46
Каюты на «Императрице Мадагаскара» были впрямь императорские. Чистые, новые. Только невыносимо несло краской. На койках хорошие матрасы, но ни подушек, ни одеял не нашлось. Императрица оказалась не столь богатой, как можно было подумать, глядя на нее с берега. А может шкипер предусмотрительно приказал вынести с борта все лишнее… Не знаю… И приборов никаких, хотя ложки-вилки нашлись… Обеды приносил мальчишка итальянец, даже по виду сирота. Оплакивать его будет некому. Поистине, понятие «последнее желание приговоренных к смерти» является понятием реальным. Правда, рома на борту не было. Видимо, шкипер был противником алкоголя.
Корабли без рома быстро начинают отдавать гнилью. Я это чувствовал. Два негра – угольщики и кочегар, свободный от вахты, обедали вместе со мной. Лицо кочегара показалось мне знакомым. Но мало ли где мелькнет знакомое лицо. А этот еще весь распух, наверное, после хорошей драки…
– Станислав?
– Как? Пипип! И ты тоже?
– Как видишь…
– Ты, гляжу, еще легко отделался, – попытался засмеяться Станислав. – Мне пришлось хуже, потому что я поднялся после первого удара. Я поддал им жару, Пипип, но что может сделать один угольщик против целой банды?
– Какую басню они тебе рассказали?
– Наверное, ту же, что и тебе. Дескать, был пьян, напал на них, заколол кого-то ножом. Видимо, бежал от полиции, скрывался от правосудия.
– Пропало наше жалованье на «Йорике», – вздохнул я.
– Плюнь, – посоветовал Станислав. Он выглядел удрученным. – Когда действуют так нагло, значит, история на исходе. От силы пять-шесть дней, попомни мое слово. Мы идем не очень быстро, но явно к тому месту, которое станет для этой блестящей калоши последним. Там «Императрица» ляжет, наконец, на донный ил. Плохо, если это случится в нашу вахту, а по закону свинства так, наверное, и случится. Чтобы не было лишних свидетелей. Запомни, Пипип, наша шлюпка под номером четыре. Если выскочишь на палубу, к ней и беги.
– Ты уже был в котельной?
– Двенадцать печей, – кивнул он. – Четыре кочегара. Два угольщика, вот эти негры.
– Понятно…
В двенадцать мы вышли на вахту и пару часов работали как сумасшедшие, чтобы выровнять давление пара. Все утонуло в пыли и в шлаке, кочегары ничего не могли с этим сделать. Да и не умели. Искусство настоящей работы было им неизвестно, они бросали уголь в печи, вот и все. Зато с решетками не было никаких хлопот. Если какая-то прогорала, мы без усилий заменяли ее, потому что все тут было еще новым и решетки держались плотно, ни одна не падала так предательски, как на «Йорике». Угольщики, такие здоровые, что могли бы поднять целый котел, двигались медленно, их все время приходилось подгонять. Им все время не хватало воздуха, они ругались и жаловались. Явно их приняли на «Императрицу» не за то, что они умеют быстро работать.
– На «Йорике» мы двигались совсем не так, правда, Пипип? Пока эти великаны перетащат полтонны, мы на «Йорике» подтаскивали все две. И уголь там не лежал рядышком, как здесь.
– Сейчас на «Йорике» хорошо… – согласился я. – Там загрузили уголь в ближние бункера и несколько дней для угольщиков не будет никаких проблем… Но к черту «Йорику»! Кажется, Станислав, нам надо думать совсем о другом.
– Я уже немножко осмотрелся, – кивнул он. – Трап удобный, но он рухнет, если с «Императрицей» решат разобраться серьезно. Уж поверь мне. Еще тут есть вентиляционная шахта, запомни ее, Пипип.
– И в верхнем рундуке есть лаз наверх, – указал я. – Я там был. Пройти можно. Будь наготове. Может, пять дней, как ты говоришь, а может… Провернуть несколько дырок в днище нетрудно, а старое железо в трюмах не даст «Императрице» удержаться на плаву… Надо быть осторожнее, Станислав. Часть команды точно списана… Кто поверит, что после такой катастрофы могли спастись все? Нет, Станислав, кажется, мы точно приговорены к смерти…
В таких разговорах прошли два дня. Мы только приняли вахту, как раздался странный, ни на что не похожий грохот. Меня бросило на кучу угля, и я увидел, как котлы надо мной встали почти вертикально. Из распахнувшихся топок летел раскаленный шлак. В трапе теперь не было нужды, вертикальная шахта превратилась в коридор, так резко «Императрица» легла на борт. Я бросился вслед за Станиславом, но позади раздался ужасный крик.
– Это угольщик…
– Черт его побери!
Мы сразу вернулись в котельную. Горячий шлак сыпался отовсюду, это было как в аду, где грешникам нельзя застаиваться. Электрический свет погас, вероятно, перегорел кабель, но топки отбрасывали довольно света. Мы легко отыскали Даниеля, левую ногу которого придавила раскаленная металлическая плита. Мы никак не могли ее приподнять, это оказалось нам не по силам.
– Дай лопату.
Я подал лопату Станиславу, еще не понимая, что он задумал.
Он поднял ее и с силой ударил по ноге угольщика. Тот взвыл.
Тремя ударами Станислав перерубил ногу негра, впавшего в обморок. Мы потащили его к выходу. Он оказался невероятно тяжелым. Хорошо, что нас встретил другой негр. Теперь мы могли подумать и о себе. В кубрик можно было не возвращаться, его уже залила вода. Некоторое время электрические лампы освещали весь этот хаос, потом они погасли. Но инженер успел подключиться к аккумуляторам. Свет мигал и медленно садился. Видимо аккумуляторы тоже были не в порядке. На всем пути наверх мы со Станиславом никого не встретили. Из кубриков просто никто не успел выйти, их двери подперло многими тоннами воды. Наверное, на это шкипер и рассчитывал. Две шлюпки сорвало с креплений и разбило при падении. Одну готовили к спуску, этим командовал сам шкипер. Он стоял на мостике, скрестив руки на груди. Когда свидетели расскажут о его действиях в суде, доверия к шкиперу уже ничто не подорвет. Он держался очень правильно. Поэтому мы со Станиславом первыми влезли в шлюпку номер три. Я, Станислав и оба негра (один с отрубленной ногой, которую уже перетянули жгутом). Чуть позже к нам присоединились старший офицер, инженер и стюард. «Давай, давай!» – махнул шкипер с борта, и мы отплыли в сторону. Котлы не проявляли особой активности, вода еще не затопила котельную. Мы видели, как шкипер тоже занял место в шлюпке. И как только он это сделал, в недрах корабля что-то страшно загрохотало. Течение отнесло шлюпку шкипера к корме, они там отчаянно пытались отплыть от «Императрицы» под градом летящих с неба обломков. Волны теперь поднимались такие высокие, что из-за них мы ничего не видели. Весла вырывало из уключин, мы их с трудом ставили на место. Инженер вдруг сказал:
– Черт, нас вынесло на банку. Под нами и трех футов нет.
– Не может быть, – заметил старший офицер и опустил весло за борт вертикально. – О черт! Нас действительно вынесло на банку. Навались на весла!
Но огромная волна уже накатилась на нас, встала чудовищной стеной и ударила с такой силой, что шлюпка развалилась на куски и все оказались в бушующей воде.
– Станислав! – заорал я, пытаясь перекричать грохот волн. – У тебя есть что-нибудь под рукой?
– Даже соломинки нет, – всплыл он совсем рядом. – Плывем назад к «Императрице». Вон она торчит. Прямо как башня. Она может так простоять долго, а здесь нас разобьет о камни.
Течение и волны относили нас в сторону, но мы еще не потеряли силы и медленно приблизились к вставшей над водой чудовищной башне, ничем не напоминавшей белоснежную красавицу, какой она была недавно. С трудом вскарабкались наверх, стремясь пробраться в середину корабля. Это было нелегко. Оба коридора превратились в почти вертикальные шахты. Вода клокотала, врываясь в пробоины. Нас вынесло на банку во время отлива, теперь вода прибывала буквально на глазах. Как «Императрицу» поставило в такую странную позу, никто бы не мог сказать. Специально такого не сделаешь. Мы чувствовали, как она вздрагивает и дергается под ударами волн, как в агонии. Когда ударяла особенно высокая волна, «Императрицу» вело, будто она в недоумении и страхе пожимала плечами. Собственно шторма не было. Просто на мели волны сходили с ума. Им было тесно. Их злил еще не умерший корабль, они торопились его прикончить. Похоже, шторма и не предвиделось. Уже наступал рассвет. Серое медленное сияние растекалось над морем, а затем выглянуло солнце. Мы сразу поняли, что тут нас найдут не скоро. Одна вода, кругом одна вода и темные волны. Шкипер удачно увел «Императрицу» подальше от обычных морских путей. Все преступления совершаются в глухих уголках. Мирная холмистая водная равнина, освещенная солнцем. Шкипер хорошо знал свое дело. Из кубриков никто не ушел, а мы со Станиславом тоже не свидетели. Чтобы стать ими, надо выжить.
Корабли без рома быстро начинают отдавать гнилью. Я это чувствовал. Два негра – угольщики и кочегар, свободный от вахты, обедали вместе со мной. Лицо кочегара показалось мне знакомым. Но мало ли где мелькнет знакомое лицо. А этот еще весь распух, наверное, после хорошей драки…
– Станислав?
– Как? Пипип! И ты тоже?
– Как видишь…
– Ты, гляжу, еще легко отделался, – попытался засмеяться Станислав. – Мне пришлось хуже, потому что я поднялся после первого удара. Я поддал им жару, Пипип, но что может сделать один угольщик против целой банды?
– Какую басню они тебе рассказали?
– Наверное, ту же, что и тебе. Дескать, был пьян, напал на них, заколол кого-то ножом. Видимо, бежал от полиции, скрывался от правосудия.
– Пропало наше жалованье на «Йорике», – вздохнул я.
– Плюнь, – посоветовал Станислав. Он выглядел удрученным. – Когда действуют так нагло, значит, история на исходе. От силы пять-шесть дней, попомни мое слово. Мы идем не очень быстро, но явно к тому месту, которое станет для этой блестящей калоши последним. Там «Императрица» ляжет, наконец, на донный ил. Плохо, если это случится в нашу вахту, а по закону свинства так, наверное, и случится. Чтобы не было лишних свидетелей. Запомни, Пипип, наша шлюпка под номером четыре. Если выскочишь на палубу, к ней и беги.
– Ты уже был в котельной?
– Двенадцать печей, – кивнул он. – Четыре кочегара. Два угольщика, вот эти негры.
– Понятно…
В двенадцать мы вышли на вахту и пару часов работали как сумасшедшие, чтобы выровнять давление пара. Все утонуло в пыли и в шлаке, кочегары ничего не могли с этим сделать. Да и не умели. Искусство настоящей работы было им неизвестно, они бросали уголь в печи, вот и все. Зато с решетками не было никаких хлопот. Если какая-то прогорала, мы без усилий заменяли ее, потому что все тут было еще новым и решетки держались плотно, ни одна не падала так предательски, как на «Йорике». Угольщики, такие здоровые, что могли бы поднять целый котел, двигались медленно, их все время приходилось подгонять. Им все время не хватало воздуха, они ругались и жаловались. Явно их приняли на «Императрицу» не за то, что они умеют быстро работать.
– На «Йорике» мы двигались совсем не так, правда, Пипип? Пока эти великаны перетащат полтонны, мы на «Йорике» подтаскивали все две. И уголь там не лежал рядышком, как здесь.
– Сейчас на «Йорике» хорошо… – согласился я. – Там загрузили уголь в ближние бункера и несколько дней для угольщиков не будет никаких проблем… Но к черту «Йорику»! Кажется, Станислав, нам надо думать совсем о другом.
– Я уже немножко осмотрелся, – кивнул он. – Трап удобный, но он рухнет, если с «Императрицей» решат разобраться серьезно. Уж поверь мне. Еще тут есть вентиляционная шахта, запомни ее, Пипип.
– И в верхнем рундуке есть лаз наверх, – указал я. – Я там был. Пройти можно. Будь наготове. Может, пять дней, как ты говоришь, а может… Провернуть несколько дырок в днище нетрудно, а старое железо в трюмах не даст «Императрице» удержаться на плаву… Надо быть осторожнее, Станислав. Часть команды точно списана… Кто поверит, что после такой катастрофы могли спастись все? Нет, Станислав, кажется, мы точно приговорены к смерти…
В таких разговорах прошли два дня. Мы только приняли вахту, как раздался странный, ни на что не похожий грохот. Меня бросило на кучу угля, и я увидел, как котлы надо мной встали почти вертикально. Из распахнувшихся топок летел раскаленный шлак. В трапе теперь не было нужды, вертикальная шахта превратилась в коридор, так резко «Императрица» легла на борт. Я бросился вслед за Станиславом, но позади раздался ужасный крик.
– Это угольщик…
– Черт его побери!
Мы сразу вернулись в котельную. Горячий шлак сыпался отовсюду, это было как в аду, где грешникам нельзя застаиваться. Электрический свет погас, вероятно, перегорел кабель, но топки отбрасывали довольно света. Мы легко отыскали Даниеля, левую ногу которого придавила раскаленная металлическая плита. Мы никак не могли ее приподнять, это оказалось нам не по силам.
– Дай лопату.
Я подал лопату Станиславу, еще не понимая, что он задумал.
Он поднял ее и с силой ударил по ноге угольщика. Тот взвыл.
Тремя ударами Станислав перерубил ногу негра, впавшего в обморок. Мы потащили его к выходу. Он оказался невероятно тяжелым. Хорошо, что нас встретил другой негр. Теперь мы могли подумать и о себе. В кубрик можно было не возвращаться, его уже залила вода. Некоторое время электрические лампы освещали весь этот хаос, потом они погасли. Но инженер успел подключиться к аккумуляторам. Свет мигал и медленно садился. Видимо аккумуляторы тоже были не в порядке. На всем пути наверх мы со Станиславом никого не встретили. Из кубриков просто никто не успел выйти, их двери подперло многими тоннами воды. Наверное, на это шкипер и рассчитывал. Две шлюпки сорвало с креплений и разбило при падении. Одну готовили к спуску, этим командовал сам шкипер. Он стоял на мостике, скрестив руки на груди. Когда свидетели расскажут о его действиях в суде, доверия к шкиперу уже ничто не подорвет. Он держался очень правильно. Поэтому мы со Станиславом первыми влезли в шлюпку номер три. Я, Станислав и оба негра (один с отрубленной ногой, которую уже перетянули жгутом). Чуть позже к нам присоединились старший офицер, инженер и стюард. «Давай, давай!» – махнул шкипер с борта, и мы отплыли в сторону. Котлы не проявляли особой активности, вода еще не затопила котельную. Мы видели, как шкипер тоже занял место в шлюпке. И как только он это сделал, в недрах корабля что-то страшно загрохотало. Течение отнесло шлюпку шкипера к корме, они там отчаянно пытались отплыть от «Императрицы» под градом летящих с неба обломков. Волны теперь поднимались такие высокие, что из-за них мы ничего не видели. Весла вырывало из уключин, мы их с трудом ставили на место. Инженер вдруг сказал:
– Черт, нас вынесло на банку. Под нами и трех футов нет.
– Не может быть, – заметил старший офицер и опустил весло за борт вертикально. – О черт! Нас действительно вынесло на банку. Навались на весла!
Но огромная волна уже накатилась на нас, встала чудовищной стеной и ударила с такой силой, что шлюпка развалилась на куски и все оказались в бушующей воде.
– Станислав! – заорал я, пытаясь перекричать грохот волн. – У тебя есть что-нибудь под рукой?
– Даже соломинки нет, – всплыл он совсем рядом. – Плывем назад к «Императрице». Вон она торчит. Прямо как башня. Она может так простоять долго, а здесь нас разобьет о камни.
Течение и волны относили нас в сторону, но мы еще не потеряли силы и медленно приблизились к вставшей над водой чудовищной башне, ничем не напоминавшей белоснежную красавицу, какой она была недавно. С трудом вскарабкались наверх, стремясь пробраться в середину корабля. Это было нелегко. Оба коридора превратились в почти вертикальные шахты. Вода клокотала, врываясь в пробоины. Нас вынесло на банку во время отлива, теперь вода прибывала буквально на глазах. Как «Императрицу» поставило в такую странную позу, никто бы не мог сказать. Специально такого не сделаешь. Мы чувствовали, как она вздрагивает и дергается под ударами волн, как в агонии. Когда ударяла особенно высокая волна, «Императрицу» вело, будто она в недоумении и страхе пожимала плечами. Собственно шторма не было. Просто на мели волны сходили с ума. Им было тесно. Их злил еще не умерший корабль, они торопились его прикончить. Похоже, шторма и не предвиделось. Уже наступал рассвет. Серое медленное сияние растекалось над морем, а затем выглянуло солнце. Мы сразу поняли, что тут нас найдут не скоро. Одна вода, кругом одна вода и темные волны. Шкипер удачно увел «Императрицу» подальше от обычных морских путей. Все преступления совершаются в глухих уголках. Мирная холмистая водная равнина, освещенная солнцем. Шкипер хорошо знал свое дело. Из кубриков никто не ушел, а мы со Станиславом тоже не свидетели. Чтобы стать ими, надо выжить.
47
Когда рассвело, мы попробовали спуститься в коридорную шахту. Мы действовали осторожно, и нам это удалось. Двери кают служили ступеньками, никогда бы мне в голову не пришло такое. На самом дне коридора находились обе каюты шкипера. Я нашел карманный компас и сразу отдал его Станиславу, потому что на моей одежде не было карманов. Там же мы обнаружили два бака с питьевой водой. Теперь мы не боялись умереть от жажды. Это было важно, ведь мы не знали, остались ли целыми насосы и можем ли мы качать питьевую воду. На «Йорике» мы изучили каждый уголок, знали, где что находится. А здесь все надо было искать наугад. Впрочем, Станислав сразу определил, где хранится еда. Могу сказать, что от голода мы теперь тоже вряд ли умрем. Там же, в кладовой, нашлись минеральная вода, пиво и вино. Казалось, все складывалось прекрасно, но Станислав сказал:
– Пипип, ты мне не поверишь, но меня, кажется, укачивает. Черт побери, такое со мной впервые!
Я тоже не мог этого объяснить. Корабль ничуть не раскачивало. Иногда он вздрагивал от ударов, но ведь это не качка.
– Это потому, – догадался я, – что мы все видим не так, как привыкли видеть. Шахты стали коридорами, а коридоры шахтами. Все наклонено не так, как следует. Нужно привыкнуть к этому.
– Наверное, ты прав.
Мы поднялись наверх, и чувство морской болезни исчезло.
– Видишь, – сказал Станислав, – как много зависит от нашего воображения. Уверен, что когда мы узнаем, что в нашей жизни является истинной реальностью, а что является плодом воображения, мы тоже почувствуем, что нас укачивает.
Я согласно кивнул.
Куда бы мы ни смотрели, везде горизонт был свободен.
– Теперь мы можем вести жизнь, о которой всегда мечтали, – торжественным голосом заявил Станислав. – У нас есть все, что нам надо, мы можем пить и есть сколько нам вздумается, никто нам не помешает, никто не заставит таскать уголь или мыть палубу. Но вот странно, Пипип, – несколько убавил он торжественности, – мне хочется убраться отсюда. И подальше. Если в ближайшее время на нас не наткнутся, надо самим подумать о том, как добраться до берега. Сидеть тут, имея все и ничем не занимаясь, будет невыносимо, правда? Каждый день одно и то же… Ты только подумай… Если правда существует рай, в котором гуляют праведники, вряд ли я выдержу там хотя бы день. Петь набожные гимны, беседовать с фарисеями… Нет, нет, Пипип, это не для меня.
– Не волнуйся, Станислав, рай точно не для нас, – рассмеялся я. – У нас нет никаких документов, даже корабельной книжки нет. А наверху потребуют доказательств, что именно мы являемся Пипипом и Станиславом. Что мы им покажем? Перед нами сразу захлопнут двери. Чтобы попасть в рай, нужен брачный контракт, нужны свидетельство о рождении, свидетельство о конфирмации, о миропомазании, причастии. Даже справка, подтверждающая, что ты не избегал исповедей. Если бы можно было обойтись без всех этих бумаг, разве мы так страдали бы? Любой священник подтвердит, что без бумаг нам с тобой лучше не соваться в рай. Верить ближнему – это хорошо, но лучше пусть предъявит документы. Он покачал головой:
– Странно, что именно сейчас мне это пришло в голову. Я чувствую, что с нами происходит что-то не то, Пипип. Вся эта история с «Императрицей» мне ужасно не нравится, все идет как-то уж слишком хорошо. А когда все идет хорошо, значит, не в порядке что-то важное. Не могу тебе объяснить, но мне сильно не по себе. Будто я попал на курорт, где надо провернуть какое-то черное дельце, а я не могу с ним справиться без помощи со стороны. Я служил на военном флоте, Пипип. Всегда перед боем или трудным походом нам давали пару дней отдыха… Понимаешь?
– Ты чепуху несешь, – огрызнулся я. – Если в рот попало что-то вкусное, ты что, выплюнешь это только потому, что оно кажется тебе слишком вкусным? Мы постоянно влипаем во всякие такие истории, они случаются сами по себе. И если нам выдались тихие спокойные дни, то, может, как раз поэтому мы и осилим все трудности.
– А что? Ты, пожалуй, прав, – обрадовался Станислав. Он нуждался в поддержке. – Я, конечно, баран. Раньше у меня не было таких идиотских мыслей. Вот только, понимаешь, Пипип… Я никак не могу отделаться от мысли обо всех этих ребятах… Они плавают здесь совсем рядом за закрытыми переборками и никогда уже не увидят света… Корабли не создают для того, чтобы они превращали свою команду в кучу трупов. Корабль – живое существо, Пипип. Он не любит трупов. Как груз, ладно. Это еще ничего. Но если трупами становится своя же команда…
– Мы ничего не можем изменить…
– Это так… – кивнул Станислав. – Мы действительно ничего не можем изменить… И это хуже всего. Все убрались на тот свет, а мы с тобой все еще живы. Почему?
– Ладно. Я не могу заставить тебя заткнуться. Но если ты будешь нести чепуху, я просто перестану с тобой разговаривать. Если уж хочешь знать, что я думаю об этом, то вот. Все, что случилось, только подчеркивает справедливость происходящего. Мы ведь не относились к экипажу «Императрицы». Нас украли, нас притащили сюда силой. Вот «Императрица» и не стала нас забирать с собой. Ведь мы ничего не сделали ей плохого. Зачем ей чужие люди?
– Ты опять прав, – удивился Станислав. – Почему-то я не подумал об этом.
– Просто ты все еще пытаешься жить, как жил неделю назад…
– Ладно. Тогда я напьюсь. Это здорово прочищает мозги. Но напьюсь по-умному, не до потери чувств. Рядом в любую минуту может оказаться какое-то корыто, согласное подобрать нас. Я никогда бы себе не простил, что не выпил и не съел ничего из запасов шкипера.
Я согласился.
И мы устроили такое пиршество, какого на «Императрице Мадагаскара» никто, наверное, никогда не устраивал. Тем более, что в кладовой нашлись очень вкусные вещи. Семга из Британской Колумбии, итальянские колбасы, цыплята, разные паштеты, языки всех видов, две дюжины бутылок вовсе не с водой, а с чудесными винами, бисквиты, всякие овощи в банках, водка, ликеры, английский портер, пльзеньское пиво. Шкипер знал, как украсить жизнь на борту. Он вволю ел и вволю пил. Правда, теперь он и сам, наверное, стал пищей для рыб.
Мы здорово повеселились.
Но следующий день начался с тумана.
Небо тоже затянуло, мы почти ничего не видели.
– Боюсь, надвигается шторм, – озабоченно заметил Станислав.
И угадал. Шторм поднял волны уже после обеда. Ударил шквальный ветер, сотрясая весь корпус «Императрицы», поставленной в такую не сильно красивую для женщин позу. Стало так темно, что в каюте шкипера мы зажгли фонарь.
– Если «Императрицу» снесет с банки, нам крышка, Пипип. Надо принять какие-то меры.
Он нашел кусок веревки и обмотал ее вокруг тела на случай, если надо будет привязаться к плавающим обломкам. Мне повезло меньше. Мне досталась длинная, но не очень прочная бечева.
– Пошли наверх, – предложил Станислав. – Если «Императрицу» сорвет с банки, здесь мы окажемся в ловушке. Уверен, что корабль разнесет на части. В носовой части тоже есть кладовые.
– Ну да, путь вверх это всегда путь к свободе и к небу, – кивнул я. – А если к работе, то это вниз. Только не говори, что кому написано на роду утонуть, тот обязательно утонет. Пусть тебе написано на роду утонуть, положи голову на рельсы перед несущимся поездом, и я посмотрю, что из этого получится.
Станислав полез наверх, я последовал за ним.
Море почернело. Дул ветер. Волны накатывались одна за другой, все они выглядели угрюмыми и тяжелыми. Кажется, мы вовремя покинули каюту шкипера.
– Если шторм усилится, судну конец. К утру от него ничего не останется, – сказал Станислав. – Наверное, нам лучше подняться еще выше.
– Зачем? Если «Императрица» развалится, мы все равно утонем.
– Думаю, она развалится не сразу…
Станислав был прав. Но ведь чувство правоты меняется с ситуацией. Нет ничего, что было бы всегда правильным. Правду нельзя засолить, как свиное мясо, и оставить в бочках на триста лет. Через триста лет она будет выглядеть совсем иначе, хотя по-своему не менее убедительно. Станислав был прав, говоря, что «Императрица» развалится не сразу, но через полчаса его слова уже не казались мне убедительными. Три огромных вала, кипя, один за другим ударили «Императрицу» в борт, и она протяжно задрожала. Оглушительный рев не давал нам перебрасываться словами. Волны сдвинули судно, но оно еще цеплялось за каменистое дно своим продранным днищем. Еще один вал заставил все судно вздрогнуть от бака до кормы, мы почувствовали, что оно уже не стоит как башня. А волны и не думали утихать. Небо немного разъяснилось, облака несло там и здесь, но одновременно в многочисленные прорывы проглядывали звезды, необыкновенно крупные, яркие. Они взывали к нам. Они кричали нам, что людям, конечно, мир и покой, а они пылают там, в необъяснимых далях, в черной ночи, сгорая в безостановочном огне. Не надо рваться к звездам, взывали они к нам. Мы разные стихии. Не ищите у нас того, что мы не можем вам дать! Я чувствовал, как они поют в мрачных облачных разрывах, и сердце мое сжималось.
– Станислав! – заорал я в полный голос, хотя он сидел, ухватившись за леер, совсем рядом. – Волна возвращается. Нас сейчас сметет.
При слабом свете звезд мы увидели, как к небу поднимается невообразимо лохматое пенное чудовище. Оно кипело, выбрасывало лапы и мчалось прямо на «Императрицу». Мы изо всех сил вцепились в леера и почувствовали, как судно приподняло. Вторая волна, столь же огромная, перевалилась через нас. «Императрица» дрожала, как раненая.
Ее развернуло и бросило на правый борт. Всю среднюю часть разбило, по волнам скакали бесформенные обломки в сумасшедшей нелепой пляске.
– Станисла-а-ав!
Я не слышал собственного голоса.
Третья волна низверглась с небес. Она оглушила и ослепила меня. «Императрица» мгновенно умерла. Я думаю, она умерла от страха. Третья волна ударила уже по трупу и легко подняла его, будто пустую раковину. Волна ревела и крутилась, как невыразимый Мальштрем, но она обращалась с «Императрицей» нежно. Она не доломала корпус о мель, а просто приподняла «Императрицу» и медленно закружила, желая, видимо, уложить на дно как можно удобнее.
– Прыгай за борт!
Я не успел прыгнуть.
Я понимал, что надо прыгать, иначе я не выберусь из водоворота, но не успел. Очередная волна оторвала меня от леера, от поручней так легко, будто у меня не было никаких сил и мгновенно отнесла от погружающейся «Императрицы». Теперь я видел только ее корму, ничего больше.
И услышал крик Станислава. Он звал меня.
– Пипип, ты мне не поверишь, но меня, кажется, укачивает. Черт побери, такое со мной впервые!
Я тоже не мог этого объяснить. Корабль ничуть не раскачивало. Иногда он вздрагивал от ударов, но ведь это не качка.
– Это потому, – догадался я, – что мы все видим не так, как привыкли видеть. Шахты стали коридорами, а коридоры шахтами. Все наклонено не так, как следует. Нужно привыкнуть к этому.
– Наверное, ты прав.
Мы поднялись наверх, и чувство морской болезни исчезло.
– Видишь, – сказал Станислав, – как много зависит от нашего воображения. Уверен, что когда мы узнаем, что в нашей жизни является истинной реальностью, а что является плодом воображения, мы тоже почувствуем, что нас укачивает.
Я согласно кивнул.
Куда бы мы ни смотрели, везде горизонт был свободен.
– Теперь мы можем вести жизнь, о которой всегда мечтали, – торжественным голосом заявил Станислав. – У нас есть все, что нам надо, мы можем пить и есть сколько нам вздумается, никто нам не помешает, никто не заставит таскать уголь или мыть палубу. Но вот странно, Пипип, – несколько убавил он торжественности, – мне хочется убраться отсюда. И подальше. Если в ближайшее время на нас не наткнутся, надо самим подумать о том, как добраться до берега. Сидеть тут, имея все и ничем не занимаясь, будет невыносимо, правда? Каждый день одно и то же… Ты только подумай… Если правда существует рай, в котором гуляют праведники, вряд ли я выдержу там хотя бы день. Петь набожные гимны, беседовать с фарисеями… Нет, нет, Пипип, это не для меня.
– Не волнуйся, Станислав, рай точно не для нас, – рассмеялся я. – У нас нет никаких документов, даже корабельной книжки нет. А наверху потребуют доказательств, что именно мы являемся Пипипом и Станиславом. Что мы им покажем? Перед нами сразу захлопнут двери. Чтобы попасть в рай, нужен брачный контракт, нужны свидетельство о рождении, свидетельство о конфирмации, о миропомазании, причастии. Даже справка, подтверждающая, что ты не избегал исповедей. Если бы можно было обойтись без всех этих бумаг, разве мы так страдали бы? Любой священник подтвердит, что без бумаг нам с тобой лучше не соваться в рай. Верить ближнему – это хорошо, но лучше пусть предъявит документы. Он покачал головой:
– Странно, что именно сейчас мне это пришло в голову. Я чувствую, что с нами происходит что-то не то, Пипип. Вся эта история с «Императрицей» мне ужасно не нравится, все идет как-то уж слишком хорошо. А когда все идет хорошо, значит, не в порядке что-то важное. Не могу тебе объяснить, но мне сильно не по себе. Будто я попал на курорт, где надо провернуть какое-то черное дельце, а я не могу с ним справиться без помощи со стороны. Я служил на военном флоте, Пипип. Всегда перед боем или трудным походом нам давали пару дней отдыха… Понимаешь?
– Ты чепуху несешь, – огрызнулся я. – Если в рот попало что-то вкусное, ты что, выплюнешь это только потому, что оно кажется тебе слишком вкусным? Мы постоянно влипаем во всякие такие истории, они случаются сами по себе. И если нам выдались тихие спокойные дни, то, может, как раз поэтому мы и осилим все трудности.
– А что? Ты, пожалуй, прав, – обрадовался Станислав. Он нуждался в поддержке. – Я, конечно, баран. Раньше у меня не было таких идиотских мыслей. Вот только, понимаешь, Пипип… Я никак не могу отделаться от мысли обо всех этих ребятах… Они плавают здесь совсем рядом за закрытыми переборками и никогда уже не увидят света… Корабли не создают для того, чтобы они превращали свою команду в кучу трупов. Корабль – живое существо, Пипип. Он не любит трупов. Как груз, ладно. Это еще ничего. Но если трупами становится своя же команда…
– Мы ничего не можем изменить…
– Это так… – кивнул Станислав. – Мы действительно ничего не можем изменить… И это хуже всего. Все убрались на тот свет, а мы с тобой все еще живы. Почему?
– Ладно. Я не могу заставить тебя заткнуться. Но если ты будешь нести чепуху, я просто перестану с тобой разговаривать. Если уж хочешь знать, что я думаю об этом, то вот. Все, что случилось, только подчеркивает справедливость происходящего. Мы ведь не относились к экипажу «Императрицы». Нас украли, нас притащили сюда силой. Вот «Императрица» и не стала нас забирать с собой. Ведь мы ничего не сделали ей плохого. Зачем ей чужие люди?
– Ты опять прав, – удивился Станислав. – Почему-то я не подумал об этом.
– Просто ты все еще пытаешься жить, как жил неделю назад…
– Ладно. Тогда я напьюсь. Это здорово прочищает мозги. Но напьюсь по-умному, не до потери чувств. Рядом в любую минуту может оказаться какое-то корыто, согласное подобрать нас. Я никогда бы себе не простил, что не выпил и не съел ничего из запасов шкипера.
Я согласился.
И мы устроили такое пиршество, какого на «Императрице Мадагаскара» никто, наверное, никогда не устраивал. Тем более, что в кладовой нашлись очень вкусные вещи. Семга из Британской Колумбии, итальянские колбасы, цыплята, разные паштеты, языки всех видов, две дюжины бутылок вовсе не с водой, а с чудесными винами, бисквиты, всякие овощи в банках, водка, ликеры, английский портер, пльзеньское пиво. Шкипер знал, как украсить жизнь на борту. Он вволю ел и вволю пил. Правда, теперь он и сам, наверное, стал пищей для рыб.
Мы здорово повеселились.
Но следующий день начался с тумана.
Небо тоже затянуло, мы почти ничего не видели.
– Боюсь, надвигается шторм, – озабоченно заметил Станислав.
И угадал. Шторм поднял волны уже после обеда. Ударил шквальный ветер, сотрясая весь корпус «Императрицы», поставленной в такую не сильно красивую для женщин позу. Стало так темно, что в каюте шкипера мы зажгли фонарь.
– Если «Императрицу» снесет с банки, нам крышка, Пипип. Надо принять какие-то меры.
Он нашел кусок веревки и обмотал ее вокруг тела на случай, если надо будет привязаться к плавающим обломкам. Мне повезло меньше. Мне досталась длинная, но не очень прочная бечева.
– Пошли наверх, – предложил Станислав. – Если «Императрицу» сорвет с банки, здесь мы окажемся в ловушке. Уверен, что корабль разнесет на части. В носовой части тоже есть кладовые.
– Ну да, путь вверх это всегда путь к свободе и к небу, – кивнул я. – А если к работе, то это вниз. Только не говори, что кому написано на роду утонуть, тот обязательно утонет. Пусть тебе написано на роду утонуть, положи голову на рельсы перед несущимся поездом, и я посмотрю, что из этого получится.
Станислав полез наверх, я последовал за ним.
Море почернело. Дул ветер. Волны накатывались одна за другой, все они выглядели угрюмыми и тяжелыми. Кажется, мы вовремя покинули каюту шкипера.
– Если шторм усилится, судну конец. К утру от него ничего не останется, – сказал Станислав. – Наверное, нам лучше подняться еще выше.
– Зачем? Если «Императрица» развалится, мы все равно утонем.
– Думаю, она развалится не сразу…
Станислав был прав. Но ведь чувство правоты меняется с ситуацией. Нет ничего, что было бы всегда правильным. Правду нельзя засолить, как свиное мясо, и оставить в бочках на триста лет. Через триста лет она будет выглядеть совсем иначе, хотя по-своему не менее убедительно. Станислав был прав, говоря, что «Императрица» развалится не сразу, но через полчаса его слова уже не казались мне убедительными. Три огромных вала, кипя, один за другим ударили «Императрицу» в борт, и она протяжно задрожала. Оглушительный рев не давал нам перебрасываться словами. Волны сдвинули судно, но оно еще цеплялось за каменистое дно своим продранным днищем. Еще один вал заставил все судно вздрогнуть от бака до кормы, мы почувствовали, что оно уже не стоит как башня. А волны и не думали утихать. Небо немного разъяснилось, облака несло там и здесь, но одновременно в многочисленные прорывы проглядывали звезды, необыкновенно крупные, яркие. Они взывали к нам. Они кричали нам, что людям, конечно, мир и покой, а они пылают там, в необъяснимых далях, в черной ночи, сгорая в безостановочном огне. Не надо рваться к звездам, взывали они к нам. Мы разные стихии. Не ищите у нас того, что мы не можем вам дать! Я чувствовал, как они поют в мрачных облачных разрывах, и сердце мое сжималось.
– Станислав! – заорал я в полный голос, хотя он сидел, ухватившись за леер, совсем рядом. – Волна возвращается. Нас сейчас сметет.
При слабом свете звезд мы увидели, как к небу поднимается невообразимо лохматое пенное чудовище. Оно кипело, выбрасывало лапы и мчалось прямо на «Императрицу». Мы изо всех сил вцепились в леера и почувствовали, как судно приподняло. Вторая волна, столь же огромная, перевалилась через нас. «Императрица» дрожала, как раненая.
Ее развернуло и бросило на правый борт. Всю среднюю часть разбило, по волнам скакали бесформенные обломки в сумасшедшей нелепой пляске.
– Станисла-а-ав!
Я не слышал собственного голоса.
Третья волна низверглась с небес. Она оглушила и ослепила меня. «Императрица» мгновенно умерла. Я думаю, она умерла от страха. Третья волна ударила уже по трупу и легко подняла его, будто пустую раковину. Волна ревела и крутилась, как невыразимый Мальштрем, но она обращалась с «Императрицей» нежно. Она не доломала корпус о мель, а просто приподняла «Императрицу» и медленно закружила, желая, видимо, уложить на дно как можно удобнее.
– Прыгай за борт!
Я не успел прыгнуть.
Я понимал, что надо прыгать, иначе я не выберусь из водоворота, но не успел. Очередная волна оторвала меня от леера, от поручней так легко, будто у меня не было никаких сил и мгновенно отнесла от погружающейся «Императрицы». Теперь я видел только ее корму, ничего больше.
И услышал крик Станислава. Он звал меня.
48
– За что ты держишься?
– Сам не знаю. Наверное, обломок рубки. Цепляйся, он выдержит нас обоих.
– Точно выдержит, – признал Станислав. – Хорошо, что не все делают из железа. Скоро деревянных частей на кораблях вообще не останется. В старых книгах, Пипип, моряки часто спасались, держась за мачту. Сейчас таких ослов нет, никто не станет держаться за мачту, потому что она из железа и мгновенно пойдет на дно. Если кто-то сегодня напишет в книжке, что моряки спаслись, держась за мачту, не читай этого осла. Он просто мошенник.
– Какого черта ты так красиво разговорился?
– Да потому, что ты тоже осел, – ответил Станислав. – Разве уместнее насвистывать траурный марш? Лучше я расскажу тебе, как ненадежны эти мачты, а то однажды ты по своей ослиной дурости решишь, что на мачте можно спастись…
– Замолчи. Ты же видишь, что мы опять отделались только испугом.
– Не думаю, Пипип. Так только кажется.
– Кажется? – переспросил я. – Что за вздор. Это раньше нам могло казаться. А сейчас начинается настоящее. Это раньше мы страдали из-за пустых бумаг, из-за чашки жидкого кофе или крысьей вахты. А сейчас мы боремся за то, чтобы дышать и жить. Чувствуешь разницу? Об этом надо сейчас думать.
– Что ж, думай, – ответил Станислав. – Я устал.
– Брось, Лавски. Я тебе говорю, не надо сдаваться. Рыбы тоже хотят жрать, но почему за наш счет? Не хочу, чтобы они меня ели.
Но, конечно, Станислав был прав.
Мы устали. Станислав был бесконечно прав.
Мало удовольствия отбиваться от жадных рыб или грести по чудовищным волнам, то пропадая среди них, то возносясь над кипящим морем. На обломке, в который мы вцепились, удары волн чувствовались не так, как на судне, но нас все время встряхивало. Ни на секунду нельзя было забыть о том, где мы находимся.
– Надо что-то делать, – крикнул я. – У меня руки совсем одеревенели, я их не чувствую…
– Надо привязаться, – крикнул Станислав. – Я дам тебе свою веревку, а ты давай мне свою бечеву. Я устал, но я могу еще держаться… Видишь, бечева длинная… Я сложу ее втрое…
Он рассуждал правильно. И даже помог мне привязаться, потому что руки почти не слушались меня. Потом привязался сам. И так на прыгающих волнах мы провели всю ночь, пытаясь понять, почему звезды не гаснут. К утру шторм несколько утихомирился, но волны стали еще выше.
– Как ты думаешь, где земля?
– Не знаю, – ответил я. – У тебя есть компас.
– Точно. Но лучше бы у нас оказался парус.
– Что бы мы делали на таком обломке?
– Поймали бы бриз и пошли к берегу.
– Нет, пойти мы можем только ко дну… После полудня небо опять затянуло облаками. Неизмеримая ширина моря становилась все меньше, будто пространство вокруг стягивали какой-то волшебной бечевой. Казалось, мы раскачиваемся в озере. Вон и берег, казалось нам. Нас вынесло к реке. Мы отчетливо видели высокие берега. «Видишь, как они близко, – обменивались мы лихорадочными выкриками. – Надо плыть к ним. Надо отвязаться от нашего деревянного обломка и плыть к берегу. Он совсем близко». – Но одеревеневшие руки не слушались, мы не могли развязать мокрые узлы. Мы настолько устали, что сознание покидало нас.
Наконец, мы уснули прямо в воде.
А когда я очнулся, все изменилось.
Я увидел с радостью, что низкий туман еще стоял над морем, но сквозь него явственно просвечивали звезды. А когда туман чуть редел, мы видели огни близких жилищ. Они были огромные. Небоскребы тянулись к звездам, я даже не мог определить их высоту, такие они были огромные. В некоторых окнах колебались тени, там люди ужинали, смеялись, обменивались историями. Никто не знал, что совсем недалеко от них несет по течению двух мертвецов. Эти небоскребы росли и росли. Чудовищный город счастливых людей, имеющих документы. Тысячи светящихся окон, за которыми никто не догадывался о нас, мертвецах. Звезды на небе и огни в окнах небоскребов, все мешалось в веселом празднике и нежно размазывалось туманом. Черт побери, почему бы нас не размазать по воде? Сколько можно мучиться? Великая, вечная мечта мертвецов: умереть окончательно, опуститься в омут, не видеть ничего, ничего не слышать…
– Смотри, смотри, Станислав! Какой огромный порт. Как в Нью-Йорке. Но это же не может быть Нью-Йорк?
– Не знаю, Пипип… – Станислав попробовал протереть глаза. – Это не Нью-Йорк, точно… Это даже не небоскребы… Это просто звезды, Пипип… Тебе снится порт, ничего такого тут совсем нет, мы в открытом море… Разве не чувствуешь этого по волнам?
Он не убедил меня.
Но отвязаться я не мог.
Если бы я отвязался, то поплыл бы к огням и добрался до счастливого берега.
Но я не смог отвязаться, сил на это не хватило. Я снова уснул и очнулся уже днем. Станислав смотрел на меня и давился так, будто хотел проглотить язык. Он смотрел на меня с ненавистью.
– Ты всегда врал Пипип… Ты всегда говорил, что вода на «Йорике» тухлая… А это была чистая чудесная вода… Лучше чем из святого источника…
– Я врал, врал… – попытался я успокоить его. – Вода на «Йорике» была чистая, ледяная… Аж скулы ломило, такая вкусная… И кофе было отличным… Совсем не жидким, правда?… Помнишь, какой вкусный кофе я приносил с камбуза?…
Станислав закрыл глаза.
– Уже без двадцати минут пять, Пипип… Почему ты не несешь кофе?… Давай неси его, а потом вывали золу за борт… Но сперва кофе… И завтрак… Вареная картошка, да? Копченая селедка… Не так уж и плохо… А кофе неси побольше, не жалей… И прихвати воды…
– Я бы принес, – прошептал я, – но у меня уже нет сил, Станислав… И я не смогу сегодня вывалить золу за борт… Тебе одному придется таскать кадушку…
Станислав что-то закричал.
Я не понял, что он кричит, потому что отворились сразу три топки и бешеным жаром меня опалило с ног до головы. Я побежал к вентиляционной шахте, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, но кочегар заорал: «Какого черта, Пипип! Захлопывай дверцы, давление в котлах падает!» Я вылил на раскаленный шлак воду, и кочегарку затянуло горячим паром. Я задыхался, я даже с ладони пробовал воду, которой мы гасили шипящий шлак. Она была невкусная и соленая, от нее саднило нёбо. Хорошо, что я снова уснул. Но тут снова распахнулись дверцы топок, меня опалило жаром. Я с трудом раскрыл глаза и увидел море в пенных гребнях. Везде волны. Только волны. И услышал крик Станислава:
– Смотри, это «Йорика»! Мы правда в порту, Пипип! Нас правда занесло в порт! Видишь, стоит голландец… На нем мы перехватим сигарет… Нет, лучше попросим ледяной воды! – Станислав рассмеялся и кулаком указал куда-то в пространство.
– Где ты видишь «Йорику»? – крикнул я.
– Какого черта, Пипип! Ты смеешься надо мной. Вон она, гром меня порази! Почему ты не несешь кофе? – Он опять и опять тыкал кулаком в пространство, но мне вдруг все стало безразлично. Что мне до кораблей мертвых? Но Станислав орал: – Давай торопись, Пипип! Мы упустим «Йорику». Видишь, она уже развела пары. Надо плыть к «Йорике». Какого черта ты не несешь кофе? Эй, на «Йорике»! – заорал он еще громче и со всех сил стал рвать непрочную бечевку. – Пипип, дай мне лопату, я разрублю бечеву, иначе мы не догоним «Йорику». Видишь, нам машут руками?
Он рванул еще раз, и бечева лопнула.
– Идем, Пипип! Ну же, освобождайся. Мы упустим «Йорику». А на ней сейчас дают чай и сладкие пироги. Ты что, не хочешь сладкого пирога?
И я вдруг увидел «Йорику».
Да это была она, Станислав не соврал.
Ему не приснилось. Я увидел тяжелые грязные обводы. Я узнал пятна краски и ржавчины, густо покрывавшие борта. И мостик, который на «Йорике» был нелепо сдвинут вперед и здорово отличал ее от всех других кораблей. Вода за кормой пенилась, хотя ход у «Йорики» никогда не был велик. Смена допивала чай и кофе, мы бы тоже могли заступить на вахту, чтобы согреться… Сливы в крахмальной жижице… Черт меня побери, так вкусно не готовят нигде… Я лихорадочно пытался развязать узел. Станислав помогал мне, но его все время относило от меня… Видимо, он сильно ударился, потому что по бледному лицу текла кровь. Ее смывало водой, но кровь тотчас снова заливала все лицо. Я рвался как бешеный. Я боялся, что «Йорика» бросит нас. Я искал нож или лопату, чтобы разрубить узел одним ударом, но ничего под рукой не было.
– Торопись, Пипип! Мы доплывем. Рви эту веревку!
Но сквозь порывы ветра что-то завизжало в тумане, как наша лебедка. Ужасно и страшно завизжало: «Это не „Йорика!” Это не „Йорика”. Это только свободное море, в котором вы все свободны!» И я сам ясно увидел, что ничего вокруг нет, только море и волны, только порывы ветра, несущие пену.
И крикнул:
– Лавски, не отвязывайся!
Он даже не посмотрел на меня.
– Лавски, остановись! Станислав, остановись, друг! Но он меня не услышал. Он крикнул, отталкиваясь от деревянных обломков:
– Я ухожу, Пипип. «Йорика» ждет. Не задерживайся!
И окончательно оттолкнулся от спасающего нас обломка. Нигде больше не было ни небоскребов, ни «Йорики», ни норвежца. Только волны. Никаких кораблей. Только угрюмое, холмистое море. Станислав пару раз взмахнул руками и исчез. Он не вынырнул. Он пропал во впадине между двумя волнами.
– Лавски!
Никто не откликнулся.
– Друг! Станислав! Он не ответил.
Я уже нигде его не видел.
Он не выплыл из-под тяжелых волн.
Он не попал на «Йорику». Ее здесь и не было. Здесь ничего не было. И он не выплыл. No, Sir! И это было очень странно. Это было непостижимо и не умещалось у меня в голове. Он ушел от меня. Он ушел в последнее, самое далекое свое плавание. Ему это удалось, его наконец-то приняли на борт приличного корабля. Но как такое могло произойти? Я не понимал. Ведь никаких документов! Ни паспорта, ни корабельной книжки! Он не выплыл, no, Sir! Великий Капитан принял его. Никто его не принимал, а Великий Капитан принял. Он поверил Станиславу и не стал требовать у него документов. «Поднимайся на борт, Станислав Козловский, – сказал Великий Капитан, прикладывая руку к фуражке. – На основании настоящих, а не придуманных законов я беру тебя в плавание. Ни слова о документах. Мне они не нужны. Отныне ты будешь плавать на почтенном и честном корабле. Спускайся в кубрик, там можно отдохнуть. Видишь, что написано над входом?»
И потрясенный Станислав прочел:
– Сам не знаю. Наверное, обломок рубки. Цепляйся, он выдержит нас обоих.
– Точно выдержит, – признал Станислав. – Хорошо, что не все делают из железа. Скоро деревянных частей на кораблях вообще не останется. В старых книгах, Пипип, моряки часто спасались, держась за мачту. Сейчас таких ослов нет, никто не станет держаться за мачту, потому что она из железа и мгновенно пойдет на дно. Если кто-то сегодня напишет в книжке, что моряки спаслись, держась за мачту, не читай этого осла. Он просто мошенник.
– Какого черта ты так красиво разговорился?
– Да потому, что ты тоже осел, – ответил Станислав. – Разве уместнее насвистывать траурный марш? Лучше я расскажу тебе, как ненадежны эти мачты, а то однажды ты по своей ослиной дурости решишь, что на мачте можно спастись…
– Замолчи. Ты же видишь, что мы опять отделались только испугом.
– Не думаю, Пипип. Так только кажется.
– Кажется? – переспросил я. – Что за вздор. Это раньше нам могло казаться. А сейчас начинается настоящее. Это раньше мы страдали из-за пустых бумаг, из-за чашки жидкого кофе или крысьей вахты. А сейчас мы боремся за то, чтобы дышать и жить. Чувствуешь разницу? Об этом надо сейчас думать.
– Что ж, думай, – ответил Станислав. – Я устал.
– Брось, Лавски. Я тебе говорю, не надо сдаваться. Рыбы тоже хотят жрать, но почему за наш счет? Не хочу, чтобы они меня ели.
Но, конечно, Станислав был прав.
Мы устали. Станислав был бесконечно прав.
Мало удовольствия отбиваться от жадных рыб или грести по чудовищным волнам, то пропадая среди них, то возносясь над кипящим морем. На обломке, в который мы вцепились, удары волн чувствовались не так, как на судне, но нас все время встряхивало. Ни на секунду нельзя было забыть о том, где мы находимся.
– Надо что-то делать, – крикнул я. – У меня руки совсем одеревенели, я их не чувствую…
– Надо привязаться, – крикнул Станислав. – Я дам тебе свою веревку, а ты давай мне свою бечеву. Я устал, но я могу еще держаться… Видишь, бечева длинная… Я сложу ее втрое…
Он рассуждал правильно. И даже помог мне привязаться, потому что руки почти не слушались меня. Потом привязался сам. И так на прыгающих волнах мы провели всю ночь, пытаясь понять, почему звезды не гаснут. К утру шторм несколько утихомирился, но волны стали еще выше.
– Как ты думаешь, где земля?
– Не знаю, – ответил я. – У тебя есть компас.
– Точно. Но лучше бы у нас оказался парус.
– Что бы мы делали на таком обломке?
– Поймали бы бриз и пошли к берегу.
– Нет, пойти мы можем только ко дну… После полудня небо опять затянуло облаками. Неизмеримая ширина моря становилась все меньше, будто пространство вокруг стягивали какой-то волшебной бечевой. Казалось, мы раскачиваемся в озере. Вон и берег, казалось нам. Нас вынесло к реке. Мы отчетливо видели высокие берега. «Видишь, как они близко, – обменивались мы лихорадочными выкриками. – Надо плыть к ним. Надо отвязаться от нашего деревянного обломка и плыть к берегу. Он совсем близко». – Но одеревеневшие руки не слушались, мы не могли развязать мокрые узлы. Мы настолько устали, что сознание покидало нас.
Наконец, мы уснули прямо в воде.
А когда я очнулся, все изменилось.
Я увидел с радостью, что низкий туман еще стоял над морем, но сквозь него явственно просвечивали звезды. А когда туман чуть редел, мы видели огни близких жилищ. Они были огромные. Небоскребы тянулись к звездам, я даже не мог определить их высоту, такие они были огромные. В некоторых окнах колебались тени, там люди ужинали, смеялись, обменивались историями. Никто не знал, что совсем недалеко от них несет по течению двух мертвецов. Эти небоскребы росли и росли. Чудовищный город счастливых людей, имеющих документы. Тысячи светящихся окон, за которыми никто не догадывался о нас, мертвецах. Звезды на небе и огни в окнах небоскребов, все мешалось в веселом празднике и нежно размазывалось туманом. Черт побери, почему бы нас не размазать по воде? Сколько можно мучиться? Великая, вечная мечта мертвецов: умереть окончательно, опуститься в омут, не видеть ничего, ничего не слышать…
– Смотри, смотри, Станислав! Какой огромный порт. Как в Нью-Йорке. Но это же не может быть Нью-Йорк?
– Не знаю, Пипип… – Станислав попробовал протереть глаза. – Это не Нью-Йорк, точно… Это даже не небоскребы… Это просто звезды, Пипип… Тебе снится порт, ничего такого тут совсем нет, мы в открытом море… Разве не чувствуешь этого по волнам?
Он не убедил меня.
Но отвязаться я не мог.
Если бы я отвязался, то поплыл бы к огням и добрался до счастливого берега.
Но я не смог отвязаться, сил на это не хватило. Я снова уснул и очнулся уже днем. Станислав смотрел на меня и давился так, будто хотел проглотить язык. Он смотрел на меня с ненавистью.
– Ты всегда врал Пипип… Ты всегда говорил, что вода на «Йорике» тухлая… А это была чистая чудесная вода… Лучше чем из святого источника…
– Я врал, врал… – попытался я успокоить его. – Вода на «Йорике» была чистая, ледяная… Аж скулы ломило, такая вкусная… И кофе было отличным… Совсем не жидким, правда?… Помнишь, какой вкусный кофе я приносил с камбуза?…
Станислав закрыл глаза.
– Уже без двадцати минут пять, Пипип… Почему ты не несешь кофе?… Давай неси его, а потом вывали золу за борт… Но сперва кофе… И завтрак… Вареная картошка, да? Копченая селедка… Не так уж и плохо… А кофе неси побольше, не жалей… И прихвати воды…
– Я бы принес, – прошептал я, – но у меня уже нет сил, Станислав… И я не смогу сегодня вывалить золу за борт… Тебе одному придется таскать кадушку…
Станислав что-то закричал.
Я не понял, что он кричит, потому что отворились сразу три топки и бешеным жаром меня опалило с ног до головы. Я побежал к вентиляционной шахте, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, но кочегар заорал: «Какого черта, Пипип! Захлопывай дверцы, давление в котлах падает!» Я вылил на раскаленный шлак воду, и кочегарку затянуло горячим паром. Я задыхался, я даже с ладони пробовал воду, которой мы гасили шипящий шлак. Она была невкусная и соленая, от нее саднило нёбо. Хорошо, что я снова уснул. Но тут снова распахнулись дверцы топок, меня опалило жаром. Я с трудом раскрыл глаза и увидел море в пенных гребнях. Везде волны. Только волны. И услышал крик Станислава:
– Смотри, это «Йорика»! Мы правда в порту, Пипип! Нас правда занесло в порт! Видишь, стоит голландец… На нем мы перехватим сигарет… Нет, лучше попросим ледяной воды! – Станислав рассмеялся и кулаком указал куда-то в пространство.
– Где ты видишь «Йорику»? – крикнул я.
– Какого черта, Пипип! Ты смеешься надо мной. Вон она, гром меня порази! Почему ты не несешь кофе? – Он опять и опять тыкал кулаком в пространство, но мне вдруг все стало безразлично. Что мне до кораблей мертвых? Но Станислав орал: – Давай торопись, Пипип! Мы упустим «Йорику». Видишь, она уже развела пары. Надо плыть к «Йорике». Какого черта ты не несешь кофе? Эй, на «Йорике»! – заорал он еще громче и со всех сил стал рвать непрочную бечевку. – Пипип, дай мне лопату, я разрублю бечеву, иначе мы не догоним «Йорику». Видишь, нам машут руками?
Он рванул еще раз, и бечева лопнула.
– Идем, Пипип! Ну же, освобождайся. Мы упустим «Йорику». А на ней сейчас дают чай и сладкие пироги. Ты что, не хочешь сладкого пирога?
И я вдруг увидел «Йорику».
Да это была она, Станислав не соврал.
Ему не приснилось. Я увидел тяжелые грязные обводы. Я узнал пятна краски и ржавчины, густо покрывавшие борта. И мостик, который на «Йорике» был нелепо сдвинут вперед и здорово отличал ее от всех других кораблей. Вода за кормой пенилась, хотя ход у «Йорики» никогда не был велик. Смена допивала чай и кофе, мы бы тоже могли заступить на вахту, чтобы согреться… Сливы в крахмальной жижице… Черт меня побери, так вкусно не готовят нигде… Я лихорадочно пытался развязать узел. Станислав помогал мне, но его все время относило от меня… Видимо, он сильно ударился, потому что по бледному лицу текла кровь. Ее смывало водой, но кровь тотчас снова заливала все лицо. Я рвался как бешеный. Я боялся, что «Йорика» бросит нас. Я искал нож или лопату, чтобы разрубить узел одним ударом, но ничего под рукой не было.
– Торопись, Пипип! Мы доплывем. Рви эту веревку!
Но сквозь порывы ветра что-то завизжало в тумане, как наша лебедка. Ужасно и страшно завизжало: «Это не „Йорика!” Это не „Йорика”. Это только свободное море, в котором вы все свободны!» И я сам ясно увидел, что ничего вокруг нет, только море и волны, только порывы ветра, несущие пену.
И крикнул:
– Лавски, не отвязывайся!
Он даже не посмотрел на меня.
– Лавски, остановись! Станислав, остановись, друг! Но он меня не услышал. Он крикнул, отталкиваясь от деревянных обломков:
– Я ухожу, Пипип. «Йорика» ждет. Не задерживайся!
И окончательно оттолкнулся от спасающего нас обломка. Нигде больше не было ни небоскребов, ни «Йорики», ни норвежца. Только волны. Никаких кораблей. Только угрюмое, холмистое море. Станислав пару раз взмахнул руками и исчез. Он не вынырнул. Он пропал во впадине между двумя волнами.
– Лавски!
Никто не откликнулся.
– Друг! Станислав! Он не ответил.
Я уже нигде его не видел.
Он не выплыл из-под тяжелых волн.
Он не попал на «Йорику». Ее здесь и не было. Здесь ничего не было. И он не выплыл. No, Sir! И это было очень странно. Это было непостижимо и не умещалось у меня в голове. Он ушел от меня. Он ушел в последнее, самое далекое свое плавание. Ему это удалось, его наконец-то приняли на борт приличного корабля. Но как такое могло произойти? Я не понимал. Ведь никаких документов! Ни паспорта, ни корабельной книжки! Он не выплыл, no, Sir! Великий Капитан принял его. Никто его не принимал, а Великий Капитан принял. Он поверил Станиславу и не стал требовать у него документов. «Поднимайся на борт, Станислав Козловский, – сказал Великий Капитан, прикладывая руку к фуражке. – На основании настоящих, а не придуманных законов я беру тебя в плавание. Ни слова о документах. Мне они не нужны. Отныне ты будешь плавать на почтенном и честном корабле. Спускайся в кубрик, там можно отдохнуть. Видишь, что написано над входом?»
И потрясенный Станислав прочел:
«Входящий сюда свободен от всех страданий».