– Догадайся с трех нот, ты же самый башковитый, – ответил Кот.
– Что я тебе, гадалка с Киевского вокзала? Рожа у меня не цыганская, чтобы отгадывать и загадывать.
– Бука исчез куда-то, – Кот прикурил сигарету. – А эти придурки, как ты уже догадался, не его лучшие приятели. Кредиторы наезжают. Пришли за бабками, на которые их Бука якобы опустил. Что-то тут не по масти. Бука всегда платил по долгам. Мог задержать долг – это у него запросто, но кинуть людей… Нет, сомнительно.
– А где тут хату можно снять? – спросил Рама, выруливая из тесного пространства двора. – Куда хоть поворачивать?
– Сейчас налево, – ответил Кот. – Поедем на рынок. Там вечно толкаются всякие бабы, старухи, которые сдают углы или комнаты. Тут не Москва, на жилье цены копеечные. Что-нибудь подберем даже на ту мелочь, что в кармане звенит.
* * *
Кот, проспав все утро, открыл глаза: ходики на стене отстукивали двенадцатый час дня. Перевернувшись на спину, с удивлением обнаружил, что он, накрывшись тяжелым ватным одеялом, лежит на какой-то дерюге, расстеленной на полу. Под головой подушка, старая истончавшая наволочка набита истлевшей соломой. Кот уставился в серый потолок, стараясь сообразить, где он находится и как сюда попал.
Большая комната, провонявшая вековой пылью и мышами, обставлена какой-то рухлядью со свалки. Вместо люстры с потолка на длинном шнуре свисала прозрачная груша стосвечовой лампочки. На стене розовая чаша светильника, похожая на крепкие девичьи ягодицы. Напротив двустворчатый шкаф с оторванной дверцей. Дверь в комнату прикрыта, по белой краске кто-то написал толстым фломастером пару коротких ругательств и поверху нарисовал акт совокупления женщины с обезьяной. При более внимательном рассмотрении обезьяной оказался мужчина, с ног до головы заросший густыми волосами. Сделав это открытие, Кот вздохнул и сел на подстилке.
Оказывается, он заснул, не стянув с себя ни штанов, ни даже носков. Под радиатором отопления валялись три пустые бутылки из-под водки, пара консервных жестянок, вылизанных хлебной коркой, и сухой хвостик колбасы. Напротив Кота на продавленном диване дремал Димон Ошпаренный. Видимо, ночью он сбросил с себя повязку, и теперь пропитанные сукровицей ржавые бинты валялись в миске, закрывая собой недоеденные пельмени. Димон чуть слышно застонал и отвернулся к стене. Но тут же беспокойно заворочался и проснулся.
– Кот, это ты? – спросил Димон.
– Нет, не я. Фея крестная.
– Сколько же мы вчера выжрали?
– Вижу только три пустые посудины, – ответил Кот, продолжая изучать незнакомый интерьер. – Плюс одна пивная.
– Остальные бутылки Килла и Петруха вынесли, – сказал Димон. – А эти почему-то оставили.
– А где они?
– За пивом пошли. И еще чего-нибудь прицепят к пиву.
В дальнем углу на исцарапанной гвоздем бельевой тумбочке тускло светился экран черно-белого телевизора. Вдоль и поперек бегали полосы, мерцала серая рябь, сквозь которую проступала далекая фигура диктора, видно, крутили новости. Допотопный телевизор, пожалуй, единственный предмет роскоши в этой крысиной норе. Но вместо человеческой речи из динамика выходил лишь треск и змеиное шипение. В ближнем углу сломанная стиральная машина, в барабан которой, судя по чудесному аромату, теперь сваливали табачный пепел и окурки. Как в помойное ведро.
Сквозь немытые стекла окон пробивался тусклый свет серого дня, больше похожего на вечер. На полу мятые тряпки, заляпанные то ли краской, то ли чьей-то кровью, мужские носки и заржавевшая килограммовая гирька от весов.
– Господи, – Костян согнул колени, обхватил ладонями тяжелую башку. – Как мы оказались в этой помойке?
– А ты чего, совсем ни хрена не помнишь? – Ошпаренный, перевернувшись набок, взял с пола сигаретную пачку и зажигалку, пустил в потолок струю дыма. – Вчера натурально подъезжаем к колхозному рынку, где трется вся эта сволочь. Ну, которые квартиры и комнаты сдают. Подваливает к нам такая благообразная бабка. Седая, на носу очки и пальто без дырок, только воротник моль подчистую съела. Короче, внушает доверие. Спереди бабка мясистая, а сзади оказалась говнистая. Говорит, квартира у меня, хоть табличку вешай: «образцовое жилище». Ну, мы приперли сюда…
– Да, да, помню, – тяжело вздохнул Кот. – Все помню.
Он поднялся, пинком ноги открыл дверь, прошел в ванную комнату. Из-под ноги, тонко пискнув, выскочила мышь и нырнула под гнилую половицу. Стянув через голову свитер, Костян повесил его на гвоздь, пустил воду из крана. Нашел продолговатый обмылок и, склонившись над проржавевшей ванной, плеснул на грудь пригоршню холодной воды.
Все так и было, как рассказывает Димон. Приехали сюда, на дальнюю городскую окраину, к шлакоблочному дому с обвалившимися углами, по темной лестнице поднялись на последний третий этаж. Кот и Рама, осмотрев однокомнатную берлогу, выразительно переглянулись и выругались по очереди. Только время потеряли, проездили попусту. Сюда свиней надо пускать, не людей. «А чего вы? – вдруг завелся Килла. – Нормальная хата. У моего бати на кордоне не чище, чем тут. И ничего, живет человек. Годами. А нам, может, всего неделю перекантоваться». «Пошел ты со своими советами, – сказал Рама. – Если тебя слушать, впору жить в выгребной яме. И питаться говном».
Старуха, наблюдавшая за перебранкой, прижимала руки к груди и все повторяла: «Господи, ребятки мои дорогие… Я сбавлю, сынки. Я сбавлю. Ну, жил тут один паразит, алкаш чертов, все загадил. А убраться толком у меня сил нету». «Ладно», – сказал Костян. Отсчитал деньги, забрал ключи и, проводив старуху до двери, вернулся. «Поворачивать оглобли обратно к рынку уже поздно, – сказал он. – Там все уже разошлись. А ночевать на лавочке в сквере слишком холодно». «Другое дело, – обрадовался Килла и протянул лапу. – Костян, отстегни немного. Надо прописку отметить». Через полчаса вернулся с водкой и консервами.
* * *
Костян растерся полотенцем, похожим на половую тряпку, и вернулся в комнату. На полу сидели вернувшиеся из магазина Петя Рама и Килла. Расстелив газету, порубали колбасу и хлеб, поставили рюмашки.
– Бациллистая закуска, но выбирать не из чего, тут не «Националь», – сказал Килла. – Кот, присоединяйся. Рама, плесни ему ваксы.
Кот присел на свою дерюгу, взял из рук Рамы рюмку и вылил водку в горло. Пойло не пошло. Водяра отдавала древесными опилками, а не хлебным духом. И настроение совсем не то, чтобы накачиваться с утра пораньше. Килла хмурился, протягивая лапу, постукивал по телевизору, на минуту изображение возникало на экране и снова исчезало. Рама, вытянувшись на полу, положил на грудь стопку старых, пожелтевших от времени писем, перехваченных ленточкой. Он вынимал из стопки очередное письмо, пробегал взглядом строчки, хмыкал и чему-то улыбался.
– Ну и дыра, – вздыхал Килла. – Пожрать негде по-человечески. Только эта колбаса из собачатины. Весь ассортимент.
– Тебе еще вчера тут нравилось, – усмехнулся Кот.
– А вот теперь разонравилось.
– А ты чего, на курорт прибыл? – Рама, собрав чужие письма в стопку, забросил их под тумбочку. – На отдых? Ты чего думал, тут санаторий с усиленным питанием?
– Я вообще ни хрена не думал. Заруби себе это хоть на носу, хоть на члене.
Рама налил водки, протянул стакан Коту, но тот отрицательно помотал головой.
– Надоели мне ваши говнотерки, – сказал он.
– Говнотерки, – передразнил Килла.
– Пойду пройдусь. Подумаю, как быть.
Кот натянул ботинки, схватил куртку и вышел из комнаты.
– Давай, давай, – вслед ему крикнул Килла. – Ты же у нас мозг. Завез в какую-то жопу. Теперь думай, как вылезать из нее. Какой же ты тупой. Нет, не могу смотреть на все это говно.
– Заткнись ты, – проворчал Рама.
Но Килла не хотел успокаиваться.
– Если будешь слишком много думать, мозги встанут раком, – крикнул он. – Мыслитель. Лошади пусть думают, ты соображай!
– Да чего ты гонишь порожняк? – Рама терял терпение. – Откуда Кот знал, что все так получится?
– А кто знал, бля? – Килла махнул рукой, едва не опрокинув бутылку. – Гасимся тут, как мыши.
– Чего ты предлагаешь? – Рама тоже начинал злиться. – Обратно в Москву мотнуть?
Килла повернулся к Ошпаренному, неподвижно лежавшему на диване.
– Нет, Димон, ты мне объясни, как можно из-за этой фигни в такой замес попасть?
Оттолкнувшись локтем, Димон приподнялся на диване и неизвестно кому погрозил кулаком.
– А чего бы ты делал, Леха? – он шмыгнул носом, потянулся за сигаретой, задымив, снова повалился спиной на диван. – Тебя подрезают. Выходят пятеро лбов. Вырубают ударом исподтишка. Я очнулся на асфальте. Смотрю вокруг: ни мерина, ни ключей. Ничего, бля… Ну и к кому мне надо было идти?
– Все правильно, – кивнул Рама. – Правильно сделал.
Ошпаренный снова привстал, рванул рубашку на груди, словно хотел разодрать ее до пупа.
– Да если бы я знал, что такая херня вылезет… Да хрен бы с ним, с этим мерсом. Пропади он пропадом.
– Ладно, Димон, не заводись, – сказал Килла. – Да я за твой мерс еще десятерых таких уродов положу. Нормальный у тебя такой мерс. Был.
Помолчал минуту и шлепнул ладонью по колену Рамы.
– Петруха, а поедем телок снимем? Чего дома сидеть?
– Поехали, – пожал плечами Рама.
Ошпаренный, сунув в рот таблетку обезболивающего, запил ее глотком пива и отвернулся к стене. Бок болел так, будто под одеяло забралась злобная собачонка и покусывает его свежее мясо. Боль простреливала в бедро и опоясывала поясницу. Димон думал о том, что звезда, под которой он родился, оказалась проклятой. И это проклятье никакими силами не отведешь. И вот еще друзья проявляют заботу… Все, как один, ноги вставляют. Коту приспичило подумать о делах скорбных, этим не терпится на телок лечь. А ему оставаться один на один с этой болью, дохлым телевизором, мышами и со своими воспоминаниями, которые хуже мышей и боли. Натуральный сволочизм.
– Суки же вы, – сказал он. – Если бы кого из вас так зацепило, я бы…
Димон понял, что разговаривает с пустотой: в комнате уже не было ни души.
* * *
Ольшанский выбросил окурок через опущенное боковое стекло. «Жигули» стояли неподалеку от дома, где вчера нашли приют Кот и его компания. До этих подонков рукой подать, достаточно перейти небольшой скверик, засаженный чахлыми деревцами и загаженный собаками, подняться по лестнице на третий этаж, и он у цели.
Толмач испытывал прилив сил, руки чесались вытащить из-под ремня полуавтоматический пистолет девятого калибра, войти в подъезд и кончить дело за пару минут, собственноручно перестрелять всю эту компанию, наверняка не готовую к сопротивлению. А раненого Кота вывести за город. Возможно, когда в лесу сойдет снег, в овраге найдут обезображенное мужское тело со следами пыток. Кончив с Котом, ударить по газам бумера и вихрем долететь до Москвы. Как хочется кончить все сейчас, сегодня, цель так близка… Бороться с этим навязчивым желанием трудно, но Толмач хорошо знал собственную натуру, слишком расчетливую, чтобы в последний решающий момент наделать кучу глупостей.
Ольшанский, повернув голову, смотрел, как к подъезду подходят Рама и Килла. В прозрачным пластиковом пакете пузырь водки, пивко, пара банок консервов и еще какой-то бумажный сверток. Слишком бедная закусь на четверых мужиков.
– Они наши, – сказал Ольшанский, ни к кому не обращаясь, уговаривая самого себя не пороть горячку. – Немного терпения – это все, что сейчас требуется. Интересно, что на уме у этих сукиных детей? Что они задумали?
– Тут все ясно: хотят отсидеться в этой дыре, – ответил Жора Шелест, постукивая пальцами по баранке и провожая взглядом Раму и Киллу. – Своего дружбана парни не застали на месте. Решили пожить на съемной хате. А там что-нибудь придумается.
На заднем сиденье Тик-Так, открыв карманный компьютер, играл в шахматы. Партия оказалась скучной, так всегда, когда рядом нет достойного соперника и приходится соревноваться с этой машинкой, включив седьмой уровень сложности. Утром он навел справки о бабке, которая сдала квартиру приезжим. Так, на всякий случай. Вдруг старая ведьма родственница кого-то из парней. И на этом можно сыграть, повернув обстоятельство в свою пользу. Не тут-то было. Оказалось, бабка месяц назад похоронила единственного сына туберкулезника, темного алкаша, занимавшего эту конуру. Кот и его компания первые постояльцы у бабы Стеши.
– У них каждая копейка на счету, – сказал Тик-Так, передвигая ладью по виртуальной шахматной доске. – За однокомнатную квартиру бабка спрашивала смешные деньги. И все равно старуха уступила, сбросила цену. Значит, парни на нуле. Единственное, что у них есть – это бумер. Но загнать такую тачку без документов в небольшом городке они не смогут. Ни при каких обстоятельствах. Покупателя не найдется. Кроме того, они тут никого не знают. Их единственный друг Сергей Букин и сегодня не появился. Возле его дома ошивается местечковая братва. И, кажется, все настроены очень решительно.
– Короче, что ты предлагаешь? – Ольшанский не любил долгих рассуждений.
– Они в цейтноте, лучше всего подождать следующего хода, – Тик-Так двинул вперед королевскую пешку. – Или… Решить все просто и эффективно. Дождаться темноты. Когда компания соберется вместе, войдем в квартиру и все сделаем. Кота вывезем на джипе за город. Живого. В багажнике саперная лопатка и садовые ножницы. Пусть ответит за беспредел.
Толмач промолчал. Эту же мысль он сам долго обсасывал, поворачивая и так и этак, и пришел к убеждению, что вариант так себе, не блестящий, скорее наоборот, чреватый осложнениями. Дом старый, перекрытия деревянные, полы сгнили, значит, слышимость хорошая. Если повезет и удастся войти в квартиру тихо, дальше наверняка начнется большой кипеш. Рубль за сто, у Кота и приятелей есть стволы. Еще не известно, кто кого почикает к такой-то матери. Так или иначе, пальбу услышат соседи. Телефонов в доме нет, но всегда найдется какой-нибудь легкий на ногу сукин сын, самый ушлый жилец, который добежит до ментовки через минуту-другую. Тут и бегать не надо, черепашьим шагом дотюкаешь. Вон он, прямо под носом, опорный пункт милиции, в котором всегда, днем и ночью, торчит дежурный. Нужно лишь сквер перейти.
Тик-Так, заглянув в ментуру, прикинулся лохом, который хочет оформить прописку, но не знает, как это сделать, с чего начать. Потрепался с дежурным и выяснил кое-что. По словам Тик-Така, ментов, как правило, двое-трое, в часы, свободные от приема населения, они коротают время за картами или стучат по столу костяшками домино. Вооружение обычное: табельные «пээмы», на видном месте, за откидной решеткой, закрывающей нишу в стене, висят две «сучки», укороченные Калашниковы. К ментам просто так не подвалишь. Кинув на стол пару рваных, не попросишь их посидеть в своей конуре, не высовываться на улицу лишние пять минут, пока идет пальба.
Если на ночь в дежурке останется всего один мент, угомонить его просто. Но это будет хреновая грязная работа. Мертвый мент – уже проблема. И черт угораздил этих придурков снять хату в двух шагах от ментовки. Будто во всем городе не нашлось другой съемной хаты. Пока время есть, надо обдумать другие варианты.
Ольшанский сунул в рот сигарету, но забыл поднести огонек. Из подъезда вышел Кот. Постоял, осмотревшись по сторонам, взглянул на облачное небо и неторопливо зашагал вдоль дома.
Ольшанский повернулся к Жоре Шелесту.
– Надо пропасти этого козла стебанутого. Дуй, как ветер в паруса. А мы пока тут потремся. Если вернешься и нас не найдешь, оставайся на месте, жди. Подсосемся позже и тебя подхватим.
Жора, не говоря ни слова, вышел из машины, надвинув козырек кепки на глаза, пересек сквер, вразвалочку побрел за Котом, сохраняя почтительную дистанцию.
– О чем думаешь? – спросил Ольшанский Тик-Така, когда надоело молчать.
– Теперь или вообще?
– Вообще.
– Думаю скопить денег, отойти от дел, – ответил Тик-Так. – Куплю себе дом за городом, где-нибудь в ближнем Подмосковье. Куплю кресло-качалку и сидушку с подогревом. Она будет греть мои чресла и задницу, промерзшие на Колыме.
– И сколько еще требуется денег, чтобы ты мог осуществить мечту?
– Три года работы. При условии, что заказы будут выгодные. Раньше я работал только на одного хозяина. Сделал много чего… Но этот хрен оказался таким скупым, что снашивал рубашки до тех пор, пока манжеты не становились махровыми. Но мог запросто оставить в казино толстую пачку зеленых. На рулетку денег не жалел.
– Да, я об этом слышал, – кивнул Ольшанский. – Ты был при делах у одного поца, который любил деньги больше жизни. Выполнял деликатные поручения. Интересно, почему ты до сих пор жив? Не хочу тебя обидеть, но ты это знаешь не хуже меня: исполнители это съемные винтики, разменная монета. Всего лишь.
– Почему я жив? – переспросил Тик-Так. – Потому что мой босс прибрался раньше меня.
Вместе с ним подохли три мордоворота, которые охраняли его жирный зад. Кстати, факт смерти шефа и его шестерок до сих пор не установлен. Они числятся пропавшими без вести. Мой хозяин так и не успел разменять фишки на наличные. Такие дела.
Тик-Так хмыкнул и снова уткнулся в монитор карманного компьютера. Время тянулось медленно, Ольшанский выкурил несколько сигарет, а Тик-Так победно завершил три шахматные партии, когда из подъезда вышли Леха Килла и Рама. Открыли дверцы бумера, расселись в салоне, как хозяева, и завели движок.
– Что ж, прокатимся, – сказал Ольшанский и плавно тронул «Жигули», испытывая душевное облегчение. Часами сидя на одном месте, в этой пропахшей бензином таратайке, наблюдать за подъездом и чего-то ждать не осталось сил. Одно из двух: или обосрешься или ослепнешь. – Интересно, куда они собрались? За водярой пешком ходили. Значит, конец дальний. У меня есть одно предчувствие. Не скажу, что это твердая уверенность. Просто интуиция меня не подводит. Короче, я носом чую, что эти твари что-то затевают.
– Когда люди сидят без копейки, они обязаны что-то предпринять, – легко согласился Тик-Так. – Логика жизни.
Глава четвертая
Почта находилась примерно в двух кварталах от съемной квартиры. Кот постоял у дверей, не решаясь переступить порог. Позвонить на квартиру Насти, снова нарваться на ее мать. И услышать те же слова, что и вчера. Нет, пожалуй, на этот раз Зинаида Петровна даже не станет с ним разговаривать, выдаст на-гора пару ругательств и швырнет трубку. Что же делать и зачем, с какой целью он притащился на почту? Сидел бы в вонючей, но теплой старухиной квартире и клопов давил.
Площадь перед почтой, с одной стороны опоясанная бетонным забором, поверху которого пустили колючку, оказалось почти пуста. Слева труба гуталинной фабрики пускала в небо черный дым, справа над градирнями тепловой электростанции клубился серый пар. Эта урбанистическая картина почему-то не прибавляла оптимизма. На душе погано, будто забрался в карман нищего и вытряхнул последние крохи. Или калеку отделал до полусмерти. Кот, так ничего и не придумав, сунул в рот обломанную спичку, стал шарить взглядом по сторонам.
На остановке ждали трамвая две женщины, рядом с ними болтался старик на костылях. Ветер сдувал старика прямо на трамвайные рельсы. У газетной витрины боком к Коту стоял здоровенный мужик, надвинув на лоб козырек кепки-шестиклинки, внимательно читал газету. И еще девчушка в вязаной шапочке и слишком легкой, не по погоде, куртке нарезала круги возле какого-то памятника, заставленного строительными лесами. Кажется, девочка кого-то ждала, но этот кто-то потерял совесть.
Кот, решив, что других вариантов не просматривается, подошел к девушке и дружелюбно улыбнулся.
– Извини, ты ждешь кого? – спросил он. – Есть десять минут свободных?
– Теперь уже никого не жду, – девчонка посмотрела на Кота снизу вверх и вздохнула. – Я вообще-то тут учусь недалеко. В техникуме. Занятия кончились, и теперь времени у меня полно.
– А зовут тебя как?
– У меня немного старомодное имя. Степанида. Ну, Стеша.
– Хорошее, мне нравится. А я Костя. К тебе большая просьба. Я заплачу.
Кот полез в карман, расстегнул клапан тощего бумажника, запустив в него пальцы, пошарил в отделениях.
– Нет, нет, денег не возьму, – помотала головой Стеша. – Вы, Константин, говорите, что нужно.
– Позвонить в Москву, одному моему близкому человеку. – Кот сунул бумажник в карман. – Понимаешь, у меня напряженка с ее родителями, с матерью особенно. Поэтому со мной эта дама говорить не станет. А вот если ты звякнешь, назовешься Вероникой и позовешь к телефону Настю…
– Ее зовут Настя?
– Точно, Настя, – кивнул Кот. – Так вот, если ты позовешь ее к телефону, Зинаида Николаевна хотя бы трубку не бросит. Может быть, что-то объяснит. Мне она сказала, что ее дочь с концами уехала в Париж. Но что-то не верится. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула девочка, ее лицо сделалось грустным. – Я бы от вас даже в Париж не уехала.
– Ну, не все же такие, как ты.
– А кто такая Вероника?
– Подруга Насти, которая живет в другом городе, – терпеливо объяснил Кот. – Изредка звонит. Об этой подруге Зинаида почти ничего не знает. Короче, это самый удачный персонаж, который может нарисоваться. Просто спроси, когда Настя вернется, надолго ли уехала и вообще. Ля-ля, три рубля. Ну как у нее дела и все такое.
– Я так понимаю: главное выяснить, ваша Настя действительно уехала или…
– Вот именно: или. Ты очень умная. Наверное, в техникуме у тебя одни пятерки. Если бы я был директором богадельни, где ты учишься, дал бы тебе золотую медаль. За сообразительность.
Девочка растаяла, как молочная шоколадка в кармане штанов.
– В техникумах золотые медали не дают, – улыбнулась она. – И оценки у меня средние.
Стеша с Котом зашли на почту, здесь не надо было напрягать телефонистку, чтобы дозвониться в другой город. В углу довольно просторного зала три кабинки с автоматами междугородной связи. Купив карточку, Кот загадал на число три, дата рождения Насти, распахнул крайнюю дверцу, пропуская девочку вперед. Снял трубку, набрал код города. И взял минутную передышку, сердце забилось неровно и часто.
– Ты только говори спокойно. Скажи, что давно не звонила и Настя о тебе совсем забыла. Надо бы потрепаться. Есть хорошие новости.
– Я знаю, что сказать, – Стеша стянула с головы вязаную шапочку, на плечи упали светлые прямые волосы. – Давайте трубку.
Кот накрутил три последние цифры, набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание словно перед прыжком в воду. Лишь бы выгорело… Если сейчас выяснится, что Настя никуда не уезжала, он плюнет на все и вернется в Москву. Он должен быть рядом с ней, хотя бы ненадолго, до тех пор, пока на свободе. Он должен ее увидеть, поговорить, все рассказать. Честно, как было.
* * *
Через пять минут Стеша и Костян вышли на улицу.
– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала девушка. – Может быть, я что-то не так говорила? Или эта Зинаида почувствовала, что ей врут, что я звоню от вас и зовут меня не Вероника?
– Ты все сделала, как надо. Очень убедительно получилось.
– Вам надо встряхнуться. Хотите в кино? Я приглашаю. Как раз в «Победе» идет интересный фильм…
Кот помотал головой.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал он. – У меня плохое настроение. А это, как заразная болезнь, всем окружающим передается. Тебе со мной будет тоскливо. Спасибо тебе.
Повернувшись, Кот зашагал куда глаза глядели, чувствуя спиной взгляд Стеши. В лицо дул пронзительный холодный ветер, казалось, от этого ветра на глаза наворачивались слезы. Итак, Зинаида не соврала: Настя действительно уехала из России навсегда. К этому все и шло, и вот она, конечная остановка. Кот сам во всем виноват, только он один. Надо было поговорить со своими ребятами, расставить все точки, завязать с делами… Впрочем, что теперь толку рассуждать, он такого наворотил в жизни, что всего не исправить, даже не вспомнить. Прошлое, что это такое? Стертые подошвы его ботинок. И только.
В пивную непогода загнала много народа.
Столики с пластиковыми столешницами, расставленные по залу, оккупировали в основном рабочие с гуталинной фабрики и местные ханыги. Отстояв очередь у прилавка, Костян взял две пол-литровые кружки пива, двести водки и копченую скумбрию. Поставив водку на тарелочку с рыбой, другой рукой подхватил кружки и, лавируя между посетителями, приткнулся за столиком у витрины. Через запотевшие стекла видна асфальтовая площадка, отделенная от улицы заборчиком из железных прутьев. Решив сразу согреться изнутри, Костян хлопнул водки, но легче на душе не стало.
На улице изредка грохотали грузовики, с железнодорожной станции доносились гудки поездов, уходящих отсюда в другие места, в другую жизнь.
Костян неторопливо отхлебывал пиво, перестоявшее, кисловатое, отдающее бочкой. Какой-то мужик тронул его за локоть.
– Друг, рыбу доедать будешь?
– Бери, угощайся, – Кот отодвинул от себя пластиковую тарелочку с недоеденной скумбрией.
– Погода нынче шепчет прямо в ухо: друг, займи и выпей, – мужика тянуло на разговор, но Кот, отвернувшись в сторону, угрюмо молчал.
Он снова вспомнил Париж, второй день знакомства с Настей.
* * *
Когда Кот, доехав на паленом «мерседесе» до парижской гостиницы, вошел в холл, Настя поднялась навстречу из кресла, остановилась, оглядев его с ног до головы.
– Ого, – сказала она, – ничего себе парниша.
– Стараюсь соответствовать.
– Ольга уже ждет нас. Откуда прибыл такой красивый?
– С утра проснулся и двинул в магазин, – соврал Кот. – В том пиджаке я как последний лох.
«Я знаю тебя двадцать четыре часа, но люблю уже двадцать четыре года», – хотел сказать Костян, но промолчал. На ходу говорить про любовь – все равно что лузгать семечки в оперном театре. Он приоткрыл дверь, пропуская свою даму вперед. Как вчера, с Сены дул ветер, лучи солнца уже позолотили мансарды, а небо на глазах меняло свой цвет, из пепельно-серого становилось прозрачно-голубым. Когда завернули за угол, Костян вытащил из кармана ключи от мерса, подбросил их вверх и поймал.