— И что же, они не правы?
— Конечно, нет. Адзато создал жанр и создал определенное амплуа, которое теперь, после его смерти, нетрудно присвоить себе. Готов поспорить, что добрый десяток подражательных фильмов будет состряпан без промедления, если удастся найти парня, хоть отдаленно похожего на Джонни… Ну а если этих мотивов вам недостаточно, подброшу еще один. От смерти Адзато выиграет и та небольшая кинокомпания, на которую он в последнее время зарился. Ведь он уже успел проглотить четыре небольшие фирмы. Знаете такой тип киностудий? Нет? Не беда. У них дешевое оборудование, каждый из сотрудников владеет всеми кинопрофессиями, и время от времени, набрав денег в кредит, они делают фильм. Мне не нравилось, что Адзато охотился на них. Такие мелкие фирмы являются прекрасной школой киноискусства.
— И на кого же он охотился теперь?
— Понятия не имею. Но могу разузнать. — Ямамото разлил коньяк и, к ужасу Куямы, не обошел и его. Они выпили за успешное расследование; Куяму прошибла слеза, и он начисто забыл о том, что напоследок собирался расспросить оператора о Фукиде. В мозгу свербила одна-единственная мысль: отчего это человек с такими женственными наклонностями не питает пристрастия к каким-либо напиткам помягче и послабее?
Куяма вернулся домой вечером. Мать подала ему ужин и, пока сын ел, не проронив ни слова, смотрела, как убывает еда в тарелке. Маленького роста, улыбчивая, чуть более пухлая, чем принято у японок. И, пожалуй, более образованная — читает по-английски, по-французски. Возможно, она даже умнее своего мужа — человека с положением, но это никому и в голову не придет. Пока мужчины заняты едой, она молча сидит рядом, опустившись на колени, готовая в любой момент вскочить, чтобы принести еще риса, подлить пива или сакэ, подвинуть поближе соевый соус или приправы. Если мужчины расположены к разговору, она поддержит беседу и промолчит, если мужчина, как сейчас ее сын, погружен в свои мысли. Вот такая картина семейной жизни должна предстать перед гостем.
Лишь когда Куяма запил чаем последний кусок, мать встревоженно улыбнулась ему.
— Отец ждет тебя.
Она могла бы и не говорить этого: конечно же, отец ждет его, поскольку прекрасно знает, какое расследование ему поручено. А может, старик-то и замолвил за него словечко перед Шефом. Ничего не попишешь, придется давать отчет. Мать осталась за дверьми кабинета, поскольку, по семейным традициям, женщинам не положено присутствовать при обсуждении служебных дел. Вести семью и домашнее хозяйство — обязанность женщины; работа, добывание денег, забота о престиже — дело сугубо мужское. Куяме вдруг вспомнился вечер в американском университете, когда студентам прочли лекцию о японском образе жизни. «Главная сила современной Японии заключается в том, что каждый знает свое место», — заявил лектор. Бог ты мой, какая разразилась дискуссия! Одни завидовали японцам, так как американцам именно этого и недостает: они потеряли уверенность в себе и не находят своего места в жизни и в обществе. Другие, напротив, порицали его соотечественников, а японскую иерархическую систему и вовсе заклеймили как профашистскую. Девушки же, узнав о роли, отведенной в стране женщинам, резко, чуть ли не злобно напали на Японию. Они с таким жаром отстаивали свою правоту, словно опасались, что и у них того гляди введут восточные обычаи. «Ни за какие блага не вышла бы замуж за японца!» — подытожила одна из девиц их общее мнение. «Где ты найдешь такого дурака-японца, который бы на тебе женился!» — мысленно ответил ей Куяма.
Закрывая за собою дверь отцовского кабинета, он улыбнулся. Если бы знали американцы, что это всего лишь видимость! Когда он отправится на покой и родители останутся одни, отец все расскажет матери и они шепотом долго будут обсуждать его, Куямы, шансы на успех. Точно так же они на равных обсуждают денежные вопросы и служебные дела отца. Куяма лишь в Америке окончательно понял, что у них дома глава семьи — мать, якобы бесправная, безгласная японская женщина. Жизнь — это театр, где матери тоже приходится играть свою роль.
Вернувшись к себе, Куяма удобно расположился на циновке, налил пива и углубился в записи по делу Адзато.
Дэмура отправился домой на такси. В эти вечерние часы в автомобиле можно было добраться быстрей, чем на метро, а Дэмура спешил. Он нервничал, поскольку никогда не приходил домой так поздно, и знал, что жена ждет его к ужину. Надо было бы позвонить ей из дома Адзато. Дэмура мог быть уверен, что жена не скажет ему ни слова упрека, лишь взглянет печально и с укором. У него сжалось сердце, когда он открыл дверь в свою квартиру.
Эноеду ужин ждал на столе. За едой он вновь просмотрел свои заметки; завтра их надо будет перепечатать в нескольких экземплярах. Должно же быть документальное подтверждение его работы по заданию центрального отдела расследований. Он сложил в мойку грязную посуду, бережно спрятал в портфель бумаги с записями и лег спать. Жена не промолвила ни слова, и все же Эноеда знал, что она не спит.
Двое в масках внезапно появились из-за ограды. Один из них преградил Адзато дорогу, другой, держась на безопасном расстоянии, зашел с тыла. Адзато взметнулся в прыжке и тотчас же упал как подкошенный. Лишь двое из сидящих в небольшом просмотровом зале успели выхватить из серии молниеносных приемов резкий, как взмах меча, удар ребром ладони. Кадр сменялся кадром, и они видели, как у Адзато вздрагивают мускулы лица, видели его напряженный, внимательный взгляд; теперь оба специалиста были убеждены: актер уже понял, что это не игра, а смертельный поединок. «Боже правый, что ему стоило закричать или убежать, уклониться от схватки!» — думал Куяма, чувствуя, как его подташнивает от волнения. На пленке было запечатлено подлинное убийство реального человека, и молодой инспектор полиции лишь в эту минуту осознал, что от него требуется не отыскать неизвестное лицо в абстрактной схеме, а поймать вдохновителей этого конкретного злодеяния.
Дэмура с грустью наблюдал за событиями на экране. Он видел страх в глазах Адзато, видел его усилие овладеть собой, побороть свой страх, что, очевидно, не раз удавалось актеру. Опытному глазу было видно, что сейчас Адзато не думает о красивых, эффектных приемах, а прикидывает расстояние до неизвестных, старается выбрать нужный темп и ждет мгновения, когда можно будет с криком броситься на противника и раздавить, уничтожить его. Это было лицо истинного каратиста, и знаменитый Джонни Адзато в этот момент снискал искреннюю симпатию Дэмуры. Старый сыщик занимался каратэ с 1934 года, то есть с десятилетнего возраста. Тогда каратэ единодушно считалось высоким искусством ведения боя, таковым оно осталось для Дэмуры и поныне. Он не ходил на соревнования по каратэ, не интересовался фильмами на эту тему, но и не вступал в споры, отстаивая свои взгляды. Давным-давно прошли те времена, когда он с пылкостью миссионера объяснял всем и каждому, что каратэ не имеет ничего общего с тем, во что его превратили мода, бизнес и европеизация жизни. Теперь Дэмура довольствуется собственными тренировками и редкой возможностью передать другим ту совокупность знаний, которую он считает истинным искусством каратэ. Он из тех мастеров, кто остался вне федераций, во множестве расплодившихся с конца шестидесятых годов. Если возникала нужда в партнере, его с радостью принимали в любом додзе1. Большинство его давних друзей занимались преподаванием каратэ. Одно время, пока был жив старый мастер Этими, Дэмура посещал додзе Сетокан, где исповедовали те же принципы, что и сам Дэмура: приемы каратэ сопряжены со смертельной опасностью и потому оно не может быть видом спорта. Соревнования только убивают в учениках почтение к искусству, ведь человек накапливает знания вовсе не для того, чтобы демонстрировать их перед другими. Затем, когда в клубе Сетокан занялись модернизацией технических приемов и системы тренировки, Дэмура перестал туда ходить.
Впрочем, партнер ему требовался редко. За полстолетия ему довелось столкнуться с таким количеством противников, что его трудно было удивить чем-либо новым. В течение долгих лет у него выработалась привычка видеть перед собой живого человека, даже если он упражнялся в одиночку. Обязательные упражнения — ката — он воспринимал как истинную борьбу. Нанося удары макиваре — врытой в землю доске, он ставил себе задачу перерубить, сломать ее. Предаваясь медитации, он был способен совершенно отключиться от сумятицы внешнего мира. Каратэ было для него образом жизни, а ежедневные тренировки — частью личной гигиены, и если у него почему-либо не было возможности поупражняться, возникало ощущение, будто он утром не умывался.
А в наши дни любое размахивание кулаками норовят выдать за каратэ! Сколько раз Дэмуре казалось, что он способен утопить в луже воды всех, кто стремится превратить каратэ в бизнес: самозваных мастеров, чиновников от спорта, участников соревнований, заделавшихся профессиональными драчунами, и того же Адзато, чьими рекламными плакатами был наводнен весь город. Но сейчас, когда он видел, как Адзато, собравшись с духом, вступил в свою последнюю схватку, у него сжалось сердце. Возможно, он, Дэмура, заблуждался?
Затем Адзато и нападающий в маске бросились друг на друга. В просмотровом зале царила мертвая тишина, мужчины внимательно следили за развертывающейся на экране трагедией, и, хотя фильм не был озвучен, при виде перекошенных в крике ртов всем казалось, будто они слышат боевой клич сражающихся. Адзато и его противник сшиблись в прыжке, затем отскочили друг от друга. Один из них победил, но держался по-прежнему настороженно, готовый в любой миг продолжить борьбу, другой рухнул на землю, но даже в этой позе еще несколько мгновений держал противника в напряжении. Включили свет, и Ямамото закашлялся. Кошмар какой-то! И ему придется еще три раза смотреть это от начала до конца: те же кадры, снятые сверху, с противоположной стороны улицы и крупным планом. В задачу одного из операторов входило снимать телеобъективом только глаза, искаженные лица, занесенные для удара руки, вскинутые для удара ноги. Адзато и Ямамото взяли себе за правило еще со времен их первого фильма монтировать по нескольку таких крупноплановых кадров, отснятых на натуре. Все остальное дорабатывалось позднее, в павильоне. Сейчас Ямамото впервые за многие годы работы мечтал, чтобы оператор, занятый крупным планом, не справился со своей задачей.
— Ну, каково твое мнение? — Шеф прибыл на просмотр за несколько минут до начала, на сей раз, правда, без обычного своего эскорта, но и так привел всех в нервозное состояние. Куяма не раз подмечал эту любопытную особенность: в присутствии Шефа человека охватывает желание сжаться в комочек, сделаться незаметным и в то же время показать себя с лучшей стороны. Он всегда приписывал это воздействию многочисленной внушительной свиты, усиливавшей магическое влияние титула. Судя по всему, Куяма ошибался.
По счастью, Шеф адресовал свой вопрос не ему, а Дэмуре. Тот вытащил носовой платок, вытер лицо и, прежде чем спрятать платок в карман, аккуратно сложил его. Лишь после этого он ответил на вопрос Шефа.
— Профессиональный каратист. Работает в традициях старой окинавской школы, причем очень хорошо.
— Могла ли смерть быть результатом… скажем, случайности, несчастного случая?
— Нет. Бой был открытым, и оба понимали это.
— Адзато сознавал, что его хотят убить?
— Пожалуй, нет. Но он, безусловно, понимал, что над ним хотят одержать верх и унизить его. И, конечно же, от него не могло укрыться, что против него выступают не каскадеры, с которыми он репетировал.
— Он понял это, как только они появились, — хрипло проговорил Фукида. — Мы всегда отрабатывали каждое движение с точностью до миллиметра.
— А как вы определили, что эти люди двигались не так, как надо?
Фукида холодно глянул на Куяму.
— Все их действия, их движения были недостаточно выразительными и грозными.
— Гм… Мне они показались достаточно грозными.
— Потому что вы знали, чем все это кончится. Одно дело фильм, совсем другое — жизнь. Зритель в кино начинает волноваться лишь в том случае, если злодеи появляются, эффектно демонстрируя свою силу.
— Тогда отчего же Адзато не прервал съемки?
Фукида взглянул на Дэмуру, тот посмотрел на Шефа, Шеф — на Куяму. Куяма покраснел. Ну и осрамился же он, черт бы их побрал с их самурайским кодексом чести! Ему следовало бы знать, что Адзато, даже рискуя жизнью, должен был принять вызов.
— Не желаете ли посмотреть отснятое с другого ракурса? — Ямамото, правда, уповал на то, что о нем позабудут, но надо же было как-то вызволить этого симпатичного молодого человека из щекотливой ситуации.
— Я хочу! — тотчас же отозвался Дэмура. Шеф взглянул на часы, затем утвердительно кивнул головой. У Куямы, естественно, не оставалось выбора. Зато Фукида вскочил так неожиданно и быстро, что Куяма инстинктивно сжался в кресле.
— А я не хочу! С меня и этого предостаточно. И пусть будет милостив господь бог к этому мерзавцу, если я наткнусь на него раньше вас! Потому как от меня он милости не дождется. — Прежде чем захлопнуть за собою дверь, Фукида почтительно поклонился присутствующим.
— Вы думаете, ему удастся найти убийцу? — обратился Куяма к Дэмуре. Он чувствовал, что совершает предательство по отношению к Эноеде, который так выручил его, но что тут поделаешь? Шеф чуть ли не демонстративно подчеркивает свое расположение к этому старикану. К величайшему удивлению Куямы, Дэмура утвердительно кивнул.
— Вполне возможно. Немного людей найдется в стране, которые бы так владели искусством боя. Значит, надо запастись терпением и обойти все клубы, всех мастеров.
— Вы полагаете, убийца занимается в каком-либо спортивном клубе?
— Только не в спортивном. Для этого человека каратэ — не спорт.
— А что же тогда?
— Мастер Фунакоси, у которого я в свое время учился, любил повторять: не искусство формирует человека, а, наоборот, человек создает искусство. В каратэ каждый находит то, что ищет. Адзато и его друг превратили его в средство зарабатывать на жизнь. Иные видят в нем способ физической закалки, самозащиты или вид спорта.
— А что нашел в нем убийца?
— Оружие.
Куяма, отбросив обязательную почтительность к старшим, понимающе усмехнулся. Что бы ни находил убийца в этом каратэ, но ведь он же учился у кого-то и должен же где-то тренироваться, так подсказывает логика. Если Дэмура решит обойти все тренировочные залы, еще ничего. Но когда он отыщет нужного человека, ему придется нелегко. Куяма достаточно разбирался в людях, чтобы понять: с ордером на арест старый детектив отправится в одиночку.
Все разговоры смолкли, как только Ямамото погасил свет и на экране вновь возник Адзато: спокойный и невозмутимый направился он к ограде, где его подстерегала смерть.
Куяма все утро трудился над справкой, которая послужит Шефу шпаргалкой на пресс-конференции во второй половине дня. Он десятки раз обдумывал каждое слово, прежде чем написать, и несколько раз перечитал весь текст от начала до конца. Если он не поймает убийцу, конечно, будет неприятно, однако это еще не катастрофа. Но если Шеф на пресс-конференции окажется в неловком положении, ляпнув какую-нибудь глупость, или же не сумеет ответить на простой вопрос, Куяме не поздоровится. К счастью, дело вроде бы не столь запутанное, каким казалось поначалу. Оба каскадера изложили свою незамысловатую историю в точности так, как и предсказывал Куяма. К ним подкрались сзади и оглушили ударом по голове — только и всего. Ничего больше из них выжать не удалось. По мнению врача, удар пришелся в затылок. Куяма купил в ближайшем книжном магазине книгу по каратэ со схемой всех жизненно важных точек человеческого организма. В нижней части черепного изгиба была помечена точка — на уровне первого шейного позвонка. Удар, точно нацеленный в это место, приводит к потере сознания или смертельному исходу. Важной деталью было также врачебное заключение, что каскадеры еще накануне побывали на месте съемки. Им впервые посчастливилось работать с Адзато, поэтому на репетициях они приглядывались к каждому его движению, В своем донесении Куяма подробно изложил, почему он считает случившееся во время съемок убийством, и, опираясь на новейшие достижения психологии, проанализировал духовный мир закомплексованной, жаждущей отмщения личности. Шеф, прочтя эти психологические изыскания, холодно взглянул на Куяму и распорядился:
— Выясни, почему он работал над фильмом не со своим постоянным штатом.
Так прошло утро. Затем в полдень состоялся этот мучительный просмотр, и конца испытаниям пока еще не предвиделось. В зале вспыхнул свет, все встали, соревнуясь в вежливости, старались пропустить друг друга вперед. Шеф, церемонно раскланиваясь, прощался с Ямамото. Прежде чем отбыть, уже в дверях он обернулся и бросил Куяме:
— Надеюсь, вы сработаетесь с мастером Дэмурой! — Пожелание было высказано в недвусмысленной форме, а Куяма был парень смышленый. Он не позволил себе состроить гримасу, пока Дэмура долго и основательно договаривался с оператором, как бы получить видеокопию. Запасшись терпением, выждал, пока Ямамото в свою очередь подробно опишет качества каждой из существующих видов пленки и раскроет преимущества и недостатки того или иного типа киноаппаратуры. Куяма проявил максимальную лояльность, предложив коллеге зайти в какой-нибудь ресторанчик, где можно будет обсудить дальнейший ход расследования. Дэмура не возражал, и оба сыщика, пройдя некоторое расстояние пешком, обнаружили подходящее местечко.
Это был небольшой ресторан в старинном духе. Ямамото со съемочной группой, внеся в обстановку небольшие изменения, могли бы снять здесь красочный приключенческий фильм. Однако вместо самураев в цветных кимоно за низкими столиками сидели современные деловые люди в европейских костюмах, хлебали суп и, проворно работая палочками, поглощали рис. Перед ними — запотевшие бутылки с пивом и подогретое сакэ в крошечных чашечках. От этого зрелища сразу становилось теплее на сердце. Дэмура привычным движением опустился на пятки. Куяма сел в неудобной позе, по-турецки, и пробормотал слова благодарности, когда владелец заведения сунул ему под спину подушку. В ту же минуту на столе появились стаканы с водой, где плавали кусочки льда, и изящная бамбуковая корзинка с горячими салфетками для освежения лица и рук. Официантки — женщины средних лет, облаченные в шелковые кимоно, отгородили их ширмой, дабы создать иллюзию отдельного кабинета, а управительница, опустившись подле их столика на колени, долго распространялась, какая честь для заведения принимать столь желанных гостей. Дэмура похвалил красивую роспись ширмы, а Куяма — каллиграфию, украшавшую стены. Словом, все формальности японского гостеприимства были соблюдены. Старый детектив заказал себе чай и жареный пирожок с капустой. Куяма попросил принести рыбу двух видов, говядину, рис и овощи.
— Ну, так что будем делать? — спросил молодой человек, когда они наконец остались одни.
— Мне кажется, для начала хорошо бы составить перечень заданий. Тогда мы могли бы распределить, кому куда идти и что делать, не мешая друг другу.
Куяме определенно понравилось это предложение. Он приготовил лист бумаги, ручку и ждал дальнейших указаний.
— Я думаю так… — начал было Дэмура и замолчал. Принесли заказанный им чай, а при посторонних не следовало обсуждать служебные дела.
Официантка спокойным заученным движением опустилась на колени, поставила на циновку бамбуковый поднос и задвинула за собою створку ширмы. Она поднялась на ноги с такой легкостью, словно ее подняли сверху, как марионетку. Американки ее возраста со стула и то поднимаются кряхтя, подумал Куяма. А официантка вновь опустилась на колени. Проворно и ловко навела порядок на столе перед Дэмурой, отодвинула в сторону стакан с водой, использованную салфетку для рук заменила свежей. Движения ее были проворными, но каждому предмету и действию она воздавала должное. Куяма с трудом сдерживал нетерпение, бросая взгляды на запотевшую бутылку пива. На улице он мучился от духоты, во время просмотра горло у него пересохло от волнения, и ему казалось, что он вот уже несколько часов жаждет припасть к этой бутылке. Официантка поставила перед Дэмурой чай, крохотное печенье, сахар, лимонный сок, сливки. Затем поднялась, мелкими шажками торопливо подошла к Куяме и начала накрывать стол перед ним.
Когда она наконец удалилась, мужчины облегченно вздохнули. Куяма выпил первый бокал залпом, Дэмура неторопливо глотал чай; увидев, что Куяма опустошил свой бокал, он наклонился вперед и снова наполнил его пивом. Подобная предупредительность входит в правила японского этикета, и все же Куяма воспринял этот жест как символический.
— Я думаю, нам надо разыскать режиссера, — продолжил Дэмура с того места, на котором их прервали.
— Какого режиссера?
— Того, кто ставил бы теперешний фильм, если бы Адзато не пожелал все делать сам. Ведь у него наверняка был такой же постоянный режиссер, как, скажем, постоянный оператор Ямамото.
— Неплохая мысль, — Куяма сидя поклонился, дабы подчеркнуть свое одобрение. — Затем, по-моему, следует разыскать сценариста. То есть якобы несуществующего сценариста, вместо которого Адзато сам занялся сочинительством.
— Можно… Кроме того, следует выяснить, чем занимался Адзато в последние несколько дней. Возможно, истоки трагедии в прошлом, хотя большинство преступлений лишены романтической подоплеки. Ну и… неплохо бы повнимательней присмотреться к каждому, кто хоть как-то замешан тут. Что собой представляют Ямамото, Фукида, Линда, надо собрать о них все сведения, какие только можно.
— Кое-что уже есть, — не без гордости произнес Куяма и достал из «дипломата» аккуратную папку. Как хорошо, что он переписал своей рукой наиболее содержательные места донесения Эноеды! Ведь не сунешь под нос Дэмуре оригинал. — Вот, к примеру… Линда Адзато, урожденная Линда Харрис… оп-пля, любопытная деталь!
Дэмура с глубоким интересом следил, как с молодого человека вмиг слетело всякое позерство и самолюбование и на умном лице сохранилось лишь выражение любопытства и напряженного внимания. Возможно, юноша унаследовал от отца не только имя, деньги и авторитет, но и его способности?
Куяма с лихорадочной поспешностью рылся в своих записях.
— Как же я не заметил раньше?! Сценарист, которого мы ищем, не кто иной, как брат жены Адзато.
— И он оказывается не у дел именно в тот момент, когда Адзато разводится. Гм… а нет ли в ваших бумагах какой-либо информации относительно причины развода?
— Нет. Но, возможно, сценарист ответит нам на этот вопрос.
На том они и порешили. Расплатились за еду — угощение обошлось им недешево — и отправились на первый совместный допрос.
Американский писатель Харрис жил в Индабаси, достаточно далеко, чтобы ехать без предварительной договоренности. Посоветовавшись, оба детектива сошлись во мнении: надо позвонить Харрису по телефону, и если его не окажется дома или он занят, то вызвать его повесткой на следующий день. Пусть он едет к ним, а не они к нему. Но им не повезло. Уже после второго звонка Харрис снял трубку и на беглом японском, хотя и с сильным акцентом, сказал, что он всецело к услугам господ полицейских.
Проще всего было бы дойти пешком до ближайшей станции метро на линии Юракуте. Однако оба чувствовали себя усталыми и не испытывали ни малейшего желания прогуливаться пешком. Зато выяснилось, что всего лишь с одной пересадкой можно добраться до линии Тодзай. Они еще какое-то время изучали схему, чтобы не ошибиться, а затем двинулись в путь. Токийское метро образует столь сложное переплетение линий, что запомнить их не под силу обычному человеку. Дэмура, к примеру, хорошо знал линию Тоэй-Синдзюку, по которой добирался на работу, но совершенно не мог припомнить, когда он последний раз пользовался линией Тодзай. Это еще полбеды. Стены всех станций метро пестрят наглядными схемами и картами, на которых специально для тугодумов каждая линия помечена особым цветом. Истинные трудности начинаются в тот момент, когда доберешься до нужной станции: если тебе объяснили дорогу от выхода А, а ты выбрался на поверхность через выход Д или Е, то проще всего будет снова спуститься вниз и начать все сначала. Иначе очутишься совсем в другом районе и можешь заблудиться.
У станции метро «Индабаси» инспекторы сели в такси. Шофер был высоким здоровяком. Впрочем, Куяма не слишком-то приглядывался к нему, он обычно воспринимал водителя как необходимую деталь машины. В данном случае деталь оказалась весьма скверного качества.
Шофер рванул машину с места так, что колеса заскрежетали, на развороте дал задний ход, едва не сбив с ног какую-то старушку, и направил такси прямо под колеса грузовика. Дабы спасти положение, он резко крутанул руль, прижав к тротуару мотоциклиста в соседнем ряду, и при этом не переставал вполголоса сыпать ругательствами. Из общей массы традиционно-учтивых японцев выделяется привилегированная каста таксистов и вокзальных носильщиков, которые невесть почему ведут себя невежливо, а то и вовсе грубо. Куяма какое-то время пытался подобрать подходящую к случаю остроту вроде того, что, мол, не стоит так лететь, гоночные состязания уже закончены и ежегодный приз вручен. Но затем отказался от попытки сострить и лишь молился про себя, чтобы им удалось доехать без аварии. Дэмура же, наклонившись вперед, тронул водителя за плечо.
— Конечно, нет. Адзато создал жанр и создал определенное амплуа, которое теперь, после его смерти, нетрудно присвоить себе. Готов поспорить, что добрый десяток подражательных фильмов будет состряпан без промедления, если удастся найти парня, хоть отдаленно похожего на Джонни… Ну а если этих мотивов вам недостаточно, подброшу еще один. От смерти Адзато выиграет и та небольшая кинокомпания, на которую он в последнее время зарился. Ведь он уже успел проглотить четыре небольшие фирмы. Знаете такой тип киностудий? Нет? Не беда. У них дешевое оборудование, каждый из сотрудников владеет всеми кинопрофессиями, и время от времени, набрав денег в кредит, они делают фильм. Мне не нравилось, что Адзато охотился на них. Такие мелкие фирмы являются прекрасной школой киноискусства.
— И на кого же он охотился теперь?
— Понятия не имею. Но могу разузнать. — Ямамото разлил коньяк и, к ужасу Куямы, не обошел и его. Они выпили за успешное расследование; Куяму прошибла слеза, и он начисто забыл о том, что напоследок собирался расспросить оператора о Фукиде. В мозгу свербила одна-единственная мысль: отчего это человек с такими женственными наклонностями не питает пристрастия к каким-либо напиткам помягче и послабее?
Куяма вернулся домой вечером. Мать подала ему ужин и, пока сын ел, не проронив ни слова, смотрела, как убывает еда в тарелке. Маленького роста, улыбчивая, чуть более пухлая, чем принято у японок. И, пожалуй, более образованная — читает по-английски, по-французски. Возможно, она даже умнее своего мужа — человека с положением, но это никому и в голову не придет. Пока мужчины заняты едой, она молча сидит рядом, опустившись на колени, готовая в любой момент вскочить, чтобы принести еще риса, подлить пива или сакэ, подвинуть поближе соевый соус или приправы. Если мужчины расположены к разговору, она поддержит беседу и промолчит, если мужчина, как сейчас ее сын, погружен в свои мысли. Вот такая картина семейной жизни должна предстать перед гостем.
Лишь когда Куяма запил чаем последний кусок, мать встревоженно улыбнулась ему.
— Отец ждет тебя.
Она могла бы и не говорить этого: конечно же, отец ждет его, поскольку прекрасно знает, какое расследование ему поручено. А может, старик-то и замолвил за него словечко перед Шефом. Ничего не попишешь, придется давать отчет. Мать осталась за дверьми кабинета, поскольку, по семейным традициям, женщинам не положено присутствовать при обсуждении служебных дел. Вести семью и домашнее хозяйство — обязанность женщины; работа, добывание денег, забота о престиже — дело сугубо мужское. Куяме вдруг вспомнился вечер в американском университете, когда студентам прочли лекцию о японском образе жизни. «Главная сила современной Японии заключается в том, что каждый знает свое место», — заявил лектор. Бог ты мой, какая разразилась дискуссия! Одни завидовали японцам, так как американцам именно этого и недостает: они потеряли уверенность в себе и не находят своего места в жизни и в обществе. Другие, напротив, порицали его соотечественников, а японскую иерархическую систему и вовсе заклеймили как профашистскую. Девушки же, узнав о роли, отведенной в стране женщинам, резко, чуть ли не злобно напали на Японию. Они с таким жаром отстаивали свою правоту, словно опасались, что и у них того гляди введут восточные обычаи. «Ни за какие блага не вышла бы замуж за японца!» — подытожила одна из девиц их общее мнение. «Где ты найдешь такого дурака-японца, который бы на тебе женился!» — мысленно ответил ей Куяма.
Закрывая за собою дверь отцовского кабинета, он улыбнулся. Если бы знали американцы, что это всего лишь видимость! Когда он отправится на покой и родители останутся одни, отец все расскажет матери и они шепотом долго будут обсуждать его, Куямы, шансы на успех. Точно так же они на равных обсуждают денежные вопросы и служебные дела отца. Куяма лишь в Америке окончательно понял, что у них дома глава семьи — мать, якобы бесправная, безгласная японская женщина. Жизнь — это театр, где матери тоже приходится играть свою роль.
Вернувшись к себе, Куяма удобно расположился на циновке, налил пива и углубился в записи по делу Адзато.
Дэмура отправился домой на такси. В эти вечерние часы в автомобиле можно было добраться быстрей, чем на метро, а Дэмура спешил. Он нервничал, поскольку никогда не приходил домой так поздно, и знал, что жена ждет его к ужину. Надо было бы позвонить ей из дома Адзато. Дэмура мог быть уверен, что жена не скажет ему ни слова упрека, лишь взглянет печально и с укором. У него сжалось сердце, когда он открыл дверь в свою квартиру.
Эноеду ужин ждал на столе. За едой он вновь просмотрел свои заметки; завтра их надо будет перепечатать в нескольких экземплярах. Должно же быть документальное подтверждение его работы по заданию центрального отдела расследований. Он сложил в мойку грязную посуду, бережно спрятал в портфель бумаги с записями и лег спать. Жена не промолвила ни слова, и все же Эноеда знал, что она не спит.
Двое в масках внезапно появились из-за ограды. Один из них преградил Адзато дорогу, другой, держась на безопасном расстоянии, зашел с тыла. Адзато взметнулся в прыжке и тотчас же упал как подкошенный. Лишь двое из сидящих в небольшом просмотровом зале успели выхватить из серии молниеносных приемов резкий, как взмах меча, удар ребром ладони. Кадр сменялся кадром, и они видели, как у Адзато вздрагивают мускулы лица, видели его напряженный, внимательный взгляд; теперь оба специалиста были убеждены: актер уже понял, что это не игра, а смертельный поединок. «Боже правый, что ему стоило закричать или убежать, уклониться от схватки!» — думал Куяма, чувствуя, как его подташнивает от волнения. На пленке было запечатлено подлинное убийство реального человека, и молодой инспектор полиции лишь в эту минуту осознал, что от него требуется не отыскать неизвестное лицо в абстрактной схеме, а поймать вдохновителей этого конкретного злодеяния.
Дэмура с грустью наблюдал за событиями на экране. Он видел страх в глазах Адзато, видел его усилие овладеть собой, побороть свой страх, что, очевидно, не раз удавалось актеру. Опытному глазу было видно, что сейчас Адзато не думает о красивых, эффектных приемах, а прикидывает расстояние до неизвестных, старается выбрать нужный темп и ждет мгновения, когда можно будет с криком броситься на противника и раздавить, уничтожить его. Это было лицо истинного каратиста, и знаменитый Джонни Адзато в этот момент снискал искреннюю симпатию Дэмуры. Старый сыщик занимался каратэ с 1934 года, то есть с десятилетнего возраста. Тогда каратэ единодушно считалось высоким искусством ведения боя, таковым оно осталось для Дэмуры и поныне. Он не ходил на соревнования по каратэ, не интересовался фильмами на эту тему, но и не вступал в споры, отстаивая свои взгляды. Давным-давно прошли те времена, когда он с пылкостью миссионера объяснял всем и каждому, что каратэ не имеет ничего общего с тем, во что его превратили мода, бизнес и европеизация жизни. Теперь Дэмура довольствуется собственными тренировками и редкой возможностью передать другим ту совокупность знаний, которую он считает истинным искусством каратэ. Он из тех мастеров, кто остался вне федераций, во множестве расплодившихся с конца шестидесятых годов. Если возникала нужда в партнере, его с радостью принимали в любом додзе1. Большинство его давних друзей занимались преподаванием каратэ. Одно время, пока был жив старый мастер Этими, Дэмура посещал додзе Сетокан, где исповедовали те же принципы, что и сам Дэмура: приемы каратэ сопряжены со смертельной опасностью и потому оно не может быть видом спорта. Соревнования только убивают в учениках почтение к искусству, ведь человек накапливает знания вовсе не для того, чтобы демонстрировать их перед другими. Затем, когда в клубе Сетокан занялись модернизацией технических приемов и системы тренировки, Дэмура перестал туда ходить.
Впрочем, партнер ему требовался редко. За полстолетия ему довелось столкнуться с таким количеством противников, что его трудно было удивить чем-либо новым. В течение долгих лет у него выработалась привычка видеть перед собой живого человека, даже если он упражнялся в одиночку. Обязательные упражнения — ката — он воспринимал как истинную борьбу. Нанося удары макиваре — врытой в землю доске, он ставил себе задачу перерубить, сломать ее. Предаваясь медитации, он был способен совершенно отключиться от сумятицы внешнего мира. Каратэ было для него образом жизни, а ежедневные тренировки — частью личной гигиены, и если у него почему-либо не было возможности поупражняться, возникало ощущение, будто он утром не умывался.
А в наши дни любое размахивание кулаками норовят выдать за каратэ! Сколько раз Дэмуре казалось, что он способен утопить в луже воды всех, кто стремится превратить каратэ в бизнес: самозваных мастеров, чиновников от спорта, участников соревнований, заделавшихся профессиональными драчунами, и того же Адзато, чьими рекламными плакатами был наводнен весь город. Но сейчас, когда он видел, как Адзато, собравшись с духом, вступил в свою последнюю схватку, у него сжалось сердце. Возможно, он, Дэмура, заблуждался?
Затем Адзато и нападающий в маске бросились друг на друга. В просмотровом зале царила мертвая тишина, мужчины внимательно следили за развертывающейся на экране трагедией, и, хотя фильм не был озвучен, при виде перекошенных в крике ртов всем казалось, будто они слышат боевой клич сражающихся. Адзато и его противник сшиблись в прыжке, затем отскочили друг от друга. Один из них победил, но держался по-прежнему настороженно, готовый в любой миг продолжить борьбу, другой рухнул на землю, но даже в этой позе еще несколько мгновений держал противника в напряжении. Включили свет, и Ямамото закашлялся. Кошмар какой-то! И ему придется еще три раза смотреть это от начала до конца: те же кадры, снятые сверху, с противоположной стороны улицы и крупным планом. В задачу одного из операторов входило снимать телеобъективом только глаза, искаженные лица, занесенные для удара руки, вскинутые для удара ноги. Адзато и Ямамото взяли себе за правило еще со времен их первого фильма монтировать по нескольку таких крупноплановых кадров, отснятых на натуре. Все остальное дорабатывалось позднее, в павильоне. Сейчас Ямамото впервые за многие годы работы мечтал, чтобы оператор, занятый крупным планом, не справился со своей задачей.
— Ну, каково твое мнение? — Шеф прибыл на просмотр за несколько минут до начала, на сей раз, правда, без обычного своего эскорта, но и так привел всех в нервозное состояние. Куяма не раз подмечал эту любопытную особенность: в присутствии Шефа человека охватывает желание сжаться в комочек, сделаться незаметным и в то же время показать себя с лучшей стороны. Он всегда приписывал это воздействию многочисленной внушительной свиты, усиливавшей магическое влияние титула. Судя по всему, Куяма ошибался.
По счастью, Шеф адресовал свой вопрос не ему, а Дэмуре. Тот вытащил носовой платок, вытер лицо и, прежде чем спрятать платок в карман, аккуратно сложил его. Лишь после этого он ответил на вопрос Шефа.
— Профессиональный каратист. Работает в традициях старой окинавской школы, причем очень хорошо.
— Могла ли смерть быть результатом… скажем, случайности, несчастного случая?
— Нет. Бой был открытым, и оба понимали это.
— Адзато сознавал, что его хотят убить?
— Пожалуй, нет. Но он, безусловно, понимал, что над ним хотят одержать верх и унизить его. И, конечно же, от него не могло укрыться, что против него выступают не каскадеры, с которыми он репетировал.
— Он понял это, как только они появились, — хрипло проговорил Фукида. — Мы всегда отрабатывали каждое движение с точностью до миллиметра.
— А как вы определили, что эти люди двигались не так, как надо?
Фукида холодно глянул на Куяму.
— Все их действия, их движения были недостаточно выразительными и грозными.
— Гм… Мне они показались достаточно грозными.
— Потому что вы знали, чем все это кончится. Одно дело фильм, совсем другое — жизнь. Зритель в кино начинает волноваться лишь в том случае, если злодеи появляются, эффектно демонстрируя свою силу.
— Тогда отчего же Адзато не прервал съемки?
Фукида взглянул на Дэмуру, тот посмотрел на Шефа, Шеф — на Куяму. Куяма покраснел. Ну и осрамился же он, черт бы их побрал с их самурайским кодексом чести! Ему следовало бы знать, что Адзато, даже рискуя жизнью, должен был принять вызов.
— Не желаете ли посмотреть отснятое с другого ракурса? — Ямамото, правда, уповал на то, что о нем позабудут, но надо же было как-то вызволить этого симпатичного молодого человека из щекотливой ситуации.
— Я хочу! — тотчас же отозвался Дэмура. Шеф взглянул на часы, затем утвердительно кивнул головой. У Куямы, естественно, не оставалось выбора. Зато Фукида вскочил так неожиданно и быстро, что Куяма инстинктивно сжался в кресле.
— А я не хочу! С меня и этого предостаточно. И пусть будет милостив господь бог к этому мерзавцу, если я наткнусь на него раньше вас! Потому как от меня он милости не дождется. — Прежде чем захлопнуть за собою дверь, Фукида почтительно поклонился присутствующим.
— Вы думаете, ему удастся найти убийцу? — обратился Куяма к Дэмуре. Он чувствовал, что совершает предательство по отношению к Эноеде, который так выручил его, но что тут поделаешь? Шеф чуть ли не демонстративно подчеркивает свое расположение к этому старикану. К величайшему удивлению Куямы, Дэмура утвердительно кивнул.
— Вполне возможно. Немного людей найдется в стране, которые бы так владели искусством боя. Значит, надо запастись терпением и обойти все клубы, всех мастеров.
— Вы полагаете, убийца занимается в каком-либо спортивном клубе?
— Только не в спортивном. Для этого человека каратэ — не спорт.
— А что же тогда?
— Мастер Фунакоси, у которого я в свое время учился, любил повторять: не искусство формирует человека, а, наоборот, человек создает искусство. В каратэ каждый находит то, что ищет. Адзато и его друг превратили его в средство зарабатывать на жизнь. Иные видят в нем способ физической закалки, самозащиты или вид спорта.
— А что нашел в нем убийца?
— Оружие.
Куяма, отбросив обязательную почтительность к старшим, понимающе усмехнулся. Что бы ни находил убийца в этом каратэ, но ведь он же учился у кого-то и должен же где-то тренироваться, так подсказывает логика. Если Дэмура решит обойти все тренировочные залы, еще ничего. Но когда он отыщет нужного человека, ему придется нелегко. Куяма достаточно разбирался в людях, чтобы понять: с ордером на арест старый детектив отправится в одиночку.
Все разговоры смолкли, как только Ямамото погасил свет и на экране вновь возник Адзато: спокойный и невозмутимый направился он к ограде, где его подстерегала смерть.
Куяма все утро трудился над справкой, которая послужит Шефу шпаргалкой на пресс-конференции во второй половине дня. Он десятки раз обдумывал каждое слово, прежде чем написать, и несколько раз перечитал весь текст от начала до конца. Если он не поймает убийцу, конечно, будет неприятно, однако это еще не катастрофа. Но если Шеф на пресс-конференции окажется в неловком положении, ляпнув какую-нибудь глупость, или же не сумеет ответить на простой вопрос, Куяме не поздоровится. К счастью, дело вроде бы не столь запутанное, каким казалось поначалу. Оба каскадера изложили свою незамысловатую историю в точности так, как и предсказывал Куяма. К ним подкрались сзади и оглушили ударом по голове — только и всего. Ничего больше из них выжать не удалось. По мнению врача, удар пришелся в затылок. Куяма купил в ближайшем книжном магазине книгу по каратэ со схемой всех жизненно важных точек человеческого организма. В нижней части черепного изгиба была помечена точка — на уровне первого шейного позвонка. Удар, точно нацеленный в это место, приводит к потере сознания или смертельному исходу. Важной деталью было также врачебное заключение, что каскадеры еще накануне побывали на месте съемки. Им впервые посчастливилось работать с Адзато, поэтому на репетициях они приглядывались к каждому его движению, В своем донесении Куяма подробно изложил, почему он считает случившееся во время съемок убийством, и, опираясь на новейшие достижения психологии, проанализировал духовный мир закомплексованной, жаждущей отмщения личности. Шеф, прочтя эти психологические изыскания, холодно взглянул на Куяму и распорядился:
— Выясни, почему он работал над фильмом не со своим постоянным штатом.
Так прошло утро. Затем в полдень состоялся этот мучительный просмотр, и конца испытаниям пока еще не предвиделось. В зале вспыхнул свет, все встали, соревнуясь в вежливости, старались пропустить друг друга вперед. Шеф, церемонно раскланиваясь, прощался с Ямамото. Прежде чем отбыть, уже в дверях он обернулся и бросил Куяме:
— Надеюсь, вы сработаетесь с мастером Дэмурой! — Пожелание было высказано в недвусмысленной форме, а Куяма был парень смышленый. Он не позволил себе состроить гримасу, пока Дэмура долго и основательно договаривался с оператором, как бы получить видеокопию. Запасшись терпением, выждал, пока Ямамото в свою очередь подробно опишет качества каждой из существующих видов пленки и раскроет преимущества и недостатки того или иного типа киноаппаратуры. Куяма проявил максимальную лояльность, предложив коллеге зайти в какой-нибудь ресторанчик, где можно будет обсудить дальнейший ход расследования. Дэмура не возражал, и оба сыщика, пройдя некоторое расстояние пешком, обнаружили подходящее местечко.
Это был небольшой ресторан в старинном духе. Ямамото со съемочной группой, внеся в обстановку небольшие изменения, могли бы снять здесь красочный приключенческий фильм. Однако вместо самураев в цветных кимоно за низкими столиками сидели современные деловые люди в европейских костюмах, хлебали суп и, проворно работая палочками, поглощали рис. Перед ними — запотевшие бутылки с пивом и подогретое сакэ в крошечных чашечках. От этого зрелища сразу становилось теплее на сердце. Дэмура привычным движением опустился на пятки. Куяма сел в неудобной позе, по-турецки, и пробормотал слова благодарности, когда владелец заведения сунул ему под спину подушку. В ту же минуту на столе появились стаканы с водой, где плавали кусочки льда, и изящная бамбуковая корзинка с горячими салфетками для освежения лица и рук. Официантки — женщины средних лет, облаченные в шелковые кимоно, отгородили их ширмой, дабы создать иллюзию отдельного кабинета, а управительница, опустившись подле их столика на колени, долго распространялась, какая честь для заведения принимать столь желанных гостей. Дэмура похвалил красивую роспись ширмы, а Куяма — каллиграфию, украшавшую стены. Словом, все формальности японского гостеприимства были соблюдены. Старый детектив заказал себе чай и жареный пирожок с капустой. Куяма попросил принести рыбу двух видов, говядину, рис и овощи.
— Ну, так что будем делать? — спросил молодой человек, когда они наконец остались одни.
— Мне кажется, для начала хорошо бы составить перечень заданий. Тогда мы могли бы распределить, кому куда идти и что делать, не мешая друг другу.
Куяме определенно понравилось это предложение. Он приготовил лист бумаги, ручку и ждал дальнейших указаний.
— Я думаю так… — начал было Дэмура и замолчал. Принесли заказанный им чай, а при посторонних не следовало обсуждать служебные дела.
Официантка спокойным заученным движением опустилась на колени, поставила на циновку бамбуковый поднос и задвинула за собою створку ширмы. Она поднялась на ноги с такой легкостью, словно ее подняли сверху, как марионетку. Американки ее возраста со стула и то поднимаются кряхтя, подумал Куяма. А официантка вновь опустилась на колени. Проворно и ловко навела порядок на столе перед Дэмурой, отодвинула в сторону стакан с водой, использованную салфетку для рук заменила свежей. Движения ее были проворными, но каждому предмету и действию она воздавала должное. Куяма с трудом сдерживал нетерпение, бросая взгляды на запотевшую бутылку пива. На улице он мучился от духоты, во время просмотра горло у него пересохло от волнения, и ему казалось, что он вот уже несколько часов жаждет припасть к этой бутылке. Официантка поставила перед Дэмурой чай, крохотное печенье, сахар, лимонный сок, сливки. Затем поднялась, мелкими шажками торопливо подошла к Куяме и начала накрывать стол перед ним.
Когда она наконец удалилась, мужчины облегченно вздохнули. Куяма выпил первый бокал залпом, Дэмура неторопливо глотал чай; увидев, что Куяма опустошил свой бокал, он наклонился вперед и снова наполнил его пивом. Подобная предупредительность входит в правила японского этикета, и все же Куяма воспринял этот жест как символический.
— Я думаю, нам надо разыскать режиссера, — продолжил Дэмура с того места, на котором их прервали.
— Какого режиссера?
— Того, кто ставил бы теперешний фильм, если бы Адзато не пожелал все делать сам. Ведь у него наверняка был такой же постоянный режиссер, как, скажем, постоянный оператор Ямамото.
— Неплохая мысль, — Куяма сидя поклонился, дабы подчеркнуть свое одобрение. — Затем, по-моему, следует разыскать сценариста. То есть якобы несуществующего сценариста, вместо которого Адзато сам занялся сочинительством.
— Можно… Кроме того, следует выяснить, чем занимался Адзато в последние несколько дней. Возможно, истоки трагедии в прошлом, хотя большинство преступлений лишены романтической подоплеки. Ну и… неплохо бы повнимательней присмотреться к каждому, кто хоть как-то замешан тут. Что собой представляют Ямамото, Фукида, Линда, надо собрать о них все сведения, какие только можно.
— Кое-что уже есть, — не без гордости произнес Куяма и достал из «дипломата» аккуратную папку. Как хорошо, что он переписал своей рукой наиболее содержательные места донесения Эноеды! Ведь не сунешь под нос Дэмуре оригинал. — Вот, к примеру… Линда Адзато, урожденная Линда Харрис… оп-пля, любопытная деталь!
Дэмура с глубоким интересом следил, как с молодого человека вмиг слетело всякое позерство и самолюбование и на умном лице сохранилось лишь выражение любопытства и напряженного внимания. Возможно, юноша унаследовал от отца не только имя, деньги и авторитет, но и его способности?
Куяма с лихорадочной поспешностью рылся в своих записях.
— Как же я не заметил раньше?! Сценарист, которого мы ищем, не кто иной, как брат жены Адзато.
— И он оказывается не у дел именно в тот момент, когда Адзато разводится. Гм… а нет ли в ваших бумагах какой-либо информации относительно причины развода?
— Нет. Но, возможно, сценарист ответит нам на этот вопрос.
На том они и порешили. Расплатились за еду — угощение обошлось им недешево — и отправились на первый совместный допрос.
Американский писатель Харрис жил в Индабаси, достаточно далеко, чтобы ехать без предварительной договоренности. Посоветовавшись, оба детектива сошлись во мнении: надо позвонить Харрису по телефону, и если его не окажется дома или он занят, то вызвать его повесткой на следующий день. Пусть он едет к ним, а не они к нему. Но им не повезло. Уже после второго звонка Харрис снял трубку и на беглом японском, хотя и с сильным акцентом, сказал, что он всецело к услугам господ полицейских.
Проще всего было бы дойти пешком до ближайшей станции метро на линии Юракуте. Однако оба чувствовали себя усталыми и не испытывали ни малейшего желания прогуливаться пешком. Зато выяснилось, что всего лишь с одной пересадкой можно добраться до линии Тодзай. Они еще какое-то время изучали схему, чтобы не ошибиться, а затем двинулись в путь. Токийское метро образует столь сложное переплетение линий, что запомнить их не под силу обычному человеку. Дэмура, к примеру, хорошо знал линию Тоэй-Синдзюку, по которой добирался на работу, но совершенно не мог припомнить, когда он последний раз пользовался линией Тодзай. Это еще полбеды. Стены всех станций метро пестрят наглядными схемами и картами, на которых специально для тугодумов каждая линия помечена особым цветом. Истинные трудности начинаются в тот момент, когда доберешься до нужной станции: если тебе объяснили дорогу от выхода А, а ты выбрался на поверхность через выход Д или Е, то проще всего будет снова спуститься вниз и начать все сначала. Иначе очутишься совсем в другом районе и можешь заблудиться.
У станции метро «Индабаси» инспекторы сели в такси. Шофер был высоким здоровяком. Впрочем, Куяма не слишком-то приглядывался к нему, он обычно воспринимал водителя как необходимую деталь машины. В данном случае деталь оказалась весьма скверного качества.
Шофер рванул машину с места так, что колеса заскрежетали, на развороте дал задний ход, едва не сбив с ног какую-то старушку, и направил такси прямо под колеса грузовика. Дабы спасти положение, он резко крутанул руль, прижав к тротуару мотоциклиста в соседнем ряду, и при этом не переставал вполголоса сыпать ругательствами. Из общей массы традиционно-учтивых японцев выделяется привилегированная каста таксистов и вокзальных носильщиков, которые невесть почему ведут себя невежливо, а то и вовсе грубо. Куяма какое-то время пытался подобрать подходящую к случаю остроту вроде того, что, мол, не стоит так лететь, гоночные состязания уже закончены и ежегодный приз вручен. Но затем отказался от попытки сострить и лишь молился про себя, чтобы им удалось доехать без аварии. Дэмура же, наклонившись вперед, тронул водителя за плечо.