Страница:
– Просил, очень просил сам легат передать, что никак невозможно сеньора Пьетро одолеть вам в джостре! – Голос послушника приобрел интонации настолько просительные, что попробуй он заняться сейчас сбором пожертвований, то средства, потребные для возведения монастыря в Яффе, были бы собраны не больше чем за час. – Уж больно сеньор впечатлен красотой сеньоры Корлеоне и желает добиться ее во что бы то ни стало. – Монах истово перекрестился и помял в руках четки, пробубнив при этом короткую молитву. – Так что ты уж, монсир, как-нибудь попробуй сделать так, чтобы он победил. А его преосвященство тебя отблагодарит.
– Сейчас, разбежался! – Усы Робера встопорщились еще сильнее. – Только завязки от брэ поглажу. Передай своему легату, чтобы он за папиного племянничка помолился хорошенько. Потому что больше ему ничего не поможет. Бить будем аккуратно, но сильно. Одно могу обещать наверняка – не покалечу.
С этими словами рыцарь, занятый прилаживанием к своему доспеху копейного крюка, отвернулся от послушника и положил руку на седло.
– Робер-бек! Робер-бек!
Женщина, до того ожидавшая в сторонке, бежала к нему, сбрасывая на ходу капюшон. Это оказалась Хафиза.
– Вот тебе охранный талисман, – сказала она, протягивая де Мерлану ладанку на кожаном шнурке, – там кусочек Честного Креста Господня.
– Да ладно тебе, женщина, стычка выеденного яйца не стоит, – пробурчал Робер, но тем не менее наклонил голову.
Хафиза надела ему на шею ладанку и троекратно его перекрестила. Робер безпосторонней помощи вскочил в седло, принял щит и копье и выехал на поле. Толпа неистовствовала.
Жак уже и не знал, что для них хуже – победа рыцаря или его поражение. Но он ясно понимал, что после безумной выходки принявшего вызов де Мерлана его шансы вернуться в Бургундию стали почти призрачны.
Как и в предыдущих схватках, противники заняли исходные позиции и по команде герольда начали сближаться.
На этот раз сшибка была короткой и очень эффектной. Копье сеньора Россиано скользнуло по щиту Робера и отскочило в сторону. В отличие от своего малоопытного соперника арденнский рыцарь точно рассчитал удар. А судя по восхищенным возгласам имперцев, наблюдающих за схваткой, не просто точно, а филигранно. Копье миновало щит и огромную гарду, вошло в узкий просвет между их краями и ударило папского племянника чуть ниже груди. От мощного удара его подбросило вверх не меньше чем на три фута. Конь Россиано, освобожденный от тяжелой ноши, обрадованно ринулся вперед, а сам благородный сеньор сделал большую дугу и, почти не изменив позу, которую занимал в седле, грохнулся оземь своим железным седалищем.
Несколько мгновений толпа безмолвствовала. Затем раздался первый, удивленно-ликующий голос, вслед за ним еще один, и вскоре приветственный хор перерос в мощный ликующий рев. Трибуны для простолюдинов были заполнены местными жителями и крестоносцами, живущими в Тире. Все они хорошо знали де Мерлана и искренне радовались тому, что призы завоевал не пришлый, а свой рыцарь.
Пока оруженосцы и кипперы ловили коня, собирали разлетевшееся по сторонам оружие и снаряжение и уносили глухо стонущего господина, Робер, не выпуская из рук копья, гарцевал перед трибунами.
– Меня вот так же в Палермо лет пять назад высадили, – раздался голос слева от Жака. Это обменивались между собой впечатлениями италийские рыцари. – После удара вся задница превратилась в сплошной синяк.
– Что ни говори, мастерский удар, – поддержал его собеседник. – Так красиво я бы, конечно, не справился, но, положа руку на сердце, этого римского фанфарона одолеть – что два пальца обмочить. Если бы не строжайший приказ его высочества герцога, мы бы ему еще в свалке показали, почем фунт перцу…
– Да, что ни говори, а арденнец этот – молодец. Спас, можно сказать, рыцарскую честь…
Фанфары снова загудели торжественно-вразнобой, и слуги герольдов начали выносить на поле призы. Рыцари, стоящие вокруг Жака, заметно оживились.
– Теперь этому рыжему коротышке не зазорно будет и в королевском батальоне в бой выходить, – с нескрываемой завистью произнес тот же сосед слева. – Да-а-а… Чтобы в бою такой трофей взять, нужно, по меньшей мере, богатого барона завалить.
Робер подъехал к трибуне, где сидели герцог, Ибелины и Витториа, поклонился и протянул копье. При этом охранники у всех троих инстинктивно подались вперед. Витториа, по-видимому, не обнаружив под рукой подходящего платка, сорвала с лица вуаль из тончайшего газа и повязала ее на наконечник. Под ликование толпы Робер возвратился к имперцам.
Пока де Мерлан под бурные поздравления возвращал хозяевам наскоро позаимствованные перед поединком доспехи, его удостоил посещением сам герольдмейстер. На удивление совсем не старый пикардец, носящий на плаще отличительные знаки своего привилегированного ордена, лично поздравил Робера "с победой и проследил за передачей ему призов. Всем своим видом выказывая ему уважение, он явно дал понять, что рыцарь своей победой доставил огромное удовольствие всем присутствующим нобилям обоих лагерей, за исключением разве что папского легата.
Не успели Жак, Робер и Николо разобрать вновь приобретенные предметы, как мрачные, словно рождественское небо над Левантом, оруженосцы побежденного Пьетро ди Россиано подвели к ним еще не расседланного боевого коня, к седлу которого был приторочен только что снятый с хозяина турнирный доспех.
– Хозяин спрашивает, – уныло произнес один из оруженосцев, потирая багровеющий под глазом кровоподтек, – не согласитесь ли вы принять отступные вместо трофея?
– За турнирный доспех – согласен, – ответил Робер, – а с конем пока погодим. Как его, кстати, зовут?
– Терроре, – с грустью ответил оруженосец, – конь лучших пьемонтских кровей. Только трусоват немного и до кобыл зело охоч…
– Ладно, разберемся, – пробурчал Робер, не скрывая Удовольствия. – Николо! Расседлать немедля и напоить!
Оруженосец кинулся исполнять приказание. Слуги сеньора Пьетро, с видом еще более удрученным, отправились к хозяину сообщать о результатах переговоров. Жак, провожая их глазами, поднял взгляд на трибуну и увидел, что место по левую руку от герцога, где только что сидела Витториа, теперь пустует. Сердце его тревожно забилось…
Вскоре караван, составленный из четырех груженых лошадей, во главе с Робером, восседающим на Бургиньоне, потянулся в сторону выезда с гипподрома.
У самого въезда в деревню маронитов их догнал одинокий всадник в тевтонском плаще. Жак узнал в нем того самого де Барна, благодаря которому остался жив в день прибытия Виттории в Тир. Этот визит мог обозначать только одно. Свободный виллан из Монтелье, ныне сержант братства святого Андрея Акрского, тяжело вздохнул.
– Сир Робер де Мерлан? – осведомился дорого, но не вычурно одетый молодой человек. Потертая рукоятка меча и видавшие виды ножны, выглядывавшие из-под плаща, говорили опытному глазу, что этот рыцарь носит оружие отнюдь не в качестве украшения.
– Ну, я, – произнес в ответ арденнский рыцарь, привычным жестом касаясь кончиками пальцев правого виска, словно приподнимая забрало.
– Меня попросили передать, монсир, что вас ожидает известная особа во дворце императорского бальи. Я буду сопровождать вас по ее просьбе, дабы караулы не делали вам помех.
Усы Робера безо всяких видимых усилий со стороны хозяина начали медленно вздыматься над верхней губой.
– Минутку, сир! – обратился он к посланцу. – Извините, я не запомнил ваше имя…
– Собрат госпиталя Святой Марии Тевтонской, шевалье де Барн, к вашим услугам! – склонив голову в приветственном поклоне, ответил тот. – Мы ведем родословную из Брабанта, а в Иерусалимском королевстве мне принадлежит рыцарский фьеф в окрестностях Хайфы. Эти земли в свое время не были захвачены Саладином, поэтому я, в отличие от множества пуленов, настоящий, а не титульный владетель.
– Очень приятно, сир де Барн! Не соблаговолите ли вы подождать, пока я сменю коня? – спросил Робер и, не оборачиваясь, громыхнул: – Николо! Ветра мне под стремя!
Жак, оставленный «за старшего», пересел на Бургиньона, но не спешил продолжить путь. Поднявшись на невысокий холм, мимо которого проходила дорога, он с тревогой проводил глазами двух всадников, ускакавших в сторону крепостных стен.
Дворцом императорского бальи назывался пятиэтажный дом, сложенный из пиленого песчаника, расположенный у въезда в цитадель. Де Барн проводил Робера во внутренний двор, распорядился, чтобы у него приняли коня, и передал заинтригованного рыцаря с рук на руки рослому светловолосому воину, в котором достославный рыцарь без труда узнал одного из уцелевших охранников донны Виттории. Тот, похоже, тоже отлично представлял, с кем имеет дело. Взгляды, которыми арденнец и русич обменялись вместо приветствия, напоминали скрещенные клинки.
– Надеюсь, – пробурчал Робер, кладя руку на эфес, – меня сюда не резать привезли? Так учтите, господа, что занятие это не такое уж и легкое и гораздо более опасное, чем вы можете себе представить. Два приятеля вот этого дебардье, – Робер кивнул в сторону потемневшего от злости гридня, – могли бы это подтвердить. Стоит лишь выловить их обезглавленные тела со дна Тирренского моря…
– Я не знаю, сир рыцарь, о каких событиях вы говорите, – удивленно вскинул брови де Барн. – Я познакомился с донной Витторией этой весной в Палермо, при дворе императора. По просьбе Его Величества, а главное, по приказу мессира, гранмастера, я отвечаю за ее безопасность. Предваряя ваш вопрос, могу ответить, что донна Витториа не является дамой моего сердца. Но это вовсе не означает, что мне безразлична ее честь. Поверьте, если бы не строжайший запрет на участие в турнирах для братьев и собратьев ордена, я бы не посмотрел ни на легата, ни на политическую необходимость и поступил бы с этим чванливым италийцем точно так же, как и вы.
– Вот как! – облегченно вздохнул Робер. – А я-то уж, грешным делом, подумал, что за обещанную награду мне нужно будет биться еще и с вами. Только мне не хотелось вас не то что убивать, но даже и ранить, сир. Уж больно вы мне по сердцу пришлись.
– Благодарю вас, сир, – склонился в ответном поклоне де Барн. – Сегодня же во время вечерней молитвы я буду просить Господа, дабы он никогда не свел нас с вами на поле боя. Ну а сейчас ступайте за обещанной наградой, и я даю вам слово, что, пока вы находитесь в этих стенах, ни один волос не упадет с вашей головы.
Де Барн повернулся в сторону караульного помещения и отдал несколько жестких команд на германском наречии. Из-под арки выскочили три пеших сержанта с тевтонскими крестами и стали за спиной у Робера. Русич скрипнул зубами, резко развернулся и начал подниматься по лестнице. Вслед за ним двинулся и Робер. Его, все так же безмолвно, сопровождали тевтонские телохранители.
Винтовая лестница привела их сразу на третий этаж. Здесь в большом холле находились еще четверо стражников-сицилийцев, которые наотрез отказались пропустить тевтонцев внутрь покоев. Мало того, они потребовали, чтобы рыцарь сдал на входе меч и кинжал. Робер поднял на русича вопросительный взгляд. Тот насупился, пожал плечами и угрюмо мотнул головой, словно таким странным образом давая обещание не атаковать безоружного.
– Ладно, поверим, – пробормотал Робер, передавая оружие сицилийцу.
Робер вместе с гриднем зашел внутрь и оказался в длинной комнате со стенами, драпированными кроваво-красным шелком, с единственным узким стрельчатым витражным окном. Дальнюю половину комнаты отгораживала занавесь из тяжелой парчи. В передней, открытой взору части, несмотря на теплую погоду, горел очаг, над которым булькал котел с кипящей водой. Посредине стоял большой стол из полированного красного дерева и несколько тяжелых кресел. Пахло сладкими восточными благовониями.
Русич усмехнулся и пригласительным жестом предложил Роберу пройти вперед. Рыцарь, путаясь мыслями, но стараясь ничем не выдать своего смущения, решительно подошел к занавеси, откинул тяжелую ткань и остолбенел.
Почти всю отгороженную часть занимал альков размером, пожалуй, с домик, который они с Жаком снимали у Хафизы. Перед альковом стояла большая деревянная ванна, наполненная водой, в которой возлежала донна Корлеоне. Над ней хлопотали две служанки, обнаженные по пояс. Одна из них осторожно подливала в ванну из кувшина горячую воду и сыпала благовония, другая, стоя за спиной у хозяйки, плавными, завораживающими движениями разминала ей плечи. Всю поверхность воды покрывали лепестки роз. Витториа время от времени жмурила глаза, словно нежащаяся на солнце кошка, и возбужденно подергивала ноздрями.
Робер бросил короткий взгляд на покрывало, где были аккуратно разложены детали дамского туалета, и понял, что единственный наряд принимающей ванну сеньоры Виттории сейчас составляет разве что тяжелое рубиновое колье, подчеркивающее нежность и белизну ее шеи. Бросив настороженный взгляд на русича, оставшегося у входа, влюбленный рыцарь отпустил занавесь и сделал шаг вперед.
– Не беспокойся, он не причинит тебе зла, – произнесла Витториа. Она почти не разжимала губ, но ее на удивление низкий голос гулко заметался над сводчатым потолком. – Здесь убивают только по моему приказу, а я его не отдавала.
– Это неправда, сеньора, – ответил Робер. Голос его при этом предательски дрогнул. – А как же тот человек в Мессине?
Служанки, не отрываясь от своих занятий, с интересом посмотрели на Робера.
– Насколько мне известно, – взгляд молодой женщины сверкнул из-под прищура недобрым огнем, – тот, кому он был отдан, погиб во время схватки. Впрочем, это не важно. Я отменила свой приказ. Но только на время.
– И чем же вызвана такая милость с вашей стороны, благородная сеньора? – Робер с детства не терпел высокомерного обращения, и теперь, вопреки вполне понятному возбуждению, которое охватило его при виде давно желанной женщины (да и, не в последнюю очередь, от созерцания двух пар великолепных девичьих грудей), а может быть, именно благодаря ему, рыцарь начал язвить в ответ.
– Я говорила твоему приятелю, – продолжила Витториа, чуть привставая в ванне, так что рыцарь смог по ходу дела наглядно оценить разницу между красивой девичьей и красивой женской грудью, – меня интересует прежде всего то, что вы могли услышать от человека на борту нефа и что вы могли найти в его каюте. Жак отказался мне ответить. – На щеках Виттории появился румянец, губы ее плотно сжались, а отражающиеся в воде соски набухли и отвердели, словно она думала при этом о чем-то очень далеком от хитросплетений политики и императорских интриг. – Теперь я тебе задам тот же самый вопрос. Как только я получу на него исчерпывающий ответ, мы с тобой немедленно переберемся туда, – она указала изящным пальчиком в направлении кровати, – а все они, – палец переметнулся на служанок и ждущего у дверей охранника, – уйдут. Впрочем, – она низко, плотоядно рассмеялась, – если ты этого пожелаешь, то мои служанки могут к нам присоединиться. Поверь мне, рыцарь, я смогу отблагодарить тебя за преданность так, как ты себе не можешь представить в самых диких снах и фантазиях…
– Трудно на все это что-то ответить, – осторожно сказал Робер, при этом размышляя о том, а не стоит ли вместо всех этих пустопорожних разговоров шибануть явно расслабившегося охранничка припрятанным в рукаве метательным ножом, связать служанок, забаррикадировать дверь и получить причитающееся вознаграждение самым надежным и отлично зарекомендовавшим себя во время войны во Фландрии солдатским способом. – Тут уж, право, и не знаю. А как же, к примеру, мой крестоносный обет? И Жак?
– Перейдешь служить ко мне в охрану, – безапелляционно заявила Витториа, которая определенно решила, что Робер просто с ней торгуется. – С огромным удовольствием отошлю этого тевтонского чистоплюя обратно, в пограничный Монфорт.
«Ясно, – подумал про себя Робер, – значит, не врал де Барн. Не удалось тебе его в койку заволочь, красавица».
– А твой приятель, – ее глаза снова прищурились, и она хлопнула ладонью по лепесткам, подняв фонтан брызг, – нанес мне личное оскорбление. Не хочу ничего о нем слышать. Ну да ладно, рыцарь, до приема во дворце не так уж много времени. Давай-ка быстро мне обо всем рассказывай и решай, как будем – вдвоем или все вместе? – При этом она окинула Робера с ног до головы нескрываемо-презрительным взглядом, так что рыцарю совершенно отчетливо послышалось, что она закончила фразу словами «рыжий коротышка».
Именно этот взгляд и спас русича от неминуемой смерти, а его хозяйку – от столь же неминуемого надругательства.
– Да в толк не возьму, о чем речь, благородная сеньора? – выпучив глаза и стараясь придать лицу как можно более тупое выражение, произнес Робер. – Я место свое знаю. Где вы, а где я, простой рыцарь. Я-то, по наивности, думал как? Ну, одолел я этого Петруччо на турнире, вот сеньора, раз уж это все, получается, в ее честь затеяно, и хочет перед отъездом ночку со мной скоротать. А о каких таких ваших делах на корабле вы говорили, я ни сном ни духом не ведаю. По чести сказать, мне на море не до того и было. Я полтрюма облевал, пока до этой Акры добрался. А бойцов ваших я там случайно убил. Тут уж простите. Да и они, сказать по правде, тоже хороши. Накинулись с двух боков со своими ножичками, которыми только грамотеям перья чистить. Стало быть, не сладилось у нас с вами. Ну да я не в обиде. Вот и платочек ваш возвращаю… – с этими словами Робер вытащил из-за пазухи и обронил в ванну, где плескалась донна Корлеоне, снятую с копья вуаль.
Если бы не этот его откровенно презрительный жест, Витториа, может быть, и поверила, что имеет дело с тупым щитовым рыцарем, который только и умеет, что мечом махать.
– Ну что ж, – ответила она, медленно вставая на ноги, – я, в отличие от тебя, не буду притворяться деревенской дурой. Нельзя, конечно, теперь тебя отсюда выпускать живым, да боюсь, что ты справишься с моей охраной даже кочергой. Видела тебя в деле. В общем, даю тебе сроку ровно неделю – до моего отъезда из Тира. И если до этого ты или твой дружок не явитесь ко мне, как к кюре, на исповедь, – то пеняйте на себя. Речь теперь идет о ваших жизнях, не больше и не меньше.
Она крикнула что-то на своем родном языке охраннику, видимо, давая распоряжение, чтобы он выпустил Робера, и повернулась к нему спиной, ожидая, когда служанки укроют ее простыней, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.
Робер ухмыльнулся, отбросил занавесь, чеканным шагом прошел через комнату и, не обращая внимания на русича, вышел в холл. Дождавшись, когда ему вернут оружие, Робер в сопровождении тевтонцев спустился вниз, запрыгнул на Ветра и, дав шпоры обиженно всхрапнувшему коню, вылетел из-под арки дворца, словно стрела, выпущенная из баллисты.
Пока он разговаривал с Витторией, на город опустилась ночь. Робер, опасаясь многочисленных ям, сменил аллюр, переведя коня на шаг, и направился в сторону городских ворот. Вдруг из-за угла ближайшего дома донеслось характерное звяканье, с которым обычно выходит из ножен меч, и Робер краем глаза заметил, как от стены отделяется, двигаясь в его сторону, черная фигура. Фигура сделала несколько осторожных шагов навстречу. Робер присмотрелся повнимательнее, осадил коня, облегченно вздохнул и вогнал обратно наполовину вынутый меч.
– Это кто тебя такой позиции обучил? – спросил он фигуру. – Нет, конечно, если таким вот манером лен отбивать или на току цепом стучать, то так, пожалуй, и пойдет. Тут вы, пейзане, получше, чем я, разбираетесь, спорить не стану. Но атаковать конного… Учил же, учил, целых полгода учил, что первым делом секутся связки у лошади, при этом принимается средняя или нижняя позиция…
– Тут не до позиций, – проворчал в ответ Жак, вкладывая меч в ножны, – из этого дома, как стемнело, до этого еще никто не выезжал. Дай, думаю, подойду, пожелаю путнику доброго вечера, а между делом и поинтересуюсь, как там проводит время некий рыцарь, выигравший сегодня турнир.
Робер соскочил с коня. Ветер довольно всхрапнул. В ответ из-за угла донеслось ржание Бургиньона, гнусавый голос которого невозможно было спутать ни с каким другим.
– Ты что, меня тут всю ночь собирался ждать? – спросил Робер у приятеля.
– Сколько нужно, столько и собирался, – ответил тот, – я, слава богу, уже побывал у донны Корлеоне на приеме и отлично знаю, чем он может окончиться.
– Какая женщина! – привычно вздохнул вместо ответа Робер. – Лицо, фигура, грудь… Умная, красивая, богатая, при власти. Если бы не была законченной шлюхой, то лучше и не пожелать. Кстати, злится она на тебя ужасно.
Жак и Робер сели на коней и направились в сторону рыночной площади.
– Что-то быстро вы там с ней все завершили, – сказал Жак. В его голосе ощущались оттенки необидной, белой зависти. – А как же обещанный победителю вечер?
– Если бы твоя Зофи в первую брачную ночь тебя привечала так, как меня эта сицилийская львица, – огрызнулся рыцарь, – ты бы ее наутро сразу же в монастырь отдал на веки вечные. Ей, видите ли, за любовь мало одной только рыцарской службы, еще и кровищу друзей подавай. Да, впрочем, какая там, к дьяволу, любовь. То, что она мне предлагала, я от любой смазливой шлюхи в таверне могу получить за четверть дирхема. В общем, послал я ее, пейзанин, туда, куда святой Макарий гусей не гонял… – Робер тяжело вздохнул. Это решение далось ему не столь легко и просто, как он пытался представить приятелю.
Разговаривая, они выехали на рыночную площадь. Торг после захода солнца был запрещен, и сейчас о дневной суете здесь напоминали разве что несколько запоздалых прохожих да торговцы, которые то ли по скупости, то ли по бедности заночевали рядом с оставленным на ночь товаром. Впрочем, вполне возможно, что в дни турнира многие из них просто не нашли свободного места ни в одном из постоялых дворов.
– Ладно, господь с ними, с женщинами. – Робер остановился и начал оглядываться по сторонам. – Ты лучше думай, как нам домой вернуться. Ворота ведь давно на запоре. Мост поднят, а арбалетчики дежурят на площадке, готовые в любой момент взвести тетиву.
– А что там думать, – ответил Жак, – совсем тебе эта сеньора память отшибла. Выедем через калитку в южном барбикане. Его охраняют стражники архиепископа, те самые, которых ты обучал. Я по дороге туда заглянул и обо всем договорился. Там мастер Григ специально по ночам делал отсыпку во рву, коню по грудь, так что прое…
– Глазам своим не верю! – бесцеремонно оборвал приятеля Робер. – Похоже, что сюрпризы для нас сегодня еще не закончились…
Достославный рыцарь указал рукой на человека, который, крадясь вдоль стены, пытался как можно скорее, но в то же время не привлекая внимания, покинуть площадь. Де Мерлан гикнул, пришпорил коня и, привстав на стременах, словно на скачках, бросил коня наперерез. Для того чтобы убедить Бургиньона хоть отчасти повторить маневр, осуществленный рыцарем, удара пятками в бока оказалось недостаточно. Конь, явно настроенный на отдых в стойле, делал вид, что он не понимает, чего от него добивается наездник, до тех пор, пока не получил от раздраженного Жака поводьями между ушей.
Пока вольный виллан упражнялся в выездке, рыцарь нагнал свою жертву и отрезал ей путь к отступлению. Человек, теперь уже не скрываясь, пустился наутек и заметался между стенами в надежде укрыться за одной из дверей.
Пролетающие по небу тучи ненадолго открыли полную луну, и Жак наконец-то смог разглядеть прохожего, за которым погнался его приятель. Дорого, с иголочки разодетый бургер с гербами служителя дома Ибелинов, вышитыми на модном коротком плаще, ничем не напоминал их давешнего попутчика на нефе. И если бы не лютня, переброшенная через плечо, Жак нипочем бы не узнал в человеке, отчаянно колотящем в деревянную дверь, прованского жонглера Рембо.
– Уйдет, Жак! Уйдет! – закричал Робер и коршуном бросился с коня, сбивая с ног злоумышленника.
Жонглер предпринял отчаянную попытку вырваться и шмыгнуть под арку, но скорость, которую вложил в бросок достославный рыцарь, превысила человеческие возможности. Ахнув, Рембо покатился по мостовой и забился под рыцарем, словно пойманная рыба. Выдавший его инструмент издал жалобный звук и отлетел на противоположную сторону улицы. К тому времени, когда Жак наконец-то справился с Бургиньоном и прибыл к месту схватки, необходимость в помощи уже отпала. Жонглер, придавленный к стене рукой, затравленно озирался, словно утопающий в поисках спасительной соломинки, а Робер, тяжело дыша и отплевываясь, буровил его глазами.
– Кто вы такие? Что вам нужно? – с деланным возмущением в голосе пискнул Рембо.
– Он еще спрашивает!.. – прорычал Робер. – А ну-ка, Жак, подержи лошадей. Зайдем во двор, чтобы никто не мешал, там ему память и освежим.
– Караул! Грабят! – завопил жонглер. Похоже, только теперь, когда рыцарь схватил его за шкирку, словно нашкодившего кота, и поволок в чернеющий проем, он испугался по-настоящему. – Я Рембо из Прованса, личный трубадур его светлости барона! Я буду жало…
Кому он собирался жаловаться на обокраденных друзей, Жак так и не узнал, потому что Робер стукнул его свободной рукой по спине. В удар вложилась вся накопившаяся злоба, обида и разочарование этого дня. Жонглер пролетел шагов пять, шмякнулся с размаху об стену и, хватая ртом воздух, осел на землю.
– Сейчас, разбежался! – Усы Робера встопорщились еще сильнее. – Только завязки от брэ поглажу. Передай своему легату, чтобы он за папиного племянничка помолился хорошенько. Потому что больше ему ничего не поможет. Бить будем аккуратно, но сильно. Одно могу обещать наверняка – не покалечу.
С этими словами рыцарь, занятый прилаживанием к своему доспеху копейного крюка, отвернулся от послушника и положил руку на седло.
– Робер-бек! Робер-бек!
Женщина, до того ожидавшая в сторонке, бежала к нему, сбрасывая на ходу капюшон. Это оказалась Хафиза.
– Вот тебе охранный талисман, – сказала она, протягивая де Мерлану ладанку на кожаном шнурке, – там кусочек Честного Креста Господня.
– Да ладно тебе, женщина, стычка выеденного яйца не стоит, – пробурчал Робер, но тем не менее наклонил голову.
Хафиза надела ему на шею ладанку и троекратно его перекрестила. Робер безпосторонней помощи вскочил в седло, принял щит и копье и выехал на поле. Толпа неистовствовала.
Жак уже и не знал, что для них хуже – победа рыцаря или его поражение. Но он ясно понимал, что после безумной выходки принявшего вызов де Мерлана его шансы вернуться в Бургундию стали почти призрачны.
Как и в предыдущих схватках, противники заняли исходные позиции и по команде герольда начали сближаться.
На этот раз сшибка была короткой и очень эффектной. Копье сеньора Россиано скользнуло по щиту Робера и отскочило в сторону. В отличие от своего малоопытного соперника арденнский рыцарь точно рассчитал удар. А судя по восхищенным возгласам имперцев, наблюдающих за схваткой, не просто точно, а филигранно. Копье миновало щит и огромную гарду, вошло в узкий просвет между их краями и ударило папского племянника чуть ниже груди. От мощного удара его подбросило вверх не меньше чем на три фута. Конь Россиано, освобожденный от тяжелой ноши, обрадованно ринулся вперед, а сам благородный сеньор сделал большую дугу и, почти не изменив позу, которую занимал в седле, грохнулся оземь своим железным седалищем.
Несколько мгновений толпа безмолвствовала. Затем раздался первый, удивленно-ликующий голос, вслед за ним еще один, и вскоре приветственный хор перерос в мощный ликующий рев. Трибуны для простолюдинов были заполнены местными жителями и крестоносцами, живущими в Тире. Все они хорошо знали де Мерлана и искренне радовались тому, что призы завоевал не пришлый, а свой рыцарь.
Пока оруженосцы и кипперы ловили коня, собирали разлетевшееся по сторонам оружие и снаряжение и уносили глухо стонущего господина, Робер, не выпуская из рук копья, гарцевал перед трибунами.
– Меня вот так же в Палермо лет пять назад высадили, – раздался голос слева от Жака. Это обменивались между собой впечатлениями италийские рыцари. – После удара вся задница превратилась в сплошной синяк.
– Что ни говори, мастерский удар, – поддержал его собеседник. – Так красиво я бы, конечно, не справился, но, положа руку на сердце, этого римского фанфарона одолеть – что два пальца обмочить. Если бы не строжайший приказ его высочества герцога, мы бы ему еще в свалке показали, почем фунт перцу…
– Да, что ни говори, а арденнец этот – молодец. Спас, можно сказать, рыцарскую честь…
Фанфары снова загудели торжественно-вразнобой, и слуги герольдов начали выносить на поле призы. Рыцари, стоящие вокруг Жака, заметно оживились.
– Теперь этому рыжему коротышке не зазорно будет и в королевском батальоне в бой выходить, – с нескрываемой завистью произнес тот же сосед слева. – Да-а-а… Чтобы в бою такой трофей взять, нужно, по меньшей мере, богатого барона завалить.
Робер подъехал к трибуне, где сидели герцог, Ибелины и Витториа, поклонился и протянул копье. При этом охранники у всех троих инстинктивно подались вперед. Витториа, по-видимому, не обнаружив под рукой подходящего платка, сорвала с лица вуаль из тончайшего газа и повязала ее на наконечник. Под ликование толпы Робер возвратился к имперцам.
Пока де Мерлан под бурные поздравления возвращал хозяевам наскоро позаимствованные перед поединком доспехи, его удостоил посещением сам герольдмейстер. На удивление совсем не старый пикардец, носящий на плаще отличительные знаки своего привилегированного ордена, лично поздравил Робера "с победой и проследил за передачей ему призов. Всем своим видом выказывая ему уважение, он явно дал понять, что рыцарь своей победой доставил огромное удовольствие всем присутствующим нобилям обоих лагерей, за исключением разве что папского легата.
Не успели Жак, Робер и Николо разобрать вновь приобретенные предметы, как мрачные, словно рождественское небо над Левантом, оруженосцы побежденного Пьетро ди Россиано подвели к ним еще не расседланного боевого коня, к седлу которого был приторочен только что снятый с хозяина турнирный доспех.
– Хозяин спрашивает, – уныло произнес один из оруженосцев, потирая багровеющий под глазом кровоподтек, – не согласитесь ли вы принять отступные вместо трофея?
– За турнирный доспех – согласен, – ответил Робер, – а с конем пока погодим. Как его, кстати, зовут?
– Терроре, – с грустью ответил оруженосец, – конь лучших пьемонтских кровей. Только трусоват немного и до кобыл зело охоч…
– Ладно, разберемся, – пробурчал Робер, не скрывая Удовольствия. – Николо! Расседлать немедля и напоить!
Оруженосец кинулся исполнять приказание. Слуги сеньора Пьетро, с видом еще более удрученным, отправились к хозяину сообщать о результатах переговоров. Жак, провожая их глазами, поднял взгляд на трибуну и увидел, что место по левую руку от герцога, где только что сидела Витториа, теперь пустует. Сердце его тревожно забилось…
Вскоре караван, составленный из четырех груженых лошадей, во главе с Робером, восседающим на Бургиньоне, потянулся в сторону выезда с гипподрома.
* * *
У самого въезда в деревню маронитов их догнал одинокий всадник в тевтонском плаще. Жак узнал в нем того самого де Барна, благодаря которому остался жив в день прибытия Виттории в Тир. Этот визит мог обозначать только одно. Свободный виллан из Монтелье, ныне сержант братства святого Андрея Акрского, тяжело вздохнул.
– Сир Робер де Мерлан? – осведомился дорого, но не вычурно одетый молодой человек. Потертая рукоятка меча и видавшие виды ножны, выглядывавшие из-под плаща, говорили опытному глазу, что этот рыцарь носит оружие отнюдь не в качестве украшения.
– Ну, я, – произнес в ответ арденнский рыцарь, привычным жестом касаясь кончиками пальцев правого виска, словно приподнимая забрало.
– Меня попросили передать, монсир, что вас ожидает известная особа во дворце императорского бальи. Я буду сопровождать вас по ее просьбе, дабы караулы не делали вам помех.
Усы Робера безо всяких видимых усилий со стороны хозяина начали медленно вздыматься над верхней губой.
– Минутку, сир! – обратился он к посланцу. – Извините, я не запомнил ваше имя…
– Собрат госпиталя Святой Марии Тевтонской, шевалье де Барн, к вашим услугам! – склонив голову в приветственном поклоне, ответил тот. – Мы ведем родословную из Брабанта, а в Иерусалимском королевстве мне принадлежит рыцарский фьеф в окрестностях Хайфы. Эти земли в свое время не были захвачены Саладином, поэтому я, в отличие от множества пуленов, настоящий, а не титульный владетель.
– Очень приятно, сир де Барн! Не соблаговолите ли вы подождать, пока я сменю коня? – спросил Робер и, не оборачиваясь, громыхнул: – Николо! Ветра мне под стремя!
Жак, оставленный «за старшего», пересел на Бургиньона, но не спешил продолжить путь. Поднявшись на невысокий холм, мимо которого проходила дорога, он с тревогой проводил глазами двух всадников, ускакавших в сторону крепостных стен.
Дворцом императорского бальи назывался пятиэтажный дом, сложенный из пиленого песчаника, расположенный у въезда в цитадель. Де Барн проводил Робера во внутренний двор, распорядился, чтобы у него приняли коня, и передал заинтригованного рыцаря с рук на руки рослому светловолосому воину, в котором достославный рыцарь без труда узнал одного из уцелевших охранников донны Виттории. Тот, похоже, тоже отлично представлял, с кем имеет дело. Взгляды, которыми арденнец и русич обменялись вместо приветствия, напоминали скрещенные клинки.
– Надеюсь, – пробурчал Робер, кладя руку на эфес, – меня сюда не резать привезли? Так учтите, господа, что занятие это не такое уж и легкое и гораздо более опасное, чем вы можете себе представить. Два приятеля вот этого дебардье, – Робер кивнул в сторону потемневшего от злости гридня, – могли бы это подтвердить. Стоит лишь выловить их обезглавленные тела со дна Тирренского моря…
– Я не знаю, сир рыцарь, о каких событиях вы говорите, – удивленно вскинул брови де Барн. – Я познакомился с донной Витторией этой весной в Палермо, при дворе императора. По просьбе Его Величества, а главное, по приказу мессира, гранмастера, я отвечаю за ее безопасность. Предваряя ваш вопрос, могу ответить, что донна Витториа не является дамой моего сердца. Но это вовсе не означает, что мне безразлична ее честь. Поверьте, если бы не строжайший запрет на участие в турнирах для братьев и собратьев ордена, я бы не посмотрел ни на легата, ни на политическую необходимость и поступил бы с этим чванливым италийцем точно так же, как и вы.
– Вот как! – облегченно вздохнул Робер. – А я-то уж, грешным делом, подумал, что за обещанную награду мне нужно будет биться еще и с вами. Только мне не хотелось вас не то что убивать, но даже и ранить, сир. Уж больно вы мне по сердцу пришлись.
– Благодарю вас, сир, – склонился в ответном поклоне де Барн. – Сегодня же во время вечерней молитвы я буду просить Господа, дабы он никогда не свел нас с вами на поле боя. Ну а сейчас ступайте за обещанной наградой, и я даю вам слово, что, пока вы находитесь в этих стенах, ни один волос не упадет с вашей головы.
Де Барн повернулся в сторону караульного помещения и отдал несколько жестких команд на германском наречии. Из-под арки выскочили три пеших сержанта с тевтонскими крестами и стали за спиной у Робера. Русич скрипнул зубами, резко развернулся и начал подниматься по лестнице. Вслед за ним двинулся и Робер. Его, все так же безмолвно, сопровождали тевтонские телохранители.
Винтовая лестница привела их сразу на третий этаж. Здесь в большом холле находились еще четверо стражников-сицилийцев, которые наотрез отказались пропустить тевтонцев внутрь покоев. Мало того, они потребовали, чтобы рыцарь сдал на входе меч и кинжал. Робер поднял на русича вопросительный взгляд. Тот насупился, пожал плечами и угрюмо мотнул головой, словно таким странным образом давая обещание не атаковать безоружного.
– Ладно, поверим, – пробормотал Робер, передавая оружие сицилийцу.
Робер вместе с гриднем зашел внутрь и оказался в длинной комнате со стенами, драпированными кроваво-красным шелком, с единственным узким стрельчатым витражным окном. Дальнюю половину комнаты отгораживала занавесь из тяжелой парчи. В передней, открытой взору части, несмотря на теплую погоду, горел очаг, над которым булькал котел с кипящей водой. Посредине стоял большой стол из полированного красного дерева и несколько тяжелых кресел. Пахло сладкими восточными благовониями.
Русич усмехнулся и пригласительным жестом предложил Роберу пройти вперед. Рыцарь, путаясь мыслями, но стараясь ничем не выдать своего смущения, решительно подошел к занавеси, откинул тяжелую ткань и остолбенел.
Почти всю отгороженную часть занимал альков размером, пожалуй, с домик, который они с Жаком снимали у Хафизы. Перед альковом стояла большая деревянная ванна, наполненная водой, в которой возлежала донна Корлеоне. Над ней хлопотали две служанки, обнаженные по пояс. Одна из них осторожно подливала в ванну из кувшина горячую воду и сыпала благовония, другая, стоя за спиной у хозяйки, плавными, завораживающими движениями разминала ей плечи. Всю поверхность воды покрывали лепестки роз. Витториа время от времени жмурила глаза, словно нежащаяся на солнце кошка, и возбужденно подергивала ноздрями.
Робер бросил короткий взгляд на покрывало, где были аккуратно разложены детали дамского туалета, и понял, что единственный наряд принимающей ванну сеньоры Виттории сейчас составляет разве что тяжелое рубиновое колье, подчеркивающее нежность и белизну ее шеи. Бросив настороженный взгляд на русича, оставшегося у входа, влюбленный рыцарь отпустил занавесь и сделал шаг вперед.
– Не беспокойся, он не причинит тебе зла, – произнесла Витториа. Она почти не разжимала губ, но ее на удивление низкий голос гулко заметался над сводчатым потолком. – Здесь убивают только по моему приказу, а я его не отдавала.
– Это неправда, сеньора, – ответил Робер. Голос его при этом предательски дрогнул. – А как же тот человек в Мессине?
Служанки, не отрываясь от своих занятий, с интересом посмотрели на Робера.
– Насколько мне известно, – взгляд молодой женщины сверкнул из-под прищура недобрым огнем, – тот, кому он был отдан, погиб во время схватки. Впрочем, это не важно. Я отменила свой приказ. Но только на время.
– И чем же вызвана такая милость с вашей стороны, благородная сеньора? – Робер с детства не терпел высокомерного обращения, и теперь, вопреки вполне понятному возбуждению, которое охватило его при виде давно желанной женщины (да и, не в последнюю очередь, от созерцания двух пар великолепных девичьих грудей), а может быть, именно благодаря ему, рыцарь начал язвить в ответ.
– Я говорила твоему приятелю, – продолжила Витториа, чуть привставая в ванне, так что рыцарь смог по ходу дела наглядно оценить разницу между красивой девичьей и красивой женской грудью, – меня интересует прежде всего то, что вы могли услышать от человека на борту нефа и что вы могли найти в его каюте. Жак отказался мне ответить. – На щеках Виттории появился румянец, губы ее плотно сжались, а отражающиеся в воде соски набухли и отвердели, словно она думала при этом о чем-то очень далеком от хитросплетений политики и императорских интриг. – Теперь я тебе задам тот же самый вопрос. Как только я получу на него исчерпывающий ответ, мы с тобой немедленно переберемся туда, – она указала изящным пальчиком в направлении кровати, – а все они, – палец переметнулся на служанок и ждущего у дверей охранника, – уйдут. Впрочем, – она низко, плотоядно рассмеялась, – если ты этого пожелаешь, то мои служанки могут к нам присоединиться. Поверь мне, рыцарь, я смогу отблагодарить тебя за преданность так, как ты себе не можешь представить в самых диких снах и фантазиях…
– Трудно на все это что-то ответить, – осторожно сказал Робер, при этом размышляя о том, а не стоит ли вместо всех этих пустопорожних разговоров шибануть явно расслабившегося охранничка припрятанным в рукаве метательным ножом, связать служанок, забаррикадировать дверь и получить причитающееся вознаграждение самым надежным и отлично зарекомендовавшим себя во время войны во Фландрии солдатским способом. – Тут уж, право, и не знаю. А как же, к примеру, мой крестоносный обет? И Жак?
– Перейдешь служить ко мне в охрану, – безапелляционно заявила Витториа, которая определенно решила, что Робер просто с ней торгуется. – С огромным удовольствием отошлю этого тевтонского чистоплюя обратно, в пограничный Монфорт.
«Ясно, – подумал про себя Робер, – значит, не врал де Барн. Не удалось тебе его в койку заволочь, красавица».
– А твой приятель, – ее глаза снова прищурились, и она хлопнула ладонью по лепесткам, подняв фонтан брызг, – нанес мне личное оскорбление. Не хочу ничего о нем слышать. Ну да ладно, рыцарь, до приема во дворце не так уж много времени. Давай-ка быстро мне обо всем рассказывай и решай, как будем – вдвоем или все вместе? – При этом она окинула Робера с ног до головы нескрываемо-презрительным взглядом, так что рыцарю совершенно отчетливо послышалось, что она закончила фразу словами «рыжий коротышка».
Именно этот взгляд и спас русича от неминуемой смерти, а его хозяйку – от столь же неминуемого надругательства.
– Да в толк не возьму, о чем речь, благородная сеньора? – выпучив глаза и стараясь придать лицу как можно более тупое выражение, произнес Робер. – Я место свое знаю. Где вы, а где я, простой рыцарь. Я-то, по наивности, думал как? Ну, одолел я этого Петруччо на турнире, вот сеньора, раз уж это все, получается, в ее честь затеяно, и хочет перед отъездом ночку со мной скоротать. А о каких таких ваших делах на корабле вы говорили, я ни сном ни духом не ведаю. По чести сказать, мне на море не до того и было. Я полтрюма облевал, пока до этой Акры добрался. А бойцов ваших я там случайно убил. Тут уж простите. Да и они, сказать по правде, тоже хороши. Накинулись с двух боков со своими ножичками, которыми только грамотеям перья чистить. Стало быть, не сладилось у нас с вами. Ну да я не в обиде. Вот и платочек ваш возвращаю… – с этими словами Робер вытащил из-за пазухи и обронил в ванну, где плескалась донна Корлеоне, снятую с копья вуаль.
Если бы не этот его откровенно презрительный жест, Витториа, может быть, и поверила, что имеет дело с тупым щитовым рыцарем, который только и умеет, что мечом махать.
– Ну что ж, – ответила она, медленно вставая на ноги, – я, в отличие от тебя, не буду притворяться деревенской дурой. Нельзя, конечно, теперь тебя отсюда выпускать живым, да боюсь, что ты справишься с моей охраной даже кочергой. Видела тебя в деле. В общем, даю тебе сроку ровно неделю – до моего отъезда из Тира. И если до этого ты или твой дружок не явитесь ко мне, как к кюре, на исповедь, – то пеняйте на себя. Речь теперь идет о ваших жизнях, не больше и не меньше.
Она крикнула что-то на своем родном языке охраннику, видимо, давая распоряжение, чтобы он выпустил Робера, и повернулась к нему спиной, ожидая, когда служанки укроют ее простыней, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.
Робер ухмыльнулся, отбросил занавесь, чеканным шагом прошел через комнату и, не обращая внимания на русича, вышел в холл. Дождавшись, когда ему вернут оружие, Робер в сопровождении тевтонцев спустился вниз, запрыгнул на Ветра и, дав шпоры обиженно всхрапнувшему коню, вылетел из-под арки дворца, словно стрела, выпущенная из баллисты.
Пока он разговаривал с Витторией, на город опустилась ночь. Робер, опасаясь многочисленных ям, сменил аллюр, переведя коня на шаг, и направился в сторону городских ворот. Вдруг из-за угла ближайшего дома донеслось характерное звяканье, с которым обычно выходит из ножен меч, и Робер краем глаза заметил, как от стены отделяется, двигаясь в его сторону, черная фигура. Фигура сделала несколько осторожных шагов навстречу. Робер присмотрелся повнимательнее, осадил коня, облегченно вздохнул и вогнал обратно наполовину вынутый меч.
– Это кто тебя такой позиции обучил? – спросил он фигуру. – Нет, конечно, если таким вот манером лен отбивать или на току цепом стучать, то так, пожалуй, и пойдет. Тут вы, пейзане, получше, чем я, разбираетесь, спорить не стану. Но атаковать конного… Учил же, учил, целых полгода учил, что первым делом секутся связки у лошади, при этом принимается средняя или нижняя позиция…
– Тут не до позиций, – проворчал в ответ Жак, вкладывая меч в ножны, – из этого дома, как стемнело, до этого еще никто не выезжал. Дай, думаю, подойду, пожелаю путнику доброго вечера, а между делом и поинтересуюсь, как там проводит время некий рыцарь, выигравший сегодня турнир.
Робер соскочил с коня. Ветер довольно всхрапнул. В ответ из-за угла донеслось ржание Бургиньона, гнусавый голос которого невозможно было спутать ни с каким другим.
– Ты что, меня тут всю ночь собирался ждать? – спросил Робер у приятеля.
– Сколько нужно, столько и собирался, – ответил тот, – я, слава богу, уже побывал у донны Корлеоне на приеме и отлично знаю, чем он может окончиться.
– Какая женщина! – привычно вздохнул вместо ответа Робер. – Лицо, фигура, грудь… Умная, красивая, богатая, при власти. Если бы не была законченной шлюхой, то лучше и не пожелать. Кстати, злится она на тебя ужасно.
Жак и Робер сели на коней и направились в сторону рыночной площади.
– Что-то быстро вы там с ней все завершили, – сказал Жак. В его голосе ощущались оттенки необидной, белой зависти. – А как же обещанный победителю вечер?
– Если бы твоя Зофи в первую брачную ночь тебя привечала так, как меня эта сицилийская львица, – огрызнулся рыцарь, – ты бы ее наутро сразу же в монастырь отдал на веки вечные. Ей, видите ли, за любовь мало одной только рыцарской службы, еще и кровищу друзей подавай. Да, впрочем, какая там, к дьяволу, любовь. То, что она мне предлагала, я от любой смазливой шлюхи в таверне могу получить за четверть дирхема. В общем, послал я ее, пейзанин, туда, куда святой Макарий гусей не гонял… – Робер тяжело вздохнул. Это решение далось ему не столь легко и просто, как он пытался представить приятелю.
Разговаривая, они выехали на рыночную площадь. Торг после захода солнца был запрещен, и сейчас о дневной суете здесь напоминали разве что несколько запоздалых прохожих да торговцы, которые то ли по скупости, то ли по бедности заночевали рядом с оставленным на ночь товаром. Впрочем, вполне возможно, что в дни турнира многие из них просто не нашли свободного места ни в одном из постоялых дворов.
– Ладно, господь с ними, с женщинами. – Робер остановился и начал оглядываться по сторонам. – Ты лучше думай, как нам домой вернуться. Ворота ведь давно на запоре. Мост поднят, а арбалетчики дежурят на площадке, готовые в любой момент взвести тетиву.
– А что там думать, – ответил Жак, – совсем тебе эта сеньора память отшибла. Выедем через калитку в южном барбикане. Его охраняют стражники архиепископа, те самые, которых ты обучал. Я по дороге туда заглянул и обо всем договорился. Там мастер Григ специально по ночам делал отсыпку во рву, коню по грудь, так что прое…
– Глазам своим не верю! – бесцеремонно оборвал приятеля Робер. – Похоже, что сюрпризы для нас сегодня еще не закончились…
Достославный рыцарь указал рукой на человека, который, крадясь вдоль стены, пытался как можно скорее, но в то же время не привлекая внимания, покинуть площадь. Де Мерлан гикнул, пришпорил коня и, привстав на стременах, словно на скачках, бросил коня наперерез. Для того чтобы убедить Бургиньона хоть отчасти повторить маневр, осуществленный рыцарем, удара пятками в бока оказалось недостаточно. Конь, явно настроенный на отдых в стойле, делал вид, что он не понимает, чего от него добивается наездник, до тех пор, пока не получил от раздраженного Жака поводьями между ушей.
Пока вольный виллан упражнялся в выездке, рыцарь нагнал свою жертву и отрезал ей путь к отступлению. Человек, теперь уже не скрываясь, пустился наутек и заметался между стенами в надежде укрыться за одной из дверей.
Пролетающие по небу тучи ненадолго открыли полную луну, и Жак наконец-то смог разглядеть прохожего, за которым погнался его приятель. Дорого, с иголочки разодетый бургер с гербами служителя дома Ибелинов, вышитыми на модном коротком плаще, ничем не напоминал их давешнего попутчика на нефе. И если бы не лютня, переброшенная через плечо, Жак нипочем бы не узнал в человеке, отчаянно колотящем в деревянную дверь, прованского жонглера Рембо.
– Уйдет, Жак! Уйдет! – закричал Робер и коршуном бросился с коня, сбивая с ног злоумышленника.
Жонглер предпринял отчаянную попытку вырваться и шмыгнуть под арку, но скорость, которую вложил в бросок достославный рыцарь, превысила человеческие возможности. Ахнув, Рембо покатился по мостовой и забился под рыцарем, словно пойманная рыба. Выдавший его инструмент издал жалобный звук и отлетел на противоположную сторону улицы. К тому времени, когда Жак наконец-то справился с Бургиньоном и прибыл к месту схватки, необходимость в помощи уже отпала. Жонглер, придавленный к стене рукой, затравленно озирался, словно утопающий в поисках спасительной соломинки, а Робер, тяжело дыша и отплевываясь, буровил его глазами.
– Кто вы такие? Что вам нужно? – с деланным возмущением в голосе пискнул Рембо.
– Он еще спрашивает!.. – прорычал Робер. – А ну-ка, Жак, подержи лошадей. Зайдем во двор, чтобы никто не мешал, там ему память и освежим.
– Караул! Грабят! – завопил жонглер. Похоже, только теперь, когда рыцарь схватил его за шкирку, словно нашкодившего кота, и поволок в чернеющий проем, он испугался по-настоящему. – Я Рембо из Прованса, личный трубадур его светлости барона! Я буду жало…
Кому он собирался жаловаться на обокраденных друзей, Жак так и не узнал, потому что Робер стукнул его свободной рукой по спине. В удар вложилась вся накопившаяся злоба, обида и разочарование этого дня. Жонглер пролетел шагов пять, шмякнулся с размаху об стену и, хватая ртом воздух, осел на землю.