И тут привычная маска доброжелательности и благообразия спала с лица Тони.
   – Я так не думаю, – злобно проговорил он и покачал головой, будто пытался прояснить свои мысли. – Нет. Если бы ты как следует пораскинул мозгами, я бы уже был мертв.
   – Ты уже мертв. Я щадил тебя только потому, что у меня были некоторые предположения насчет Сен-Жана – я подозревал, что он твой приспешник. Мне надо было знать о нем всю правду.
   – И что же ты узнал?
   – Узнал, что он не виноват, как только увидел этот пистолет в твоей руке. Я узнал бы его где и когда угодно. О'Тул держал его в комнате с инструментами.
   Тони издал ехидный смешок:
   – Умно! Нечего сказать! Очень умно, Гарет! Но потехи ради, если предположить, что Сен-Жан был в заговоре со мной, какую участь ты бы ему уготовил?
   – Ты знаешь ответ на этот вопрос не хуже меня.
   – Удобный несчастный случай?
   Эти слова повисли в воздухе, и глаза Дейрдре обратились к неподвижной фигуре мужа. Их взгляды встретились. Он не ответил и через минуту отвернулся.
   Тони снова рассмеялся:
   – Раз теперь уже все равно, то могу сказать, что мальчишка не более чем пешка. А знаешь, Рэтборн, мы с тобой два сапога пара, оба дьяволы. Не думаю, что разница между нами велика. Ну, Дейрдре, вы все еще предпочитаете его?
   Дейрдре казалось, что она видит дурной сон. Заикаясь, она проговорила:
   – Я вас не понимаю.
   Рэтборн заметил ее растерянность и сделал попытку приблизиться к ней.
   – Не двигайся! – раздался окрик Тони Кавано, и рука с пистолетом нервно дернулась.
   – Гарет, что происходит? – взмолилась Дейрдре.
   – Как видишь, моя дорогая, мой кузен наконец открыл свои карты и показал, чего стоит.
   Рэтборн повернулся к Тони:
   – Я и не думал, что в тебе есть боевой дух. До сих пор ты предпочитал держаться в тени и позволял делать грязную работу другим. О, постой! Теперь до меня дошло!
   Он нетерпеливым жестом поднес руку к голове.
   – Когда ты выманил меня из замка сюда, якобы для того, чтобы поискать Армана, Дейрдре, по твоему замыслу, должна была вышибить мне мозги, когда я поднимался по лестнице. И знаешь, она бы это сделала, если бы я ее не разоружил. Твой план чуть не удался, если это может служить для тебя хоть каким-то утешением.
   – Какой план? – спросила Дейрдре, в ее голосе слышался испуг. От нервного напряжения ее трясло. В этой круглой комнате, слабо освещаемой лучом единственного фонаря, свет которого падал на массивный каменный пол, черты лиц двух главных героев драмы приняли какой-то мрачный и даже зловещий характер и в них даже появилось нечто нечеловеческое. В этой сцене было что-то от ночного кошмара.
   – Ну, Тони, ты ей объяснишь или я? – услышала Дейрдре голос мужа, ничуть не утративший своего обычного хладнокровия и манеры растягивать слова.
   – О, ради Бога, Гарет, ты меня очень обяжешь, если объяснишь своей жене все сам. Хотя я думаю, пройдет немало времени, прежде чем вернутся твои слуги.
   Улыбка на лице Тони была такой, что сердце Дейрдре снова сжалось от дурного предчувствия. Ей казалось, будто ее коснулось жуткое дыхание какого-то старинного привидения, обитавшего в стенах этого замка.
   Тони Кавано был для нее незнакомцем! Его глаза горели сатанинским огнем. И ей пришло в голову, что он не спешил покончить со своим делом и смаковал каждую минуту этого нового для него положения, подчиняя Рэтборна своей воле.
   – Когда это началось? – спросил Рэтборн, глядя в упор на Тони своими янтарными глазами. – Значит, ты ненавидел меня с детства, Тони?
   – Можешь не сомневаться, – послышался ответ, полный злорадного веселья.
   – Ты отлично скрывал свои чувства.
   – А что я мог поделать? Я жил милостью твоей семьи. Но даже тогда я тебя ненавидел. Ты считал себя пупом земли, да и был им. Я же был всего лишь бедным родственником. Смерть Эндрю заставила меня пересмотреть свои взгляды и понять, насколько все хрупко в этом мире, в том числе и твои права на наследство и титул.
   – Но тогда ты не предпринял никаких действий, а мог бы. Ведь в молодости я был более доверчивым.
   – Верно, но я и сам тогда был большим идеалистом. Когда ты отправился в Испанию, я надеялся, что французы все сделают за меня.
   – Каким разочарованием было для тебя, когда через пять летя вернулся целым и невредимым, без единой царапины. И тогда ты тотчас же взял бразды правления в свои руки.
   – И очень хорошо, что это произошло. Ты, Гарет, как кошка, у которой, как говорит пословица, девять жизней. Разбойники, французские убийцы, даже пожар – ничто тебя не коснулось. Моей последней надеждой стал Арман.
   – Да, кое в чем я действительно чертовски везучий, но, увы, далеко не во всем, – ответил граф с презрительной усмешкой.
   – Похоже, твоей удаче пришел конец.
   – Не стоит на это рассчитывать.
   Дейрдре пошевелилась и сказала, будто возвращаясь откуда-то из другого мира:
   – Каким образом Арман замешан во всем этом? Не понимаю. И как он очутился в этой башне?
   – О, это было легко, – ответил Тони. – Я заманил его сюда запиской, якобы от кузины Каро. Бедный мальчик на самом деле без ума от нее. Один только намек на то, что Рэтборн готов обрушить на девушку всю силу своего гнева, – и Арман вышел из себя!
   – А бренди? – тихо спросил Рэтборн.
   – О, это просто чтобы потянуть время. Конечно, я подмешал туда снотворное. Пройдет несколько часов, и бедняга придет в себя.
   Дейрдре почувствовала огромное облегчение.
   – Значит, Арман никогда и не был вашим пособником, – воскликнула она.
   – Сознательно, конечно, не был. Он был всего лишь пешкой. Но, Дейрдре, – продолжал Тони, слегка качая головой, – вы оказались препятствием, на которое я никак не рассчитывал. Знаете, дорогая, каждый раз, когдая расставлял сети и подготавливал сцену стычки между Рэтборном и вашим братом, являлись вы и лили масло на бурлящую воду. Право же, моя дорогая, это самое скверное в вас. Простите меня, я думал, что, возможно, у нашей истории будет другой конец, но ведь, когда Рэтборна не станет, вы не согласитесь стать моей? Вы это сказали твердо всего полчаса назад.
   Рэтборн сделал легкое движение, и пистолет в руке Тони нацелился на него.
   – Полегче, – произнес Тони с издевательской усмешкой. – Знаешь, старина, я получаю от этого удовольствие. Впервые за долгие годы нашего знакомства условия ставлю я. И как это тебе? Не бери на себя труд отвечать. Вижу по твоему лицу, что ты столь же мало получаешь от этого удовольствия, как я от нашего родства все эти годы.
   Внезапное понимание всего происходящего ослепило Дейрдре!
   – Вы хотите покончить с Гаретом и свалить все на Армана! Это вы стравливали их друг с другом!
   – О, я не стал бы присваивать себе всю славу. Они и без меня отлично враждовали. И только вы портили игру. Насколько все было бы проще, если бы дело дошло до дуэли. Арман бы вышиб тебе мозги, Гарет. Ведь он стреляет без промаха. Но, увы, этого не случилось! К счастью, сегодня я изменил план, и случилось то, чего я мог бы безуспешно дожидаться еще лет сто. Знаешь, когда я разыскал Армана, я едва воспринимал его слова. Честно говоря, я сам не сумел бы все так обстряпать. И понимаешь, я не мог упустить такой удобный случай. Чистое невезение, что я не прикончил тебя во дворе замка. Эта пуля была предназначена для твоего сердца. Но все обернулось к лучшему. Первым подозреваемым остается Арман.
   Дейрдре отдала бы все на свете, чтобы ощутить тяжесть пистолета в своей руке. Хуже всего была спокойная уверенность и благодушие человека, намеревавшегося лишить их жизни так легко, будто они были парой тараканов. И в эту минуту гнев пересилил страх, и Дейрдре поняла, что не допустит такого финала.
   Она лихорадочно пыталась найти выход из сложившейся ситуации. В пистолете была только одна пуля. Дейрдре была уверена, что Тони использует ее против Рэтборна, а устранив его, легко справится с ней. Она не могла с ним тягаться силой. Армана обвинят в убийстве и, вероятно, повесят. На кону была собственная жизнь Дейрдре и жизнь ее нерожденного младенца. Четырьмя жизнями этот безумец готов был пожертвовать ради своих амбиций и алчности. Ее глаза блуждали в поисках какого-нибудь оружия. Наконец ее взгляд остановился на Рэтборне. Он будто прочитал ее мысли, и глаза его засверкали. Голос Тони прервал ее мысли:
   – Не прогуляться ли нам по крепостному валу? Это совсем недалеко. И ты, Гарет, не предпринимай ничего, а иначе первой наступит очередь Дейрдре. Я вижу, что ты оставил дверь открытой. Благодарю тебя. Это очень удобно. Ты воображал, что сюда прибежит О'Тул? Я и об этом подумал. Он не появится. Я о нем позаботился, когда ты входил в башню. Когда он придет в себя, то будет убедительно свидетельствовать против Армана. Как видишь, хочу, чтобы все было сделано чисто. Иди первым, Гарет, я за тобой.
   Рэтборн заколебался.
   – Я не думаю, что есть смысл спрашивать, позволишь ли ты уйти Дейрдре. Ведь свидетелей не останется – только ее слово против твоего, и каждый решит, что она пытается защитить Сен-Жана. Подумай об этом ради Бога, парень. Она тебе не причинит вреда.
   – Славная попытка, кузен, но этот номер не пройдет. Вполне возможно, что дитя, которое носит Дейрдре, станет твоим наследником. Тогда я окажусь не в лучшем положении, чем теперь. Господи! Когда я узнал от Армана, что твоя жена беременна, можешь себе представить, что я почувствовал! И знаете, – добавил Тони, обращаясь к Дейрдре, – я ведь пытался дать вам шанс, но вы меня отвергли. Право же, я очень к вам привязан.
   Рэтборн, казалось, собирался что-то возразить, но когда Тони прицелился в голову Дейрдре, он сделал один стремительный шаг и оказался на крепостной стене.
   Тони подтолкнул Дейрдре к открытой двери. Она ступила за порог, споткнулась и упала на колени. Тони грубо поднял ее и поставил на ноги. В это мгновение Дейрдре рванулась к нему, пытаясь перехватить руку с пистолетом. Прогремел выстрел. Дейрдре испуганно вскрикнула, и в этот момент Рэтборн бросился на своего кузена. Мужчины тяжело рухнули вниз, а пистолет загремел по проходу и полетел в тартарары.
   Дейрдре с ужасом, от которого, казалось, сердце было способно остановиться, наблюдала за плохо различимыми в темноте мужскими фигурами, балансировавшими на краю крепостной стены. Они могли в любую минуту сорваться вниз, во двор замка, и каждый пытался найти слабость в защите другого.
   Длинные пальцы Рэтборна сдавили горло Тони и стали душить его. Однако Тони изловчился и с безошибочной точностью нанес удар кулаком по раненой руке Рэтборна. Дейрдре только услышала, как Рэтборн судорожно втянул в себя воздух. Его хватка ослабла, и Тони, тут же воспользовавшись своим преимуществом, попытался отчаянным усилием перебросить противника во двор замка через зазор между башенными зубцами. Рэтборн отчаянно цеплялся за каменную облицовку, но Дейрдре было ясно, что в своем теперешнем состоянии, со свежей раной, он не сможет продержаться долго.
   – Спасайся, Дейрдре! Беги отсюда немедленно! – крикнул Рэтборн, задыхаясь между двумя отчаянными попытками вздохнуть полной грудью. Пальцы одной его руки разжались, и он скользил все ближе к краю парапета.
   Дейрдре, подхватив юбки, бросилась к двери башни и через мгновение вернулась с фонарем в руке. Ослепляющий страх за жизнь мужа заставил ее забыть об опасности. Она обрушила фонарь на спину Тони, вложив в этот удар всю свою силу.
   Стекло фонаря разбилось, и горячее масло брызнуло на Дейрдре и Тони.
   Он изловчился и изо всей силы нанес Дейрдре удар кулаком. Она отлетела к противоположному парапету и тут же попыталась подняться на ноги, однако ее обожгла боль, и она снова рухнула на колени.
   Тони слишком поздно осознал опасность. Пламя охватило его с головы до ног, хотя он отчаянно пытался сорвать с себя горящую одежду. Не прошло и секунды, как он уже превратился в живой факел. Дейрдре видела, как Рэтборн выпрямился и занял безопасную позицию. Плечи ее сотрясались от рыданий, в которых смешались боль и облегчение.
   Леденящий душу вопль сотряс воздух, и человек, охваченный паническим ужасом, бросился к лестнице, ведущей с башенной стены во двор.
   Внизу послышались встревоженные голоса. Люди указывали на чудовищную фигуру, полыхающую на фоне темного неба.
   Человек, объятый пламенем, остановился в нерешительности на каменной площадке лестницы, затем начал спускаться, но споткнулся. Дейрдре с ужасом смотрела, как на секунду этот живой факел повис в воздухе, потом прочертил дугу на фоне темного неба и ударился о землю. Она прижалась головой к парапету и заплакала.

Глава 27

   Дверь в кабинет Рэтборна распахнулась с оглушительным грохотом. Граф с трудом оторвал от письменного стола одурманенную алкоголем голову и издал недовольный стон. Он с трудом приоткрыл один глаз, услышав приглушенные толстым ковром шаги. Вошедший прошел через комнату к окну, и минутой позже тяжелые штофные шторы широко распахнулись, впустив в комнату ослепительный солнечный свет.
   – Бичем! Какого черта ты здесь делаешь? Немедленно задерни шторы! Слышишь? – вскричал граф и добавил уже жалобным голосом: – Неужели нельзя дать человеку спокойно утопить свои печали в вине?
   Дворецкий приблизился к письменному столу твердой поступью:
   – Если бы я знал, что вы здесь, я бы не стал вам мешать.
   Он с недовольным видом понюхал воздух и наклонился, чтобы убрать две бутылки из-под бренди, катавшиеся под ногами Рэтборна.
   Граф решил пропустить эту явную ложь мимо ушей.
   – Раз уж ты здесь, можешь прислать Джона с новой бутылкой, – сказал он, стараясь говорить разборчиво, хотя язык и не слушался его.
   – Джона? – переспросил дворецкий.
   Рэтборн нахмурился. Пьян он, что ли, этот Бичем?
   – Ты меня слышал, Бичем? Джона, старшего лакея. Дворецкий воздел глаза к потолку, а граф снова положил голову на стол.
   – Имя главного лакея – Джеремая, – проговорил Бичем.
   Граф поднял голову и посмотрел налитыми кровью глазами на стоически выжидавшего дворецкого с некоторым недоумением.
   – Что ты хочешь сказать, называя главного лакея Джеремаей? Имя главного лакея в Белмонте всегда было Джон, как имя второго лакея всегда было Джеймс, а имя третьего лакея – Чарлз. Так повелось от веку и продолжалось на протяжении многих поколений.
   – И все же, милорд, имя главного лакея – Джеремая, второго – Обадая, а третьего – Бартоломью.
   Граф расправил плечи и устремил мрачный взгляд из-под черных бровей на дворецкого.
   – О! – воскликнул он. – И чья же это была идея, смею спросить, позволить лакеям изменить раз и навсегда установленные имена?
   Рэтборн почуял запах мятежа и намеревался незамедлительно положить этому конец.
   – Так распорядилась госпожа. Она сочла варварским обычай называть лакеев и горничных в Белмонте не их собственными именами, а другими удобства ради.
   – Какую госпожу ты имеешь в виду, Бичем?
   – Мисс Дейрдре, сэр.
   Брови графа недоуменно поднялись. Его шокировала такая фамильярность.
   – Мисс Дейрдре? – переспросил он ледяным тоном.
   – Да, сэр. Она просила меня так ее называть, чтобы ее не путали с другой леди Рэтборн, вашей матушкой.
   Губы Рэтборна сжались в тонкую линию.
   – И ты говоришь мне, Бичем, что мисс Дейрдре, – проговорил он, делая ударение на последних двух словах, – называет лакеев Джеремаей, Обадаей и Бартоломью?
   Господи! Язык сломаешь!
   Губы дворецкого были так же упрямо сжаты, как губы его господина.
   – О нет, милорд. Она называет Джеремаю – Джерри, Обадаю – Оби, а...
   – Можешь не утруждать себя, – перебил дворецкого граф. – Бартоломью она называет Барт.
   – Совершенно верно, сэр.
   – А как, черт возьми, мисс Дейрдре называет тебя?
   – Меня, сэр?
   – Да, сэр.
   Углы губ Бичема поползли вверх.
   – Она называет меня Сеси, сэр.
   – Сеси?
   – Да, сэр.
   – Твое имя?..
   – Сесил.
   – Ясно.
   Граф некоторое время не мигая смотрел на дворецкого.
   – Бичем, – произнес он наконец, – пришли ко мне Джона с бутылкой как можно скорее, и чтобы больше я не слышал этой чепухи. Ты меня понял?
   – Конечно, сэр, – ответил дворецкий с невозмутимым видом и вышел из комнаты.
   Граф откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Черт возьми! Линия обороны была прорвана врагом – его мать, сестра, а теперь и слуги!
   И все это проделки Дейрдре! Как она посмела собрать свои вещи и оставить его, когда он оказался пострадавшим? Как она посмела смотреть на него с укором из окна кареты, будто просить прощения должен был он?
   А бросить его одного сносить язвительность трех разъяренных женщин – это было самым худшим и недостойным из всего! Она знала, конечно же, знала, что он не хотел, чтобы она уезжала! Она это сделала, чтобы наказать его! Ну и пусть бы простудилась и заболела, если в этом заключалась ее недостойная игра! Рэтборн горько усмехнулся.
   – Гарет! – окликнул его с порога Гай Лэндрон. – Вот ты где скрываешься! Господи! Ты выглядишь ужасно! Неужели спал одетым?
   – Нет. Я дал своему камердинеру пропустить одежду через мясорубку, потому что предпочитаю выглядеть необычно.
   – Брось эти штучки, старина, – проговорил мистер Лэндрон дружелюбно. – Я не из тех, кто бежит с тонущего корабля.
   Граф с безутешным видом оперся локтем о письменный стол и положил подбородок на раскрытую ладонь.
   – Гай, – произнес он задумчиво, – ты знаешь, что я зову своего камердинера Эдвардом?
   – Верю. А в чем дело?
   – Всех моих камердинеров всегда звали Эдвардами. И даже в Испании я называл Эдвардами своих денщиков.
   – Какое совпадение!
   – Да нет же. Дело в том, что я всегда звал их Эдвардами независимо от того, какие имена им дали при крещении.
   – Вот как? А почему?
   – Потому что так гораздо легче запомнить, – заметил Рэтборн.
   – О! Не сомневаюсь.
   – Это было традицией на протяжении многих поколений.
   – Как странно!
   – Ты думаешь, это неправильно?
   Мистер Лэндрон попытался скрыть улыбку:
   – Позволь мне высказаться на этот счет. Сколько лакеев у тебя было за эти годы?
   – Чертова уйма! Они никогда не удерживались более чем на полгода.
   – Могу я полюбопытствовать почему?
   Граф подметил искорки смеха в глазах друга и ответил с раздражением:
   – О, я так и знал, что ты не одобришь. Никто этого не одобряет.
   Мистер Лэндрон ничего не ответил и поспешно отвернулся, чтобы скрыть широкую улыбку. Вошел лакей с непочатой бутылкой бренди на серебряном подносе.
   Рэтборн заметил, что поднос весь в пятнах, и нахмурился:
   – Ну-ка поставь его, малый! Думаю, мне следует ограничиться... Впрочем, просто поставь его.
   Лакей сделал то, что ему было велено, и терпеливо ждал, когда его отпустят. Рэтборн внимательно наблюдал за ним.
   – Спасибо, Джеремая. Джеремая? Лакей ответил благодарной улыбкой.
   – Спасибо, Джеремая. Это все.
   Мистер Лэндрон наблюдал эту сцену с некоторым удивлением. Когда лакей вышел, он заметил:
   – Я думал, его зовут Джон.
   – О, не важно. Это долгая история. Какой сегодня день?
   – Четверг. Ровно неделя, как уехала Дейрдре.
   – Я прекрасно знаю, сколько времени прошло с тех пор, как меня оставила жена, – заметил Рэтборн ледяным тоном.
   – И шесть дней, как отбыла миссис Дьюинтерс, – продолжал Лэндрон как ни в чем не бывало, – и два дня с тех пор, как твоя матушка отправилась в Бат навестить сестру. Интересно, кто следующий оставит тебя?
   – Ты хочешь оставить службу у меня, Гай? – спросил Рэтборн подозрительно.
   – Конечно, нет, – ответил мистер Лэндрон, – хотя должен признать, что с момента отъезда Дейрдре оставаться в Белмонте не слишком большое удовольствие; это означает вернуться к холодным ваннам, несъедобным обедам, к свечам, с которых капает воск и которые неимоверно чадят. Если не знать правды, можно подумать, что слуги намеренно донимают тебя, Гарет. Думаю, пора тебе перестать валять дурака и привезти жену обратно.
   – Привезти жену обратно? После всего, что она со мной сделала? Да ты в своем уме?!
   – И что же она с тобой сделала? Рэтборн поднялся на ноги и покачнулся.
   – Что она со мной сделала? Да она чуть не застрелила меня!
   – Я этому не верю!
   – Не веришь, потому что тебя при этом не было. Говорю тебе, она наставила на меня пистолет и грозила выстрелить.
   – Дейрдре никогда бы этого не сделала! И если ты этого не знаешь, ты совсем не знаешь ее.
   – О! Тебе-то легко говорить! Ты никогда не ощущал на себе ее холодный отчужденный взгляд, она будто примеряет на тебя саван. Ее рука не дрожала, когда она целилась в меня. Прямо в сердце!
   – Это нелепо, Гарет! Дейрдре спасла тебе жизнь! Ты забыл, что я как раз поднялся на башню, когда она обрушила фонарь на спину Тони Кавано. Чудо, что она сама не сгорела.
   – Разве я просил ее спасать мне жизнь? Не просил! Я велел ей уйти, но она, конечно, не послушалась!
   – Это несправедливо, Гарет! Дейрдре не могла знать, что я не выпускаю тебя из поля зрения. Когда я услышал выстрел, то решил, что все кончено, что я опоздал. И из-за этой моей хромоты я почти опоздал!
   – Нет! Это Дейрдре заставила Тони действовать. У меня не оказалось выбора. Почему она не послушалась меня?
   Брови Лэндрона сошлись на переносице:
   – Честно говоря, Гарет, ты мне отвратителен! Ты говоришь точно так же, как брат Дейрдре! Вы оба не понимаете, как вам повезло, что вы удостоились любви такой женщины. Я был бы рад оказаться на твоем месте!
   Красивые черты Рэтборна исказила язвительная усмешка.
   – О, по-настоящему она любит только Сен-Жана. Я иду вторым номером, нечто вроде некачественной замены.
   Заметно было, что две бутылки бренди, выпитые в течение ночи, развязали ему язык.
   Лэндрон сделал нетерпеливый жест.
   – Я с самого начала предупреждал тебя, какие отношения связывают Дейрдре с ее братом. Она привыкла быть для него матерью. И ему это не нравится так же, как тебе. Ей нужен собственный дом, полный маленьких пострелят, с которыми она будет нянчиться. Ну, —продолжал Лэндрон, – по крайней мере один-то у нее будет.
   – Черта с два! Будет гораздо больше! Одним она не отделается! – взревел Рэтборн.
   Худощавое лицо Лэндрона осветила улыбка.
   – Вот теперь ты говоришь дело.
   Граф долго и задумчиво созерцал улыбающуюся физиономию друга, потом молча покачал головой, сделал несколько нетвердых шагов к двери, остановился, вернулся и посмотрел Лэндрону прямо в глаза.
   – Я все могу ей простить, – проговорил он печально, – кроме случая с пистолетом. И не говори мне, что она не нажала бы на курок. Мы никогда не узнаем этого наверное. Так ведь? Этого я никогда ей не прощу! Никогда!
   Шатаясь, Рэтборн добрел до двери и вцепился в притолоку, чтобы удержаться на ногах.
   – Если только она не станет меня упрашивать, – добавил он, комично вздернув подбородок, затем, посмотрев на окна, проворчал что-то по поводу Бичема и незадернутых штор.
   – Джеремая, Обадая и Бартоломью, будь они неладны! – завершил он свою тираду и плотно сжал губы.
   Яркий солнечный свет во дворе замка ослепил Рэтборна. Он крепко зажмурился и подумал о том, что прояснить его затуманенные мозги может только быстрая скачка верхом. Рядом не было Дейрдре, которая могла бы составить ему компанию, но Рэтборн убедил себя, что будет счастлив совершить эту поездку в обществе О'Тула. Настроение у него немного улучшилось. На своего грума он всегда мог положиться.
   Шагая к воротам, Рэтборн невольно посмотрел на северную башню и крепостную стену, где он чуть не лишился своей Дейрдре. Он остановился. При воспоминании о той ночи сердце забилось так сильно, что ему показалось, будто оно ударяется о ребра.
   Та ночь и следующий день были для него хуже, чем пять лет солдатского житья. Одно дело рисковать собственной жизнью и совсем другое – поставить под угрозу жизнь любимой женщины. С последним он никак не мог примириться. Он бы сначала задушил ее, прежде чем снова подвергнуть ее жизнь подобному испытанию!
   Ему удалось утаить от следствия, что она и Арман находились поблизости от места, где произошел «несчастный случай», и вдвоем с Гаем Лэндроном они спровадили следователей и не дали им взглянуть на крепостную стену. Выстрел, сделанный из пистолета О'Тула, тоже удалось объяснить. Рэтборн сообщил коронеру, что это был знак поисковой партии, которую он направил по следам своего юного шурина, когда оказалось, что тот пребывает в целости и невредимости и всего лишь напился до бесчувствия и уснул в главной башне замка. Молодые бычки, доверительным тоном сказал Рэтборн следователю, не всегда ведут себя разумно и не всегда сообщают старшим о своем местонахождении, а леди постоянно впадают в панику, узнав, что их птенчики вылетели из гнезда. Свою же пустяковую рану он вообще не принимал в расчет. В конце концов он свел разговор к шутке, сказав, что произошедшее всего-навсего досадная неприятность и не более того.
   Коронер вынес вердикт о смерти в результате несчастного случая, что было вполне объяснимо в свете того, что Тони Кавано любил насладиться спокойными минутами курения на крепостной стене каждый раз, когда гостил в замке Белмонт. Было высказано предположение, что Тони попытался прикурить сигару от фонаря, но тот разбился и обрызгал его маслом, которое и загорелось. Итак, доброе имя Тони и всех Кавано было спасено.