар и шоколад.
– Думаешь, у нас правда получится? Снимать квартиру, я имею в виду.
– Почему бы и нет?
– А мама говорит, до восемнадцати лет у меня будет еще сто лучших подруг.
Очень умно со стороны Джил.
– Твоя мама ничего не понимает. Порой достаточно встретить одного человека, и жизнь меняется навсегда. Помнишь, как Никола познакомился с Вестингаузом?
– Конечно, помню, Грейс. Да я наизусть эту историю знаю.
Ларри обожает, когда я рассказываю ей про Николу. Представляю, как она устроилась на своей кровати в спальне с обоями в цветочек, выбранными Джил.
Сажусь на диван и подтягиваю ноги:
– Допустим, мисс Всезнайка. И как же это было?
– Когда Никола приехал в Нью-Йорк, у него почти не было денег и не было работы. Он был… ну вроде бедного студента. С одной запиской от бывшего начальника-француза в руках.
– И кому была адресована записка? – спрашиваю я.
– Томасу Эдисону. Тому парню, что усовершенствовал телефон.
– И что там было написано?
– Ну что-то типа: «Никола круче всех».
– Почти. В ней было написано: «Я знаю двух великих людей, и один из них вы, а второй стоит перед вами». На тот момент Николе было всего двадцать восемь.
– Не такой уж и молодой.
– Пропущу это мимо ушей. По-твоему, я сама, видимо, ездила в школу на бронтозавре.
Хихикает:
– Твоя очередь.
– Эдисон обманул Николу, – рассказываю я. – Пообещал ему премию в пятьдесят тысяч долларов, если тот сможет переделать его генераторы, чтобы они лучше работали. Никола несколько месяцев почти не спал, трудился не покладая рук.
– Жалко его, но что ж он наивный такой? Папа говорит, все договоренности должны быть в письменном виде.
Это потому, что ее папа сам кого угодно без штанов оставит, дай ему шанс.
– Никола доверял людям. А потом, вместо премии, Эдисон предложил платить ему двадцать восемь долларов в неделю.
– В неделю? Что-то я такого не помню. Это же копейки. Должно быть, он очень разозлился.
– Ага, – отвечаю я.
– И послал Эдисона куда подальше?
– И послал Эдисона куда подальше, – киваю я. – А потом Никола познакомился с Вестингаузом.
– Тот тоже был изобретателем?
– Да. В двадцать лет Вестингауз чуть не попал в железнодорожную аварию. У всех поездов в то время были несовершенные тормоза. Вестингауз изобрел пневматический тормоз и заработал миллиарды. В то время у него уже была своя электрическая компания. Он был хорошим человеком. Первым, кто предоставил своим рабочим короткий день в субботу.
– И как Никола понял, что они станут лучшими друзьями?
– Интуиция, наверное. Они были совсем разные, но сразу понравились друг другу. Никола – застенчивый смуглый иностранец. И Вестингауз – грубый здоровяк с причесанными усами, всегда в хорошем расположении духа. Иногда стоит нырнуть в омут с головой, Ларри. Порой, если открыться, рискнуть, можно достигнуть большего – больше узнать, почувствовать – рядом с другим человеком. С тем, кому ты можешь доверять, кому способна открыть свое сердце. Иногда вместе двое людей могут достигнуть удивительных высот.
– Как мы с Кортни.
– Да. Да, как вы с Кортни.
Повесив трубку, иду в парк, ложусь на крикетном поле и смотрю в небо, ощущая спиной прохладную землю. Звезды висят прямо над головой. В стороне в кустах стрекочут цикады. Судя по громкости, их там не меньше 100, а может, и 120. А может, 2 или 3. Откуда мне знать? Как можно сосчитать то, что не видишь? Над полем витает запах травы и кожи. Мне бы хотелось всю ночь пролежать здесь в тишине, но в 21.30 у меня по плану приготовления ко сну, а сейчас уже 20.17.
Шеймусу Джозефу О’Рейлли 38 лет. На 3 года старше меня. Джорджу Вестингаузу было 42 – на 10 лет старше Николы.
Уже много лет я не считала звезды. В старших классах я потратила немало ночей, глядя на небо и пытаясь их сосчитать. Мне необходимо было знать их число. Помню, я ждала, когда весь дом окутает тишина и смолкнут тихие голоса родителей в соседней комнате. Тогда я вылезала в окно в ночной рубашке, без тапочек, и ложилась в центре лужайки. Было холодно, но мне было всё равно. Я смотрела на небо, но дело в том, что эти чертовы звезды ползают. Я пыталась разделить небо на клеточки, привязывая линии к наземным объектам. Пыталась смотреть на отдельные участки через трубочку из фольги. Я всё перепробовала. Безуспешно.
Мой любимый отрывок из Библии – в самом начале. Генезис. И вывел Господь Авраама из дома и велел взглянуть на звезды и сосчитать их, если сможет, и сказал: умножу потомство твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли сии. В Библии вообще много подсчетов. Ни мама, ни Джил этого не понимают. Они вообще не знают Библии, несмотря на то (или потому) что кучу времени просиживают в церкви. Ведь, между прочим, в Левите говорится, что Закон Божий запрещает носить одежду из материала, произведенного из двух видов волокон, а мама всю жизнь любила костюмчики из смесовых тканей. А Исход строго запрещает взимать процент за займ, что стало бы большим откровением для набожного Гарри. Ведь он считает, что налоговые вычеты – Божий дар королям трущоб.
Ну почему я согласилась пойти на свидание с этим ирландским оборванцем? Следующей в шкафу – темно-розовая юбка с черной оторочкой лентами. И черные сабо. И простая черная футболка. Слишком романтично. Всё равно что надеть майку с надписью: «Хочу целоваться». Лучше уж джинсы со свободной блузкой, но джинсы можно носить только зимой. И хотя у меня есть свободная блузка с короткими рукавами, вполне подпадающая под определение весенне-летнего гардероба, я надевала ее вчера, и потому в следующий раз ее черед настанет через 4–9 дней.
В последний раз я ходила на свидание 2 года 6 месяцев назад с придурком Саймоном, каким-то приятелем Гарри. Всё устроила Джил. Мне послышалось, что Джил сказала, будто он работает в швейцарской пекарне.
Любопытно, подумала я. И представила буханки с 17 разновидностями семечек. Изящные маленькие пирожньица с начинкой из шоколада. Секретные рецепты, передаваемые из поколения в поколение от отца-швейцарца к сыну. Всю ночь я волновалась по поводу того, как можно столько пить, если на следующий день подниматься в 3 утра, чтобы поставить опару. Когда до меня наконец дошло, что приятель Гарри работает в швейцарском банке, он успел наскучить мне до такой степени, что жить не хотелось.
Но на этот раз всё будет иначе. Я закажу салат и один бокал чего-нибудь. А потом пойду домой. И всё это, чтобы доказать себе, что я могу – могу изменить распорядок, если захочу. Просто обычно я не хочу. К счастью, ресторан, куда он меня пригласил, недалеко, поэтому я смогу дойти пешком, а потом вернуться обратно. Мы встречаемся в 19.00, и, если уйти ровно в 21.05, я как раз успею вернуться домой и начать приготовления ко сну ровно в 21.30. Выйти можно в 18.40. Отсчитываем время назад: 5 минут, чтобы собрать маленькую сумочку, 5 минут на одевание, 5 – чтобы накрасить губы и ресницы, 5 – на прическу, 5 – на душ, 5 – на зубы (успеваю почистить и щеткой, и зубной нитью). Нужно начать собираться в 18.10.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента