Драгуров отмахнулся от этой неприятной мысли и, поискав в ящике стола сигареты, впервые за многие годы закурил. Ему было приятно затягиваться дымом, возвращаясь к старому пороку. Так бывает всегда, когда ты думаешь, будто что-то похоронил окончательно, а оно подстерегает тебя за дверью. И когда кто-то кашлянул сзади, он вздрогнул.
   - Ты так тихо... подошла, - произнес Владислав и умолк. Он хотел сказать "подкралась".
   - Мне послышалось, кто-то плачет, - ответила Снежана, положив ладони ему на плечи.
   - Это на улице. Или я тут задел струны.
   - Опять все разобрал до винтика?
   - Хочу посмотреть, нет ли здесь ещё каких-то секретов.
   - Не спрятано ли что внутри? - напрямую спросила она. - Думаешь найти какой-нибудь алмаз магараджи?
   - Почему бы и нет? - усмехнулся Владислав. - Или я полный идиот, или эта кукла кому-то позарез нужна, раз за ней охотятся.
   Девушка вздохнула, взяв со стола крошечную лютню и тронув струны. Вырвавшиеся звуки действительно напоминали плач ребенка. Потом Снежана нашла нужный ритм, воспользовавшись тонкой заколкой. Но то, что она пыталась сыграть, мало напоминало музыку.
   - Прекрати! - резко сказал Владислав.
   Ему совсем не нравились эти извлекаемые из лютни звуки - они походили на учащенное монотонное дыхание. Неожиданно налились тяжестью глаза, заложило уши, появилась головная боль, но тут же исчезла, словно лишь пробовала свою силу. А Снежана с любопытством смотрела на него, будто врач, изучающий состояние пациента после процедуры. И продолжала перебирать заколкой маленькие струны: два быстрых аккорда, один медленный и непрерывный накапливающийся звук, напоминающий стоячую волну. Драгуров вспомнил, как называется этот ритм, используемый в ритуальных танцах. Особенно часто он звучит у кришнаитов, когда каждое движение и удар отточены веками, каждая звуковая тропинка - стук в потустороннее. Эффект мантры - акустического резонанса. Или же воздействие торсионным полем на человеческий организм. Он знал об этом, читал о ритме прерывающегося анапесбита, которым учитель в буддийских храмах, задавая ученику определенную индивидуальную мантру, подавляет его волю и сознание, и сейчас, попав в ту же ситуацию, ничего не мог поделать, чтобы воспротивиться демонической музыке. Теперь у него все стало расплываться перед глазами. Веки отяжелели, дыхание сбилось, мозг будто сдавило железным обручем. Хотелось взмахнуть рукой, вырвать лютню, но ничего не получилось. Руки его висели, как плети, и он чувствовал, что находится в состоянии плазмы, полного размягчения, словно полностью погрузился в кипящую вулканическую лаву и горит там. Но больно не было. Напротив, приятно и покойно. Невиданное наслаждение, отсутствие каких-либо мыслей, тревог, волнений, памяти... Хотелось только как можно дольше плавать в этой лаве и слушать ритмичные звуки.
   - Тебе нравится? - смеясь, спросила Снежана.
   Владислав не слышал вопроса, но видел её огромное белое лицо над ним и улыбался, кивая.
   - Ты такой смешной, - сказала девушка, и он засмеялся, очень довольный и собой, и ею. Лишь бы она не прекращала играть на лютне. Райское блаженство достигло своего пика.
   - Как муравей. - Снежана наклонилась к нему, поцеловала и положила лютню на стол.
   Драгуров ощутил, как пальцы девушки растирают ему виски, и понемногу сознание стало возвращаться к нему.
   2
   Гале казалось, что сейчас её все бросили: и отец, и мать, уехавшая на студию, так ни о чем и не спросив, и Гера, исчезнувший неизвестно куда, после того как оставил её на лестничной клетке. Она немного полежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, потом встала. Спать совершенно расхотелось. Пойти в школу? "Да сегодня же воскресенье", - вспомнила она. День седьмой. Столько суток прошло с тех пор, как они спускались все вместе на лифте и в кабинку вошел он - этот мальчик. Так они впервые встретились. "Вы и есть наши новые жильцы?" - спросил он. Словно почувствовал что-то. "Может быть, запах крови?" - подумала Галя. В то утро она порезала палец, помогая на кухне, и кровь долго не свертывалась, пока мама не смазала йодом. Ранка давно зажила, а бинт она выбросила на второй день. Что за глупости лезут в голову! При чем тут кровь? Он уже тогда произвел на неё какое-то впечатление. Наверное, и она на него тоже. А если бы этой случайной встречи в лифте не было? Как бы все повернулось в её жизни? Или если бы они не переехали в этот район? Интересно, что сотворил Господь на седьмой день? Кажется, ничего...
   Галя достала из заветной шкатулки медальон, подаренный Герой, и надела на шею. Маленький стрелец на коне, с натянутым луком, готовый спустить стрелу. Из золота, и стоит, наверное, ужасно дорого. "Откуда у него столько денег?" - подумала она, вспомнив о целлофановом пакете. Стрелец, удобно устроившись на груди, отражался в зеркале золотой точкой, капелькой блестящей ртути, жег кожу. Она поправила медальон, но снимать не стала. Вытащила из шкафа самые любимые платья. Примерила одно, другое, наконец остановилась на том, которое недавно подарили родители, - из фирменного магазина "Ле Монти". Узкое, красного цвета, чуть выше колен. Оно очень шло к её темным волосам. Надела темные колготки и туфли на высоком каблуке. Тоже подарок мамы, почти совсем взрослые. Был у неё и легкий французский свитер, белоснежный, с длинными рукавами, которые она закатала по локоть. Получилось очень недурно.
   Галя понравилась себе так, что долго стояла перед зеркалом. Красивое лицо, стройные ноги, маленькая, но упругая грудь. Все как надо, чтобы при желании свести с ума. Она чувствовала, что сегодня что-то произойдет, очень важное. Она была готова к этому и ждала. Ей хотелось, чтобы ею восхищались и завидовали, чтобы провожали взглядом и шли следом. Чтобы стремились к ней, страдали и горели желанием. Потому что и в ней тоже происходила какая-то борьба, томление, жажда огня и чуда.
   Она немного подкрасила губы и подвела ресницы. Теперь можно было начинать. "Что?" - подумала она, вспыхнув от той мысли, которая не давала ей покоя. Мысль была стыдная, связанная с мужчиной, и она отвернулась от зеркала, испугавшись собственного взгляда с потемневшими и расширившимися зрачками. Словно кто-то сейчас подглядывал за ней, поймав на месте преступления. Но она вновь вернулась к тому, что уже видела: себя и его, слившихся вместе, и даже ощутила жар в своем лоне. Она понимала, что это неизбежно произойдет, потому что созревший плод должен упасть, и если бы сейчас появился Гера... Куда он исчез? Она даже недовольно поморщилась, прикусив губу. Другая озорная мысль мелькнула теперь в голове. "Как это происходит, когда девочки её возраста впервые выходят на панель? А если попробовать... нет, просто изобразить из себя такую вот... что из этого выйдет? Удастся кого-то обмануть? Надо посоветоваться с Людкой". Сейчас ей будто кто-то подсказывал. "Глупости! - ответила она. - Я и сама знаю, что мне делать!" "Ничего ты не знаешь". - "Да ну тебя!"
   Галя помахала рукой своему отражению, вышла из квартиры и заперла дверь. Вскоре она шла по улице, пытаясь поймать чей-то заинтересованный взгляд, но навстречу попадались одни старики или мальчишки-ровесники. А на эту публику она терять времени не хотела. Свернув за угол, она вспомнила о кафе-мороженом, в котором сидела с Герой несколько дней назад, и пошла туда. Когда она приблизилась к стойке, сердце испуганно заколотилось, потому что она услышала за спиной восхищенное цоканье каких-то молодых людей.
   - Эй, девушка, идите к нам! - крикнул кто-то из них.
   Кавказец-бармен также глядел на неё маслеными глазами, чуть не облизываясь. И она совсем расстроилась от волнения.
   - Э-э... шампанское, - сказала она. - Бокал. И земляничное.
   - Ай момент! - усмехнулся бармен. - Только у нас не бокалами, а бутылками. Но вам - сделаю.
   - Можно и бутылку, - совсем потеряв от страха голову, пролепетала она.
   - Дэвушка кого-то ждет? - поинтересовался бармен. - Здэс не очэн удобно. Могу проводить в отдельный кабынэт.
   - А у вас есть кабинет? - не поняла Галя.
   - Вах! Как жэ! - осклабился он. Взгляд его упал на медальон на груди Гали. - Вах! - повторил он немного другим тоном. - Какая цэнная вэщ!
   3
   Коржу позвонили в начале двенадцатого и сообщили:
   - Его видели возле больницы, там, где Гнилой лежит...
   - Ну и?.. "Видели"! - фыркнул Корж. - Может, ещё автограф попросили? Удрал, что ли?
   - Да у Гнилого крыша поехала, он там какую-то девчонку пришиб.
   - Меня это не интересует! Ищите пацана.
   - Ищем.
   Примерно в то же время вышли на связь и с Магометом.
   - Он на рынке, сейчас будем ловить, - голос был с кавказским акцентом. - Теперь никуда не денется, обложили.
   - Ну-ну! - сказал Магомет. - Везите его ко мне, только не помните. Мне он нужен живой.
   К подполковнику Рзоеву также поступали последние новости, касающиеся Геры Диналова. Сначала привели двух подростков - Кичу и Дылду, которые, пройдя обработку в камере, растирали по щекам сопли. Выглядели они очень напуганными и были готовы на все.
   - Дяденька, отпустите! - хныкал Дылда, растеряв всю свою наглость и лютость. Теперь это был просто длинный прыщавый юнец с порочными глазами. Кича держался молчаливо, но губы и руки трусливо дрожали. Смотреть на них было противно.
   - Ну, где ваш Герасим? - спросил Рзоев, хрустя пальцами.
   - Не-е зна-а-ю... - проблеял Дылда.
   - Сейчас запоешь по-другому, - пообещал за его спиной Клементьев.
   Дылда втянул свою грушевидную голову в плечи.
   - Ладно, отпусти их! - махнул рукой Рзоев. - Они теперь знают, что надо делать. Знаете?
   - Да, да! - торопливо проговорил Дылда, толкнув в бок Кичу.
   - Как только его встретим, сразу к вам, - выдавил тот.
   - Вот и ладно, - усмехнулся подполковник. Нет, одно слово - шакалы, на Кавказе им только коз пасти.
   Полчаса спустя по рации сообщили дежурному, что "ублюдка взяли, на пятнадцатой Парковой, он, гаденыш, мороженое жрал". Наряд уже ехал в отделение, а Рзоев в нетерпении вышагивал по кабинету, когда пришло ещё одно известие - об инциденте в больнице. Решив посмотреть на Геру, подполковник пока отменил выезд.
   Наконец в кабинет втащили упирающегося подростка.
   - Знакомая личность. Гусь, кажется? - сердито бросил Рзоев. - Ладно, передайте его Клементьеву, пусть пока дурь выбьет и расспросит. А я поехал.
   Пока Рзоев направлялся к больнице на "уазике", люди Коржа выловили по подвалам Жмоха, Кента и Татарина, а Арлекина вытащили прямо из его квартиры, из теплой постельки. Всех приволокли к хозяину, но тот лишь мотал головой:
   - Нет. Не этот.
   Их били здесь же, в квартире, заклеив рты пластырем, чтобы не орали. Жмоха изнасиловали.
   - Хватит, - сказал наконец Корж. - Теперь объясните, что им надо делать. Кто мне принесет голову Геры - будет жить, и неплохо.
   - А-а-атрезанную? - заикаясь, спросил Кент.
   - Это яйца у тебя будут отрезаны. А мне его подадите на тарелке. Пшли вон!
   На рынке поймали белобрысого подростка. Он пытался вырваться, но один из кавказцев ловко всадил шприц ему в руку. Затем его, будто куль, потащили к машине и бросили между ящиками с огурцами. Через десять минут "газель" притормозила возле магазина "Барс". Подростка внесли в общежитие, приволокли на второй этаж. Магомет был там, но занимался другим делом. Он стоял к ним спиной, со спущенными брюками, и пыхтел. Потом повернулся. Со стола слезла Людка, одергивая платье. Она ничуть не смутилась, что их застукали. Магомет сунул ей несколько долларов.
   - Завтра приходи, - сказал он. - Стой! Это тот?
   Людка остановилась возле лежащего на полу мальчишки.
   - Это Додик, - ответила она. - А Герка я знаю где.
   - Чего ж молчала? Уберите его! - брезгливо приказал Магомет, взглянув на распростертое тело.
   - Ищите Галю Драгурову, - сказала Людка. - Она все время где-то рядом с ним. Или он - с ней.
   - Молодец, - похвалил Магомет. - Ступай.
   Пройдя через магазин, он поднялся в свой кабинет и позвонил Рзоеву.
   - Где ты пропадаешь? - сердито спросил Магомет.
   - Был сейчас в больнице, - доложил тот. - Там остались следы этого Геры. Он к девчонке одной ходил. Но ей не слишком-то повезло. Знаешь Гнилого?
   - Обожди, - прервал его Магомет. - Мне теперь нужна какая-то Галя Драгурова.
   В это время дверь за его спиной раскрылась. Бармен из кафе-мороженого ввел за руку красивую девочку в красном платье и белом свитере. Он протянул ладонь, на которой лежал золотой медальон в виде стрельца.
   - Узнаешь? - спросил бармен. - Их всего десять штук было и ни один не продан.
   - Как тебя зовут? - спросил Магомет, вешая трубку.
   - Галя, - испуганно ответила девочка.
   4
   Колычев о чем-то долго беседовал с режиссером, оба возбужденно размахивали руками. Потом Клеточкин ушел, а Алексей направился к Карине, одиноко ходившей по застекленному вестибюлю.
   - Все в порядке, - весело, даже игриво сказал он. - Ты пока поезжай домой и приготовь что-нибудь вкусненькое.
   - Зачем? - удивилась она.
   - Потому что я пригласил его к тебе в гости.
   - Кого? - не поняла Карина.
   - Колю Клеточкина. Должен же он взглянуть на свою дочь. Я ему сказал.
   Пожалуй, его забавляло то, что он говорил. Но Карина восприняла эти слова совсем иначе. Она смотрела на Алексея столь ошарашено, что тот засмеялся.
   - Пустяки, чего ты волнуешься? Это самый удобный способ поговорить с ним серьезно. Сейчас он размяк и отправился выпить. И ещё не вполне соображает, что случилось. Радоваться ему или огорчаться? Я бы на его месте тоже напился.
   - Ты идиот, - наконец проговорила Карина. - Для чего ты все это затеял?
   - Чтобы спасти фильм. И сценарий, - усмехнулся он. - И потом, ты ведь не уверена, что именно он является отцом Гали? Так чего же беспокоиться? Скажешь, в конце концов, что никто не собирается подсовывать ему взрослую дочь. Тем более чужую. Что я пошутил или действительно идиот. Можешь говорить что угодно. Главное - убрать его отсюда, пока он не наломал дров. А я приеду чуть позже и вправлю ему мозги на место.
   - Ты, мой милый, достойный правнук Бергера, - сказала Карина.
   - Просто я быстро соображаю и принимаю конкретные решения. Поезжай домой. Он ввалится к тебе через час-два. Думаю, к этому времени не успеет наклюкаться. Впрочем, я его сам довезу до багажного отделения.
   - А что я скажу мужу? - в раздумье спросила Карина, начиная принимать этот план.
   - Да нет у тебя никакого мужа! - махнул рукой Колычев. - Что-то за всю ночь ни разу не заглянул в комнату. Хорошо бы дочка оказалась на месте. Хотя можно обойтись и фотографией.
   - Все-таки ты свинья! - Карина пробовала оттолкнуть его, но он все равно поцеловал в губы.
   - Иди. Вино мы сами купим.
   Подождав, пока она выйдет из вестибюля, Колычев отправился на поиски Клеточкина. Нашел он его в баре киностудии. Перед режиссером стояло несколько пустых бокалов, но на подходе были полные. В бар заглянул Ермилов, взял минеральную воду, покачал головой.
   - Иди ты в жопу! - сказал Клеточкин. - Что, язва замучила?
   - Я с вами не хочу разговаривать, - ответил продюсер и, гордо вздернув подбородок, удалился.
   - Ты чего-то совсем в разнос пошел. - Колычев присел рядом с Николаем.
   - Она уехала?
   - Не знаю, чего она хочет, но будет ждать. Ты через час ещё будешь держаться на ногах?
   - Конечно. Но машину поведешь ты.
   Клеточкин бросил на стойку ключи. Алексей убрал их в карман.
   - Знаешь, что я решил? Продолжать снимать этот фильм! - сказал Николай, замотав головой, как бык на привязи.
   - Конечно, - согласился Алексей.
   - На другой студии, - добавил режиссер. - Это наш сценарий, и Ермилов не может им пользоваться. Даже в туалете.
   - В туалете сгодится любая бумага, - заметил Колычев. - Не обольщайся.
   - Чтобы они продолжали съемки с другим - нужны две наши подписи. Клеточкин заметно пьянел.
   - И они ни одной не получат, - подсказал Колычев. - Не бери в голову. Ты разве не рад, что у тебя появилась дочь?
   Режиссер залпом выпил бокал и сердито уставился на Алексея.
   - Чего ты все лезешь не в свои дела? - спросил он, наливаясь краской. - Рад - не рад, что это вообще меняет? У них - семья, а у меня её нет, хотя и женат, и у тебя - нет и не будет.
   - А мне она и не нужна, - усмехнулся Алексей.
   - Что же тебе нужно?
   - Ты.
   Режиссер опрокинул второй бокал и долго соображал.
   - Фильм, - поправился Алексей. - А то ещё не то подумаешь.
   - Ладно, что тебе там надо подписать? - кивнул режиссер. - Новую заявку?
   - Я же тебе говорил. - Колычев вытащил из кармана сложенные листки. Хочешь прочту?
   - Не надо. Наверняка снова какая-нибудь ерунда. - Клеточкин достал ручку. - Опять куклы?
   - Кто же еще? - усмехнулся тот. - И второй экземпляр.
   Расписавшись, режиссер грузно встал и, пошатываясь, направился в туалет. "Конечно - ерунда, о которой даже смешно говорить", - подумал Колычев, развернув один из подписанных листков бумаги. На нем крупными буквами было отпечатано: "В моей нелепой смерти прошу никого не винить".
   5
   Драгуров пошевелился, чувствуя, как затекли руки и ноги, но голова больше не гудела, сознание вернулось, резкость зрения - тоже. Снежана улыбалась, глядя на него.
   - Извини, - поспешно сказала она. - Я и не думала, что на тебя это так подействует.
   - Что это было? - спросил он. - Что ты играла? Зачем?
   - Так... Один парень научил, в консерватории. Он бурят.
   - Ты хочешь сказать - кришнаит? - поправил Владислав.
   - Кто его разберет! - беспечно отозвалась Снежана, присаживаясь рядом с ним. - Скорее, буддист. Очень способный студент. Он мне говорил, что из древнегреческой теории музыки можно вывести основу некоей заматериальной формулы, или мантры. То есть, коль скоро мы знаем главную тональность ноту - какой-то сущности, будь то стихия, предмет или божество, мы способны, используя тональность, воздействовать напрямую на эту сущность. Добиваться чего-либо в порядке приказа, повеления. Интересно, да? А если это предмет неживой, вроде куклы, то можно определенными частотами разрушить его. И вообще... Музыка оказывает на мозг поистине магическое влияние. Можно было в этом убедиться, наблюдая за тобой.
   - Вот уж спасибо! - сердито усмехнулся Драгуров. - В следующий раз будь, пожалуйста, осторожней. Все эти восточные ритмы, звуковые колебания очень опасны. Я читал об этом в "Тибетской книге мертвых". Технология послесмертного общения душ с нечеловеческими сущностями, вот что это такое. Ты даже не знаешь, что только что исполняла древнеиндийский обряд "прана-пратихштха". Чуть не отправила меня на тот свет...
   Снежана негромко вскрикнула, сложив руки в ладони. Ее зеленые глаза возбужденно заблестели: то ли от огорчения, то ли от непонятного веселья. Склонив голову, она опустилась на колени и поцеловала Владиславу руку.
   - Прости, повелитель! - сказала девушка, прыснув от смеха.
   - Прекрати! Я говорю вполне серьезно. Твоя музыка - это птичий язык, голос демонов. И вообще, под эти звуки происходит обряд поклонения индуистским статуэткам, всяческим божкам и многоруким куклам. А цель всего этого - вдохнуть в неодушевленный предмет жизненную силу верующего. Ты когда-нибудь видела, как они их купают, одевают, кормят, укладывают в постель, обмахивают платками, только в клозет не водят? Все это кажется глупостью или детской игрой, вроде той, когда девчонки играют в Барби. Но это не так. Во-первых, все это порождает особые психические ощущения. Во-вторых, это взаимообразная связь. Сообщенная кукле жизнь поддерживается ежедневно поклонением ей. Та же Барби, в сущности, подпитывается сосредоточенной на ней концентрации мысли. А вспомни средневековых магов с их восковыми фигурками! В фигурки втыкали иголки и это могло привести к смерти. Манипуляции с неодушевленными предметами убийственны. А в-третьих, мозг человека, образ куклы и сам манипулятор - составные части князя мира сего. И тому, кто наделен душой и свободной волей, в нем нет места. Придет время, когда куклы перестанут терпеть своего создателя. Впрочем, это время уже наступило. Ты сможешь провести ночь в музее восковых фигур? неожиданно спросил он.
   - Вряд ли, - поежилась Снежана.
   - А мне как-то пришлось. По работе. Не хотелось возвращаться домой. Там происходило что-то... непонятное. Наутро я даже видел следы. А на стене - тот же знак, что в своей квартире. Око Заххака. Или символ "анкх" жизнь, скрытая в вещах.
   - Бедненький, - пожалела его Снежана. - И откуда только ты все это знаешь?
   - Я ведь кукольный мастер, - отозвался он.
   Взгляд его упал на стол, где лежала разобранная металлическая игрушка. Драгуров подошел ближе.
   - Ты здесь ничего не трогала? - удивленно спросил Драгуров.
   6
   "...Жил в Марьиной Роще некий манихей, которому меня принесла Дана, человек неглупый и осторожный, сумевший выжить в самые лютые годы и даже собирать вокруг себя учеников.
   Пошептавшись с хозяином, Дана ушла, а тот, едва бросив на меня взгляд, пробормотал что-то на птичьем языке, потом сказал более внятно: "Войдешь в Золотые Врата и воссядешь в Третьем Храме..."
   Одного я никак не мог уразуметь: откуда они все знают друг друга, и почему узнают каждого, принадлежащего их кругу, и идут за тем, кто ведет их? Один может жить в Берлине, другой - на берегу Гудзона, третий - в Марьиной Роще, четвертый - в Эфиопии. И сколько их, много или мало? Не делится ли мир поровну на тех и других, или прилив одних чередуется с отливом прочих? Посвященные в тайну пророчествуют, будто бы откровенничая Именем, но не они ли услышат в конце концов: "Я никогда не знал вас; отойдите от меня, делающие беззаконие!"
   Раввин хитрил перед своей паствой, а может, вел их по ступеням, чтобы не перепрыгивали нетерпеливые. Им говорил одно, самым близким своим ученикам - иное. Но так же точно поступали все, кому мне довелось с прелюбопытством внимать, впитывая в себя их инфернальную сущность, мысли, слова, взгляды, повадки, запах кожи, образы и звуки. Я "питался" ими, любовью или ненавистью, силой или бессилием, особой энергией духа, связанной с кровью, страданием, страстью животной и бесовской, тайными желаниями и пороками, всеми людскими грехами, идущими за человеком со времен Адама.
   Раввин тщетно и безуспешно пытался по древним каббалистским книгам создать подобие Божественного творения, вырастить искусственный голем, человечка, для чего требовались некоторые младенческие органы. Его сестра поставляла для этих целей материалы. Она занималась акушерством, делала аборты, принимала роды. Старуха знала, что глупых девок вокруг очень много, и не каждая из них будет рада, если ей скажут, что ребенок выжил. О трехмесячных зародышах нечего и говорить... Все это шло на дьявольскую кухню Ковалевского - так звали моего нового хозяина. Извлекая "запчасти" из плоти, сей ученый талмудист пытался воссоздать облик своего рано умершего сына, хотел получить его близнеца-брата. Мне думается, что внешне его усопший от скарлатины отрок походил на мое изображение, недаром Ковалевский часто так пристально всматривался в мое лицо, изучал каждый сантиметр тела. Но плоть - не железо, не сталь, пружинки и колесики не заменят сухожилий и печени, а весь мой механизм - мозг и сердце. Кровь из трупа не влить в куклу, которую пытался "вырастить" он и его сестра.
   Впрочем, я подозревал, что она является не только его сестрой, но и женой тоже. И это оказалось правдой, когда он однажды, после неудавшихся опытов, овладел ею прямо среди человеческих останков. Кровосмешение также входило в науку познания тайных, адских контактов, и, может быть, они надеялись, что таким образом, пролив свое семя на чужую и мертвую плоть, воскресят сына? Кого же они хотели создать? Нового сверхчеловека? Или ветхого, из прошлого, из тех дней библейских, когда к ним пришел Сам и они не узнали Его? А может быть, обезьянку или мистического двухголового андрогина? Или бессмертное существо, сотворенное на костях смерти? Но всегда, всегда получалась только пародия, рассыпающаяся в прах... Но мог ли он отказаться от надежды вывести из небытия не только сына, но и положить начало новой многочисленной расе, имеющей и силу, и тайные знания, чтобы принудить людской род признать над собой власть могущественного царства? В этой породе будет сконцентрировано все, а другие человеки низойдут до положения скотов или подвергнутся уничтожению.
   Такие мысли витали в прозрачной голове Ковалевского и его сестры-жены Софьи. А однажды произошло то, что и должно было произойти... Так происходит со всеми, и это - всего лишь плата. Подлинный Фауст, достигший всего, был найден в своей лаборатории с ножом в спине; почки и сердце Тамерлана съел демон Чжамсаран, а Рудольф Дизель исчез вообще неизвестно куда, но я-то знаю, куда запихнули этого гения... Итак, с приходом полной луны, в каком-то дурманящем чаду, под пиликанье скрипки, на столе под стеклянным колпаком началось какое-то шевеление. Что-то там булькало, пузырилось, соединялось и вновь распадалось на части.