Страница:
Потому я и говорю: если сталинская клика совершила на дипломатическом пути некоторое тактическое отступление (ничего другого ей в данный момент и не оставалось), то только для того, чтоб тем лучше подготовить стратегическое наступление. В этом и состоит дерзкое предупреждение насчет "ответственности" норвежского правительства".
Я просил адвоката копию этого письма переслать правительству, другую копию вручить печати. Таким образом, я хотел хоть отчасти затруднить инсценировку новых амальгам. Но находчивое
"социалистическое" (просят не забывать!) правительство конфисковало письмо по дороге к адвокату и не позволило ему даже снять копию для моего а,рхива. К счастью, у меня сохранился черновой набросок... Иногда я спрашиваю себя: кто играл за последние полгода в моей судьбе более отталкивающую роль: "вождь народов" Сталин или социалистический премьер Нигорсвольд?20 Не будем себе, однако, ломать голову над этим вопросом...
* * *
Инструкция мексиканскому консулу в Осло гласила: сообщить в дискретной форме Троцкому или его адвокату, что Троцкий может получить визу, если пожелает. Я заявил: немедленно и с благодарностью обращусь за визой, как только согласую с друзьями вопрос об условиях переезда. Правительство отказало в свидании с друзьями и получило визу само. Как? Об этом я узнаю только в Мексике. Но виза не действительна без моей подписи. Я дам ее, когда будут обеспечены мне и моей жене элементарные интересы при высадке. Мы не можем и не хотим очутиться на незнакомой нам пристани без друзей, без языка и вдобавок без денег (норвежское правительство не выдало нам наши деньги на руки, а обещало их переслать в Мексику). "Капитан сообщил обо всем этом нашему консулу в Тампико, -- ответил офицер,--но в таком случае мы и вопрос о револьверах отложим до завтра". Он взял со стола револьверы и разорвал уже выданную мною расписку [в их получении]. Маленькая буря в стакане воды, вернее, последний всплеск бурь в Осло и в Sundby... Капитан (формулировал с моей помощью телеграмму в Тампико. Посмотрим, что принесет завтрашний ответ.
8 января [1937 г.]
Из-за нездоровья пришлось прервать работу. Едем на Tampico. Положение с высадкой остается неопределенным. Об ответе норвежского консула нам ничего не говорят. В то же время танкер со вчерашнего вечера убавил ход, чтоб прибыть в Тампико не сегодня вечером, а завтра утром. Путь займет, следовательно, почти 21 сутки. При замедленном ходе танкер дрожит, точно от сдерживаемого нетерпения. Писать (трудно. Закончить работу придется уже на суше.
Только что приходил полицейский офицер. Правительство из Осло сообщает ему на основании американских газет, что из Соединенных Штатов прибывает в Мексику "один из друзей Троцкого, Новак21, для принятия мер личной безопасности". От консула в Тампико получено пока лишь предложение прибыть не вечером,
а утром. Полицейский выражает надежду, что все будет all right22... Воспользовавшись замедленным ходом судна, моряки спустили в воду большой крюк с мясной наживой для акулы.
Показания Троцкого об отбытии из Норвегии23
Мы с женой выехали из Норвегии, после 4-месячного интернирования, на танкере "Руфь". Организация поездки принадлежала норвежским властям. Подготовка была произведена в совершенной тайне. Норвежское правительство, насколько я понимаю, опасалось, как бы танкер не стал жертвой моих политических противников. Путешествие продолжалось почти 20 дней. Танкер шел без всякого груза, если не считать 2 000 тонн морской воды. Погода нам чрезвычайно благоприятствовала. Со стороны капитана танкера и всего вообще экипажа мы не встречали ничего, кроме внимания и доброжелательности. Им всем моя жена и я выражаем здесь искреннюю благодарность. Во время пути я получил от американских агентств и газет радиограммы с просьбой ответить на ряд вопросов. Я не мог, к сожалению, выполнить этой просьбы, так как норвежское правительство, считая себя призванным охранять Соединенные Штаты и другие страны от моих идей, отказало мне в праве пользоваться радио танкера. Я не мог даже снестись с американскими друзьями по чисто практическим вопросам самой поездки. Для контроля нас сопровождал старший полицейский офицер. Из Норвегии мы увезли чувства искренней симпатии и уважения к норвежскому народу. Что касается так называемого социалистического норвежского правительства, то единственным объяснением его поведения является дипломатическое и коммерческое давление извне. Является ли этот факт оправданным, я здесь говорить не буду. Я надеюсь высказаться по этому вопросу вскоре с необходимой подробностью. Официальным мотивом моего интернирования явилась моя открытая литературная деятельность за пределами Норвегии, в частности и в особенности моя статья о французских делах в нью-йоркском еженедельнике Nation Как это ни невероятно, но это так! Что касается моей жены, то она была интернирована даже без попытки объяснения.
Во время нашего заключения я особым исключительным законом лишен был права привлекать клеветников к судебной ответственности и вообще предпринимать какие бы то ни было шаги для опровержения чудовищных обвинений. К счастью, сын мой, Leon Sedoff, проживающий в Париже, успел выпустить за это время "Livre rouge sur proces de Moscou". Ha стр. 125 этой книжки собраны совершенно неопровержимые материалы для раскрытия московских фальсификаций.
Готовность мексиканского правительства предоставить нам право убежища мы встретили с тем большей благодарностью, что беспримерный образ действий норвежского правительства чрезвычайно затруднял получение визы в какой-либо другой стране. Мекси
жанское правительство может не сомневаться, что я ни в чем решительно не нарушу тех условий, которые мне поставлены и которые вполне совпадают с моими собственными намерениями: полное и абсолютное невмешательство в мексиканскую политику и столь же полное воздержание от каких бы то ни было актов, способных нарушить дружественные отношения Мексики с другими странами. Что касается моей литературной деятельности в мировой печати, всегда за моей подписью и ответственностью, то она нигде до сих пор не вызывала каких бы то ни было легальных -преследований. Не будет вызывать, надеюсь, и впредь.
За двадцать дней путешествия я привел в порядок те показания, какие я давал в течение четырех часов перед норвежским судом в качестве свидетеля по делу о ночном нападении группы норвежских фашистов на мои архивы (5 авг[уста] 1936 г.). Мои показания касались не только самого нападения, не только моей политической деятельности и причин и условий моего интернирования, но и московского процесса 16-ти (Зиновьев и др.) и выдвинутого против меня лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо. Я присоединил к этим показаниям, данным мною под судебной присягой, обширный комментарий, характеризующий подготовку последних московских процессов, личность главных подсудимых, методы извлечения добровольных признаний и т. д. Эта книжка, которая выйдет вскоре на разных языках24, облегчит, как я надеюсь, широким кругам читателей понимание того, где именно следует искать преступников: на скамьях обвиняемых или на скамьях обвинителей. Я всемерно подчеркиваю выдвинутое выдающимися и безупречными деятелями политики, науки и искусства разных стран требование о создании международной следственной комиссии для рассмотрения всех материалов и данных относительно последних советских процессов. В распоряжение такой комиссии я охотно предоставлю свои обширные архивные материалы.
Что касается моих дальнейших планов, то пока я могу сказать о них немногое. Я хочу ближе познакомиться с Мексикой, вообще с Латинской Америкой, так как в этой области мои познания особенно недостаточны. Я намерен возобновить свои занятия испанским языком, прерванные свыше 20 лет тому назад. Из литературных задач на первом месте стоит окончание биографии Ленина: "болезнь, затем интернирование прервали эту работу на полтора года. В нынешнем году я надеюсь закончить ее25.
Я покинул Европу, раздираемую ужасающими противоречиями и потрясаемую предчувствием новой войны. Этой всеобщей тревожностью объясняется возникновение бесчисленных панических и ложных слухов, распространяющихся по разным поводам, в том числе и по поводу меня. Мои враги искусно пользуются против меня этой атмосферой общей тревоги. Они продолжат, несомненно, свои усилия и в Новом Свете. На этот счет я не делаю себе ника-ких иллюзий. Моей защитой остается моя постоянная готовность
представить общественному мнению открытый отчет о моих взглядах, планах и действиях. Я твердо надеюсь на беспристрастие и: объективность лучшей части печати Нового Света.
По поводу смерти Льва Седова26
Рана еще слишком свежа, и мне трудно еще говорить, как о мертвом, о Льве Седове, который был мне не только сыном, но и лучшим другом. Но есть один вопрос, на который я обязан откликнуться немедленно: это вопрос о причинах его смерти. Должен сказать с самого начала, что в моем распоряжении нет никаких прямых данных, которые позволяли бы утверждать, что смерть Л. Седова есть дело рук ГПУ. В телеграммах, полученных моей женой и мною из Парижа от друзей, нет ничего больше того, что заключается в сообщениях телеграфных агентств. Но я хочу дать некоторые косвенные сведения, которые могут, однако, иметь серьезное значение для судебного следствия в Париже.
Неверно, будто сын страдал хронической болезнью кишеч
ника. Сообщение об этой болезни явилось для матери и для меня
полной неожиданностью.
Неверно, будто он тяжело болел в течение нескольких пос
ледних недель. В моих руках -- последнее полученное мною от не
го письмо, от 4 февраля. В письме, очень оптимистическом по тону,
ни слова не говорится о болезни. Из письма видно, наоборот, что
Л. Седов развивал в те дни очень большую активность, особенно
в связи с предстоящим процессом убийц Рейсса27 в Швейцарии, к
собирался продолжать ее.
Смерть Л. Седова последовала, видимо, в ночь с 15 на 16.
Между письмом и смертью протекло, таким образом, всего 11 дней.
Другими словами, заболевание имело полностью характер внезап
ности.
Нет, разумеется, основания сомневаться в беспристрастно
сти судебно-медицинской экспертизы, каковы бы ни были ее заклю
чения. Не будучи специалистом, я позволю себе, однако, указать
на одно важное обстоятельство: если допустить отравление, то
нужно помнить, что дело идет не об обыкновенных отравителях. В
распоряжении ГПУ имеются столь исключительные научные и
технические средства, что задача судебно-медицинской эксперти
зы может оказаться более чем трудной.
Каким образом ГПУ могло найти доступ к сыну? И здесь я
могу ответить только гипотетически. За последний период было
несколько случаев разрыва агентов ГПУ с Москвой. Все порывав
шие, естественно, искали связи с сыном, и он -- с тем мужеством,
которое отличало его во всех его действиях, -- всегда шел таким
свиданиям навстречу. Не было ли, в связи с этими разрывами, ка
кой-либо западни? Я могу только выдвинуть это предположение.
Проверить его должны другие.
6) Французская коммунистическая печать уделяла Льву Седову много внимания, разумеется, враждебного. Однако о смерти его ни одна из коммунистических газет не поместила ни строки (см. телеграммы из Парижа). Совершенно так же было и после убийства Игнатия Рейсса в Лозанне. Такого рода "осторожность" становится особенно многозначительной, если принять во внимание, что в острых для Москвы вопросах французская печать Коминтерна получает непосредственные инструкции от ГПУ через старого агента ГПУ Жака Дюкло и других.
Я ничего не утверждаю. Я только сообщаю факты и ставлю вопросы.
18 февраля, час пополудни, 1938 г.
Койоакан Л. Троцкий
Телеграмма для прессы28
Всем многочисленным друзьям, которые в течение этой черной недели поддержали нас своим сочувствием, мы выражаем самую глубокую и искреннюю благодарность.
23 февраля 1938 г. Наталья Седова
Койоакан Лев Троцкий
Процесс Бухарина
Мы живем с женой эти дни так же, как жили всегда, только под гнетом самой большой утраты, какую нам пришлось пережить. Рабочий день начинается с чтения телеграмм о московском процессе. Несмотря на все, мы не разучились ни изумляться, ни возмущаться. Я сажусь за писание очередных статей и заявлений. Жена и мои молодые сотрудники разыскивают материалы и документы. Почта приносит нам каждое утро многочисленные письма сочувствия со всех концов света. Не уменьшая нашего горя, письма дают нравственное удовлетворение. Звонки телефонов. Мои сотрудники записывают со слов журналистов последние новости о процессе. Мы переглядываемся с усталым изумлением по поводу показаний несчастных подсудимых. Мои статьи и заявления переводятся тем временем на иностранные языки. Каждая дата и цитата тщательно проверяются. Из Нью-Йорка прибывает по воздушной почте "Нью-Йорк Таймс". Мы читаем телеграммы из Москвы, уточняем детали в статьях. Наступает вечер. Статьи отправлены на телеграф. Отдых состоит в воспоминаниях о сыне, жизнь которого так неразрывно была связана с нашей жизнью за последние три десятилетия. Ночь и снова день. Нас поддерживает мысль, что мы продолжаем служить делу, которому служили всю жизнь.
8 марта 1938 г.
Этапы сталинской историографии29
1) 25 окт. 1918 г. -- статья Сталина. Смысл ее: не думайте, что
один Троцкий, и другие принимали участие.
2) Троцкий дрался хорошо, но дрались и другие.
;3) Никакой особой роли Троцкий не играл.
4) Троцкий был противником восстания (это последняя статья). Достоверность утверждений Сталина обратно пропорциональна квадрату времени.
Дополнительное заявление
Г-н судебный следователь!30
В дополнение к моему заявлению от 19 июля31 я имею честь присовокупить нижеследующие соображения:
Я советовался с компетентными врачами. Ни один из них не
может, разумеется, рискнуть противопоставить заочную эксперти
зу экспертизе высококвалифицированных французских специали
стов, оперировавших над трупом. Однако врачи, с которыми я со
вещался, единодушно находят, что ход болезни и причины смерти
не выяснены следствием с той необходимой полнотой, которой тре
буют исключительные обстоятельства данного дела.
Ярче всего неполнота следствия подтверждается поведением
хирурга, г-на Тальгеймера. Он отказался давать объяснения, со
славшись "а "профессиональную тайну". Закон дает такое право
врачу. Но закон не обязывает врача пользоваться этим правом.
Чтоб укрыться за профессиональную тайну, у врача должен быть,
в данном случае, налицо исключительный интерес. Каков же ин
терес г-на Тальгеймера? Не может быть и речи в данном случае
об охранении тайны самого врача. В чем же может состоять эта
тайна? У меня нет никакого основания подозревать г-на Тальгей
мера в преступных действиях. Но совершенно очевидно, что если
бы смерть Седова естественно и неизбежно вытекала из характера
его болезни, то у хирурга не могло бы быть ни малейшего интере
са или психологического побуждения отказываться от дачи необ
ходимых разъяснений. Укрываясь за профессиональную тайну, г-н
Тальгеймер говорит этим самым: в ходе болезни и в причинах
смерти есть особые обстоятельства, выяснению которых я не же
лаю содействовать. Никакого другого толкования поведению г-на
Тальгеймера дать нельзя. Рассуждая чисто логически, нельзя не
прийти к выводу, что к ссылке на профессиональную тайну врач
мог, в данных обстоятельствах, прибегнуть в одном из следующих
трех случаев:
а) если б он был заинтересован в сокрытии собственного преступления;
б) если б он был заинтересован в сокрытии собственной небрежности;
в) если б он был заинтересован в сокрытии преступления или небрежности своих коллег, сотрудников и прочее.
Демонстративное молчание г-на Тальгеймера само по себе уже указывает программу следствия: надо во что бы то ни стало раскрыть те обстоятельства, которые побудили хирурга укрыться за профессиональную тайну.
Неясными, недостаточными и отчасти противоречивыми яв
ляются показания владельца клиники д-ра Симкова. Знал или не
знал он, кто таков его пациент? Этот вопрос не раскрыт совер
шенно. Седов был принят в клинику под именем "Мартэн, фран
цузский инженер". Между тем д-р Симков разговаривал с Седовым
в клинике по-русски. Именно благодаря этому сиделка Эйсмон уз
нала, по ее словам, что Мартэн -- русский или владеющий русским
языком. Запись Седова под чужим именем была сделана, как от
мечают сами документы следствия, в целях безопасности. Знал ли
об этих целях д-р Симков? И если знал, то почему обращался к
больному по-русски в присутствии сиделки Эйсмонт? Если он де
лал это по неосторожности, то не проявил ли он ту же неосторож
ность и в других случаях?
Д-р Жирмунский, директор клиники, считался, по сведениям
полиции, "сочувствующим большевикам". Это в наши дни очень
определенная характеристика. Она означает: друг кремлевской
бюрократии и ее агентуры. Жирмунский заявил, что о действитель
ной личности больного он узнал только накануне его смерти от
г-жи Молинье. Если принять эти слова на веру, то придется заклю
чить, что г-н Симков, который предупредил по телефону Жирмун
ского о прибытии больного заранее, скрывал от своего ближайшего
сотрудника действительную личность "французского инженера
Мартэна". Вероятно ли это? При сестре Эйсмонт Симков, как уже
сказано, разговаривал с больным по-русски. Жирмунский знает
русский язык. Или же у Симкова были специальные причины осте
регаться Жирмунского? Какие именно?
"Сочувствующий большевикам" -- это очень определенная
характеристика. Следствие явно останавливается здесь на полдо
роге. В условиях русской эмиграции такое "сочувствие" не остает
ся, в наши дни, платоническим. "Сочувствующий" становится обыч
но во враждебное отношение к белой эмиграции. Из каких рядов
почерпал г-н Жирмунский своих клиентов? Общается ли он с кру
гами советского посольства, торгпредства и проч. ? Если да, то в
круг его клиентов входят, несомненно, наиболее ответственные
агенты ГПУ.
О политических симпатиях владельца клиники, г-на Симкова,
в документах не сказано почему-то ничего. Это серьезный пробел.
Тесное сотрудничество Симкова с Жирмунским заставляет пред
полагать, что и г-н Симков не враждебен советским кругам, и, воз
можно, имеет в этой среде связи. Какие именно?
Д-р Симков является сотрудником медицинского издания
"Эвр Ширужикаль Франко-Рюсс". Какой характер носит это из
дание: является ли оно делом блока французских врачей и совет
ского правительства, или же, наоборот, от имени русской медици
ны выступают белые эмигранты? Этот вопрос остался без всякого
освещения. Между тем не только полиция, но и младенцы знают,
что под прикрытием всякого рода медицинских, юридических, ли
тературных, пацифистских и иных организаций и изданий ГПУ
создает свои укрепленные пункты, которые служат ему, особенно
во Франции, для безнаказанного совершения преступлений.
Нельзя не упомянуть здесь об одном в высшей степени важ
ном обстоятельстве, на которое я позволяю себе обратить ваше осо
бое внимание, г-н судья. Г-н Симков имел, как известно, несчастье
потерять в этом году двух сыновей, ставших жертвой обвала. В тот
период, когда действительная судьба мальчиков оставалась еще
загадочной, г-н Симков в одном из интервью, данных им француз
ской печати, заявил, что если его сыновья похищены, то это могло
быть сделано только "троцкистами" как месть за смерть Седова.
Эта гипотеза поразила меня в свое время своей чудовищностью. Я
должен прямо сказать, что такое предположение могло прийти в
голову либо человеку, совесть которого не была вполне спокойна;
либо человеку, который вращается в смертельно враждебных мне
и Седову политических кругах, где агенты ГПУ могли прямо на
толкнуть мысль несчастного отца на фантастическое и возмутитель
ное предположение. Но если у г-на Симкова существуют дружест
венные отношения с теми кругами, которые систематически зани
маются физическим истреблением "троцкистов"", то нетрудно до
пустить и то, что эти дружественные отношения могли быть, и да
же без ведома г-на Симкова, использованы для преступления про
тив Седова.
В отношении персонала клиники, начиная с г-на Жирмунско
го, полицейское расследование неизменно повторяет формулу о
"непричастности" этих лиц к активной политической деятельности,
считая, видимо, что это обстоятельство освобождает от необходи
мости дальнейшего расследования. Такой взгляд является заведо
мо фальшивым. Дело идет вовсе не об открытой политической дея
тельности, а о выполнении наиболее секретных и преступных зада
ний ГПУ. Агенты такого рода, подобно военным шпионам, разу
меется, не могут компроментировать себя участием в агитации и
пр.; наоборот, в интересах конспирации они ведут в высшей степе
ни мирный образ жизни. Однообразные ссылки на "неучастие"
всех допрошенных в активной политической борьбе свидетельство
вали бы о чрезвычайной наивности полиции, если бы за ними не
скрывалось стремление уклониться от серьезного расследования.
10. Между тем, г-н судья, без очень серьезного, напряженного и
смелого расследования преступлений ГПУ раскрыть нельзя.
Для того, чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения, я вынужден привести здесь цитату из официозного советского журнала "Октябрь" от 3-го мар-тa этого года. Статья посвящена театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ Ягода. "Когда он оставался в своем кабинете, -- говорит советский журнал об Ягоде, -- один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них. Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет, распределял их между своими будущими жертвами"32. Ягода есть то лицо, которое организовало мою, моей жены и нашего сына высылку за границу; упомянутый выше в цитате Буланов сопровождал нас из Центральной Азии до Турции как представитель власти. Я не вхожу в обсуждение того, действительно ли Ягода и Буланов были повинны в тех преступлениях, в которых их сочли нужным официально обвинить. Я привел цитату лишь для того, чтоб охарактеризовать словами официозного издания обстановку, атмосферу и методы деятельности секретной агентуры Сталина. Нынешний начальник ГПУ Ежов33, прокурор Вышинский и их заграничные сотрудники нисколько, разумеется, не лучше Ягоды и Буланова.
Ягода довел до преждевременной смерти одну из моих до
черей, до самоубийства -- другую. Он арестовал двух моих зятей,
которые потом бесследно исчезли. ГПУ арестовало моего младше
го сына, Сергея, по невероятному обвинению в отравлении рабочих,
после чего арестованный исчез. ГПУ довело своими преследования
ми до самоубийства двух моих секретарей: Глазмана и Бутова, ко
торые предпочли смерть позорящим показаниям под диктовку Яго
ды. Два других моих русских секретаря, Познанский и Сермукс, бес
следно исчезли в Сибири. В Испании агентура ГПУ арестовала
моего бывшего секретаря, чехословацкого гражданина Эрвина
Вольфа34, который исчез бесследно. Совсем недавно ГПУ похити
ло во Франции другого моего бывшего секретаря Рудольфа Кле
мента. Найдет ли его французская полиция? Захочет ли она его
искать? Я позволяю себе в этом сомневаться. Приведенный выше
перечень жертв охватывает лишь наиболее мне близких людей. Я не
говорю о тысячах и десятках тысяч тех, которые погибают в СССР
от рук ГПУ в качестве "троцкистов".
В ряду врагов ГПУ и намеченных им жертв Лев Седов зани
мал первое место, рядом со мною. ГПУ не спускало с него глаз. В
течение по крайней мере двух лет бандиты ГПУ охотились за Се
довым во Франции как за дичью Факты эти незыблемо установле
ны в связи с делом об убийстве И. Рейсса. Можно ли допустить хоть
на минуту, что ГПУ потеряло Седова из виду во время его поме
щения в клинику и упустило исключительно благоприятный мо
мент? Допускать это органы следствия не имеют права.
Нельзя без возмущения читать, г-н судья, доклад судебной
полиции за подписями Hauret и Boilet. По поводу подготовки серив
покушений на жизнь Седова доклад говорит: "По-видимому, его политическая деятельность действительно составляла предмет достаточно тесного наблюдения со стороны его противников". Одна эта фраза выдает судебную полицию с головой?! Там, где дело идет о подготовке во Франции убийства Седова, французская полиция говорит о "достаточно тесном наблюдении со стороны анонимных противников" и прибавляет словечко "по-видимому". Г-н судья, полиция не хочет раскрытия истины, как она ее не раскрыла в деле похищения моих архивов, как она ничего не раскрыла в деле похищения Рудольфа Клемента. ГПУ имеет во французской полиции и над ней могущественных сообщников. Миллионы червонцев расходуются ежегодно на то, чтоб обеспечить безнаказанность сталинской мафии во Франции. К этому надо еще прибавить соображения "патриотического" и "дипломатического" порядка, которыми с удобством пользуются убийцы, состоящие на службе Сталина и орудующие в Париже как у себя дома. Вот почему следствие по делу о смерти Седова носило и носит фиктивный характер.
Я просил адвоката копию этого письма переслать правительству, другую копию вручить печати. Таким образом, я хотел хоть отчасти затруднить инсценировку новых амальгам. Но находчивое
"социалистическое" (просят не забывать!) правительство конфисковало письмо по дороге к адвокату и не позволило ему даже снять копию для моего а,рхива. К счастью, у меня сохранился черновой набросок... Иногда я спрашиваю себя: кто играл за последние полгода в моей судьбе более отталкивающую роль: "вождь народов" Сталин или социалистический премьер Нигорсвольд?20 Не будем себе, однако, ломать голову над этим вопросом...
* * *
Инструкция мексиканскому консулу в Осло гласила: сообщить в дискретной форме Троцкому или его адвокату, что Троцкий может получить визу, если пожелает. Я заявил: немедленно и с благодарностью обращусь за визой, как только согласую с друзьями вопрос об условиях переезда. Правительство отказало в свидании с друзьями и получило визу само. Как? Об этом я узнаю только в Мексике. Но виза не действительна без моей подписи. Я дам ее, когда будут обеспечены мне и моей жене элементарные интересы при высадке. Мы не можем и не хотим очутиться на незнакомой нам пристани без друзей, без языка и вдобавок без денег (норвежское правительство не выдало нам наши деньги на руки, а обещало их переслать в Мексику). "Капитан сообщил обо всем этом нашему консулу в Тампико, -- ответил офицер,--но в таком случае мы и вопрос о револьверах отложим до завтра". Он взял со стола револьверы и разорвал уже выданную мною расписку [в их получении]. Маленькая буря в стакане воды, вернее, последний всплеск бурь в Осло и в Sundby... Капитан (формулировал с моей помощью телеграмму в Тампико. Посмотрим, что принесет завтрашний ответ.
8 января [1937 г.]
Из-за нездоровья пришлось прервать работу. Едем на Tampico. Положение с высадкой остается неопределенным. Об ответе норвежского консула нам ничего не говорят. В то же время танкер со вчерашнего вечера убавил ход, чтоб прибыть в Тампико не сегодня вечером, а завтра утром. Путь займет, следовательно, почти 21 сутки. При замедленном ходе танкер дрожит, точно от сдерживаемого нетерпения. Писать (трудно. Закончить работу придется уже на суше.
Только что приходил полицейский офицер. Правительство из Осло сообщает ему на основании американских газет, что из Соединенных Штатов прибывает в Мексику "один из друзей Троцкого, Новак21, для принятия мер личной безопасности". От консула в Тампико получено пока лишь предложение прибыть не вечером,
а утром. Полицейский выражает надежду, что все будет all right22... Воспользовавшись замедленным ходом судна, моряки спустили в воду большой крюк с мясной наживой для акулы.
Показания Троцкого об отбытии из Норвегии23
Мы с женой выехали из Норвегии, после 4-месячного интернирования, на танкере "Руфь". Организация поездки принадлежала норвежским властям. Подготовка была произведена в совершенной тайне. Норвежское правительство, насколько я понимаю, опасалось, как бы танкер не стал жертвой моих политических противников. Путешествие продолжалось почти 20 дней. Танкер шел без всякого груза, если не считать 2 000 тонн морской воды. Погода нам чрезвычайно благоприятствовала. Со стороны капитана танкера и всего вообще экипажа мы не встречали ничего, кроме внимания и доброжелательности. Им всем моя жена и я выражаем здесь искреннюю благодарность. Во время пути я получил от американских агентств и газет радиограммы с просьбой ответить на ряд вопросов. Я не мог, к сожалению, выполнить этой просьбы, так как норвежское правительство, считая себя призванным охранять Соединенные Штаты и другие страны от моих идей, отказало мне в праве пользоваться радио танкера. Я не мог даже снестись с американскими друзьями по чисто практическим вопросам самой поездки. Для контроля нас сопровождал старший полицейский офицер. Из Норвегии мы увезли чувства искренней симпатии и уважения к норвежскому народу. Что касается так называемого социалистического норвежского правительства, то единственным объяснением его поведения является дипломатическое и коммерческое давление извне. Является ли этот факт оправданным, я здесь говорить не буду. Я надеюсь высказаться по этому вопросу вскоре с необходимой подробностью. Официальным мотивом моего интернирования явилась моя открытая литературная деятельность за пределами Норвегии, в частности и в особенности моя статья о французских делах в нью-йоркском еженедельнике Nation Как это ни невероятно, но это так! Что касается моей жены, то она была интернирована даже без попытки объяснения.
Во время нашего заключения я особым исключительным законом лишен был права привлекать клеветников к судебной ответственности и вообще предпринимать какие бы то ни было шаги для опровержения чудовищных обвинений. К счастью, сын мой, Leon Sedoff, проживающий в Париже, успел выпустить за это время "Livre rouge sur proces de Moscou". Ha стр. 125 этой книжки собраны совершенно неопровержимые материалы для раскрытия московских фальсификаций.
Готовность мексиканского правительства предоставить нам право убежища мы встретили с тем большей благодарностью, что беспримерный образ действий норвежского правительства чрезвычайно затруднял получение визы в какой-либо другой стране. Мекси
жанское правительство может не сомневаться, что я ни в чем решительно не нарушу тех условий, которые мне поставлены и которые вполне совпадают с моими собственными намерениями: полное и абсолютное невмешательство в мексиканскую политику и столь же полное воздержание от каких бы то ни было актов, способных нарушить дружественные отношения Мексики с другими странами. Что касается моей литературной деятельности в мировой печати, всегда за моей подписью и ответственностью, то она нигде до сих пор не вызывала каких бы то ни было легальных -преследований. Не будет вызывать, надеюсь, и впредь.
За двадцать дней путешествия я привел в порядок те показания, какие я давал в течение четырех часов перед норвежским судом в качестве свидетеля по делу о ночном нападении группы норвежских фашистов на мои архивы (5 авг[уста] 1936 г.). Мои показания касались не только самого нападения, не только моей политической деятельности и причин и условий моего интернирования, но и московского процесса 16-ти (Зиновьев и др.) и выдвинутого против меня лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо. Я присоединил к этим показаниям, данным мною под судебной присягой, обширный комментарий, характеризующий подготовку последних московских процессов, личность главных подсудимых, методы извлечения добровольных признаний и т. д. Эта книжка, которая выйдет вскоре на разных языках24, облегчит, как я надеюсь, широким кругам читателей понимание того, где именно следует искать преступников: на скамьях обвиняемых или на скамьях обвинителей. Я всемерно подчеркиваю выдвинутое выдающимися и безупречными деятелями политики, науки и искусства разных стран требование о создании международной следственной комиссии для рассмотрения всех материалов и данных относительно последних советских процессов. В распоряжение такой комиссии я охотно предоставлю свои обширные архивные материалы.
Что касается моих дальнейших планов, то пока я могу сказать о них немногое. Я хочу ближе познакомиться с Мексикой, вообще с Латинской Америкой, так как в этой области мои познания особенно недостаточны. Я намерен возобновить свои занятия испанским языком, прерванные свыше 20 лет тому назад. Из литературных задач на первом месте стоит окончание биографии Ленина: "болезнь, затем интернирование прервали эту работу на полтора года. В нынешнем году я надеюсь закончить ее25.
Я покинул Европу, раздираемую ужасающими противоречиями и потрясаемую предчувствием новой войны. Этой всеобщей тревожностью объясняется возникновение бесчисленных панических и ложных слухов, распространяющихся по разным поводам, в том числе и по поводу меня. Мои враги искусно пользуются против меня этой атмосферой общей тревоги. Они продолжат, несомненно, свои усилия и в Новом Свете. На этот счет я не делаю себе ника-ких иллюзий. Моей защитой остается моя постоянная готовность
представить общественному мнению открытый отчет о моих взглядах, планах и действиях. Я твердо надеюсь на беспристрастие и: объективность лучшей части печати Нового Света.
По поводу смерти Льва Седова26
Рана еще слишком свежа, и мне трудно еще говорить, как о мертвом, о Льве Седове, который был мне не только сыном, но и лучшим другом. Но есть один вопрос, на который я обязан откликнуться немедленно: это вопрос о причинах его смерти. Должен сказать с самого начала, что в моем распоряжении нет никаких прямых данных, которые позволяли бы утверждать, что смерть Л. Седова есть дело рук ГПУ. В телеграммах, полученных моей женой и мною из Парижа от друзей, нет ничего больше того, что заключается в сообщениях телеграфных агентств. Но я хочу дать некоторые косвенные сведения, которые могут, однако, иметь серьезное значение для судебного следствия в Париже.
Неверно, будто сын страдал хронической болезнью кишеч
ника. Сообщение об этой болезни явилось для матери и для меня
полной неожиданностью.
Неверно, будто он тяжело болел в течение нескольких пос
ледних недель. В моих руках -- последнее полученное мною от не
го письмо, от 4 февраля. В письме, очень оптимистическом по тону,
ни слова не говорится о болезни. Из письма видно, наоборот, что
Л. Седов развивал в те дни очень большую активность, особенно
в связи с предстоящим процессом убийц Рейсса27 в Швейцарии, к
собирался продолжать ее.
Смерть Л. Седова последовала, видимо, в ночь с 15 на 16.
Между письмом и смертью протекло, таким образом, всего 11 дней.
Другими словами, заболевание имело полностью характер внезап
ности.
Нет, разумеется, основания сомневаться в беспристрастно
сти судебно-медицинской экспертизы, каковы бы ни были ее заклю
чения. Не будучи специалистом, я позволю себе, однако, указать
на одно важное обстоятельство: если допустить отравление, то
нужно помнить, что дело идет не об обыкновенных отравителях. В
распоряжении ГПУ имеются столь исключительные научные и
технические средства, что задача судебно-медицинской эксперти
зы может оказаться более чем трудной.
Каким образом ГПУ могло найти доступ к сыну? И здесь я
могу ответить только гипотетически. За последний период было
несколько случаев разрыва агентов ГПУ с Москвой. Все порывав
шие, естественно, искали связи с сыном, и он -- с тем мужеством,
которое отличало его во всех его действиях, -- всегда шел таким
свиданиям навстречу. Не было ли, в связи с этими разрывами, ка
кой-либо западни? Я могу только выдвинуть это предположение.
Проверить его должны другие.
6) Французская коммунистическая печать уделяла Льву Седову много внимания, разумеется, враждебного. Однако о смерти его ни одна из коммунистических газет не поместила ни строки (см. телеграммы из Парижа). Совершенно так же было и после убийства Игнатия Рейсса в Лозанне. Такого рода "осторожность" становится особенно многозначительной, если принять во внимание, что в острых для Москвы вопросах французская печать Коминтерна получает непосредственные инструкции от ГПУ через старого агента ГПУ Жака Дюкло и других.
Я ничего не утверждаю. Я только сообщаю факты и ставлю вопросы.
18 февраля, час пополудни, 1938 г.
Койоакан Л. Троцкий
Телеграмма для прессы28
Всем многочисленным друзьям, которые в течение этой черной недели поддержали нас своим сочувствием, мы выражаем самую глубокую и искреннюю благодарность.
23 февраля 1938 г. Наталья Седова
Койоакан Лев Троцкий
Процесс Бухарина
Мы живем с женой эти дни так же, как жили всегда, только под гнетом самой большой утраты, какую нам пришлось пережить. Рабочий день начинается с чтения телеграмм о московском процессе. Несмотря на все, мы не разучились ни изумляться, ни возмущаться. Я сажусь за писание очередных статей и заявлений. Жена и мои молодые сотрудники разыскивают материалы и документы. Почта приносит нам каждое утро многочисленные письма сочувствия со всех концов света. Не уменьшая нашего горя, письма дают нравственное удовлетворение. Звонки телефонов. Мои сотрудники записывают со слов журналистов последние новости о процессе. Мы переглядываемся с усталым изумлением по поводу показаний несчастных подсудимых. Мои статьи и заявления переводятся тем временем на иностранные языки. Каждая дата и цитата тщательно проверяются. Из Нью-Йорка прибывает по воздушной почте "Нью-Йорк Таймс". Мы читаем телеграммы из Москвы, уточняем детали в статьях. Наступает вечер. Статьи отправлены на телеграф. Отдых состоит в воспоминаниях о сыне, жизнь которого так неразрывно была связана с нашей жизнью за последние три десятилетия. Ночь и снова день. Нас поддерживает мысль, что мы продолжаем служить делу, которому служили всю жизнь.
8 марта 1938 г.
Этапы сталинской историографии29
1) 25 окт. 1918 г. -- статья Сталина. Смысл ее: не думайте, что
один Троцкий, и другие принимали участие.
2) Троцкий дрался хорошо, но дрались и другие.
;3) Никакой особой роли Троцкий не играл.
4) Троцкий был противником восстания (это последняя статья). Достоверность утверждений Сталина обратно пропорциональна квадрату времени.
Дополнительное заявление
Г-н судебный следователь!30
В дополнение к моему заявлению от 19 июля31 я имею честь присовокупить нижеследующие соображения:
Я советовался с компетентными врачами. Ни один из них не
может, разумеется, рискнуть противопоставить заочную эксперти
зу экспертизе высококвалифицированных французских специали
стов, оперировавших над трупом. Однако врачи, с которыми я со
вещался, единодушно находят, что ход болезни и причины смерти
не выяснены следствием с той необходимой полнотой, которой тре
буют исключительные обстоятельства данного дела.
Ярче всего неполнота следствия подтверждается поведением
хирурга, г-на Тальгеймера. Он отказался давать объяснения, со
славшись "а "профессиональную тайну". Закон дает такое право
врачу. Но закон не обязывает врача пользоваться этим правом.
Чтоб укрыться за профессиональную тайну, у врача должен быть,
в данном случае, налицо исключительный интерес. Каков же ин
терес г-на Тальгеймера? Не может быть и речи в данном случае
об охранении тайны самого врача. В чем же может состоять эта
тайна? У меня нет никакого основания подозревать г-на Тальгей
мера в преступных действиях. Но совершенно очевидно, что если
бы смерть Седова естественно и неизбежно вытекала из характера
его болезни, то у хирурга не могло бы быть ни малейшего интере
са или психологического побуждения отказываться от дачи необ
ходимых разъяснений. Укрываясь за профессиональную тайну, г-н
Тальгеймер говорит этим самым: в ходе болезни и в причинах
смерти есть особые обстоятельства, выяснению которых я не же
лаю содействовать. Никакого другого толкования поведению г-на
Тальгеймера дать нельзя. Рассуждая чисто логически, нельзя не
прийти к выводу, что к ссылке на профессиональную тайну врач
мог, в данных обстоятельствах, прибегнуть в одном из следующих
трех случаев:
а) если б он был заинтересован в сокрытии собственного преступления;
б) если б он был заинтересован в сокрытии собственной небрежности;
в) если б он был заинтересован в сокрытии преступления или небрежности своих коллег, сотрудников и прочее.
Демонстративное молчание г-на Тальгеймера само по себе уже указывает программу следствия: надо во что бы то ни стало раскрыть те обстоятельства, которые побудили хирурга укрыться за профессиональную тайну.
Неясными, недостаточными и отчасти противоречивыми яв
ляются показания владельца клиники д-ра Симкова. Знал или не
знал он, кто таков его пациент? Этот вопрос не раскрыт совер
шенно. Седов был принят в клинику под именем "Мартэн, фран
цузский инженер". Между тем д-р Симков разговаривал с Седовым
в клинике по-русски. Именно благодаря этому сиделка Эйсмон уз
нала, по ее словам, что Мартэн -- русский или владеющий русским
языком. Запись Седова под чужим именем была сделана, как от
мечают сами документы следствия, в целях безопасности. Знал ли
об этих целях д-р Симков? И если знал, то почему обращался к
больному по-русски в присутствии сиделки Эйсмонт? Если он де
лал это по неосторожности, то не проявил ли он ту же неосторож
ность и в других случаях?
Д-р Жирмунский, директор клиники, считался, по сведениям
полиции, "сочувствующим большевикам". Это в наши дни очень
определенная характеристика. Она означает: друг кремлевской
бюрократии и ее агентуры. Жирмунский заявил, что о действитель
ной личности больного он узнал только накануне его смерти от
г-жи Молинье. Если принять эти слова на веру, то придется заклю
чить, что г-н Симков, который предупредил по телефону Жирмун
ского о прибытии больного заранее, скрывал от своего ближайшего
сотрудника действительную личность "французского инженера
Мартэна". Вероятно ли это? При сестре Эйсмонт Симков, как уже
сказано, разговаривал с больным по-русски. Жирмунский знает
русский язык. Или же у Симкова были специальные причины осте
регаться Жирмунского? Какие именно?
"Сочувствующий большевикам" -- это очень определенная
характеристика. Следствие явно останавливается здесь на полдо
роге. В условиях русской эмиграции такое "сочувствие" не остает
ся, в наши дни, платоническим. "Сочувствующий" становится обыч
но во враждебное отношение к белой эмиграции. Из каких рядов
почерпал г-н Жирмунский своих клиентов? Общается ли он с кру
гами советского посольства, торгпредства и проч. ? Если да, то в
круг его клиентов входят, несомненно, наиболее ответственные
агенты ГПУ.
О политических симпатиях владельца клиники, г-на Симкова,
в документах не сказано почему-то ничего. Это серьезный пробел.
Тесное сотрудничество Симкова с Жирмунским заставляет пред
полагать, что и г-н Симков не враждебен советским кругам, и, воз
можно, имеет в этой среде связи. Какие именно?
Д-р Симков является сотрудником медицинского издания
"Эвр Ширужикаль Франко-Рюсс". Какой характер носит это из
дание: является ли оно делом блока французских врачей и совет
ского правительства, или же, наоборот, от имени русской медици
ны выступают белые эмигранты? Этот вопрос остался без всякого
освещения. Между тем не только полиция, но и младенцы знают,
что под прикрытием всякого рода медицинских, юридических, ли
тературных, пацифистских и иных организаций и изданий ГПУ
создает свои укрепленные пункты, которые служат ему, особенно
во Франции, для безнаказанного совершения преступлений.
Нельзя не упомянуть здесь об одном в высшей степени важ
ном обстоятельстве, на которое я позволяю себе обратить ваше осо
бое внимание, г-н судья. Г-н Симков имел, как известно, несчастье
потерять в этом году двух сыновей, ставших жертвой обвала. В тот
период, когда действительная судьба мальчиков оставалась еще
загадочной, г-н Симков в одном из интервью, данных им француз
ской печати, заявил, что если его сыновья похищены, то это могло
быть сделано только "троцкистами" как месть за смерть Седова.
Эта гипотеза поразила меня в свое время своей чудовищностью. Я
должен прямо сказать, что такое предположение могло прийти в
голову либо человеку, совесть которого не была вполне спокойна;
либо человеку, который вращается в смертельно враждебных мне
и Седову политических кругах, где агенты ГПУ могли прямо на
толкнуть мысль несчастного отца на фантастическое и возмутитель
ное предположение. Но если у г-на Симкова существуют дружест
венные отношения с теми кругами, которые систематически зани
маются физическим истреблением "троцкистов"", то нетрудно до
пустить и то, что эти дружественные отношения могли быть, и да
же без ведома г-на Симкова, использованы для преступления про
тив Седова.
В отношении персонала клиники, начиная с г-на Жирмунско
го, полицейское расследование неизменно повторяет формулу о
"непричастности" этих лиц к активной политической деятельности,
считая, видимо, что это обстоятельство освобождает от необходи
мости дальнейшего расследования. Такой взгляд является заведо
мо фальшивым. Дело идет вовсе не об открытой политической дея
тельности, а о выполнении наиболее секретных и преступных зада
ний ГПУ. Агенты такого рода, подобно военным шпионам, разу
меется, не могут компроментировать себя участием в агитации и
пр.; наоборот, в интересах конспирации они ведут в высшей степе
ни мирный образ жизни. Однообразные ссылки на "неучастие"
всех допрошенных в активной политической борьбе свидетельство
вали бы о чрезвычайной наивности полиции, если бы за ними не
скрывалось стремление уклониться от серьезного расследования.
10. Между тем, г-н судья, без очень серьезного, напряженного и
смелого расследования преступлений ГПУ раскрыть нельзя.
Для того, чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения, я вынужден привести здесь цитату из официозного советского журнала "Октябрь" от 3-го мар-тa этого года. Статья посвящена театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ Ягода. "Когда он оставался в своем кабинете, -- говорит советский журнал об Ягоде, -- один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них. Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет, распределял их между своими будущими жертвами"32. Ягода есть то лицо, которое организовало мою, моей жены и нашего сына высылку за границу; упомянутый выше в цитате Буланов сопровождал нас из Центральной Азии до Турции как представитель власти. Я не вхожу в обсуждение того, действительно ли Ягода и Буланов были повинны в тех преступлениях, в которых их сочли нужным официально обвинить. Я привел цитату лишь для того, чтоб охарактеризовать словами официозного издания обстановку, атмосферу и методы деятельности секретной агентуры Сталина. Нынешний начальник ГПУ Ежов33, прокурор Вышинский и их заграничные сотрудники нисколько, разумеется, не лучше Ягоды и Буланова.
Ягода довел до преждевременной смерти одну из моих до
черей, до самоубийства -- другую. Он арестовал двух моих зятей,
которые потом бесследно исчезли. ГПУ арестовало моего младше
го сына, Сергея, по невероятному обвинению в отравлении рабочих,
после чего арестованный исчез. ГПУ довело своими преследования
ми до самоубийства двух моих секретарей: Глазмана и Бутова, ко
торые предпочли смерть позорящим показаниям под диктовку Яго
ды. Два других моих русских секретаря, Познанский и Сермукс, бес
следно исчезли в Сибири. В Испании агентура ГПУ арестовала
моего бывшего секретаря, чехословацкого гражданина Эрвина
Вольфа34, который исчез бесследно. Совсем недавно ГПУ похити
ло во Франции другого моего бывшего секретаря Рудольфа Кле
мента. Найдет ли его французская полиция? Захочет ли она его
искать? Я позволяю себе в этом сомневаться. Приведенный выше
перечень жертв охватывает лишь наиболее мне близких людей. Я не
говорю о тысячах и десятках тысяч тех, которые погибают в СССР
от рук ГПУ в качестве "троцкистов".
В ряду врагов ГПУ и намеченных им жертв Лев Седов зани
мал первое место, рядом со мною. ГПУ не спускало с него глаз. В
течение по крайней мере двух лет бандиты ГПУ охотились за Се
довым во Франции как за дичью Факты эти незыблемо установле
ны в связи с делом об убийстве И. Рейсса. Можно ли допустить хоть
на минуту, что ГПУ потеряло Седова из виду во время его поме
щения в клинику и упустило исключительно благоприятный мо
мент? Допускать это органы следствия не имеют права.
Нельзя без возмущения читать, г-н судья, доклад судебной
полиции за подписями Hauret и Boilet. По поводу подготовки серив
покушений на жизнь Седова доклад говорит: "По-видимому, его политическая деятельность действительно составляла предмет достаточно тесного наблюдения со стороны его противников". Одна эта фраза выдает судебную полицию с головой?! Там, где дело идет о подготовке во Франции убийства Седова, французская полиция говорит о "достаточно тесном наблюдении со стороны анонимных противников" и прибавляет словечко "по-видимому". Г-н судья, полиция не хочет раскрытия истины, как она ее не раскрыла в деле похищения моих архивов, как она ничего не раскрыла в деле похищения Рудольфа Клемента. ГПУ имеет во французской полиции и над ней могущественных сообщников. Миллионы червонцев расходуются ежегодно на то, чтоб обеспечить безнаказанность сталинской мафии во Франции. К этому надо еще прибавить соображения "патриотического" и "дипломатического" порядка, которыми с удобством пользуются убийцы, состоящие на службе Сталина и орудующие в Париже как у себя дома. Вот почему следствие по делу о смерти Седова носило и носит фиктивный характер.