Трускиновская Далия. Обнаженная в шляпе

Далия Трускиновская Обнаженная в шляпе

Глава первая ЗАВЯЗКА

   В отделе коммунистического воспитания городской газеты на стене висел строитель коммунизма. Он свято находился там еще с шестидесятых годов и вид имел стандартный – красная спецовка, синие глаза, светлый чуб, к все это на фоне голубого неба со всякими новостройками. Лозунг же этого почтенного плаката был вдоль и поперек заклеен газетными заголовками, сколоченными в замысловатые и часто двусмысленные композиции. Сотрудники отдела задумчиво смотрели на дверь.
   Виктор Зуев при этом меланхолически разгибал скрепки, Наташа Меншикова подпиливала сломанный ноготь, а главный отдельский заводила Игорь Кошкин одновременно сопел от нетерпения, ковырял пальцем землю в цветочном горшке и ерзал по всему подоконнику, потому что подоконник заменял ему и стол, и стул, и даже диван.
   Тут дверь открылась и на пороге предстал человек, изумительно похожий на того плечистого строителя коммунизма. Это был лейтенант местного УВД Олег Соломин.
   – Олежка? Чтоб ты сдох! – экстравагантно приветствовал его Кошкин.
   – Добрый день, – сказал Зуев.
   – Привет, – завершила церемонию Меншикова.
   – Привет, – улыбнувшись всем сразу, ответил Соломин, но улыбка вышла какая-то служебная, и журналисты насторожились.
   – Ты Костяя ищешь? – спросил Кошкин. – Тогда садись и жди вместе с нами. Мы его уже полчаса ждем. Наш завотделом сгинул в неизвестном направлении.
   – На планерку не пришел, представляешь? – добавила Меншикова. – У нас в понедельник в десять планерка, это свято!
   – Никому не позвонил, никому ни слова, – пожаловался нудным голосом Зуев, весьма солидный, чтоб не сказать пузатый, мужчина двадцати восьми лет от роду.
   – А домой ему вчера никто не звонил? – спросил Соломин.
   – Зачем же звонить ему вчера, если он пропал сегодня? – резонно поинтересовался Кошкин и вдруг сообразил, что этот вопросов, – с подкладкой. – Ты что-то знаешь? Да? А ну, колись!
   И он, спорхнув с подоконника, незримым для глаз образом преодолел плоскость письменного стола и встал перед богатырем Соломиным во весь свой невеликий рост, выпрямившись и вытянувшись в струнку.
   За эту вот шустрость, за этот вот малый рост Кошкина в редакции прозвали Игрушкой, и прозвище прилипло намертво.
   Соломин обвел взглядом подчиненных своего приятеля. Подчиненные, как один, смотрели на него выжидающе.
   – Ну, в реанимации Костяй, – мрачно сказал Соломин.
   Меншикова ахнула. Зуев сломал скрепку.
   – Ни фига себе! – изумился Игрушка. – За каким лешим он туда попал?..
   – Вот это я и должен выяснить. В общем, я туг сейчас лицо официальное, – строго заметил Олег. – Дело, ребята, было так. Сегодня рано утром Костяй протек к соседям. Они поскакали наверх ломиться в дверь. Дверь, вообразите, не заперта. В ванной потоп, а в комнате лежит Костяй без сознания. Голова разбита, чем-то тяжелым тяпнули. Ну, соседи вызвали скорую помощь, милицию. А утром это дело ко мне попало.
   – Скажи… – разволновалась Меншикова. – Послушай, скажи, пожалуйста… он – как? Состояние, то есть?..
   – Врачи говорят – постараются вытащить. Но еще несколько дней проваляется без чувств, это уж точно. И потом с ним не сразу можно будет говорить. А теперь перейдем к делу. Времени у меня мало. Так вот, недели полторы назад Костяй приходил ко мне. Он собрал материал про какой-то вороватый кооператив и рэкетиров. Поговорили… Он изложил дело в общих чертах, я ему кое-какие советы дал. Потом он звонил – оказывается, вышел на еще один кооператив, который шантажируют, И вот похоже, что не только наш Костяй вышел на рэкетиров, но и они – на него. Мне нужны все его блокноты, записи, черновики. Дома их нет. Я сейчас при вас открою его стол и возьму оттуда бумаги.
   Соломин действительно открыл стол, и первое, что он извлек оттуда, был толстый и потрепанный том.
   – Это мое! – потянулся за книгой Зуев. – Это я ему полгода назад давал! Если бы я знал, что это у него в столе!..
   – Получай.
   Зуев торопливо сунул книгу в потрепанный кейс.
   – Это уже прошло на прошлой неделе! – узнал Игрушка в кипе жеваных блокнотных листков черновик опубликованного материала. – Выбрасываем. Он еще спасибо за уборку скажет.
   – А это?
   – Мой фельетон, – сказала Меншикова. – Решили дать ему вылежаться. Какой-то он не того…
   – А это?
   Игрушка и Меншикова переглянулись и пожали плечами.
   – Значит, забираю.
   Перешерстив таким образом весь стол, Соломин обрел здоровенную кучу макулатуры. Меншикова любезно выделила ему старую картонную папку, и с тем Соломин ушел, не вдаваясь в объяснения насчет хода следствия и лишь пообещав вызвать всех троих на допрос, когда это ему понадобится. Все попытки неуемного Игрушки выудить информацию позорно провалились.
   Когда Соломин отбыл, трое подчиненных Костяя Каблукова некоторое время задумчиво молчали.
   – Хорошо иметь знакомого следователя! – с чувством произнес Зуев. – Не успели тебя по башке ухнуть, а он уже в твоих бумагах роется. Никакой волокиты.
   – Постыдился бы! – одернула его Меншикова. – Раз в кои-то веки мы своими глазами видели оперативность нашей милиции, а ты и тут недоволен. Кстати, что это была за книга?
   – Просто книга, – буркнул Зуев. – Ну, если вы не возражаете, я пошел. Мне в библиотеке надо поработать.
   И, подхватив кейс, он двинулся к двери.
   – Наташка, у него там фантастика! – воскликнул Игрушка.
   Зуев не обладал молниеносной реакцией Игрушки. Он двигался с достоинством, даже когда речь шла о спасении книги из домашней библиотеки. Поэтому Игрушка и Меншикова запросто перехватили его и прижали к стенке.
   Игрушку он бы запросто отбросил. Но поступить так с Меншиковой, которая в пылу побоища крепко к нему прижалась, он никак не мог. Зуеву отчаянно нравилась Меншикова.
   Видимо, есть закон природы, гласящий, что крупным мужчинам должны нравиться маленькие пикантные блондинки с наивными при любом возрасте мордочками. Зуев закону соответствовал.
   – Гони книгу! – приказал Игрушка.
   – Книгу гони! – рявкнула Меншикова.
   – Фантастика и детектив – совместное имущество! – и Игрушка указал на сей девиз, замысловато выполненный фломастерами прямо по обоям. А Меншикова без всяких цитат отняла у Зуева кейс, и дальнейший бой за книгу шел уже между нею и Игрушкой.
   Собственно, они скорее обнимались, чем воевали, но книга при этом оказалась на полу и из нес вылетела фотография.
   Игрушка нагнулся, поднял ее и восхищенно сказал: «Ого!»
   А Меншикова заглянула ему через плечо и сказала: «ОЙ…»

Глава вторая БРАСЛЕТ

   На фотографии была женщина. Но какая!.. Она сидела на диване, покрытом пушистым клетчатым пледом. Над диваном висели бра в виде колокольчика и глиняная тарелка с женской фигурой, стилизованной до нелепости. Нечеловеческая анатомия позволяла фигуре сидеть одновременно спиной и бюстом к публике.
   Женщина пыталась, насколько могла, скопировать эту позу. И природная гибкость позволила ей максимально приблизиться к замыслу спятившего керамиста.
   Одежды на женщине было – шляпа и браслет. Причем широкополая шляпа была надета так, что полностью скрывала лицо, а браслет – на щиколотку.
   Было в этой стройной и привлекательной фигурке еще кое-что необычное – то, что всячески подчеркивалось и позой, и искусным освещением. Девица в шляпе так хитро расположилась на диване, что зрительское внимание оттягивала на себя большая круглая родинка пониже спины.
   Снимок был достаточно художественным. Авторство сомнений не вызывало – Костяй давно баловался такими штучками. И в то же время понять, кто там, под шляпой, не было ни малейшей возможности.
   – Это у него дома, – сказала Меншикова. – Гля, тарелка! Помните, мы ему эту мерзость в прошлом году на день рождения подарили? Эротика на грани фола!
   – Тарелка – это да, – согласился Зуев, – но кто бы это мог быть?..
   – Не мог, а могла! – хихикнула Игрушка. – Да кто угодно! Коллекция у него богатая.
   – По-моему, это Светка, – заметила Меншикова, – точно, Светка. У нее угловатые плечи.
   – А по-моему, Корытникова, – задумчиво и без энтузиазма произнес Игрушка. – Светка задастая, а тут… м-м-м…
   – С Корытниковой у него ничего не было, – уверенно отпарировала Меншикова, – а Светка за него замуж собиралась!
   – Замуж за него собиралась Клавка Голубева, – хмуро поправил Зуев. – Это было еще до вас. Вся редакция галдела.
   – Да ну тебя! – вдруг возопил Игрушка. – Какая, к черту, Голубева? Тарелка, братцы! Тарелке-то меньше года! Наташка, мы ее когда ему дарили? В ноябре?
   – Ну?..
   – А в редакцию мы с тобой пришли три года назад и уже ничего не слышали про Костяя и Голубеву! Не проходит!
   – Верно, – согласилась Наташа. – Снимку меньше года. Это еще может быть Кошелева. Или Шварц.
   – Да, Кошелева здорово длинноногая… – мечтательно вздохнул Игрушка, предпочитавший высоких женщин.
   – Значит, и Кошелева тоже… – загадочно сказала Наташа.
   Зуев крутил носом и дулся.
   Будучи подчиненным, он не встревал в обсуждение личной жизни начальства, но не одобрял ее с отчаянием обреченного. Да и было что не одобрять! Похождения Костяя давно стали редакционной притчей во языцех. А женить его можно было, вероятно, лишь постановлением Верховного Совета, и то со скандалом.
   – А в этом что-то есть, – заметил Игрушка, тыча пальцем в браслет.
   – Да, я тоже так баловалась когда-то, – безмятежно сообщила Меншикова.
   Зуев остолбенел.
   Он, конечно же, знал, что под всеми блузочками и юбочками у Наташи имеются и грудь, и талия, и все прочее. Но мысль о том, что она позволяла кому-то любоваться собой, раздражала чрезвычайно.
   – Так??? – без голоса прошептал он, не смея прикоснуться устремленным перстом к обнаженному телу на фотографии.
   – Не-е, браслет на ногу надевала. У меня такой есть. На резиночках. Это плавленый янтарь. Их двадцать лет назад активно носили.
   – Браслет на резиночках? – заинтересовался Игрушка.
   – Ага, иначе бы она его на ногу не натянула. Знаешь, это все-таки не Кошелева. У Кошелевой лыжи тридцать девятого размера и щиколотка, как у гренадера. Она же чуть не до июня сапоги носит и в сентябре опять в сапоги влезает, чтоб поменьше позориться. А тут, видишь, подчеркивается – ишь, какая у меня ножка маленькая и щиколотка тонкая!
   Они опять склонились над фотографией – щека к щеке, причем рука Игрушки ненавязчиво легла на бедро Меншиковой.
   Это очень не понравилось Зуеву. Он выпучил глаза в поисках чего-нибудь этакого, способного отвлечь Игрушку от Наташиного бедра.
   – Чушь какая-то, а действует! – говорил между тем Игрушка. – Браслет на ноге – это ж надо, а смотришь – и того, на душе приятно…
   – Потому что игра, – объяснила Наташа. – Мы к сексу как относимся? С нечеловеческой серьезностью. На чем и горим. А туг – игра, легкость, улыбка, кокетство… Да что я тебе объясняю! Сам не дурак.
   Тут Зуев увидел нечто, действительно его ошарашившее.
   Это была картонная папка на его собственном столе.
   Папка принадлежала Костяю, и как она попала на стол к Зуеву – было совершенно непонятно. Видно, тем же путем, что в свое время Наташина расческа – в ящик Игрушкиного стола, бутыль с клеем – в Наташину сумочку, а сигареты Игрушки – в задний карман штанов некурящего Костяя.
   – Чтоб ты сдох! – поняв, в чем дело, накинулся Игрушка на Зуева. – Теперь Соломина придется искать! Все перевернули, а про эту папку забыли!
   – Чем вопить, ты бы сбегал, догнал его, – посоветовала Меншикова. – Далеко он уйти не мог.
   Если в голове у Игрушки возникал позыв к немедленному действию, то Игрушка срывался с места и исчезал со сверхзвуковой скоростью. Куда-то нестись, сметая на лету прохожих, прыгать в движущийся транспорт и выпрыгивать из него, налетать на мирных граждан с требованием молниеносной деятельности – все это было блаженством для Игрушки, блаженством, недоступным прочим смертным. Поэтому он схватил папку и смылся, оставив за собой след в виде полосы разреженного воздуха, как от пушечного ядра.
   Судьба в тот день побаловала Игрушку. Он издали увидел, как Соломин стоит на остановке и как подходит трамвай. Соломин сел в первый вагон. Игрушка в отчаянном рывке настиг второй. На остановке он перескочил в первый, но толпа не дала ему пробиться к Соломину. Когда же на второй остановке Соломин вышел, та же толпа задержала Игрушку и он поехал дальше. Пулей вылетев уже на третьей остановке, он понесся назад и увидел» как Соломин входит в здание УВД. Пришлось и Игрушке последовать туда же.
   Они встретились у дверей кабинета.
   Объясняя, что произошло, и размахивая папкой, Игрушка вошел вслед за Соломиным в кабинет, дошел до стола и замолчал.
   Перед ним поверх разложенных бумаг лежал янтарный браслет на резиночках.

Глава третья ПОДРОБНОСТИ

   Не успел Соломин и слова молвить, как Игрушка схватил со стола янтарный браслет.
   – Где ты это взял???
   Соломин нахмурился, молча отнял у Игрушки браслет и положил в стол.
   – Нельзя трогать посторонними руками вещественные доказательства, – пояснил он.
   – Вещдок? – блеснул словцом Игрушка. – Ты хочешь сказать…
   – Ну да, эту штуку нашли в комнате у Костяя, на ковре.
   – С пальчиками?.. – без голоса, на вдохе, восторженно спросил Игрушка.
   – Отпечатки есть, но смазанные.
   – А другие?
   – Никаких.
   Соломин уселся за стол, а Игрушка, пылая желанием помочь, устроился напротив.
   – Так не бывает, – сказал он, – Ты можешь мне рассказать, как это все случилось? Я же не пойду трепаться!
   – Я все утро опрашивал жильцов, – ответил Соломин, – и оказалось, что никто ничего не видел и не слышал. То есть те, кто маялся бессонницей, слышали спор, два мужских голоса и один женский, слова неразборчивы. Потом выстрелы. А потом тигры зарычали. Или львы.
   – Чушь какая! В него же не стреляли! Кто, львы?!.
   – Этажом выше всю ночь видики смотрели. Эти выстрелы со львиным ревом чуть не весь дом слышал. А остальное проворонили.
   – Ясно…
   – Если бы ясно! Во-первых, у Костяя было целое сборище. Шесть человек, если не больше. В том числе и женщина. Она чуть ковер каблуками не продырявила. Шпильки! Затем – какой-то колхозник. Чернозему на подошвах приволок – целый огород. Старик еще среди них затесался. Или просто больной человек. Таблетку пытался выпить, она у него выскользнула и закатилась. Полиартрит у человека, надо полагать, а это болезнь не молодежная.
   – А колхозник ~ он не старик?
   – Нет, старик, похоже, был в простых туфлях, а вот колхозник – в кроссовках. Еще следы других кроссовок… Впрочем, это уже наши служебные проблемы – считать гостей Костяя.
   – Странная вечеринка… – пробормотал Игрушка. – Неужели ни одного пальчика на стакане?
   – Женщина оказалась хозяйственной и помыла стаканы.
   – Ни одного слюнявого окурка?
   – Ты же знаешь, что Костяй разрешает курить только на балконе. Если окурки и были, то они разлетелись по всему микрорайону. Вот единственное, что можно потрогать руками, – браслет. Но трогать его ты не будешь.
   – Какой-то он доисторический, – заметил Игрушка. – А как Костяй? Давай позвоним в больницу!
   Соломин набрал номер, представился и задал краткие вопросы насчет здоровья Константина Телегина. Ответы он слушал довольно долго, и по выражению его лица Игрушка понимал, что врач на том конце провода злоупотребляет непонятной терминологией.
   – Чего и следовало ожидать, – сказал Соломин, положив трубку. – Оперировали, отсосали гематому. Теперь еще не скоро к нему пустят. Но жить будет, это гарантируют.
   – Интересно, долго ли он провалялся, пока. соседи вломились. Это можно как-то сообра-зить?
   – Думаю, можно. Хотя и этот эпизод совершенно непонятен. Ты у Костяя в ванной бывал?
   – Ну?
   – Помнишь, у него там висят фотопленки?
   – Ну?
   – Так кто-то аккуратно поснимал половину пленок с крюков и уложил в ванну.
   – Пальчики!.. – прямо затрепетал Игрушка.
   – Специалист попался, знает, как фотопленку правильно держать. Но это еще не главное. Кран переключен на душ, а душ у Костяя на гибком шланге. Так вот, головка душа лежала на полу и из нее во всю мощь била вода.
   – Не слабо!
   – Дверь оставлена открытой. Странные дела в ванной. Чернозем – настоящий, с удобрениями. Органическими. Мы проверяли. Словом – черт знает что!
   – И браслет, – напомнил Игрушка.
   – И браслет на ковре под диваном. Видимо, упал незаметно, не стукнув.
   – И на дверной ручке нет следов?
   – Дверь открывается на лестницу, ее можно захлопнуть и ногой. Сам Костяй так захлопывает. – Что же ты будешь делать?
   – Пошлю сотрудника опрашивать соседей. Кто в последнее время бывал у Костяя. В смысле женщин.
   Невзирая на мрачность ситуации. Игрушка расхохотался:
   – Ну, тут тебе наговорят1… Этого добра у него в хозяйстве хватало! Всех проверять – жизни не хватит.
   – Говорил я Костяю, что личная жизнь его погубит, – вздохнул правильный человек Соломин.
   – Но хитрые черти эти рэкетиры! Сообразили, где у Костяя ахиллесова пята, – фыркнул Игрушка.
   – Это не пята, это совсем другая часть тела, – поправил его Соломин, – и вообще неизвестно, какую роль тут играла женщина. Совсем не обязательно, что ее подсунули как приманку.
   – Все равно оно ахиллесово. Вот, значит, какие дела… Да… Как читаешь детектив – так с первой страницы ты уже умнее следователя. А как на самом деле… Это могли быть только рэкетиры?
   – Воры? – недоверчиво спросил Соломин.
   – Какие, к черту, воры! – взвился Игрушка. – Что можно украсть у советского журналиста?!
   – Ну вот, сам видишь, не воры, Я на девяносто девять процентов уверен, что рэкетиры. Они же звонили ему. Кооператоры предоставили ему такую информацию, что дело запахло жареным. А балда Костяй решил забежать вперед перестройки. Вообразил наверно, что он на Диком Западе, где можно сперва опубликовать разоблачительный репортаж, а потом передавать улики в руки полиция. А тут у нас совсем даже не Дикий Запад. Тут разоблачение можно давать в газетах, когда герои торжества уже за решеткой. Я говорил ему – дай ты эту информацию сперва нам! Он не послушал.
   – Ты хороший человек, Олег, – печально сказал Игрушка. – Ты замечательный человек. Но ваша организация работает некачественно. И это знают все. Даже рэкетиры. Ну, я пошел. Если чего, звони. Мы всегда готовы помочь.
   – Кроме шуток – поможешь разобраться в Костяевых блокнотах? Там у него и сокращения какие-то жуткие, и вообще…
   – Аск! Всем отделом поможем!
   «Аск!» – любимое словечко Игрушки. Неизвестно, сам ли он догадался перевести на английский русское «Спрашиваешь!», или у кого позаимствовал, но словечко ему шло. Как, впрочем, и все, что он использовал на работе и в быту.
   Джинсы в дудочку, которые другого человека такого же сложения сделали бы тощим до уродства, ему шли. Только в таких джинсах его походка, то разболтанная, то резкая, казалась еще и привлекательной. Свитер с шестью дырками на груди в виде автоматной очереди, заштопанными пряжей другого цвета весьма художественно, ему шел. По летнему времени он носил майку, приобретенную в «Детском мире», – и в этом был какой-то неожиданный, юмористический шарм. Прошлогоднее воронье гнездо вместо прически тоже его не портило. Опытный женский глаз сразу видел, что взъерошенность объясняется густотой упругих и непослушных волос.
   Глаза у Игрушки были такие, что никто не мог вспомнить их цвета. В память западало одно – что они ясные.
   У него было два недостатка – малый рост и щуплое сложение. Но и эти недостатки в иных обстоятельствах оборачивались достоинствами…

Глава четвертая УЛИКА

   Разумеется, вернувшись в редакцию, Игрушка немедленно все рассказал коллегам.
   – Тот редкий случай, когда наша милиция искренне готова сделать все, чтобы поймать преступников, – завершил он. – Олег собирается перелопатить всех знакомых Костяя, даже тех, кто с ним общался три года назад.
   – Надо бы дать ему наш телефонный талмуд, – додумалась Наташа, – Перебьемся пару дней и без него.
   Отдел коммунистического воспитания держал один здоровенный, изготовленный из конторской книги, телефонный блокнот на четверых. Номеров там было немногим меньше, чем в городской телефонной книге.
   Игрушка немедленно цапнул талмуд и ринулся к дверям.
   – Постой! – схватил его за рукав Виктор Зуев. – Возьми еще эту мерзость. Может, пригодится.
   И он ткнул пальцем в сторону фотографии. Фотография лежала на подоконнике, и Зуев старался держаться от нее подальше.
   – А на кой она Олежке? – резонно спросила Меншикова. – На стенку разве повесить? Так у них там, наверно, тоже одних строителей коммунизма вешать разрешают. Это же не вещественное доказательство. Лица не разглядеть, одежды никакой, один браслет.
   – И тот уже у Костяя в кабинете… – отрешенно, уже соображая, произнес Игрушка.
   – Разве что пятно на заднице, – подвела итог Наташа.
   И тут Игрушку прорвало.
   – Ребята! – воскликнул он, грохнув кулаком по снимку. – Я кретин! Ведь эта женщина была ночью у Костяя! Поняли? Это же она! Она привела рэкетиров… или они ее подсунули?.. Или они через нее на него вышли?.. Это же она забыла у Костяя браслет!
   Туг все трое ринулись к подоконнику и, толкаясь, стали разглядывать преступницу. Но, как они ни таращились, лицо оставалось в тени шляпы и было неопознаваемо.
   – Ну, отнесу я эту девицу Олегу! – в отчаянии воскликнул Игрушка. – Ну и что? Что он по такой фотографии определит?!
   – Шляпа, – весомо сказал Зуев. – Можно начать со шляпы.
   – Сам ты шляпа! – перебила его Наташа. – Сразу видно старого холостяка. Шляпа у женщины – это… ну, мобильный, что ли, предмет туалета. Каракулевая шуба – она стационарный предмет, а шляпа – мобильный. Ее можно купить сдуру, надеть один раз и навеки сунуть в шкаф. Или выменять на другую. Или одолжить для большого выхода в свет. Или вообще подарить. Может, эта шляпа, – тут она ткнула пальцем в фотографию, – уже вообще на Камчатке! Может, ее и брали-то напрокат только для того, чтобы попозировать?
   – Наташка права, – согласился Игрушка, – шляпа не улика.
   – И браслет уже не улика, – добавила Меншикова, – потому что у нее его больше нет.
   – Вы хотите сказать!. – возмущенно начал Зуев.
   – Вот именно\'. – хладнокровно перебил его Игрушка. – Вот единственная улика. Единственная ниточка. Других у следствия пока нет.
   – Да-а… – протянула Наташа. – Эта ниточка нашей милиции не подходит. По такой примете она вовеки никого не найдет. Она же у нас шибко еломудренная… когда не надо.
   – И все же я отвезу фотографию Олегу, – решил Игрушка. – Чтобы знал…
   – Даже если бы Олег вздумал искать женщину по такой примете, как ты себе это представляешь практически? – ехидно поинтересовалась Наташа. – Вызывать женщин в кабинет и при понятых предлагать им раздеться, что ли? Или опрашивать свидетелей – мол» не замечали ли вы у своей коллеги по работе, вариант – соседки, большой родинки на мягком месте? В этой ситуации он попросту бессилен.
   – Он бессилен… – и туг лицо Игрушки озарилось и просветлело, – но мы-то не бессильны!
   – Совсем рехнулся! – констатировал Зуев.
   – Мы – частные лица и можем раздевать кого хотим, – продолжал Игрушка. – Все трое. Мы составим список наиболее возможных кандидатур и завтра же приступим…
   – Двое, – поправила Меншикова. – Я лично раздевать женщин не собираюсь. Меня неправильно поймут.
   – Старуха, будь выше этого! – отмахнулся Игрушка. – Итак, начнем со списка. Бумагу, бумагу мне!
   – Ну тебя к черту, – проворчал Зуев. – Тоже нашел себе забаву! Патер Браун! Я вот сейчас поеду с талмудом к Соломину и расскажу ему, чем вы тут занимаетесь.
   Игрушка открыл было рот, чтобы свирепо возразить, но Меншикова ткнула его локтем в бок.
   – Езжай, Витек, езжай, родненький, – с подозрительной нежностью пропела она, – но только запомни, лапушка… Никому, кроме Соломина, об этом снимке – ни слова! Понял, старый башмак?
   – Почему так? – насторожился Зуев. – А потому, что у Костяя было несколько романов в редакции. Возможно, на картинке – кто-то из наших коллег. Или бывших коллег. Теперь уразумел?
   – Уразумел! – ошарашенно отрапортовал Зуев.
   – Тогда езжай, Витек, езжай, голубушка, расскажи Олегу все подробно, а лучше всего – привези его сюда.
   И Наташа сунула Зуеву под мышку талмуд.
   Когда Зуев отбыл, Меншикова показала ему вслед длинный язык и обратилась к самоуглубившемуся Игрушке:
   – Ну вот, зануду сплавили, теперь можно и поработать. Садись-ка ты. Игрушка, за машинку и вставляй три… нет, четыре экземпляра. Чтобы и Соломину хватило.
   – Ты молодец, Наташка, – похлопал ее по плечу Игрушка. – Ты просто молодец.
   – А что мне еще остается? – сердито спросила она, – Ждать, пока нас всех рэкетиры или еще какая сволочь в больницы уложат, пользуясь расцветом общественного целомудрия? Я, Игрушка, просто женщина, понимаешь, и я не люблю, когда моих друзей стукают всякой дрянью по голове. Я как женщина имею право жить в тишине и спокойствии. И если общество не может защитить меня, я сама себя вынуждена защищать – ну, и своих друзей тоже. Так что пиши… Номер первый…